, назвавший себя знаменитым доктором Бедокуром. Это, по-своему, вполне справедливо. Как бы там ни было, меня положили в "больницу" на "обследование". Очередное заключение вновь активизировало мой синдром побега, и я опять стал способен действовать. После Тяжелого Похода их стены и охрана были детской игрой. Атон с циничным видом наблюдал за ним. - Если вы знали, что свобода будет стоить вам душевного здоровья, зачем вы боролись за нее? Бедокур широко улыбнулся. - Еще одно романтическое помешательство. Мы полагаем, что проблему личности можно ликвидировать посредством ее понимания - как будто для того, чтобы поднять гору, человеку достаточно подумать, что она тяжела. Нет, понимание - не синонимично решению. Я лечу к свободе, как мотылек к свече, и ничто столь несущественное, как Разум, не свернет меня в сторону. Атон подумал о собственном опрометчивом стремлении соединиться с миньонеткой: ее алые волосы - страсть, черные - смерть. Разум - как он мог надеяться преодолеть разверстую холодную и мрачную пустоту, потерю исцеленной песни, разбитой раковины? Мотыльку больно, поскольку его крылья превратились в пепел, но он еще не понял, что больше не может летать. Какой смесью метафор сумеет он себя проанализировать? Гусеница, ползущая в ад? - Но теперь вы здоровы и свободны. - "Не похоже". - Ни то, ни другое не естественно, - сказал Бедокур. - Впрочем, да: теперь у меня больше здоровья и свободы, чем когда-либо, и вот их-то я вам и предлагаю. - Свобода и здоровье - в _Х_т_о_н_е_? Экая чушь? - сказал Атон и приготовился к действиям. - Неужели вы полагали, - сказал Бедокур на удивление спокойно, - что можно бросить вызов легким и желудку Хтона и не быть подотчетным мозгу? - Вашему богу я не подотчетен. Я выиграл свою свободу. - Еще нет, - сказал Бедокур. - Хтон пожаловал вам отсрочку приговора. Вы ее не завоевали. Слова звучали очень знакомо. Как много, сил воображало, что они управляют его жизнью? Или они всего-навсего воображаемы? - Как вы заметили, - продолжил Бедокур, - мы очень похожи. По нормальным стандартам я безумен. Лишь поручение от Хтона сохраняет мое равновесие. Хтон заботится обо мне неким способом, который вы скоро поймете. Но вы... - Я был осужден как душевнобольной преступник, - признался Атон. - На Хвее этот термин еще в моде. Но все это было до смерти миньонетки. Сейчас я в полном порядке. - Ложность этого заявления тут же поразила его. Хвеи его больше не Любили, а это значило, что он совершенно испорчен, неважно, сознает он причину этого или нет. Подозревала ли Кокена? Не потому ли она держалась от него на расстоянии? Почему же в таком случае она все время заботилась о его теле? Зачем послала победить "злодея"? Слишком многое неразрешимо. Но он совершил бы одну вещь ради нее, ради любви, которую, по его мнению, он ощущал, хотя понимал, что теперь это мелкая эгоистическая вещь - любовь, недостойная ее. Он бы сделал ей подношение, поскольку она, похоже, этого хотела: безжизненное тело Бедокура. - Ваше личное безумие произрастает из биологической почвы, - сказал Бедокур. - Оно неизлечимо. Свою наследственность вам не переделать. Вы и дальше будете садистски убивать, потому что миньон в вас жаждет телепатического наслаждения от боли невинных жертв. Вы и дальше будете забывать свои преступления, потому что человек в вас не может принять преступных наслаждений, которых требует ваше второе Я. Вы и дальше будете оправдывать решение тех, кто наложил запрет на Миньон, ненавидя себя больше, чем кого-либо, - и по праву. О да - теперь вы знаете о своем безумии, не так ли, миньон? - Я убивал, - сказал Атон, - но не садистски. Мои поступки исходят из справедливости и милосердия. Я - не химера. Бедокур не смягчился. - Я не говорю о честных убийствах, миньон. Конечно, в Хтоне убивать порой необходимо. И не ваши ошибки я имею в виду: девушку на Идиллии, месть миньонетке, пещерную женщину. Вы пытались их всех убить, но пребываете в таком раздоре с самим собой, что не способны действенно ни любить, ни ненавидеть. Нет, не эти поступки. Но вспомните один особый случай: своего дружка Влома. (Да, мой бог рассказывает мне все.) Вы утверждали о своей невиновности, потому что формально не пролили его крови. Зато вы предали нижние пещеры и опозорили его, и подставили его под казнь. И были там, подслушивая, когда придет химера. Ваша чувствительность миньона уловила дикий умишко подкрадывавшейся химеры, и вы поняли, что она идет за Вломом. Вы могли позвать людей и спасти его - но не сделали этого. Вы были там, смакуя его боль, когда химера напала, и по-прежнему не дали сигнал тревоги. Только его предсмертный крик призвал остальных - слишком поздно. Вот что вы делали в Хтоне, и не единожды! Вы использовали химеру для удовлетворения своей звериной страсти. Это и есть ваша справедливость? Ваша... нормальность? Атон вспоминал... Хтон, где его похоть к боли усилилась заключением. Люди, смерть которых он смаковал; чудовищные пытки над ними существа, которые он мог остановить, но не останавливал, пока они истекали кровью. Греховный восторг, что страшил его; почти религиозная радость, завершаемая судорогами наслаждения, когда наступала предсмертная агония. Он вспомнил суд на Хвее: эксперты свидетельствовали, что его отклонение было биологическим, а не психическим и что оно неизлечимо. Что его не убьют, но и не выпустят - ради безопасности человечества - на свободу. Что даже полная промывка личности не удалит запретные побуждения. Он вспомнил приговор: Хтон. Особенности миньона проявились у него в зрелости, но какое-то время были целиком направлены на поиск миньонетки. Когда ее влияние ослабло, начался ужас. Его любовь к Кокене стала последней борьбой в нем человеческих качеств - проигранной борьбой. Хвея все знала. Ее не было с ним в период его безумия. Она любила того, кем он был раньше; но когда после Хтона он коснулся ее рукой смерти... - По этой причине, - сказал Бедокур, - вы и вернетесь в Хтон. Там вы будете в безопасности и от собрата-человека, ибо вы вне закона, и от самого себя, Хтон лучше поддержит ваше душевное здоровье, чем вы сами. Хтон будет вашим богом, а вы и я станем братьями - всегда в безопасности, всегда свободны. Это искушало. Атон увидел, что вся его взрослая жизнь была разрушительным кошмаром страсти и боли, заражавшим все, чего он касался. Миньонетка была частью этого кошмара - естественной и непременной. Но Кокена... для нее было бы лучше, поступи он с жестокостью миньона и вышвырни ее из своей жизни. Ей было бы лучше, с себе подобными. Любовь, которую он зародил в ней, нашла бы самое прекрасное воплощение в потере. Но миньонетка умерла, чтобы дать ему человеческое подобие. Она его прекрасно знала, знала о его связи с Хтоном и во всеуслышанье высказывалась против нее. Злоба и Кокена, миньонетка и человеческая женщина, его первая и вторая любовь - они были не соперницы, а искренние сотрудницы в деле на его благо. Они поняли, что у Атона есть шанс, и обе поставили на него свою жизнь. Мог ли он теперь их предать? Возможно, обе ошибались - но они верили в его выздоровление, и ради них он обязан пойти на крайность, отказаться от легких путей. Он не в силах был зачеркнуть свои преступления, бежав от жизни. Он обязан был жить, чтобы искупить вину, чтобы как-то уравновесить чаши весов. Он должен был встретиться лицом к лицу с тем, кем он был и что сделал - и искать пути исправления. Это и есть настоящая битва: против капитуляции, так привлекательно предложенной доктором Бедокуром. - Нет, - сказал Атон. Выражение лица Бедокура изменилось. - Я покажу вам, кто вы такой, - хрипло проговорил он. Зубы торчали из его рта, как у пещерной саламандры. - Вы схематизируете, вы чересчур обольщаетесь надеждами на свою грядущую праведность. Но ваше истинное желание осталось прежним - убить себя, ибо вам известно, что вы - соучастник в преступлении против своей культуры. Вы пытались свалить вину на миньонетку, но действовали-то именно вы! Да вы и сами знаете, что я имею в виду, миньон. Отношение Атона, пока он слушал, неуловимо менялось. Сейчас он был на грани взрыва и не мог ни приостановить его, ни перетерпеть. Лезвие Бедокура было настороже. Обучение в космосе научило Атона приемам против ножа - но не в руке безумного хирурга. Нормальных рефлексов здесь недостаточно. Бедокур продолжал: - Вы очень удобно для себя забыли свои кровосмесительные страсти. Не двигаться! - прохрипел он, едва Атон пошевелился. - Я не буду убивать вас, пока в вас нуждается Хтон, но не надейтесь на полную безболезненность моей хирургии. Это была последняя попытка Бедокура. Мог ли он отказаться от нее? Он был дьявольски умен. - Там в космотеле, - настойчиво зашептал Бедокур. - Когда вы это сделали. Когда миньонетка была наедине с вами, и вы знали, кто она. - Блестящие линзы сверкали в окружении зеленого мерцания, как раз над направленным лезвием. - _К_о_г_д_а _в_ы _и_з_н_а_с_и_л_о_в_а_л_и _с_в_о_ю с_о_б_с_т_в_е_н_н_у_ю _м_а_... Нож упал на пол - миньон нанес удар с силой и скоростью телепатии. Бедокур уставился на утраченную вещь - воплощенная химера. - Моли своего бога помочь! - прошептала она; горячие зубы обнажены, когти рядом с выкатившимися глазными яблоками, готовые вырвать их из глазниц. - Он поможет тебе умереть. Последовала немая сцена - молодой воин и старый. После чего химера исчезла. Атон, не трогая Бедокура, дал ему упасть. - Я не тот, кем был, - сказал Атон, - и я никогда не был ф_и_з_и_ч_е_с_к_о_й_ химерой. Вы искажаете то, чего не понимаете. Но я не убью вас за это. Бедокур лежал там, где упал - у ног Атона. В нем не было ничего угрожающего - просто усталый старик. - Вы сразили свою химеру, - сказал он. - Сразил. - Утром я возвращаюсь в Хтон. Вы свободны. Атон подошел к люку и, распахнув его, ногами нащупывал ступеньки. - Позвольте мне сказать по-простому, - сказал Бедокур, приостанавливая спуск Атона. - Хтон желает от вас службы, а не смерти. Никто на вас не обижается. Хтон поможет вам победить в другой битве. - Нет. - Тогда послушайте. Если бы меня любила такая женщина, как Кокена, Хтон был бы мне не нужен. Одиннадцать месяцев назад она сломала мне руку - я не знал, что она владеет боевым искусством - эту женщину вы не сможете заменить. Вы потеряете ее, если не... Атон спрыгнул на землю и пошел прочь. - Подумайте, подумайте о дате! - кричал вслед Бедокур. - И о хвее! Иначе... Его голос затерялся вдали. ВОСЕМНАДЦАТЬ Доктор Бедокур, нынешний выразитель воли Хтона, почти доказал, что Атон бежал лишь телом; но жертвоприношение миньонетки и забота дочери Четвертого нарушили равновесие и помогли цивилизованному человеку в нем победить. Его пробудили слишком рано; еще немного времени - и он стал бы сознавать болезненные истины, которые он не видел, ослепив себя. Слепота не решила проблем Эдипа, как и ритуальное ослепление жертв не решало проблем у мужчин Миньона. Атон был одержим слепотой - физической и духовной. Еще немного, и Бедокур вообще не смог бы пробудить умирающую химеру. Она была скрыта - слишком скрыта. В чем смысл этой преждевременной битвы? Неужели Кокена хотела его поражения? Нет, сомневаться в ее побуждениях было невозможно. Кокена добра, она любит его гораздо сильнее, чем он того заслуживает. Именно ему всякий раз чего-то не хватало. Он отверг их помолвку до того, как встретил Кокену. Столкнул ее с горы, убил хвею. Подумай о хвее и о дате. Что за таинственное сообщение передал Бедокур? Как все-таки мало он знал Кокену! Краткое время, проведенное с ней на Идиллии, было счастливейшим в его жизни. Если бы он сумел тогда остаться с ней, а не преследовать свои навязчивое идеи! Он знал, что у него много общего с дочерью Четвертого. Ее воспитание, естественно, было схожим с воспитанием сына Пятого. Она - интеллектуальная хвеянка высшего сословия на планете, где о демократии и знать не знали; она, как небо от земли, далека от девушек последних Династий. Прелестная раковина! Почему он никогда не заглядывал внутрь? Как прекрасен выбор Аврелия! "_П_о_д_у_м_а_й_ о _х_в_е_е_..." Но ведь хвея умерла. Вся его жизнь была кошмаром, кроме Кокены - но хвея приговорила и ее. Неужели он выиграл битву за будущее лишь для того, чтобы провести его в одиночестве? "_П_о_д_у_м_а_й_ о _д_а_т_е_..." Датой был Второй Месяц, $ 403: ничем не отличимый от любою месяца и любого года на уравновешенной Хвее - планете без времен года. Какая-то загадка без отгадки... В хвее же был определенный смысл. Бедокур мог не знать о последнем эпизоде с хвеей, ибо тот произошел всего за час до их столкновения. Но он знал, что это _п_р_о_и_з_о_й_д_е_т_, когда бы Атон ни коснулся цветка. И предупредил, что Кокена будет потеряна, если не... Атон уже сожалел о своем пренебрежении к посланнику Хтона. Что такого было в хвее, которая могла спасти Кокену для недостойного ее человека? Свойство, которое мог предсказать знающий третий? "_П_о_д_у_м_а_й_..." Атон думал. Быстрым шагом он двигался по знакомой с детства местности. Вдыхал слабый запах поцарапанных стволов деревьев, развороченной земли, вырванных сорняков, диких лесных цветов. Видел черные очертания высоких деревьев на фоне звездного неба и слышал яростную ночную драку хулиганов-подростков. В нем всколыхнулись воспоминания: мелочи жизни, обретшие вес лишь потому, что они были невесомы. Запах сухой листвы, дуновение ветерка - все чудесное отодвигалось по мере взросления в сторону. Сейчас он минует то место, где встретил миньонетку, где получил в подарок дикорастущую хвею. Миньонетка сорвала ее, а он, знавший слишком много для семи лет, не позволял ей это сделать. "Хвея - только для мужчин!" - утверждал он, и она подарила ее ему, и хвея была у него до самой помолвки. Была и после, ибо она не стала бы жить у женщины, которая его не любила. Хвея любила своего хозяина и не противилась его возлюбленной до тех пор, пока продолжалась любовь, и пока он был достоин любви. Миньонетка сорвала ее. Миньонетка! Хвея выбрала ее! _М_и_н_ь_о_н_е_т_к_а_ была ее хозяйкой! Внезапно все сошлось. Он любил ее, вернее, его кровь миньона любила ее достаточно, чтобы сохранить растение. В конце концов, это она была достойна, а не связанное с ней зло. Хвея отзывалась на искренние чувства и не замечала извращений. Ненависть, которую, по мнению Атона, он ощущал позднее к миньонетке, была ложной ненавистью. Хвею не ввести в заблуждение. Смерть миньонетки забрала с собой не только злую химеру, но и добрую хвею - вот только хвея, которой владела возлюбленная возлюбленного, не знала, что предмет любви умер. Кокена видела мертвую миньонетку, но не сообразила, что это - хозяйка хвеи, а хвея приняла ее невинную веру за свою собственную. Сущность хвеи была любовь, а не разум. Даже ее ясное суждение о достойности - обманчиво. Она любила мужчину, который, в своей основе, любил самого себя, и отвергала того, кто воистину себя ненавидел. Если бы даже хвея принадлежала Атону, она бы все равно умерла. Но он не был осужден. Хвея умерла, ибо он знал судьбу миньонетки и знал о ее связи с хвеей, хотя и не сознавал этого. Когда хвея вернулась к нему и его знанию, ей пришлось умереть. Атон мог бы взять вторую хвею и подарить ее Кокене. Эта бы не умерла. Он уже видел дом. В окне горел неяркий свет. Его продолжали мучить сомнения. Почему Кокена послала его раньше времени? Почему отказывалась прикоснуться к нему? После того, как она посвятила три года жизни заботам об умирающем отце и слишком живучем сыне, перед самым концом своих мучений... - почему она плакала? "_П_о_д_у_м_а_й_ о _д_а_т_е_..." Да, дата была преждевременной. Но _п_о_ч_е_м_у_? Бедокур наверняка что-то имел в виду. Атон подошел к дому и без промедления отворил дверь. Какой-то незнакомый человек обернулся ему навстречу - рослый мужчина лет пятидесяти, в расцвете сил, с серьезной внешностью и натруженными руками. В его поведении угадывалась сила - ненавязчивая, но непоколебимая. Это его дядя - Вениамин Пятый, которого он почти забыл. - Где ты был, Атон? - строго спросил Вениамин. Его голос был невероятно похож на голос Аврелия. Позади него на диване лежала женская фигура. - Кокена! - воскликнул Атон, в неуважительной спешке минуя Вениамина. Кокена не шевелилась. Ее светлые волосы безвольно падали с края дивана, почти касаясь пола. - Кокена... я подарю тебе другую хвею... - Слишком поздно, молодой человек, - сказал Вениамин. Атон не обращал на него внимания. - Кокена, Кокена - я выиграл сражение! Злодей побежден. - Ее веки дрогнули, но она не произнесла ни слова. - Кокена! - Атон положил ей на руку ладонь. Рука была холодна. "_П_о_д_у_м_а_й_ о _д_а_т_е_... Это был год и месяц озноба. Озноб! Она умирала, пройдя точку возврата". - Ты думал, племянник, что ее любовь слабее, - пробормотал Вениамин, - потому что она протекает ровно? Атон наконец понял. Озноб поразил Хвею в первом месяце $ 305 и, соответственно, ожидался вновь во втором месяце $ 403. Кокена это прекрасно знала, как знал всякий обитатель Хвеи, и могла покинуть планету - не будь у нее на руках в сущности инвалида. Вне планеты не было места, где она могла бы спрятать Атона, - не удалось бы избежать тщательной проверки служащих карантина, которой все еще подвергали каждый корабль, покидавший обреченную планету. Кокена осталась, рискуя заболеть ознобом, - и проиграла! Вместо того чтобы покинуть Хвею к новому началу болезни. Кокена осталась ухаживать за ним и вынуждена была разбудить его, так как один бы он не проснулся - беспомощный, с помраченным сознанием, а то бы и просто умер от наркотиков без присмотра. Нет, ее любовь не была слабее. Кокена хотела, чтобы он выиграл свободу, пока она жива и поддерживает его. Озноб. Атон опознал бы озноб сразу, коснувшись ее, ибо во время их разговора болезнь зашла уже слишком далеко. Кокене наверняка стоило больших усилий не терять сознание и настраивать его на поединок, смысл которого она сама не вполне понимала. И вот поединок завершен, ее роль сыграна - и она прекратила борьбу. Если, конечно, не сделала этого раньше, когда увидела, что хвея умерла. Атон нескончаемо долго стоял перед Кокеной на коленях и, взяв в ладонь ее руку, смотрел в спокойное лицо. Знала ли она, что в третий раз он ее не предал? Слезы навернулись ему на глаза, когда холод перетек из ее руки в его руку, в его дух. "Моя любовь к тебе, - думал он, - моя любовь к тебе не слабее. Все, что раньше ты делила с миньонеткой, принадлежит теперь тебе одной. Моя вторая любовь сильнее первой". Она лежала без движений. Атон, сраженный, опустил голову. - Цена свободы слишком велика, - пробормотал он. Раздался настойчивый стук в дверь. - Это Хтон, - сказал Атон Вениамину, не скрывая более свою полутелепатию. Вошел Бедокур и сразу же направился к умирающей девушке. - Кончена, - проговорил он. Атон кивнул. Последняя загадка Бедокура была разгадана. Наступил черед Атона принести себя в жертву. - Я буду молиться вашему богу, - сказал он Бедокуру, - если только она выживет. Бедокур одобрительно кивнул: - Мы должны отправиться немедленно. Атон встал, подсунул руки под окоченевшее тело Кокены и поднял ее. Он понес ее к двери. Вениамин не двинулся с места. - Кажется, ты продал свою душу, - сказал он. Атон шагнул в ночь. Над головой светили яркие звезды - звезды, которых он больше не увидит. - "Умерьте свет свой золотой!" - тихо процитировал он. - "Моя возлюбленная спит!.." $ 400 16 В пещерах было тихо, ни малейшего ветерка. Даже течение воды прекратилось. Она замерла неподвижно в заводях, слишком мелких для купанья. Скальные образования приняли необычный оттенок - неестественно серый, а гротескная форма расходящихся туннелей вызывала отвращение. Дурные предчувствия росли, пропитанные предчувствием тупика. Некогда могучая река постепенно иссякла, а увлекательное путешествие выдохлось. Отряд вновь голодал. Скоро в ход пойдет жребий, если кто-то сам не станет добровольцем, рухнув без сил. Последняя отметка Бедокура находилась в двух переходах отсюда. Если в конце этого перехода не найдется новой, придется вернуться по тропе назад. Четырнадцать женщин и шесть мужчин пережили тридцать отрезков Тяжелого Похода... Пока. Несчастные случаи и переутомление все еще брали свою дань, и химера продолжала преследовать отряд, хотя ей очень редко представлялся шанс для нападения. Они были дальше от поверхности, чем когда бы то ни было - и между ними и выходом пребывала в ожидании Немезида, сведшая с ума Бедокура. Переход подошел к концу. Все остановились на привал, сгрудившись вместе, чтобы защититься от зловещих скоплений неведомых сил. Эти пещеры исполнены угроз. - Сколько же еще? - пронзительно спросила одна женщина, обращаясь к мрачным туннелям. Атон согласился: "Какие еще тяготы нужно вынести, чтобы Хтон нас выпустил?" Крик. Кричала одна из женщин-разведчиц. Пока отряд отдыхал, группы из нескольких человек выходили побродить по окрестностям. Химера никогда не нападала на бдительный отряд. Все собрались вокруг пирамиды Бедокура с нацарапанным на полу сообщением. Камень здесь мягкий и легко резался. - Что это значит? Типичное указание на опасность - с черепом, но без скрещенных костей. Под ним одно-единственное слово. Атон произнес вслух корявые буквы: MYXA. - Кажется, медицинский термин, - сказал он. - Микса, - пробормотал Старшой. - Для меня это ничего не значит. Не похоже на него оставлять рисунок незаконченным. - Если его что-то не спугнуло... - предположила женщина. - Или здесь есть какая-то Микса, которая не совсем убивает, - закончила другая. Они стояли переглядываясь. Никто не зная. Но одно казалось несомненным: Бедокур шуток не любил, и пренебрегать его предупреждением было нельзя. - Лучше побыстрее идти дальше, - решил Старшой. Все устали, но никто не возражал. Здесь опасно. Через четверть часа, схватившись за горло и голову, упала одна женщина. На нее никто не нападал, и с виду все было порядке. Остановились для короткого обсуждения. Жизнь в этой точке возросла в цене. Если снова будут потеряны люди, малочисленный отряд не преодолеет оставшиеся испытания. Должны быть группа разведки, группа охраны и смена для них, а также люди для особо неприятных заданий. Если порядок рухнет, гибели оставшихся участятся. Забота о слабых была чем-то новым - но необходимым. Они остановились на привал и поудобнее уложили упавшую женщину. Ее тщательно осмотрели. Что с ней? Дыхание было затрудненным, хриплым. Постепенно стала белеть кожа. По всему телу выделилась скользкая слизь, издававшая запах испражнений. Женщина пала жертвой какой-то болезни - первой болезни, встретившейся в Хтоне. - Лучше убить ее прямо сейчас, - убеждала одна из женщин, - до того, как болезнь распространится. Старшой обдумывал предложение. - Не стоит труда, - сказал Атон. - Мы все были ей доступны. - Где она такое подхватила? - Не видел ничего подобного. - Оставить ее здесь и убираться, - крикнул какой-то мужчина. В его голосе слышалась заразительная нотка паники. Упала вторая женщина. - Слишком поздно, - сказал Старшой. Суть очередной опасности они всегда понимали слишком поздно. - Лучше сплотиться и бороться. - С кем бороться? - спросил тот же мужчина. Вопрос был чисто теоретический: повалилась третья женщина. Женщины падали одна за другой и лежали с кожей, измазанной белым. Кажется, после первоначальной судороги у них ничего не болело: но отвратительный покров становился все хуже. После того, как кожу вытирали начисто, он возникал заново и был повсюду. Атон, Старшой и остальные четверо мужчин беспомощно стояли рядом. В походе мужчины больше рисковали и умирали чаще, да и химера, похоже, предпочитала их. Теперь, когда таинственная зараза превратила женщин в мумии, счет перевернулся. Старшой сделал все, что в его силах. Ухватив одну женщину за ноги, он подтащил ее к ближайшей заводи и принялся отмывать слизь. Кажется, это помогло: женщина села и стала обливаться сама - медленно, но с явной пользой. То же самое сделали с остальными, погружая их в воду, а голову удерживая за волосы на поверхности, пока те не оживали. Кризис, казалось, миновав. После чего то же самое началось у мужчин. Нападение на мужчин, словно в отместку за потерянное зря время, было куда более яростным. У всех почти одновременно начались судороги. Кожа выделяла быстро затвердевающий пот. Теперь женщины стали сестрами милосердия. Вскоре все пораженные находились в заводи, и вода приобрела молочный оттенок. Если бы болезнь была смертельной, умерли бы все. Но Бедокур не нарисовал кости. Атон первым из мужчин пришел в себя. Не считая напряжения в горле, мешавшего дышать, боли никакой. Зато сильнейшая усталость, желание опустить руки и отдаться воле волн - стряхиваемое, впрочем, холодной водой. Атон испытывал отвращение. Не к нелепой коммунальной ванне, а к своей неспособности сопротивляться болезни. - Микса! - воскликнул он. - Наверняка об этом и предупреждал Бедокур. Какой-то вирус. Женщина рядом посмотрела на него. Та черноволосая, уже не такая симпатичная, как до похода, но все еще привлекательная. При Гранатке она его сторонилась, но Гранатка скормила себя существу под белым буруном, пока остальные в безопасности переплывали реку, и теперь место было свободно. "Если бы все когда-нибудь кончилось так легко, чтобы позволить вдохновенную расплату..." - Наверняка в воздухе, - сказала она. - _Л_у_ч_ш_е_ отсюда убираться. "А я так и не узнал ее имени". Ожил Старшой. - Ага, - согласился он. Двинулись дальше, пытаясь бежать от заразы, которую наверняка несли с собой. Но далеко не ушли. И вновь началось с женщин. На этот раз у них поднялась невероятно высокая температура. Ни термощупов, ни градусников не было, но простое прикосновение к телу убеждало, что температура на несколько градусов выше нормы. Жар возрос до предела человеческой выносливости. Потом еще выше. Идти больше не пытались. Было очевидно, что они не могут ни обогнать болезнь, ни спрятаться от нее. Туннель расширялся в купол-пузырь, еще один реликт возникновения Хтона, совершенно неуместный в этой части пещер, зато как раз для их беспомощного положения. Основание на небольшую глубину заполнено чистой водой - удобно и относительно безопасно. Все расположились в озере и на берету в ожидании, что произойдет дальше. "В какой момент, - гадал Атон, - произошло умоповреждение? Наверняка жар сварил нервные клетки своих жертв. Вопреки мнению врачей, нет предела температуре, которую может вынести тело, но _т_а_к_о_й_ жар действительно опасен. По этому ли пути направлялось безумие Бедокура? Если да, как перехитрить болезнь? Можно ли снизить жар, когда болезнь в разгаре?" Атон вглядывался в воду. Она была холодна; отряд находился гораздо ниже огненного кольца. Полностью погруженный... Нахлынул жар. Атон сполз в озеро и лег на дно, устроившись так, чтобы одно лицо выступало над водой. Наступило блаженное облегчение. Но кровь в нем кипела, ткани клубились. Пекло голубого граната вряд ли было так горячо, как это. Атон смутно слышал вокруг себя плеск и бултыхание. Что-то происходило, но он боялся сесть и посмотреть, боялся покинуть воду из-за бессознательного страха, что вспыхнет, едва это сделает. Он должен. По какой-то причине стало трудно дышать. Что-то мешало. Атон сел, коснулся ладонью рта и обнаружил, что тот забит толстым слоем вонючего клея. На этот раз внутри, в носоглотке, а не на коже. В носу непроходимая пробка. Атон сунул палец в рот и выскреб оттуда комок желтой слизи - прогорклой и тухлой, тотчас же затвердевшей на воздухе. Неудивительно, что дышать так трудно. Слизь засоряла дыхательные пути, застывая на них. Он попытался оглядеться и обнаружил, что такой же гной обволакивает его глаза, почти залепляя их. С другими было то же самое: с мужчинами и с женщинами - болезнь не различала более полов. Кого то уже рвало из-за тошнотворных отложений. Один мужчина отодрал от слизистой оболочки огромный твердый кусок: на нем была кровь. Позволять гною накапливаться - значило выбирать между увечьем и удушьем. А жар неистовствовал по-прежнему. Атон погрузил лицо в воду, пытаясь избавиться от этой мерзости. Помогло: комья рассосались. Он сплюнул густую смолу, снова, ощутил во рту зловонную пробку и вновь окунулся. Вода спасла во второй раз. Остальные последовали его примеру. Для троих делать что-либо было уже поздно. Некоторые еще колебались и наверняка вскоре задохнутся. Помочь ближнему ни у кого не было времени. Казалось, от этого нападения нет защиты - лишь временное прерывание симптомов постоянным полосканием. Озеро смердело. - Передвинемся... немного, - прохрипел Старшой. Они передвинулись, но лишь настолько, чтобы оказаться в чистой воде. Даже недолгая ходьба неимоверно их утомила. Болезнь высосала из людей все силы. Она продолжалась беспредельно долго. К концу почти все просто переползали с места на место, не в силах более ходить. Судя по чувству голода, Атон оценил время со вспышки болезни в полтора перехода - но субъективно оно казалось во много раз дольше. Наконец началось выздоровление. Женщины заболели раньше и первыми вернулись к нормальному состоянию. Постепенно симптомы исчезли у всех. Выжило одиннадцать женщин и трое мужчин. Троих из них болезнь не отпускала: Атона, Старшого и черноволосую женщину. Увидев это, Атон что-то понял, но тут же потерял мысль, так как начал бороться с очередной волной головокружения и тошноты. 17 Выздоровление: но те, кто выздоровел вполне или, по крайней мере, настолько, что исчезли видимые симптомы, другим не помогали. Просто замерли в летаргическом состоянии, ожидая... чего-то. И не произносили ни слова. Наконец пришли в себя оставшиеся трое и вылезли на берег, уже не чувствуя жара. Одиннадцать стояли поблизости с пустыми лицами и смотрели на них. - Ладно, - крикнул Старшой, хотя его голос был лишь тенью прежнего. - Надо идти к следующему озеру. Он показал пример, но одиннадцать за ним не последовали. - Что с ними? - спросила черноволосая. - Почему вы не идете? - крикнул Атон. Ответа не было. - Смотрите! - сказала женщина. - Они ведут себя как зомби. В том-то и дело. У стоявших людей, казалось, вообще отсутствовала воля. После тягот похода Атон их всех хорошо знал. И хотя завзятыми индивидуалистами они не были, они по-прежнему должны были... Проявилась его предыдущая мысль. Индивидуализм: лишь трое самых независимых из оставшихся членов отряда были способны теперь передвигаться. Те, кто всегда говорил сам за себя, кто действовал на основании собственных побуждений, кто обычно требовал объяснений. Дальнейшие догадки были сорваны очередной вспышкой болезни. Они втроем доплелись до озера и рухнули в него, борясь холодной водой и с жаром, и со слизью. Остальные одиннадцать тупо наблюдали за ними и ничего не делали. В горячечном бреду Атону показалось, что он не в силах управлять своим телом. Руки реагировали медленно, мышцы были вялые, неуверенные. Это была грань болезни, которая только теперь стала проявлять свой извращенный смысл. Но мысль о Злобе взбодрила его. Ее песня не завершена. Он не должен отдыхать, пока не обретет ее. Ничто иное уже не волновало. Огонь в его крови не такой неистовый, как в ее волосах; вода освежает не лучше ее бездонных глаз. Ее любовь одна... Приступ закончился. Теперь Атон чувствовал себя сильным. Легче сопротивляться, когда помнишь о цели. Двое других были менее удачливы. Они с тревогой смотрели на него, но подняться не пытались. Придется ему проникать в тайну зомби. Десять женщин и один мужчина избежали последнего приступа. Атон направился к ним. Они враз отступили - как один. Неуклюже, ходульно, в унисон зашаркали прочь. Никаких сомнений: они одержимы и управляемы. На сей раз это не гусеница, по крайней мере, внешне, хотя по сути - то же самое. - Убей их! - прохрипел Старшой из воды. - Они больше не люди. Атон догнал единственного мужчину: это был человек среднего сложения, всегда усердно работавший и до сих пор близкий ему по духу. - Очнись, - сказал Атон, ткнув его в плечо. Мужчина упал навзничь и во весь рост растянулся на земле. Встать он и не пытался. Атон наклонился, чтобы пощупать ему пульс. Человек не дышал. Сердце его не билось. Он был мертв. Женщины продолжали отступать. Он пошел следом - и был остановлен третьим приступом - еще более напряженным, чем раньше. Атон с трудом заставил себя дойти до ближайшего озера. Ноги хотели шагать в том же ритме, что двигал строем женщин. Свертывающаяся во рту слизь усиливала отчаяние. Он добрался до воды и бросился в нее вниз головой, ни на миг не задумавшись, что может утонуть. Вновь возникла Злоба - прелестное видение - и ненасытная тоска по ней не без труда сбила жар. Это было единственное, что укрепляло его волю к сопротивлению. Жар был так велик, что долго его вряд ли выдержать. Все прошло: он невероятно ослаб и задыхался. Рядом, уставившись на него, стоял одеревеневший Старшой с глазами, налитыми кровью. Атон испугался, что главаря одолели, но из перекошенного рта донесся все же голос - невнятный, сиплый голос Старшого. - Я... не могу больше бороться, - сказал Старшой. Его рука с трудом опустилась в воду и вынула сверкающий топор. - Возьми... убей меня, если я пойду... Атон взял топор. Он встал и еще раз пошел к оставшимся. Женщины опять зашаркали прочь, некоторые даже не увидев его, но механически двигаясь вместе с другими. И вновь ударил жар. Он осознал, что жаром кто-то управляет. Когда он отошел к озеру, жар спал; когда направился к зомби, нахлынул. Приказ был ясным: оставь их. Атон тоже ответил предельно ясно. Он сосредоточил разум на господствующем образе своей любви, недоступной миньонетке, и продолжил наступление. Свободной рукой он ударил ближайшую женщину; координации движений, необходимой для взмаха топором, у него не было. Та молча рухнула, как недавно мужчина. Напряжение от ходьбы так, вероятно, ослабляло зомби, что любой толчок был для них смертельным. Атон мог убивать одним ударом. "Убивать?.. - подумал он. - Но это ведь те самые люди, с которыми я пережил самые ужасные приключения в своей жизни. Как я могу их убивать?" Но он знал ответ, и разум убеждал его подорванную психику: "Убивать можно, эти существа больше не люди. Они отдали свой разум и волю Хтону, такому же коварному, как чудовищная гусеница, и смерть для них милосердна". Он понимал это рассудком и каким-то образом чувствовал душой: "В зомби не осталось личности. Убивать можно". Невидимое нападение на Атона усилилось. Его дыхание прервалось, в глазах помутнело, но он боролся, наступал и почти вслепую бил снова и снова, то и дело соприкасаясь с твердой плотью. Вокруг него безмолвно падали женщины. Это была бойня: один удар означал одну смерть, а ударов было много. Наконец давление на него усилилось настолько, что Атон упал. Не в силах подняться, он попытался перекатиться к воде. Но оттолкнулся слишком далеко. Он уступил - не одержимости, забвению. Уступил... - Т_в_о_я _м_е_ч_т_а _т_щ_е_т_н_а_, - казалось, говорил голос. - М_и_н_ь_о_н_е_т_к_а_ - _з_а_п_р_е_т_н_а_: _л_и_ш_ь _к_о_г_д_а _т_ы в_д_а_л_и _о_т _н_е_е_, _т_в_о_и _ч_у_в_с_т_в_а _р_е_а_л_ь_н_ы_. _Т_ы _н_е м_о_ж_е_ш_ь _с_в_е_с_т_и _п_о_л_ю_с_а_: _о_н_и _о_б_ъ_е_д_и_н_я_ю_т_с_я т_о_л_ь_к_о_ в _н_е_с_ч_а_с_т_ь_е_. Он сосредоточился на сплошном зеленом, и появились листья и лепестки: цветок хвеи. Губы лепестков вновь заговорили: - В _т_в_о_е_й _п_е_с_н_е _н_е_т _н_и_к_а_к_о_г_о в_о_л_ш_е_б_с_т_в_а_. _Л_и_ш_ь _п_о_т_о_м_у_, _ч_т_о _о_н_а п_р_е_р_в_а_н_а_, _о_н_а _т_е_б_я _о_ч_а_р_о_в_ы_в_а_е_т_. _Л_и_ш_ь п_о_т_о_м_у_, _ч_т_о _т_в_о_я _л_ю_б_о_в_ь _н_е _з_а_в_е_р_ш_е_н_а_, о_н_а_ п_р_о_д_о_л_ж_а_е_т_с_я_. - Н_е_т_! Но каким-то образом это начало действовать, предопределение поднималось как прилив, легко смывая идеалистические замки из песка. Ибо хвея не лгала своему хозяину. - Т_ы_ - _н_е _м_о_й _х_о_з_я_и_н_. _Т_ы _т_о_л_ь_к_о_... Атон выбросил из сознания этот образ, боясь тех слов, которые он может сказать. Цветок заколебался и померк. Это оказалось свисавшее с потолка образование - расколотый кристаллический сталактит, похожий на чудовищную раковину. Женщины неумелыми и неловкими движениями обмывали Атона в воде. Атон отпрянул. "Они же зомби!" Топор лежал на зоиле там, где Атон потерял сознание. Сам он не мог добраться до воды. Неужели он тоже зомби? - Нет! Атон вскочил, выбрался из воды, поковылял к оружию. Он хлопнул по топору рукой, словно опасаясь, что тот ускользнет. Теперь он вновь вооружен; он не зомби. Женщины механически следовали за ним. Атон отошел, колеблясь после их доброго отношения к нему. Он уничтожал их, почему же они щадят его? Кто-то коснулся его. Повернувшись, Атон увидел мужчину. Это был стоявший на берегу Старшой. Кожа у него была чистая. Глаза - пустые. Атон знал, что нужно делать. Он поднял топор. И тут же начался приступ. Сопротивляясь, он напряг разум и взмахнул потяжелевшим вдруг топором. Огромное лезвие, слишком тяжелое для него, с трудом поднялось над головой. Он медленно наклонил его вперед, направляя удар, пока притяжение не подхватило его и не обрушило вниз. Топор зацепил Старшого за череп, и тот упал, упал. "Я вернул тебе свой долг и... прости". Мощный приступ давил на него, как удушающее покрывало, но когда он, пошатываясь, отступил, тот вновь ослаб. Вокруг лежали мертвые женщины; только две, опекавшие его, были живы. Он мог убить и их... И бродить по бесконечным пещерам Хтона в одиночку. Неужели все должно кончиться этим? А если и он превратится в зомби, кто тогда убьет _е_г_о_? Так вот куда завела его любовь Злобы! - Перемирие, - трескучий голос послышался из озера позади него. Он забыл о черноволосой женщине - последней из несломленных. Она выходила из воды. Он был не один. Она приближалась к нему, двигаясь угловатой походкой одержимой. Глаза смотрели прямо перед собой. Последний из покоренных зомби шел к нему - легкая добыча для топора или кулака. Что это значит? - Перемирие, - повторил зомби. Женщина могла говорить. За полусмертью Миксы существовало мышление! Череп без скрещенных костей. Теперь оно готово было вести переговоры. 18 Атон держал в руках топор, не желая совершать действия, которое оставило бы его в пещерах в полном одиночестве. Мышление, даже враждебное, было более приятным противником, чем одиночество. - Перемирие, - согласился он. Зомби-женщина безразлично остановилась перед ним. - Не убивай, - сказала она. Хозяин зомби хотел спасти оставшихся покоренных! Он предлагал сделку. Разум Атона исследовал возможности. - Кто ты? - спросил он, не столько из любопытства, сколько чтобы выиграть время для размышлений. Мог ли он сыграть на этом и добыть себе свободу? Глаза женщины моргнули. Она отошла, не сводя их с топора. - Что случилось? - жалобно спросила она