ую милю, -- темная фигурка всадника на фоне переливающихся бледным перламутром зелени и воды. На дороге, по которой приехал он сам, Ричард увидел мчащегося галопом всадника, -- тот был пока еще далеко, но, без сомнения, гнался именно за мальчиком. Всадник на крупном светлой масти жеребце. Это Фулке Эстли гнался за своим сбежавшим зятем! Ричард пришпорил свою лошадку, и та поскакала вперед, разбрасывая в стороны фонтаны брызг. Быстрой рысью Ричард помчался по влажному заливному лугу, направляясь на запад к тракту, по которому до приюта Святого Жиля было около четырех миль, а там уже недалеко и до монастырских ворот. Целую милю Ричард ехал по открытому месту, прежде чем стали попадаться мелкие рощицы, прикрывающие беглеца. Но у мальчика уже не было надежды оторваться от погони, ибо его могли увидеть -- и наверняка увидели! Да и куда было тягаться его маленькому пони с великолепным жеребцом Фулке Эстли. Однако на этого пони Ричард возлагал все свои надежды. Как бы то ни было, мальчик все еще опережал погоню, хотя и потерял большую часть своего преимущества, ожидая у брода. Пришпоривая пони и стиснув зубы, Ричард мчался в Шрусбери, словно за ним гналась стая голодных волков. Местность стала выше, тракт вился среди пологих холмов, поросших редкими деревьями и кустарником, которые скрывали преследователя и преследуемого друг от друга. Однако расстояние между ними неуклонно сокращалось. Когда тракт вышел на открытое место, Ричард обернулся и вновь увидел своего врага, уже ближе, чем раньше. Ричард тут же поплатился за свою невнимательность. Он вновь упал с пони, но на этот раз удержал его за повод, причем сам избежал ушибов и не потерял времени на то, чтобы ловить свою лошадку. Перепачканный с головы до ног и злой на себя, Ричард вновь вскочил в седло и продолжил свою дикую скачку, ощущая взгляд Фулке Эстли, который, словно кинжал, вонзался ему в спину. Хорошо еще, что его пони был крепкой валлийской породы и несколько дней отдыхал, так что ему не было особенно тяжело под таким легким седоком. И все-таки пони стал сдавать. Ричард чувствовал это, но ничем не мог ему помочь. Тем временем показались крайние изгороди Святого Жиля, дорога стала шире и тверже, и теперь мальчик слышал далекий стук копыт у себя за спиной. Здесь Ричард мог бы завернуть в приют, поскольку за прокаженными присматривали монахи из аббатства и брат Освин никому бы его не выдал без позволения аббата. Однако у Ричарда уже не было времени думать об этом и сворачивать в сторону. Пригнувшись в седле, мальчик промчался через Форгейт, каждое мгновение ожидая, что вот-вот его накроет огромная тень Фулке Эстли и его рука схватит пони за повод. Вот уже Ричард свернул за угол монастырской стены и промчался прямо к воротам мимо опешивших работников, что шли домой после своих дневных трудов, мимо ребятишек, игравших с собаками на обочине. Когда Ричард проскочил в ворота, Фулке Эстли находился в каких-нибудь пяти ярдах позади него. Со своего места на хорах Кадфаэль заметил, что на этот раз к вечерне явились несколько постояльцев из странноприимного дома. В церковь пришел Рейф из Ковентри, как всегда тихий и неразговорчивый. Явился даже Эймер Босье, целый день искавший своего беглого виллана. С мрачным видом он молился, видимо, о том, чтобы небо ниспослало ему удачу в его поисках. Глядя на Эймера, Кадфаэль понимал, сколь тяжелы его раздумья, ибо тот хмурился на протяжении всей службы, как человек, пытающийся на что-то решиться. Возможно, его тяготила необходимость сохранить добрые отношения с влиятельными родственниками его матери, что заставляло его поспешить домой, сопровождая тело покойного Дрого, дабы соблюсти соответствующие приличия. А возможно, он размышлял о своем пронырливом младшем брате, вполне способном обойти его во время его отсутствия, претендуя к тому же на определенную часть в отцовском наследстве. О чем бы Эймер Босье ни размышлял, он тоже стал свидетелем случившегося, наравне с монахами и прочими гостями монастыря, когда те после окончания службы вышли из церкви через южную дверь и последовали вдоль западной стены монастыря на большой двор, разбредаясь по своим делам перед ужином. Едва аббат Радульфус вместе с приором Робертом и прочими братьями вступили на большой двор, вечернюю тишину разорвал бешеный стук копыт, раздававшийся за воротами на утрамбованной земле тракта и резко перешедший в звонкий цокот на булыжном дворе, когда в ворота без остановки проскочил черный валлийский пони, а за ним рослый серый жеребец. Всадник на сером коне оказался бородатым мужчиной, -- рослый и плотный, его лицо раскраснелось не то от гнева, не то от спешки, а быть может, и от того, и от другого. Мужчина резко наклонился и схватил за повод храпящего пони, на котором прискакал мальчик. Пони-то он схватил, но никак не мальчика! Тот испуганно завопил, выпустил повод и скорее упал на землю, нежели спешился, по другую сторону от рослого всадника, и словно птичка, летящая к своему гнезду, бросился к ногам аббата, упал лицом вниз и отчаянно обхватил аббата за лодыжки, плача, рыдая и цепляясь за его черные одежды, словно боялся, что его оторвут силой, и словно никто, кроме этого облаченного в черное человека, к которому он прижался как к незыблемой скале, не мог защитить его. На большом монастырском дворе вновь установилась глубокая тишина, которая была столь внезапно нарушена. Аббат Радульфус поднял свой строгий взгляд от маленькой фигурки, прижавшейся к его ногам, и перевел его на взрослого мужчину, что оставил взмыленных лошадей стоять посреди двора и осторожно сделал несколько шагов навстречу аббату, несколько робея перед представителем духовной власти. -- Милорд, -- обратился к нему аббат, -- это нечто, не предусмотренное нашим уставом. Мы не привыкли к столь внезапным визитам. -- Сожалею, что доставил вам беспокойство, милорд аббат. Простите меня, если я поступил против правил, но в этом виноват не я, а Ричард, -- вымолвил Эстли с плохо скрываемым вызовом. -- Это все его глупость. Я никак не хотел беспокоить вас попусту, рассчитывая догнать его раньше и препроводить домой. Сейчас я его возьму и позабочусь о том, чтобы он не тревожил вас и в дальнейшем. Казалось, Фулке Эстли был совершенно уверен в себе, однако он не решался сделать еще пару шагов и схватить Ричарда за воротник. Его останавливал пристальный, немигающий взгляд аббата. Шедшие позади приора Роберта братья смешали свои стройные ряды и вышли на двор, широким полукругом обступив место действия. Они в недоумении глядели на скорчившегося у ног аббата мальчика, который протестующе бормотал нечто неразборчивое, поскольку все еще зарывался носом в складки черной сутаны аббата и не разжимал рук, сомкнутых вокруг его ног. Вслед за братьями подошли и гости монастыря, не менее монахов заинтересовавшиеся столь необычным зрелищем. Кадфаэль настойчиво перемещался по кругу, дабы занять место, откуда ему будет все видно, причем по ходу дела перехватил внимательный взгляд Рейфа из Ковентри и заметил скользнувшую по губам сокольничего улыбку. Не отвечая Эстли, аббат вновь опустил хмурый взгляд на лежавшего у его ног мальчика. -- Замолчи, дитя, и отпусти мои ноги, -- сухо вымолвил он. -- Тебе ничего не угрожает. Встань! Ричард неохотно разжал свои объятия и поднял перепачканное грязью и зеленью лицо, залитое потом и слезами искреннего облегчения, в которых не было, пожалуй, ничего удивительного. -- Отец, не отдавайте меня ему! Я не хочу возвращаться! Я хочу жить здесь, с братом Павлом, хочу учиться! Не гоните меня! Я и не собирался там оставаться! Меня поймали, когда я возвращался в обитель. Я ехал сюда, домой, поверьте мне! -- Вероятно, тут могут быть кое-какие разногласия по поводу того, где твой дом, -- сухо сказал аббат. -- Вот лорд Фулке предлагает проводить тебя домой, а ты утверждаешь, что уже дома. Что касается твоего мнения, то с этим можно и подождать. А вот с вопросом, где ты должен жить, пожалуй, нет. Встань, Ричард, и стой прямо, как положено. -- Аббат наклонился и своей длинной, сухой рукой взял мальчика за руку и резко поднял его на ноги. Впервые Ричард стоял вот так перед аббатом, чувствуя себя весьма неуютно под взором стольких глаз и смущаясь тем, что предстал перед всеми братьями в таком растрепанном и перепачканном виде. Кроме того, ему было стыдно своих слез и заплаканного лица. Он выпрямился и поспешно утер лицо рукавом. Поискав глазами среди монахов брата Павла, он нашел его, и ему стало немного легче. Однако брат Павел не бросился к своей заблудшей овечке, хотя в душе и жаждал этого, но, доверившись аббату Радульфусу, хранил молчание. -- Вы слышали, сэр, чего хочет Ричард, -- сказал аббат, обращаясь к Фулке. -- Вам, без сомнения, известно, что отец мальчика поместил его в монастырь под мою опеку и хотел, чтобы Ричард оставался здесь в обучении до тех пор, пока не повзрослеет. У меня есть должным образом засвидетельствованный документ, подтверждающий мои права на опеку мальчика, и именно отсюда мальчик исчез несколько дней назад. И до сих пор я что-то не слыхал о каких-либо ваших правах на Ричарда. -- Недавно намерения Ричарда изменились, -- громко заявил Фулке. -- Как раз прошлой ночью он добровольно поступил согласно с ними. Я не думаю, что следует позволять ребенку делать все, что он хочет, ибо его старшие родственники лучше знают, в чем состоит его благо. А свои права на Ричарда я вам сейчас растолкую. Ричард теперь мой зять, причем с ведома и согласия его бабушки. Прошлой ночью он вступил в законный брак с моей дочерью. В толпе собравшихся пронесся испуганный ропот и вновь уступил место абсолютной тишине. Аббат Радульфус и бровью не повел, однако Кадфаэль заметил, как обострились черты его лица, и понял, что удар пришелся точно в цель. Леди Дионисия давно мечтала о такой сделке, и, похоже, ее сосед оказался в этом деле далеко не простой пешкой. Если все это время Ричард находился у них в руках, то слова Фулке Эстли вполне могли оказаться не пустым звуком. Ричард же, который замотал головой и открыл рот, дабы все отрицать, встретил строгий взгляд аббата и смущенно опустил голову. Он боялся лгать столь влиятельному лицу, ибо восхищался аббатом и в то же время трепетал перед ним. Да он и не хотел лгать, однако опровергнуть заявления Фулке он не мог, ибо не знал по-настоящему всей правды. Ведь его и впрямь женили на Хильтруде, и простого отрицания тут было явно недостаточно. Ужас охватил мальчика и лишил его дара речи. А что если Гиацинт ошибся? Что если его уверения ложны? -- Это правда, Ричард? -- спросил аббат. Голос его был ровным и спокойным, но в данных обстоятельствах показался Ричарду ужасным. Мальчик не мог вымолвить ни слова, и Фулке нетерпеливо ответил вместо него: -- Это правда, милорд. Он не может отрицать этого. Или вы мне не верите? -- Молчать! -- грозно приказал аббат, оставаясь при этом абсолютно спокойным. -- Пусть ответит Ричард. Говори, мальчик! Имело место это бракосочетание? -- Да, отец, -- выдавил из себя Ричард. -- Только... -- Где? Кто был свидетелем? -- В Лейтоне, отец, прошлой ночью. Все это так, но... Ричард вновь замолк, совершенно подавленный. -- И ты добровольно произнес все положенные по обряду слова? По собственному желанию? Тебя никто не заставлял? Быть может, тебя били? Тебе угрожали? -- Нет, отец. Мне было страшно, но меня не били. Они так давили на меня... -- Его убедили, и он согласился, -- коротко засмеялся Фулке. -- А сейчас хочет пойти на попятный. Он сделал все по обряду, никто не заставлял его. Все было по доброй воле. -- А по доброй ли воле совершил этот обряд священник? Убедился ли он в том, что жених и невеста вступают в брак по своему желанию? Был ли это честный человек? -- Это был честный человек, известный своей святостью, милорд, -- торжествующе сказал Фулке. -- В округе его называют святым. Это был святой отшельник Кутред! -- Но, отец аббат! -- собравшись с духом, отчаянно воскликнул Ричард, решившийся наконец сказать ту правду, что была для него непреложной. -- Я сделал все, что от меня требовали, лишь потому, что они обещали отпустить меня обратно в монастырь. Я произнес слова клятвы лишь потому, что знал, что ничем себя не связываю... Я не женат! Это не было бракосочетанием, потому что... Аббат Радульфус и Фулке Эстли остолбенели, не в силах уразуметь, что значат эти отчаянные слова и молчание мальчика. Однако Ричард уже решился. Если уж надо говорить открыто, при всех, -- значит, так тому и быть! Сжав кулаки и крича так громко, что слова его гулким эхом отозвались среди каменных монастырских стен, он выпалил: -- Потому что Кутред вовсе не священник! Глава Двенадцатая Словно неожиданный порыв ветра пробежал среди собравшихся, начиная с возмущенного фырканья приора Роберта и кончая полунасмешливым шепотом и шушуканьем послушников. Кадфаэлю лучше других было видно, что Фулке Эстли совершенно сбит с толку. Похоже, он лишился дара речи и стоял, тупо глядя на свои руки, словно нечто, что он уже считал своим, выскользнуло из них, оставив его ни с чем. Когда к нему наконец вернулась способность говорить, он вымолвил то, что, казалось бы, от него и ждали, но как-то уж неуверенно, словно охваченный сомнением и паникой. -- Милорд, это бред! Мальчик лжет. Он вам еще и не такое скажет. Разумеется, Кутред священник! К нам его привели монахи из Билдваса, спросите их сами, они подтвердят. Какие тут могут быть вопросы? Это грех, так клеветать на святого человека! -- Так клеветать, разумеется, тяжкий грех, -- согласился аббат Радульфус, сдвинув брови и переводя строгий взгляд на Ричарда. -- Подумай, Ричард, прежде чем повторишь свои слова. Быть может, это просто уловка, имеющая целью остаться с нами, в монастыре. Подумай, ты не будешь за это наказан. Быть может, ты обманулся или тебя ввели в заблуждение? Все это простительно, и об этом я позволю себе напомнить сэру Фулке. Однако если ты, Ричард, не скажешь сейчас правду, тебя сурово накажут. -- Я сказал правду, -- стоял на своем Ричард, гордо подняв подбородок и глядя прямо в глаза аббату. -- Я говорю правду, клянусь! Я сделал то, что от меня требовали, потому что твердо знал о том, что этот отшельник никакой не священник и что совершенный им обряд не будет считаться законным. -- С чего ты это взял? -- гневно воскликнул Фулке, уже оправившийся от своего недавнего смущения. -- Кто тебе это сказал? Милорд, все это детские выдумки. Он лжет! -- Что же, отвечай, -- вымолвил аббат Радульфус, не сводя с Ричарда глаз. -- Откуда ты это узнал? Кто сказал тебе это? Ответить на эти вопросы Ричард никак не мог, не выдав при этом Гиацинта и не наведя погоню на его след. Поэтому как можно вежливее он сказал: -- Отец, я все расскажу, но только вам и не здесь. Пожалуйста, верьте мне, я не лгу! -- Я верю тебе, Ричард, -- сказал аббат к великому облегчению мальчика, которого уже стала бить нервная дрожь. -- Верю, что ты говоришь то, что тебе рассказали, и что ты считаешь это правдой. Однако этот вопрос куда более серьезный, чем ты можешь себе представить, и он требует выяснения. Человек, против которого выдвигается такое обвинение, имеет право сам говорить в свою защиту и убедить нас в своей невинности. Завтра с утра я сам поеду к отшельнику и спрошу его обо всем. Все это можно и должно проверить. Надеюсь, это будет небезынтересно и вам, милорд, дабы убедиться в том, состоялся ли на самом деле обряд бракосочетания. Но я должен предупредить вас, -- твердо добавил аббат, -- что этот брак, даже если он состоялся, может быть расторгнут, поскольку обряд так и не был доведен до конца. -- Что ж, попытайтесь, -- ответил Эстли, выдавая себя с головой. -- Но мы будем стоять на своем. Однако я признаю, что слова мальчика следует проверить, ибо мы не можем оставлять никаких сомнений. -- В таком случае, не соизволите ли вы, сэр, встретиться со мной завтра после заутрени у скита отшельника? Нам обоим следует послушать, что скажет Кутред. Я уверен, что вы совершенно искренне считали этого человека настоящим священником, имеющим право заключать браки и хоронить. Оставим пока этот вопрос, тем более что Ричард утверждает обратное. Давайте просто проверим. На это Фулке Эстли было нечего возразить. Кадфаэль подумал, что у Фулке не имелось причин отказываться от такой проверки, ибо потрясение, вызванное подозрением в обмане, требовало устранить малейшие сомнения. Однако Эстли не удержался от последней попытки сохранить Ричарда за собой и протянул руку к мальчику. -- Я приду на эту встречу, -- сказал он. -- Хочу убедиться, что мальчик ошибается. Но сегодня как мой зять он должен поехать со мной. Рука Фулке легла на плечо Ричарда, но мальчик стал вырываться. Тут уж брат Павел не сдержался, он вышел из толпы и властно притянул Ричарда к себе. -- Ричард останется здесь, -- твердо вымолвил аббат. Его отец доверил мальчика мне, а я его пока не отпускаю. Чей же он зять и муж, нам еще следует выяснить. Фулке вновь побагровел от гнева. Надо же! Он едва не поймал мальчишку, а теперь все идет прахом и так долго готовившаяся его с леди Дионисией сделка того и гляди сорвется. Нет, он не сдастся так просто! -- Не много ли вы берете на себя, милорд аббат, отрицая права родственников? -- вопросил он. Ведь вы не связаны с мальчиком кровными узами. Я уверен, у вас есть свои далеко идущие планы на его землю и имущество. Вам невыгодна его женитьба. Вы хотите держать его тут, при монастыре, чтобы он не знал другого мира и как робкая овечка пошел по предначертанному вами пути, став послушником. А вы завладеете всем его достоянием... Эстли так увлекся своими обвинениями, а все собравшиеся были столь поражены его неслыханной дерзостью, что никто не обратил внимания на человека, который только что появился у ворот привратницкой. Все взоры были устремлены на Эстли, в то время как никем не замеченный Хью Берингар привязал своего коня и спешился у ворот. Сделав десяток шагов по двору, он заметил взмыленных после долгой скачки, но уже подсыхавших, серого жеребца и черного пони. Ими уже занялся грум, который все время поглядывал на толпу, собравшуюся у стены монастыря. Проследив его взгляд, Хью и сам увидел это удивительное зрелище. Лицом к лицу стояли аббат и Фулке Эстли. Они явно не поладили. Брат Павел обнял перепуганного насмерть мальчика. А им был не кто иной, как пропавший Ричард Людел. Аббат Радульфус, с презрением выслушивавший поток оскорблений, первым заметил шерифа. Глядя поверх головы своего дерзкого противника, что при высоком росте аббата не составляло ему никакого труда, он вымолвил, чеканя слова: -- Я уверен, что шериф с должным вниманием отнесется к вашему делу. Ему будет также небезынтересно узнать, каким образом Ричард оказался прошлой ночью у вас в Лейтоне. Так что все ваши претензии изложите шерифу. Фулке резко повернулся на каблуках, едва не потеряв равновесие. Через двор к ним и впрямь шел шериф, его черные волосы сбились на лоб, очи были устремлены на Фулке. -- Вот и отлично, милорд! -- дружелюбно воскликнул Хью. -- Как я посмотрю, вы отыскали и привели назад пропавшего мальчика, которого я так и не нашел у вас в Лейтоне. Я как раз приехал доложить аббату, который является опекуном Ричарда, об очередной своей неудаче. А вы, как выясняется, сделали за меня всю работу, покуда я ездил впустую. Очень мило с вашей стороны! Я учту это обстоятельство при рассмотрении дела о похищении и укрывательстве мальчика. Похоже, не лгала-таки лесная птичка, что пропела мне на ухо, мол, Ричард в Лейтоне, хотя я его и не нашел там и все как один утверждали, что его там никогда не было. Я приехал в Лейтон по тракту всего через полчаса после того, как вы, милорд, уехали оттуда какой-то другой дорогой. -- Шериф перевел взгляд на прижавшегося к брату Павлу мальчика и на его перепачканное лицо, затем остановил взгляд на аббате. -- Как Ричард себя чувствует, милорд, после того как посидел в заточении? Не причинили ли ему вреда? -- Он вполне здоров, -- ответил аббат Радульфус. -- Однако тут есть одна нерешенная проблема. По всей видимости, прошлой ночью в Лейтоне был совершен обряд бракосочетания Ричарда с дочерью сэра Фулке. Ричард пошел на это добровольно, но, по его словам, этот брак не законный, поскольку отшельник Кутред, совершивший обряд, не является священником. -- Что вы говорите! -- удивился шериф и едва не присвистнул. Он повернулся к Фулке, который, прикусив язык, настороженно наблюдал за происходящим. -- А что на это скажете вы, милорд? -- Скажу, что это несусветная чушь. Отшельник появился у нас вместе с монахами из Билдваса. Я не слыхал о нем ни одного худого слова и не верю, что он обманул нас. Мы всецело доверяли ему. -- В этом я не сомневаюсь, -- насмешливо сказал аббат. -- Если он и обманул вас, то вы, столь жаждавшие этого брака, разумеется, ничего не знали об обмане. -- Но Ричард-то, я полагаю, не желал этого брака? -- спросил Хью, усмехнувшись. -- Этого нельзя оставлять, мы должны узнать правду. -- Мы придерживаемся того же мнения, -- согласился аббат. -- Сэр Фулке дал мне согласие встретиться у скита отшельника завтра после заутрени и выслушать объяснения Кутреда. Я как раз собирался послать за вами, милорд шериф, дабы изложить вам суть дела и просить поехать завтра вместе со мной. А со всем этим, -- аббат властным взглядом обвел внимавшую ему толпу, -- надо заканчивать. Если вы, Хью, соизволите отужинать со мной, то услышите обо всем случившемся. Роберт, пусть братья разойдутся. Сожалею, что нынче вечером наш покой был нарушен. Брат Павел... -- аббат взглянул на Ричарда, вцепившегося в рясу монаха и готового держаться за нее до последнего. -- Уведи его, Павел. Умой, накорми и приведи ко мне после ужина. Ему есть, что рассказать мне, о чем он пока умолчал. Пусть все разойдутся, смотреть тут больше не на что. Братья стали послушно расходиться, в недоумении размышляя о том, что нарушило их вечерний распорядок. Разумеется, не обошлось без перешептывания в общей комнате и оживленного обсуждения в последующие дни в час отдыха перед полуденной трапезой. Брат Павел увел своего вновь обретенного подопечного, дабы умыть его и привести в надлежащий вид, чтобы тот после ужина предстал перед аббатом. Эймер Босье, который со злобным удовлетворением взирал на сцену крушения чужих надежд, словно ему самому стало от этого легче, равнодушно повернулся и пошел через двор в странноприимный дом. В эту минуту нечто заставило Кадфаэля обернуться, однако он не увидел того, кого искал глазами. Рейфа из Ковентри нигде не было видно. Кадфаэль сообразил, что тот, видимо, тихонько удалился еще прежде, чем события во дворе достигли своей кульминации. Неужели ему было неинтересно? Неужели он нашел в себе силы отказаться от такого необычного зрелища? Или он услышал нечто важное для себя и не мог ждать? Фулке Эстли все еще медлил, стоя перед шерифом в нерешительности и как бы не зная, что ему делать, -- объяснять, оправдываться или молча уйти. Или все же сказать несколько слов на прощанье? -- Итак, милорд, до завтра, -- коротко сказал он. -- Как и обещал, я приеду к скиту отшельника. -- Вот и отлично! -- вымолвил Хью. -- И вы меня очень обяжете, если известите обо всем его покровительницу. Быть может, леди Дионисия захочет присутствовать при завтрашней встрече. А сейчас, милорд, не смею вас задерживать. Если понадобитесь, я знаю, где вас искать. Ваше счастье, что с Ричардом ничего не случилось, ибо несодеянное зло забывается быстро. Надеюсь, ничего новенького вы не замышляете. Фулке почел за лучшее промолчать. Учтиво поклонившись аббату, он повернулся и потребовал своего коня, после чего сел в седло и неспешно выехал за ворота. Брат Кадфаэль, которого аббат пригласил в свои покои после ужина, по дороге, повинуясь некоему инстинкту, решил заглянуть в конюшню. Черный пони Ричарда спокойно стоял в своем стойле, как следует обтертый и вымытый после тяжелой скачки, а также хорошо накормленный. Однако гнедого жеребца с белой звездочкой на лбу на месте не было, равно как и его упряжи. Похоже, какое-то неотложное дело заставило Рейфа из Ковентри отправиться в дорогу. Умытый, вычищенный и умиротворенный тем, что наконец-то он дома, Ричард сидел на низком стульчике подле аббата и рассказывал свою историю, точнее ту ее часть, которую считал возможным рассказать. Мальчика внимательно слушали. Помимо аббата, Хью Берингара и брата Кадфаэля, приглашенного по настоянию шерифа, у аббата присутствовал еще и брат Павел, все еще опасающийся выпустить своего подопечного из поля зрения. Ричард терпеливо и даже с удовольствием перенес утомительную процедуру, когда его трясли, мыли, скребли и все такое прочее, в результате чего перед аббатом предстал чистенький и сияющий мальчик. В рассказе Ричарда были кое-какие пробелы, и он знал, что ему станут задавать вопросы, однако аббат Радульфус был человек благородного рода и принимал во внимание, что не к лицу порядочному человеку выдавать тех, кто помог ему, и даже тех слуг, что причинили ему вред по приказу своих хозяев. -- Не согласишься ли ты опознать тех двоих парней, что позвали и отвезли тебя в Рокстер? -- спросил Хью. Ричард задумался об искушении отомстить тому рыжему парню за его тумаки и насмешки, однако отверг этот путь как недостойный для благородного человека. -- Боюсь, не смогу, -- сказал он. -- Уже темнело. Шериф не настаивал. -- Кто-нибудь помогал тебе убежать из Лейтона? -- спросил аббат. -- Едва ли ты обошелся своими силами. Ответить оказалось не так-то просто. Скажи он правду в этих стенах, среди друзей, Хильтруде бы это не повредило, однако если об этом когда-нибудь узнает ее отец, девушке не позавидуешь. Лучше уж придерживаться того, что должна была утверждать сама Хильтруда, мол, дверь случайно забыли запереть и он убежал без посторонней помощи. От Кадфаэля не ускользнул легкий румянец на щеках мальчика, когда тот рассказывал эту часть своего приключения, коротко и без прикрас. Впрочем, если мальчик не лгал, ему было чему радоваться. -- Знал бы Фулке, какую скользкую рыбку он поймал! -- усмехнулся Хью. -- Но ты еще не рассказал нам, зачем уехал из аббатства, и о том, кто сообщил тебе, что отшельник обманом выдает себя за священника. Наступил решающий момент. Ричард еще раньше пытался что-нибудь придумать, покуда брат Павел по-свойски учил его уму-разуму, дабы он научился послушанию и порядку и уяснил себе пагубные последствия, проистекающие из пренебрежения ими. Ричард настороженно поглядел на аббата, бросил короткий взгляд на шерифа, чьи поступки как представителя светской власти были куда менее предсказуемы, и искренне вымолвил: -- Отец, я обещал все рассказать вам, и никому другому. Дело в том, что есть один человек, которому мой рассказ может сильно повредить, а насколько я знаю, он этого никак не заслуживает. Я не могу подвергать его опасности. -- Я не требую от тебя нарушать клятву, -- угрюмо сказал аббат. -- Завтра я выслушаю твое признание. Я рад, что ты поступил благородно, и ценю твое доверие. А теперь тебе лучше отправиться в постель, ибо ты нуждаешься в отдыхе. Уведи его, брат Павел! Ричард учтиво поклонился, радуясь, что легко отделался. Однако проходя мимо шерифа, он остановился, словно нечто беспокоило его. -- Милорд, вы сказали, в Лейтоне все отрицали, что я там был. Это понятно, они боялись. Но неужели и Хильтруда тоже? Хью умел быстрее многих сопоставлять факты, но если и догадался о чем-либо, то не подал вида. -- Это ты про дочь Эстли? -- спросил он равнодушно. -- Я не говорил с ней, ее в Лейтоне уже не было. Не было! Значит, ей не пришлось лгать. Должно быть, она уехала потихоньку, как только ее отец отправился в погоню за ним. Ричард учтиво пожелал всем доброй ночи и с легким сердцем отправился спать. -- Его выпустила Хильтруда, это ясно как день, -- заявил Хью, едва дверь за мальчиком затворилась. -- Она такая же жертва, как и он. Теперь кое-что проясняется. Ричарда схватили на краю Эйтонского леса, когда он возвращался в аббатство. И как раз в Эйтонском лесу находятся сторожка лесничего и скит отшельника Кутреда. К отшельнику мальчик не заезжал. Кто как не дочь Эйлмунда явилась около полудня в Шрусбери, вынудив меня срочно поехать в Лейтон, куда я собирался лишь завтра? Откуда у нее сведения, она толком не объяснила, мол, один прохожий крестьянин сказал ей, дескать, видел в Лейтоне мальчика, который вполне может оказаться Ричардом. Скорее всего, Ричард так и не скажет, зачем уехал из аббатства и кто сказал ему, что Кутред не священник. Милорд, мне кажется, что кое у кого, не будем называть его имени, среди наших знакомых есть верные друзья. Надеюсь, они столь же справедливые судьи! Итак завтра, слава Богу, мне не нужно заниматься поисками. Ричард наконец дома, у вас. А сказать по правде, я уверен, что второй человек, которого я искал, никуда не денется. Как бы то ни было, на завтра у нас есть дело. Посмотрим, что это нам даст. Сразу по окончании заутрени они сели на коней и отправились в путь. Аббат Радульфус, Хью Берингар и брат Кадфаэль, который так или иначе собирался заехать в сторожку Эйлмунда, дабы убедиться в том, что тот идет на поправку. Не так уж часто удавалось Кадфаэлю совместить свои, так сказать, служебные обязанности с тем, чтобы удовлетворить свое человеческое любопытство. Своей поездкой Кадфаэль был обязан и Хью Берингару, ибо тот был не прочь иметь лишнего свидетеля с острым глазом, способного заметить малейшие детали и чья помощь могла оказаться неоценимой. Утро выдалось необыкновенно ясное, давешнего тумана как не бывало, тянуло свежим сухим ветерком, гнавшим по лесным тропинкам опавшие листья и красивший мутным золотом те, что все еще держались на ветках. Кроны деревьев горели на первом морозце огненным багрянцем. Кадфаэль подумал о том, что пройдет еще пара недель и не будет у Гиацинта укрытия в лесу от незваных гостей, ибо даже дубы тогда обронят свою листву. Правда, через денек-другой, благодарение Господу, Эймер Босье, наверное, прекратит свои поиски, смирится и уберется восвояси, дабы не потерять своей выгоды дома. Тело его отца давным-давно уже лежало в окованном гробу, и хотя с Эймером было всего двое грумов, ему достался отличный конь Дрого, да и с носильщиками у него не должно быть проблем, ибо их можно было нанять на любом постоялом дворе. Тщетно Эймер обшарил тут все окрестности и выказывал теперь явные признаки раздражения. Таким образом, Гиацинт и не подозревал, сколь близка его долгожданная свобода, которую он, без всякого сомнения, заслужил, ибо кто как не он сообщил Ричарду о том, что Кутред не тот, за кого себя выдает. Гиацинт бродил с Кутредом по дорогам Англии и познакомился с ним задолго до того, как они появились в Билдвасе. И Гиацинт вполне мог знать о своем досточтимом хозяине нечто такое, чего не знал никто другой. Старый густой лес скрывал от их глаз скит отшельника, покуда они не подъехали почти вплотную. Неожиданно деревья расступились, и глазам их открылась небольшая зеленая прочисть, низкая неровная изгородь вокруг огорода и серый каменный домик со следами недавнего ремонта. Дверь в дом была распахнута, как это всегда было у Кутреда, -- заходи кто хочешь. На частично возделанном огороде никто не работал, из дома не доносилось ни звука. Приехавшие спешились у ворот и привязали коней. Должно быть, Кутред находился внутри и молился в одиночестве. -- Вы идите первым, отец аббат, -- сказал Хью, пропуская аббата вперед. -- Здесь скорее ваше право, чем мое. Проходя под низкой каменной притолокой, аббату пришлось пригнуть голову. Войдя, он на мгновение остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку, царившему внутри. Через единственное узкое окошко сочился приглушенный утренний свет, ибо скит был окружен высокими деревьями. Очертания предметов обстановки угадывались с трудом, -- узкое ложе у стены, небольшой стол и скамья, несколько горшков, тарелка, чашка и глиняная миска. Через пустой дверной проем, ведущий в часовню, в свете горящей лампады был виден каменный алтарь, однако все прочее скрадывала темнота. Лампада едва теплилась и почти не давала света. -- Кутред! -- крикнул аббат в темноту. -- Где вы? Аббат из Шрусбери приветствует вас именем Господа! Никакого ответа, лишь слабое эхо. Хью вошел следом за аббатом и приблизился ко входу в часовню. Здесь он замер, тяжело дыша. Кутред и впрямь был в часовне, однако он не молился. Отшельник лежал навзничь перед алтарем, ногами к выходу, словно упал или был отброшен, когда направлялся наружу. Полы его рясы задрались, обнажив мускулистые ноги, на груди его виднелось продолговатое темное пятно крови, -- в том месте, куда вонзился кинжал. Лицо отшельника, обрамленное спутанными черными волосами и бородой, было искажено гримасой не то гнева, не то предсмертной муки, -- оскаленные крепкие зубы, глаза полуоткрыты. Руки Кутреда были раскинуты, подле правой кисти на каменном полу лежал длинный кинжал, словно он выпал из руки при падении. Был ли Кутред священником или нет, он уже ничего не мог сказать в свою защиту. Бесполезно было трогать его, ибо, без всякого сомнения, он умер уже несколько часов назад, причем насильственной смертью. -- Помоги ему Бог! -- хрипло прошептал аббат, застывший над покойником. -- Бог милостив к убиенным. Кто же мог решиться на такое? Хью встал перед убитым на колени и потрогал его, -- тело Кутреда уже остыло и стало коченеть. Теперь нельзя было потребовать ответа от отшельника Кутреда и некому было сделать для него что-либо в этом мире, -- на нет и суда нет. -- Он мертв уже несколько часов, никак не меньше, -- сказал шериф. -- Это уже второй убитый у меня в графстве, а я еще и убийцу первого не нашел! Господи помилуй, что за дьявольщина кроется в этом лесу! -- Неужели это связано с тем, что рассказал нам мальчик? -- сокрушенно спросил аббат. -- Неужели кто-то опередил нас, дабы не дать отшельнику говорить в свою защиту и похоронить правду вместе с ним? Я понимаю, они составили целый заговор с этим браком, дабы завладеть землей. Но неужели они зашли так далеко, что решились на смертоубийство? -- Если это и впрямь убийство, -- вслух, но с сомнением заметил брат Кадфаэль скорее для себя, нежели для остальных. Все это время он молча стоял у входа в часовню, внимательно осматривая помещение, которое отлично помнил со времени своего прошлого визита сюда. Обстановка была столь бедной, что он помнил все до мелочей. Часовня была больше жилой комнаты, здесь вполне можно было ходить и даже сражаться. Занята была лишь восточная стена, в которой имелось крошечное квадратное окошко. Под ним находился алтарный камень, на нем стоял резной ларец, на крышке которого покоился серебряный крест, а по обе стороны от него -- два подсвечника с незажженными свечами. На камне перед ларцом теплилась лампада, она стояла прямо перед ним... Но ведь раньше перед ларцом было пусто! Кадфаэлю показалось странным то обстоятельство, что, казалось бы, тут была борьба, но алтарь в полном порядке. Кадфаэль отметил про себя, что пропала всего одна вещь, -- требник в кожаном переплете с витиеватым тисненым орнаментом, тот самый требник, который было бы не стыдно иметь и принцу. Хью встал с колен и отошел ко входу в часовню, осматривая ее вместе с Кадфаэлем. Они были здесь вместе и теперь могли сравнить результаты своих наблюдений. -- У тебя есть основания сомневаться? -- бросил он короткий взгляд на Кадфаэля. -- Насколько я понимаю, Кутред был вооружен, -- сказал Кадфаэль. Хью тоже заметил длинный кинжал, что находился подле правой руки отшельника. Хью не стал его трогать. Убедившись в том, что тело уже коченеет, он вообще не стал тут ничего трогать. -- Когда отшельник упал, он выронил оружие. Это именно его кинжал. И Кутред пролил кровь. На клинке есть следы, причем это не его кровь. Что бы здесь ни случилось, это не был подлый удар в спину. Сомневаться в сказанном не приходилось. Рана была чуть повыше сердца, запекшаяся кровь залила всю грудь. Кинжал, которым закололи Кутреда, был вынут из раны, откуда свободно вытекала кровь. Кинжал же Кутреда, лежавший на полу, был лишь чуть-чуть обагрен кровью, и лишь несколько капель упали с него на каменный пол. -- Вы говорите, что здесь был бой? -- спросил аббат, выходя из своего оцепенения. -- Но откуда у святого отшельника оружие? Даже при встрече с разбойниками святой человек должен уповать не на оружие, но на милость Господню. -- Если здесь и побывал разбойник, то разбойник весьма странный, -- заметил Кадфаэль. -- Он не украл ни серебряного креста, ни подсвечников. Они даже не упали во время борьбы. Разве что он вновь поставил их на место. -- Верно, -- согласился аббат. -- Он убил не для того, чтобы ограбить. Но тогда зачем? Кому понадобилось убивать святого человека, у которого нет ничего своего, кроме алтарных украшений и принадлежностей? Он тихо жил среди нас, и, как говорят, любой мог прийти к нему со своими бедами и тревогами. Кому он помешал? Быть может, тот же человек убил и Дрого Босье? Или, чего доброго, в наших краях уже двое убийц? -- Не будем забывать о слуге отшельника, -- хмуро заметил Хью Берингар. -- Мы так и не нашли его. Я уже думал, что он подался на запад, куда-нибудь в Уэльс. Однако вполне возможно, что он все еще здесь. Кое-кто мог поверить ему и дать убежище. И у меня есть некоторые основания считать именно так. Если он и впрямь тот самый виллан, что сбежал от Босье, то у него были веские основания избавиться от своего господина. А Кутред, который отказался от него, узнав, что приютил негодяя, узнал, скажем, где тот скрывается. Так что у этого парня был повод убить и отшельника. Все это лишь предположения, однако их нельзя оставлять в стороне. Кадфаэль подумал, что ни Эйлмунд, ни Аннет, ни, конечно, Ричард не станут рассказывать о Гиацинте до тех пор, пока Эймер Босье не уедет в свой Нортгемптоншир и пока Гиацинт не сможет выйти из своего убежища и говорить в свою защиту. А здесь лишь он, Кадфаэль, точно знает, где все это время находился Гиацинт и что в скиту отшельника его наверняка не было. За Гиацинта можно было не беспокоиться, но жаль, что в свое время они не позволили Кадфаэлю признаться во всем Хью Берингару. Солнце уже поднялось, его лучи пробивались сквозь листву, освещая распростертое на каменном полу тело. Складки поношенной черной рясы Кутреда были скомканы, словно их смяла сильная рука, посреди темнело кровавое пятно. Кадфаэль склонился и раздвинул слипшиеся складки. -- Здесь убийца вытер свой кинжал перед тем, как вложить его обратно в ножны, -- сказал он. -- Дважды, -- сказал Хью, углядев еще одно такое же пятно, но не столь заметное. Человек действовал хладнокровно, тщательно вытирая орудие убийства, когда дело было сделано. -- Посмотри-ка сюда, на этот ларец, -- позвал Хью Кадфаэля. Он обошел вокруг мертвеца и приблизился к алтарю, затем провел пальцем вдоль крышки ларца, как раз над замком. Там обнаружилась небольшая зазубрина, след от клинка, которым вскрывали ларец. Хью снял с ларца крест и открыл крышку. Та легко подалась. Замок был взломан, ларец пуст. Остался лишь тонкий аромат благородной древесины. Д