аты. Двое из его людей помогли акушерке, и ребенок благополучно родился. Мать, обессиленная, заснула робким сном. Позвали Брази, и Филомена протянула ему завернутого в простыни младенца. - Возьми его, если ты отец. Работа сделана. Брази сверкнул глазами, на лице его снова появилось выражение безумия. - Да, я его отец, - сказал он. - Но я хочу, чтобы все это племя подохло. Снеси его в подвал и сожги его в печке. Филомене показалось, что она неправильно поняла. Ее удивило произнесенное им слово "племя". Что он имел в виду? Что мать ребенка не итальянка? Что она проститутка? Или он запрещает жить всему, что происходит от него? Она подумала, что он просто жестоко шутит, и ответила коротко: - Это твой ребенок, делай с ним, что хочешь. Она снова попыталась всучить ему сверток. В это время проснулась мать ребенка и повернулась к ним. Она успела увидеть, как Брази ударяет кулаком по свертку, убивая только что родившегося ребенка на груди у Филомены. Женщина закричала: - Лук, Лук, я раскаиваюсь! Брази повернулся к ней. Это, по словам Филомены, было ужасное зрелище. Они напоминали обезумевших животных. В них не было ничего человеческого. В комнате стало душно от ненависти, которая исходила от них. В этот момент не существовало ничего другого, даже только что родившегося ребенка. И вместе с тем, там витала какая-то непонятная страсть. Брази повернулся к Филомене: - Делай, что я велел, - сказал он. - Я вознагражу тебя. Со страху Филомена не могла говорить. Она отрицательно покачала головой. Потом ей удалось прошептать: - Сделай это сам, ты отец, делай, что хочешь. Но Брази не ответил. Он вытащил из-за пояса нож. - Я зарежу тебя, - сказал он. Филомена не помнила, как она очутилась в подвале, рядом с квадратной железной печью. Она все еще держала в руке сверток с младенцем, который не издавал ни писка (быть может, он был еще жив и ущипни его Филомена, заплакал бы; это, возможно, смягчило бы сердце чудовища). Один из людей Брази открыл дверцу печи, и показались языки пламени. Потом все вышли, и они остались в воняющем мышами подвале наедине с Брази. Он снова вытащил нож. Не было сомнений, что он собирается убить ее. Лицо его казалось лицом дьявола. Он подтолкнул ее к раскрытой печи. Здесь Филомена замолчала. Она скрестила на груди костлявые руки и посмотрела прямо на Майкла. Он знал, чего она хотела. Знал, что она хочет без слов рассказать ему. Он осторожно спросил: - Ты это сделала? Она кивнула головой. Только выпив еще стакан вина, перекрестившись и пробормотав молитву, она сумела продолжить свой рассказ. Она получила пачку денег и ее отвезли домой. Она поняла, что стоит ей только заикнуться о ночном происшествии, и ее песенка спета. Но через два дня Брази убил ирландку, мать ребенка, и его арестовали. Филомена сходила с ума от страха: она решила пойти к крестному отцу и обо всем ему рассказать. Дон Корлеоне приказал ей молчать и обещал все уладить. В то время Брази еще не работал на дона Корлеоне. Еще до того, как дон Корлеоне собирался уладить дело, Лука Брази пытался покончить жизнь самоубийством, перерезав вены куском стекла. Его перевели в тюремную больницу, и не успел он выздороветь, как дон Корлеоне и в самом деле уладил все с полицией. Доказательств вины Луки не было и его выпустили на свободу. Несмотря на то, что дон Корлеоне успокоил Филомену, с того времени она не знала покоя. Она заболела нервным расстройством и не могла больше работать акушеркой. Ей удалось уговорить мужа продать лавку, и они вернулись в Италию. Ее муж был добрым человеком; она ему все рассказала, и он понял. Но он был в то же время человеком слабым, и вскоре от заработанного каторжным трудом состояния ничего у них не осталось. После его смерти она пошла в прислуги. Кончив свой рассказ, Филомена выпила еще один стакан вина и сказала Майклу: - Твой отец великий человек. Он всегда посылал мне деньги, он спас меня от Брази. Передай ему, что я каждый день молюсь за него, и он не должен бояться смерти. Когда она ушла, Майкл спросил дона Томасино: - Это правда? Капо-мафиозо кивнул головой. "Неудивительно, что никто не хотел мне этого рассказывать", - подумал Майкл. 24 Солнце Сицилии, напоминающее по утрам огромный лимон, заполнило собой спальню. Майкл проснулся и, почувствовав прижавшееся к нему шелковое тело Апполонии, осторожно разбудил ее. Он успел изучить ее всю, но не переставал удивляться совершенству ее тела. Апполония вышла из спальни и направилась к ванной в конце коридора, чтобы принять душ и одеться. Майкл, все еще голый, зажег сигарету и, согреваемый ласковым утренним солнцем, продолжал лежать. Это был последний их день на усадьбе доктора Таца. Дон Томасино подыскал им убежище в другом городе, на южной оконечности Сицилии. Апполония, которая была на первом месяце беременности, хотела погостить несколько недель в родительском доме, а потом присоединиться к Майклу. Накануне вечером, когда Апполония отправилась спать, дон Томасино попросил Майкла задержаться для беседы. Дон был озабочен, устал и признался, что его волнует безопасность Майкла. - Свадьба открыла твое местопребывание, - сказал он Майклу. - Меня удивляет, что твой отец ничего не предпринял для переправки тебя в другое место. У меня много проблем с молодыми турками в Палермо. Я сделал им несколько предложений и они могли смочить клювы больше, чем заслуживают, но это дерьмо хочет заполучить все. Я не могу их понять. Они пытались устроить мне несколько ловушек, но меня не так просто убить. Им необходимо понять, что я для них слишком крепкий орешек, но в том-то и вся беда с молодыми людьми, какими бы способностями они не обладали. Они не обдумывают свои действия и хотят всей воды из колодца. И тогда дон Томасино сказал Майклу, что два пастуха, Фабрицио и Кало, поедут с ним в качестве телохранителей. Сам дон Томасино должен распрощаться с ним сейчас, так как рано утром уезжает по делам в Палермо. Но ни в коем случае не надо рассказывать об этом доктору Таца, так как старик собирается провести вечер в Палермо и может проболтаться. Майкл знал, что у дона Томасино много неприятностей. Стену вокруг дома ночью оцепила вооруженная стража, а несколько наиболее преданных пастухов с люпарами всегда находились в самом доме. Дон Томасино ходил все время с оружием и в сопровождении личного телохранителя. Утреннее солнце стало жечь нестерпимо сильно. Майкл потушил сигарету, надел рабочие брюки и берет, какой носит большинство мужчин Сицилии. Все еще босой, он перегнулся через подоконник спальни и в одном из кресел в саду увидел Фабрицио. Фабрицио лениво расчесывал свои густые черные волосы, а его люпара была небрежно брошена на стол. Майкл свистнул, и Фабрицио посмотрел на окно. - Привези машину, - крикнул ему Майкл. - Через несколько минут я уезжаю. Где Кало? Фабрицио поднялся. Рубашка на нем была расстегнута и обнажала синие и красные линии татуировки. - Кало пьет кофе, - сказал он. - Твоя жена тоже едет? Майкл сузил глаза. Он вспомнил, что в последние несколько недель Фабрицио слишком часто провожал Апполонию взглядом. Он, конечно, никогда не сделает неосторожного шага по отношению к жене друга дона. В Сицилии это самый надежный шаг к смерти. - Нет, она поедет сначала к родителям, а к нам присоединится через несколько дней. Он видел, как Фабрицио побежал к каменному сараю, служившему гаражом для "альфа-ромео". Майкл вышел в коридор и направился к ванной. Апполония исчезла. Она теперь, наверное, на кухне и собственноручно готовит завтрак, пытаясь хоть чем-то загладить вину: ей казалось, что Майкл недоволен ее желанием повидаться с родителями и братьями перед поездкой. Дон Томасино переправит ее потом к новому убежищу Майкла. Старуха Филомена подала Майклу кофе и стыдливо благословила его на прощание. - Я напомню о тебе отцу, - пообещал Майкл, и Филомена благодарно кивнула головой. На кухню вошел Кало и тут же направился к Майклу. - Машина во дворе, - сказал он. - Пойти за чемоданами? - Нет, я их сам принесу, - ответил Майкл. - Где Аппола? На лице Кало появилась забавная улыбка. - Она сидит за рулем и горит желанием нажать на газ. Она будет настоящей американкой еще до того, как приедет в Америку. Крестьянка за рулем автомобиля - дело для Сицилии неслыханное. Майкл позволял Апполонии прокатиться иногда во дворе усадьбы, но всегда сидел рядом с ней, так как часто вместо тормоза она нажимала на газ. - Приведи Фабрицио, и ждите меня в машине, - сказал Майкл. Он вышел из кухни и побежал наверх, в спальню. Чемодан был уже уложен. Перед тем, как взять его, Майкл посмотрел в окно и увидел автомобиль возле ступеней дома, напротив входа на кухню. Апполония сидела в машине, положив руки на руль. Кало нагружал багажник корзинами с едой. Майкл рассердился, когда увидел, что Фабрицио уходит по какому-то делу за ворота. Что он, черт побери, делает? Придется проучить этого проклятого пастуха. Майкл спустился по лестнице и решил еще раз заскочить на кухню и окончательно попрощаться с Филоменой. - Доктор Таца все еще спит? - спросил он старуху. На сморщенном лице Филомены появилось выражение хитрости. - Старые петухи не способны встречать солнце, - ответила она. - Доктор уехал вчера в Палермо. Майкл рассмеялся. Он вышел из кухни и в нос ему ударил сильный запах лимонных бутонов. Он заметил, что Апполония машет ему рукой и понял, что она делает ему знак оставаться на месте. Она сама подъедет к нему на машине. Кало стоял, улыбаясь, рядом с машиной. Люпара была небрежно переброшена через его плечо. Фабрицио не было видно. В этот момент мощный взрыв потряс все. Дверь кухни разлетелась на куски, а Майкла отбросило на три метра в сторону, к кирпичной стене усадьбы. С крыши дома посыпались черепицы, и одна из них больно ударила Майкла по плечу. Он успел заметить, что от "альфа-ромео" не осталось ничего, кроме четырех колес и стального остова. Он очнулся в темной комнате и услышанные им голоса были такими низкими, что смысла слов он разобрать не мог. Инстинкт самосохранения заставил его притвориться, будто он еще не пришел в сознание, но голоса вдруг умолкли, кто-то склонился над ним и ясно проговорил: - Наконец-то ты к нам вернулся. Включили свет, и Майкл повернул голову. На него смотрел доктор Таца. - Позволь мне взглянуть на тебя, и я сразу погашу свет, - сказал доктор Таца. - Он пытался поймать в фокус луча карманного фонарика глаза Майкла. - Все будет хорошо, - сказал доктор Таца Майклу, а потом обратился к кому-то третьему. - Можешь с ним говорить. Он уже способен понять. Это был дон Томасино, сидевший на стуле, рядом с кроватью. Майкл ясно его видел. - Майкл, я могу с тобой поговорить? - спросил дон Томасино. - Может быть, ты хочешь отдохнуть? Проще было поднять руку, чем ответить, и Майкл так и сделал. - Кто вывел машину из гаража? - спросил дон Томасино. - Фабрицио? Майкл, сам не сознавая, что делает, улыбнулся. Эта странная застывшая улыбка должна была означать "да". - Фабрицио исчез, - сказал дон Томасино. - Слушай меня, Майкл. Ты был без сознания неделю. Понимаешь? Все думают, что ты погиб, и теперь тебя не ищут. Я послал сообщение твоему отцу, и мы получили его распоряжения. Ждать осталось недолго, ты возвращаешься в Америку. Пока можешь спокойно здесь отдыхать. Еще надежнее будет в моем доме на вершине горы. Парни из Палермо заключили со мной мир. Оказывается, все время они гонялись за тобой. Они делали вид, что преследуют меня, но на самом деле хотели убить тебя. Ты это должен знать. Что касается всего остального, предоставь это мне. Ты приходи скорее в себя, и сиди спокойно. Теперь Майкл помнил все. Он знал, что его жена погибла, что Кало погиб. Он подумал о старухе, которая в момент взрыва была на кухне. - Филомена? - прошептал он. - Она не ранена, - тихо ответил дон Томасино. - Взрывная волна вызвала у нее кровотечение из носа. О ней не беспокойся. - Дон Томасино, - сказал Майкл. - Передай своим пастухам, что тот, кто выдаст мне Фабрицио, получит лучшее в Сицилии пастбище. Двое мужчин вздохнули с облегчением. Дон Томасино взял с соседнего столика стакан и выпил желтоватую жидкость. Доктор Таца, который продолжал сидеть на кровати, рассеянно заметил: - Знаешь, ты вдовец. В Сицилии это редкость. Майкл дал дону Томасино знак приблизиться к нему. Дон присел на кровать и наклонил голову. - Передай отцу, что я хочу домой, - сказал Майкл. - Передай отцу, что я хочу быть его сыном. Но еще месяц выздоравливал Майкл и еще два месяца ушло на оформление необходимых документов. После этого он полетел самолетом из Палермо в Рим, а из Рима в Нью-Йорк. Фабрицио исчез бесследно. 25 По окончании колледжа Кей Адамс получила работу в начальной школе Нью-Хэмпшира. Первые шесть месяцев после исчезновения Майкла она каждую неделю звонила его матери и спрашивала, нет ли новостей. Миссис Корлеоне всегда разговаривала с ней дружеским тоном и каждый разговор заканчивала фразой: "Ты хорошая девушка, очень хорошая. Забыть Майкла и найти хорошего мужа". Кей это не обижало, она понимала, что мать Майкла заботиться о ней. На каникулы Кей решила съездить в Нью-Йорк, чтобы купить себе кое-что из вещей и встретиться с подругами по колледжу. Она думала также заняться в Нью-Йорке поисками более интересной работы. Два года она ни с кем не встречалась, только читала и преподавала. В Лонг-Бич она тоже больше не звонила. Жизнь становилась нестерпимой, но она верила, что Майкл найдет путь написать ей или прислать весточку. Он этого не сделал, не доверился ей, и она чувствовала себя униженной. Она села на первый поезд, и в полдень была уже возле своей гостиницы. Ее подруги работали, и звонить им на работу не хотелось. После утомительной поездки не хотелось идти за покупками. Она вспомнила ночи, проведенные вместе с Майклом в гостиничных номерах, и ее охватило чувство одиночества. Это, как обычно, заставило ее позвонить матери Майкла в Лонг-Бич. Ответил грубый мужской голос с нью-йоркским акцентом. Кей попросила позвать к телефону миссис Корлеоне. После нескольких минут молчания в трубке раздался тяжелый женский голос. Миссис Корлеоне спросила, кто хочет с ней говорить. Кей теперь была немного растеряна. - Говорит Кей Адамс, - сказала она. - Вы меня помните? - Конечно, конечно я тебя помню, - сказала миссис Корлеоне. - Почему ты не звонить до сих пор? Ты жениться? - О, нет, - сказала Кей. - Я была занята. - Ее удивил сердитый тон миссис Корлеоне. - Вы что-нибудь слышали о Майкле? У него все в порядке? Последовала короткая пауза, потом миссис Корлеоне заговорила решительным тоном. - Майки дома, - сказала она. - Он не звонить тебе? Он не видеть тебе? Этого Кей не ожидала. Ей захотелось плакать от унижения. Несколько изменившимся голосом она спросила: - Сколько времени он дома? - Шесть месяцев, - ответила миссис Корлеоне. - О, понимаю, - сказала Кей. Она и в самом деле поняла. Горячие волны стыда перед матерью Майкла накатывались на нее, но потом она рассердилась. Рассердилась на Майкла, на его мать, на всех этих чужаков-итальянцев, неспособных соблюдать даже самые элементарные правила приличия. Пусть Майкл не хочет с ней спать, пусть не хочет на ней жениться, но ведь он мог понять, что она будет за него волноваться просто как друг. Неужели он считает ее такой же, как те несчастные итальянки, что кончают собой или бросаются с криками и кулаками на обманувших их любовников? Но она старалась говорить бесстрастным голосом. - Я понимаю, большое спасибо, - сказала она. - Я рада, что Майкл дома и что у него все в порядке. Больше я звонить не буду. Голос миссис Корлеоне был нетерпеливым, и она, кажется, даже не слушала Кей. - Если ты хотеть видеть Майки, ты прийти сюда сейчас. Сделай ему красивый сюрприз. Ты взять такси и я сказать человеку заплатить для тебя. Ты сказать таксисту поставить двойные часы, иначе он не поехать в Лонг-Бич. Но ты не платить. Человек моего мужа на воротах платить. - Я не могу этого сделать, миссис Корлеоне, - холодно ответила Кей. - Если бы Майкл хотел меня видеть, он позвонил бы мне домой. Голос миссис Корлеоне был теперь резким и нетерпеливым. - Ты хорошая девушка, у тебя красивые ноги, но у тебя мало мозгов, - засмеялась мать Майкла. - Ты придти ко мне, не к Майки. Я хочу говорить с тобой. И не платить за такси. Я ждать тебя. В трубке послышался щелчок. Миссис Корлеоне повесила трубку. Кей могла перезвонить и сказать, что не может приехать, но она знала, что должна увидеть Майкла и поговорить с ним. Раз он дома и этого не скрывают, значит, неприятности позади, и он может вести нормальный образ жизни. Она вскочила с кровати и начала готовиться к встрече. Она уделила много внимания своему лицу и одежде. Выходя из номера, она посмотрела на свое отражение в зеркале. Во время последней встречи с Майклом она выглядела лучше. Неужели она покажется ему старой и непривлекательной? Она стала женственнее, ее формы округлились, груди пополнели. Говорят, итальянцы это любят, хотя Майкл и сказал, что она нравиться ему худой. Ах, какое это имеет значение! Ясно, что Майкл не хочет возобновлять связи. Иначе он нашел бы возможность хоть раз позвонить ей. Таксист отказался везти ее в Лонг-Бич, пока она ему не улыбнулась и не сказала, что заплатит в два раза больше, чем покажет счетчик. Поездка длилась почти час, и аллея Корлеоне очень изменилась со времени последнего ее визита сюда. Сейчас ее окружал металлический забор, а вход в аллею преграждали железные ворота. Человек в широких брюках и белом жакете поверх красной рубашки открыл ворота, сунул голову в окошко такси, посмотрел на счетчик и отсчитал шоферу несколько зеленых бумажек. Кей вышла из такси и направилась к центральному зданию аллеи. Миссис Корлеоне сама открыла дверь и, к удивлению Кей, взволнованно обняла ее. Потом она посмотрела на Кей оценивающим взглядом. - Ты красивая девушка, - сказала она. - У меня глупые сыновья. Она потянула Кей к себе и повела ее на кухню, где уже стоял поднос с едой, а на плите кипел чайник. - Майкл придти домой еще немного, - сказала она. - Ты увидеть его. Они присели, и старуха заставила Кей есть, а сама принялась с любопытством ее расспрашивать. Ее обрадовало, что Кей учительница, что приехала в Нью-Йорк повидать старых подруг и что ей всего двадцать четыре года. Она покачивала головой, как бы запечатлевая в памяти каждый услышанный факт. Кей нервничала и только отвечала на вопросы. Она увидела Майкла в окно кухни. Напротив дома остановился автомобиль и из него вышли двое мужчин. Потом появился Майкл. Он выпрямился и заговорил с одним из мужчин. Кей бросилась в глаза левая половина его лица. Она была сломана, помята, как пластмассовая кукла, которую пнул ногой капризный ребенок. Странным образом это не отразилось на его красоте, но Кей разволновалась до слез. Она видела, как Майкл подносит ко рту платок и держит его у носа. Кей слышала открывающуюся дверь, его шаги в коридоре. Вот он появился на пороге кухни и заметил Кей. Лицо его ничего не выражало, потом он улыбнулся одной половиной рта. Кей собиралась как можно холодней сказать ему: "Хелло, как поживаешь?", но теперь она вскочила с табуретки, бросилась к нему в объятия и уткнулась носом в его плечо. Он поцеловал ее в мокрую щеку и повел к автомобилю, который продолжал стоять возле дома. Прогнав телохранителя, он усадил ее рядом с собой в автомобиль, а она стерла с лица все, что осталось от пудры и губной помады. - Я не собиралась этого делать, - сказала Кей. - Мне просто никто не рассказал, как ты пострадал. Майкл рассмеялся и дотронулся до изуродованной половины лица. - Ты это имеешь в виду? - спросил он. - Это чушь. Немного боли в челюсти. Теперь, когда я дома, непременно отремонтирую это. Я не мог тебе писать или связаться с тобой. Ты должна это понять. - О'кэй, - сказала она. - У меня есть одно место в городе, - сказал Майкл. - Хочешь поехать туда или сначала зайдем в ресторан? - Я не голодна, - ответила Кей. До самого Нью-Йорка они молчали. - Колледж ты закончила? - спросил Майкл. - Да, - ответила Кей. - Я преподаю в начальной школе Нью-Хэмпшира. Они нашли убийцу полицейского? Благодаря этому ты смог вернуться? Майкл долго не отвечал. - Да, нашли, - сказал он наконец. - Все было написано в нью-йоркских газетах. Ты не читала? Кей обрадованно засмеялась. - Мы получаем только "Нью-Йорк Таймс", - сказала она. - Сообщение было, наверное, погребено на восемьдесят девятой странице. Прочитай я об этом, сразу бы связалась с твоей матерью. - Она помолчала, а потом добавила. - Смешно, но по словам твоей матери, выходило, что сделал это ты. О сумасшедшем, который признался в убийстве, она рассказала мне перед твоим приходом. - Мать, наверное, поверила в это вначале, - сказал Майкл. - Твоя мать? - спросила Кей. Майкл улыбнулся. - Матери подобны полицейским, - сказал он. - Всегда верят в худшее. Майкл заехал в гараж на улице Мальберри. Здесь его, кажется, знали. Он повел ее за угол, к заброшенному на вид дому. У Майкла был ключ от входной двери, и войдя, Кей увидела роскошь, которой не постыдился бы миллионер. Майкл повел ее в квартиру на верхнем этаже, где была огромная гостиная, кухня и спальня. В одном из углов гостиной был бар, и Майкл приготовил коктейль. Они сели на диван, и Майкл тихо предложил: - Мы можем войти в спальню. Кей сделала большой глоток и улыбнулась ему: "Да". Майкл был теперь в любви более груб и требователен, чем два года назад. Но Кей не жаловалась. Это пройдет. "Мужчины более чувствительны в подобных ситуациях", - думала она. Связь с Майклом казалась ей теперь самой естественной на свете вещью. - Ты мог написать мне, мог мне довериться, - сказала Кей, прижавшись к нему. - Я соблюдала бы омерту Новой Англии. Знаешь, янки тоже умеют молчать. Майкл засмеялся почти беззвучно. - Никогда не думал, что ты будешь ждать, - сказал он. - Я не думал, что ты будешь ждать после того, что случилось. - Я никогда не верила, что ты убил двух людей, - скороговоркой проговорила Кей. - Только однажды мне показалось, что твоя мать в это верит. Я же в глубине души никогда не верила. Слишком хорошо я тебя знаю. Ей показалось, что Майкл вздохнул. - Не имеет значения, убил я их или нет, - сказал он. - Ты должна это понять. Кей немного ошеломил его неприязненный тон. - Ты скажи мне теперь, сделал ты это или нет, - попросила она. Майкл приподнялся, облокотившись на подушку, и зажег сигарету. - Попроси я тебя выйти за меня замуж, пришлось бы мне сначала ответить на этот вопрос? - спросил он. - Не имеет значения, - ответила Кей. - Я люблю тебя и это не имеет значения. Но люби ты меня, ты не боялся бы, что я тут же побегу в полицию. Верно? Значит, ты и в самом деле гангстер? Но для меня это не имеет значения. Для меня имеет значение, что ты меня не любишь и ни разу за шесть месяцев не позвонил мне. Майкл затянулся сигаретой и несколько пушинок горящего пепла упали на обнаженную спину Кей. Она вздрогнула и в шутку сказала: - Перестань меня пытать, я не заговорю. Майкл не смеялся. Голос его казался рассеянным. - Знаешь, по возвращении домой я не особенно радовался, увидев отца и мать, Конни и Тома. Это было довольно приятно и ничего больше. И вот сегодня, увидев тебя на кухне, я обрадовался. Может быть, это ты имеешь в виду, говоря о любви? - Этого для меня достаточно, - ответила Кей. Они снова жадно кинулись друг другу в объятия. На этот раз Майкл был нежнее. - Давай поговорим серьезно, - предложил он через некоторое время. - Хочешь выйти за меня замуж? - Кей улыбнулась. - Будь серьезнее, - сказал он. - Я не могу рассказать тебе, что произошло. Теперь я работаю для отца. Учусь руководить семейным делом по импорту оливкового масла. Но ты знаешь, что у моей семьи много врагов. Ты можешь стать молодой вдовой. Вероятность этого хоть и невелика, но все же существует. И я не буду рассказывать тебе обо всем, что происходит в конторе. Я ничего не буду рассказывать о своих делах. Ты будешь моей женой, но не компаньоном. Кей выпрямилась и села на кровати. Она включила ночник и зажгла сигарету. Потом, облокотившись на подушки, она тихо заговорила: - Ты хочешь мне сообщить, что ты гангстер, верно? - спросила она. - Ты говоришь, что несешь ответственность за убийства и другие преступления. И что мне запрещено не только спрашивать тебя, но и думать об этом. Как в детективных фильмах, где чудовище-преступник просит невинную девушку выйти за него замуж. - Майкл улыбнулся, повернув к ней обезображенную часть лица, и Кей заговорила, как бы раскаиваясь. - О, Майк, я не вижу даже этой глупости, клянусь тебе. - Знаю, - рассмеялся Майкл. - Мне это даже начинает нравиться. Только бы сопли перестали течь из носа. - Ты сказал "будь серьезна", - продолжала Кей. - Какая жизнь мне предстоит, если мы поженимся? Буду как твоя мать, как все итальянские женщины, которые знают только домашнее хозяйство и детей? Я полагаю, что ты можешь попасть в тюрьму. - Нет, это невозможно, - сказал Майкл. - Погибнуть - да, в тюрьму - нет. Кей засмеялась над этой уверенностью, и в ее смехе смешались гордость и недоверие. - Как ты можешь это утверждать? - спросила она. - Ну, в самом деле! Майкл вздохнул. - Обо всем этом я не хочу и не могу с тобой говорить. Кей надолго замолчала. - Почему ты хочешь на мне жениться? - спросила она наконец. - Неужели я так хороша в кровати? Майкл серьезно кивнул головой. - Конечно, - сказал он. - Но ведь я получаю это бесплатно, так зачем же мне жениться? Слушай, я не требую немедленного ответа. Будем продолжать встречаться. Можешь поговорить об этом с родителями. Я слышал, что твой отец крепкий парень. Послушайся его совета. - Ты не ответил, почему ты хочешь на мне жениться, - настойчиво повторила Кей. Майкл вынул из ящика ночного столика белый платок, поднес его к носу и высморкался. - У тебя может быть много причин не выходить за меня замуж, - сказал он. - Не очень приятно выйти замуж за парня, который все время сморкается. - Оставь, - нетерпеливо заговорила Кей. - Будь серьезнее. Я задала тебе вопрос. Майкл держал платок в руке. - О'кэй, - сказал он. - Только в этот раз. Ты единственный в мире человек, чья судьба меня волнует. Я не звонил тебе, так как мне и в голову не приходило, что я продолжаю тебя интересовать. Я мог, разумеется, преследовать тебя, взять тебя силой, но не хотел делать этого. То, что я тебе теперь скажу, никогда не должно сорваться с твоих губ. Если все пойдет по плану, дело семейства Корлеоне станет совершенно законным. Для осуществления этого надо провести несколько сложных операций. Тогда ты сможешь стать богатой вдовой. Итак, почему я хочу на тебе жениться? Потому что я хочу иметь свою семью, хочу иметь детей; пришло для этого время. И я не хочу влиять на детей, как повлиял на меня отец. Я не хочу сказать, что он сделал это с заранее обдуманным намерением. Он никогда не хотел вовлечь меня в семейное дело. Он хотел, чтобы я стал профессором или врачом. Но дела запутались, и мне пришлось воевать на стороне семейства. Я воевал, потому что люблю и уважаю отца. Никогда не встречал я человека, более достойного уважения. Он был хорошим мужем, хорошим отцом и хорошим другом для людей, которым не повезло в жизни. Но я не хочу, чтобы мои дети пошли по моему пути. Я хочу, чтобы они находились под твоим влиянием. Я хочу, чтобы они выросли американцами. Быть может, наши внуки войдут в политику. - Майкл улыбнулся. - Быть может, один из них станет президентом Соединенных Штатов. Почему бы и нет, черт побери? Помнишь лекции по истории в Дартмуте? Отцам многих наших президентов повезло, что они не кончили жизнь на виселице. Но меня вполне удовлетворит, если мои сыновья будут врачами, музыкантами или учителями. Они не когда не войдут в семейное дело. Пока они достигнут этого возраста я, во всяком случае, выйду на пенсию. Мы с тобой будем членами какого-нибудь аристократического клуба. Будем жить непритягательной жизнью средних американцев. Ну, что ты скажешь по поводу такого предложения? - Замечательно, - ответила Кей. - Но ты обошел вопрос о вдовстве. - Вероятность этого мала. Я упомянул эту возможность, чтобы возможно правильнее обрисовать обстановку, - сказал Майкл и осторожно высморкался. - Я не могу поверить, не могу поверить, что ты такой человек, - сказала Кей. Она была шокирована словами Майкла. - Просто не понимаю, как это вообще возможно. - Больше я не объясняю, - мягким голосом проговорил Майкл. - Знаешь, ты вовсе не должна думать об этих вещах, они принадлежат не тебе одной, а нам, нашей жизни, если мы и вправду поженимся. Кей отрицательно покачала головой. - Как можешь ты предлагать мне выйти за тебя замуж, как можешь ты намекать, что любишь меня - ты никогда не произносил этих слов, не говорил, что любишь меня - если ты мне не доверяешь и не рассказываешь о том, что является самым важным в твоей жизни? Как могу я быть твоей женой, если ты мне не доверяешь? Твой отец доверяет твоей матери. Это я знаю. - Конечно, - сказал Майкл. - Но это не значит, что он все ей рассказывает. И знаешь, у него достаточно причин доверять ей. Не потому, что они поженились и она его жена. Она родила ему четверых детей. Когда в него стреляли, она ухаживала за ним и охраняла его. Она верила в него. Но протяжении сорока лет он находился в центре ее забот. Если ты будешь такой же, я, возможно, расскажу тебе пару вещей, которые тебе не захочется услышать. - Мы должны будем жить на аллее? - спросила Кей. Майкл кивнул головой. - У нас будет свой дом, и там не так уж плохо. Мои родители не вмешиваются в семейную жизнь детей. Наша жизнь будет принадлежать нам. Но пока все не уладится, я должен жить на аллее. - Потому что опасно жить вне аллеи? - спросила Кей. Впервые за все время их знакомства Кей увидела Майкла рассерженным. Это был холодный, застывший гнев, не выдаваемый ни движениями, ни изменением голоса. - Вся беда в этом дерьме, что ты находишь в фильмах и газетах, - сказал Майкл. - У тебя неправильное представление о моем отце и о семействе Корлеоне. Дам тебе последнее объяснение, и оно действительно будет последним. Мой отец - деловой человек, который пытается дать пропитание своей жене, детям и тем друзьям, которые смогут помочь ему в трудную минуту. Он не принимает законы общества, в котором мы живем, так как, соблюдая эти законы, он вынужден был бы вести несовместимый с его натурой образ жизни. Ты должна понять, что он считает себя ничем не хуже президентов, глав правительств, верховных судей и губернаторов штатов. Он отказывается подчиняться их воле. Он отказывается жить по установленным другими законам. Но конечная его цель - занять, при поддержке накопленной им силы, соответствующее место в том же обществе. Тем временем он живет по моральным принципам, которые считает намного более совершенными, чем принятые в обществе. Кей с недоверием смотрела на него. - Но ведь это смешно, - сказала она. - А если бы все чувствовали то же самое? Как вообще могло бы существовать общество? Мы снова бы превратились в пещерных людей. Майк, ведь ты не веришь в то, что говоришь? Верно? Майкл улыбнулся. - Я пытаюсь дать тебе представление о мировоззрении отца. Ты должна понять, что он не безответственный человек, - во всяком случае, не в созданном им самим обществе. И не безумный гангстер, каким ты его себе представляешь. - А во что ты веришь? - тихо спросила Кей. Майкл пожал плечами. - Я верю в свою семью, - сказал он. - Я верю в тебя и в семью, которая у нас, возможно, будет. Я не верю в защиту со стороны общества и не намерен вверять свою судьбу людям, единственным достоинством которых является победа на выборах. Но отец свое дело сделал и повторение его работы сопряжено с большим риском. Хотим мы этого или нет, семейство Корлеоне должно присоединиться к тому же обществу. Но в момент, когда оно это сделает, оно должно обладать большой силой. Я хочу, насколько это возможно, обеспечить будущее своих детей. - Но ты добровольно пошел воевать за свою страну, был героем войны, - сказала Кей. - Что заставило тебя измениться? - Так мы не до чего не доберемся, - ответил Майкл. - Я, наверное, один из тех неисправимых консерваторов, которых полно в твоей деревне. Я думаю только о себе, я настоящий индивидуалист. Правительства и в самом деле немногое делают для своих граждан, но не в этом дело. Могу тебе только сказать, что я обязан помочь отцу, обязан стать на его сторону. - Он улыбнулся Кей. - Мое предложение - не очень удачная идея, верно? - Не знаю, как насчет женитьбы, но два года я жила без мужчины и так легко тебя теперь не отпущу. Иди сюда. Когда оба они были в кровати и свет погас, она шепотом спросила Майкла: - Ты веришь, что у меня все время не было мужчины? - Я тебе верю, - ответил Майкл. - А у тебя были женщины? - нежно спросила Кей. - Да, - ответил Майкл и, почувствовав, что этот ответ разочаровал Кей, добавил. - Но не в последние шесть месяцев. Это была правда. После смерти Апполонии он не прикасался ни к одной женщине. 26 Окна квартиры выходили на "страну чудес", выстроенную возле гостиницы: ряды кокосовых пальм, освещенные вереницей лимонного цвета ламп, два огромных бассейна, поблескивающие в свете звезд туманной пустыни. На горизонте виднелись песчаные и каменистые горы, окаймляющие Неоновую долину Лас-Вегас. Джонни Фонтена опустил узорчатую штору и вернулся в комнату. Четверо людей - крупье, банкомет, их помощник и официантка в типичном для ночного клуба платье - готовили все необходимое для частной вечеринки. Нино Валенти лежал с полным стаканом виски в руке на диване. Он наблюдал за людьми из казино, которые готовили стол для "двадцати одного" и ставили полукругом шесть стульев. - Великолепно, великолепно, - сказал он охрипшим, но не совсем еще пьяным голосом. - Давай, Джонни, поставь вместе со мной против этих ублюдков. Мы сделаем из них отбивную. Джонни присел на подставку для ног возле дивана. - Ты ведь знаешь, что я не играю, - сказал он. - Как ты себя чувствуешь, Нино? Нино Валенти улыбнулся. - В полночь придут красотки, потом ужин, потом снова возьмемся за "двадцать один". Знаешь, я почистил казино на пятьдесят тысяч, и вот уже неделю они не дают мне покоя. - Да, знаю, - ответил Джонни Фонтена. - Кому это достанется, когда ты подохнешь? Нино залпом осушил стакан. - Джонни, как ты добился репутации повесы и развратника? Ты ведь старый консерватор, Джонни. Боже, туристы в этом городе проводят время лучше тебя. - Может быть, - сказал Джонни. - Хочешь, чтобы тебя перевезли к столику? Нино зашевелился, а потом выпрямился на диване и с силой опустил ноги на ковер. - Я могу добраться своими силами, - ответил он. - Он разжал пальцы, позволив стакану скатиться на пол, встал и довольно уверенным шагом прошелся к столику. Банкомет был готов. Крупье уже стоял позади банкомета и наблюдал. Банкомет немного отодвинул свой стул от стола. Официантка уселась так, чтобы видеть каждое движение Нино Валенти. Нино постучал локтем по зеленому сукну. - Жетоны, - потребовал он. Крупье вынул из кармана маленький блокнот, заполнил одну страничку, вырвал ее и положил вместе с авторучкой перед Нино. - Пожалуйста, мистер Валенти, - сказал он. - Как обычно, пять тысяч для начала. Нино размашисто подписался на краю листочка, и крупье положил бланк к себе в карман. При этом он кивнул головой банкомету. Невероятно быстрым движением пальцев банкомет взял стопку черных и золотистых жетонов по сто долларов каждый. Не более, чем через пять секунд, перед Нино стояло пять одинаковых стопок, по десять жетонов в каждой. На зеленом сукне, напротив места каждого игрока, было начерчено шесть квадратов величиной с игральную карту. Нино положил жетоны на три квадрата, играя одновременно за троих человек. Первую партию он выиграл. Он сгреб все жетоны в кучу и повернулся к Джонни. - Так начинают ночь, а, Джонни? Джонни улыбнулся. Ему показалось необычным, что Нино приходится перед ставкой расписываться на бланке. Обычно для крупье казино достаточно слова. Может быть, они опасались, что Нино по пьянке все забудет? Они не знали, что Нино помнит все. Нино продолжал выигрывать, и после третьей партии пальцем поманил к себе официантку. Она подбежала к бару в противоположном углу комнаты и принесла стакан виски. Нино взял одной рукой стакан виски, а второй обнял официантку. - Садись ко мне, детка. Сыграй несколько раз. Принеси мне счастье, - сказал он. Официантка была очень красивой и Джонни ясно видел это. Это не мешало ей быть просто расчетливой прохвосткой. Она улыбнулась Нино и кончиком языка показала на один из золотистых жетонов. "Почему, черт побери, - подумал Джонни, - тебе не получить немного и этого?" Он жалел только, что за свои деньги Нино не получает чего-нибудь получше. Нино позволил официантке сыграть несколько кругов, потом дал ей один из жетонов, похлопал по заду и отослал от столика. Джонни дал ей знак принести виски. Ради великого Джонни Фонтена красотка пустила в ход все свое очарование. Глаза ее зазывающе блестели, походка изображала страсть. Она напоминала возбужденного зверя, но все это было игрой. Это был один из наиболее распространенных способов, какими женщины пытались заманить его в постель. Это действовало только, когда он был пьян, а теперь он пьян не был. Он улыбнулся девушке своей знаменитой улыбкой и сказал: - Спасибо, детка. Девушка посмотрела на него и раздвинула губы в благодарной улыбке; глаза ее затуманились, тело напряглось. Груди наполнились, и казалось, готовы были лопнуть под тонкой рубашкой. Джонни никогда не видел подобной игры. Он знал, что все это чистое притворство. Дамочки, которые проделывают это, обычно немного стоят в кровати. Увидев, что она возвращается к своему стулу, он отпил из стакана. Ему не хотелось видеть это маленькое представление во второй раз. В эту ночь он был не в настроении. После часа игры Нино Валенти стал терять сознание. Сначала он прогнулся вперед, потом подался назад и рухнул на пол. Крупье и банкомет подняли его и понесли за ширму, в спальню. Джонни наблюдал за тем, как официантка помогает мужчинам раздеть Нино и протолкнуть его под простыню. Крупье подсчитал жетоны Нино, жетоны банкомета и что-то записал в блокнот. - Сколько времени это продолжается? - спросил его Джонни. Крупье пожал плечами. - Сегодня он кончил рано. В первый раз мы позвали домашнего врача, и он привел мистера Валенти в себя. Потом Нино сказал, чтобы мы в подобных случаях врача не звали, а просто укладывали бы его в постель, и к утру он будет в форме. Ему везет, сегодня он снова выиграл около трех тысяч. - Давай позовем сегодня врача, о'кэй, - сказал Джонни. Через пятнадцать минут в к