И я стоял, Не зная, что со мною, С могучими сановниками Рядом. Мне, несшему Таблицы из нефрита, Колокола звучали Золотые, Ворота храма Были мне открыты, Все ликовало, Как во дни былые. Сияло солнце, Небо было сине, Счастливое Блаженствовало утро, И во дворце, На женской половине, Огонь румян Подчеркивала пудра. ...Но мы опять Свидетелями были Позора храмов И святилищ наших - Мы видели туфаней, Что варили Баранье мясо В освященных чашах. Так где ж указ Из Западной столицы, Чтобы войска Обученные наши Надежно Укрепились на границе И прекратились бы Набеги вражьи? Чтоб император, Правя неуклонно, Уверен был В искусстве полководца И мог, согласно Мудрому закону, За мир и процветание Бороться. Чтоб вместо стрел Торжествовали плуги, А вместо пик Работали мотыги. Чтоб честные И преданные слуги Служили Справедливому владыке. Чтобы велось хозяйство Бережливо Как во дворце, Так и в простой деревне И наша родина Была счастливой В своем могуществе И славе древней. Чтоб государь Выслушивал советы На благо Правильных своих решений И предкам Рассказали мы про это Во время наших Жертвоприношений. И, радуясь Спокойствию столицы, С невзгодами расставшись И тоскою, - Я б смог В края родные возвратиться И жить В давно заслуженном покое. 766 г. Жара Ни гром, ни молния Не помогли - Дождя в конце концов Как не бывало. Под солнцем, Пламенеющем в пыли, Склоняя голову, Сижу устало. Хотел бы стать Осенним тростником Или в кристалл холодный Превратиться. А в детстве - помню - Тучи шли с дождем, Лишь стоило Сплясать и помолиться. 766 г. Моему слуге Адуаню, мальчику из племени ляо От жары и от жажды Потрескались губы, На багровое солнце Печально смотрю я. Целый месяц, наверно, В бамбуковых трубах Испарялись Источника тонкие струи. Целый месяц, наверно, Боролись крестьяне За последние капли Спасительной влаги. Мой слуга, Ничего не сказав мне заране, Утром в горы ушел, Полон юной отваги. Поздней ночью, Совсем задыхаясь от жажды, Я внезапно услышал Блаженные звуки: То вода приближалась И каплею каждой Говорила о маленьком Преданном друге. Отыскал он источник, Скитаясь в тумане, Проложил к нему трубы От нашего дома. И я вспомнил О верном слуге Тао Каня, Чья история Вам, вероятно, знакома. 766 г. Крепость Боди Каменная крепость Высока: Из ворот Выходят облака. Под угрюмой Крепостью Боди Хлещут, словно из ведра, Дожди. А внизу, Стуча о берега, Бурная Проносится река, И за чащей леса Чуть видна Бледная, Неясная луна. Кони тут Работать не хотят - Им домой Вернуться бы назад. Но из тысячи домов У нас, Может, сто Еще стоят сейчас. Бедных женщин Не утешит труд - Все равно Налоги с них дерут. И в любом Из маленьких домов Льются слезы Безутешных вдов. 766 г. Стихи о женщинах, собирающих хворост Здесь, в Куйчжоу, Девушкам не сладко, Волосы у них Седеют рано. Ни семьи, ни мужа, Ни порядка, В сорок лет - Лишь горе, без обмана! В дни войны И грозного ненастья Большинству мужчин Не до женитьбы. Девушки не думают О счастье, А о том, Как сытыми прожить бы. Да к тому ж - Таков обычай местный - Мужикам Трудиться нет охоты, - А на плечи женщин, Как известно, Все труды ложатся И заботы. Женщины Уходят спозаранку В лес иль в горы, Повязав косынки, Чтобы, Хворосту собрав вязанку, За гроши Продать ее на рынке. Две косы девических Уныло Падают На сгорбленные плечи, И цветы Украсить их не в силах - О красе Здесь не идет и речи. Вновь трудиться Голод их торопит - Круглый год С нуждою нету сладу - И уйти Хоть в соляные копи, Чтоб за жалкую Работать плату. Трудно жить На каменистой почве, Голодать И мерзнуть постоянно, Оттого-то Выплаканы очи, Со слезами Смешаны румяна. Но поверьте, Что в уезде нашем Не рождается дитя Уродом: Ведь была Прелестней всех и краше Чжао-цзюнь. Она отсюда родом. 766 г. Полночь На башне, В сотни сажен высотою, Брожу я в полночь У ажурных окон. Комета Пролетает над водою, И слабо светит месяц - Так далек он. В густом лесу Укрыться может птица, И рыба в море - Где б ни проплывала. Друзей немало у меня В столице, А писем получаю Слишком мало. 766 г. Попугай Попугаем владеют Печальные мысли: Он умен - и он помнит Про все, что бывало. Стали перья короче, И крылья повисли, Много слов он узнал - Только толку в них мало. Но он все-таки ждет - Не откроется ль клетка: Люди любят - да держат В неволе железной. И пустеет в лесу Одинокая ветка - Что же делать ему С красотой бесполезной? 766 г. Одинокий дикий гусь Дикий гусь одинокий Не ест и не пьет, Лишь летает, крича, В бесприютной печали. Кто из стаи Отставшего путника ждет, Коль друг друга Они в облаках потеряли? Гусю кажется - Видит он стаю, как встарь, Гусю кажется - Где-то откликнулась стая. А ворона - Пустая, бездумная тварь - Только попусту каркает, В поле летая. 766 г. Стихи о замечательных умельцах Здесь, в ущельях, - Буйных вод круженье, Здесь мужчины Не боятся смерти. Их почти не видно В учрежденьях - На реке работают Как черти. Богачи Не знают про усталость - На больших судах И в ус не дуют. Бедняки, Чтоб заработать малость, В жалких лодках Головой рискуют. Мальчиков Недолгое ученье Ограничивают тут "Луньюем", Вырастут - Настанут приключенья: "Дескать, На реке мы повоюем!" Вот подымут Паруса и весла - И с любой волною Спорить рады. Молодцам Напористым и рослым Никакие не страшны Преграды. Говорят: "Я утром - в Бодичэне, Сумерки Встречаю я в Цзянлине". То, что это правда, - Нет сомненья: В этом сам я Убедился ныне. Путь казался Длинным и коротким, Шел он Через грозные пороги, Но гребцы Вели худую лодку, Как по ровной И прямой дороге. Пусть у местных жителей В округе Странные для нас Сложились взгляды: Северян Не жалуют на юге - Их осмеивают Без пощады. Но в ответ, Нисколько не робея, Я скажу им, Радуясь заране: "Как же так, Что именно в Хубее Сохранился Домик Цюй Юаня?" 766 г. Олень Ты навеки простился С прозрачным ручьем И лежишь на столе, Превращенный в жаркое; Раз не смог ты В убежище скрыться своем, То нельзя и роптать На событье такое. Мир давно уже груб, Безобразен и зол - В наши дни Красоту постигает несчастье: Оттого-то Чиновников праздничный стол Ты украсил - Разрубленный в кухне на части. 766 г. Восемь стансов об осени I Крупный жемчуг росы на листву упал, Увядает кленовый лес, И в ущелье Уся, и в горах Ушань Свет безоблачных дней исчез. На реке обезумели волн валы, Словно к небу их вознесли, А у крепости - груды тяжелых туч Опускаются до земли. И вторично цветут хризантем кусты - Буду слезы я лить о них. Но привязан давно одинокий челн, Вдалеке от садов родных. И хозяйки готовятся к зимним дням, И одежды теплые шьют. Мрачный замок Боди одинок и тих... Долго ль мне оставаться тут? II В одинокой крепости Куйчжоу Золотой закат недолго длится, И, найдя для взора путь по звездам, Все гляжу я в сторону столицы. Слышу крики обезьяньей стаи, Третий крик - я слезы проливаю. Я скиталец на плоту убогом - Он не приплывет к родному краю. Вдалеке от Расписной палаты, Где курильницы благоухают, Здесь - за парапетом горной башни - Дудки камышовые рыдают. Та луна, что сад мой озаряла - Весь в плюще и зарослях глициний, - Лишь унылый берег тростниковый И мисканты озаряет ныне. III На тысячу домов, под мирным солнцем, Раскинувшихся в утреннем покое, Который раз гляжу я терпеливо С моей невзрачной башни над рекою. Вторые сутки рыбаки хлопочут - Теперь их лодки снова на причале, И ласточки, про осень забывая, Летают и летают, без печали. Жил Куан Хэн - советник государя, Но оценить его не пожелали, Лю Сян хотел свою продолжить мудрость, Но, видно, вспомнят и о нем едва ли. А пожилые люди (что когда-то Со мной учились в молодости) - ныне Одеждой легкой, тучными конями, Бесстыдно похваляются в Улине. IV За столицею слежу я, Как за шахматной доскою: На сто лет событий хватит - Тут не справишься с тоскою. Где дворцы князей китайских? Кто теперь владеет ими? Все посты и все поместья Заняты людьми чужими. Гонги бьют и барабаны, И на западной границе, Получив "приказ крылатый", В бой несутся колесницы. Пусть в реке уснули рыбы, И драконы спят угрюмо - О родной моей отчизне Навсегда бессонны думы. V Ты видишь: ворота дворца Пэнлай К югу обращены, Росу собирает столб золотой Немыслимой вышины. Ты видишь: вдали, на Яшмовый пруд, Нисходит богиня фей - И фиолетовой дымки мираж Становится все бледней. Тогда раздвигаются облака - И вот пред тобой возник За блеском драконовой чешуи Сияющий царский лик. А я одиноко лежу у реки, На склоне вечерних лет. Где царские милости и хвалы? - Давно уж пропал их след. VI От этой дикой красоты ущелья До берегов прекрасного Цзюйцзяна, - Наверно, десять тысяч ли, но осень Свела в одно их пеленой тумана. Я вижу галерею царской башни - Там часто императора встречали, И знаменитый лотосовый садик, Куда вхожу я в скорби и печали, И разукрашенных столбов блистанье, И желтых цапель, прилетевших в гости, И белоснежных чаек, что часами Сидят на мачтах из слоновой кости. И я глаза невольно закрываю - Мне жаль того, что не увидеть снова... Чанъань, Чанъань! Ты центр земли китайской, Ты тень великолепия былого! VII Передо мною пруд Кунминчи - Подвиг Ханьских времен, И боевые штандарты У-ди И пурпур его знамен. Ткачиха с пряжею стынет зря - Бессильна ее мечта; От ветра слегка шевелится хвост У каменного кита. А волны несут водяной рис - Они от него черны. И лотосы, чаши раскрыв свои, Холодной росой полны. Но только птицам открыт путь Из крепости - на простор. И снова томится старый рыбак В плену у рек и озер. VIII Через Куньу и Юйсу дорога Вьется на сотни ли, Потом через северный склон Чжуннаня Она приведет в Мэйпи. Там не клюют теперь попугаи Брошенное зерно; Осталось гнездо на ветвях платана, Но фениксов нет давно; Там вместе с красавицами когда-то Я ветки срывал весной; Волшебники плыли со мною в лодке Под ласковою луной; И кисть моя повелевала природой, Не зная ни в чем преград. А ныне я стал и седым, и слабым, И скорбно стихи звучат. 766 г. Полная луна Луна восходит, Озарив простор, В реке сияя Каждою волной. И на циновках на моих Узор Отчетливо я вижу В час ночной. А где-то там, За десять тысяч ли, На родине, Что не забыта мной, - Уже цветы, Наверно, расцвели Под этой же Спокойною луной. 766 г. Не спится В Цаньянском ущелье Вода черна. Сменилась Ночная стража. В таком тумане Плывет луна - Порой Не увидишь даже. Увы! Не назначить Желанный срок Для старческих Снов непрочных: Ведь только во сне Находить я мог Свой Персиковый источник. 766 г. Ночью О берег ветер бьется. Даль туманна. Моя свеча Мигает еле-еле. Кричат на перевале Обезьяны, Во мгле Речные птицы пролетели. Хочу с мечом суровым Подружиться, Сижу в коротком платье Не в халате. Клубятся дым и пыль Вокруг столицы, И я вздыхаю О своем закате. 767 г. О чем вздыхаю Честолюбья - Нет давно со мною, У чужих Живу на попеченье. Вся страна Охвачена войною, Не вернуться мне В мое селенье. Я подобен Бедной обезьяне, Плачущей Во время снегопада. К временам Удэ и Кайюаня Нам давно бы Возвратиться надо. 767 г. Поднявшись на высоту Стремителен ветер, и небо высоко. В лесу обезьяны вопят. Над чистой, осенней водою потока Осенние птицы летят. Осенние листья кружат, опадая, Багряны они и легки, И тянутся вдаль от родимого края Просторы Великой реки. Куда меня гнало и гонит доныне По тысячам разных дорог? На старой террасе, на горной вершине, Я снова совсем одинок. Сижу, позабывший о прежней отраде, Покрыла виски седина - Печальный изгнанник, сижу я, не глядя На чару хмельного вина. 767 г. Моя хижина Плыву на утлой лодке. Предо мной Ряды утесов Берег стерегут. В Дунчэне Снова засуха и зной, И воздух там - Как будто хворост жгут. Лишь тени скал Уже издалека Нас укрывают Синевой своей. Торопится Великая река, Чтоб с дальним морем Слиться поскорей. Река бурлит, Прокладывая путь Среди утесов - Скопища мечей, И ветер свищет, Надрывая грудь, При свете поздних Солнечных лучей. И вот - Ущелья узкие врата, Где еле-еле Лодки проскользнут. Дивимся: Сколько вложено труда В канал, Что люди прорывали тут. С древнейших, С незапамятных времен Он вьется, Как гигантская змея, И по нему везут Из двух сторон Пеньку и соль В родные мне края. Я был скитальцем В дальней стороне, Я смешивался С грязью и песком, Но возвращаюсь, Как пристало мне, Ни славой, Ни богатством не влеком. У хижины моей Давным-давно На берегу пруда Цветут цветы - Здесь Даже деревенское вино Спасает От житейской суеты. Здесь я Непостижимое постиг: Прекрасны ночи, И прекрасны дни. Я к униженьям бедности Привык, А власть и деньги - Ни к чему они. Состарили меня Года войны, Но сохранилось Ветхое жилье. Под тихим светом Молодой луны Смирилось Сердце старое мое, И снова Наслаждаюсь красотой, И рад я Наступающему дню. И пусть себя - И сердцем и душой - С великими мужами Не сравню, Но вечерами, Что как сон тихи, Я размышляю И пишу стихи. 767 г. Вечером Вечером, словно старец Вышедший на прогулку, Спину я прислоняю К стенам, нагретым за день. Важно, чтоб в мире этом, В крошечном закоулке, Жители не узнали, Что к новостям я жаден. Все же о них спрошу я Лишь у властей деревни: Иначе я услышу То, чего знать не надо. Птицы давно вернулись К добрым своим деревьям Двери мои закрыты, И зажжена лампада. 767 г. Ночью Роса опадает, и небо высоко, Осенние воды чисты. В пустынных горах, в одиночестве, ночью, Страшится душа темноты. А парусник тоже один на причале - Там еле горят огоньки. Удары вальков я с трудом различаю, Настолько они далеки. Вторично цветут для меня хризантемы, Слабею я день ото дня. И дикие гуси письма не приносят - Они не жалеют меня. На звезды гляжу, опираясь на посох, Дорога моя далека. И, кажется, тянется прямо к столице Серебряная река. 766-767 гг. Мне снится днем... Стосковавшись По родному краю, Забываюсь я Тяжелым сном... Я не только ночью Засыпаю - Сплю теперь я Даже ясным днем. От цветенья персиков, От зноя Старые глаза мои Хмельны. Солнце Пламенеет над землею - А меня Уже уносят сны. Снится мне, Что жизнь иною стала, К дому нет тропы - Куда ни глянь. Торжествуют тигры И шакалы, Ордами штурмуя Чжунъюань. А проснувшись, Думаю в тревоге: Как войну бы Кончить в этот год И убрать Чиновников с дороги, Грабящих Измученный народ. 767 г. Сокол с широко раскрытым клювом Печальна участь Сокола больного - Он одинок И презираем всеми. На дереве, У берега речного, Он укрывается В ночное время. А днем сидит В тени зеленой кроны, Как бы готовый Броситься с размаха. Его увидев, Гуси и вороны Напрасно В сторону летят от страха. Где гордый облик Старого героя, Когда с врагом Сражался он на воле? Так поредели перья, Что порою На них немыслимо Смотреть без боли. И с каждым днем Его слабеют силы - Теперь и коршун Может спорить с ними. А раньше В облаках его носило Высоко - Над орлами молодыми. Речные волны Гневный гонит ветер, И горы высятся, Во мгле темнея. Заснули Гималайские медведи, В лесную чащу Уползают змеи. О, если б был Здоров он, как и прежде, - То камнем бы Кидался за добычей. Но болен сокол. Места нет надежде: Жить без сраженья - Не его обычай. 768 г. Давно на чужбине Только в дальней дороге Поймешь ты людские надежды, Только в странствии долгом Увидишь страданья народа. Сам готов посмеяться Над жалкой своею одеждой - А уж мелким чиновникам Любы чужие невзгоды. Как Ван Цань, я печалюсь, Покинув родную столицу, Как Цзя И, удручен я Народною горькою долей. Так не стоит, пожалуй, Рассказывать вам о лисицах, - Если барсы и тигры Бесчинствуют нынче на воле. 768 г. На рассвете отправляюсь из Гунъаня На городской стене Ударил сторож Ночною колотушкой В час прощанья. И звездочка На синеве простора Померкла, как всегда - Без опозданья. Я слышал в поле Горький плач народа По тем, кто в битве пал Во имя долга. Жизнь человека, Как весна природы, Увы, не может в мире Длиться долго. Я уплываю в лодке, И не скоро Мой путь окончится, Пройдут недели - Великая река Предстанет взору, Я буду жить там - Вновь, без ясной цели. Я оглянусь На городские стены: За ними Срок немалый мною прожит. Не расстаюсь С лекарством неизменным, - Где б ни был я, Оно всегда поможет. 768 г. Лунной ночью с лодки смотрю на храм, расположенный вблизи почтовой станции Глубокая полночь вокруг меня, Но я не зажгу свечи - Так ярко горит в небесах луна, Что с нею светло в ночи. За сонными кленами - старый храм С пагодой золотой. Почтовой станции красный дом Над белой стоит водой. Замолкло карканье ворон На городской стене, И цапли на отмели у реки Застыли в блаженном сне. А я, путешествующий старик, Белый от седины, Подняв занавеску, один не сплю, Любуясь блеском луны. 765 г. Поднимаясь против течения по реке Сяншуй, выражаю свои чувства Еще во время мира Стал я старым, А ныне - стар, Да и к тому же болен. Жизнь нанесла мне Многие удары, И рано поседел я Поневоле. Скитаясь Между четырьмя морями, Не зная, Как бы прокормиться даже, С родными Редко вижусь и друзьями, А больше - С новой молодежью нашей. Склоняя голову, Меня смиренно Учили старцы Добрым быть с народом, А молодые - Грубо и надменно Смеются надо мной, Как над уродом. Мечты мои Убиты нищетою,