Фахриддин Гургани. Вис и Рамин --------------------------------------------------------------- Перевод с персидского С.Липкина Изд. ГИХЛ, Москва, 1963 OCR: Алексей Владимиров, http://thsun1.jinr.ru/~alvladim/vis.txt Ў http://thsun1.jinr.ru/~alvladim/vis.txt --------------------------------------- НАЧАЛО РАССКАЗА О ВИС И РАМИНЕ Из летописей, сказок, повестей, От мудрецов и сведущих людей Узнал я, что державой правил встарь Счастливый, сильный, властный государь. Как слуги, все цари ему служили, Лишь для него они на свете жили. На пир однажды он созвал весной Всех, кто владел землею и казной, Правителей, наместников почтенных, Воителей, красавиц несравненных. Явились все, кто был в высоком сане В Иране, Кухистане, Хорасане, Кто подвигами удивлял не раз Рей, Дехистан, Азербайган, Шираз. Мы назовем Бахрама и Рухема, Шапура и Гушаспа из Дейлема. Пришли Азин, Кашмира властелин, Виру отважный, богатырь Рамин И Зард, наперсник шаха величавый, Вазир и брат властителя державы. Луне был шах подобен, а вельможи, Казалось, на созвездия похожи. Блистал он средь вельмож блистаньем грозным, -- Так месяц окружен блистаньем звездным. Венцом владык увенчан шах Мубад, Одето тело в царственный наряд. Из глаз лучится свет, животворя, Ты скажешь: солнце -- ореол царя. Пред ним сидят бойцы, за рядом ряд, За ними -- луноликие стоят. Воители -- как львы с броней на теле, Красавицы -- как робкие газели, Но львы такие не страшны газелям, А на газелей смотрят львы с весельем. Идет, как между звездами луна, По кругу чаша, полная вина. Как дождь дирхемов звонких с высоты, На всех с деревьев падают цветы. Как облако, над пиршеством взвилось Благоуханье мускусных волос. Певцы поют хвалу вину и лозам, А соловьи в любви клянутся розам. Украсились уста багрянцем винным, А стих певца -- напевом соловьиным. Двух красок розы светятся вокруг: От хмеля и от прелести подруг. Был весел шах, прогнал он все печали, Но гости шаха тоже не скучали: Вино из кубков полилось дождем На щедрый сад, на пиршественный дом. Но пир перенесли на воздух свежий -- К садам, лугам, к прохладе побережий, Где становились каждый миг звончей Напевы пашен, цветников, ключей. Как звезд на небе, -- на земле весенней Пылает много трав, цветов, растений. Ладони рдеют розовым вином, Украшен каждый розовым венком. Кто скачет на коне дорогой тряской, Кто пеньем наслаждается и пляской, Одним всего милее влага в кубке, Другим -- цветок в саду, пахучий, хрупкий. Одни хотят беседовать с рекой, Другим по нраву цветников покой. Пир не смолкал от ночи до рассвета, Казалось, что земля в парчу одета, И царь, как все подлунное пространство, Надел парчу и пышное убранство, Сел на слона, что равен был горе, Сверкавшей в золоте и серебре. Богатыри, что на войне сильны, Вокруг царя -- как мощные слоны. Лилось, казалось, на степном просторе Алмазов, золота, рубинов море. Ты видишь, сколько скачет седоков? Сталь стерлась бы от кованых подков! Колышутся за ними средь равнины Красавиц луноликих паланкины. Каменьям драгоценным нет числа, И мулам эта ноша тяжела. Пусть тяжелы алмазы и рубины, -- Соломинке подобны паланкины: Украсил их красавиц легкий рой, -- Весь мир был в изумленье той порой! Явился людям щедрости предел: Любой обрел у шаха, что хотел. ...Стремясь к добру, таким же щедрым будь, Даруя радостно, пройди свой путь! Смотри: в унынье дни проводит скаред, Но беззаботен тот, кто щедро дарит. Вот так, когда и надо и не надо, Шло пированье у царя Мубада. КРАСАВИЦЫ СОБИРАЮТСЯ НА ПИРУ ШАХА МУБАДА Красавицы, украсившие мир, Все вместе собрались на этот пир. Шахру из Махабада тешит взгляд, Здесь дочь Азербайгана Сарвазад, Абнуш, Гургана драгоценный дар, Из Дехистана пери Наздильбар, Из Рея Динаргис и Зарингис, Из горных областей -- Ширин и Вис, Из Исфагана -- Абнахид, Абнар, Исполненные несказанных чар, Две дочери ученейших дабиров, Гуляб, Ясмин -- две дочери вазиров, Здесь Канаранг, та, что в Саве знатна, Чью красоту заимствует весна, Все -- статные, все княжеского рода, А стан -- из серебра, уста -- из меда, Лицо -- луной чудесной назови: То роза в пламени, то снег в крови! Таких, усладой пери наделенных, Здесь тысячи сияли для влюбленных. Здесь красотой гордился каждый край -- Рум, Туркестан, Иран, Бербер, Китай. Стан, вольный тополь, серебром блестит, Взглянув на кудри, вспомнишь ты самшит. Каменьями украшена краса, Из золота венцы и пояса. Красавицы явили на долине Стать соколов и яркий цвет павлиний, И очи антилоп речных, когда От львов бегут в испуге их стада. Была Шахру красивей всех и лучше. Ее лицо -- палач и врач могучий! Стан -- кипарис; чело -- как свет манящий; Уста -- рубин поющий и звенящий. Одежда -- бархат и ланиты -- бархат: Два бархата в единый слиты бархат! Как перлы -- зубы, губы -- как халва, Из жемчуга и сахара -- слова, А две косы заплетены так туго, Как будто с цепью скручена кольчуга. Таким лукавством взор ее искрится, Что скажешь: то колдунья, чаровница! Косичек тонких пятьдесят вдоль стана Струятся сладостно-благоуханно, А на слоновой кости блеск волос -- Как серебро, как медный купорос! Воссядет ли, пройдет ли, постоит, -- Она среди красавиц как самшит. На землю глянет, -- прах заблещет в звездах, От кос душистых амброй веет воздух. Пред нею блекнет розовый цветок, Пред нею никнет свежий ветерок, Пред нею пыль -- цветенье молодое, Ее кудрям завидует алоэ. Всех жемчугов царица совершенней: То жемчуг, что исполнен украшений. И золото, и шелк -- ей все подвластно, Но даже и без них она прекрасна! МУБАД СВАТАЕТСЯ К ШАXРУ, И ТА ЗАКЛЮЧАЕТ ДОГОВОР С МУБАДОМ Случилось, что в обители своей Увидел шах Мубад, глава царей, Сей движущийся тополь среброствольный, Красу, рожденную для жизни вольной. Позвал ее, подобную луне, Повел беседу с ней наедине, И усадил на трон, и преподнес Красавице охапку свежих роз. Игриво, мягко, властно и учтиво Сказал: "Ты удивительно красива! Хочу, чтоб ты всегда была со мной, Любовницей мне стань или женой. Как хорошо прильнуть к твоим устам! Тебе я всю страну мою отдам. Как все цари покорны мне повсюду, Так я тебе навек покорным буду. Владея всем, избрал тебя одну. Ни на кого с любовью не взгляну. Твое желанье будет мне приказом, И сердце принесу тебе, и разум. Исполню все, чего б ни захотела, Тебе и душу я отдам, и тело. Хочу и ночью быть с тобой, и днем: Ночь станет днем, а день -- блаженным сном!" Шахру, услышав страстные призывы, Дала ответ веселый и учтивый: "О царь, ты правишь миром самовластно, Зачем по мне страдаешь ты напрасно? Мне ль быть женой, любовницей? К чему ж Такой, как я, -- любовник или муж? Скажи, могу ли быть женой твоей, Когда я мать созревших сыновей -- Правителей, могучих войск вожатых, И красотой и доблестью богатых? Из них Виру всех больше знаменит: Слона своею мощью посрамит! Меня, увы, не знал ты в те года, Когда, о царь, была я молода. Когда была я тополя прямей, Брал ветер амбру у моих кудрей. Росла я, украшая мир счастливый, Как над рекою ветка красной ивы. Померкли солнце дня и лик луны, Сияньем глаз моих посрамлены. Земля была смутна из-за меня! Не знали люди сна из-за меня! На улице, где утром я пройду, Весь год жасмином пахло, как в саду. В рабов я властелинов превращала, Дыханьем мертвецов я воскрешала. Но осень наступила: я стара, Прошла, прошла весны моей пора! Меня покрыла осень желтизной, Смешался с камфарою мускус мой. Меня состарил возраст, я тускнею, Мою хрустальную согнул он шею. Увы, когда старуха молодится, Над нею мир смеется и глумится. Лишь на меня ты зорким взглянешь глазом, -- Тебе противной сделаюсь я разом." Когда ответ ее услышал шах, Сказал: "Луна, искусная в речах! Да будет беспечальна и светла Та мать, что дочь такую родила. Пусть род ее не ведает потери За то, что родила такую пери. Да будет счастлива и день и ночь Земля, взрастившая такую дочь. И в старости пленяешь ты меня, Какой же ты была на утре дня! Коль так красив цветок, когда увял, То ты достойна тысячи похвал. Ты прелестью блистала поутру, Для всех была соблазном на пиру, И если мне женой не можешь стать, Не можешь даровать мне благодать, То дочь твоя да будет мне женой: Милей жасмин, что сблизился с сосной. Бесспорно, если плод похож на семя, То дочь, как мать, свое украсит время: Да станет солнцем моего чертога, И радостей она узнает много. Пусть это солнце озарит мой жребий: Не нужным будет солнце мне на небе!" Шахру в ответ произнесла слова: "Что радостней такого сватовства? Я прогнала бы все заботы прочь, Будь у меня под покрывалом дочь. Была бы дочь, -- тебе служить желая, Клянусь, ее к царю бы привела я. Но если дочь рожу, то ты -- мой зять: Вот все, что я могу тебе сказать." Сей договор был по сердцу Мубаду, Ее ответ принес ему отраду. Шахру с Мубадом, словно теща с зятем, Скрепила договор рукопожатьем. Вот амбра с розовой водой слилась, И строчками украсился атлас: Мол, если дочь родит Шахру, то мать Царю ее обязана отдать. Им от беды теперь спастись едва ли: Невестой нерожденную назвали! РАССКАЗ О РОЖДЕНИИ ВИС Мир многолик, наполнен он бореньем: Воюет разум со своим твореньем. Узлы, что вяжет время, тяжелы, Не может разум развязать узлы. Смотри, судьба силки плела заране, И оказался шах Мубад в капкане. Он так пылал, желанием зажженный, Что нерожденную избрал он в жены. Не знал и не предвидел он тогда, Что зарождается его беда. Не ведал разум, что таится горе В несправедливом этом договоре. Еще на свет не родилась жена, А сделка на нее заключена! Судьба, плутуя, шла путем превратным, Нежданное смешав с невероятным. Промчались год за годом с этих пор. Шахру забыла старый договор. Но вновь засохший ствол листвой одет, -- Дочь у старухи родилась на свет: Беременной Шахру седая стала, Жемчужина в ракушке заблистала, И через девять месяцев она Из раковины вышла, как луна. То мать и дочь? О, так не говори: То в солнце превратился блеск зари! Из чрева матери явилась дочь, Она, как солнце, озарила ночь. А на устах у всех одно и то же: "О боже, до чего они похожи!" Вкруг ложа в изумленье собрались И ту счастливицу назвали -- Вис. Шахру-бану, как только родила, Кормилице дитя передала. Была та мамка родом из Хузана, Она там пребывала постоянно. Одетая в шелка и жемчуга, Дочь госпожи была ей дорога. Шафран и мускус, роза и нарцисс, И мирт, и амбра -- все для милой Вис. Сиял из драгоценностей убор, Одежда -- соболь, горностай, бобер. Кормилица, в ней счастье обретя, Воспитывала на парче дитя, Лелеяла, кормила, одевала, Как лакомство, ей душу отдавала. Так вырос тополь, незнаком с печалью. Ствол серебром оделся, сердце -- сталью. Пред красотой, владычицей сердец, Застыл бы в замешательстве мудрец. То с цветником сравнишь ее весенним, Что восхищает розовым цветеньем: Фиалки -- кудри, тополь -- стан высокий, Глаза -- нарциссы и тюльпаны -- щеки; То скажешь ты: созрел плодовый сад, Где драгоценные плоды висят, Где кудри словно гроздья винограда, Гранаты-груди -- радость и отрада; То скажешь: это -- царская казна, В которой роскошь мира собрана. Ланиты -- бархат, локоны -- алоэ, Подобно шелку тело молодое. Стан -- серебро, рубиновые губы, Сотворены из дивных перлов зубы. То скажешь: перед нами -- райский сад, Что создал бог для неземных услад. Уста -- как мед, стан -- легче тростника, А щеки -- смесь вина и молока. Пред ней не мог не изумиться разум, Мир на нее взирал смятенным глазом. Ланиты были цветником весенним, Глаза -- для мирозданья потрясеньем. Ее лицо сияло, как денница, -- Что с прелестью ее могло сравниться? Ее лицо -- как Рума небеса, Подобна негру каждая коса. Луне подобен образ светлоликий, А кудри -- абиссинскому владыке. Две спутанных ее косы -- как тучи, А серьги -- как Венеры блеск летучий. Все десять пальцев -- из слоновой кости, На пальцах ногти -- как орешков горсти. Казалось, золото ее волос Как смесь воды и пламени лилось. Она была луной, царицей гурий, Нет, куполом, блистающим в лазури! Глава онагра и глаза газели, -- Вкруг той луны созвездия блестели! И кудри и уста сравним с дождем: В тех -- амбру, в этих -- сахар обретем. Ты скажешь: красота ее лица Сотворена, чтоб истерзать сердца. Нет, красота ее -- как небосвод, В котором свет бессмертия живет! ВОСПИТАНИЕ ВИС И РАМИНА В ХУЗАНЕ У КОРМИЛИЦ Кормилица, не чая в ней души, Красавицу лелеяла в тиши. Воспитывался и Рамин в Хузане Наставницей, исполненной стараний. В одном саду росли Вис и Рамин, Как златоцвет и сладостный жасмин. Единым садом их сердца пленились, -- Так жизни двух детей соединились. Промчалось десять лет, как мальчугана Сюда перевезли из Хорасана, -- Кому бы предсказать пришло на ум, Что небеса готовят этим двум, Что время совершит, какие сети Раскинет, чтобы в них попались дети? Они еще не родились на свет, -- Еще на землю не упал их цвет, -- Судьба на них взглянула острым взглядом И в книге жизни записала рядом. Судьбу, сколь ни была б она постылой, Не одолеть ни хитростью, ни силой. Кто нашу книгу до конца прочтет, Тот времени поймет круговорот. Их упрекать нельзя ни в чем: дорогу Кто преградит и кто укажет богу? КОРМИЛИЦА ШЛЕТ ПИСЬМО ШАХРУ, И ТА ПОСЫЛАЕТ ЗА ВИС Когда подобная кумиру Вис Затмила стройным станом кипарис, А руки -- хрусталем сверкнули горным, А косы -- сделались арканом черным, А кудри -- мягкой сенью над цветком, -- О ней заговорили все кругом. Кормилица, являя благочестье, О ней послала матери известье, Родительницу стала упрекать: "Я вижу, ты -- не любящая мать. В своей душе ты дочь не возлюбила, Ты о ее кормилице забыла. Мне отдала, как только родила, А что ты с нею мне передала? Она полна причуд, она живет, Как соколенок, пущенный в полет. Вдруг залетит высоко, -- что тогда? Другого бы не выбрала гнезда! Я не жалела благовоний, масел, Атласа, чтобы дочь твою украсил, Парчи, шелков, -- кусков отборных, цельных, Аптечных снадобий и москательных, Но бархат ли, чудесный ли атлас, -- Ничто не радует ее сейчас. Лишь на одежды стоит ей взглянуть, Она придумывает что-нибудь: Вот это, желтое, -- для потаскухи! Вот это, белое, -- под стать старухе! Пусть плакальщицы щеголяют в синем! Двухцветное -- к лицу писцам, рабыням! Едва она проснется -- с самой рани Ей подавай куски китайской ткани, Когда наступит середина дня, Шелков, атласов требует с меня, А вечером -- наперсниц, благовоний Да бархат принеси ей двусторонний! Ей восемьдесят нужно для услуг, -- Не терпит меньшего числа подруг. Подашь ей пищу -- новая причуда: Пусть золотом блестят поднос и блюдо! Взойдет ли день, наступит ли закат, -- Прислужниц ей потребно пятьдесят, Внимательных, пленительных, не праздных, В златых венцах и в поясах алмазных. Подумай ты, письмо мое прочтя, Как возвратить домой свое дитя. Все, что могла, я сделала: поверь, Что с нею мне не справиться теперь. Кто я такая, чтобы для царей Воспитывать причудниц-дочерей? Сто рук слабее головы одной, А триста звезд слабей, чем свет дневной!" Прочтя письмо, увидела Шахру, Что все слова устремлены к добру, Что радостно такое сообщенье, Что дочери высоко назначенье. Послание доставивший гонец Обрел в награду злато и венец: Не одному ему, а внукам внуков Хватило этих драгоценных вьюков! Затем, блюдя обычай властелинов, Шахру послала много паланкинов, Рабов, рабынь и слуг, чей тонкий стан Напоминал и тополь и платан. Вис, что росла от матери вдали, В дом предков из Хузана привезли. Увидела Шахру, что дочь красива, Лицом прекрасна, сложена на диво, И жемчуга дала ей из ларца, В молениях восславила творца. Взглянув на дочь, она развеселилась: Луна, казалось, в доме поселилась! Украсила Шахру ее ланиты: Фиалки-кудри золотом увиты, А мускус в косах -- словно запах счастья, А на руках -- жемчужные запястья. Одела дочь в сверканье золотое, Окуривала амброй и алоэ, И стала Вис подобьем цветника, Весенним благовоньем ветерка. Нет, лучше эту прелесть ты сравни С твореньями великого Мани! Вис расцвела, как сад Ирем, блистая, Как росписи художников Китая. Шахру так нарядила дочь свою, Что та казалась гурией в раю. Уловок не было в ее красе, Но чистою красой пленялись все. И в золото и в жемчуг убрана, Так хорошела сказочно она, Что падал, -- был таков ее румянец, -- На золото червонное багрянец. ШАXРУ ВЫДАЕТ ВИС ЗА ВИРУ Шахру, увидев эту красоту, Что и цветник затмила бы в цвету, Сказала: "Станом, разумом, лицом Пускай творенья станешь ты венцом! Я -- госпожа, отец твой -- царь и воин. Так кто же здесь в стране тебя достоин? Кого твоим супругом назову? Где в мире для тебя найду главу? Все страны обойдем из града в град, -- Тебя достоин лишь Виру, твой брат. Ты стань ему четою и женою, -- Возрадуемся мы, как мир весною. Ты брату улыбнись, как жениху, -- И в дочери я обрету сноху. Виру красив, как солнце, дня светило, А Вис Венеру прелестью затмила. Награда будет всем моим трудам: Достойному достойную отдам!" Вис покраснела от стыда, едва Шахру произнесла свои слова. Желание в ее душе зажглось, Согласье из молчанья родилось. Ни да, ни нет ответить не посмела: Страсть к брату обожгла и дух и тело. Но было радостным сиянье глаз: Она любовь познала в первый раз. Ланиты заалели, как вино, Что сумраком кудрей осенено. Молчала дочь, но догадалась мать, Что брату Вис женой согласна стать. И опытом и возрастом богата Была Шахру: ведь и она когда-то Впервые вспыхнула во цвете лет, И был молчанием ее ответ. Поняв, что Вис от страсти расцвела, Тотчас же звездочетов созвала, Спросила: "Каково небес веленье? В них противленье иль благоволенье? К добру ли сочетание светил? Что свет Сатурна детям возвестил? Брат и сестра вступить ли в брак должны? Получше нет ли мужа для жены?" И звездочеты, мудрые провидцы, Исследовали звездные таблицы, По знакам на небесных письменах Они избрали месяц Азармах: Вращение светил обозначало, Что месяц Азармах -- весны начало. Вот наступило нужное число. Вот шесть часов от вечера прошло. Шахру явилась, царственно светла, И дочь и сына за руку взяла, У бога попросила благодати, Осыпав дивов тысячью проклятий, -- Да охраняют ангелы и бог Молодоженов от мирских тревог. Затем сказала детям дорогим: "Да будьте счастьем счастливы благим. Излишня роскошь на таком пиру, Когда за брата выдают сестру. Не нужен жрец и не нужна печать, Да и свидетелей не надо звать: Бог засвидетельствует ваш обряд, Луна и солнце вас благословят." Соединила руки молодых, Благословила двух детей своих: "Да будет ваша радость бесконечна, А каждое деянье -- человечно. Любите вы друг друга беспорочно, Пусть бракосочетанье будет прочно, И пусть единство мужа и жены Единством станет солнца и луны." 3АРД ПРИБЫВАЕТ К ШАХРУ КАК ПОСОЛ В том деле, что удач не предвещало, Плохой конец заметен был сначала. О том, что непогода будет днем, С утра по разным признакам поймем. Уже зимою нам ясна примета, Что засухою разразится лето. Нам сразу же являет ствол кривой, Что древо не оденется листвой. Поймем, взглянув на ветвь весной холодной, Что эта ветвь останется бесплодной, А по изгибу лука мы поймем, Что полетит стрела кривым путем. Вот так же этот брак сулил несчастье, И вместе с ним обрушились напасти. Едва Шахру соединила свято Две трепетных руки сестры и брата, Едва, в предвестье неги и услад, Был на айване совершен обряд, -- Со стороны реки на светлый день Упало облако, ночная тень. То облако вдруг стало черной тучей, -- Так среди гор клубится прах летучий. Но то не тучу поднял черный прах, -- То витязь на коне скакал в горах. На скакуне сидел он вороном, -- И так же темен был наряд на нем. Плащ, сапоги, и пояс, и чалма На всаднике чернели, как сурьма, А паланкин с навесом и попоной Синел фиалкою, в реке рожденной. Такой примчался всадник в эту пору. Он звался Зардом, походил на гору, -- Советник шаха, и посол, и брат. Как лилия, синел его наряд. Глаза -- рубины, красные от пыли, Морщины гнева лоб избороздили. Он был похож на льва, что ждет добычи, На волка, что почуял запах дичи. Посланье шаха он держал в руках, Душистой амброй путь его пропах: Ведь начертали за строкой строку На амброю пропитанном шелку. Бежали сладкие слова, блистая, Внизу -- печать и подпись золотая. К дворцу Виру примчавшись поутру, Зард спешился, приблизился к Шахру, Предстал он с извиненьем и поклоном: "Я прибыл за ответом благосклонным. Царь приказал, -- а для меня сегодня Приказ царя, как заповедь господня, -- Царь приказал, чтоб я пустился в путь, Ни разу не помыслив отдохнуть, Чтоб я помчался, вихрь напоминая, Чтоб от меня отстала пыль сквозная, Чтоб ночью был стремителен и днем, Чтоб ни на миг не насладился сном, Чтоб сразу же вернулся в Мерв с дороги, Чтоб не дремал мой конь крылатоногий, -- Пускай седло я ложем изберу, Покуда не предстанет мне Шахру, Чтоб от царицы я ответ доставил, Чтоб тут же в Мерв бразды коня направил." Затем сказал: "Приветы шлет Мубад Тебе, кто озарила райский сад." Шахру он славословит, говоря: "Прими привет от зятя и царя. Да будут счастьем дни твои полны В делах венца, престола и страны." Всем передал он благопожеланье, Вручил Шахру державное посланье. Прочтя письмо, что ей привез посол, Шахру увязла, как в грязи осел. Слова властителя дышали жаром: Напомнил царь о договоре старом! Вначале шаханшах восславил бога, Который судит правильно и строго: "Его законы в двух мирах ясны, Ни в чем он не допустит кривизны. Он правдою украсил мир и спас, Такой же правды требует от нас. Победой награждает он того, Кто борется за правды торжество. Всех прав ценнее в мире право правды, Вовек не потускнеет слава правды! Мне только правда от тебя нужна, И ты сама творить ее должна. Ты помнишь, мы с тобой в союз вступили, Рукопожатьем договор скрепили, Нас дружбы и любви связала связь, Поклялся я, и ты мне поклялась, -- Так вспомни клятву дружбы и любви, Будь справедлива, правду прояви! Ты дочь мне обещала в договоре, Которую и родила ты вскоре. Поскольку я -- твой венценосный зять, Мне дочь твоя -- как божья благодать. Ты родила, когда вступила в старость, Чтоб мне, счастливцу, дочь твоя досталась. Ее рожденью несказанно рад, Я нищим роздал множество наград, Затем, что в боге я нашел опору: Содействовал всевышний договору. Сейчас я не хочу, стремясь к отраде, Чтоб ту луну держали в Махабаде. Там юноши и старики развратны, Им наслажденья похоти приятны. Мужчины -- сластолюбцы, волокиты, Пороками своими знамениты. Они склоняют жен ко лжи, к измене, Они хотят запретных наслаждений. Опасны женщине такие люди: Любая среди них погрязнет в блуде! Ведь женщина слаба, мягкосердечна, Подвержена греху, пуста, беспечна. Она отдаться первому готова, Кто ей нашепчет ласковое слово. Пускай умна, блюдет свой дом и честь, -- А сладко слушать ей мужскую лесть! Попробуй женщине сказать любой: -- Луна и солнце меркнут пред тобой, Люблю тебя, я у тебя во власти, Готов я душу разорвать на части, И днем и ночью я мечусь от боли, Я обезумел, я лишился воли. Погибну, ибо жребий мой тяжел: Живу, пока держусь за твой подол! Приди ко мне и утоли мой голод: Томлюсь я как и ты, как ты, я молод! Будь эта непорочная жена Верна супругу, с разумом дружна, -- А наслаждается такой отравой И сразу расстается с доброй славой. Я знаю: дочь твоя чужда порока, Но за нее волнуюсь я глубоко. От искушений ты избавь ее, Из Махабада в Мерв отправь ее! Не думай о приданом: не казна, А милая супруга мне нужна! Я так богат, что жемчуг мне не нужен: Мне дочь твоя дороже всех жемчужин! Я буду баловать ее всечасно, И станет ей моя казна подвластна. К ее ногам я брошу всю державу, Что ей по нраву -- будет мне по нраву. Тебе я столько ценных дам наград, Что золотом заполнишь целый град. Ты радость обретешь, прогонишь страх, Я за тобой оставлю землю Мах. Виру как сыну я воздам почет: Жену из дома моего возьмет. Я так восславлю весь твой род почтенный, Что не умрет он в памяти вселенной!" Шахру, прочтя послание, сама Свернулась наподобие письма. Царица устыдилась сердцем жестким, И каменное сердце стало воском. Глаза померкли, омрачился разум, Потрясена, оцепенела разом. Казалось, что сломил ее недуг, Не видела, что делалось вокруг. Раздавлена раскаяньем, терзалась, Клятвопреступницей себе казалась. Затрепетала бедная душа, Как бы грехом тягчайшим согреша. Нарушив клятву, от стыда горя, Она боялась бога и царя. Да! Клятвопреступленье кто простит? То страх оно приносит нам, то стыд! Предчувствием беды стеснилась грудь, Не может слово молвить, ни вздохнуть. Тогда на мать, дрожащую от срама, Взглянула Вис и вопросила прямо: "Всю правду мне поведай. Что случилось? Где ум, где разум твой, скажи на милость! Как выдать замуж, совесть отвратя, Могла ты нерожденное дитя? Ты, совершив постыдное деянье, Себя же предала на осмеянье!" ВИС РАССПРАШИВАЕТ ЗАРДА И ВЫСЛУШИВАЕТ ЕГО ОТВЕТ Затем послу она сказала слово: "О, кто ты? Рода, племени какого?" Ответил тот: "Я -- приближенный шаха, Вожатый войск, не ведающий страха. Шах, отправляя воинство в поход, Мне предлагает выступить вперед, И возлагает на меня все время Трудов славнейших и тягчайших бремя, И, ни единой тайны не храня, Советов спрашивает у меня. Я обо всем осведомлен заране, Я соучастник всех его желаний. Я почитаем всей его страной, Зовусь я Зардом, конь мой -- вороной." Красавица, услышав речь посла, С насмешкою в ответ произнесла: "Пусть тот, кому ты служишь, пропадет, А с ним -- его величье и почет! Так, видно, в вашем Мерве поступают: Одну супругу двое выкупают, Чтоб увезти замужнюю жену, Чтоб чахла, непорочная, в плену! Иль наших ты не видишь пирований? Иль музыки не слышишь на айване? Иль не пришли сюда, как в сад пригожий, Красавицы и знатные вельможи? Смотри, -- на них запястья и браслеты, Они в парчу и золото одеты. Правители сидят среди гостей, Воители из разных областей, Красавицы со всех опочивален, -- Цветы садов, чей жребий беспечален. Здесь пьют вино, здесь мускус и алоэ, Здесь праздник, здесь веселье удалое. Ты видишь ли величие дворца? Ты слышишь, как в груди стучат сердца? Сосед встречает радостно соседа, И льется задушевная беседа: "Да будет вечно счастлив этот дом, Где прелесть и богатство мы найдем, Где дочери -- невесты для царей, Где витязи -- мужья для дочерей!" Приехав к нам, увидел ты красавиц, На свадьбе ты услышал много здравиц, Теперь коня ты можешь повернуть, Пуститься, как стрела из лука, в путь. Не верь в удачу смыслу вопреки: У той удачи руки коротки! Нас письмами не запугает шах: Для нас его посланья -- пыль и прах! Помчись назад, чтоб не было заботы! Виру вернется вечером с охоты, Разгневает супруга твой приезд, -- Подальше скройся ты от наших мест! Вернись к царю царей с его письмом, Скажи ему, что беден он умом, Чтоб не питал напрасную надежду, Что в шахе мы увидели невежду. Скажи: "Настал твоей поры предел, От старости твой разум ослабел, А если бы не одряхлел твой разум, Ты б не прислал посла с таким наказом, О девушках не думал бы, постылый, Припасы ты б готовил для могилы! Мой брат и я -- прекрасная чета, А наша мать Шахру -- знатна, чиста. Я мать свою люблю, мне дорог брат, Мне не нужны ни Мерв, ни ты, Мубад! К чему мне Мерв -- чужой, немилый, дальний, Пока Виру -- в моей опочивальне! Здесь кипарис, весь в жемчугах, расцвел, -- К чему же мне бесплодный, дряхлый ствол? Лишь тот уехать хочет в край чужой, Кто дома у себя скорбит душой. Как солнце, для меня сияет мать, Я брату сердце счастлива отдать, Как молоко с вином, слились мы ныне, -- Старик Мубад к чему мне на чужбине? Скажи, зачем мне нужно, чтобы старость С цветущей молодостью сочеталась? МУБАД УЗНАЕТ, ЧТО ВИС ВЫДАНА ЗАМУЖ ЗА ВИРУ, И ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ВОЙНУ Как только Зард привез такой ответ, Лег на лицо Мубада желтый цвет, Лицо, что было, как вино, румяно, Вдруг пожелтело желтизной шафрана. Сказал бы ты, что дух ушел из тела, Душа от гнева плавилась, кипела. Как ива, он дрожал, как солнца луч, Когда, дробясь, он входит в быстрый ключ. Спросил он: "Брат, ты видел это сам? Поверил слухам иль своим глазам? Не то, что ты услышал за беседой, А то, что видел сам, ты мне поведай. Верней услышанного -- лицезренье, Сильней уверенность, чем подозренье. Но подозренье мне грозит позором, -- Скажи, что собственным ты видел взором?" Ответил брат: ты знаешь, что царю О том, что не видал -- не говорю. О том, что видел сам, -- поведал честно, Сокрыв лишь то, что стало мне известно. Как брат мне был Виру, как мать -- Шахру, Не раз обоих славил на пиру, Теперь обоих не хочу я видеть, Я стал из-за тебя их ненавидеть. К чему мне сердце, если хоть частица Любви к тебе из сердца испарится! Потребуешь, -- так перед всем дворцом Сто раз я поклянусь благим творцом: Я видел свадьбу, я тебе не вру, Но я не ел, не пил на том пиру. Тот праздник яркий, радостный, нарядный Казался мне темницей неприглядной. Он полем битвы был, а не весельем, Казался мне колодцем, подземельем. Не мог и песнопениям внимать я, -- Они в ушах звенели как проклятья! О том, что я узнал, пришел с рассказом, И знай: покорен я твоим приказам!" Известьем повторенным опечален, Мубад, казалось, был змеей ужален. Шипел, виясь, как злобная змея, Кипел, как свежего вина струя. Вельможи, что стояли справа, слева, Зубами стали скрежетать от гнева: "Шахру осмелилась нарушить слово, Жену владыки выдать за другого! Звезду, что светит шахскому двору, -- Твою жену как мог отнять Виру?" Затем сказали: "Ты потребуй, шах, Чтоб наказал злодея город Мах, Не то войска в чертог Виру, Карана Ворвутся, как от сглаза, невозбранно. Мир сглазила Шахру, но мир таков, Что сын ей станет злейшим из врагов. Не только брату не дадим сестру, Но отберем и царство у Шахру! Невесты -- женихов тогда лишатся, Владык венчанных -- города лишатся! На землю Мах, всесилен и жесток, Из тучи грянет гибели поток. Все истребится мстительной рукой, То, чем владел один, возьмет другой. Едва в ту землю вступит наша рать, -- Начнем страну громить и разорять. Повсюду будет литься кровь расплаты, Все люди будут ужасом объяты." Когда померкли для царя созвездья, Он в сердце ощутил огонь возмездья. Созвал писцов Мубад, в парчу одетый, Свои слова рассыпал, как монеты: Он жаловался на Шахру царям, Клятвопреступнице -- позор и срам! Ко всем, кто был под ним, во все концы С посланьями отправились гонцы. Оповещал властитель воевод: "Хочу на Махабад пойти в поход..." Одних он звал на помощь, а другим Велел, чтоб вышли с войском боевым -- Табаристан, Гурган и Кухистан, Хорезм, и Хорасан, и Дехистан, Синд, Хиндустан, Китай, Тибет, Туран, И Согд, и земли сопредельных стран. Бессчетные войска сошлись тогда. Скажи: настал день страшного суда. ВИРУ УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО МУБАД ПОШЕЛ НА НЕГО ВОЙНОЙ Когда ушей Виру достигла весть О том, что шах Мубад задумал месть, Что полчища со всех концов земли На славный город Мах войной пошли, -- Случилось так, что в эти дни друзья, Сановники, вельможи и князья Истахра, Хузистана, Исфагана, Азербайгана, Рея и Гиляна, Их дети, жены, чествуя Виру, Там собрались на свадебном пиру, И пребывали гости в Махабаде Полгода, светлой радуясь усладе. Услышав, что великий царь царей На них послал войска богатырей, Они отправили гонцов с приказом, Чтоб их войска сюда явились разом. Пришли бойцы, стоят -- к стене стена, Казалось, что для ратей степь тесна. Такое войско завладело степью, Что степь, сказал бы, стала горной цепью. Пришли стрелки, отважные бойцы, Возмездья справедливого творцы. Была такая сила в них жива, Что затмевала мощь слона и льва. С горы Дейлем пришедшим пешим строем И силу и величье гор присвоим! Здесь были и охотники за львами, И храбрецы с седыми головами. Стоявших впереди и позади Возглавили могучие вожди, А те, кто был на крыльях и в средине, Железной уподобились твердыне. Стоял напротив шаханшах Мубад, Чья рать шумела, как весенний сад. Здесь грозно все: уменье и число, И левое, и правое крыло. Под воинством из Мерва вся земля Ревела, как река Джейхун, бурля. Мир вздрогнул, в темном ужасе отпрянув От рева труб и грома барабанов. Пыль до неба взвилась в тревожный час, Как бы с луной таинственно шепчась. Нет, бесы поднялись на небеса, Чтоб ангелов услышать голоса! Как звезды в тучах -- воины в пыли, Казалось, дни последние пришли, Луна, казалось, вздрогнула: нежданно Низринулся поток из Хорасана. Но то не шел с небесных склонов дождь, -- То был рычащих львов, драконов дождь! Такое воинство пришло с царями, Что степью стали горы, степь -- горами. Казалось, войско сделалось рекой, Вершины гор снесет поток людской! Так, с жаждой мести в душах и в умах, Войска царя вступили в землю Мах. Сошлись две рати в этом бранном споре, Одна -- как вихрь, другая -- словно море. Остра их середина, как булат, Их крылья с двух сторон, как львы, рычат! ОПИСАНИЕ СРАЖЕНИЯ МЕЖДУ МУБАДОМ И ВИРУ Лишь на восток восточный шах пришел, Чей раб -- луна, а небосвод -- престол, Построились войска, гром барабанов Тогда раздался из обоих станов. Не барабаны грянули, а дивы, -- К возмездию послышались призывы. Заговорили трубы боевые, Чтоб мертвые сражались как живые. Был говор труб -- как первый гром весной, Он гнал весну из тишины лесной. Он был настолько страшен, что заране Весна пустилась в бегство с поля брани. Казалось, барабаны укоряли: "Эй вы, идти в сраженье не пора ли?" А голоса литавров неуемных Казались плачем плакальщиц наемных. Стонал сантур, стонал, звонкоголос, Как соловей средь виноградных лоз. Вторгался в это пенье трубный зов, -- Как бы слились стенанья двух певцов. Дух замирал, той музыке покорный, От изумления вопили горны. Казалось, над владельцем хохотал В его руке сверкающий кинжал. Кольчужные ряды па поле брани Напоминали гору в океане. Здесь пешие -- как чудища в пучине, А всадники -- как барсы на вершине. Такой восторг объял их в бранной сече, Что каждый воин был как сумасшедший. Воителей с безумными глазами Не устрашали ни вода, ни пламя, Ни острый меч, ни лук, ни булава, Ни рев слона и ни рычанье льва. Здесь воины вступали в бой кровавый, Готовы умереть во имя славы. Им страх не смерть внушала, а позор, Бесславия суровый приговор. Поля войны лесною стали чащей, Где каждый воин -- словно зверь рычащий. На поле битвы стяги -- словно лес, Парча сверкает, словно свет небес, А на знаменах ратей и дружин -- Симург, орел, и сокол, и павлин. Со львом и соколом трепещет стяг, -- Скажи: то сокол держит льва в когтях. От ног слонов и от копыт коней Выскакивают искры из камней. Взметнулась пыль, крича: "Посторонись!" -- И падает с высот небесных вниз. Для пыли места нет осесть на суше, Она забила рты, глаза и уши И превратила юных -- в седовласых, А вороных коней -- в светло-саврасых. С трусливым храброго не спутать ныне: Отважный -- радостен, а трус -- в унынье. У трусов лица желты, как динар, А лица смельчаков горят, как жар. Два воинства теперь сошлись вплотную И ощутили ярость боевую. Скажи: столкнулись на земле степной Железная гора с горой стальной. У этих войск -- пернатые послы: Ты видишь перья пики и стрелы? Летят послы над полем, блещут, свищут, Они дорогу только к сердцу ищут. Смотри: послы в какой ни вступят дом, -- Живое гибнет сразу в доме том. Так был ужасен этот гул военный, Что мнилось: наступает смерть вселенной. Брат ненавидел брата зло и яро, Лишь веря в силу своего удара, Лишь на свою сноровку уповая, Лишь правоту кинжала признавая. Кто жаждал, чтобы кровь лилась ручьем, Тот правосудье совершал мечом. Да, сеятелем сделалась война, В сердцах посеяв злобы семена. Погасла мысль, умолкло красноречье, Жестоким стало сердце человечье. Никто не слушал мирных голосов, -- Лишь барабана гром и трубный зов. То перед панцирем сверкал кинжал, То грозный меч бойцу глаза смежал, То в грудь копье впивалось, точно страсть, То меч, как мысль, стремился в мозг попасть. Да, твердо знал булат, убить спеша, Где в теле помещается душа! Путем, которым в плоть входила сталь, Душа из плоти улетала вдаль! Расцвел, как р