и в союзы вступать и взаимно оказывать помощь. Как появились певцы, воспевавшие века деянья; 1445 А незадолго пред тем изобретены были и буквы. Вот отчего мы о том, что до этого было, не знаем Иначе, как по следам, истолкованным разумом нашим. Судостроенье, полей обработка, дороги и стены, Платье, оружье, права, а также и все остальные 1450 Жизни удобства и все, что способно доставить усладу: Живопись, песни, стихи, ваянье искусное статуй - Все это людям нужда указала, и разум пытливый Этому их научил в движенье вперед постепенном. Так изобретенья все понемногу наружу выводит 1455 Время, а разум людской доводит до полного блеска. Видели ведь, что одна из другой развиваются мысли, И мастерство, наконец, их доводит до высших пределов. [Описание страшной эпидемии в Афинах в V в. до н. э. Сравнение с описанием этой эпидемии у греческого историка Фукидида показывает, что Лукреций, желая оказать эмоциональное воздействие на читателя, патетически преувеличивает, дополняет, сгущает краски картины. См. анализ Я. М. Боровского в статье "Лукреций и Фукидид" в книге: Лукреций, О природе вещей, т. II, изд. Академии наук СССР, 1947.] Этого рода болезнь и дыханье горячее смерти В кладбище некогда все обратили Кекроповы земли {*}, {* Т. е. Аттику; Кекроп - древнейший мифический царь в Атике.} 1140 Жителей город лишив и пустынными улицы сделав. Ибо, в глубинах Египта родясь и выйдя оттуда, Долгий по воздуху путь совершив и по водным равнинам, Пал этот мор, наконец, на все Пандионово племя {*}, {* Т. е. на афинян; Пандион - мифический афинский царь.} И на болезнь и на смерть повальную всех обрекая. 1145 Прежде всего голова гореть начинала от жара, И воспалялись глаза, принимая багровый оттенок; Следом за этим гортань, чернея глубоко, сочилась Кровью, и голоса путь зажимали преградою язвы; Мысли глашатай - язык затекал изверженной кровью, 1150 Слабый от боли, в движенье тяжелый, шершавый на ощупь, Дальше, когда, сквозь гортань накопляясь в груди, проникала Сила болезни затем и в самое сердце больного, То, расшатавшись, тогда колебалися жизни устои. Вместе с дыханием рот испускал отвратительный запах, 1155 Тот же, какой издает, загнивая, смердящая падаль. Силы духовные тут ослаблялись, и тело томилось, Ослабевая совсем у самого смерти порога. И безысходной тоской нестерпимые эти страданья Сопровождались всегда, сочетаясь с мучительным стоном. 1160 Часто и ночью и днем непрерывные схватки икоты Мышцы и члены больных постоянно сводили и, корча, Их, истомленных уже, донимали, вконец изнуряя. Но ни на ком бы не мог ты заметить, чтоб жаром чрезмерным Кожа горела больных на наружной поверхности тела; 1165 Нет, представлялась она скорей тепловатой на ощупь; Точно ожогами, все покрывалось тело при этом Язвами, как при священном огне, обнимающем члены; Внутренность вся между тем до мозга костей распалялась, Весь распалялся живот, пламенея, как горн раскаленный. 1170 Даже и легкая ткань и одежды тончайшие были Людям несносны; они лишь прохлады и ветра искали. В волны холодные рек бросались иные нагими, Чтобы водой освежить свое воспаленное тело. Многие вниз головой низвергались в глубины колодцев, 1175 К ним припадая и рты разинув, над ними склонялись: В воду кидаться влекла неуемная, жгучая жажда; Даже и дождь проливной представлялся им жалкой росою. И передышки болезнь не давала совсем. В изнуренье Люди лежали. Врачи бормотали, от страха немея, 1180 Видя всегда пред собой блуждавший, широко открытый Взгляд воспаленных очей, не знавших ни сна, ни покоя. Много еще и других появлялось признаков смерти: Путались мысли, и ум от унынья и страха мешался, Хмурились брови, лицо становилось свирепым и диким, Слух раздражен был, и шум раздавался в ушах, не смолкая, Делалось частым дыханье и то затяжным или редким, Шея покрыта была лоснящейся влагою пота, В жидких и скудных плевках соленая, цвета шафрана, С хриплым кашлем слюна с трудом выделялась из горла. 1190 Мышцы сводило в руках, и члены тряслись и дрожали, И, начиная от ног, подыматься все выше и выше Холод не медлил. Затем, с наступленьем последнего часа, Ноздри сжимались, и нос, заостряясь в конце, становился Тонким, впадали глаза и виски, холодея твердели 1195 Губы, разинут был рот и натянута лобная кожа. Без промедленья потом коченели отмершие члены. Вместе с восьмою зарей блестящего солнца обычно Иль на девятый восход его светоча жизнь прекращалась. Если же кто избегал почему-нибудь смертной кончины, 1200 То в изнуренье от язв отвратительных, в черном поносе, Все же впоследствии он становился добычею смерти. Часто еще из ноздрей заложенных шла изобильно Кровь гнилая, причем голова нестерпимо болела: Таял тогда человек, теряя последние силы. 1205 Если ж спасались и тут от острого кровотеченья Гнойного, все же болезнь уходила в суставы и жилы, Даже спускаясь к самим детородным частям человека. Тяжко иные боясь очутиться у смерти порога, Жизнь сохраняли себе отсечением члена мужского; 1210 Также встречались порой и такие, что жить продолжали, Хоть и без рук и без ног, а иные лишались и зренья. Вот до чего доводил отчаянный страх перед смертью! И постигало иных такое забвенье событий Прошлых, что сами себя узнать они были не в силах. 1215 Много хотя на земле, землей непокрытых, валялось Трупов на трупах тогда, но пернатых и хищников стаи Все же шарахались прочь, убегая от острого смрада, Или, отведав, тотчас в предсмертных мученьях томились. Впрочем, в те страшные дни ни из птиц ни одна не решалась 1220 Вовсе туда прилетать, ни свирепые дикие звери Не покидали лесов. Большинство, от болезни страдая, Околевало тогда. И верная песья порода Прежде всего издыхала на улицах в тяжких мученьях: Жизнь исторгалась из тел смертоносною силою мора. 1225 Верных, пригодных для всех одинаково, средств не имелось. То, что давало одним возможность живительный воздух Полною грудью вдыхать и взирать на небесные выси, Гибельно было другим и на верную смерть обрекало. Тут всего больше одно сокрушения было достойно И тяжело - это то, что как только кто-нибудь видел, 1230 Что он и сам захворал, то, как на смерть уже обреченный, Падая духом, лежал с глубоким унынием в сердце И, ожидая конца, он на месте с душой расставался. Правда, с одних на других, ни на миг не давая покоя, Шла и валила людей ненасытной болезни зараза, Как густорунных овец и племя быков круторогих. Это и делало то, что росла за могилой могила. Ибо и тот, кто бежал посещенья родных заболевших, Вскоре платился и сам за свою непомерную жадность 1240 К жизни и смерти боязнь злополучной, позорною смертью Помощи всякой лишен, небрежением общим казнимый. Тот же, кто помощь своим подавал, погибал от заразы И от трудов, что нести заставляли и совесть и также Голос умильный больных, прерываемый жалобным стоном. Эта кончина была уделом достойных и лучших. Наспех несли хоронить без проводов множество трупов И зарывали скорей, как попало, их бренные кости, Не соблюдая совсем благочестных обычаев предков: 1247 Наперебой торопясь с погребеньем родных, где придется, 1250 В изнеможенье от слез и печали домой возвращались. После же добрая часть не вставала с постели от горя. И не нашелся б никто в это страшное время, кого бы Не поразила иль смерть, иль болезнь, иль печаль по умершим. Ни волопас, ни пастух уже стад не пасли, да и пахарь Твердой рукой ни один не работал изогнутым плугом: Занемогли и они. И скучившись в хижинах тесных, Обречены были все на смерть нищетой и болезнью. На бездыханных сынах бездыханных родителей трупы Видно бывало порой, а равно и лежащих на трупах 1260 Их матерей и отцов - детей, расстававшихся с жизнью. Да и немало беды понаделало то, что скопилось В городе много селян, уходивших с полей, отовсюду С разных сторон притекавших в него зараженной толпою, Площади все и дома переполнены были, и, тесно Скучившись вместе, народ погибал от повального мора. Много на улице тел валялось: томимые жаждой, Люди к фонтанам воды подползали и падали тут же, Ибо дыханье у них ненасытная жажда спирала. Да и по людным местам и дорогам ты мог бы увидеть Многое множество тел изможденных людей полумертвых; Пакостью смрадною все и рубищем рваным покрыты, 1270 Гибли они от парши - не люди, а кожа до кости: Гнусные язвы и грязь уже заживо их хоронили, - Капища все, наконец, святые богов бездыханной Грудою тел переполнила смерть, и завалены всюду Трупами доверху все небожителей храмы стояли 1275 Там, где пришельцев толпы призревали служители храмов. Ни почитанье богов, ни веления их в это время Не соблюдались уже: отчаянье все ниспровергло. И позабыт был обряд похорон, по которому раньше В городе этом народ совершал погребенья издревле. 1280 Все трепетали тогда в смятении полном, и каждый В мрачном унынье своих мертвецов хоронил как придется. Спешка и с ней нищета к делам побуждали ужасным: Так, на чужие костры, для других возведенные трупов, Единокровных своих возлагали с неистовым криком 1285 И подносили огонь, готовые лучше погибнуть В кровопролитной борьбе, чем с телами родными расстаться.