вив, с престола встает и, покрытая облаком бурым, Входит в Семелин покой; облака удалила не раньше, 275 Нежель старушечий вид приняла, виски посребрила, Коже глубоких морщин придала и дрожащей походкой С телом согбенным пошла; старушечьим сделала голос, Ей Бероеей представ, эпидаврской кормилицей девы; Речь завела, и лишь только дошли, пробеседовав долго, 280 И до Юпитера, вздох издала и молвит: "Желала б, Чтоб он Юпитером был, да всего опасаюсь; иные, Имя присвоив богов, проникали в стыдливые спальни. Мало Юпитером быть. Пускай он докажет любовью, Что он Юпитер и впрямь. Проси; чтобы, в полном величье 285 Как он Юноной бывал в небесах обнимаем, таким же Пусть обнимает тебя, предпослав и величия знаки". Речью Юнона такой дочь Кадма, не знавшую сути, Учит, - и просит уж та, чтобы дар он любой обещал ей. Бог, - "Выбирай! - говорит, - ни в чем не получишь отказа, 290 Да чтоб уверилась ты, божеств подземного Стикса Я призываю, - а он и богам божество и острастка". Рада своей же беде, от милого горя не чая, Дерзости" - так говорит Семела: "Каким обнимает В небе Юнона тебя, приступая к союзу Венеры, 295 Мне ты отдайся таким!" Хотел он уста говорящей Сжать, но успело уже торопливое вылететь слово. Он застонал, но вернуть нельзя уже было желанья, Ни заклинаний его; потому-то печальнейшим с неба Высшего бог низошел, за ликом своим увлекая 300 Скопища туч грозовых, к ним добавил он молнии, ливни, С ветром в смешенье, и гром, и перун, неизбежно разящий. Сколько возможно, свою он уменьшить пытается силу: Вооружился огнем не тем, которым Тифея Сбросил сторукого: в том уж слишком лютости много! 305 Легче молния есть, которой десница Циклопов Меньше огня придала, свирепости меньше и гнева; Боги "оружьем вторым" ее называют; лишь с ней он Входит в Агенора дом; но тело земное небесных Бурь снести не могло и сгорело от брачного дара, 310 А недоношенный плод, из лона матери вырван, Был в отцовскую вшит - коль это достойно доверья - Ляжку, и должный там срок, как во чреве у матери, пробыл. Ино тайно с пелен воспитывать стала младенца, - Тетка, Семелы сестра; потом нисейские нимфы 315 Приняли и молоком, в пещерах укрыв, воспоили. Волей судьбы на земле так дело и шло, безопасно Скрыта была колыбель два раза рожденного Вакха. Нектаром, - память гласит, - меж тем Юпитер упившись, Бремя забот отложив, со своею Юноною праздной 320 Тешился вольно и ей говорил: "Наслаждение ваше, Женское, слаще того, что нам, мужам, достается". Та отрицает. И вот захотели, чтоб мудрый Тиресий Высказал мненье свое: он любовь знал и ту и другую. Ибо в зеленом лесу однажды он телом огромных 325 Совокупившихся змей поразил ударом дубины. И из мужчины вдруг став - удивительно! - женщиной, целых Семь так прожил он лет; на восьмое же, снова увидев Змей тех самых, сказал: "Коль ваши так мощны укусы, Что пострадавший от них превращается в новую форму, 330 Вас я опять поражу!" И лишь их он ударил, как прежний Вид возвращен был ему, и принял он образ врожденный. Этот Тиресий, судьей привлеченный к шутливому спору, Дал подтверждена словам Юпитера. Дочь же Сатурна, Как говорят, огорчилась сильней, чем стоило дело, 335 И наказала судью - очей нескончаемой ночью. А всемогущий отец, - затем, что свершенного богом Не уничтожит и бог, - ему за лишение света Ведать грядущее дал, облегчив наказанье почетом. После, прославлен молвой широко, в городах аонийских 340 Безукоризненно он отвечал на вопросы народу. Опыт доверья и слов пророческих первой случилось Лириопее узнать голубой, которую обнял Гибким теченьем Кефис и, замкнув ее в воды, насилье Ей учинил. Понесла красавица и разродилась 345 Милым ребенком, что был любви и тогда уж достоин; Мальчика звали Нарцисс. Когда про него воспросили, Много ль он лет проживет и познает ли долгую старость, Молвил правдивый пророк: "Коль сам он себя не увидит". Долго казалось пустым прорицанье; его разъяснила 350 Отрока гибель и род его смерти и новшество страсти. Вот к пятнадцати год прибавить мог уж Кефнсий, Сразу и мальчиком он и юношей мог почитаться. Юноши часто его и девушки часто желали. Гордость большая была, однако, под внешностью нежной, - 355 Юноши вовсе его не касались и девушки вовсе. Видела, как загонял он трепетных в сети оленей, Звонкая нимфа, - она на слова не могла не ответить, Но не умела начать, - отраженно звучащая Эхо. Плотью Эхо была, не голосом только; однако 360 Так же болтливой уста служили, как служат и ныне, - Крайние только слова повторять из многих умела, То была месть Юноны: едва лишь богиня пыталась Нимф застигнуть, в горах с Юпитером часто лежавших, Бдительна, Эхо ее отвлекала предлинною речью, - 365 Те ж успевали бежать. Сатурния, это постигнув, - "Твой, - сказала, - язык, которым меня ты проводишь, Власть потеряет свою, и голос твой станет короток". Делом скрепила слова: теперь она только и может, Что удвоять голоса, повторяя лишь то, что услышит. 370 Вот Нарцисса она, бродящего в чаще пустынной, Видит, и вот уж зажглась, и за юношей следует тайно, Следует тайно за ним и пылает, к огню приближаясь, - Так бывает, когда, горячею облиты серой, Факелов смольных концы принимают огонь поднесенный. 375 О, как желала не раз приступить к нему с ласковой речью! Нежных прибавить и просьб! Но препятствием стала природа, Не позволяет начать; но - это дано ей! - готова Звуков сама ожидать, чтоб словом на слово ответить. Мальчик, отбившись меж тем от сонмища спутников верных, 380 Крикнул: "Здесь кто-нибудь есть?" И, - "Есть!" - ответила Эхо. Он изумился, кругом глазами обводит и громким Голосом кличет: "Сюда!" И зовет зовущего нимфа. Он огляделся и вновь, никого не приметя, - "Зачем ты, - Молвит, - бежишь?" И в ответ сам столько же слов получает. 385 Он же настойчив, и вновь, обманутый звуком ответов, - "Здесь мы сойдемся!" - кричит, и, охотней всего откликаясь Этому зову его, - "Сойдемся!" - ответствует Эхо. Собственным нимфа словам покорна и, выйдя из леса, Вот уж руками обнять стремится желанную шею. 390 Он убегает, кричит: "От объятий удерживай руки! Лучше на месте умру, чем тебе на утеху достанусь!" Та же в ответ лишь одно: "Тебе на утеху достанусь!" После, отвергнута им, в лесах затаилась, листвою Скрыла лицо от стыда и в пещерах живет одиноко. 395 Все же осталась любовь и в мученьях растет от обиды. От постоянных забот истощается бедное тело; Кожу стянула у ней худоба, телесные соки В воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости. Голос живет: говорят, что кости каменьями стали. 400 Скрылась в лесу, и никто на горах уж ее не встречает, Слышат же все; лишь звук живым у нее сохранился. Так он ее и других, водой и горами рожденных Нимф, насмехаясь, отверг, как раньше мужей домоганья. Каждый, отринутый им, к небесам протягивал руки: 405 "Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!" Молвили все, - и вняла справедливым Рамнузия просьбам. Чистый ручей протекал, серебрящийся светлой струею, - Не прикасались к нему пастухи, ни козы с нагорных Пастбищ, ни скот никакой, никакая его не смущала 410 Птица лесная, ни зверь, ни упавшая с дерева ветка. Вкруг зеленела трава, соседней вспоенная влагой; Лес же густой не давал водоему от солнца нагреться. Там, от охоты устав и от зноя, прилег утомленный Мальчик, места красой и потоком туда привлеченный; 415 Жажду хотел утолить, но жажда возникла другая! Воду он пьет, а меж тем - захвачен лица красотою. Любит без плоти мечту и призрак за плоть принимает. Сам он собой поражен, над водою застыл неподвижен, Юным похожий лицом на изваянный мрамор паросский. 420 Лежа, глядит он на очи свои, - созвездье двойное, - Вакха достойные зрит, Аполлона достойные кудри; Щеки, без пуха еще, и шею кости слоновой, Прелесть губ и в лице с белоснежностью слитый румянец. Всем изумляется он, что и впрямь изумленья достойно. 425 Жаждет безумный себя, хвалимый, он же хвалящий, Рвется желаньем к себе, зажигает и сам пламенеет. Сколько лукавой струе он обманчивых дал поцелуев! Сколько, желая обнять в струях им зримую шею, Руки в ручей погружал, но себя не улавливал в водах! 430 Что увидал - не поймет, но к тому, что увидел, пылает; Юношу снова обман возбуждает и вводит в ошибку. Легковерный, зачем хватаешь ты призрак бегучий? Жаждешь того, чего нет; отвернись - и любимое сгинет. Тень, которую зришь, - отраженный лишь образ, и только. 435 В ней - ничего своего: с тобою пришла, пребывает, Вместе с тобой и уйдет, если только уйти ты способен. Но ни охота к еде, ни желанье покоя не могут С места его оторвать: на густой мураве распростершись, Взором несытым смотреть продолжает на лживый он образ, 440 Сам от своих погибает очей. И, слегка приподнявшись, Руки с мольбой протянув к окружающим темным дубравам, - "Кто, о дубравы, - сказал, - увы, так жестоко влюблялся? Вам то известно; не раз любви вы служили приютом. Ежели столько веков бытие продолжается ваше, - 445 В жизни припомните ль вы, чтоб чах так сильно влюбленный? Вижу я то, что люблю; но то, что люблю я и вижу, - Тем обладать не могу: заблужденье владеет влюбленным. Чтобы страдал я сильней, меж нами нет страшного моря, Нет ни дороги, ни гор, ни стен с запертыми вратами. 450 Струйка препятствует нам - и сам он отдаться желает! Сколько бы раз я уста ни протягивал к водам прозрачным, Столько же раз он ко мне с поцелуем стремится ответным. Словно коснешься сейчас... Препятствует любящим малость. Кто бы ты ни был, - ко мне! Что мучаешь, мальчик бесценный? 455 Милый, уходишь куда? Не таков я красой и годами, Чтобы меня избегать, и в меня ведь влюбляются нимфы. Некую ты мне надежду сулишь лицом дружелюбным, Руки к тебе протяну, и твои - протянуты тоже. Я улыбаюсь, - и ты; не раз примечал я и слезы, 460 Ежели плакал я сам; на поклон отвечал ты поклоном И, как могу я судить по движениям этих прелестных Губ, произносишь слова, но до слуха они не доводят. Он - это я! Понимаю. Меня обмануло обличье! Страстью горю я к себе, поощряю пылать - и пылаю. 465 Что же? Мне зова ли ждать? Иль звать? Но звать мне кого же? Все, чего жажду, - со мной. От богатства я стал неимущим. О, если только бы мог я с собственным телом расстаться! Странная воля любви, - чтоб любимое было далеко! Силы страданье уже отнимает, немного осталось 470 Времени жизни моей, погасаю я в возрасте раннем. Не тяжела мне и смерть: умерев, от страданий избавлюсь. Тот же, кого я избрал, да будет меня долговечней! Ныне слиянны в одно, с душой умрем мы единой". Молвил и к образу вновь безрассудный вернулся тому же. 475 И замутил слезами струю, и образ неясен Стал в колебанье волны. И увидев, что тот исчезает, - "Ты убегаешь? Постой! Жестокий! Влюбленного друга Не покидай! - он вскричал. - До чего не дано мне касаться, Стану хотя б созерцать, свой пыл несчастный питая!" 480 Так горевал и, одежду раскрыв у верхнего края, Мраморно-белыми стал в грудь голую бить он руками. И под ударами грудь подернулась злостью тонкой. Словно у яблок, когда с одной стороны они белы, Но заалели с другой, или как на кистях разноцветных 485 У виноградин, еще не созрелых, с багряным оттенком. Только увидел он грудь, отраженную влагой текучей, Дольше не мог утерпеть; как тает на пламени легком Желтый воск иль туман поутру под действием солнца Знойного, так же и он, истощаем своею любовью, 490 Чахнет и тайным огнем сжигается мало-помалу. Красок в нем более нет, уж нет с белизною румянца, Бодрости нет, ни сил, всего, что, бывало, пленяло. Тела не стало его, которого Эхо любила, Видя все это, она, хоть и будучи в гневе и помня, 495 Сжалилась; лишь говорил несчастный мальчик: "Увы мне!" - Вторила тотчас она, на слова отзываясь: "Увы мне!" Если же он начинал ломать в отчаянье руки, Звуком таким же она отвечала унылому звуку, Вот что молвил в конце неизменно глядевшийся в воду: 500 "Мальчик, напрасно, увы, мне желанный!" И слов возвратила Столько же; и на "прости!" - "прости!" ответила Эхо. Долго лежал он, к траве головою приникнув усталой; Смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались. Даже и после - уже в обиталище принят Аида - 505 В воды он Стикса смотрел на себя. Сестрицы-наяды С плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату. Плакали нимфы дерев - и плачущим вторила Эхо. И уж носилки, костер и факелы приготовляли, - Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный 510 Ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками. Весть о том принесла пророку в градах ахейских Должную славу; греметь прорицателя начало имя. Сын Эхиона один меж всеми его отвергает - Вышних презритель, Пенфей, и смеется над вещею речью 515 Старца, корит темнотой, злополучным лишением света; Он же, тряхнув головой, на которой белели седины, - "Сколь бы счастливым ты был, когда бы от этого зренья Был отрешен, - говорит, - и не видел вакхических таинств! Ибо наступит тот день, - и пророчу, что он недалеко, - 520 День, когда юный придет - потомство Семелино - Либер. Если его ты почтить храмовым не захочешь служеньем, В тысяче будешь ты мест разбросан, растерзанный; кровью Ты осквернишь и леса, и мать, и сестер материнских. Сбудется! Ты божеству не окажешь почета, меня же 525 В этих потемках моих поистине зрячим признаешь". Но говорившего так вон выгнал сын Эхиона. Подтверждены словеса, исполняются речи пророка. Либер пришел, и шумят ликованием праздничным села. Толпы бегут, собрались мужчины, матери, жены, 530 Весь поспешает народ к неведомым таинствам бога. "Змеерожденные! Что за безумье, о Марсово племя, Вам устрашило умы? - Пенфей закричал. - Неужели Меди удары о медь, дуда роговая, - волшебный Этот столь мощен обман, что вас, которым не страшны 535 Меч боевой, ни труба, ни строи, сомкнувшие копья, Женские возгласы вдруг и безумие толп непристойных И возбужденных вином и тимпан пустозвонный осилят? Старцы, как вам не дивиться? Приплыв по широкому морю, В этих местах вы восставили Тир и бежавших пенатов, - 540 Сдаться ль готовы теперь без боя? Вам, возрастом крепче, я Юноши, ровни мои, которым не тирс, а оружье Должно держать и щитом, не листвой, прикрываться пристало? Не забывайте, молю, от какого вы созданы корня! И да исполнит вас дух родителя змея, который 545 Многих один погубил! Он за озеро только вступился И за источник, а вы победите для собственной славы! Храбрых тот умертвил, вы неженок прочь прогоните! Честь удержите отцов! Но если судьба воспретила Долее Фивам стоять, так воины пусть и тараны 550 Стены разрушат у них под грохот огня и железа! Были б несчастными мы без вины; оплакивать жребий Мы бы могли - не скрывать; не постыдными были бы слезы. Ныне под власть подпадут безоружного мальчика Фивы, Кто на войне не бывал, не знаком ни с мечом, ни с боями, 555 Сила которого вся в волосах, пропитанных миррой, В гибких венках, в багреце да в узорах одежд златотканых, Если отступитесь вы, его я заставлю признаться Вмиг, что себе он отца сочинил и что таинства ложны. Духа достало ж царю Акризию в Аргосе - бога 560 Ложного не признавать и замкнуть перед Вакхом ворота! Или пришлец устрашит Пенфея и целые Фивы? Живо ступайте, - велит он рабам, - ступайте, в оковах Приволоките вождя! Приказ мой исполнить немедля!" Дед, Атамант и толпа остальных домочадцев напрасно 565 Увещевают его, воспрепятствовать делу стараясь. Он от советов лишь злей; раздражается, будучи сдержан, Бешеный пыл растет; во вред ему были препоны. Видывал я, как поток, которого путь беспрепятствен, Вниз по наклону бежит спокойно, с умеренным шумом. 570 Если ж завалами скал иль стволами бывал он задержан, Пенился он и кипел и сильней свирепел от преграды. Вот возвратились в крови, на вопрос же: "Где Вакх?" - господину Дали посланцы ответ, что они и не видели Вакха. "Все же прислужник один, - сказали, - и таинств участник 575 Пойман". При этих словах выводят за спину руки - Мужа, - что к Вакху ушел вослед из Тирренского края. Глянул Пенфей на него очами, которые страшны Стали от гнева; меж тем отложить не желал он расправы, - "Ты, что погибнешь сейчас, - сказал, - и другим назиданье 580 Гибелью дашь, - объяви мне свое и родителей имя, Родину и почему соучаствуешь в таинствах новых?" Он же, ничуть не страшась, - "Акетом, - сказал, - именуюсь, Я из Меонии сам; а родители - званья простого. Мне не оставил отец полей, где паслись бы телята, 585 Или стада шерстоносных овец, иль иная скотина. Был мой отец бедняком; всю жизнь крючком да лесою Рыб вводил он в обман и удою тянул, трепетавших. Этим искусством он жил и его мне передал, молвив: "Ныне богатства мои, продолжатель труда и наследник, 590 Ты получай"; ничего, умирая, он мне не оставил, Кроме воды; лишь ее от отца почитаю наследством. Вскоре, чтоб мне не торчать все время на тех же утесах, Я научился корабль поворачивать, киль загибая Правой рукой; Оленской Козы дождевое созвездье, 595 Аркта, Тайгеты, Гиад в небесах различать научился. Ветров жилища узнал и пристани, годные суднам. Раз я, на Делос идя, приближался к Хиосскому краю, Вот подхожу к берегам, работая веслами справа; Прыгаю с судна легко и на влажный песок наступаю, - 600 Там и проводим мы ночь. Заря между тем заалела Ранняя. Вот я встаю и велю сотоварищам свежей Влаги принесть, указую и путь, до ключей доводящий. Сам же на холм восхожу, - узнать, что мне обещает Ветер; сзываю своих и опять на корабль возвращаюсь. 605 "Вот мы и здесь!" - Офельт говорит, из товарищей первый, Сам же добычей гордясь, на пустынном поле добытой, Мальчика брегом ведет, по наружности схожего с девой. Тот же качался, вином или сном отягченный как будто, И подвигался с трудом. На одежду смотрю, на осанку 610 И на лицо - ничего в нем не вижу, что было бы смертным. Понял я и говорю сотоварищам: "Кто из бессмертных В нем, сказать не могу, но в образе этом - бессмертный. Кто бы ты ни был, о будь к нам благ и в трудах помоги нам! Их же, молю, извини!" - "За нас прекрати ты молитвы!" - 615 Диктид кричит, что из всех проворней наверх забирался Мачт и скользил на руках по веревкам. Его одобряют И белокурый Мелант, на посу сторожащий, и Либид С Алкимедоном, затем призывающий возгласом весла Двигаться или же стать, Эпопей, побудитель отваги, 620 Так же и все; до того ослепляет их жадность к добыче. "Нет, чтоб был осквернен корабль святотатственным грузом, Не потерплю, - я сказал, - я первый права тут имею!" Вход преграждаю собой. Но меж моряками наглейший Ярости полн Ликабант, из тускского изгнанный града, 625 Карою ссылки тогда искупавший лихое убийство. Этот, пока я стоял, кулаком поразил молодецким В горло меня и как раз опрокинул бы в море, когда бы Я не застрял, хоть и чувства лишась, бечевою задержан. И в восхищенье толпа нечестивцев! Но Вакх наконец-то - 630 Ибо тот мальчик был Вакх, - как будто от крика слетела Сонность и после вина возвратились в грудь его чувства, - "Что вы? И что тут за крик? - говорит. - Какою судьбою К вам, моряки, я попал? И куда вы меня повезете?" "Страх свой откинь! - отвечает Прорей, - скажи лишь, в какой ты 635 Гавани хочешь сойти, - остановишься, где пожелаешь". Либер в ответ: "Корабля вы к Наксосу ход поверните. Там - мой дом; и земля гостей дружелюбная примет". Морем клялись лжецы и всеми богами, что будет Так, мне веля паруса наставлять на раскрашенный кузов. 640 Наксос был вправо; когда я направо наставил полотна, - "Что ты, безумец, творишь!" - Офельт говорит, про себя же Думает каждый: "Сошел ты с ума? Поворачивай влево!" Знаки одни подают, другие мне на ухо шепчут. Я обомлел. "Пусть иной, - говорю, - управление примет". 645 И отошел от руля, преступленья бежав и обмана. Все порицают меня, как один, корабельщики ропщут. Эталион между тем говорит: "Ужели же наше Счастье в тебе лишь одном?" - подходит и сам исполняет Труд мой: в другую корабль от Наксоса сторону правит. 650 И удивляется бог, и, как будто он только что понял Все их лукавство, глядит на море с гнутого носа, И, подражая слезам, - "Моряки, вы сулили не эти Мне берега, - говорит, - и просил не об этой земле я. Кары я чем заслужил? И велика ли слава, что ныне 655 Мальчика, юноши, вы одного, сговорясь, обманули?" Плакал тем временем я. Нечестивцев толпа осмеяла Слезы мои, и сильней ударяются весла о волны. Ныне же им самим, - ибо кто из богов с нами рядом, Если не он, - я клянусь, что буду рассказывать правду, 660 Невероятную пусть: неожиданно судно средь моря Остановилось, корабль как будто бы суша держала. И, изумленные, те в ударах упорствуют весел, Ставят полотна, идти при двоякой подмоге пытаясь. Весел уключины плющ оплетает, крученым изгибом 665 Вьется, уже с парусов повисают тяжелые кисти. Бог между тем, увенчав чело себе лозами в гроздьях, Сам потрясает копьем, виноградной увитым листвою. Тигры - вокруг божества: мерещатся призраки рысей, Дикие тут же легли с пятнистою шкурой пантеры. 670 Спрыгивать стали мужи, - их на то побуждало безумье Или же страх? И первым Медон плавники получает Черные; плоским он стал, и хребет у него изгибаться Начал. И молвит ему Ликабант: "В какое же чудо Ты превращаешься?" Рот между тем у сказавшего шире 675 Стал, и уж ноздри висят, и кожа в чешуйках чернеет. Либид же, оборотить упорные весла желая, Видит, что руки его короткими стали, что вовсе Даже не руки они, что верней их назвать плавниками. Кто-то руками хотел за обвитые взяться веревки, - 680 Не было более рук у него; и упал, как обрубок, В воду моряк: у него появился и хвост серповидный, Словно рога, что луна, вполовину наполнившись, кажет. Прыгают в разных местах, обильною влагой струятся, И возникают из волн, и вновь погружаются в волны. 685 Словно ведут хоровод, бросаются, резво играя. Воду вбирают и вновь из ноздрей выпускают широких. Из двадцати моряков, которые были на судне, Я оставался один. Устрашенного, в дрожи холодной, Бог насилу меня успокоил, промолвив: "От сердца 690 Страх отреши и на Дию плыви". И, причалив, затеплил Я алтари, и с тех пор соучаствую в таинствах Вакха". "Долго внимал я твоим, - Пенфей отвечает, - лукавым Россказням, чтобы мое в промедлении бешенство стихло! Слуги, скорей хватайте ж его и казненное мукой 695 Страшною тело его в Стигийскую ночь переправьте". Тотчас схвачен Акет-тирренец и брошен в темницу, И, между тем как они орудья мучительной казни Подготовляли - огонь и железо, - вдруг двери раскрылись Сами собой, и с рук у него упадают внезапно 700 Сами собой, - говорят, - никем не раскованы, цепи. Не уступает Пенфей. Не велит уж другим, - поспешает Сам посетить Киферон, для священных избранный действий, Где песнопенья звучат и звонкие клики вакханок. Конь в нетерпении ржет, лишь только подаст меднозвучный 705 Знак боевая труба, и сам в сражение рвется, - Так Пенфею и крик, и вакхических гул завываний Дух возбудил, - сильней запылал он неистовым гневом. Посередине горы там есть окруженный сосновым Лесом голый пустырь, отовсюду приметное поле. 710 Там-то, пока он смотрел посторонним на таинства взором, Первой увидев его и первой исполнясь безумья, Первая, кинувши тирс, своего поразила Пенфея - Мать. "И_о_! Родные, сюда, - воскликнула, - сестры! Этот огромный кабан, бродящий по нашему полю, 715 Должен быть мной поражен!" И толпа, как один, устремилась Дикая. Все собрались, преследовать бросились вместе, Он же трепещет, он слов уже не бросает столь дерзких И проклинает себя, в прегрешенье уже признается. Раненный, все же сказал: "О сестра моей матери, помощь 720 Мне, Автоноя, подай! Да смягчит тебя тень Актеона!" Та, кто такой Актеон, и не помнит; молящего руку Вырвала; Ино, схватив, растерзала и руку другую. Рук у несчастного нет, что к матери мог протянуть бы. Все же он, ей показав обрубок израненный тела, - 725 "Мать, посмотри!" - говорит. Но, увидев, завыла Агава И затрясла головой, волоса разметала по ветру. Оторвала и в перстах его голову сжала кровавых, И восклицает: "И_о_! То наша, подруги, победа!" Листья едва ли скорей, осеннею тронуты стужей, 730 Слабо держась на ветвях, обрываются с дерева ветром, Нежели тело его растерзали ужасные руки. После примеров таких соучаствуют в таинствах новых, Жгут благовонья и чтят Исмениды священные жертвы. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ Все же Миниэева дочь, Алкитоя, считает, что оргий Бога не след принимать и, дерзкая, все еще Вакха Не признает за дитя Юпитера, неблагочестью В сестрах сообщниц найдя. Жрец праздновать дал приказанье 5 И госпожам повелел и служанкам, работы покинув, Грудь свою шкурой покрыв, развязать головные повязки, И обрядиться в венки, и листвою обвитые тирсы Взять, предрекая, что гнев божества оскорбленного будет Страшен. Покорны ему и матери и молодицы; 10 Вот отложили тканье, корзинки, начатую пряжу, Ладан несут и зовут Лиэя, Бромия, Вакха, Отпрыск огня, что дважды рожден и двумя матерями, И добавляют: Нисей, Тионей нестриженый, имя Также дают и Леней, веселящих сеятель гроздьев, 15 Также Иакх, и Эван, и отец Элелей, и Никтелий, Много имен и еще, которые некогда греки Дали, о Либер, тебе! Ибо юность твоя неистленна, Отрок ты веки веков! Ты всех прекраснее зришься В небе высоком! Когда предстаешь, не украшен рогами, - 20 Девичий лик у тебя. Ты Восток победил до пределов Тех, где, телом смугла, омывается Индия Гангом. Чтимый, Пенфея разишь, с двуострой секирой Ликурга - Двух святотатцев; л ты - ввергаешь в пучину тирренцев; Рысей, впряженных четой, сжимаешь ты гордые выи 25 Силой узорных вожжей: вакханки вослед и сатиры, С ними и пьяный старик, подперший дрожащее тело Падкой. Не крепко сидит на осле с провисшей спиною. В край ты какой ни придешь, везде клик юношей вместе С голосом женщин звучит, ладоней удары о бубны, 30 Выпукло-гнутая медь и с отверстьями многими дудки. "Мирен и кроток явись!" - исмеянки молят, справляя Таинства, как повелел им жрец. Миниэиды только Дома, Минервы трудом нарушают не вовремя праздник, Шерсть прядут или пальцем большим веретенце вращают, 35 Или корпят за тканьем и рабынь понуждают к работе. Пальцем проворным одна выводя свою нитку, сказала: "Пусть побросают свой труд и к таинствам ложным стремятся, Мы же, задержаны здесь Палладою, лучшей богиней, Дело полезное рук облегчим, развлекаясь беседой. 40 Поочередно, чтоб нам не казалось длительным время, Будем незанятый слух каким-нибудь тешить рассказом". Все одобряют и ей предлагают рассказывать первой. Та, с чего бы начать, - затем, что многое знала, - Думает. То ль о тебе, Деркетия, дочь Вавилона, 45 Им рассказать, как тебя, чешуей заменив тебе кожу, В вид превратили другой палестинские - будто бы - воды. Или, пожалуй, о том, как дочь ее, став окрыленной, Поздние годы свои провела в белокаменных башнях? Иль как Наяда волшбой и трав необорною силой 50 Юношей преобразив, обратив их в рыб бессловесных, Преобразилась сама? Иль о дереве, чьи были белы Ягоды, стали же черны, лишь только кровь их коснулась? Выбрав этот рассказ - немногим известную басню - Повесть она начала, а шерсть сучить продолжала: 55 "Жили Пирам и Фисба; он всех был юношей краше, Предпочтена и она всем девам была на Востоке. Смежны их были дома, где город, согласно преданью, Семирамида стеной окружила кирпичной когда-то. Так знакомство меж них и сближенье пошли от соседства. 60 С годами крепла любовь; и настала б законная свадьба, Если б не мать и отец; одного запретить не умели, - Чтобы в плену у любви их души пылать перестали. Нет сообщников им; беседуют знаком, поклоном; Чем они больше таят, тем глубже таимое пламя. 65 Образовалась в стене меж домами, обоим семействам. Общей, тонкая щель со времени самой постройки. Этот порок, никому за много веков не заметный, - Что не приметит любовь? - влюбленные, вы увидали. Голосу дали вы путь, и нежные ваши признанья 70 Шепотом, слышным едва, безопасно до вас доходили. Часто стояли: Пирам - по ту сторону, Фисба - по эту. Поочередно ловя дыхание уст, говорили: "Как же завистлива ты, о стена, что мешаешь влюбленным! Что бы тебе разойтись и дать нам слиться всем телом, - 75 Если ж о многом прошу, позволь хоть дарить поцелуи! Мы благодарны, за то у тебя мы в долгу, признаемся, Что позволяешь словам доходить до милого слуха!" Тщетно, на разных местах, такие слова повторивши, К ночи сказали "прости!" и стене, разобщенные ею, 80 Дали они поцелуй, насквозь не могущий проникнуть. Вот наступила заря и огни отстранила ночные, Солнце росу на траве лучами уже осушило, В месте обычном сошлись. И на многое шепотом тихим В горе своем попеняв, решили, что ночью безмолвной, 85 Стражей дозор обманув, из дверей попытаются выйти И что, из дома бежав, городские покинут пределы; А чтобы им не блуждать по равнине обширной, сойдутся Там, где Нин погребен, и спрячутся возле, под тенью Дерева. Дерево то - шелковицей высокою было: 80 Все в белоснежных плодах, а рядом ручей был студеный. Нравится им уговор, и кажется медленным вечер. В воды уж свет погружен, из них ночь новая вышла. Ловкая Фисба меж тем отомкнула дверную задвижку, Вышла, своих обманув, с лицом закутанным; вскоре 95 И до могилы дошла и под сказанным деревом села. Смелой была от любви. Но вот появляется с мордой В пене кровавой, быков терзавшая только что, львица - Жажду свою утолить из источника ближнего хочет. Издали в свете луны ее вавилонянка Фисба 100 Видит, и к темной бежит пещере дрожащей стопою, И на бегу со спины соскользнувший покров оставляет. Львица, жажду меж тем утолив изобильной водою, В лес возвращаясь, нашла не Фисбу, а наземь упавший Тонкий покров и его растерзала кровавою пастью. 105 Вышедши позже, следы на поверхности пыли увидел Львиные юный Пирам и лицом стал бледен смертельно; А как одежду нашел, обагренную пятнами крови, - "Вместе сегодня двоих, - говорит, - ночь губит влюбленных, Но из обоих она достойней была долголетья! 110 Мне же во зло моя жизнь. И тебя погубил я, бедняжка, В полные страха-места приказав тебе ночью явиться. Первым же сам не пришел. Мое разорвите же тело, Эту проклятую плоть уничтожьте свирепым укусом, Львы, которые здесь, под скалою, в укрытье живете! 115 Но ведь один только трус быть хочет убитым!" И Фисбы Взяв покрывало, его под тень шелковицы уносит. Там на знакомую ткань поцелуи рассыпав и слезы, - "Ныне прими, - он сказал, - и моей ты крови потоки!" Тут же в себя он железо вонзил, что у пояса было, 120 И, умирая, извлек тотчас из раны палящей. Навзничь лег он, и кровь струей высокой забила, - Так происходит, когда прохудится свинец и внезапно Где-нибудь лопнет труба, и вода из нее, закипая, Тонкой взлетает струей и воздух собой прорывает. 125 Тут шелковицы плоды, окропленные влагой убийства, Переменили свой вид, а корень, пропитанный кровью, Ярко-багряным налил висящие ягоды соком. Вот, - хоть в испуге еще, - чтоб не был любимой обманут, Фисба вернулась; душой и очами юношу ищет, 130 Хочет поведать, какой избежала опасности страшной. Местность тотчас узнав, и ручей, и дерево рядом, Цветом плодов смущена, не знает: уж дерево то ли? Вдруг увидала: биясь о кровавую землю, трепещет Тело, назад отступила она, и букса бледнее 135 Стала лицом, и, страха полна, взволновалась, как море, Если поверхность его зашевелит дыхание ветра. Но лишь, помедлив, она любимого друга признала, - Грудь, недостойную мук, потрясла громогласным рыданьем, Волосы рвать начала, и, обнявши любимое тело, 140 К ранам прибавила плач, и кровь со слезами смешала, И, ледяное лицо ему беспрерывно целуя, - "О! - восклицала, - Пирам, каким унесен ты несчастьем? Фисбе откликнись, Пирам: тебя твоя милая Фисба Кличет! Меня ты услышь! Подними свою голову, милый!" 145 Имя ее услыхав, уже отягченные смертью Очи поднял Пирам, но тотчас закрылись зеницы. А как признала она покрывало, когда увидала Ножны пустыми, - "Своей, - говорит, - ты рукой и любовью, Бедный, погублен. Но знай, твоим мои не уступят 150 В силе рука и любовь: нанести они рану сумеют. Вслед за погибшим пойду, несчастливица, я, и причина Смерти твоей и спутница. Ах, лишь смертью похищен Мог бы ты быть у меня, но не будешь похищен и смертью! Все же последнюю к вам, - о слишком несчастные ныне 155 Мать и отец, и его и мои, - обращаю я просьбу: Тех, кто любовью прямой и часом связан последним, Не откажите, молю, положить в могиле единой! Ты же, о дерево, ты, покрывшее ныне ветвями Горестный прах одного, как вскоре двоих ты покроешь, 160 Знаки убийства храни, твои пусть скорбны и темны Ягоды будут вовек - двуединой погибели память!" Молвила и, острие себе в самое сердце нацелив, Грудью упала на меч, еще от убийства горячий. Все ж ее просьба дошла до богов, до родителей тоже. 165 У шелковицы с тех пор плоды, созревая, чернеют; Их же останков зола в одной успокоилась урне". Смолкла. Краткий затем наступил перерыв. Левконоя Стала потом говорить; и, безмолвствуя, слушали сестры. "Даже и Солнце, чей свет лучезарный вселенною правит, 170 Было в плену у любви: про любовь вам поведаю Солнца. Первым, - преданье гласит, - любодейство Венеры и Марса Солнечный бог увидал. Из богов все видит он первым! Виденным был удручен и Юноной рожденному мужу Брачные плутни четы показал и место их плутен. 175 Дух у Вулкана упал, из правой руки и работа Выпала. Тотчас же он незаметные медные цепи, Сети и петли, - чтоб их обманутый взор не увидел, - Выковал. С делом его не сравнятся тончайшие нити, Даже и ткань паука, что с балок под кровлей свисает. 180 Делает так, чтоб они при ничтожнейшем прикосновенье Пасть могли, и вокруг размещает их ловко над ложем. Только в единый альков проникли жена и любовник, Тотчас искусством его и невиданным петель устройством Пойманы в сетку они, средь самых объятий попались! 185 Лемний вмиг распахнул костяные точеные створы И созывает богов. А любовники в сети лежали Срамно. Один из богов, не печалясь нимало, желает Срама такого же сам! Олимпийцы смеялись, и долго Был этот случай потом любимым на небе рассказом. 190 За указанье четы Киферея ответила местью И уязвила того, кто их тайную страсть обнаружил, Страстью такой же. К чему, о рожденный от Гипериона, Ныне тебе красота, и румянец, и свет лучезарный? Ты, опаляющий всю огнем пламенеющим землю, 195 Новым огнем запылал; ты, все долженствующий видеть, На Левкотою глядишь; не на мир, а на девушку только Взор направляешь теперь; и то по восточному небу Раньше восходиш