В зеркало взглянешь - его станешь во лжи обвинять. Скромны средства твои, хоть ты и огромных достойна, 40 Но и представив, что ты в первом ряду богачей, - Знай, своевольна судьба: то даст, то отнимет богатство, Иром становится вмиг тот, кто поныне был Крез. Но для чего пояснять? Лишь одним преходящим владеем, Кроме того, что дают сердце и творческий дар. 45 Вот хоть бы я: и отчизны лишен, и вас, и Пенатов, Отнято все у меня, что было можно отнять. Только мой дар неразлучен со мной, и им я утешен, В этом у Цезаря нет прав никаких надо мной. Пусть кто угодно мне жизнь мечом прикончит свирепым, 50 И по кончине моей слава останется жить. Будет доколь со своих холмов весь мир покоренный Марсов Рим озирать, будут читать и меня. Ты же - счастливей твое да будет призванье! - старайся, Сколько возможно тебе, смертный костер превозмочь! 9 Да, здесь есть города с населением - кто бы поверил? - Греческим, в тесном кольце варварских диких племен, Некогда даже сюда поселенцы зашли из Милета, Стали меж гетов свои сооружать очаги. 5 Местности имя меж тем древней, чем построенный город: Был здесь зарезан Абсирт, месту название дав. На корабле, что воинственной был попеченьем Минервы Создан и первым прошел даль неиспытанных вод, Бросив отца, прибыла, по преданью, злодейка Медея 10 К этому брегу, залив плеском встревожив весла. Встав на высоком холме, заприметил дозорный погоню: "Враг подошел! Паруса вижу, Колхида, твои!" Трепет минийцев объял. Пока причалы снимают, Быстрые руки пока якорный тянут канат, 15 Правду возмездья поняв, она грудь разит себе дланью, Столько свершившей уже, столько готовящей зол. И хоть таила в душе преизбыток решимости дерзкой, Бледность была у нее на устрашенном лице. Вот, увидав вдали паруса: "Мы пойманы! - молвит. - 20 Надобно хитрость найти, чтобы отца задержать!" И, озираясь вокруг, не зная, как быть и что делать, Вдруг на брата она кинула взор невзначай. Кстати явился он ей. "Победила! - она восклицает. Знаю: кончиной своей он мое счастье спасет!" 25 Мальчик в неведенье зла ничего между тем не страшился; Миг - и невинному в бок меч свой вонзает она. Тело на части разъяв, куски разъятые плоти В поле спешит разбросать, где их сыскать нелегко. А чтоб отец все знал, к вершине скалы прикрепляет 30 Бледные руки его с кровоточащей главой - Чтоб задержала отца эта новая скорбь, чтоб, останки Сына ища, задержал полный печалями путь. Томами с этой поры зовется место, где тело Брата родного сестра острым мечом рассекла. 10 Ежели кто-нибудь так об изгнаннике помнит Назоне, Если звучит без меня в Городе имя мое, Пусть он знает: живу под созвездьями, что не касались Глади морей никогда, в варварской дальней земле. 5 Вкруг - сарматы, народ дикарей, и бессы, и геты, - Как унижают мой дар этих племен имена! В теплое время, с весны, защитой вам Истра теченье, Он преграждает волной вылазки дерзких врагов, Но лишь унылой зимы голова заскорузлая встанет, 10 Землю едва убелит мрамором зимним мороз, Освободится Борей, и снег соберется под Арктом, - Время ненастья и бурь тягостно землю гнетет. Снега навалит, и он ни в дождь, ни на солнце не тает, - Оледенев на ветру, вечным становится снег. 15 Первый растаять еще не успел - а новый уж выпал, Часто, во многих местах, с прошлого года лежит. Столь в этом крае могуч Аквилон мятежный, что, дуя, Башни ровняет с землей, сносит, сметая, дома. Мало людям тепла от широких штанин и овчины: 20 Тела у них не видать, лица наружу одни. Часто ледышки висят в волосах и звенят при движенье, И от мороза блестит, белая вся, борода. Сами собою стоят, сохраняя объемы кувшинов, Вина: и пить их дают не по глотку, а куском. 25 Что расскажу? Как ручьи побежденные стынут от стужи Или же как из озер хрупкой воды достают? Истр не уже реки, приносящей папирус: вливает В вольное море волну многими устьями он, Но, если дуют ветра беспрерывно над влагой лазурной, 30 Стынет и он и тайком к морю, незримый, ползет. Там, где шли корабли, пешеходы идут, и по водам, Скованным стужею, бьет звонко копыто коня. Вдоль по нежданным мостам - вода подо льдом протекает - Медленно тащат волы тяжесть сарматских телег. 35 Трудно поверить! Но лгать поистине мне бесполезно - Стало быть, верьте вполне правде свидетельских слов. Видел я сам: подо льдом недвижен был Понт необъятный, Стылую воду давил скользкою коркой мороз. Мало увидеть - ногой касался я твердого моря, 40 Не намокала стопа, тронув поверхность воды. Если бы море, Леандр, таким пред тобой расстилалось, Воды пролива виной не были б смерти твоей! В эту погоду взлетать нет силы горбатым дельфинам В воздух: сдержаны злой все их попытки зимой. 45 Сколько Борей ни шумит, ни трепещет бурно крылами, Все же не может поднять в скованных водах волну. Так и стоят корабли, как мрамором, схвачены льдами, Окоченелой воды взрезать не может весло, Видел я сам: изо льда торчали примерзшие рыбы, 50 И, между прочим, средь них несколько было живых. Так, едва лишь Борей могучею, грозною силой Полые воды реки, волны на море скует, Истр под ветром сухим становится ровен и гладок И по нему на конях дикий проносится враг. 55 Враг, опасный конем и далеко летящей стрелою, Все истребляет вокруг, сколько ни видно земли. Многие в страхе бегут. Никто за полями не смотрит, Не охраняют добра, и разграбляется все: Бедный достаток селян и скотина с арбою скрипучей - 60 Все, что в хозяйстве своем житель убогий имел. В плен уводят иных, связав им за спины руки, - Им уж не видеть вовек пашен и Ларов своих! Многих сражает степняк своей крючковатой стрелою - Кончик железный ее красящий яд напитал. 65 Все, что не в силах беглец унести или вывезти, гибнет, Скромные хижины вмиг вражий съедает огонь. Здесь внезапной войны и в спокойное время страшатся, Не налегают на плуг, землю не пашет никто. Или же видят врага, иль боятся его, хоть не видят. 70 Как неживая лежит, брошена всеми, земля. Здесь под тенью лозы не скрываются сладкие гроздья, Емкий сосуд не шипит, полный вином до краев, Нет тут сочных плодов, и Аконтию не на чем было б Клятвы слова написать, чтобы прочла госпожа. 75 Видишь без зелени здесь, без деревьев нагие равнины. Нет, счастливый сюда не забредет человек! Так, меж тем как весь мир необъятный раскинут широко, Для наказания мне этот назначили край! 11 Ты, что поносишь меня в моих злоключеньях, бесчестный, И беспрестанно меня, крови взыскуя, винишь, Скалами ты порожден, молоком ты вскормлен звериным, Не сомневаясь, скажу: камни в груди у тебя. 5 Где, на каком рубеже твоя остановится злоба? Где усмотрел ты беду, что миновала меня? Понт неприютный, Борей да аркадской Медведицы звезды Только и видят меня в варварском этом краю. Ни на каком языке не могу говорить с дикарями, 10 Все здесь, куда ни взгляни, полнит опасливый страх. Как быстроногий олень, когда жадным он пойман медведем, Или овца посреди с гор набежавших волков, Так же и я трепещу в окруженье племен беспокойных, Чуть не впритык у ребра вражеский чувствуя меч. 15 Пусть бы кара мала: любимой лишиться супруги, Родины милой, всего, в чем наслажденья залог, - Пусть бы из всех невзгод только Цезаря гаев я изведал, Мало ли было навлечь Цезарев гнев на себя? Все же нашелся такой, кто рад бередить мои раны, 20 Бойким своим языком всю мою жизнь очернить. В тяжбе нетрудной блистать способен любой красноречьем. Много ли надобно сил, чтобы разбитое бить? Крепкие стены твердынь разрушать - достославное дело, То, что готово упасть, может повергнуть и трус. 25 Я уж не тот, кем был, - что ж ты тень бесплотную топчешь? Камень бросить спешишь в мой погребальный костер? Гектор Гектором был, доколе сражался, и не был Гектором больше, влачим вслед гемонийским коням. Помни, что я уж не тот, которого знал ты когда-то, 30 Нет его больше в живых, призрак остался взамен. Что ж ты призрак пустой преследуешь злыми речами? Полно! Прошу, перестань маны тревожить мои. Чистою правдой признай все мои преступленья, но только Их не злодейством считай, а заблужденьем скорей. 35 Я наказанье и так отбываю - насыть свою злобу! Карой изгнанья плачусь, местом изгнанья самим. Доля моя палачу показаться могла бы плачевной, Лишь для тебя одного я еще мало казним. Не был злее тебя и Бусирид, не был жесточе 40 Тот, кто на слабый огонь медного ставил быка. Не был и тот, кто быка преподнес царю сицилийцев, Произведенье свое речью такой пояснив: "Польза в созданье моем важней, чем сходство с природой, Больше за пользу меня, чем за искусство, хвали! 45 Здесь, на правом боку, у быка ты отверстие видишь? Тех, кто на казнь осужден, можешь внутри запереть. Жертву потом начинай на медленных угольях жарить - Взвоет она, и бык, словно живой, замычит, Ты на подарок такой равноценным ответь мне подарком 50 И за находку мою плату достойную дай". Молвил ему Фаларид: "О казней выдумщик дивный! Дело ты собственных рук кровью своей освяти". Сказано - сделано: вмиг, как учил он, быка раскалили, Так что из пасти его двойственный звук излетал. 55 О сицилийцах к чему я твержу меж сарматов и гетов? Кто бы ты ни был, к тебе жалобы вновь обращу. Можешь вполне утолить свою жажду кровью моею, Все, как хотел ты, сбылось - алчное сердце, ликуй! Всяческих бед претерпел я на суше и на море столько, 60 Что по рассказам одним мог бы ты мне сострадать. Ежели рядом со мной поставишь Улисса, увидишь: Гневный, был страшен Нептун, гневный Юпитер страшней. Кто бы ты ни был, уймись, перестань бередить мои раны, Язв глубоких моих грубой не трогай рукой. 65 Чтобы затихли скорей о моей провинности толки, Дай ты время моим зарубцеваться делам. Помни об общей судьбе, она человека возвысит, Тут же унизит его - бойся превратностей сам! После того как со мной случилось такое, о чем я 70 Думать не мог, о моих все ж ты печешься делах... Что же, не бойся: моя отныне всех горестней участь, Цезаря гнев за собой все мои беды влечет. А чтобы мог убедиться ты сам и словам моим верил, Я пожелаю тебе кару мою испытать. 12 Уж холода умеряет Зефир - значит, год завершился, Но меотийской зимы длительней зим я не знал. Тот, кто вез на спине чрез море злосчастную Геллу, В срок надлежащий сравнял длительность ночи и дня. 5 Юноши, верно, у вас и веселые девушки ходят Рвать фиалки в местах, где их не сеял никто. Тысячью разных цветов луговины уже запестрели, Птицы, нигде не учась, песни поют о весне. Ласточка, чтобы с себя материнское смыть преступленье, 10 Люльку под балкой крепит, строит свой маленький дом. Злаки, что были досель бороздами скрыты Цереры, Снова из почвы сырой нежные тянут ростки. Там, где растет виноград, на лозе наливаются почки - Только от гетских краев лозы растут далеко! 15 Там, где рощи шумят, на деревьях листва зеленеет - Только от гетских краев рощи шумят далеко! Ныне там время забав: уступает игрищам разным Форум свою суетню и красноречья бои. Там и ристанье коней, и с потешным оружием схватки; 20 Дротики мечут, легко обручей катят круги. Юноши, тело свое натерев, текучее масло С мышц утомленных омыть девственной влагой спешат. Полон театр, там споры кипят, накаляются страсти, Три вместо форумов трех нынче театра шумят. 25 Трижды, четырежды - нет, не исчислить, насколько блаженны Те, для кого не закрыт Град и услады его! Здесь же слежу я, как снег под весенними тает лучами, Как перестали ломать крепкий на озере лед. Море не сковано льдом, и по твердому Истру не гонит 30 С грохотом громким арбу местный сармат-волопас. Скоро в наш край прибывать и суда начнут понемногу, Возле Понтийской земли станет заморский корабль. Тотчас к нему побегу, корабельщика встречу приветом. Прибыл зачем, расспрошу, кто он, откуда приплыл. 35 Странно тут видеть его, если он не из ближнего края, Если не плыл по своим он безопасным водам, - Редко кто так далеко из Италии но морю едет, Редко заходят сюда, где им пристанища нет. Греческим он языком владеет иль знает латинский - 40 Этот язык для меня был бы, конечно, милей! Где бы на бурных волнах Пропонтиды иль в устье пролива По произволу ветров он ни пустил паруса, Кто бы он ни был, с собой, возможно, доставит он вести, Мне перескажет молву иль хоть частицу молвы. 45 Если б он мог - об этом молю! - рассказать про триумфы Цезаря и про его богу латинян обет! Или как ты, наконец, Германия буйная, пала, Скорбной склонясь головой перед великим вождем. Тот, кто расскажет про все, о чем вдалеке я тоскую, 50 Без промедленья войдет гостем желанным в мой дом, Горе! Ужель навсегда быть в Скифии дому Назона? Этот ли ссыльный очаг Ларов заменит моих? Боги! О, сделайте так, чтобы мной обитаемый угол Цезарь не домом моим, но лишь тюрьмою считал! 13 Самый безрадостный день (к чему я на свет появился!) - День, когда был я рожден, - в должное время настал. Что посещаешь ты вновь изгнанника в годы несчастий? Лучше бы им наконец было предел положить. 5 Если б заботился ты обо мне и была в тебе совесть, С родины милой за мной ты бы не следовал вдаль. Там, где первые дни моего ты младенчества видел, Лучше, когда б ты стал днем и последним моим. Лучше, подобно друзьям при моем расставании с Римом, 10 Ты, опечалившись, мне просто сказал бы: "Прости!" В Понте что надо тебе? Или Цезаря гневом ты тоже Изгнав в предел ледяной крайнего круга земли? Видимо, ждешь ты и здесь, по обычаю, почестей прежних - Чтобы спадали с плеча белые складки одежд, 15 Чтобы курился алтарь, цветочными венчан венками, Чтобы в священном огне ладан, сгорая, трещал, Чтобы тебе я поднес пирог, отмечающий годы. Чтобы молитвы богам благоговейно творил? Нет, не так я жив, не такая пора наступила, 20 Чтобы я мог твой приход прежним весельем встречать! Мне погребальный алтарь, кипарисом печальным увитый. Больше пристал и огонь, смертного ждущий костра. Жечь фимиам ни к чему, обращенья к богам бесполезны, Не подобают устам нашим благие слова. 25 Если, однако, молить в этот день мне о чем-либо можно, Я лишь о том, чтоб сюда ты не являлся, молю, Здесь я доколе живу, почти на окраине мира, Около Понта с его ложным прозваньем "Евксин". КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ 1 Если погрешности есть - да и будут - в моих сочиненьях, Вспомнив, когда я писал, их мне, читатель, прости. В ссылке я был и не славы искал, а лишь роздыха чаял, Я лишь отвлечься хотел от злоключений моих. 5 Так, волоча кандалы, поет землекоп-каторжанин, Песней простецкой своей тяжкий смягчая урок; Лодочник тоже, когда, согбенный, против теченья Лодку свою волоча, в илистом вязнет песке. Так, равномерно к груди приближая упругие весла, 10 Ровным движеньем волну режет гребец - и поет, Так и усталый пастух, опершись на изогнутый посох Или на камень присев, тешит свирелью овец. Так же - витку прядет, а сама напевает служанка, Тем помогая себе скрасить томительный труд. 15 Как увели - говорят - от Ахилла Лирнесскую деву, Лирой Гемонии он горе свое умерял. Пеньем двигал Орфей и леса, и бездушные скалы В скорби великой, жену дважды навек потеряв. Муза - опора и мне, неизменно со мной пребывавший 20 К месту изгнанья, на Понт, спутник единственный мой. Муза ни тайных коварств, ни вражьих мечей не боится, Моря, ветров, дикарей не устрашится она. Знает, за что я погиб, какую свершил я оплошность: В этом провинность моя, но злодеянья тут нет. 25 Тем справедливей она, что мне повредила когда то, Что и ее обвинял вместе со мною судья, Если бы только, от них предвидя свои злоключенья, Я прикасаться не смел к тайнам сестер Пиэрид! Как же мне быть? На себе я могущество чувствую Музы, 30 Гибну от песен, а сам песни, безумный, люблю. Некогда лотоса плод, незнакомый устам дулихийцев, Сам вредоносный для них, дивным их вкусом пленял. Муки любви сознает влюбленный, но к мукам привязан, Ту, от кого пострадал, сам же преследует он. 35 Так повредившие мне услаждают меня мои книги, Будучи ранен стрелой, к ней я любовью влеком. Может быть, люди сочтут одержимостью это пристрастье. Но одержимость в себе пользы частицу таит, Не позволяет она лишь в горести взором вперяться, 40 Бед повседневных она мне замечать не дает. Ведь и вакханка своей не чувствует раны смертельной, С воплем, не помня себя, кряжем Эдонии мчась. Так, лишь грудь опалит мне зелень священного тирса, Сразу становится дух выше печали людской. 45 Что ему ссылка тогда, побережье скифского Понта? Бедствий не чувствует он, гнев забывает богов. Словно из чаши отпил я дремотной влаги летейской, И в притупленной душе бедствий смягчается боль. Чту я недаром богинь, мою облегчающих муку, 50 Хор геликонских сестер, спутниц в изгнанье благих, На море и на земле меня удостоивших чести Всюду сопутствовать мне, на корабле и пешком. О благосклонности их и впредь я молю - остальной же Сонм бессмертных богов с Цезарем был заодно: 65 Столько послали мне бед, сколько есть на прибрежье песчинок, Сколько в морской глубине рыб или рыбьей икры. Легче цветы сосчитать по весне, иль летом колосья, Или под осень плоды, или снежинки зимой, Нежели все, что стерпел я, кидаемый по морю, прежде 60 Чем на Евксинское смог левобережье ступить. Но как и прибыл сюда, не легче стали невзгоды, Рок злополучный меня также и здесь настигал. Вижу теперь, что за нить от рожденья за мной потянулась, Нить, для которой одна черная спрядена шерсть, 65 Что говорить обо всех грозящих жизни засадах - Мой достоверный рассказ невероятным сочтут. Это ль не бедствие - жить обречен меж бессов и гетов Тот, чье имя всегда римский народ повторял! Бедствие - жизнь защищать, положась на ворота и стены, 70 Здесь, где и вал крепостной обезопасит едва. В юности я избегал сражений на службе военной, Разве лишь ради игры в руки оружие брал. Ныне, состарившись, меч я привешивать вынужден к боку, Левой придерживать щит, в шлем облекать седину. 75 Только лишь с вышки своей объявит дозорный тревогу, Тотчас дрожащей рукой мы надеваем доспех. Враг, чье оружие - лук, чьи стрелы напитаны ядом, Злобный разведчик, вдоль стен гонит храпящих коней. Как, кровожадный, овцу, не успевшую скрыться в овчарню, 80 Тащит волоком волк и через степи несет, Так любого, за кем не сомкнулись ворота ограды, Гонят враги-дикари, в поле застигнув его. В плен он, в неволю идет с ременной петлей на шее, Или на месте его яд убивает стрелы. 85 Так я хирею я здесь, новосел беспокойного дома, Медленно слишком, увы, тянется время мое. Но помогает к стихам и былому служенью вернуться Муза меж стольких, невзгод - о чужестранка моя! Только здесь нет никого, кому я стихи прочитал бы, 90 Нет никого, кто бы внять мог мой латинский язык. Стало быть, сам для себя - как быть? - и пишу и читаю - Вот и оправдан мой труд доброй приязнью судьи. Все ж я не раз говорил: для кого я тружусь и стараюсь? Чтобы писанья мои гет иль сармат прочитал? 95 Часто, покуда писал, проливал я обильные слезы, И становились от них мокры таблички мои. Старые раны болят, их по-прежнему чувствует сердце, И проливается дождь влаги печальной на грудь. А иногда и о том, чем был, чем стал, размышляю, 100 Мыслю: куда меня рок - ах! - и откуда унес! Часто в безумье рука, разгневана вредным искусством, Песни бросала мои в за пламеневший очаг. Но хоть от множества строк всего лишь немного осталось, Благожелательно их, кто бы ты ни был, прими. 105 Ты же творенья мои, моей нынешней жизни не краше, Недосягаемый мне, строго - о Рим! - не суди. КНИГА ПЯТАЯ 5 День рожденья моей госпожи привычного дара Требует - так приступи к жертве священной, рука! Может быть, так проводил когда-то и отпрыск Лаэрта День рожденья жены где-то у края земли. 5 Все наши беды забыв, пусть во благо язык мой вещает, Хоть разучился, боюсь, молвить благие слова. Плащ надену, какой лишь раз в году надеваю, Пусть его белизна с долей моей не в ладу. Надо зеленый алтарь сложить из свежего дерна, 10 Тихо горящий огонь пусть опояшет цветы. Ладан подай мне, слуга, чтобы стало пламя пышнее, И возлияний вино пусть на огне зашипит. Славный рождения день, хоть я от нее и далеко, Светлым сюда приходи, будь непохожим на мой! 15 Если моей госпоже суждена была горькая рана, Пусть злоключений моих хватит с нее навсегда. Пусть корабль, выше сил настрадавшийся в качках жестоких, Ныне свой путь остальной морем спокойным пройдет. Пусть веселится она на дом свой, на дочь, на отчизну - 20 Хватит того, что один радостей этих лишен. Если любимый муж принес ей только несчастье, Пусть у нее в остальном будет безоблачна жизнь. Жить продолжай и люби - поневоле издали - мужа, И да бегут чередой долгие годы твои, 25 Я бы к твоим прибавил свои, но боюсь, что при этом Участь твою заразит, словно недугом, мой рок. В жизни неверно ничто. Кто мог бы подумать, что ныне Этот священный обряд буду меж гетов творить? Но посмотри, как дымок, которым ладан курится, 30 Вдаль, к италийским краям, вправо отсюда летит. Чувство, стало быть, есть в облачках, огнем порожденных, - Мчатся недаром они от берегов твоих, Понт. Так же недаром, когда всенародно жертвы приносят Братьям, друг друга в бою братской сразившим рукой, 35 Сам с собой во вражде, как будто по их завещанью, Черный на две струи делится дым над огнем. Помню, я раньше считал невозможным подобное диво, Баттов казался внук лживым свидетелем мне; Ныне я верю всему: я вижу, как от Медведиц 40 Ты, разумный дымок, правишь к Авзонии путь. Вот он, сияющий день! Когда б не настал он когда-то, Я бы в горе моем праздника век не видал. Доблесть в тот день родилась - героинь достойная доблесть: Той, чей Эетион, той, чей Икарий отец. 45 Честность явилась с тобой, благонравье, стыдливость и верность, Только радость одна не родилась в этот день. Вместо нее - и заботы, и труд, и удел, недостойный Нравов таких, и тоска вдовья при муже живом. Так, но доблесть души, закаленная опытом бедствий, 50 Случай снискать хвалу видит в несчастье любом. Если бы храбрый Улисс не столько страдал, Пенелопа, Женское счастье познав, славною стать не могла б. Если бы муж с победой вошел в Эхионову крепость, Вряд ли Евадну могли даже на родине знать. 55 И почему лишь одну из рожденных Пелием славят? Только у этой одной был несчастливцем супруг. Если бы первым другой ступил на берег троянский, Про Лаодамию что повествовать бы могли? Так же - но лучше бы так! - и твоя не узналась бы верность, 60 Если бы парус мой мчал ветер попутный всегда. Вечные боги! И ты, чье место меж ними, о Цезарь, - Но лишь когда превзойдешь старца пилосского век, - Не за себя я молю; винюсь, пострадал я за дело - Сжальтесь над горем ее, нет за невинной вины, 7 Перед тобою письмо, из мест пришедшее дальних, Области, где широко в море вливается Истр. Если приятно живешь и при этом в добром здоровье, Значит, и в жизни моей все-таки радости есть. 5 Если же ты про меня, как обычно, спросишь, мой милый, - Так догадаешься сам, если я даже смолчу. Я несчастлив, вот весь и отчет о моих злоключеньях. То же случится с любым, вызвавшим Цезаря гнев. Что за народ проживает в краю Томитанском, какие 10 Нравы людские кругом, верно, захочешь узнать. Хоть в населенье страны перемешаны греки и геты, Незамиренные все ж геты приметней в быту. Много сарматского здесь и гетского люда увидишь - Знай по просторам степным скачут туда и сюда. 15 Нет среди них никого, кто с собой не имел бы колчана, Лука и стрел с острием, смоченным ядом змеи. Голос свиреп, угрюмо лицо - настоящие Марсы! Ни бороды, ни волос не подстригает рука. Долго ли рану нанесть? Постоянно их нож наготове - 20 Сбоку привесив, ножи каждый тут носит дикарь. Вот где поэт твой живет, об утехах любви позабывший, Вот что он видит, мой друг, вот что он слышит, увы! Пусть обитает он здесь, но хоть не до смертного часа, Пусть не витает и тень в этих проклятых местах! 25 Пишешь, мой друг, что у вас исполняют при полных театрах Пляски под песни мои и аплодируют им. Я, как известно тебе, никогда не писал для театра, К рукоплесканьям толпы Муза моя не рвалась. Все же отрадно, что там позабыть об изгнаннике вовсе 30 Что-то мешает и с уст имя слетает мое. Вспомню, сколько мне бед принесли злополучные песни, - Их и самих Пиэрид я проклинаю порой; Лишь прокляну - и пойму, что жить без них я не в силах, И за стрелою бегу, красной от крови моей. 35 Так от эвбейских пучин пострадавшие только что греки Смело решаются плыть по кифарейским волнам, Не для похвал я пишу, трудясь по ночам, не для долгой Славы - полезней теперь имя негромкое мне. Дух укрепляю трудом, от своих отвлекаюсь страданий 40 И треволненья свои в слово пытаюсь облечь. Что же мне делать еще одинокому в этой пустыне? Что же еще среди мук мне облегчение даст? Как посмотрю я вокруг - унылая местность, навряд ли В мире найдется еще столь же безрадостный край. 45 А на людей погляжу - людьми назовешь их едва ли. Злобны все как один, зверствуют хуже волков. Им не страшен закон, справедливость попрало насилье, И правосудье легло молча под воинский меч. В стужу им мало тепла от просторных штанин и овчины, 50 Страшные лица у них волосом сплошь заросли. Лишь кое-кто сохранил остатки греческой речи, Но одичал ее звук в варварских гетских устах. Ни человека здесь нет, кто бы мог передать по-латыни Наипростейшую мысль в наипростейших словах. 65 Сам я, римский поэт, нередко - простите, о Музы! - Употреблять принужден здешний сарматский язык. Совестно, все ж признаюсь: по причине долгой отвычки Слов латинских порой сам отыскать не могу. Верно, и в книжке моей оборотов немало порочных, 60 Но отвечает за них не человек, а страна. Но чтобы я, говоря, Авзонии речь не утратил, Чтобы для звуков родных не онемел мой язык, Сам с собой говорю, из забвенья слова извлекаю, Вновь повторяю и вновь этот зловещий урок. 65 Так я влачу свою жизнь, развлекаю унылую душу, Так отрешаю себя от созерцания бед. В песнях стараюсь найти забвение бедствий, и если Этого труд мой достиг, то и довольно с меня, 8 Я не настолько пал я повержен, чтоб оказаться Ниже тебя, ибо нет ниже тебя ничего. Из-за чего на меня ты злобствуешь, подлый, глумишься Гнусно над тем, что и сам мог бы, как я, испытать? 5 И не смягчили тебя ни крушенье мое, ни страданья, Хоть обо мне и зверь хищный заплакать бы мог? Или тебя не страшит ни спесь, ни зависть Фортуны, Что на своем колесе вечно подвижном стоит? Мщенье Рамнусии всех, кто его заслужил, настигает - 10 Что ж ты, коленом на грудь, жизнь попираешь мою? Некто смеялся при мне над крушеньями - тут же и канул, Я же сказал: "Никогда не были волны умней!" Тот, кто привык беднякам в пропитанье отказывать жалком, Часто впоследствии сам на подаянья живет. 15 Бродит богиня судьбы, то туда, то сюда поспешая, На ногу легкой нельзя долго на месте стоять. Часто она весела, а часто лицо се кисло, И постоянна она в непостоянстве одном. Цвел в свое время и я, по цветок оказался непрочен, 20 То лишь соломы сухой краткая вспышка была. Но, чтоб не всей дутой ты испытывал зверскую радость, Знай, что смягчить божество я не утратил надежд, Ибо провинность моя не дошла до границ злодеянья И навлекла на меня только позор - не вражду, 25 Ибо в простершемся вширь от востока до запада мире Тот, кто властвует им, всех милосердьем затмил. Пусть у него ничего не достичь, уповая на силу, - Мягкое сердце его скромным внимает мольбам. Он по примеру богов, к которым впредь приобщится, 30 Даст отпущенье вины, даст и о большем просить. Если ты за год сочтешь погожие дни и ненастья, То убедишься, что дней солнечных больше в году. Так погоди моему веселиться чрезмерно крушенью, Лучше подумай, что я тояже воспрянуть могу, 35 Лучше подумай, что ты, когда припцепса взоры смягчатся. Будешь с досадой встречать в Граде веселый мой взор Или что встречу тебя я за худшее сосланным дело, - Это вторая моя, следом за главной, мольба. 10 Трижды на Истре был лед с тех пор, как живу я у Понта, Трижды была тверда моря Евксинского гладь - Мне же все кажется, я в разлуке с любимой отчизной Столько же лет, сколько брань с греками Троя вела. 5 Словно на месте стоит, так неспешно движется время, Будто свершает свой путь шагом замедленным год. Солнцеворот мне уже не сулит убавления ночи, Мне уже длинного дня не сокращает зима - Видно, в ущерб мне сама природа вещей изменилась: 10 Все удлиняет она в меру несчастий моих. Времени ход для людей одинаков ли ныне, как прежде, Только ли к жизни моей стало жестоким оно Здесь, где у моря живу, что прозвано лживо Евксинским, Скифским прибрежьем пленен, истинно мрачной землей? 15 Дикие тут племена - не счесть их! - войной угрожают, Мнят позорным они жить не одним грабежом. Небезопасно вне стен, да и холм защищен ненадежно Низкой непрочной стеной и крутизною своей. Ты и не ждал, а враги налетают хищною стаей, 20 Мы не успеем взглянуть - мчатся с добычею прочь. Часто в стенах крепостных, хоть ворота всегда на запоре, Стрелы, сулящие смерть, мы подбираем с дорог. Редко решается кто обрабатывать землю; несчастный Пашет одною рукой, держит оружье другой. 25 В шлеме играет пастух на скрепленной смолою цевнице, Не перед волком дрожат овцы - боятся войны. Нас укрепленья едва защищают, и даже внутри их, Смешаны с греками, нас скопища диких страшат. Ибо живут среди нас, безо всякого с нами различья, 30 Варвары: ими домов большая часть занята. Пусть в них опасности нет, но они отвратительны с виду В шкурах звериных своих, с космами длинных волос. Даже и те, кто себя от греков считает рожденным. Платье отцов позабыв, носят, как персы, штаны. 35 Между собою они говорят на здешнем наречье, Я же движеньями рук мысль выражаю для них. Сам я за варвара здесь: понять меня люди не могут, Речи латинской слова глупого гета смешат. Верно, дурное при мне обо мне говорить не боятся, 40 Может быть, смеют меня ссылкой моей попрекать. Если качну головой, соглашаясь иль не соглашаясь, Мненье мое все равно против меня обратят. Суд здесь неправый, прибавь, - он жестоким вершится орудием, И на судилищах меч тут же расправу чинит. 45 Что же, Лахесида, мне, с моей суровой судьбою, Жестокосердная, ты нить не могла оборвать? Я лицезренья лишен друзей и милой отчизны, Сетую горько, что здесь, в скифской земле, заточен. Тяжких две кары терплю. По заслугам лишился я Града, 50 В эту, быть может, страну не по заслугам попал. Что я, безумец, сказал? Я казни смертной достоин, Ежели мной оскорблен Цезарь божественный сам! 13 С гетских Назон берегов тебе желает здоровья, Если, что сам потерял, можно другому желать. Дух мой больной заразил ослабелое тело недугом, Чтобы и плоть не была в ссылке свободна от мук. 5 Много уж дней меня боли в боку жестоко терзают - Или, быть может, зима лютой мне стужей вредит? Но если ты здоров, то и мне прибывает здоровья, Ибо крушенье мое ты лишь плечом подпирал. Ты, кто дружбы залог мне великий дал, охраняя 10 Жизнь мою и права, как только мог и умел, Ты обижаешь меня тем, что редко письмом утешаешь. Делом готовый помочь, в слове откажешь ли мне? Этот, молю, недостаток исправь - и больше не будет Ни одного на твоем тело прекрасном пятна. 15 Я бы тебя и сильнее корил, когда б не случалось, Что, хоть и послано мне, не доходило письмо. Дай-то бог, чтобы пени мои оказались напрасны И чтобы думал я зря, будто меня ты забыл. Нет, конечно, все так, как молю я! Грешно и подумать, 20 Что непреклонный твой дух может себе изменить. Раньше седая полынь в степях у холодного Понта, Раньше на Гибле тимьян вдруг перестанет расти, Чем убедят меня в том, что о друге ты больше не помнишь: Нити моей судьбы ведь не настолько черны! 25 Все же скажу: берегись не таким, как есть, показаться, Чтобы отвергнуть ты мог с легкостью ложный упрек. Так же, как прежде всегда, проводили мы время в беседах, Долгих таких, что и дня нам не хватало для них. Письма пускай теперь понесут безмолвные речи, 30 Чтобы рука и перо были заменой устам. Так все и будет у нас, не сочти, что утратил я веру: Хватит и нескольких строк, чтобы напомнить тебе... Так что поставить пора то, чем все кончаются письма, Чтобы несхожей у нас участь была: будь здоров! КОММЕНТАРИИ КНИГА ПЕРВАЯ 1 Ст. 5-11. Описывается книга-свиток. Первая строка с именем автора и названием написана красной киноварью (минием), страницы из папируса натирались кедровым маслом, обрезы лощились пемзой. Свиток накручивался на палочку, концы которой были украшены рожками из слоновой кости, и укладывался в кожаный футляр, выкрашенный алой краской из ягод вакцинии. Ст. 30. Цезарь - Октавиан Август. Ст. 70. Холм - Палатин, где жила римская знать. Ст. 114. Телегон - сын Улисса и Цирцеи, как и Элип, убивший по неведению собственного отца. 3 Ст. 48. Нимфа аркадская - здесь: Большая Медведица, в которую была обращена Каллисто. Ст. 75. Метий Фуфетий - вождь альбинцев и союзник римлян, предавший их, за что был казнен: привязан к двум колесницам и разорван конями. КНИГА ТРЕТЬЯ 3 Ст. 62. Старец Самосский - Пифагор, автор учения о переселении душ. 7 Ст. 1. Кто такая Перилла, неизвестно. 12 Ст. 3. Тот, кто вез... - Овен. Во время весеннего равноденствия, солнце на