ыведать
по возможности, что называют они бытием?
     Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Пусть они ответят на следующее: "Вы утверждаете, что
существует только единое?" "Конечно, утверждаем",скажут они. Не так ли?
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц."Дальше. Называете ли вы что-нибудь бытием?"
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц."То же ли самое, что вы называете единым, пользуясь для одного
и того же двумя именами? Или как?"
     Т е э т е т.Что же они ответят после этого, чужеземец?
Ч у ж е з е м е ц.Ясно, Теэтет, что для того, кто выдвигает такое предположение,
не очень-то легко ответить как на этот, так и на любой другой вопрос.
Т е э т е т.Как так?
     Ч у ж е з е м е ц.Допускать два наименования, когда считают, что не существует
ничего, кроме единого, конечно, смешно.
     Т е э т е т.Как не смешно!
Ч у ж е з е м е ц.Да и вообще согласиться с говорящим, что имя есть что-то, не
имело бы смысла.
     Т е э т е т.Отчего?
Ч у ж е з е м е ц.Кто допускает имя, отличное от вещи, тот говорит, конечно, о
двойственном.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, если он принимает имя вещи за то же, что есть
она сама, он либо будет вынужден произнести имя ничего, либо если он назовет имя
как имя чего-то, то получится только имя имени, а не чего-либо другого.
Т е э т е т.Так.
     Ч у ж е з е м е ц.И единое, будучи лишь именем единого, окажется единым лишь по
имени.
     Т е э т е т.Это необходимо.
Ч у ж е з е м е ц.Что же далее? Отлично ли целое от единого бытия или они
признают его тождественным с ним?
     Т е э т е т.Как же они не признают, если и теперь признают?
Ч у ж е з е м е ц. Если, таким образом, как говорит и Парменид,
Вид его [целого] массе правильной сферы всюду подобен,
Равен от центра везде он, затем, что нисколько не больше,
Как и не меньше идет туда и сюда по закону,
     если бытие именно таково, то оно имеет середину и края, а обладая этим, оно
необходимо должно иметь части. Или не так?
     Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Ничто, однако, не препятствует, чтобы разделенное на части
имело в каждой части свойство единого и чтобы, будучи всем и целым, оно таким
образом было единым.
     Т е э т е т.Почему бы и нет?
Ч у ж е з е м е ц.Однако ведь невозможно, чтобы само единое обладало этим
свойством?
     Т е э т е т. Отчего же?
Ч у ж е з е м е ц.Истинно единое, согласно верному определению, должно, конечно,
считаться полностью неделимым.
     Т е э т е т.Конечно, должно.
Ч у ж е з е м е ц.В противном случае, то есть будучи составленным из многих
частей, оно не будет соответствовать определению.
Т е э т е т.Понимаю.
     Ч у ж е з е м е ц.Будет ли теперь бытие, обладающее, таким образом, свойством
единого, единым и целым, или нам вовсе не следует принимать бытие за целое?
Т е э т е т.Ты предложил трудный выбор.
     Ч у ж е з е м е ц.Ты говоришь сущую правду. Ведь если бытие обладает свойством
быть как-то единым, то оно уже не будет тождественно единому и все будет больше
единого.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Далее, если бытие есть целое не потому, что получило это
свойство от единого, но само по себе, то оказывается, что бытию недостает самого
себя.
     Т е э т е т.Истинно так.
Ч у ж е з е м е ц.Согласно этому объяснению, бытие, лишаясь самого себя, будет
уже небытием.
     Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.И все снова становится больше единого, если бытие и целое
получили каждое свою собственную природу.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Если же целое вообще не существует, то это же самое произойдет
и с бытием, и ему предстоит не быть и никогда не стать бытием.
Т е э т е т.Отчего же?
     Ч у ж е з е м е ц.Возникшее - всегда целое, так что ни о бытии, ни о
возникновении нельзя говорить как о чем-либо существующем, если в существующем
не признавать целого.
     Т е э т е т.Кажется несомненным, что это так.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, никакая величина не должна быть нецелым, так
как, сколь велико что-нибудь - каким бы великим или малым оно ни было, - столь
великим целым оно по необходимости должно быть.
Т е э т е т.Совершенно верно.
     Ч у ж е з е м е ц.И тысяча других вещей, каждая в отдельности, будет вызывать
бесконечные затруднения у того, кто говорит, будто бытие либо двойственно, либо
только едино.
     Т е э т е т.Это обнаруживает то, что и теперь почти уже ясно. Ведь одно влечет
за собой другое, неся большую и трудноразрешимую путаницу относительно всего
прежде сказанного.
     Ч у ж е з е м е ц.Мы, однако, не рассмотрели всех тех, кто тщательно исследует
бытие и небытие, но довольно и этого. Дальше надо обратить внимание на тех, кто
высказывается по-иному, дабы на примере всего увидеть, как ничуть не легче
объяснить, что такое бытие, чем сказать, что такое небытие.
Т е э т е т.Значит, надо идти и против этих.
Ч у ж е з е м е ц.У них, кажется, происходит нечто вроде борьбы гигантов из-за
спора друг с другом о бытии.
     Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Одни все совлекают с неба и из области невидимого на землю,
как бы обнимая руками дубы и скалы. Ухватившись за все подобное, они утверждают,
будто существует только то, что допускает прикосновение и осязание, и признают
тела и бытие за одно и то же, всех же тех, кто говорит, будто существует нечто
бестелесное, они обливают презрением, более ничего не желая слышать.
Т е э т е т.Ты назвал ужасных людей; ведь со многими из них случалось
встречаться и мне.
     Ч у ж е з е м е ц.Поэтому-то те, кто с ними вступает в спор, предусмотрительно
защищаются как бы сверху, откуда-то из невидимого, решительно настаивая на том,
что истинное бытие - это некие умопостигаемые и бестелесные идеи; тела же, о
которых говорят первые, и то, что они называют истиной, они, разлагая в своих
рассуждениях на мелкие части, называют не бытием, а чем-то подвижным,
становлением. Относительно этого между обеими сторонами, Теэтет, всегда
происходит сильнейшая борьба.
     Т е э т е т.Правильно.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, нам надо потребовать от обеих сторон порознь
объяснения, что они считают бытием.
     Т е э т е т.Как же мы его будем требовать?
Ч у ж е з е м е ц.От тех, кто полагает бытие в идеях, легче его получить, так
как они более кротки, от тех же, кто насильственно все сводит к телу, труднее,
да, может быть, и почти невозможно. Однако, мне кажется, с ними следует
поступать так...
     Т е э т е т.Как?
Ч у ж е з е м е ц.Всего бы лучше исправить их делом, если бы только это было
возможно; если же так не удастся, то мы сделаем это при помощи рассуждения,
предположив у них желание отвечать нам более правильно, чем доселе. То, что
признано лучшими людьми, сильнее того, что признано худшими. Впрочем, мы
заботимся не о них, но ищем лишь истину.
     Т е э т е т.Весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Предложи же тем, кто стал лучше, тебе отвечать, и истолковывай
то, что ими сказано.
     Т е э т е т.Да будет так.
Ч у ж е з е м е ц.Пусть скажут, как они полагают: есть ли вообще какое-либо
смертное существо?
     Т е э т е т.Отчего же нет?
Ч у ж е з е м е ц.Не признают ли они его одушевленным телом?
Т е э т е т.Без сомнения.
     Ч у ж е з е м е ц.И считают душу чем-то существующим?
Т е эт е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не говорят ли они, что одна душа - справедливая,
другая - несправедливая, та - разумная, а эта - нет?
Т е э т е т.Как же иначе?
     Ч у ж е з е м е ц.И не так ли они считают, что благодаря присутствию
справедливости каждая душа становится такой-то, а из-за противоположных качеств
     - противоположною?
     Т е э т е т.Да, и это они подтверждают.
Ч у ж е з е м е ц.Но то, что может присутствовать в чем-либо или отсутствовать,
непременно, скажут они, должно быть чем-то.
Т е э т е т.Они так и говорят.
     Ч у ж е з е м е ц.Когда же справедливость, разумность и любая другая
добродетель, а также их противоположности существуют и существует также душа, в
которой все это пребывает, то признают ли они что-либо из этого видимым и
осязаемым или же все - невидимым?
     Т е э т е т.Пожалуй, здесь нет ничего видимого.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Неужели они утверждают, что вещи подобного рода имеют
тело?
     Т е э т е т.Здесь они уже не решают все одинаковым образом, но им кажется, что
сама душа обладает телом, в отношении же разумности и каждого из того, о чем ты
спросил, они не дерзают согласиться, что это вовсе не существует, и настаивать,
что все это - тела.
     Ч у ж е з е м е ц.Нам ясно, Теэтет, что эти мужи исправились. Ведь те из них,
которых породила земля, ни в чем не выказали бы робости, но всячески настаивали
бы, что то, чего они не могут схватить руками, вообще есть ничто.
Т е э т е т.Пожалуй, они так и думают, как ты говоришь.
Ч у ж е з е м е ц.Спросим, однако, их снова: если они пожелают что-либо, хоть
самое малое, из существующего признать бестелесным, этого будет достаточно. Ведь
они должны будут тогда назвать то, что от природы присуще как вещам бестелесным,
так и имеющим тело, и глядя на что они тому и другому приписывают бытие. Быть
может, они окажутся в затруднении. Однако, если что-либо подобное случится,
смотри, захотят ли они признать и согласиться с выдвинутым нами положением
относительно бытия - что оно таково?
     Т е э т е т.Но каково же? Говори, и мы это скоро увидим.
Ч у ж е з е м е ц.Я утверждаю теперь, что все, обладающее по своей природе
способностью либо воздействовать на что-то другое, либо испытывать хоть малейшее
воздействие, пусть от чего-то весьма незначительного и только один раз,все это
действительно существует. Я даю такое определение существующего: оно есть не что
иное, как способность.
     Т е э т е т.Ввиду того что в настоящее время они не могут сказать ничего
лучшего, они принимают это определение.
     Ч у ж е з е м е ц.Прекрасно. Позже, быть может, и нам и им представится иное. Но
для них пусть это останется у нас решенным.
Т е э т е т.Пусть останется.
     Ч у ж е з е м е ц.Теперь давай обратимся к другим, к друзьям идей; ты же толкуй
нам и их ответы.
     Т е э т е т.Пусть будет так.
Ч у ж е з е м е ц.Вы говорите о становлении и бытии, как-то их различая. Не так
ли?
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И говорите, что к становлению мы приобщаемся телом с помощью
ощущения, душою же с помощью размышления приобщаемся к подлинному бытию, о
котором вы утверждаете, что оно всегда само себе тождественно, становление же
всякий раз иное.
     Т е э т е т.Действительно, мы говорим так.
Ч у ж е з е м е ц.Но как нам сказать, о наилучшие из людей, чти в обоих случаях
вы называете приобщением? Не то ли, о чем мы упомянули раньше?
Т е э т е т.Что же?
     Ч у ж е з е м е ц.Страдание или действие, возникающее вследствие некой силы,
рождающейся от взаимной встречи вещей. Быть может, Теэтет, ты и не слышишь их
ответа на это, я же, пожалуй, благодаря близости с ними слышу.
Т е э т е т.Какое же, однако, приводят они объяснение?
Ч у ж е з е м е ц.Они не сходятся с нами в том, что недавно было сказано людям
земли относительно бытия.
     Т е э т е т.В чем же именно?
Ч у ж е з е м е ц.Мы выставили как достаточное определение существующего то, что
нечто обладает способностью страдать или действовать, хотя бы даже и в весьма
малом.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.На это, однако, они возражают, что способность страдать или
действовать принадлежит становлению, но с бытием, как они утверждают, не связана
способность ни того ни другого.
     Т е э т е т.Разве так они говорят?
Ч у ж е з е м е ц.Ну а нам надо на это ответить, что мы должны яснее у них
узнать, признают ли они, что душа познает, а бытие познается?
Т е э т е т.Это они действительно говорят.
     Ч у ж е з е м е ц.Что же? Считаете ли вы, что познавать или быть познаваемым -
это действие или страдание или то и другое вместе? Или одно из них - страдание,
а другое - действие? Или вообще ни то ни другое не причастно ни одному из двух
[состояний]?
     Т е э т е т.Ясно, что ничто из двух ни тому ни другому не причастно, иначе они
высказали бы утверждение, противоположное прежнему.
Ч у ж е з е м е ц.Понимаю. Если познавать значит как-то действовать, то предмету
познания, напротив, необходимо страдать. Таким образом, бытие, согласно этому
рассуждению, познаваемое познанием, насколько познается, настолько же находится
в движении в силу своего страдания, которое, как мы говорим, не могло бы
возникнуть у пребывающего в покое.
     Т е э т е т.Справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.И ради Зевса, дадим ли мы себя легко убедить в том, что
движение, жизнь, душа и разум не причастны совершенному бытию и что бытие не
живет и не мыслит, но возвышенное и чистое, не имея ума, стоит неподвижно в
покое?
     Т е э т е т.Мы допустили бы, чужеземец, поистине чудовищное утверждение!
Ч у ж е з е м е ц.Но должны ли мы утверждать, что оно обладает умом, жизнью же
нет?
     Т е э т е т.Как можно?!
Ч у ж е з е м е ц.Но, согласившись в том, что ему присущи и то и другое, станем
ли мы утверждать, что они находятся у него в душе?
Т е э т е т. Но каким иным образом могло бы оно их иметь?
Ч у ж е з е м е ц.Так станем ли мы утверждать, что, имея ум, жизнь и душу, бытие
совсем неподвижно, хотя и одушевлено?
     Т е э т е т.Мне все это кажется нелепым.
Ч у ж е з е м е ц.Потому-то и надо допустить, что движимое и движение
существуют.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Итак, Теэтет, выходит, что если существующее неподвижно, то
никто нигде ничего не мог бы осмыслить.
     Т е э т е т. Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.И однако же, если мы, с другой стороны, признаем все несущимся
и движущимся, то этим утверждением мы исключаем тождественное из области
существующего.
     Т е э т е т. Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.Думаешь ли ты, что без покоя могли бы существовать
тождественное, само себе равное и находящееся в одном и том же отношении?
Т е э т е т.Никогда.
     Ч у ж е з е м е ц. Что же далее? Понимаешь ли ты, как без всего этого мог бы где
бы то ни было существовать или возникнуть ум?
Т е э т е т.Менее всего.
     Ч у ж е з е м е ц.И действительно, надо всячески словом бороться с тем, кто,
устранив знание, разум и ум, в то же время каким-то образом настойчиво что-либо
утверждает.
     Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц. Таким образом, философу, который все это очень высоко ценит,
как кажется, необходимо вследствие этого не соглашаться с признающими одну или
много идей, будто все пребывает в покое, и совершенно не слушать тех, кто,
напротив, приписывает бытию всяческое движение, но надо, подражая мечте детей,
чтобы все неподвижное двигалось, признать бытие и все и движущимся и покоящимся.

     Т е э т е т.Весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Что же, однако? Не достаточно ли
уже, как представляется, мы охватили в своем рассуждении бытие?
Т е э т е т.Конечно.
     Ч у ж е з е м е ц. Вот тебе и на, Теэтет! А я бы сказал, что именно теперь мы и
познаем всю трудность исследования бытия.
     Т е э т е т.Как это? Что ты сказал?
Ч у ж е з е м е ц.Не замечаешь ли ты, мой милый, что мы сейчас оказались в
совершенном неведении относительно бытия, а между тем нам кажется, будто мы о
нем что-то говорим.
     Т е э т е т.Мне кажется, да. Однако я совсем не понимаю, как мы могли незаметно
оказаться в таком положении.
     Ч у ж е з е м е ц.Но посмотри внимательнее: если мы теперь со всем этим
соглашаемся, как бы нам по праву не предложили тех же вопросов, с которыми мы
сами обращались к тем, кто признает, будто все есть теплое и холодное.
Т е э т е т.Какие же это вопросы? Напомни мне.
Ч у ж е з е м е ц. Охотно. И я попытаюсь это сделать, расспрашивая тебя, как
тогда тех, чтобы нам вместе продвинуться вперед.
Т е э т е т.Это правильно.
     Ч у ж е з е м е ц.Ну, хорошо. Не считаешь ли ты движение и покой полностью
противоположными друг другу?
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.И несомненно, ты полагаешь, что оба они и каждое из них в
отдельности одинаково существуют?
     Т е э т е т.Конечно, я так говорю.
Ч у ж е з е м е ц.Не думаешь ли ты, что оба и каждое из них движутся, раз ты
признаешь, что они существуют?
     Т е э т е т.Никоим образом.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, говоря, что оба они существуют, ты этим обозначаешь,
что они пребывают в покое?
     Т е э т е т.Каким же образом?
Ч у ж е з е м е ц.Допуская в душе рядом с теми двумя нечто третье, а именно
бытие, которым как бы охватываются и движение и покой, не считаешь ли ты,
окидывая одним взглядом их приобщение к бытию, что оба они существуют?
Т е э т е т.Кажется, мы действительно предугадываем что-то третье, а именно
бытие, раз мы утверждаем, что движение и покой существуют.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, не движение и покой, вместе взятые, составляют
бытие, но оно есть нечто отличное от них.
     Т е э т е т.Кажется, так.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, бытие по своей природе и не стоит и не
движется.
     Т е э т е т.По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Куда же еще должен направить свою мысль тот, кто хочет
наверняка добиться какой-то ясности относительно бытия?
Т е э т е т.Куда же?
     Ч у ж е з е м е ц.Я думаю, что с легкостью - никуда: ведь если что-либо не
движется, как может оно не пребывать в покое? И напротив, как может не двигаться
то, что вовсе не находится в покое? Бытие же у нас теперь оказалось вне того и
другого. Разве это возможно?
     Т е э т е т.Менее всего возможно.
Ч у ж е з е м е ц.При этом по справедливости надо вспомнить о следующем...
Т е э т е т.О чем?
     Ч у ж е з е м е ц.А о том, что мы, когда нас спросили, к чему следует относить
имя "небытие", полностью стали в тупик. Ты помнишь?
Т е э т е т.Как не помнить?
     Ч у ж е з е м е ц.Неужели же по отношению к бытию мы находимся теперь в меньшем
затруднении?
     Т е э т е т.Мне по крайней мере, чужеземец, если можно так сказать, кажется, что
в еще большем.
     Ч у ж е з е м е ц.Пусть это, однако, остается здесь под сомнением. Так как и
бытие и небытие одинаково связаны с нашим недоумением, то можно теперь
надеяться, что насколько одно из двух окажется более или менее ясным, и другое
явится в том же виде. И если мы не в силах познать ни одного из них в
отдельности, то будем по крайней мере самым надлежащим образом - насколько это
возможно - продолжать наше исследование об обоих вместе.
Т е э т е т.Прекрасно.
     Ч у ж е з е м е ц.Давай объясним, каким образом мы всякий раз называем одно и то
же многими именами?
     Т е э т е т.О чем ты? Приведи пример.
Ч у ж е з е м е ц.Говоря об одном человеке, мы относим к нему много различных
наименований, приписывая ему и цвет, и очертания, и величину, и пороки, и
добродетели, и всем этим, а также тысячью других вещей говорим, что он не только
человек, но также и добрый и так далее, до бесконечности; таким же образом мы
поступаем и с остальными вещами: полагая каждую из них единой, мы в то же время
считаем ее множественной и называем многими именами.
Т е э т е т. Ты говоришь правду.
     Ч у ж е з е м е ц.Этим-то, думаю я, мы уготовили пир и юношам и недоучившимся
старикам: ведь у всякого прямо под руками оказывается возражение, что
невозможно-де многому быть единым, а единому - многим, и всем им действительно
доставляет удовольствие не допускать, чтобы человек назывался добрым, но
говорить, что доброе - добро, а человек - лишь человек. Тебе, Теэтет, я думаю,
часто приходится сталкиваться с людьми, иногда даже уже пожилыми, ревностно
занимающимися такими вещами: по своему скудоумию они всему этому Дивятся и
считают, будто открыли здесь нечто сверхмудрое.
Т е э т е т.Конечно, приходилось.
     Ч у ж е з е м е ц.Чтобы, таким образом, наша речь была обращена ко всем, кто
когда-либо хоть как-то рассуждал о бытии, пусть и этим, и всем остальным, с кем
мы раньше беседовали, будут предложены вопросы о том, что должно быть выяснено.
Т е э т е т.Какие же вопросы?
     Ч у ж е з е м е ц.Ставим ли мы в связь бытие с движением и покоем или нет, а
также что-либо другое с чем бы то ни было другим, или, поскольку они
несмешиваемы и неспособны приобщаться друг к другу, мы их за таковые и принимаем
в своих рассуждениях? Или же мы все, как способное взаимодействовать, сведем к
одному и тому же? Или же одно сведем, а другое нет? Как мы скажем, Теэтет, что
они из всего этого предпочтут?
     Т е э т е т.На это я ничего не могу за них возразить.
Ч у ж е з е м е ц.Отчего бы тебе, отвечая на каждый вопрос в отдельности, не
рассмотреть все, что из этого следует?
     Т е э т е т.Ты говоришь дело.
Ч у ж е з е м е ц.Во-первых, если хочешь, допустим, что они говорят, будто ничто
не обладает никакой способностью общения с чем бы то ни было. Стало быть,
движение и покой никак не будут причастны бытию?
Т е э т е т.Конечно, нет.
     Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не приобщаясь к бытию, будет ли из них что-либо
существовать?
     Т е э т е т.Не будет.
Ч у ж е з е м е ц.Быстро, как видно, все рухнуло из-за этого признания и у тех,
кто все приводит в движение, и у тех, кто заставляет все, как единое, покоиться,
и также у тех, кто связывает существующее с идеями и считает его всегда самому
себе тождественным. Ведь все они присоединяют сюда бытие, говоря: одни - что
[все] действительно движется, другие же - что оно действительно существует как
неподвижное.
     Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.В самом деле, и те, которые все то соединяют, то расчленяют,
безразлично, соединяют ли они это в одно или разлагают это одно на бесконечное
либо же конечное число начал и уже их соединяют воедино, все равно, полагают ли
они, что это бывает попеременно или постоянно, в любом случае их слова ничего не
значат, если не существует никакого смешения.
Т е э т е т.Верно.
     Ч у ж е з е м е ц.Далее, самыми смешными участниками рассуждения оказались бы
те, кто вовсе не допускает, чтобы что-либо, приобщаясь к свойству другого,
называлось другим.
     Т е э т е т.Как это?
Ч у ж е з е м е ц.Принужденные в отношении ко всему употреблять выражения
"быть", "отдельно", "иное", "само по себе" и тысячи других, воздержаться от
которых и не привносить их в свои речи они бессильны, они и не нуждаются в
других обличителях, но постоянно бродят вокруг, таща за собою, как принято
говорить, своего домашнего врага и будущего противника, подающего голос изнутри,
подобно достойному удивления Евриклу.
     Т е э т е т.То, что ты говоришь, вполне правдоподобно и истинно.
Ч у ж е з е м е ц.А что, если мы у всего признаем способность к взаимодействию?
Т е э т е т. Это и я в состоянии опровергнуть.
Ч у ж е з е м е ц.Каким образом?
     Т е э т е т.А так, что само движение совершенно остановилось бы, а с другой
стороны, сам покой бы задвигался, если бы они пришли в соприкосновение друг с
другом.
     Ч у ж е з е м е ц.Однако высшая необходимость препятствует тому, чтобы движение
покоилось, а покой двигался.
     Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, остается лишь третье.
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.И действительно, необходимо что-либо одно из всего этого: либо
чтобы все было склонно к смешению, либо ничто, либо одно склонно, а другое нет.
Т е э т е т.Как же иначе?
     Ч у ж е з е м е ц.Первые два [предположения] были найдены невозможными.
Т е э т ет.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, каждый, кто только желает верно ответить,
допустит оставшееся из трех.
     Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Когда же одно склонно к смешению, а другое нет, то должно
произойти то же самое, что и с буквами: одни из них не сочетаются друг с другом,
другие же сочетаются.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Гласные преимущественно перед другими проходят через все,
словно связующая нить, так что без какой-либо из них невозможно сочетать
остальные буквы одну с другой.
     Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Всякому ли известно, какие [буквы] с какими способны
сочетаться, или тому, кто намерен это делать должным образом, требуется
искусство?
     Т е э т е т.Нужно искусство.
Ч у ж е з е м е ц.Какое?
     Т е э т е т.Грамматика.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не так ли обстоит дело с высокими и низкими звуками?
Не есть ли владеющий искусством понимать, какие звуки сочетаются и какие нет,
музыкант, а не сведущий в этом - немузыкант?
Т е э т е т.Так.
     Ч у ж е з е м е ц.И по отношению к другим искусствам и неискусности мы найдем
подобное же.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Так как мы согласны в том, что и роды [вещей]
находятся друг с другом в подобном же сочетании, то не с помощью ли некоего
знания должен отыскивать путь в своих рассуждениях тот, кто намерен правильно
указать, какие роды с какими сочетаются и какие друг друга не принимают, а
также, во всех ли случаях есть связь между ними, так чтобы они были способны
смешиваться, и, наоборот, при разделении - всюду ли существуют разные причины
разделения?
     Т е э т е т.Так же не нужно знания и едва ли не самого важного?
Ч у ж е з е м е ц.Но как, Теэтет, назовем мы теперь это знание? Или, ради Зевса,
не напали ли мы незаметно для себя на науку людей свободных и не кажется ли,
что, ища софиста, мы отыскали раньше философа?
Т е э т е т.Что ты хочешь сказать?
     Ч у ж е з е м е ц.Различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной
и иной за тот же самый - неужели мы не скажем, что это [предмет] диалектического
знания?
     Т е э т е т.Да, скажем.
Ч у ж е з е м е ц.Кто, таким образом, в состоянии выполнить это, тот сумеет в
достаточной степени различить одну идею, повсюду пронизывающую многое, где
каждое отделено от другого; далее, он различит, как многие отличные друг от
друга идеи охватываются извне одною и, наоборот, одна идея связана в одном месте
совокупностью многих, наконец, как многие идеи совершенно отделены друг от
друга. Все это называется уметь различать по родам, насколько каждое может
взаимодействовать [с другим] и насколько нет.
Т е э т е т.Истинно так.
     Ч у ж е з е м е ц.Ты, думаю я, диалектику никому другому не припишешь, кроме как
искренне и справедливо философствующему?
     Т е э т е т.Как может кто-либо приписать ее другому?
Ч у ж е з е м е ц.Философа мы, без сомнения, найдем и теперь и позже в подобной
области, если поищем; однако и его трудно ясно распознать, хотя трудность в
отношении софиста иного рода, чем эта.
     Т е э т е т.Почему?
Ч у ж е з е м е ц.Один, убегающий во тьму небытия, куда он направляется по
привычке, трудноузнаваем из-за темноты места. Не так ли?
Т е э т е т. По-видимому.
     Ч у ж е з е м е ц.Философа же, который постоянно обращается разумом к идее
бытия, напротив, нелегко различить из-за ослепительного блеска этой области:
духовные очи большинства не в силах выдержать созерцания божественного.
Т е э т е т.Видно, это верно в той же степени, что и то.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, что касается философа, то мы его вскоре
рассмотрим яснее, если будем чувствовать к тому охоту; но очевидно также, что
нельзя оставлять и софиста, не рассмотрев его в достаточной степени.
Т е э т е т.Ты прекрасно сказал.
     Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, мы согласились, что одни роды склонны
взаимодействовать, другие же нет и что некоторые - лишь с немногими [видами],
другие - со многими, третьи же, наконец, во всех случаях беспрепятственно
взаимодействуют со всеми; теперь мы должны идти дальше в нашей беседе, так,
чтобы нам коснуться не всех видов, дабы из-за множества их не прийти в смущение,
но избрать лишь те, которые считаются главнейшими, и прежде всего рассмотреть,
каков каждый из них, а затем, как обстоит дело с их способностью взаимодействия.
И тогда, если мы и не сможем со всей ясностью постичь бытие и небытие, то, по
крайней мере, не окажемся, насколько это допускает способ теперешнего
исследования, несостоятельными в их объяснении, если только, говоря о небытии,
что это действительно небытие, нам удастся уйти отсюда невредимыми.
Т е э т е т.Конечно, надо так сделать.
     Ч у ж е з е м е ц.Самые главные роды, которые мы теперь обследуем, это - само
бытие, покой и движение.
     Т е э т е т.Да, это самые главные.
Ч у ж е з е м е ц.И о двух из них мы говорим, что они друг с другом
несовместимы.
     Т е э т е т.Несомненно.
Ч у ж е з е м е ц.Напротив, бытие совместимо с тем и с другим. Ведь оба они
существуют.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, всего их три.
Т е э т е т.Бесспорно.
     Ч у ж е з е м е ц.Каждый из них есть иное но отношению к остальным двум и
тождественное по отношению к себе самому.
     Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Чем же, однако, мы теперь считаем тождественное и иное? Может
быть, это какие-то два рода, отличные от тех трех, но по необходимости всегда с
ними смешивающиеся? В этом случае исследование должно вестись относительно пяти
существующих родов, а не трех, или же, сами того не замечая, мы называем
тождественным и иным что-то одно из тех [трех]?
Т е э т е т.Может быть.
     Ч у ж е з е м е ц.Но движение и покой не есть, верно, ни иное, ни тождественное?

     Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.То, что мы высказали бы сразу и о движении и о покое, не может
быть ни одним из них.
     Т е э т е т.Почему же?
Ч у ж е з е м е ц.Движение тогда остановится, а покой, напротив, будет
двигаться; ведь одно из этих двух, какое бы оно ни было, вступая в область
обоих, заставит иное снова превратиться в противоположное своей собственной
природе, поскольку оно причастно противоположному.
Т е э т е т. Именно так.
     Ч у ж е з е м е ц.Ведь теперь оба они причастны и тождественному и иному.
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Поэтому мы не должны говорить ни о движении, что оно
тождественное или иное, ни о покое.
     Т е э т е т.Конечно, не должны.
Ч у ж е з е м е ц.Но не следует ли нам мыслить бытие и тождественное как нечто
одно?
     Т е э т е т.Возможно.
Ч у ж е з е м е ц.Но если бытие и тождественное не означают ничего различного,
то, говоря о движении и покое, что оба они существуют, мы назовем, таким
образом, и то и другое, как существующее, тождественным.
Т е э т е т. Но это невозможно.
     Ч у ж е з е м е ц.Значит, невозможно, чтобы бытие и тождественное были одним.
Т е э т е т.Похоже на это.
     Ч у ж е з е м е ц.В таком случае, не допустим ли мы рядом с тремя видами
четвертый: тождественное?
     Т е э т е т.Да, конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не следует ли нам считать иное пятым [видом]? Или
должно его и бытие мыслить как два названия для одного рода?
Т е э т е т.Возможно.
     Ч у ж е з е м е ц.Впрочем, думаю, ты согласишься, что из существующего одно
считается [существующим] само по себе, другое же лишь относительно другого.
Т е э т е т.Отчего же не согласиться?
     Ч у ж е з е м е ц.Иное же всегда [существует лишь] по отношению к иному. Не так
ли?
     Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Не совсем, если бытие и иное не вполне различаются. Если бы,
однако, иное было причастно обоим видам как бытие, то одно из иного было бы иным
совсем не относительно иного. Теперь же у нас попросту получилось, что то, что
есть иное, есть по необходимости иное в отношении иного.
Т е э т е т.Ты говоришь так, как это и обстоит на самом деле.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, пятой среди тех видов, которые мы выбрали, надо
считать природу иного.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И мы скажем, что эта природа проходит через все остальные
виды, ибо каждое одно есть иное по отношению к другому не в силу своей
собственной природы, но вследствие причастности идее иного.
Т е э т е т.Именно так.
     Ч у ж е з е м е ц.Об этих пяти [видах], перебирая их поодиночке, мы выразились
бы так...
     Т е э т е т.Как именно?
Ч у ж е з е м е ц.Во-первых, движение есть совсем иное, чем покой. Или как мы
скажем?
     Т е э т е т. Так.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, оно - не покой.
Т е э т е т.Никоим образом.
     Ч у ж е з е м е ц.Существует же оно вследствие причастности бытию?
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.И опять-таки движение есть иное. чем тождественное.
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Значит, оно - нетождественное.
Т е э т е т. Конечно, нет.
     Ч у ж е з е м е ц.Однако оно было тождественным вследствие того, что все
причастно тождественному.
     Т е э т е т.Да, и очень.
Ч у ж е з е м е ц.Надо согласиться, что движение есть и тождественное и
нетождественное, и не огорчаться. Ведь, когда мы назвали его тождественным и
нетождественным, мы выразились неодинаково: Коль скоро мы называем его
тождественным, мы говорим так из-за его причастности тождественному в отношении
к нему самому; если же, напротив, мы называем его нетождественным, то это
происходит вследствие его взаимодействия с иным, благодаря чему, отделившись от
тождественного, движение стало не этим, но иным, так что оно снова справедливо
считается нетождественным.
     Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, если бы каким-то образом само движение приобщалось к
покою, не было бы ничего странного в том, чтобы назвать его неподвижным.
Т е э т е т.Вполне справедливо, если мы согласимся, что одни роды склонны
смешиваться, другие же нет.
     Ч у ж е з е м е ц.К доказательству этого положения мы пришли еще раньше
теперешних доказательств, когда утверждали, что так оно по природе и есть.
Т е э т е т.Как же иначе?
     Ч у ж е з е м е ц.Скажем, однако, снова: движение отлично от иного, равно как
оно есть другое по отношению к тождественному и покою?
Т е э т е т.Безусловно.
     Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, согласно настоящему объяснению, оно каким-то
образом есть и иное и не иное.
     Т е э т е т. Правда.
Ч у ж е з е м е ц. Что же дальше? Будем ли мы утверждать, что движение - иное по
отношению к трем [видам], а о четвертом не скажем этого, признав в то же время,
что всех видов, о которых и в пределах которых мы желаем вести исследование,
пять?
     Т е э т е т.Как же? Ведь невозможно согласиться на меньшее число, чем то, что
вышло теперь.
     Ч у ж е з е м е ц.Итак, мы смело должны защищать положение, что движение есть
иное по отношению к бытию?
     Т е э т е т.Да, как можно смелее.
Ч у ж е з е м е ц.Не ясно ли, однако, что движение на самом деле есть и небытие,
и бытие, так как оно причастно бытию?
     Т е э т е т.Весьма ясно.
Ч у ж е з е м е ц.Небытие, таким образом, необходимо имеется как в движении, так
и во всех родах. Ведь распространяющаяся на все природа иного, делая все иным по
отношению к бытию, превращает это в небытие, и, следовательно, мы по праву можем
назвать все без исключения небытием и в то же время, так как оно причастно
бытию, назвать это существующим.
     Т е э т е т.Похоже на то.
Ч у ж е з е м е ц.В каждом виде поэтому есть много бытия и в то же время
бесконечное количество небытия.
     Т е э т е т.Кажется.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, надо сказать, что и само бытие есть иное по
отношению к прочим [видам].
     Т е э т е т.Это необходимо.
Ч у ж е з е м е ц.И следовательно, во всех тех случаях, где есть другое, у нас
не будет бытия. Раз оно не есть другое, оно будет единым; тем же, другим,
бесконечным по числу, оно, напротив, не будет.
Т е э т е т.Похоже, что так.
     Ч у ж е з е м е ц.Не следует огорчаться этим, раз роды по своей природе
взаимодействуют. Если же кто с этим не согласен, пусть тот опровергнет сначала
наши предыдущие рассуждения, а затем также и последующие.
Т е э т е т.Ты сказал весьма справедливо.
     Ч у ж е з е м е ц.Посмотрим-ка вот что.
Т е э т е т.Что именно?
     Ч у ж е з е м е ц.Когда мы говорим о небытии, мы разумеем, как видно, не что-то
противоположное бытию, но лишь иное.
     Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Ведь если мы, например, называем что-либо небольшим, кажется
ли тебе, что этим выражением мы скорее обозначаем малое, чем равное?
Т е э т е т.А как же.
     Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, если бы утверждалось, что отрицание означает
противоположное, мы бы с этим не согласились или согласились бы лишь настолько,
чтобы "не" и "нет" означали нечто другое по отношению к рядом стоящим словам,
либо, еще лучше, вещам, к которым относятся высказанные вслед за отрицанием
слова.
     Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Подумаем-ка, если и тебе угодно, о следующем.
Т е э т е т.О чем же?
     Ч у ж е з е м е ц. Природа иного кажется мне раздробленной на части подобно
знанию.
     Т е э т е т.Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.И знание едино, но всякая часть его, относящаяся к чему-либо,
обособлена и имеет какое-нибудь присущее ей имя. Поэтому-то и говорится о многих
искусствах и знаниях.
     Т е э т е т.Конечно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому и части природы иного, которая едина, испытывают то же
самое.
     Т е э т е т.Может быть. Но каким, скажем мы, образом ?
Ч у ж е з е м е ц.Не противоположна ли какая-либо часть иного прекрасному?
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц. Сочтем ли мы ее безымянной или имеющей какое-то имя?
Т е э т е т.Имеющей имя; ведь то, что мы каждый раз называем некрасивым, есть
иное не для чего-либо другого, а лишь для природы прекрасного.
Ч у ж е з е м е ц.Ну хорошо, скажи мне теперь следующее.
Т е э т е т.Что же?
     Ч у ж е з е м е ц.Не выходит ли, что некрасивое есть нечто отделенное от
какого-то рода существующего и снова противопоставленное чему-либо из
существующего?
     Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Оказывается, некрасивое есть противопоставление бытия бытию.
Т е э т е т. Весьма справедливо.
     Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не принадлежит ли у нас, согласно этому рассуждению,
красивое в большей степени к существующему, некрасивое же в меньшей?
Т е э т е т. Никоим образом.
     Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, надо признать, что и небольшое и самое большое
одинаково существуют.
     Т е э т е т.Одинаково.
Ч у ж е з е м е ц.Не должно ли и несправедливое полагать тождественным
справедливому в том отношении, что одно из них существует нисколько не меньше
другого?
     Т е э т е т.Отчего же нет?
Ч у ж е з е м е ц.Таким же образом будем говорить и о прочем, коль скоро природа
иного оказалась принадлежащей к существующему. Если же иное существует, то не в
меньшей степени нужно полагать существующими и его части.
Т е э т е т.Как же иначе?
     Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, как кажется, противопоставление природы части иного
бытию есть, если позволено так сказать, нисколько не меньшее бытие, чем само
бытие, причем оно не обозначает противоположного бытию, но лишь указывает на
иное по отношению к нему.
     Т е э т е т.Совершенно ясно.
Ч у ж е з е м е ц.Как же нам его назвать?
     Т е э т е т.Очевидно, это то самое небытие, которое мы исследовали из-за
софиста.
     Ч у ж е з е м е ц.Может быть, как ты сказал, оно с точки зрения бытия не
уступает ничему другому и должно смело теперь говорить, что небытие, бесспорно,
имеет свою собственную природу, и подобно тому, как большое было большим,
прекрасное - прекрасным, небольшое - небольшим и некрасивое - некрасивым, так и
небытие, будучи одним среди многих существующих видов, точно таким же образом
было и есть небытие? Или по отношению к нему, Теэтет, мы питаем еще какое-либо
сомнение?
     Т е э т е т.Никакого.
Ч у ж е з е м е ц.А знаешь ли, мы ведь совсем не послушались Парменида в том,
что касалось его запрета.
     Т е эт е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Стремясь в исследовании вперед, мы доказали ему больше того,
что он дозволил рассматривать.
     Т е э т е т.Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.А так, ведь он где-то сказал:
Этого нет никогда и нигде, чтоб не-сущее было;
Ты от такого пути испытаний сдержи свою мысль.
Т е э т е т.Конечно, он так сказал.
     Ч у ж е з е м е ц.А мы не только доказали, что есть несуществующее, но и
выяснили, к какому виду относится небытие. Ведь, указывая на существование
природы иного и на то, что она распределена по всему существующему, находящемуся
во взаимосвязи, мы отважились сказать, что каждая часть природы иного,
противопоставленная бытию, и есть действительно то самое - небытие.
Т е э т е т.И кажется мне, чужеземец, мы сказали это в высшей степени правильно.

     Ч у ж е з е м е ц.Пусть же никто не говорит о нас, будто мы, представляя небытие
противоположностью бытия, осмеливаемся утверждать, что оно существует. Ведь о
том, что противоположно бытию, мы давно уже оставили мысль решить, существует ли
оно или нет, обладает ли смыслом или совсем бессмысленно. Относительно же того,
о чем мы теперь говорили, будто небытие существует, пусть нас либо кто-нибудь в
этом разубедит, доказав, что мы говорим не дело, либо, пока он не в состоянии
этого сделать, пусть говорит то же, что утверждаем и мы, а именно что роды между
собой перемешиваются и что в то время, как бытие и иное пронизывают все и друг
друга, само иное, как причастное бытию, существует благодаря этой причастности,
хотя оно и не то, чему причастно, а иное; вследствие же того, что оно есть иное
по отношению к бытию, оно - совершенно ясно - необходимо должно быть небытием. С
другой стороны, бытие, как причастное иному, будет иным для остальных родов и,
будучи иным для них всех, оно не будет ни каждым из них в отдельности, ни всеми
ими, вместе взятыми, помимо него самого, так что снова в тысячах тысяч случаев
бытие, бесспорно, не существует; и все остальное, каждое в отдельности и все в
совокупности, многими способами существует, многими же - нет.
Т е э т е т.Это верно.
     Ч у ж е з е м е ц.Если, однако, кто-либо не верит этим противоречиям, то ему
надо произвести исследование самому и привести нечто лучшее, чем сказанное
теперь. Если же он, словно измыслив что-либо трудное, находит