Олег Асиновский. Новые стихи --------------------------------------------------------------- © Copyright Олег Аиновский From: sales(а)gesharim.ru Date: 11 Sep 2005 --------------------------------------------------------------- ВОЛЯ К УСЛОЖНЕНИЮ Навязшая в зубах идея: мол, обычен путь поэта от сложного к простому ("Нельзя не впасть к концу, как в ересь..."), - опровергается многими фактами из истории словесности (Мандельштам, Ахматова), но от того не перестает быть привлекательной для разного рода литературных спекулянтов. Случай Олега Асиновского - еще один аргумент против упростителей. Ранние его стихи (собранные отчасти в единственной сколь-нибудь "тиражной" книжке "До и после") лежат в русле весьма популярного полтора десятилетия назад прозрачного лирического верлибра. Были тогда у Асиновского, впрочем, и тексты более строгой организации, - будто бы ни о чем, и при этом крайне емкие и цельные: "Собака пьет из ручья. / Она, как ручей, ничья..." Именно в такого рода самодостаточных картинках можно обнаружить корень дальнейших художественных открытий Асиновского. "Зрелый" Асиновский, располагая стихи по алфавиту, совершил хотя с виду и скромный, но на деле весьма радикальный жест, разорвав почти всякую связь между знаком и означаемым. Раньше собака, пившая из ручья, хоть и ничья, но была. Теперь происходящее в тексте стало похоже скорее на парад пляшущих человечков, нежели на что-либо, совпадающее с чувственным восприятием: "Экзотичный наряд, / летит повеса из леса, / ос семью / не видно за осенью / ..." Кажется, звукопись здесь торжествует над визуальными образами. Зауми нет и следа, все вроде бы нормативно, но визуальный мир не выстраивается из фрагментов мозаики, представляя собой непредставимый калейдоскоп образов, подобный картинке в голове разглядывающей нечто своими фасеточными глазами сумасшедшей стрекозы. "Законные" синтаксис и грамматика нарушают свои законы. И вот тут-то на помощь приходят звуковые соответствия, скрепляющие текст воедино. Собственно, на этом этапе Асиновский уже - новатор. Создать максимально авангардную технику письма, не прибегая ни к какой деконструкции, - такой кульбит под силу не каждому. Но автор почувствовал необходимость некоторого иного, нового уровня целостности. Расположение текстов (в любой подборке) по алфавитному принципу - это уже был ход в сторону со-единения. Это же был и принципиальный жест: не воля автора, но случайность (или, все-таки, закономерность?) алфавитного порядка задает и порядок чтения. Однако всякий подобный текстовой ряд не был жестким, он представал своего рода "псевдоцелостностью". Тогда появились "полотна". Изобретение авторских циклических форм - добрая традиция в русской поэзии. Вспоминаются "трилистники" и "складни" Анненского, разного рода конструкции Кузмина... "Полотно" Асиновского - тоже, фактически, авторский жанр. Это не поэма - но это и не сложенные вместе отдельные стишки, это некоторый более сложный организм, подобный улью, муравейнику или колонии кораллов: грань между группой и индивидуумом размыта, ненаходима. Слово "полотно" многозначно. Неизбежно возникает ассоциация с ткацким ремеслом (и эта метафора развернуто анализируется в приложении Игоря Лощилова). Возможно также понимание "полотна" как живописного произведения. "Батальное полотно"; и впрямь, на (в) "полотнах" Асиновского происходят битвы, но эти битвы не представимы в евклидовом пространстве. Событие слова окончательно оторвалось от события материала. Особенно это заметно в ритмически и композиционно "жестко" устроенных "полотнах": первом, втором и пятом. Кажется, используемые здесь слова омонимичны собственным обыденным смыслам. Эти "полотна" ветвятся как фрактал. Будто стоит оставить их на ночь без присмотра, и они разрастутся. Это производит эффект абсолютно магический. И это - знак максимальной органичности "полотен". Ген не является знаком чего-либо, он знак самого себя и одновременно - потенциальная порождающая машина. Слово в "полотнах" Асиновского работает именно так, на "генном" уровне. Другие "полотна" более дискретны. Управляемые законом алфавита, их фрагменты как бы фиксированы на собственных первых строчках, которые определяют место последующих строк в общем ряду, их композиционную нагрузку. Эти "полотна" ближе к традиционно понимаемому циклу. Но в независимости от степеней свободы фрагментов, все представленные "полотна" кажутся неожиданным, небывалым вызовом некоторым литературным конвенциям. Они доказывают высокий смысл усложнения собственных художественных задач. Но сложность не противоречит естественности. Данила Давыдов 1 ПОЛОТНО НОМЕР ОДИН Родителям 1. солнце за луной, вытянув лучи воздуха волной, прячется в ночи вытянув лучи, отступила тьма, прячется в ночи, и опять зима 2. отступила тьма с головы до пят, и опять зима, и волхвы стоят с головы до пят пробежит волна, и волхвы стоят, как глаза без дна 3. пробежит волна, света пузыри, как глаза без дна, слез поводыри света пузыри, поднимаясь с лап, слез поводыри, и ребенка цап 4. поднимаясь с лап запада, восток и ребенка цап, дай мне адресок запада, восток, дальняя родня, дай мне адресок ближнего меня 5. в сушу у воды малышу играть и камней ряды миловать, карать малышу играть, овцы устают миловать, карать, и волхвы жуют 6. в доме нежилом солнце не печет, и дожди углом, и заря течет солнце не печет на траве дрова, и заря течет, и душа жива 7. на траве дрова начали цвести, и душа жива, и давай расти начали цвести ласточка и стриж, и давай расти на глазах малыш 8. и носился дух в глубине травы, и земля, как пух с детской головы в глубине травы запад и восток, с детской головы падает цветок 9. запад и восток медленно растут, падает цветок, улицы цветут медленно растут зло и доброта, улицы цветут, и земля чиста 10. зло и доброта по краям души, и земля чиста, и светло в глуши по краям души внешняя среда, и светло в глуши птичьего гнезда 11. ветер налетел, август наступил, звук осиротел, эхо расщепил август наступил в птичьем языке, эхо расщепил, как звезду в реке 12. в птичьем языке радуги дуга, как звезда в реке, тьмы одна нога над семьей моей эти небеса родственного ей цвета, как роса 13. эти небеса и возникли без цвета, как роса, и набрали вес и возникли без берегов лучи, и набрали вес чистые ключи 14. собрала луна села, города у речного дна, и земля тверда села, города сделают виток, и земля тверда, полыхнет восток 15. сделают виток зло и доброта, полыхнет восток осенью с листа зло и доброта скорость наберут осенью с листа, и волхвы замрут 16. и, откинув прядь, пришлецов слепит молодая мать, и младенец спит пришлецов слепит, прячет ночь тиха, и младенец спит в сердце пастуха 17. и сердечный стук набежит волной на семейный круг в тишине ночной набежит волной свет на волосок, в тишине ночной на седой висок 18. свет на волосок, облаком листва на седой висок, в бороду волхва облаком листва, прячется малыш в бороду волхва, и, как солнце рыж 19. в маму и отца, каждую черту своего лица я перерасту каждую черту, чтоб не возвращать, я перерасту способы прощать 20. чтоб не возвращать реку, лес, поля, способы прощать приняла земля реку, лес, поля, каждый волосок приняла земля, удержал песок 21. каждый волосок малыша, спеша, удержал песок, и болит душа малыша, спеша к своему концу, и болит душа по всему лицу 22. к своему концу села, города по всему лицу вспыхнут от стыда села, города солнцем за рекой вспыхнут от стыда, обретут покой 23. солнцем за рекой выросла гора, обретут покой звезды до утра выросла гора, прячет от жары звезды до утра, как пастух дары 24. прячет от жары и слеза глаза, как пастух дары, и бежит гроза и слеза глаза поднимает вверх, и бежит гроза, и звенит, как смех 25. поднимает вверх мама малыша, и звенит, как смех у отца душа мама малыша держит на руках, у отца душа на ее щеках 26. как над головой и в горах закат, плодородный слой, громовой раскат и в горах закат, овцы, как снега, громовой раскат, облаков стога 27. и вода, как лед, пропускает свет, малышу поет матери в ответ как волхвов дома, матери в ответ расступилась тьма, пропускает свет 28. и стучат сердца, птицы сеют, жнут около отца, маму не вернут птицы сеют, жнут, крылья за спиной маму не вернут, и земля волной 29. крылья за спиной, как чужие рты, и земля волной, камнем с высоты как чужие рты, и отец и сын камнем с высоты маминых морщин 30. и отец и сын попадают в сеть маминых морщин, словно овцы в клеть попадают в сеть пашни и луга, словно овцы в клеть, неба берега 31. круглый сирота, как родной пейзаж, формой глаз и рта делается наш как родной пейзаж, всякий имярек делается наш и дает побег 4 ПОЛОТНО НОМЕР ДВА Мите Авалиани 1. моряк веселью предается, поется ветром и смеется вдогонку тихому ему, и нет покоя никому Иона круглый сирота, красота его, как стадо, охраняла и спала, когда маленькой была кит плывет издалека, облака он поднимает пыли на своем пути, чтобы в землю не уйти 2. о любви земля не спросит, подбросит наяву и бросит во сне Иону под палящим солнцем, пьющим и курящим море через не могу на берегу волной играет высокой с низкою звездой, и дышит небо под водой корабль о помощи взывает, называет в честь себя моряков, кита, Иону, рушит шторма оборону 3. погода ясная, узоры горы из нее плетут, наедине с собой песок качнулся с пятки на мысок зарница меда слаще в чаще и ловится без топора на комара, и выпускает, без боли с воли окликает у солнца голова кита, и до хвоста, как до Ионы не могут тучи дотянуться, едва друг к другу прикоснутся 4. на берегу волна лежит, не бежит обратно в море, и в разговоре моряков дрожит земля от языков разгладилось лицо мужчины, морщины вытянулись в нить, глаза устали, плавниками стали под его руками и только окрик или плеск треск не выносят из огня, из дома ссору и беду, и спит Иона на виду 5. меняет кожу виноград, град покрывается росой, и дождь косой ее сбивает, зимы до лета не бывает чайка ласточкой ныряет, усмиряет плоть во сне коршун, делая круги, к сердцу не прижав ноги небо ветреное скачет, прячет облако волна от грозы в пучину злую, словно мышку полевую 6. ливень в соляном растворе в хоре раковин поет, гаснут тени от хлопка комка земли из ручейка кит всплывает за глотком, за ободком от кислорода, у Ионы колесом грудь, и сам он невесом Иона ловится на мушку, кукушку видит, и она в утробу леса не глядится и в матери себе годится 7. море птиц над океаном планом местности, и вдруг одна от стаи отстает, окрестности не узнает дыханье плачем или смехом, эхом плавает в груди, поля, как тени под глазами, пересеченные слезами мед на месяце раскосом, под вопросом рот под носом, Иона с пальцем на губах, кит с соломинкой в зубах 8. все иначе в час заката, космата тучи голова, и слова глотает гром ночью в воздухе сыром земля на суше горяча, саранча камней жирней туч тяжелых чернозема на белом свете окоема детей Иона не растил, грустил в ките на животе и на спине, и на боку, и лбом стучал по кулаку 9. ручей округу тянет вниз, повис туман и обратился в лежачий камень, не течет вода, и солнце не печет сердце расчищает путь в грудь и время сокращает жизни, сталкивая лбами слова стучащие зубами берега, как звезды тают, светают в пене дождевой листья на осенней стуже, и живого мертвый хуже 10. буря воет на луну, волну качает и не гонит Иону с палубы, пока плывут по небу облака эхо перешло на ты, черты лица не изменились, кусты сомкнулись за бортом, столкнулись с кораблем потом воздух выпитый морями рулями шевелит ресниц, и птица, управляя взглядом, с глазами колосится рядом 11. перемена блюд в пустыне, в дыне семечко взошло, душу огибая, тело языком прошелестело у золота ни мамы ни отца, лица не прячет самородок, и подбородок у Ионы тяжелей осенней кроны Иона бури не боится, садится он на берегу, его никто не провожает, ему ничто не угрожает 12. без чувства падает зерно, вино не уставая бродит, Иона в полной темноте землю бороздит в ките на краю земли подлесок, как довесок, и в строю берегов волна, как лодка моряку до бодбородка мачты корабля теснятся, снятся по утрам киту они, как дни, которых столько, сколько звезд на небе только 13. день, как голос пропадет, не упадет ни тень, ни волос с головы Ионы зря, и звезды бросят якоря в тумане море не прокиснет, свистнет буря, и повиснет ветер парусом в стогах волн у черта на рогах во сне Иона не ослепнет, окрепнет взгляд его с того света, и концы ресниц коснутся этого границ 14. гроза дождями выпадает и пропадает в темноте ночной, и до заката не доносится раската в тучу тишина заходит и выходит из нее на мороз со стороны первой холода волны ветер в облаке свистит, и хрустит земля под снегом, промелькнуло дно реки, будто взгляд из-под руки 15. сон с Ионой не остался, расстался с жизнью и скитался китом, как буря в парусах облаков на небесах один Иона пропадет, дойдет до точки и войдет в воду на своем пути, кита по родинке найти на ощупь движется рука, узка ладонь перед рассветом, нырнет и пустит пузыри солнце из ворот зари 16. гнездятся скалы под горой, сырой от молний, и грозится кит Иону разыскать, по ветру море расплескать Иона проглотил язык, отвык от шепота морского, мгла скользнула по киту, остановилась на лету под открытым небом кит парит и впитывает воду, в ней душу оставляет он и сушу выставляет вон 17. скал идет под лед пролет, и не спит не ест не пьет кит, как точка с запятой улыбки рыбки золотой луна, как полная страна видна на небе до темна, она снижается, и в профиль глаз отражается картофель корабль Иона подгоняет, меняет ветром, языком в своем имени местами губы с буквами кустами 18. сон с Ионы не бежит, кружит и дурака валяет, оставляет есть и пить, жизнь заставляет торопить собака лает на свету, на лету звезда пылает, гроза шмыгнула и застыла, море огибая с тыла молчком высокая волна семена клюет со дна, задом наперед плывет кит, не сеет и не жнет 19. годовых колец броня пня от дня не оставляет, пирамиду, как весло водит по песку число иней, как песок крошится, копошится крот, висок на волоске от ледяной коробки сопки черепной с акцентом у Ионы стон, и планктон, как знак вопроса по губам читает повесть, потеряв кита, как совесть 20. базары птичьи многолики, крики лают и пищат, только парус пустословит, стирает гладит и готовит радуга стоит хвостом на том свете под мостом неба этого, и сталь смотрит в голубую даль по соседям кит не ходит, всходит солнце, не заходит к Ионе, потому что спит оно и мачтами скрипит 21. плывет кораблик не спеша, дыша направо и налево, у волны неровный почерк, вместо горизонта прочерк открывают рты киты, ты Ионе говорят в глаза, как будто своему ребенку, и светло ему ночью все наоборот, вброд Иона переходит кита, лежащего пластом земли на корабле пустом 22. кит, как судно вестовое в кривое зеркало звезды из воды глядит и носит Иону в чреве, и гундосит матросы дуют в паруса, голоса у них похожи на небеса в открытом море, не слышно вздохов в разговоре от стада своего отбился, прибился к берегу и спит кит с открытыми глазами, глотает воздух со слезами 23. не видит снов Иона, крона неба от воды, как ворона тяжелеет, температурит и алеет дождь из тучи не выходит, жизнь проходит, не заходит солнце в тень от моряка, пока тот смотрит в облака не по Ионе кит тоскует, смакует воздух не спеша душа, и с телом расстается, в котором сердце еще бьется 24. скала, в чем мама родила, плыла не ела не спала в воде холодной и голодной, черной, до бела свободной ложится в море бездорожье, бездожье в небо, и безбожье в земле кружится, как во чреве голова Ионы в гневе жизнь короткая, бывало, мало на себя была похожа, и шестое чувство страдало за ее искусство 25. Иону ветер одевает, и вдевает нить дождя сон в холодную иглу горизонта через мглу от моря пена остается, не расстается с ним и вьется между матросами она, на белом свете не видна за Иону кит стеной в ледяной воде волной воздуха стоит в грозу, и земля плывет внизу 26. Ионе ночи не хватает, светает в чреве у кита, с его хвоста взлетают птицы, как с перевернутой страницы вода на весла налегает, сбегает с корабля, сдвигает берега за ним и сушит небо над собой, и глушит Иону ветер умывает, зевает кит, и выплывает парус из глубокой пасти, и море развевает снасти 27. играет кит с листом хвостом, и ветер набирает высоту, на воздух туча взлетает черная, мяуча копия воды, звезда следа не оставляет в небе, мачты соберет в букет и опустит в море свет голову Иона вскинет, раскинет руки и окинет взглядом отпечатки ярких берегов на пальцах жарких 28. от солнца радуга горбата, рогата туча и хвостата, и меняет буря цвет воздуха, и ветра нет под водой Иона черен от зерен глаз и до корней волос на голове седой, словно остров молодой море в громовом раскате, на закате дня грозу высекает ночь, и свет готовит ужин и обед 29. кит с Ионой на борту высоту зимой и летом, днем и ночью набирает, на свежем воздухе играет плывут по морю берега, дуга над ними горизонта радугой стоит на двух точках зрения, как слух волна Иону накрывает, открывает он глаза под водой и видит сушу, словно собственную душу 30. луна до солнца добралась, родилась, как сорвалась с языка его в глубоком сне на корабле высоком с морем ветер говорит, сорит словами с островами эха, и от смеха плач по волнам несется вскачь бьется сердце, как вода, стада китовые среда толкает внешняя вперед, пока Иона не умрет 31. город опустел в пыли, нули голов и единицы тел у жителей, как мел белые от черных дел в ките Иона помолился, провалился он сквозь сон, как сквозь землю, и в кольцо взяли берега лицо море повернуло вспять, и опять над ним сверкнуло небо на убереженном просторе солнечном ионном 1 ПОЛОТНО НОМЕР ТРИ Стасю Красовицкому 1. адрес точный, лес полночный, ключ в замочной скважине торчит, по земле дождь стучит, по воде ветер мчит, луч колюч, он ручей повернул и во мгле утонул, адово терпение, словно слово летит в пение, как растение в сплетение своей листвы, воздух чист, голосист и, веков испокон он сух, потух пух тополиный от ветра, носится хлад над камнями и между тенями дух 2. безысходное горе, мореходное море, лес в осеннем уборе на ветру стоит, и точка, ночка черна, луна близ дома, низ грома освещает она, длина моей жизни на ширину в старину походила собой, и над трубой, как звезда рождественская, ярко горела, тела долго не оставляла душа моя, я торопил то жизнь, то смерть 3. вихрь снежный, ветр нежный, лед прибрежный тонок, звонок воздух, дух летуч, и кругл угол земли, нож похож на скрипичный ключ, усталая простая беда, талая густая вода, бегут дни кто куда, как на войне, и не страшно, но грустно маму не помнить мне 4. глубокую ночь взрослая дочь гонит прочь от себя, летит пыльца в беглеца, у свинца пух над губой, гол прибой, прилив сиротлив, глоток воды из воды до бороды достает, точно сады райские до сада земного, до стыда страшного, и звезда молода, будто тело Бога 5. длятся споры, снятся взоры, землю укрывают горы от дождя, снега и бега веков от двойников своих, тих малых сих сон, стон таков, что у солнца с круглых боков догорела заря, опустела без тела душа моя, голая жердь, а не смерть торчит из меня, огня не боится, снится мне мама и от боли кричит 6. елевый шум, щавелевый ум, едет, едет толстосум, ездок запоздалый и молчит, мчит его дорога до моего порога, и нет у нее конца, и в сердце моем хитреца, и на себя оно не похоже, как мать на отца 7. жива вчера была жара, бела пора осенняя уже, рай, сыграй в ад, в сад земной со мной, что ж, еж иглокож, ветром разносится ложь, свист, как лист, на правду похож, звезда бегучая, жаркая, окая, акая, пыль взвей, туча плакучая, шаркая, дождем, гвоздем пыль прибей, хорош я вблизи отца, огонь, маму мою не тронь, рук, ног моих, уходя во тьму 8. забежал далеко вперед по вечернему озеру лед, и до неба он достает, влажная почва в ночи рассыпается на кирпичи, и зеленые бьют ключи, запестрели цветы втроем, Бог-Отец, Бог-Сын и водоем ринулись в тот проем 9. изгой дорогой, на лугу он другой, любой звук на стук сердца похож, вхож я в родительский дом, гром гремит, погром громит, и в начале дня спит, храпит звонко, тонко поет слепой 10. кувшин скрипит резными стенками, в нем мытарь спит к стене коленками, коленок две, они - ровесницы, кувшин в траве у ног прелестницы, и чашек две, они - коленные, и в голове маршруты генные, кувшин скрипит, солдаты драпают, и мытарь спит, и стены капают 11. ленивая походка, нива, и лодка на ней, как пилотка, бескрайний простор не скор, и душа, будто вор, рост гор в высоту и звезд в темноту замедляет, с бесом веду спор, скор он на расправу, по какому праву я слева траву вижу, а приближу справа ее, она еще выше встанет, станет солнцем души острие 12. марево тумана, зарево обмана, и в сердце урагана масса пыли, жили-были мы до зимы, будто до лета, без света, смерть вспоминала это из тьмы, жизнь, слагая меня из друзей моих, их берегла, точно мгла, и цвела для них, середину и глину между нами нашла, местами нас поменяла, сыпала снами и именами  13. настыл лед, и он врет, наст плыл вперед, настал черед облаков, таков рай, каков ад, град, а не хлад пал на землю, нем я, продлю сад своих слов туда, где из воды вода, из еды еда, бегут назад в мой рот, оборот наоборот делает одна луна, другая мне прибавляет год 14. опушка с домом, верхушка с громом в незнакомом месте, вместе со мной стоят, на первый взгляд они, точно в жизни иной круговерть земли, небесные дали, и моя жизнь вдали, то ли видна она, то ли смерть у меня одна 15. положение рук похоже собой на морской прибой, вдруг слышу стук сердца в своей груди, сер цвет конца ночи, но чист ветра свист, лист сорвался давно, "ой", шепчу я своим кулакам, щекам левой и правой, глазам двум сквозь шум 16. распутица самая из весеннего угла плыла, весна одинокой была, мама и я, ни слова не говоря, в высокой молчим тишине, тишь в окне стоит, то вид сверху, верь уху своему, к стене его приложи, и ни слова о вечности, одни прошли облака, об землю другие ударились громко, гром в дом превратился, имена в фамилии, тебе, отец, дорогие 17. сойдут снега, взойдут звезды сплошным потоком, о высоком молчу, низкое солнце на далеком языке в реке не утонет и чужого слова не тронет, так и беда из-под крова уходит, как моя жизнь проходит, волной предо мной, и, волна за волной, я в родителях отражусь, вслед за ними в землю ложусь, смерти нет, и на месте кружусь, и в сыновья им гожусь 18. тонут дома в садах, полутьма опускается, словно зима, не помню, чьи это слова едва не стали пустыми, утекло столько лет, сколько их нет у меня, и мама моя жива вместе с ними 19. утолщается кора земная, ем, зная, что гора еды остра, сыра ее вершина, верши суд свой надо мной, половина моей души, другая, продли мой век, удали рыб из рек, птиц небесных из облаков, забери страх из рук мамы, из моих кулаков, с хлебов пресных 20. фрукты вокруг висят моих рук, солнце круг делает в облаках, и встают небеса, и роса на землю ложится, и кружится черноземная полоса, и чудеса творят мои руки, горят глаза с головы до пят, кропят дожди меня, дня не пролетело, полетело солнце на землю, руки повисли, мама и папа взяли душу и тело 21. хранится молчание, будто окончание ноги, ею качание в тишине дневной, гнев иной, чем молчание, выдает и дает в споре вид сверху на горе, словно на море с одной волной 22. цветет красотой лед, будто густой воздух в пустой реке, в кулаке берегов она темна, рука рыбака бела, вот другая, и ни души, рыбаков шалаши похожи на ветки в глуши, вхожи крики в слово "кричи", точно хлеб в кусок, голова в волосок, в морской шумок ручьи и ключи 23. что моих было сил, себя я простил, ветер тучу носил, дождь из нее моросил, поднималась она высоко в реке, на руке пальцев пять, опять указательный вдалеке от вращенья земли после команды "пли", другие четыре легли на юг, север, запад, восток, и на замке мой роток 24. шипучая вода гудит, будто провода, и не бегает звезда никогда в небесах, в лесах, и поезда шумят, и примят снег, век мой домой идет, ум и взгляд плывут друг за другом, точно страх за испугом, и стыдятся меня дня начало, ночной конец, грустит жнец сеющий, летит птенец, реющий над жизнью и смертью, и где попало 25. щель смотровая, улыбка кривая, как в небе луна, и снегом спина моя занесена, и слова я свои повторяю, и живому, как мертвому, доверяю, и на месте моем ни одно не окажется все равно, и голос мой тих на губах моих 26. элегичное настроение, наст и роение снега, построение облаков, сам я таков с боков своих двух, слева направо шорох шелков родительских слышится, справа налево он пишется, имя фамилией не надышится моей, левей меня мать, правей отец, камень, как точка стоит, не колышется 27. юркое движение, кружение земли, приближение ночи к дню, подчиню себя этому, и поэтому у меня дня не прошло, ушло черное огнеупорное столько лет назад, сколько рай и ад дружно в земле лежат 28. ядро земли полно земли, вьюги ведро в руке замели, мизинец мал ли, он больше меня, короче ночи, дня и меньше других пальцев моих, сел я на ладонь свою, сад, точно конь подо мной в воде ледяной 3 ПОЛОТНО НОМЕР ЧЕТЫРЕ Боре Колымагину 1. ядреный орех в мех лег и утонул в нем, точно воздух в ночи, и сгустился бесплотный дух, и в слух он обратился, и возвратился в смех, куст полыхнул огнем, и хруст упорхнул, ясный угрюм ум, яркие краски от ласки тают, та "ю" от "я" далека, легка пороша, будто ноша ее в глубоком снегу, и на берегу морской шум, умерла мама моя 2. юг вдалеке, точно в реке вода, и провода гудят даже при полном безветрии, ключ торчит в замке, поверну его не туда, куда окна на север глядят, прошлое ворочу ключу к своему сердцу, верчу головой по сторонам света, голова у меня одна, не хочу такой палачу моему, он, мама, и твой 3. экзотичный наряд, летит повеса из леса, ос семью не видно за осенью, и слова, как трава, молчат и не мчат свой ряд, и свободно, одно на одно, на дно жизни ложатся, тени сторон света от края до края, вторая жизнь сюда никогда не вернется, проснется она у дна своего, и его не станет, и мама на ноги встанет 4. щелкают ключи, а когда звенят в печи или в ночи, тогда одна луна, Мария, взгляд ягнят ложатся, как стена и раньше не встают, и во тьме темнят, пока не оттенят они в тени уют 5. шарф, пестрый и острый он, а не колючий, летучий, с горной кручи с утра набежали тучи, безмолвие полное наступило и отступило, писк, щебет и звон вон унеслись в жгучий мороз, сапоги жали, живу наплаву без них, тих шорох, и на пороге стуж душ родительских хор, как ворох листвы "вы" в кусты говорит вместо "ты", и пусты темноты шапки и лапки, и слышится чих из нее, точно укор, и скор поворот головы 6. чалит к пристани паром в сыром месте, и вместе с рекой покой принес он на плес, мороз льет холод на лед, чистое небо бежит, как вода сверху туч, дом плавуч, как брошенный луч, гром чарует трудом и тоской с черноземных темных полос, чередуются звуки разлуки, летят и лежат, и к маме отец прижат 7. цветы, как листы, густы, чуткое ухо глухо, и о хвальбе себе оно говорит, явственно шепот послышался, копни, найдешь рожь и пшеницу, в темницу посадишь себя от родителей двух вдали, уменьшились дни, ты усни в них, сам тих, и чужих не тревожь 8. худа никто из нас, раз хорошее с ним стряслось, не пожелает другому, точно грому живому иль кому земли, "аз" ярче "есмь" пылает, дым огню подстилает солому, хлеб так леп, что не хлеб он, и слеп, как сон, и камень на склоне лежит, и покой над рекой бежит, с рекой другой врозь 9. фраза словам дает кров, но не поет им на ночь она, никто и не спит, собака скулит, и светит луна, поэтому не бегут те, кого стерегут ножницы сна 10. угнездились чайки в стайки камней и теней от них, тих песок, точно кусок земли вдали от слушателей убежденных в своей правоте, убавились зимние дни с трудом, и растаял в пыли мой дом, словно снега ком, и от сада осталась весна на дворе 11. тополевая аллея, белея, таинственный вид таит, и просвечивает небо сквозь верхушки деревьев, раз - и разлетелись из родного дома сыновья, как искры из глаз 12. светятся, а не пестры костры, и огни, как они горят, сбивается на сказку рассказ раз, второй, на третий сгладилось первое впечатление, как слезы, вопросы из глаз, со всеми подряд о своем говорят "буки", "веди", "аз", свернулась береста, чиста она на самую малость, точно кость, у Бога семь "я", моя семья не спасла числа "три", и внутри куста гордыня по имени "злость"  13. ранняя зима в этом году развеяла туман, радуют ума успехи, утехи, доспехи его, и самообман, точно железный карман сияет у тела, села мысль, улетела душа и в том же году вернулась обратно белее мела, и облетела листва ее озорства, и троекратно прокричал я родителям злое слово "понятно" 14. перемежается зной с вышиной и прохладой, кипарис вниз растет и вверх, точно земля сквозь поля, и не страшен закат, и покат его свет, и сед цвет головы, как травы под луной, просматривается местность и окрестность ее напротив лета, вечного и быстротечного, и радость в глазах отца 15. обратился в пар комар, обмерзли усы у лисы, облечь бы кого-нибудь тайным доверием, озеро горного кряжа, а не пряжа держит удар, опасение во спасение дано, темно не оно, а одно нежное падежное окончание, основать бы музей друзей живого слова, бревно, точно веретено, а центробежное снежное сквозь подснежное вспомнит волхвов молчание 16. недобрая весть есть в том, в ком неведомая доброта есть, встать, сесть, шесть дней до ста лет и, неспроста, сто годов до шести стыдов досчитать, дочь воспитать, и тайком с жуком, с птицей, с темницей ее сравнить, точь-в-точь ночь днем седьмым удлинить, и родителей в нем обронить 17. мелочь одна над утренним садом осталась от звезд, и листва уже холодна, и трава на меже бледна, и в теле душа видна, и едва ушла ночь, встала дочь моя в рост, прост стал язык мой, тоска наша летала зимой, летом цветом была близка к зеленому, как облака 18. лилия водяная из изобилия воды земной торчит на стебле высоком, и в месте глубоком запад стоит над востоком, иная речь облака, точно рука, влачит, одна моя ладонь в ладонь молчит в краю, далеком от мнения моего о себе, и как вечного лета по эту сторону света, так и родителей нету у каждого встречного 19. компания от копания устает, поет она громко, гром гремит в вышине, и не страшно, что мертвое дело неотличимо от живого внутри себя облака, и как солнце встает в конце дня из огня своего и шумит, так и слово "работа" темно, снег поднимает вьюгу, земля сквозь поля черная и сырая 20. испуг слуг прошел, точно слух об избавлении от хлопот, и птиц небосвод не греет, и настроение игривое не стареет от времени, которое нашел дом с трудом в прибавлении семей, плюс тесно жить интересно, только жить одному неизвестно как, и знак стоит на свинце, в конце тучи, минус груз, трус ус крутит свой, исключено это где-то вдали от суеты, день убывает и прибывает, и сам забывает как себя убивает 21. забрызгал дождь из тучи, забыл номер я его, сколько краев у земли, столько ступенек с кручи небесной до тесной воды, подле каменной кучи замысловатой игрой с первым веком занят второй, свет из звезды глядит вниз, как сквозь строй солдат, и ветер гудит, и воздух сырой от утрат 22. жестом на вопрос отца отвечаю, как надо любить мать свою сильнее слов своих, и дум о них, и буквы рукописной сверху вниз и обратно, рождественская звезда разбудила коз, ночь начинает темнеть и поднимать облака с овечьего языка, а не шум дождя, и вода, как младенец кричит, свет домой идет по прямой, так и сыном недолго прослыть своей лжи о семействе своем 23. единое целое белое, выгорела до тла метла, предпоследний на улице дом с трудом стоит на земле, правда, что есть истина, ну и что плохого в ней, без корней перед ней, они наверху на слуху, грозе в лозе тесно, пресно быстрой воде в стыде, молний пруд пруди в груди шара, поодаль сел шмель на шинель, не темни, возомни о себе, что себе ты не пара, что тебе никого не жаль и родителей двух вслух не печаль 24. древнее животное открывает душу, выкатилось потное из воды на сушу, золотоискатель моет сапоги, душеоткрыватель катится с ноги, сердце его смуглое красную росу гонит через круглое тело, как лису 25. гладь озерная черная, здесь раньше был лес, и до небес долетали дали, а не раскаты грома, еще есть интерес не к слову, а к зову его врагов, к покрову лугов и стогов, сверкала, икала, искала вода, окликала частица "да" и маленькой лжи ож