абьи гнутся спины,//И под плетьми турецкими смирясь,//Простерлась Греция, затоптанная в грязь...", и гнев уступает место надежде, что в народе "былая сила неукротимой вольности живет". Народ должен верить в свои силы утверждает поэт, а не полагаться на иноземную помощь; логическим завершением этой мысли становится призыв: "О, Греция! Восстань же на борьбу!" Неизменна любовь поэта к Греции, близка и дорога она ему и строфы о Греции в этой поэме помогают лучше понять, почему Байрон станет борцом за свободу греческого народа. И в первой и во второй песнях поэмы Байрон не раз касается внешней политики Англии. Испанцев он предупреждает, чтобы не доверялись союзнической роли Англии: "...союзник тот опасный, в чью помощь верить - право, труд напрасный". Британский дипломат лорд Эльджин вывез из Греции огромную коллекцию памятников древней культуры, и об этом Байрон пишет как о позоре для всей Англии. В осуждении внешней политики своей страны Байрон занял определенно демократические позиции, отражая взгляды передовой части английского общества. Автору "Чайльд-Гарольда" расстановка политических сил в Европе была достаточно ясна, но общие закономерности исторического процесса представлялись несколько односторонне. Опираясь на внешние факты, Байрон называет португальцев "презренными рабами", обвиняя целый народ в покорности и нежелании бороться за свободу, что было, разумеется, несправедливо. Правда, поэт испытывал необходимость глубже разобраться в причинах многих явлений и событий в жизни народов, увидеть взаимосвязь между внешним их проявлением и социальными причинами. Недостаток знаний в этой области восполнялся порой эмоциональной риторикой. Но уже в последних песнях поэмы - третьей и четвертой - Байрон раскрывает одну из замечательных сторон своего гения - находить точное поэтическое выражение глубокой философской мысли. Новаторское содержание поэмы диктовало и отказ от общепринятых представлений, каким должен быть язык поэта. Байрон пересматривает весь арсенал художественных средств английской поэзии, отбирая нужное для себя; в частности, при обобщениях он пользуется принципом аллегории, известным со времен английской поэзии средневековья; охотно обращается он и к народному английскому языку. Отсутствие скованности в использовании всего богатства родного языка дало ему широкие возможности для поэтического изложения беспрерывно меняющегося содержания поэмы. Первые две песни "Паломничества Чайльд-Гарольда" открыли новые горизонты для поэзии романтизма. Пушкин поставил Байрона с его "Чайльд-Гарольдом" в ряд корифеев мировой поэзии. Незадолго до путешествия Байрон занял свое место в палате лордов. Тогда он не совсем ясно себе представлял, какова будет его парламентская деятельность. Путешествие, размышления об увиденном, работа над "Чайльд-Гарольдом" развили интерес Байрона к социальным проблемам своей страны. К тому же возвращение его в Англию совпало с разгаром луддитского движения, начавшегося в Ноттингеме, в крупнейшем центре ткацкой промышленности. Применение новых ткацких машин оставляло многих ткачей без работы, а у тех, кто работал, резко снижалась заработная плата. Обездоленные ткачи разрушали станки. Правительством был подготовлен закон (билль), по которому разрушение машин каралось смертью. Байрон избрал этот билль темой своей первой речи. Перед выступлением в парламенте он предпринял специальную поездку, чтобы изучить вопрос на месте. Лидер вигов, главный судья Ноттингема, лорд Холланд наставлял Байрона, какой должна быть его речь. Но накануне своего выступления Байрон пишет Холланду письмо, из которого видно, что он не пойдет на компромиссы и будет отстаивать права ноттингемских ткачей. "Я считаю, милорд, - писал Байрон, - что можно приветствовать благодетельный для человечества прогресс промышленности, но нельзя допустить, чтобы человечество приносилось в жертву усовершенствованию машин. Обеспечить существование трудящихся бедняков - более важная для общества задача, чем обогащение нескольких монополистов с помощью усовершенствованных орудий, которые отнимают хлеб у рабочего и делают невыгодным его наем. Я возражаю против билля из-за его явной несправедливости и совершенной бесполезности. Я видел, как живут эти несчастные и какой это позор для цивилизованной страны... В тех немногих словах, которые я позволю себе сказать в четверг, я выскажу именно это мнение, составленное на основании собственных наблюдений" {Дневники. Письма, с. 40.}. Билль о смертной казни для ткачей луддитов был узаконен вопреки усилиям Байрона, его выступлению в парламенте в феврале 1812 года. Но 2 марта Байрон "продолжил" свою речь уже как поэт, опубликовав "Оду авторам билля, направленного против разрушителей станков". Действие билля не замедлило сказаться; движение луддитов жестоко подавлялось военными частями, ткачей осуждали на казнь через повешение, тюремное заключение и ссылки. Против этих преследований выступил и известный радикальный публицист Вильям Коббет. Байрон не мог забыть террор, учиненный правительством против ткачей, и спустя несколько лет, в изгнании, он написал "Песню для луддитов", в которой звучит призыв к продолжению борьбы: "...или сгинем в бою,// Иль к вольному все перейдем мы житью". Первые песни "Чайльд-Гарольда", вышедшие в свет 10 марта 1812 года, принесли Байрону широкую известность. "Чайльд-Гарольд" выдерживает издание за изданием, популярность его автора растет изо дня в день, и теперь каждая строка написанная им, меткие слова, остроты, сказанные по разным поводам, - все становится предметом обсуждения. Байрон часто бывает в свете, в модных литературных салонах. Встречи с писателями и поэтами, новые знакомые из политических кругов, успех у женщин увлекают и занимают его, но не настолько, чтобы не видеть условий жизни, в которых живут народы Великобритании. 21 апреля 1812 года Байрон выступает в парламенте с речью о положении ирландского народа, на обсуждении предложения о создании комитета для разбора жалоб ирландских католиков. С самого начала Байрон дает понять, что дело не в мелких подробностях возникшей ситуации и что не надо уподобляться лилипутам в их споре, с какого конца разбивать яйцо. Хорошо зная историю Ирландии и события ее современной жизни, Байрон показывает, что благодаря вражде католиков и протестантов в Ирландии создается обстановка, которую издавна поддерживает правительство Англии. Если католикам правительство не предоставляет никаких субсидий, то протестантам выделило значительную сумму для школ, в которых детей воспитывали в ненависти к католикам. Особенно сильной является та часть речи, в которой Байрон обнажает ханжество английских политиков, делающих вид, что они против католиков из религиозных соображений. "Действительно, странно было бы делать различие между нашей внешней и внутренней политикой, - говорит Байрон. - Если католическая Испания, верная Португалия и не менее католический и верный король одной из Сицилий (которую вы, между прочим, у него, однако, отняли) нуждаются в помощи, - немедленно идут в поход войско и флот, отправляются посланники и субсидии, и это очень часто для того, чтобы выдержать довольно горячий бой, вести более или менее неудачно переговоры, и всегда неизменно очень дорого платить за наших союзников, папистов". Продолжая свою речь в обличительном тоне, Байрон обнажает суть Унии, навязанной Ирландии Англией, после того как в крови было потоплзпо восстание ирландцев в 1798 году. По этой Унии ирландский парламент был ликвидироваван, а взамен этого Ирландия могла посылать нескольких своих депутатов в английский. "Если это можно назвать Унией, - сказал в своей речи Байрон, - то это Уния акулы и ее добычи; хищник поедает свою жертву, и таким образом они приходят к единству. Так поглотила Великобритания парламент, конституцию и независимость Ирландии и не соглашается изрыгнуть хоть одну привилегию, хотя бы это было на благо ее собственного нездорового политического тела" {The Life., с. 682.}. Через год Байрон выступил еще раз с речью в парламенте - в защиту петиции ветерана демократического движения Картрайта, за что получил, как пишет, "немало оскорблений". Это была его последняя речь, от предложений выступить в парламенте он уклонялся, так как к парламентской деятельности стал относиться скептически: "надоела парламентская комедия {Дневники. Письма, с. 48.}, - записывает он в дневнике 1813 года. Сатирически изобразил Байрон заседания в палатах парламента и в поэме "Поездка дьявола". Но в парламенте Байрон хорошо узнал "кухню" английской внутренней и внешней политики. Некоторые политические деятели, видя, как растет популярность Байрона, стремились привлечь его на свою сторону, как, например, лидер партии вигов, упомянутый выше лорд Холланд. Его дом, являлся местом встреч членов партии вигов и был также литературным салоном, который возглавляла супруга "Холланда. В августе 1812 года, когда к началу нового театрального сезона было заново отстроено здание королевского театра Дрюри-Лейн, сгоревшего в 1809 году. Комитет по управлению этим театром решил ознаменовать открытие его приветственным адресом, который должны были прочитать перед началом представления. Был объявлен конкурс (новшество для того времени) на лучший адрес. Но все, что было получено (свыше ста сочинений), по мнению Комитета, не отвечало торжественности момента. Тогда Холланд, один из членов Комитета, предложил обратиться к Байрону, чье имя как автора "Чайльд-Гарольда" было у всех на устах, Холланд написал Байрону, и поэт взялся за сочинение адреса, но с видимой неохотой. Постепенно эта работа его заинтересовала. Адрес был, наконец, написан, признан Комитетом лучшим и прочитан в день открытия театра. Но поскольку Байрон написал свой адрес вне конкурса, все отвергнутые сочинители стали обвинять Комитет в несоблюдении условий, и начался, по выражению Байрона, "адресный мятеж". Один из отвергнутых адресов был опубликован в газете. Байрон, ознакомившись с этим сочинением, в котором автор, кроме всего прочего, восхвалял еще и британскую политику завоеваний, в этот же день написал пародию на него и отослал в ту же газету. Начавшийся шум по поводу адреса Байрона, требование Комитета исключить из него те или иные резкие строки о положении положении на английской сцене вызывают у поэта сначала не очень настойчивое, но затем решительное несогласие с тем, что ему навязывают, и он начинает приводить в боевую готовность оружие сатиры. Одновременно с адресом Байрон пишет сатиру "Вальс" в духе "Английских бардов и шотландских обозревателей", собирается издать часть своей сатиры "Проклятие Минервы", о чем сообщает своему издателю. Сатира "Проклятие Минервы", в которой поэт обвиняет лорда Эльджина в разграблении памятников Греции, полностью не была опубликована при жизни поэта, но она "ходила" среди читателей в издании, не предназначенном для продажи, и была достаточно известна его современникам. "Вальс" вышел в свет анонимно, в 1813 году. В этой сатире Байрон зло и хлестко пишет о лицемерии и ханжестве высшего света, причем задевает и королевскую семью. Все кружатся в вихре модного тогда танца - вальса, - в страна же голодают бедняки, вводятся жестокие законы, обесцениваются деньги; начинаются новые войны. Сатирическое направление в творчестве Байрона развивалось в различных жанрах - поэмах, эпиграммах, пародиях, сатирических эпитафиях, экспромтах. В совершенстве владел Байрон малой формой - в нескольких строках, в остроумной игре слов ему удавалось передать и злободневность события и точность адреса. Экспромт "Строки к плачущей леди" - всколыхнул королевский двор, высшее общество, политические круги. Газеты писали статьи, обвинявшие Байрона чуть ли не в государственной измене. "Восемь строк" вызвали по крайней мере восемь тысяч (строк. - Р. У.)", - писал Байрон. А поэт в восьми строках сказал следующее: при обсуждении политических дел со своими советниками принц-регент пришел в сильное волнение, а принцесса Шарлотта, увидев это, залилась слезами. Поэт иронически предполагает, что слезы Шарлотты вызваны бедственным положением страны. В творчестве Байрона комическое было органически связано с трагическим. С 1813 года Байрон создает одну за другой романтические поэмы, которые заняли в эволюции его творчества важное месте и дали начало трагизму Байрона. Поэмы эти - "Гяур" (1813), "Абидосская невеста" (1813), "Корсар" (1814), "Пара" (1814), "Осада Коринфа" (1816), "Паризина" (1816) - получили в литературе название "восточных". Определение это в полной мере, если иметь в виду колорит, относится только к первым трем; в "Ларе" же, как указывал сам поэт, имя испанское, а страна и время события конкретно не обозначены, в "Осаде Коринфа" Байрон переносит нас в Грецию, а в "Паризине" - в Италию. В стремлении объединить эти поэмы в один цикл есть известная логика, подсказанная общими признаками, характерными для всех названных поэм. В них Байрон создает ту романтическую личность, которая впоследствии, преимущественно в XIX веке, стала называться "байронической" и нашла полное воплощение в образах Манфреда и Каина. Герои поэм, о которых идет речь, отвергают общество, где царит тирания и деспотизм, провозглашают свободу личности, не подчиняющейся условиям, угнетающим ее. И при всей разности сюжетов личность романтического героя от поэмы к поэме развивается Байроном, обогащается новыми чертами характера, и в то же время в ней углубляется, говоря словами Пушкина, "безнадежный эгоизм". Романтический герой Байрона обладает и большой притягательной силой благодаря своему благородству, гордому и неукротимому характеру, способности страстно и самозабвенно любить, мстить за зло, стать на сторону слабого и беззащитного. Этому герою чужды низменные чувства: продажность, трусость, лживость и коварство. В первой романтической поэме "Гяур" характер героя дается еще эскизно, набросками. Объясняется это самой композицией поэмы, состоящей из ряда фрагментов. Однако это не мешает представить ход действия. В последних фрагментах поэмы Гяур исповедуется старому монаху, и здесь характер его раскрывается полнее, так как в его рассказе-исповеди переданы мотивы поступков, известных нам по предыдущим отрывкам. Так же, как и Гяур, Селим из "Абидосской невесты" выступает против тирана из личной мести. Байрону удается показать особенности характера Селима, формировавшегося в условиях Востока. Поэт смотрит на Восток глазами европейца, отвергая псевдовосточное, поверхностный ориентализм. "Европеец, и в упоении восточной роскоши, должен сохранить вкус и взор европейца. Вот почему Байрон так и прелестен в Гяуре, в Абидосской невесте и проч." {А. С. Пушкин. ПСС в 10-ти томах, М, Изд-во АН СССР, 1958. т. 10, с. 160.}, - писал Пушкин. В поэме "Корсар" сюжет усложнен. Герой поэмы Конрад - атаман пиратской шайки - оказывается в разных критических ситуациях, и характер его обнаруживается в действии, в столкновении с препятствиями. Ни в какой другой романтической поэме Байрона этого периода герой так не связан со своими товарищами, как в "Корсаре". Но даже в кругу своих единомышленников Конрад остается одиноким, ибо одиночество его - результат давнего недоверия к людям ("очень рано был обречен стать жертвою обмана"). К дальнейшей судьбе Конрада Байрон собирался вернуться в поэме "Лара": в рукописи было указано, что "Лара" является продолжением поэмы "Корсар". В предисловии к первому изданию "Лары" он писал: "Читатель... будет, вероятно, рассматривать эту поэму как продолжение "Корсара"; они схожи по колориту, и, хотя характеры поставлены в иные положения, фабулы их в некоторой степени связаны между собою; лицо - почти то же самое, но выражение - различно". Лара, как и Конрад, не принимает общества людей, презирает их, но в отличие от Конрада он имеет на них странное и таинственное влияние. Поэт дает понять, что Лара занимается черной магией: по ночам в замке Лары слышался "голос сверхземной", а однажды его застали в глубоком обмороке, сраженным нездешним ужасом. Как показывает дальнейшее творчество Байрона, Лара был предвестником Манфреда. В противоречивом сознании героев байроновских романтических поэм смешались понятия добра и зла, но поэту его герои дороги именно такими, они близки ему по духу. Объективно же Байрон-художник показал трагедию индивидуализма, когда герой, разрушив свои связи с людьми, теряет интерес к собственной жизни, и бунт его во имя личной свободы лишается смысла. В написанной после "Лары" поэме "Осада Коринфа" Байрон раскрывает антисоциальную сущность индивидуализма в его крайнем выражении. Ставший предателем родины из личной мести, Альп лишен ореола благородства и гордого достоинства, которыми были наделены герои прежних поэм. И не Альп истинный герой поэмы, а старый Минотти, который поднял народ на защиту Коринфа от турецких захватчиков. В последней поэме этого цикла, "Паризина", в основу которой взято событие из итальянской хроники, описанное английским историком Гиббоном, вновь появляется благородный романтический герой. Эту поэму можно рассматривать как вступление к тираноборческим драмам из итальянской истории, написанным Байроном в изгнании. Романтические поэмы были новым достижением Байрона в поэзии. Их отличает разнообразие поэтического видения душевного мира человека в самые напряженные моменты жизни. Герою, его мыслям, переживаниям созвучна природа и ее стихии. Их движение и непрерывное изменение во времени придают пейзажам в поэмах особую красоту. Где бы ни видел поэт своих героев - на фоне бескрайнего моря, диких скал или развалин замков, - он использует пейзаж не только для того, чтобы подчеркнуть их одиночество, но и показать быстротечность времени. Одновременно с романтическими поэмами Байроном создавалась любовная и героическая лирика, к которой относится цикл "Еврейские мелодии". Поэт хорошо знал и любил Библию с детства и в "Еврейских мелодиях", обратившись к библейским мотивам в стихотворениях "На арфе священной...", "Саул", "Дочь Иевфая", "Видение Валтасара" и в ряде других, сохраняя образность и сюжетную основу эпизодов, взятых из этого памятника древней литературы, передавал их эпичность и лиризм. В цикле есть стихотворения, которые навеяны и личными воспоминаниями и переживаниями поэта, такие, как "Она идет во всей красе", "О, если там за небесами", "Скончалася она", "Душа моя мрачна". Весь цикл объединяет общее настроение, по большей части грусти и меланхолии. "Еврейские мелодии" писались для композитора Исаака Натана, который совместно с композитором Брегемом положил их на музыку. В январе 1816 года Байрон женился на Анпабелле Мильбенк, происходившей из состоятельной аристократической семьи, строго придерживавшейся условностей света и требований церкви. С самого начала семейной жизни жена Байрона стремилась приобщить его к религии, была против его общественной деятельности, которую Байрон вел, став членом Комитета по управлению театром Дрюри-Лейн. На этой почве в семье постоянно возникали размолвки. В декабре 1815 года у Байрона родилась дочь Ада Августа, а в январе 1816-го, то есть через год супружества, жена Байрона уходит от него, не объяснив ему причину разрыва. Родители жены предпринимают активные действия, чтобы начать бракоразводный процесс. Байрон в эти дни писал жене: "...Относительно предъявленных мне обвинений ваш отец и его советники дважды отказались что-либо мне сообщить. Эти две недели я страдал от неизвестности, от унижения, от злословия, подвергался самой черной и позорной клевете и не мог даже опровергать догадки и пошлые толки относительно моей вины, раз ничего не мог добиться из единственного источника, где все должно быть известно" {Дневники. Письма, с. 114.}. Как раз в этот период, после поражения Наполеона при Ватерлоо и последовавших за этим политических событий в Англии и Франции, Байрон написал ряд произведений о Наполеоне - "Прощание Наполеона", "С французского", "Ода с французского", "Звезда Почетного легиона". Указания на французский источник делались автором с целью отвести от газет, где публиковались эти сочинения, обвинения их в нелояльности к правительству. В цикле о Наполеоне Байрон занимал четкую антишовинистическую позицию, считая, что Англия, ведя войну с Францией и Наполеоном, принесла много бедствий своему народу. Официальные политические круги давно уже настороженно относились к Байрону как к автору произведений и выступлений, обличающих внутреннюю и внешнюю политику Англии, поэтому начавшийся семейный разлад между Байроном и его женой получает резонанс в высшем свете и становится поводом для злобной травли поэта. Газеты раздували скандал, кредиторы описывали имущество. Байрону нельзя было появиться на улицах. Поэт оказался перед необходимостью покинуть родину. 25 апреля 1816 года Байрон навсегда покидает Англию. Последним стихотворением, написанным на родине, были "Стансы к Августе", сестре, которая все это тяжелое время была его опорой и поддерживала в нем твердость духа. Первоначально Байрон предполагал из Англии отправиться во Францию, а затем в Италию, но французские власти разрешили Байрону лишь проехать по стране, не останавливаясь в городах. Байрон поехал через Фландрию и вдоль Рейна в Швейцарию и поселился на берегу Женевского озера, на вилле Диодати. Поэт тяжело переживал разрыв с семьей и родиной. Свое состояние он описал в письме к сестре из Женевы: "...разрыв - разбил мне сердце: мне кажется, будто по нему прошел слон" {Дневники. Письма, с. 122.}. Несмотря на тяжелые мысли о своей судьбе, судьбе изгнанника, в Байроне оживает присущий ему интерес к жизни чужой страны. В Швейцарии он старается запечатлеть в письмах, в дневнике все, что он видит; исторические места, природу, людей, их облик и быт. Все это затем получило отражение в "Шильонском узнике", третьей песни "Чайльд-Гарольда" и "Манфреде". Значительным событием в жизни поэта стала встреча в Швейцарии с Шелли. Эта встреча положила начало их дружбе. Поэты оказывали друг на друга взаимное влияние. Именно Шелли благодаря своим глубоким познаниям в философии, атеистическим взглядам помог Байрону обобщить и углубить свои философские знания. Поэтов объединяли общие позиции в осуждении реакционных политических режимов, в обличении коррупции, лицемерных нравов, господствующих в высших слоях общества. Они защищали идеи свободы и справедливости. Но Байрону были чужды социально-утопические взгляды Шелли. Трагический разлад Байрона с действительностью отразился в его небольших поэмах "Сон" и "Тьма", написанных в Швейцарии. Особенно пессимистична "Тьма": люди, уничтожив друг друга, обрекли землю на тьму. Фантастическая символика служит в поэме для усиления мотивов скорби и тревожных мыслей о судьбе человечества. Стремясь преодолеть эти настроения, Байрон в это же время создает "Прометея", обращаясь к образу Титана, который, чтобы развеять мрак в сознании людей, принести им свет разума, вступает в единоборство с Зевсом-Громовержцем. Значительным произведением, написанным и завершенным в Швейцарии, является поэма "Шильонский узник". Она написана под впечатлением посещения Шильонского замка, в котором в XVI веке был заточен борец за независимость Швейцарии - Франсуа Бонивар. Брошенный в подземелье вместе с двумя братьями, он старается не дать им "упасть душой". Но вот умирает один из них, потом другой. Бонивар все больше и больше примиряется со своей неволей, и, когда приходит освобождение, он чувствует, что уже привык к тюрьме. Поэма написана "молниеносною кистию" титанического поэта Англии" {В. Г. Белинский. ПСС, т. 7, с, 209, 28} и дышит ненавистью к тем, кому удалось сломить мужество даже такого избранника народа, как свободолюбивый Бонивар. Швейцарский период в жизни Байрона был недолгим - с мая по октябрь 1816 года, - но за это время, закончив ряд произведений, Байрон приступил к созданию драматической поэмы "Манфред" и написал третью песнь "Чайльд-Гарольда". Произведение, в котором наиболее полно передано трагическое мироощущение Байрона, получившее название "мировой скорби", - это "Манфред". Личность мятежная и одинокая, Манфред ищет ответа на вечный вопрос - в чем смысл бытия. Но не найдя его, приходит к отрицанию жизни. В стремлении проникнуть в тайны стихий, от которых зависит жизнь на земле, Манфред вызывает духов гор, ветров, земли, морей, воздуха, тьмы и духа своей судьбы и просит их дать ему забвение от терзающих его мыслей. Поэт ставит своего героя в двойственное положение; он может и повелевать этими духами, то есть стихиями, но он и зависит от них. В этом противоречии Байрон угадывает диалектическое единство Человека и Природы. Манфреду в поэме противопоставлен простой и добрый человек - охотник за сернами, который считает жизнь и труд благом. Для Байрона охотник со своим бесхитростным отношением к жизни - это определенная ступень познания мира: ведь стоит ему, как Манфреду, углубиться в загадки природы, как полученные знания будут приносить мучения от сознания, что человек не может изменить миропорядок. Однако человек все равно будет развивать свой разум, это сущность его. Возникшее противоречие Манфреда Байрон не в силах разрешить, оно становится основой его "мировой скорби". Центральное место в поэме занимает сцена в чертоге Аримана. Ариман - олицетворение Зла в древней восточной мифологии - изображен идолом, пред которым склоняются исполнители его злой воли. Среди них выделяется богиня возмездия Немезида. Перечисляя свои дела, Немезида говорит о тех событиях, которые имели место в Европе после поражения Наполеона. Это - восстановление павших престолов, внушение людям злобы, превращение "в безумцев мудрых, глупых в мудрецов // В оракулов, чтоб люди преклонялись //Пред властью их" и не толковали о свободе - "плоде, для всех запретном". Немезида усиливает разочарование Манфреда: все благородные усилия людей оказываются тщетными, торжествует зло и несправедливость. Только любовь способна примирить с жизнью. Но загадочная смерть возлюбленной, в чем Манфред винит себя, принесла опустошение его душе, довела его отчаяние и пессимизм до безнадежности. Он просит Аримана вызвать призрак Астарты. Появление призрака возрождает в Манфреде земное чувство любви, создает иллюзию радости жизни. Однако это длится лишь мгновение. Хотя Манфред и измучен сомнениями, не верит в будущее и ищет забвения, он до самой своей смерти остается гордым и сильным человеком: он не соглашается подчиниться Духам стихий, заявляя им, что он их вызвал к себе, значит, они ему подвластны, а не он им; он не склоняется перед Ариманом; отвергает смирение перед богом, подвергая сомнению существование высшей неземной силы, карающей человека. Он утверждает, что сам человек ответствен за все свои поступки. Предчувствуя приближение смерти, Манфред сожалеет лишь о том, что расстается с солнцем, с природой. В бунтарстве Манфреда Байрон показал крах просветительских иллюзий и неверие в революционность буржуазии: герой его "хотел усвоить ум других людей и просветить народы", но, "всюду натыкаясь на разрушенье", кончил тем, что погасил в себе искру Прометея. Таким образом, в своем произведении Байрон романтически отразил настроения и чувства части молодого поколения начала века в период торжества реакции и кризиса мысли. "Манфред" вызвал широкий резонанс во всем мире. Английская критика усмотрела прямую связь произведения Байрона с "Фаустом" Марло, а Гете в своей статье о "Манфреде" писал, что Байрон извлек из его "Фауста" "особенную пищу": "Он использовал мотивы моей трагедии, отвечающие его целям, своеобычно преобразив каждый из них; и именно поэтому я не могу достаточно надивиться его таланту" {И.-В. Гете. Собр. соч. в 10-ти томах, М., "Художественная литература", 1980, т. X, с. 329.}. Байрон же решительно отрицал связь "Манфреда" с "Фаустом" Марло и "Фаустом" Гете. Он признавал лишь влияние "Прометея" Эсхила. "Я никогда не читал и, кажется, не видел "Фауста" Марло... но я слышал, в устном переводе мистера Льюиса, несколько сцен из "Фауста" Гете (в том числе и хорошие и плохие) - и это все, что мне известно из истории этого волшебника... - так писал Байрон в письме своему издателю; - Эсхиловым "Прометеем" я в мальчишеские годы глубоко восхищался... "Прометей" всегда так занимал мои мысли, что мне легко представить себе его влияние на все что я написал..." {Дневники. Письма, сс. 152-153.}. "Манфред" был первым опытом Байрона в драматургии, поэтому, признавая влияние трагедии Эсхила "Прометей Прикованный", Байрон, видимо, имел в виду и решение в "Манфреде" чисто драматургических задач по образцу этой античной трагедии. Однако в своей драматической поэме Байрон создал совершенно иной тип драмы - романтической, в которой все подчинено раскрытию эмоционального и духовного мира личности главного героя. Поэтому поэма являет собой как бы развернутый внутренний монолог Манфреда. "Манфред" написан пятистопным белым стихом, характерным для английской классической драматургии. Но однообразие белого стиха перебивается различными включениями: хором духов, лирическими песнями, заклинанием, которые написаны другими поэтическими размерами. В Швейцарии Байрон продолжает и работу над "Чайльд-Гарольдом". Закончив третью песнь поэмы, он передал ее Шелли, который в июле 1816 года уезжал в Англию. В ноябре того же года издатель Байрона опубликовал ее. Песнь начинается и завершается обращением поэта к своей дочери Аде. Здесь и страдание отца, которому не суждено принять участие в воспитании дочери; и надежда, что окружающие Аду люди не смогут внушить ей ненависть к отцу и она будет его любить; и предчувствие, что он никогда не увидит свою дочь. Ада Байрон, впоследствии леди Ловлейс, выдающийся математик, действительно любила отца и завещала похоронить себя рядом с ним. В третьей песни Байрон подробно описывает сражение при Ватерлоо и раскрывает в связи с этим свое отношение к Наполеону. Ко времени Ватерлоо Наполеон стал походить на тиранов, с которыми воевал. Он не выдержал испытания лавой и "новым богом стал себе казаться", оставаясь "рабом страстей". Лирический герой поэмы, вспоминая Ватерлоо, сравнивает его со сражением в XV веке, когда швейцарцы города Мората отстаивали свою независимость: "Там выиграли битву не тираны,// А Вольность, и Гражданство, и Закон". Только такие цели могут оправдать войны в глазах поэта. С побоища при Ватерлоо поэт переводит взгляд на спокойную картину величественной природы, но не перестает размышлять о том, как войны во все времена разрушали ее красоту. Природа Швейцарии наводит поэта на мысль, что человек - часть природы и в этом единстве радость жизни. Развивая эту мысль, Байрон прославляет тему Руссо, просветителя, ратовавшего за связь человека с природой, провозглашавшего идеи равенства и свободы людей. Поэт считает, что "народ, разбуженный Руссо с его друзьями", поднял знамя французской революции. Но напоминая, что народ "не сумел в свободе утвердиться", убежден тем не менее, что: "...тот, кто знал, за что с судьбою бьется,// Пусть бой проигран, духом не сдается". Вспоминает Байрон и другого мыслителя, подготовившего умы к революции, - Вольтера, чей "разум на фундаменте сомнений// Дерзнул создать мятежной мысли храм". В заключительных строфах герой видит в мыслях Италию, куда будет держать путь. И верит, что будущее принесет Доброту и Счастье. Четвертая песнь "Чайльд-Гарольда" была написана в Италии. Италия стала для Байрона страной, в которой многие его творческие и жизненные замыслы воплотились в реальность. Байрон приехал в Италию, когда там уже началось движение карбонариев, и принял в нем участие. В Италии Байрон обрел личное счастье, встретившись с Терезой Гвиччиоли. Итальянская, то есть четвертая, песнь "Чайльд-Гарольда" по объему самая большая из всех песен поэмы. Байрон стремится дать в ней цельный и в то же время разносторонний образ Италии, ставшей его второй родиной, на которую он смотрит глазами человека, не забывающего и свою отчизну. Он верит, что останется в памяти своего народа, "пока язык Британии звучит". Основная мысль поэта: Италия не может быть чужой для других народов, ибо ее многовековая история и культура являлись для всего человечества источником духовного богатства, и с ее порабощением народы не должны мириться. Поэт призывает народ Италии обратиться к героической истории своей земли, напоминает Венеции о ее "тысячелетней свободе", не может видеть ее примирившейся с иноземным игом, отказавшейся от борьбы. Большое место уделено в песни Риму. С отроческих лет Байрон увлекался историей Рима. Рим стал для него "Землей его мечты". Строфы о Риме говорят, что поэт читает его историю по-новому. Он стремится "в звуки, в образы облечь" все, что сохранилось от прошлых веков, но к прошлому Рима относится как человек, уже обогащенный опытом после дующих поколений, тревожащийся за будущее Италии. История Рима - это и назидание, и урок, и пример для современного поколения людей. Четвертая песнь хоть и перегружена описаниями достопримечательностей Италии, но в ней видно, как поэт преодолевает романтическое представление об историческом опыте человечества и, сдерживая свою фантазию, чтобы не уйти в отвлеченные рассуждения, нередко поражает своим предвидением будущего. И в какой-то степени поэт-романтик объясняет это тем, что им управлял "рассудок трезвый". Так же как и в предыдущих песнях, поэт вдохновенно воспевает природу: незабываемо описание моря в финале поэмы, картина, передающая красоту водопада Велино. По мысли Байрона, именно природа дает человеку возможность соприкоснуться с вечностью: вот и водопад "как Вечность, страшен для живых", и море - "Лик Вечности, Невидимого трон". Вечность и время. Вечность в сознании поэта - категория неизменная и постоянная, Время быстротечно, оно в движении, оно уносит жизни, вместо них появляются новые, которым также суждено уйти в прошлое. Течение и работа времени часто повергают поэта в уныние и печаль, но нередко он возлагает надежды на время, которое - "суждений ложных верный исправитель". Итак, поэма "Паломничество Чайльд-Гарольда" была завершена. Она вобрала в себя жизненный опыт Байрона с юношеских лет до начала самого плодотворного периода его творчества. Поэма раскрывает богатый мир чувств, эволюцию мировоззрения автора в тесной связи с событиями и проблемами века. Являясь свободным лирическим повествованием, "Паломничество Чайльд-Гарольда" по своему жанру выделяется в творчестве Байрона, но остается созвучным всем его произведениям. Идейно близкими к четвертой песни "Чайльд-Гарольда" являются поэмы, написанные в первые годы пребывания Байрона в Италии, - "Жалоба Тассо", "Ода к Венеции", "Пророчество Данте", в которых поэт также призывает народ Италии к единению в борьбе за свою независимость. В 1819 году Байрон из Венеции, где прожил более трех лет, переезжает в Равенну. Здесь поэт вместе с братом Терезы Гвиччиоли, графом Гамба, принимает активное участие в движении карбонариев, и интересы народа Италии, его свобода становятся отныне его целью. Движение карбонариев возникло в Италии в самом начале XIX века, когда было организовано тайное революционное общество, боровшееся сначала против французского, а затем австрийского владычества. В программу движения входило воссоединение Италии после освобождения ее от чужеземного ига, Байрон стал в ряды карбонариев, сочувствуя "национальному делу [итальянцев] более, чем любому другому" {Дневники. Письма, с. 188.}. С начала 1821 года карбонарии Равенны стали готовиться к восстанию. В январе этого года Байрон записал в дневнике: "Они хотят поднять здесь восстание и почтить меня приглашением участвовать. Что ж, я не отступлю, хотя не вижу в них достаточно силы и решимости, чтобы добиться больших результатов. Но, вперед! - пора действовать настала, и что значит твоя особа, если можно передать в грядущее хоть одну живую искру того нетленного, что достойно сохраниться от прошлого? Дело не в одном человеке и не в миллионе людей, а в духе свободы, который надо распространять. Волны, атакующие берег, разбиваются одна за другой, но океан все же побеждает" {Там же, с. 201.}. Байрон со всей ответственностью подошел к своему участию в организации восстания. Дом его превратился в склад оружия, и в случае необходимости Байрон предполагал приспособить его для ведения боя. С возмущением пишет поэт о несерьезном отношении некоторых руководителей движения к восстанию; "Главные участники событий, ожидаемых в ближайшие дни, отправились на охоту. Пусть бы еще это делалось как в горной Шотландии, где охота служит предлогом для сбора советников и вождей. Но тут ведь настоящая сопливая - пиф-паф! - пальба дробью по водяным курочкам и трата пороха для развлечения... Если они соберутся - "что весьма сомнительно", - они не наберут и тысячи человек. А все из-за того, что простой народ не заинтересован - только высшие и средние слои. А хорошо было бы привлечь на нашу сторону крестьян..." {Там же, с. 212.}. Байрон с самого начала видел, что карбонарии были оторваны от народа, между их организациями на местах не было единства. Но, несмотря на явную неподготовленность восстания, Байрон продолжает надеяться на успех. 24 февраля 1821 года он записывает в дневнике: "План не удался - главари, военные и гражданские, - преданы, а неаполитанцы не только не выступили, но заявили П[апскому] правительству и варварам {Варварами Байрон называл австрийских оккупантов.}, что им ничего не известно! Так вертится мир; и так итальянцы из-за отсутствия единства вечно терпят поражение... Мне всегда казалось, что дело провалится, но я хотел и до сих пор хочу надеяться. Все, что я могу сделать деньгами, или иными средствами, или личным участием, все это я готов сделать ради их освобождения; я так и сказал им (некоторым из здешних предводителей) полчаса назад..." {Дневники. Письма, с. 226.}. Как видно из приведенных записей, Байрон до конца был, предан делу карбонариев, хотя и предвидел их неудачу. Впрочем, неудачу он рассматривал как необходимый урок для следующих успешных выступлений против оккупантов. Оккупационные власти видели в Байроне врага, он был опасен им; и как поэт и как активный борец за свободу Италии. Власти; конфисковали перевод на итальянский язык четвертой песни "Чайльд-Гарольда". За Байроном было установлено постоянное наблюдение полиции. Он знал, что за ним идет слежка, знал, что власти изо всех сил стараются вынудить его покинуть, Италию. После провала карбонариев поэт писал в одном из писем, что в Равенне его жизнь "нельзя считать в безопасности" и что "такое положение длится уже год" {Там же, с. 281.}. К письму от 4 сентября 1821 года к Меррею Байрон приложил анонимное письмо, где ему угрожают расправой как руководителю карбонариев в Романье. "Почему меня сочли их вождем, не знаю. Вождей у них много, "имя им легион"... - пишет Байрон. Но в то же время и не отрицает этого факта. "Однако это звание приносит больше чести, чем выгод, - продолжает он, - сейчас, когда их преследуют, я обязан им помочь, что я и делаю в меру своих возможностей. В один прекрасный день они снова восстанут..." {Там же, с. 282.}. Участие в движении карбонариев не только не прервало творческую деятельность поэта, но еще более ее стимулировало. Его дневниковые записи показывают, что работа над начатыми произведен