Над ним туманным облаком кружился, И этот запах, как в былые дни, В нем возбудил желанье пообедать. Точней - бифштекса сочного отведать. 154 Говядины на этих островах, Где нет быков, понятно, не водилось; Одних овец и коз во всех домах Зажаривать на праздник приходилось. Случалось это редко: на скалах Лишь несколько домишек там ютилось. Но остров, о котором речь идет, Имел сады, и пастбища, и скот. 155 Я вспомнил, о говядине мечтая, Про Минотавра странный древний миф: Все наши моралисты Пасифаю Сурово осуждают, заклеймив За то, что лик коровий приняла и Носила, но заметим, рассудив, - Она лишь поощряла скотоводство, Чтоб на войне дать Криту превосходство. 156 Мы знаем: англичане искони Любители говядины и пива, Но пиво всякой жидкости сродни, И суть не в пиве, говоря правдиво, Но и войны любители они, А это стоит дорого; не диво, Что бритт и Крит обожествляют скот, Пригодный для убоя круглый год. 157 Но к делу! Ослабевший мой герой, На локоть опершись, глядел устало На пышный стол: ведь пищею сырой Он подкреплялся в море и немало Благодарил всевышнего порой За крысу, за ремень; на что попало Он с жадностью набросился 6 теперь, Как поп, акула или хищный зверь. 158 Он ел, ему подкладывала снова Она, как мать, любуясь на него, - Для пациента милого такого Она не пожалела б ничего Но Зоя рассудить могла толково (Хотя из книг не ведала того), Что голодавшим надо осторожно И есть и пить - не то ведь лопнуть можно. 159 И потому решительно весьма За дело эта девушка взялась: Конечно, госпожа ее сама Заботливо о юноше пеклась, - Но хватит есть. Нельзя сходить с ума, Своим желаньям слепо подчинясь: Ведь даже лошадь, если б столько съела, На следующий день бы околела! 160 Затем, поскольку был он, так сказать, Почти что гол, - штанов его остатки Сожгли, Жуана стали одевать В турецком вкусе. Но, ввиду нехватки Чалмы с кинжалом, можно посчитать - Он был одет как грек. Про недостатки Не будем говорить, но подчеркнем: Шальвары были чудные на нем! 161 Затем Гайдэ к Жуану обратилась; Ни слова мои герои не понимал, Но слушал так, что дева оживилась, Поскольку он ее не прерывал" И с протеже своим разговорилась, В восторге от немых его похвал, Пока, остановившись на мгновенье, Не поняла, что он в недоуменье. 162 И вот тогда пришлось прибегнуть ей К улыбкам, жестам, говорящим взорам, И мой Жуан - оно всего верней - Ответствовал таким же разговором Красноречивым. Он души своей Не утаил, и скоро, очень скоро В его глазах ей как бы просветлел Мир дивных слов - залог прекрасных дел. 163 Он изъяснялся пальцами, глазами, Слова за нею робко повторял, Ее язык и - вы поймете сами - Ее прелестный облик изучал. Так, тот, кто наблюдал за небесами По книге, часто книгу оставлял, Чтоб видеть звезды. Взор ее блестящий Был азбукой Жуана настоящей. 164 Приятно изучать чужой язык Из женских уст, когда нам горя мало, Когда и ментор юн и ученик (Со мной такое в юности бывало!). Улыбкой дарит нежный женский лик Успехи и ошибки поначалу, А там - сближенья уст, пожатья рук, - И вот язык любви усвоен вдруг! 165 Вот потому - то я случайно знаю Испанские, турецкие слова, По-итальянски меньше понимаю, А по-английски лишь едва-едва Умею изъясняться: изучаю Я сей язык по Блеру, раза два В неделю проповедников читая, Но их речей не помню никогда я. 166 О наших леди мне ли говорить? Ведь я изгнанник общества и света: И я, как все, был счастлив, может быть; И я, как все, изведал боль за это. Всему удел извечный - проходить, И злость моя, живая злость поэта На ложь друзей, врагов, мужей и жен, Прошла сама, растаяла как сон! 167 Но возвратимся к нашему Жуану. Он повторял слова чужие, но Как солнце все обогревает страны, Так чувство зажигает всех одно (Включая и монашек). Я не стану Скрывать: он был влюблен - не мудрено! - В свою благотворительницу нежную, И страсть его была не безнадежною. 168 Когда герой мой сладко почивал, К нему в пещеру утром, очень рано, Взглянуть, как сей птенец беспечно спал, Она являлась словно бы нежданно; Так бережно, что он и не слыхал, Разглаживала кудри Дон-Жуана, Касалась губ его, и лба, и щек, Как майской розы южный ветерок. 169 Так с каждым утром выглядел свежей Мой Дон-Жуан, заметно поправляясь: Здоровье украшает всех людей, Любви отличной почвою являясь; Безделье же для пламени страстей Любовных лучше пороха, ручаюсь! Притом Церера с Вакхом, так сказать, Венере помогают побеждать... 170 Пока Венера сердце заполняет - Поскольку сердце нужно для любви, - Церера вермишелью подкрепляет Любовный жар и в плоти и в крови, А Вакх тотчас же кубки наливает. Покушать любят все, но назови, Кто - Пан, Нептун иль сам Зевес нас балует И яйцами и устрицами жалует. 171 Итак, Жуан, проснувшись, находил Купанье, завтрак и к тому ж сиянье Прекраснейших очей - живых светил, Способных вызвать сердца трепетанье В любом. Но я об этом уж твердил, А повторенье - хуже наказанья. Ну, словом, искупавшись, он спешил К своей Гайдэ и с нею кофе пил. 172 Так был он юн и так она невинна, Что он ее купаньем не смущал; Ей мнилось - он мечта или картина. Ее ночные грезы посещал Уж года два, как будто беспричинно, Заветный милый образ, идеал, Сулящий счастье, - а при полном счастье Двоих персон желательно участье. 173 Она влюбленно восхищалась им, С восторгом целым миром любовалась, От нежных встреч всем существом своим Восторженно и смутно волновалась; Готовая навек остаться с ним, При мысли о разлуке ужасалась. Он был ее сокровищем; она Была впервые в жизни влюблена. 174 Красавица Жуана посещала Весь месяц ежедневно и притом Была так осторожна поначалу, Что догадаться не могли о нем. Но вот ее папаша снял с причала Свои суда, спеша не за руном И не за Ио, а за кораблями, Груженными товаром и рабами. 175 Тут наступил ее свободы час: Ведь матери Гайдэ давно не знала И, проводив отца, могла сейчас Располагать собою как желала. Так женщины замужние у нас Запретом не стесняются нимало (О христианских странах говоря, Где под замком не держат женщин зря). 176 Теперь ее дневные посещенья И разговоры стали подлинней; Он мог уже составить предложенье: "Пойдемте погулять!" Немало дней Он пролежал в пещере без движенья, Как сломленный цветок, но рядом с ней Он оживал и, вместе с ней гуляя, Закаты созерцал, луну встречая. 177 А остров был безлюден и уныл: Вверху - скалистый, а внизу - песчаный. Его конвой утесов сторожил, И лишь местами пристанью желанной Он моряка усталого манил. Прибои ревел упорный, непрестанный; Лишь в летний длинный день, истомой пьян, Как озеро был ясен океан. 178 И, окаймляя брег лишь легкой пеной Шампанского, клубилась рябь волны. Когда вином, души росой священной, Бокалы ослепительно полны, Что лучше этой влаги драгоценной? Пускай твердят про трезвость болтуны, - Пью за вино, за женщин, за веселье, А проповедь послушаем с похмелья. 179 Разумный человек обычно пьет, - Что в нашей жизни лучше опьяненья? Всечасно упивается народ Любовью, славой, золотом и ленью. Без опьяненья жизни сладкий плод Казался б просто кислым, без сомненья. Так пей же всласть на жизненном пиру, Чтоб голова болела поутру. 180 Затем, проснувшись, прикажи лакею Подать холодной содовой воды. Сам Ксеркс, великий царь, сию затею Одобрил бы; ни южные плоды, Ни ключ в пустыне не сравнится с нею Разгула, скуки, праздности следы Смывает разом, как поток могучий, Глоток воды прохладной и шипучей. 181 А берег - я ведь, помнится, писал Про берег - он, что изредка бывало, Как небеса, спокойно отдыхал: Песок и даже волны - все дремало. Лишь чайки крик молчанье нарушал, Да плеск дельфина, да, дробясь о скалы, Сердилось море, что ему невмочь Ничтожную преграду превозмочь. 182 Красавица папашу проводила И, ничьего надзора не страшась, Теперь к Жуану чаще приходила, А Зоя, беспрестанно суетясь, Вставала с солнцем, воду приносила, Ей заплетала косы и подчас За это получать бывала рада Поношенные шали и наряды. 183 Был тихий час, когда спокойно - алое Садится солнце за грядою гор, И вся земля, притихшая, усталая, Молчит и ждет, вперяя в небо взор, И полукругом дремлющие скалы, и Немого моря ласковый простор - Все спит, и в небе розовом, широком Одна звезда сияет светлым оком. 184 Безмолвно и задумчиво блуждали По берегу песчаному они. Ракушки, камни пестрые блистали Под их ногами в ласковой тени, Прибрежные пещеры открывали Им свой приют, готовый искони, И, за руки держась, они в молчанье Дивились неба алому сиянью. 185 Они смотрели в розовую высь, В пурпурном океане отраженную, Смотрели вдаль, где облака вились, Всплывающей луной посеребренные. И ветер стих, и волны улеглись. В глаза друг другу, как завороженные, Они взглянули: их сердца зажглись, И в поцелуе губы их слились. 186 О, долгий, долгий поцелуй весны! Любви, мечты и прелести сиянье В нем, словно в фокусе, отражены. Лишь в. юности, в блаженном состоянье, Когда душа и ум одним полны, И кровь как лава, и в сердцах пыланье, Нас потрясают поцелуи те, Которых сила в нежной долготе. 187 Я разумею длительность; признаюсь - Свидетель бог, - их поцелуи был длительным, Но он им показался, я ручаюсь, Мгновеньем небывало ослепительным. Они молчали оба, наслаждаясь От всей души мгновеньем упоительным Слияния, так пчелка чистый мед, Прильнув к цветку прекрасному, сосет. 188 Они уединились - не уныло, Не в комнате, не в четырех стенах: И море, и небесные светила, Безмолвие песков, и гротов мрак - Все их ласкало, нежило, томило. Они, обнявшись, наслаждались так, Как будто были в этот час блаженный Бессмертными одни во всей вселенной. 189 Они одни на берегу глухом Ничьих ушей и глаз не опасались, Лишь друг для друга внятным языком В полунамеках нежных изъяснялись. Язык живой любви нам всем знаком: Его слова во вздохах выражались С тех пор как Ева пала в первый раз, Язык любви привычен стал для нас. 190 Гайдэ и не клялась и не просила Ответных клятв, еще совсем не зная Супружеских обетов, и любила, Опасностей любви не понимая Неведенье в ней так безгрешно было, Что к другу, словно пташка молодая, Она прильнула без докучных слов, Вся - преданность и верная любовь! 191 Она любила и была любима, Как вся природа диктовала ей; Боготворя, была боготворима. Их души в этом пламени страстей То задыхались, то неутолимо Взмывали снова к радости своей, Сердца влюбленных бились, пламенели, Как будто розно биться не умели. 192 Ах, в этот светлый одинокий час Они так юны были, так прекрасны, Так далеки от посторонних глаз, Так им сердца подсказывали властно Извечное решенье, каждый раз Влекущее геенны дождь ужасный На головы влюбленных, сиречь - тех, Кто друг для друга кладезь всех утех! 193 Увы, Жуан! Увы, Гайдэ! Едва ли Кто знал прекрасных грешников таких! Лишь наши прародители вначале В раю чуть - чуть напоминали их. О страшном Стиксе многие слыхали, Слыхала и Гайдэ, но в этот миг - Как раз, когда бы вспомнить нужно было Она про эти страхи позабыла. 194 Мерцает лунный свет в глазах у них, На шее у него ее рука Белеет, а в кудрях ее густых Его рука, несмелая пока, Блуждает и трепещет. Сладкий миг! Они, как два влюбленных голубка, Казались парой самою античного: Полунагие, нежные, лиричные. 195 Затем Жуан, немного утомясь, Уснул в ее объятьях безмятежно, Она, над милым юношей склонись, Его к своей груди прижала нежно И то глядела на небо, молясь, То на того, чей сон она прилежно Хранила на груди, упоена Всем, чем была душа ее полна. 196 Младенец нежный, на огонь взирающий Иль матери своей сосущий грудь; Молящийся, икону созерцающий, Араб, сумевший щедростью блеснуть, Пират, добычу в море настигающий, Скупец, в сундук сующий что-нибудь, - Блаженны, но блаженство несравнимое Смотреть, как спит создание любимое! 197 Как мирен и прекрасен этот сон! В нем нашей жизни счастье заключается, Недвижен, "тих и томно - нежен он, В нем безотчетно радость отражается, И мнится, в светлый солнечный затон Все прожитое мирно погружается. Как смерти неподвижность нам страшна, И как прекрасна неподвижность сна! 198 Итак, она любимым любовалась Наедине с любовью и луной, И океан в душе ее, казалось, Устало бился темною волной. На берег голый полночь опускалась Покоем, негой, страстью, тишиной, А звезды в небе толпами стояли И на пылавший лик ее взирали. 199 Увы, любовь! Для женщин искони Нет ничего прекрасней и опасней: На эту карту ставят жизнь они. Что страсти обманувшейся несчастней? Как горестны ее пустые дни! А месть любви - прыжка пантер ужасней! Страшна их месть! Но, уверяю вас, Они страдают сами, муча нас! 200 И вспомните, как часто мы, мужчины, Несправедливы к женщинам! Не раз, Обманывая женщин без причины, Мы учим их обманывать и нас. Скрывая сердца боль от властелина, Они молчат, пока приходит час Замужества, а там - супруг унылый, Любовник, дети, церковь и... могила. 201 Иных любовная утешит связь, Иных займут домашние заботы, Иные, на фортуну осердясь, Бегут от положенья и почета, Ни у кого из старших не спросясь, Но этим не спасаются от гнета Условностей и, перестав чудить, Романы принимаются строчить. 202 Гайдэ - как дочь наивная природы И неподдельной страсти - родилась Под знойным солнцем юга, где народы Живут, любви законам подчинясь, Избраннику прекрасному на годы Она душой и сердцем отдалась, Не мысля, не тревожась, не робея; Он с нею был - и счастье было с нею! 203 Ах, счастье душ блаженно - молодых! Как бьется сердце в нежные мгновенья! Пускай мы платим дорого за них, Но безрассудно мудрости стремленье Вредить упорством доводов своих Алхимии блаженства - без сомненья Нравоученья ценны, но не смог Сам Каслрей ввести на них налог. 204 Час пробил! Их сердца соединились На берегу среди суровых скал. Над ними звезды яркие светились. И океан обетам их внимал. Их чувства тишиною освятились, Их дух уединенья обвенчал, Они дышали счастьем, принимая Друг друга за детей земного рая. 205 Любовь! Сам Цезарь был твоим ценителем, Рабом - Антонии, Флавий - знатоком, Катулл - учеником, Назон - учителем, А Сафо - синим ревностным чулком. (Всем изощренным древности любителям Скалы Левкадской миф давно знаком!) Любовь! Ты - зла богиня! Я немею, Но дьяволом назвать тебя не смею! 206 Ты не щадишь супружеских цепей, Рогами украшаешь лбы великих: И Магомет, и Цезарь, и Помпеи, Могучие и славные владыки, - Их судьбы поражают всех людей, Все времена их знают, все языки; Но, как геройство их ни воспевать, - Всех можно рогоносцами назвать. 207 И Эпикур в рядах твоих сторонников, И Аристипп - адептам нет числа, Но вольная доктрина беззаконников Лишь на пути разврата увлекла. Боюсь, утащит черт твоих поклонников, А то их вера всем бы подошла! Ешь, пей, люби и не грусти нимало' - Таков девиз царя Сарданапала. 208 Но как же мой Жуан? Ужели он Так быстро мог забыть о донне Юлии? Вопрос труднейший! Я весьма смущен; Ответить сразу на него могу ли я? Всему виной луна, я убежден; Весь грех от полнолуний: ну, усну ли я, Когда чертовский этот свет опять Зовет о новых радостях вздыхать? 209 Непостоянства я не признаю, Противны, гадки, мерзки мне натуры, Меняющие вечно суть свою, Как ртуть от перемен температуры. Но нынче в маскараде - не таю - Попал в ловушку хитрого Амура: Хорошенькое личико и мне Внушило чувства, гнусные вполне. 210 Но Мудрость мне велит угомониться: "Ах, Мудрость! - я вздыхаю. - Как мне быть? Ах, милая! Могу ли я решиться Ее глаза и зубки позабыть? Замужняя она или девица? Мне нужно знать, чтоб сердце усмирить!" Но Мудрость головою покачала И "перестань!" торжественно вскричала. 211 И я, понятно, сразу перестал. Непостоянство в том и заключается, Что прелести природной идеал Всегда восторгом общим награждается: Тот ставит божество на пьедестал, Тот статуям прекрасным поклоняется, Прелестный новый облик каждый раз Стремленье к идеалу будит в нас. 212 Платон нас поучает, что сознание - Способностей тончайших глубина, Прекрасного живое познавание, В котором глубь небес отражена. И точно: жизнь без мысли - прозябание! Глазам на мир глядящего дана Способность видеть мир, поскольку все же И мы из праха огненного тоже. 213 Но если б нам всегда один предмет Казался и желанным и прекрасным, Как Ева в дни, когда не ведал свет Других, мы прожили б в покое ясном Свой век, не испытав жестоких бед, Не тратя денег. Мой совет - всечасно Единственную женщину любить, Чтоб сердце, да и печень, сохранить! 214 На свод небесный все сердца похожи: В них ночь сменяет день, как в небесах, Их облака и молнии тревожат, Пугает гром и сотрясает страх; Но разразиться буря эта может Простым дождем: зато у нас в глазах Британский климат, и любые грозы Весьма легко перекипают в слезы. 215 А печень - нашей желчи карантин, Но функции прескверно выполняет: В ней первая же страсть, как властелин, Такую тьму пороков вызывает, В ней злоба, зависть, мстительность и сплин Змеиные клубки свои свивают, Как из глубин вулкана, сотни бед Из недр ее рождаются на свет. 216 Тем временем я кончил, написав, Как в первой песни этого романа, Две сотни с лишком строф, точней - октав. В поэме мной задумано по плану Двенадцать или, может, двадцать глав. Кладу перо. Гайдэ и Дон-Жуану Желаю наслаждаться и у всех Читателей моих иметь успех! ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ 1 О муза, ты... et cetera*. Жуана Уснувшим на груди оставил я, В которой страсти сладостная рана Едва открылась счастье бытия Гайдэ вдыхала кротко; ни обмана, Ни яда злых предчувствий не тая, Она следила в нежном упоенье Невинных дней спокойное теченье. {* И прочее (лат. и франц.).} 2 Увы, любовь, зачем таков закон, Что любящих пути всегда фатальны? Зачем алтарь блаженства окружен Конвоем кипарисов погребальных? Зачем цветок прекрасный обречен Пленять сердца любовников печальных И погибать от любящей руки, Покорные роняя лепестки? 3 Лишь в первой страсти дорог нам любимый. Потом любовь уж любят самое, Умея с простотой неоценимой, Как туфельку, примеривать ee! Один лишь раз любим неповторимый, Преобразивший наше бытие, Затем число любимых возрастает, И это милой леди не мешает. 4 Не знаю я, винить ли в том мужчин Иль женщин, но уж так всегда выходит: Коль сделаться ханжой ей нет причин - Она себе любовников находит. Конечно, первый у нее один, Но время и другим она отводит. Уж ежели с одним она грешна - Одним не ограничится она. 5 Я признаю с великим сожаленьем, Испорчен род людской - да, это так: Единым порожденные стремленьем, Не ладят меж собой любовь и брак! Сродни вину, без всякого сомненья, Печальный уксус, но какой чудак Напиток сей и трезвый и унылый - Способен пить, болтая с музой милой! 6 Какой-то есть особенный закон Внезапного рожденья антипатий: Сперва влюбленный страстью ослеплен, Но в кандалах супружеских объятий Неотвратимо прозревает он И видит - все нелепо, все некстати! Любовник страстный - чуть не Аполлон, А страстный муж докучен и смешон! 7 Мужья стыдятся нежности наивной, Притом они, конечно, устают: Нельзя же восхищаться непрерывно Тем, что нам ежедневно подают! Притом и катехизис заунывный Толкует, что семейственный уют И брачные утехи с нашей милой Терпеть обречены мы де могилы. 8 Любую страсть и душит и гнетет Семейных отношений процедура: Любовник юный радостью цветет, А юный муж глядит уже понуро. Никто в стихах прекрасных не поет Супружеское счастье; будь Лаура Повенчана с Петраркой - видит бог, Сонетов написать бы он не мог! 9 Комедии всегда венчает брак, Трагедии - внезапная кончина, Грядущую судьбу скрывает мрак, И этому имеется причина - Не смеет поэтический чудак Пускаться в столь опасные пучины! Обряды описав, любой пиит О "Смерти" и о "Даме" уж молчит. 10 Лишь двух поэтов музы мне назвали: Про ад и рай, про брак и про семью Лишь Дант и Мильтон много написали, Да плохо жизнь устроили свою: До времени тревоги и печали Их счастье отравили, не таю! Но Беатриче, да и Ева тоже На жен поэтов этих не похожи. 11 Ученые мне говорили строгие (Да только я не всем им доверял!), Что будто Алигьери теологию Под видом Беатриче представлял. Поэт, конечно, волен мысли многие Преобразить в абстрактный идеал, Изображая в образах мистических Высокий круг наук математических. 12 С Гайдэ обвенчан не был Дон-Жуан Моей вины, читатель, в этом нету, А если ты моралью обуян И ею докучать намерен свету, - То просто брось опасный мой роман Про парочку безнравственную эту; Зачем же, портя сон себе и кровь, Читать про незаконную любовь? 13 Невинному восторгу их желаний, Их наслажденьям не было конца, Красавица, пьянея от свиданий, Не думала о строгости отца. (Впервые обретя предмет мечтаний, Неутомимы юные сердца!) Пирату - папе и во сне не снилось, Как сильно дочь его переменилась! 14 Все флаги он в морях подстерегал И грабил. Но к нему не будем строги! Будь он министром, всякий бы сказал, Что просто утверждает он налоги! Он был скромней и скромно занимал Свой пост; морей бескрайние дороги, Как честный сборщик, не жалея сил, Он вдоль и поперек исколесил. 15 Его в последнем рейсе задержала Большая буря и большой улов. Пришлось добычу выследить сначала, А после брать десятками голов. Но в бухте, где погода не мешала, Он сосчитал и выстроил рабов, Ошейники надел и цену мелом И чернокожим выставил и белым! 16 Десяток он на Матапане сбыл, Тунисскому агенту сдал десяток, Больного старикашку утопил (Закон любой торговли прост и краток!), С богатых для начала получил Значительного выкупа задаток И, заковав попарно остальных, На рынок в Триполи отправил их. 17 Он рассмотрел и неживой товар, Назначенный для ярмарки Леванта, И отобрал поднос и пять гитар, Духи, шелка, гребенки, шпильки, банты, Тарелки, чайник, туфель восемь пар И пару кастаньет из Аликанте, - Как любящий отец, он был не прочь Порадовать единственную дочь. 18 Он выбрал также дога, и макаку, И кошку с целым выводком котят, Двух пестрых попугаев, и собаку, Которую три месяца назад Какой-то бритт, заехав на Итаку, Оставил у крестьянина; пират В одну большую клетку поместил их, Чтоб вал морской нечаянно не смыл их. 19 Закончив неотложные дела, Он к берегу направился, скучая По дочери, которая цвела, Дары гостеприимства расточая И прочие прекрасные дела Без ведома папаши совершая... Он обогнул уступы острых скал И в бухте за горой на якорь стал. 20 На берег он сошел без промедленья: Таможня и унылый карантин С него не попросили объясненья Особых обстоятельств и причин. Матросы, по его распоряженью, К разгрузке приступили, как один, И сбросили проворными руками Балласт, оружье и тюки с шелками. 21 Старик взошел на холм и, глядя вдаль, Увидел дом родной в лучах заката, И возвращенья смутная печаль Проникла в сердце хмурое пирата В подобный час нам прошлой жизни жаль: Предчувствие свиданья, страх утраты, И боль разлуки прежней, и любовь - Все чувства наши вспыхивают вновь! 22 Домой из дальних странствий возвращаясь Тревожатся папаши и мужья; И, право, я ничуть не удивляюсь Такому состоянию, друзья! Красавицам я льстить не собираюсь, Ведь знаете отлично вы и я: Супруга в одиночестве - смелее, А дочь - глядишь, и влюбится в лакея. 23 Не все мужья, как славный Одиссей, В объятья Пенелопы попадают, Не все супруги ждут своих мужей И холодно любовников встречают: Порой, застыв пред урною своей, Скиталец потрясенный замечает, Что друг - отец детей его жены, И свой же Аргус рвет ему штаны! 24 И холостяк имеет огорченья Его невеста, скукой истомясь, За богача выходит, к сожаленью! Обманутый поклонник, возвратясь, Сперва коварной выразит презренье, Потом угомонится, превратясь Хоть в cavalier servente*, но с досады В стихах клеймит неверность без пощады. *Здесь поклонник замужней женщины (итал.). 25 Но даже вы, которые давно Имеете liaison* (названье это Невинной дружбе исстари дано С замужней леди. От упреков света Гименом охраняется оно), Но даже вы послушайтесь совета! Надолго уезжать и вам не след, Поскольку верной дружбы в мире нет. {* Связь (франц.).} 26 Но Ламбро, предприимчивый пират, Утонченный знаток морской охоты, Увидев дом, был, несомненно, рад, Хотя не отдавал себе отчета В движеньях сердца. Был он грубоват, Но проявлял нежнейшую заботу О дочери, хотя глагол "любить" Не смог бы как философ объяснить. 27 Он увидал густую зелень сада И дом красивый, солнцем залитой, Родных дерев тенистую прохладу, Цветущую веселой суетой, Оружья блеск и яркие наряды, Как бабочки, сверкали пестротой; Он услыхал ручья веселый лепет, И дальний лай собак, и листьев трепет. 28 Но скоро озадачило его Небудничное это оживленье: Из рощи доносилось до него Веселое пиликанье и пенье. Еще не понимая ничего, Он слушал, подавляя удивленье, Гитары, барабан и - громче всех - Столь непривычный на Востоке смех. 29 Спустившись по тропинке до ограды, Пират раздвинул заросли кустов И увидал цветистые наряды Веселых, разгулявшихся рабов Как дервиши, кружились до упаду Гуляки наподобие волчков В пиррическом неукротимом танце, Которым увлекаются левантцы. 30 Как будто нить жемчужин дорогих, Гречанки в хороводе танцевали; Волнами кудри шелковые их На мраморные плечи ниспадали (Способные с десяток молодых Поэтов обольстить); они порхали Под пение подруги молодой, Ей как бы вторя в пляске хоровой. 31 Вокруг подносов гости остальные Сидели, ноги под себя поджав, Потягивая вина дорогие И кушая отличнейший пилав, Гранаты, апельсины наливные, Живой десерт приветливых дубрав, Изнеженной потворствовали лени, Свисая с веток прямо на колени. 32 Рога барана, белого как снег, Ребята разукрасили венками; Овечий патриарх - предмет утех - Покорно наклоненными рогами Бодался как бы в шутку Детский смех Звенел вокруг. Спокойными шагами Он шел за детворой, как чинный друг, И, как ягненок, ел из детских рук! 33 Их нежных лиц веселое пыланье, Горячий чистый блеск их черных глаз, Их грации живой очарованье Невольно поразило бы и вас! Невинные счастливые созданья Заставили б философа не раз Вздохнуть о том, что и они с годами Состарятся, - увы! - как все мы с вами. 34 Какой - то карлик бойко толковал Кружку седых курильщиков почтенных О чудесах завороженных скал, О тайниках и кладах драгоценных, О том, каких волшебниц он встречал - Супругов превращающих мгновенно В рогатый скот (хотя такой рассказ Не удивил бы никого из нас!) 35 Ну, словом, все земные развлеченья,