знаешь вскоре: Уж если ты шахтер - не расставайся с ней! Злой дух во мраке ждет - и сгинешь ты задаром: Он тихо подползет голубоватым паром, И, бездыханный, ты замрешь среди камней. О, горе, горе всем! С усердьем небывалым Мы трудимся во тьме, но нам грозит обвалом Всего один удар тяжелого кайла - И не один из нас с тоскою вспомнит ныне О ласковой жене, о дочери, о сыне В тот краткий миг, когда обрушится скала. Но все же это мы, затерянные в штреках, Даем энергию судам в морях и реках, Чтобы до гавани доплыть они могли, - Ты солнца свет от нас навеки заслонила, Цивилизация, - для твоего горнила Мы рубим черное сокровище земли. Мы рубим уголь здесь, питая пламя в домнах, Для паровых котлов, для поездов огромных, Для устрашения неведомых племен, - Мы рубим уголь здесь, чтоб все на свете люди Смогли почувствовать могущество орудий, Что против них пошлет туманный Альбион. Мы отданы служить безжалостной маммоне, Мы в тягостном труде даруем блеск короне И умножать должны ее сиянье впредь, Чтоб жили радостней, счастливей, беззаботней, Влиятельных господ едва четыре сотни, Всегда готовых нам позволить умереть. О Всеблагой Господь! Поверь, себе в угоду Не просим мы, чтоб ты перевернул природу И обратил дворцы земные в прах и тлен, Чтоб ты сполна отмстил ученым и богатым И наши пригоршни чужим наполнил златом, - Нет, мы не требуем подобных перемен; Нет, лишь одну мольбу мы обращаем к небу: Смири сердца владык, о Господи, потребуй От них внимания хоть небольшого к нам, Пусть низойдут до нас они по доброй воле, - Ведь если червь точить фундамент станет доле, То, всех и вся губя, на землю рухнет храм. Перевод Е. Витковского ВЕСТМИНСТЕР Аббатство мрачное - гигантский мавзолей, - Омытый Темзою и в глубине своей Скрывающий гранит, седой и отсырелый! Гордиться вправе ты блистательной капеллой, И строем башенным, и входом, где в пыли Тяжелый пурпур свой влачили короли. Ты вправе с гордостью являть пришельцам плиты, Под коими сыны Британии зарыты - От повелителей в их каменных гробах До граждан доблестных, чей знаменитый прах Отчизна бережет с почтеньем и любовью; Хоть и не счесть в тебе достойных славословья, Хоть испокон веков и весь заполонен Их изваяньями твой дивный пантеон, Хоть лики светлые Ньютона и Шекспира Сияют посреди божественного клира, О скорбный памятник, о саван роковой Величья гордого и славы вековой! И все же: сонмы душ, краса и цвет народа, Стучатся в пыльные и сумрачные своды И молят, чтобы их в кругу святых могил Ты средь соперников великих приютил! Они тебя клянут настойчиво и страстно И хлещут мощными крылами - но напрасно! И потрясает мир, и длится без конца Их исступленный крик, терзающий сердца! Вестминстер! Навсегда ль останусь я мишенью Для воплей яростных слепого возмущенья, И, прежде чем решил верховный судия, В глазах сородичей всегда ли буду я Достоин адских мук? Ах, на чужом погосте Лежат, скорбя, мои заброшенные кости, И шквалы южные, свирепости полны, Заоблачных высот беспутные сыны, Когда-нибудь взревут над голою равниной И прах мой выметут, как прах простолюдина. Вестминстер! Возмужав, сурова и горда, Душа моя к страстям остыла навсегда, Познал я клевету: походкой воровскою Она вошла в мой дом, его лишив покоя, На ложе брачное пустила скользких змей, И, славой осенен, между детьми своей Фантазии живой, я видел руку злую, Что въяве, надо мной победу торжествуя, На лоб повесила мне прозвище, каким Мы сумасшедшего, введя в Бедлам, клеймим. Потом подрыли дуб, стоявший в полной силе, Ствол от божественных побегов отлучили, Отца от дочери; за дух мятежный мстя, Отторгли от меня любимое дитя, Крича, что сызмала растление вселю я В природу чистую его; что поцелуи Мои кощунственны; итак, умчали прочь, От сердца оторвав, единственную дочь, И неоглядные легли меж ней и мною Пространства горьких вод, затянутые мглою. Ах, не было и нет мучительней обид Для тех, в чьих жилах кровь высокая бежит. О, злых ударов град! О, тот клинок ужасный, Входящий в глубь души, разящий безучастно Любовь нездешнюю, основу из основ Порыва пылкого поэтов и отцов! О, пламени укус, неукротимо-ярый! О, плети Эвменид! Неслыханные кары Веков язычества, из вас хотя б одна Похожа ли на боль, что мною снесена? Вот перечень скорбей, которым вплоть до гроба Упрямо обрекла меня людская злоба; Вот раны на боках, - они еще свежи, - То проложили след священные ножи; Неумолимая стихия буревая Над головой моей металась, завывая, И сердце высохло, став горше и черней Травы, таящейся среди морских камней, И пенистой волны, какою изначала Природа мрачная Британию объяла. Вестминстер! Мне досель успокоенья нет! Иль мало вынес я лютейших зол и бед? Зачем же должно мне страдать и за могилой, Прослывши дьяволом, враждебной людям силой? А угрызения с отравой тонкой их, А реки слез, в полях изгнанья пролитых, А бесконечное томленье агонии? Ах, я ль не искупил ошибки роковые? Вестминстер! Или впрямь навек в твой мирный храм Заказан вход моим сгнивающим костям? О призрак сумрачный, отвергнутый в отчизне! Бездонна скорбь твоя! Ты по короткой жизни Промчался, словно лев, затравленный в лесах; Гонимый по пятам, летел с грозой в глазах Средь улюлюканья, и посвиста, и лая, Сквозь заросли кустов, повсюду оставляя Отодранную шерсть! Ты в бегстве изнемог, Все тяжелей гудел могущественный скок, И кровь с твоих боков, израненных жестоко, Бежала на песок, как два густых потока. Но попусту ль дышал враждою свет большой К тебе, поэт-боец с кипящею душой; Не твой ли стих стальной, отточенный на диво, Со смехом горьким в грудь Британии чванливой, Как меч карающий, вонзился, рьян и смел, И в сердце у нее так глубоко засел, Что раною она томилась беспредельно, И крик ее всегда звучал тоской смертельной. И открывалась вновь при имени твоем Та рана страшная, горящая огнем? О Байрон, юный бог, ты вызов одинокий Швырнул сородичам враждебным; их пороки Ты миру обнажил с бесстрашной прямотой; Но постеснялся ты сорвать покров святой, Столетья долгие как будто пригвожденный К челу великого спесивца Альбиона - Плотнее чем из мглы и копоти покров, Который в наши дни, недвижен и суров, Раскидывается от края и до края, Род человеческий как в саван облекая. Завесы ханжества ниспали под твоим Ударом гибельным, растаяли, как дым; Но после стольких зол, неслыханных гонений, Несправедливых кар, которые твой гений Напрасным ропотом встречал издалека, Все так же ненависть, как прежде, велика, - И над могилою ее пылают взгляды; Как страшен суд людской! Не знает он пощады. Ничем, о господи, не искупить вины Страдальцам, кто молвой людской осуждены. О сладостный певец тоски неодолимой Столетья нашего; о, бездною любимый, Поэт горчайших мук, чья страсть, хлеща, как плеть, Неблагодарное отечество краснеть И опускать глаза заставила немало; Бок о бок с именем твоей страны блистало Нам имя славное твое, а между тем Был свет большой к твоим страданьям глух и нем, Поторопился он сокрыть тебя во мраке, Не дав тебе лежать в великолепной раке. То - вечная судьба героев, для кого Дороже истины нет в мире ничего! Да, испокон веков несчастье исступленно Грызет горящего отвагой Аполлона, Кто твердо предстает пороку на пути, С драконом гибельным дерзает бой вести: О, горе! Кольцами чудовищного гада Свирепо стиснутый, облит струями яда, Ты поздно ль, рано ли был должен пасть в бою И, всеми брошенный, истлеть в чужом краю. А общество, немой свидетель агонии, Непримиримостью дыша, как в дни былые, Не пошевелится, чтоб вырвать наконец Питомцев гения из роковых колец! О, благо, если тот палач высокородный Тела отдаст червям и в ярости холодной Лютей, чем смерть сама, являть не станет власть, Чтоб местью длительной насытить душу всласть И, жертву новую свалив рукой всесильной, Не будет прах ее тревожить в тьме могильной! Аббатство мрачное, - гигантский мавзолей, Омытый Темзою и в глубине своей Скрывающий гранит, седой и отсырелый! Гордиться вправе ты блистательной капеллой, И строем башенным, и входом, где в пыли Тяжелый пурпур свой влачили короли. Ты вправе с гордостью являть пришельцам плиты, Под коими сыны Британии зарыты - От повелителей в их каменных гробах До граждан доблестных, чей знаменитый прах Отчизна бережет с почтеньем и любовью; Хоть и не счесть в тебе достойных славословья, Хоть испокон веков и весь заполонен Их изваяньями твой дивный пантеон, Хоть лики светлые Ньютона и Шекспира Сияют посреди божественного клира, О скорбный памятник, о саван роковой, Величья гордого и славы вековой! И все же: сонмы душ, краса и цвет народа, Стучатся в пыльные и сумрачные своды И молят, чтобы их в кругу святых могил Ты средь соперников великих приютил! Они тебя клянут настойчиво и страстно И хлещут мощными крылами. Но напрасно! И потрясает мир и длится без конца Их исступленный крик, терзающий сердца! Перевод Д. Бродского КОРМЧИЙ Правитель гордый, разумом велик, Спустил свирепых псов раздора, Науськав свору их на материк И океанские просторы; И для того, чтоб обуздать их пыл, Чтобы продлить их исступленье, Он предал пламени, он обратил В пустыню нивы и селенья; Лил кровь, как воду, холоден и строг, И, гнев народный презирая, Невыносимым бременем налег На плечи собственного края; И, расточив, как раненый боец, Свою чудовищную силу, Снедаем тщетной злобой, наконец Сошел безвременно в могилу. А все к чему? - Чтоб уготовить крах Усильям Франции прекрасной, Кто род людской, всем деспотам на страх, Звала к свободе речью страстной; Чтоб грубо оплевать ее порыв К Британии, сестре надменной, Кто все ж, пятнадцать лет спустя, избыв Лишения поры военной, Отвергла старину, резка, пряма, И, не вступая в спор кровавый, Рукою твердой занесла сама Топор на дерево державы! О Вильям Питт, верховный рулевой, О кормчий с трезвой головою, Воистину рожок латунный твой Царил над силой буревою! Невозмутим и непоколебим, Ты бодрствовал над бездной водной И, как Нептун, мог окриком одним Смирять великий вал народный. Прошло пятнадцать лет, о Вильям Питт, Подумать - век обычной птицы, - И вот уж сызнова поток спешит На путь запретный обратиться. О, если б не был ад тобой пленен, Он осмеял тебя кругом бы, - Ничтожный срок - неужто стоил он Той беспримерной гекатомбы? О, стоило ль, судьбе наперекор, Слать дождь кровавый неустанно И в плащ багряный облекать простор Материка и океана? Перевод Д. Бродского ШЕКСПИР Увы, увы! Зачем громады туч нависли, Запечатляя тень на царственном челе? Кто злобно возжелал, чтоб олимпийцы мысли Вослед иным богам исчезли на земле? Шекспиру славному никто не внемлет ныне; Разящий монолог - как выстрел холостой; И трагик вопиет, как жаждущий в пустыне, Бросая реплики в партер полупустой. Британцы о своем достоинстве забыли: Отринув истину, заблудшие умы Хулят трагедию и хвалят водевили, Впадают в варварство и тонут в безднах тьмы, И тем не менее - какому исполину Так много мерзости в огне спалить дано, Безжалостно в душе людской нащупать дно, Провидеть всю ее туманную пучину? Какой поэт умел в душе, в ее затонах, Найти сокрытую за семь печатей страсть, Кто чувства тайные всегда умел заклясть, Рассудку подчинить драконов разъяренных? Кто так еще умел приподымать завесу Над миром ужасов, над безднами веков, Кто выпустить дерзал чудовищ из оков, Чтоб снова их сковать, подобно Геркулесу? Но жаждет зритель, чтоб затасканный сюжет Увеселял его убого и уныло. Навеки ли лучам верховного светила Британцы предпочли лампады тусклый свет? Что, равное тебе, смогла создать планета? И суждено ль, чтоб ты из наших душ исчез? О нет! Всесильна ночь, но только до рассвета - Она не кинет тень на светочи небес. О ты, чей ясный путь был крут, но плодоносен, Ты в благодатный час рожден в родном краю, И, от сосцов земли не отрывая десен, Ты истину впитал навеки в кровь свою. Все то, к чему сквозь мрак ты прорубил ступени, Все то, что создал ты движением руки, Все то, на чем печать напечатлел твой гений, - Должно цвести и жить распаду вопреки. Шекспир! В борьбе за жизнь, в бесплодном поединке, Проходят смертные, которым счету нет, Системы рушатся, одна другой вослед, Смывает вал времен людских трудов песчинки, - И только гений твой нездешней силы полн; Взойди же в небеса, над миром гордо рея, Незыблемо займи вершину эмпирея И озари прибой безумствующих волн. Перевод Е. Витковского ЭПИЛОГ О бедность! Ты, от века Принявшая в опеку Людей из божьих рук, Их ввергнув в бездну мук; О призрак чернокрылый, Кто ходит здесь и там За нами по пятам От зыбки до могилы; Кто наши слезы рад Пить из бездонной чаши, Кого рыданья наши Вовек не тяготят; О беспощадно злая Мать древнего греха, Я в зеркале стиха Твой образ выставляю, Чтоб дрогнул перед ним Тот, в ком живет упорство Бок о бок с мыслью черствой И сердцем ледяным; Чтоб он постиг в смятенье, Какой ценой всегда Рождает провиденье Большие города; Чтоб жалостью любая Наполнилась душа, Всем нищим сострадая, На них теплом дыша; Чтоб, злобный дух утратив, Не осуждал любой Своих несчастных братьев, Отвергнутых судьбой. О бедность! Пусть на свете Не глохнут песни эти, Пусть в людях, там и тут, Сочувствие найдут! Пусть властвуют сердцами, Гремя, как медный зов, Руководят борцами За дело бедняков! Пора, чтоб, приохотив Мир к истине живой, Не молкнул голос против Напасти вековой. Изгнать бы голодуху, Следы ее заместь И хлеба дать краюху Тому, кто хочет есть! Всем странникам усталым, Взыскующим тепла, Дать кров и одеялом Окутать их тела. О зверь освирепелый, Пора людей простых Нам вызволить всецело Из цепких лап твоих! Ах, так или иначе, Бессилен человек! Нам с этою задачей Не справиться вовек! Как мы б ни хлопотали, Чтобы уменьшить зло, Нам преуспеть едва ли; Растет невзгод число! И столько испытаний И столько злых обид Страдальцам средь скитаний Бесплодных предстоит, Что ищем неизбежно Для жалоб мир иной, Не слишком безнадежный, Как этот шар земной. Перевод Д. Бродского ГЕРОИЧЕСКИЕ СОЗВУЧИЯ x x x Ужель поэзией зовется Лишь то, что праздно создается Для сочетанья звонких слов? О нет, в ней есть могучий зов, Есть высший разум сокровенный Затем, чтоб гений вдохновенный По всей вселенной прогремел О славе наших гордых дел! Итак, мой дух, за дело быстро, Раскрой ту мысль, раздуй ту искру, Что Муза бросила в мой стих, Чтоб нам легко и вольно пелось О том, что нам запечатлелось Из лучших подвигов людских! КОЛА ДИ РИЕНЦИ 1354 Была глухая ночь. На черный небосклон Над Римом царственным взошла луна златая, Сиянием своим бесстрастно облекая Дома и статуи классических времен, Вдоль Тибра я бродил, в раздумье погружен, И, Града Вечного красоты постигая, Колена преклонил в безмолвии тогда я, И чей-то вдруг ко мне донесся тяжкий стон. О боже, это был последний вождь народный! Петрарки верный друг, Риенци благородный, Он призраком бродил у бурных берегов. И кровь из ран его струилась черным током. Он гневно восклицал в страдании жестоком: "О мой несчастный край! О родина рабов!.." ЖАННА Д'АРК 1430 О, если имя есть, что миру прогремело, Которому удел забвенья незнаком, То имя девушки, что огненным клинком Отчизну от врагов освободить сумела! Дочь Лотарингии, крестьянкой загорелой На славные дела ты шла прямым путем, Ты, награжденная за весь твой жар костром. Где песня, что твои деяния воспела? Поэты, вы должны в сердцах алтарь возвесть, Чтоб ей бессмертную воздать хвалу и честь И заклеймить убийц, ее каравших смертью! Когда становится добро добычей зла, Кто может дивные восстановить дела? Вы, дети красоты, вы, братья милосердья! ХРИСТОФОР КОЛУМБ 1492 Божественный поэт, сравнимый только с Дантом, Не на бумаге ты свой путь запечатлел, Ты начертал его движеньем каравелл, Доверясь парусам и напряженным вантам. Могучим гением, стремительным гигантом, Познавшим и тюрьму, и нищенский удел, - Так ты прошел, Колумб, свой жизненный предел, Осмеянный ханжой, освистанный педантом. И горестен был твой изгнаннический путь, Но не заставило ничто тебя свернуть, Огня твоей души ничто не погасило. В том мире мерзости, в том море горьких слез, Что переплыть тебе при жизни довелось, Во тьме Полярная тебе звезда светила! АНДРЕА ДОРИА 1528 Прими, о Дориа, прими почет и славу За тысячи побед, когда рукой своей Сумел ты отразить язычников ораву От голубых границ владычицы морей; Прими за то, что ты родную спас державу От рук захватчиков, от тюрем и цепей, И новый придал блеск закону, чести, праву, И сделал Геную и крепче и сильней. Но мною более всего в тебе ценима Та доблесть Греции, то благородство Рима, - Их проявить герой не смог бы ни один: Когда была тебе поднесена порфира, Ты звание свое простое "гражданин" Не захотел сменить на блеск великих мира! ЭГМОНТ 1568 Вот моя голова! Более свободной никогда еще не рубила тирания! Гете Свободы гордый дух! Когда, расправив крылья, Он плавно и легко по небесам парит И невзначай свой взор на землю устремит, - Там видит он Брюссель, свободный от насилья. Что привлечет его вниманье? Что за вид Над шумом площадей, над уличною пылью Восстанет перед ним священной славной былью? Что вспомнится и что его одушевит? Быть может, ратуша шестнадцатого века, Осуществленная фантазия Рюйсбрека, Где дерзок острый шпиль и так крепка стена? Иль, может быть, собор - громада мировая? - Нет, это попросту, мой сын, та мостовая, Что кровью Эгмонта была орошена! БАРАБАНЩИК БАРРА 1792 Скульптору Давиду Когда усобица владела нашим краем И вдоль Вандеи шел пожаров страшных след, Раз барабанщика четырнадцати лет Взять довелось живьем шуанским негодяям. Бестрепетно глядел тот юноша в глаза им. Вот засверкал кинжал, вот щелкнул пистолет. - Кричи: "Да здравствует король!" - а если нет, На месте мы тебя, бездельник, расстреляем! Но, презирая смерть, спокоен и суров, Он не видал их лиц и не слыхал их слов, Он пред собой смотрел; за гранью небосвода, Родной народ ему видением предстал. И с криком пламенным: "Да здравствует свобода!" - Он под ударами убийц презренных пал! КОСТЮШКО 1794 Когда в отчаянье, лишась последних сил, Раздавлен силою, нахлынувшей без края, Костюшко доблестный, весь кровью истекая, "Finis Poloniae" ты скорбно возгласил. И смерти стал искать, - тогда господь следил За подвигом твоим с высот блаженных рая, И, троны царские на гибель обрекая, Твое геройское он сердце пощадил! Так будет с родиной - мы видим все пример твой, С твоею Польшею, невинной горькой жертвой, Она, как Иисус, свершает крестный путь. И вот уже в пыли истерзанное тело, И кажется, что жизнь давно уж отлетела, Но бог ее хранит, чтоб жизнь в нее вдохнуть! РОБЕРТ ЭММЕТ 1830 Он так сказал: - Когда и я войду в семью Тех доблестных бойцов за нашу честь и право, Что отдавали жизнь в губительном бою Иль по ступенькам шли на эшафот кровавый, То имя пусть мое в моем родном краю Как эхо прозвучит, пусть разольется лавой, И новые борцы пусть отомстят со славой Проклятым палачам за молодость мою! О светлая душа, в эфире пребывая, Спокойна будь: в цепях Ирландия родная, Но у нее с тобой неразрушима связь - В ней ненависть к врагам и крепнет и мужает, Ведь в мире ни господь, ни люди не прощают Кровь, что неправедно однажды пролилась!.. САНТА-РОЗА 1825 То были дни, когда дорогой неуклонной Людей на подвиги святая честь вела! Тогда-то Байрона орлиные крыла Сломилися в борьбе за славу Парфенона. Но чтоб продлить его не песни, а дела, Изгнанник горестный из отческого лона, Ты, Санта-Роза, встал - и смертная стрела Вонзилась в грудь твою, и ты упал без стона! О, слава Греции! О, горестный недуг! О, дивные моря, в которых гордый дух Родится из волны подобьем Афродиты, Те дни так далеки от наших серых дней, Как будто на земле нет более цепей, Которые еще народом не разбиты! ДЖОН БРАУН 1859 У нас жеманная пустая молодежь Справляет по ночам за кутежом кутеж, Лишь к богу золота любовью пламенея. А там, в Америке, на черный эшафот Стопой недрогнувшей седой старик идет, Чтоб жизнь свою отдать за светлую идею! И не за свой народ он проливает кровь, Не за свою страну берет оружье в руки - И сыновей своих благословил на муки За племя горькое бесправных бедняков. О дети черные Америки! То имя Пророка ваших прав должно бессмертным стать. Когда вы будете победу ликовать, Прославьте дух его напевами своими! ИЮЛЬСКИЕ ЖЕРТВЫ 1830 Смерть за отечество - достойная судьба. Корнель Пусть в голосе моем вам прозвучит хвала, О вы, бойцы трех дней, родные парижане, Кто злым предательством был обречен заране, Чья кровь на жертвенник закона потекла! О храбрые сердца - вас дрожь не проняла, Когда раздался залп и грозное жужжанье - А были там не все герои по призванью, И на иных печать отверженья была. Возможно... Но господь своею мерой судит, За вдохновенный миг он все грехи забудет, С душ ваших смыли грязь кровавые струи. О вы, бойцы трех дней! В день страшного расстрела Свобода пламенем очистить вас успела - Вас небо приняло в объятия свои! Перевод А. Арго ИЗ РАЗНЫХ КНИГ ГИМН СМЕРТИ Я ныне смерть пою, к людским мольбам глухую, Но в жалобу и плач стихи не облеку я, Хулу в стихи не приведу - Я буду петь ее торжественной хвалою, Как на заре поют светило огневое, Румянящее дол, потемкам на беду. О смерть! Нет никого нигде, во всей вселенной, Кто пред твоим лицом от радости б расцвел; Дрожат синица и орел, Немеет лев, и сын Адама, бренный, Бледнеет, лицезря твой грозный произвол, А между тем лишь ты заботой неизменной Одна спасаешь нас от зол. Какой кормилице и матери сравниться С тобой в умении дитя угомонить? Какому лекарю доступно научиться Такие снадобья могучие варить? Какой стальной клинок, какая шпага может, Как ты, рассечь густую сеть, Которой прежде, днесь и впредь Старуха-нищета и рабство нас треножат? Когда остыл в груди бессмысленный порыв, Твоя рука легко черту подводит бою; Когда ушел прилив и отшумел отлив Страстей, огонь и пыл унесших за собою, Ты, ты одна ведешь нас к вечному покою, Движенье волн морских навек остановив. К иным приходит жизнь в сияющем обличье, И власть державную дает Иной судьбе внезапный взлет, И вся земля дрожит в лихом победном кличе - Но только смерть дает верховное величье; Резцом ваятеля она мягчит черты И одевает все покровом красоты. Все то, что свершено в предсмертные мгновенья, Божественных высот несет напечатленье, Самоотверженность и вдохновенный труд Пред гробовой доской не знают жалких пут. А крик, пронзивший даль окрестностей Голгофы, Ужасный вопль того, кто в муках в смерть вступал, Знаменовал конец всеобщей катастрофы, Страшней которой мир не знал. Перед тобою, Смерть, владычица седая, Мы виноваты тем, что горек нам твой лик, Что, от него глаза руками укрывая, Как дети, голося и уши зажимая, Мы гоним прочь твой вид и крик. По справедливости - тебя должны мы славить: Твоя рука одна умеет обезглавить Злокозненную боль, тиранящую нас, И в огненной печи все горести расплавить, Когда пробьет последний час. Тебя пристало петь, когда бесчестье душит Все добродетели и все устои рушит, Когда, коверкая умы, Преступные дела огонь сознанья тушат И отправляют мир в пучину гнусной тьмы. Итак, приди, о смерть! Но без гробов парадных, Без траурных одежд, без выкриков надсадных, Внушающих, что ты - владычица могил. Прочь, череп и скелет в гнилье кровавых вервий, В гробу смердящий прах, плодящиеся черви! - Кому ваш облик мил? У смерти больше нет пугающей повадки, Ее обличье не страшит: Как ангельская речь, ее рассказы сладки, В улыбчивых глазах спокойствие царит. К сынам Адамовым она благоволит - Держа вселенную в божественном порядке, Несчастье и беду с пути убрать спешит И, радости в раю давая нам в достатке, Верховный суд вершит. БЛАГОДАРНОСТЬ Иным даны богатства рая, И дом от роскоши трещит. Дарами щедро осыпая, Судьба, любовница слепая, Счастливцам этим ворожит. На ком-то с ног и до макушки С рожденья ленты, ордена И всяческие завитушки - По мне, так это побрякушки, Которым медный грош цена. А тем, чье имя поскромнее, На бога жаловаться грех: Наследством честности владея, Они одеты в ткань, белее, Чем горностая белый мех. Таков и я: вдохнув сознанье, Богатство это бог мне дал, Благое это достоянье Мне в час последнего прощанья Отец навеки завещал. За имя честное, простое Благодарю тебя, отец! Хоть и не блещет красотою, Оно сияет чистотою, Как ослепительный венец. Что в жизни может быть дороже, Чем имя честного отца? Ведь имя честное похоже На капитал, который позже Ты можешь множить без конца. Крыла да будут высшим даром Отца! И не забудем впредь: Талант дается нам недаром; На крыльях молодым Икаром Мы в небеса должны взлететь. БУК Есть дерево в лесу с величественной кроной - Высокий, статный бук. Покров его зеленый Вкруг серого ствола спадает до корней, Подобно волосам вокруг девичьих шей. И рябью огневой листва его объята В короткие часы восхода и заката. Не шелохнется лист, лишь пенье птиц порой Побеги ворожит затейливой игрой. Сюда влюбленные, ведомы лихорадкой, От любопытных глаз скрываются украдкой.