ие любовники, N, Адалис, я. Плотина прорвалась. Потолок не выдержал? Политехнический Музей возомнил себя Везувием? Или Москва проваливается - за грехи? На эстраде, с милейшей, явнейшей, малиновейшей из улыбок- красный берет! Легкое отступление. Рукоплескали нам всем, Адалис, Бенар, поэтессе в жемчугах, Мальвине, мне - приблизительно равно: в пределах вполне удовлетворенного любопытства. Это же, это же был - успех. (Успех наперед и в кредит, ибо не успела произнести еще ни слова, но - разве дело в словах?) И вот, все еще безмолвное, постепенное, как солнце всходит, освещая гряду за грядой, ознакомление красного берета с амфитеатром. Должно быть, кого-то узнала а первом ряду - кивок первому ряду, и в третьем, должно быть, тоже узнала, потому что и в третий кивок, к в пятый, и в пятнадцатый, и всем разные, всем отдельные, не вообще - кивок, - кивок лукавый, кивок короткий, кивок с внезапным перебросом берета с уха на ухо, кивок поверхностный, кивок памятливый... Как она была прелестна, как проста в своей радости, как скромна в своем триумфе. Рукоплесканья упорствовали, зал, не довольствуясь приветствием рук, уже пустил в ход ноги, - скоро предметы начнут швырять! А улыбка ширилась, уходила в безбрежность, переходила границы возможности и губ, малиновый берет заламывался все глубже и глубже, совсем в поднебесье, в рай, в раек. И - странно: зал не тяготился ожиданием, зал не торопил событий, зал не торопил, зал не хотел стихов, зал был счастлив - так. - Товарищ X, начинайте! -Но товарищ- Берет не слышит, у него своя давность с залом. - Да начинайте же, товарищ X! - в голосе Брюсова почти раздражение. И, естественно; из всей фатаморганы, видеть только спину да макушку заломленного берета! По соседству возглас "идзе": - Вот бы ее - одну выпустить! Такая вечера не провалит! ______________________ Стихи? Да были ли? Не помню ни слов, ни смыслов. И смыслы и слова растворялись, терялись, растекаясь в улыбке, малиновой и широкой, как заря. Да будь она хоть гением в женском естестве, больше о нем, чем этой улыбкой своей, она бы не сказала. Это не было улыбающееся лицо - их много, они забываются, это не был рот - он в улыбке терялся, ничего не было, кроме улыбки: непрерывной раздвигаемости - губ, уже смытых ею! Улыбка - и ничего кроме, раствор мира в улыбке, сама улыбка: улыбка. И если спросят меня о земле - на другой планете - что я там видела, что запомнила там, перебрав и отбросив многое - улыбнусь. Но, с планеты на эстраду. Это выступление было решительным торжеством красного, не флагового кровавого товарищеского, но с поправкой на женское (цвет лица, масть, туалет), красного не площадного - уличного, боевого - но женски- боевого. Так, если не в творчестве, то хоть в личности поэтессы, Брюсов в своих утверждениях касательно истоков женского творчества утвержден- был. _____________________. Выступление красного берета затягивается. Сидим с неугомонной Адалис в бетонной каморке, ждем судьбы (деньги). "Заплатят или нет?" - "Заплатят, но вот - сколько. Обещали по тридцати" - "Значит по десяти" - "Значит по три". Новый звуковой обвал Вавилонской башни, - очевидно, Берет покидает пост. Вавилон валится, валится, валится . Крики, проникающие даже и в наш бетонный гроб: - Красный дьявол! Красный дья-авол! Дья-а-вола! Я к Адалис, испуганно: "Неужели это ее они так?" Та, смеясь: "Да нет, это у нее стихи такие, прощание с публикой, коронный номер. Кончит - и конец. Идемте". Застаем последний взмах малинового берета. Все эффекты к концу! И еще один взмах (эффект) непредвиденный - широкий жест, коим поэтесса, проходя, во мгновение и на мгновение ока - чистосердечно, от избытка чувств - запахивает Брюсова в свою веселую полосатую широкошумную гостеприимную юбку. Этот предельный жест кладет и предел вечеру. На эстраде, опоясанный девятью Музами - скашиваю для лада и склада одну из нас - "восемь девок, один я". Последние, уже животным воем, вызовы, ответные укороченные предстоящими верстами домой, поклоны, гром виноградной гроздью осыпающегося, расходящегося амфитеатра, барьер снят, зал к барьеру, эстрада в зал. ______________________ Итог дня: не тридцать, не десять, но и не три - девять. И цепкая ручка ивовой ручьевой Мальвины, въевшаяся в стальную мою. Ножки 30-х годов, ошибившись столетием, не дождавшись кареты, не справляются с советской гололедицей, и приходится мне, за отсутствием более приятной опоры, направлять их по тротуарным глетчерам начала февраля Москвы 1921 года. ____________________ Вот и вся достоверность моих встреч с Брюсовым. - И только-то? - Да, жизнь меня достоверностями вообще не задаривает. Блока - два раза. Кузмина - раз, Сологуба - раз. Пастернака - много - пять, столько же - Маяковского, Ахматову - никогда, Гумилева - никогда. С Вячеславом одна настоящая беседа за жизнь. (Были и везения, но перед горечью всего невзятого...) Больших я в жизни всегда обходила, окружала, как планета планету. Прибавлять к их житейской и душевной обремененности еще гору своей любви? Ибо, если не для любви - для чего же встречаться? На другое есть книги. И если не гора (беру во всех ее измерениях) - то какая же любовь? В этой смеси бережения и гордости, в этом естественнейшем шаге назад при виде величия - разгадка к многим (не только моим, вообще людским, поэтому упоминаю) разминовениям. Беречь себя? От того, для чего в мир пришел? Нет, в моем словаре "бережение" всегда - другого. А может быть, так и нужно - дальше. Дальше видеть, чтоб больше видеть, чтоб большим видеть. И моя доля - дали между мной и солнцами - благая. Так на вопрос: и только-то? мой ответ: "да - но как!" И обращаясь к наиполярнейшему из солнц, мне полярному солнцу - Брюсову, вижу. Брюсова я могла бы любить, если не как всякого другого поэта - Брюсов не в поэзии, а в воле к ней был явлен - то как всякую другую силу. И, окончательно вслушавшись доказываю: Брюсова я под искренним видом ненависти просто любила, только в этом виде любви (оттолкновении) сильнее, чем любила бы его в ее простейшем виде - притяжении. Брюсов же этого, тугой на сердце, не расслышал и чистосердечно не выносил сначала "девчонки", потом - "женщины", весь смысл и назначение которой - утверждаю - в любви, а не в ненависти, в гимне, а не в эпиграмме. Если Брюсов это, с высот ли низкого своего римского неба, из глубин ли готической своей высокой преисполни слышит, я с меньшей болью буду слышать звук его имени. IV БРЮСОВ И БАЛЬМОНТ "Но я не размышляю над стихом И, правда, никогда не сочиняю!" Бальмонт | "И ты с беспечального детства Ищи сочетания слов". Брюсов Бальмонт и Брюсов. Об этом бы целую книгу, - поэма уже написана: Моцарт, Сальери. Обращено ли, кстати, внимание хотя бы одним критиком на упорное главенство буквы Б в поколении так называемых символистов? - Бальмонт, Брюсов, Белый, Блок, Балтрушайтис. Бальмонт, Брюсов. Росшие в те годы никогда не называли одного из них, не назвав (хотя бы мысленно) другого. Были и другие поэты, не меньшие, их называли поодиночке. На этих же двух - как сговорились. Эти имена ходили в паре. Парные имена не новость: Гете и Шиллер, Байрон и Шелли, Пушкин и Лермонтов. Братственность двух сил, двух вершин. И в этой парности тайны никакой. Но "Бальмонт и Брюсов" - в чем тайна? В полярности этих двух имен - даровании - темпераментов, и предельной выявленности, в каждом, одною из двух основных родов творчества, в самой собой встающей сопоставляемости, во взаимоисключаемости их. Все, что не Бальмонт - Брюсов, и все, что не Брюсов - Бальмонт. Не два имени- два лагеря, две особи, две расы. ___________________ Бальмонт*. Брюсов. Только прислушаться к стуку имен. Бальмонт: открытость, настежь - распахнутость. Брюсов: сжатость (ю - полугласная, вроде его, мне, тогда закрытая), скупость, самость в себе. В Брюсове тесно, в Бальмонте - просторно. Брюсов глухо, Бальмонт звонко. Бальмонт: раскрытая ладонь - швыряющая, в Брюсове - скрип ключа. __________________________ * Прошу читателя, согласно носителю, произносить с ударением на конце (примеч. М Цветаевой). ______________________ Бальмонт. Брюсов. Царствовали, тогда, оба. В мирах иных, как видите, двоевластие, обратно миру нашему, возможно. Больше скажу: единственная примета принадлежности вещи к миру иному ее невозможность - нестерпимость - недопустимость - здесь. Бальмонто- Брюсовское же двоевластие являет нам неслыханный и немыслимый в истории пример благого двоевластия не только не друзей - врагов. Как видите, учиться можно не только на стихах поэтов. ___________________ Бальмонт. Брюсов. Два полюса творчества. Творец-ребенок (Бальмонт) и творец-рабочий (Брюсов). (Ребенок, как der Spieler, игрун.) Ничего от рабочего - Бальмонт, ничего от ребенка - Брюсов. Творчество игры я творчество жилы. Почти что басня "Стрекоза и муравей", да в 1919 г. она и осуществилась, с той разницей, что стрекоза моей басни и тогда, умирая с голоду, жалела муравья. Сохрани Боже нас, пишущих, от хулы на ремесло. К одной строке словесно-неровного Интернационала да никто не будет глух. Но еще более сохранят нас боги от брюсовских институтов, короче: ремесло да станет вдохновением, а не вдохновение ремеслом. Плюсы обоих полюсов ясны. Рассмотрим минусы. Творчество ребенка. Его минус - случайность, непроизвольность, "как рука пойдет". Творчество рабочего. Его минус - отсутствие случайности, непроизвольности, "как рука пойдет", то есть: минус второго - отсутствие минуса первого. Бальмонт и Брюсов точно поделили меж собой поговорку: "На Бога надейся" (Бальмонт), "а сам не плошай" (Брюсов). Бальмонт не зря надеялся, а Брюсов в своем "не плошании" - не сплоховал. Оговорюсь: говоря о творческой игре Бальмонта, этим вовсе не говорю, что он над творением своим не работал. Без работы и ребенок не возведет своей песочной крепости. Но тайна работы я ребенка и Бальмонта в ее (работы) скрытости от них, в их я неподозревании о ней. Гора щебня, кирпичей, глины. "Работаешь?" - "Нет, играю". Процесс работы скрыт в игре. Пот превращен в упоение. ___________________ Труд-благословение (Бальмонт) и труд-проклятие (Брюсов). Труд Бога в раю (Бальмонт, невинность), труд человека на земле (Брюсов, виновность). Никто не назовет Бальмонта виновным и Брюсова невинным, Бальмонта ведающим и Брюсова неведающим. Бальмонт - ненасытимость всеми яблоками, кроме добра и зла, Брюсов - оскомина от всех, кроме змиева. Для Бальмонта - змея, для Брюсова - змий. Бальмонт змеей любуется, Брюсов у змия учится. И пусть Бальмонт хоть в десяти тысячах строк воспевает змия, в родстве с ним не он, а Брюсов. _______________ Брюсов греховен насквозь. От этого чувства греховности его никак не отделаться. И поскольку чтение соучастие, чтение Брюсова -сопреступленчество. Грешен, потому что знает, знает, потому что грешен. Необычайно ощутимый в нем грех (прах). И тяжесть стиха его - тяжесть греха (праха). При отсутствии аскетизма - полное чувство греховности мира и себя. Грех без радости, без гордости, без горечи, без выхода. Грех, как обычное состояние. Грех - пребывание. Грех - тупик. И - может быть, худшее в грехе - скука греха. (Таких в ад не берут, не жгут.) Грех - любовь, грех - радость, грех - красота, грех - материнство. Только припомнить омерзительное стихотворение его "Девушкам", открывающееся: Я видел женщину. Кривясь от мук, Она бесстыдно открывала тело, И каждый стон ее был дикий звук и кончающееся: О девушки! О мотыльки на воле! Вас на балу звенящий вальс влечет, Вы в нашей жизни, как цветы магнолий... Но каждая узнает свой черед И будет, корчась, припадать на ложе... Все станете зверями! тоже! тоже! Это о материнстве, смывающем все! К Брюсову, как ни к кому другому, пристало слово "блудник". Унылое и безысходное, как вой волка на большой дороге. И, озарение: ведь блудник-то среди зверей - волк! _____________________ Бальмонт - бражник. Брюсов - блудник. Веселье бражничества - Бальмонт. Уныние блудника - Брюсов. И не чаро-дей он, а блудо-дей. _____________________ Но, возвращаясь к работе его, очищению его: Труд Бога в раю (Бальмонт) и труд человека на земле (Брюсов). Восхищаясь первым, преклонимся перед вторым. _________________ Да, как дети играют и как соловьи поют - упоенно! Брюсов же - в природе подобия не подберешь, хотя и напрашивался дятел, как каменщик молотит - сведенно. Счастье повиновенья (Бальмонт). Счастье преодоленья (Брюсов). Счастье отдачи (Бальмонт). Счастье захвата (Брюсов). По течению собственного дара - Бальмонт. Против течения собственной неодаренности - Брюсов. (Ошибочность последнего уподобления. Неодаренность, отсутствие, не может быть течением, наличностью. Кроме того, само понятие неодаренности - в явном несоответствии с понятием текучести. Неодаренность: стена, предел, косность. Косное не может течь. Скорей уж - лбом об стену собственной неодаренности: Брюсов. Ошибку оставляю, как полезную для читающих и пишущих.) И, формулой: Бальмонт, как ребенок, и работая - играет, Брюсов, как гувернер, и играя - работает. (Тягостность его рондо, роделей, ритурнелей, - всех поэтических игр пера.) Брюсов- заведомо- исключенный экспромт. ______________________ Победоносность Бальмонта - победоносность восходящего солнца: "есмь и тем побеждаю", победоносность Брюсова - в природе подобия не подберешь - победоносность воина, в целях своих и волей своей, останавливающего солнце. Как фигуры (вне поэтической оценки) одна стоит другой. ______________________ Бальмонт. Брюсов. Их единственная связь - чужестранность. Поколением правили два чужеземных царя. Не время вдаваться, дам вехи (пусть пашет - читатель!). После "наируссейшего" Чехова и наи-русско-интеллигентнейшего Надсона (упаси Боже - приравнивать! в соцарствовании их повинно поколение) - после настроений - нестроений - расслоений - после задушенностей - задушевностей - вдруг - "Будем как солнце!" Бальмонт, "Риму и Миру" - Брюсов. Нет, не русский Бальмонт, вопреки Владимирской губернии, "есть в русской природе усталая нежность" (определение, именно точностью своей выдающее иностранца), русским заговорам и ворожбам, всей убедительности тем и чувств, - нерусский Бальмонт, заморский Бальмонт. В русской сказке Бальмонт не Иван-Царевич, а заморский гость, рассыпающий перед царской дочерью все дары жары и морей. Не последнее лицо в сказке - заморский гость! Но - спрашиваю, а не утверждаю - не есть ли сама нерусскость Бальмонта - примета именно русскости его? До-российская, сказочная, былинная тоска Руси - по морю, по заморью. Тяга Руси - из Руси вон. И, вслушиваясь,- нет. Тогда его тоска говорила бы по-русски. У меня же всегда чувство, что Бальмонт говорит на каком-то иностранном языке, каком не знаю, - бальмонтовском. Здесь мы сталкиваемся с тайной. Органическая поэзия на неорганическом языке. Ибо, утверждаю, язык Бальмонта, в смысле вредности, неорганичен. Как сильна, должно быть, органичность внутренняя и личная (единоличная), чтобы вопреки неорганичности словесной - словами же - доходить! О нем бы я сказала как один прскодаваюль в Парижском Alliance francaise*в ответ на одну мою французскую поэому "Vous etes surement poete dans votre langue"** ______________ * Курсы французского языка для иностранцев в Париже. ** "Вы. несомненно, поэт на своем языке" (фр.). Бальмонт, родившись, открыл четвертое измерение Бальмонт! пятую стихию: Бальмонт! шестое чувство и шестую часть света: Бальмонт! В них он и жил. Его любовь к России - влюбленность чужестранца. Национальным поэтом, при всей любви к нему, его никак не назовешь. Беспоследственным (разовым) новатором русской речи - да. Хочется сказать: Бальмонт - явление, но не в России. Поэт в мире поэзии, а не в стране. Воздух - в воздухе. Нация - в плоти, бесплотным национальный поэт быть не может (просто- поэт - да) А Бальмонт, громозди хоть он Гималаи на Анды и слонов на ихтиозавров - всегда - заведомо - пленительно невесом. Я вселенной гость, Мне повсюду пир... Порок или преимущество? Страна больше, чем дом, земля больше, чем страна, вселенная больше, чем земля. Не- русскость (русскость, как составное) и русскость Бальмонта - вселенскость его. Не в России родился, а в мире. Только в единственном русском поэтическом гении - Пушкине (гений, второй после диапазона, вопрос равновесия и - действия сил. Вне упомянутого Лермонтов не меньше Пушкина) - итак, только в Пушкине мир не пошел в ущерб дому (и обратно). В Бальмонте же одолел - мир. Зачарованный странник никогда не вернулся домой, в дом, из которого ушел - как только в мир вошел! Все его возвраты домой - налеты. Говоря "Бальмонт", мы говорим: вода, ветер, солнце. (Меньше или больше России?) Говоря "Бальмонт", мы (географически и грубо) говорим: Таити - Цейлон - Сиерра и, может быть, больше всего: Атлантида, и, может быть, меньше всего - Россия. "Москва" его - тоска его. Тоска по тому, чем не быть, где не жить. Недосягаемая мечта чужестранца. И, в конце концов, каждый вправе выбирать себе родину. ____________________ Пушкин - Бальмонт - непосредственной связи нет. Пушкин - Блок - прямая. (Неслучайность последнего стихотворения Блока, посвященного Пушкину.) Не о внутреннем родстве Пушкина и Блока говорю, а о роднящей их одинаковости нашей любви. Тебя как первую любовь России сердце не забудет Это - после Пушкина - вся Россия могла сказать только Блоку. Дело не в даре - и у Бальмонта дар, дело не в смерти - и Гумилев погиб, дело в воплощенной тоске - мечте - беде - не целого поколения (ужасающий пример Надсона), а целой пятой стихии - России. (Меньше иди больше, чем мир?) Линия Пушкин - Блок минует остров Бальмонта. И, соединяющее и заморскость, и океанскость, и райскость, и неприкрепленность Бальмонта: плавучий остров! - наконец, слово есть. ____________________ Где же поэтическое родство Бальмонта? В мире. Брат тем, кого переводил и любил. ____________________ Как сам Бальмонт - тоска Руси по заморью, так и наша любовь к нему - тоска той же по тому же. ____________________ Неспособность ни Бальмонта, ни Брюсова на русскую песню. Для того, чтобы поэт сложил народную песню, нужно, чтобы народ вселился в поэта. Народная песня не отказ, а органическое совпадение, сращение, созвучие данного "я" с народным. (В современности, утверждаю, не Есенин, а Блок.) Для народной песни Бальмонт - слишком Бальмонт, пусть последним словом последнего слова - он ее обальмонтит!.. Неспособность не по недостатку органичности (сплошь органичен!) - по своеобразию этого организма. О Брюсове же и русской песне.. Если Бальмонт - слишком Бальмонт, то Брюсов - никак не народ*. _______________________ * Язык Бальмонта, для русского, слишком личен (единоличен). Язык Брюсова, для русского, слишком общ (национально- безличен). (примеч. М. Цветаевой). (Соблазнительное сопоставление Бальмонта и Гумилева Экзотика одного и экзотика другого Наличность у Бальмонта и, за редкими исключениями, отсутствие у Гумилева темы "Россия". Нерусскость Бальмонта и целиком русскость Гумилева). ___________________ Так и останется Бальмонт в русской поэзии - заморским гостем, задарившим, заговорившим, заворожившим ее - с налету - и так же канувшим. ___________________ Бальмонт о Брюсове. 12-го русскою июня 1920 г. уезжал из Б. Николо- Песковского пер<еулка> на грузовике за границу Бальмонт. Есть у меня об этом отъезде - отлете! - отдельная запись, ограничусь двумя возгласами, предпоследним - имажинисту Кусикову: "С Брюсовым не дружите!" - и последним, с уже отъезжающего грузовика - мне: - А вы, Марина, передайте Валерию Брюсову, что я ему не кланяюсь! ____________________ (Не- поклона - Брюсов сильно седел - не передала.) ____________________ Запало еще одно словечко Бальмонта о Брюсове. Мы возвращались домой, уже не помню с чего, советского увеселения ли, мытарства ли. (С Бальмонтом мы, игрой случая, чаще делили тягости, нежели радости жизни, - может быть, для того, чтобы превратить их в радость?) Говорим о Брюсове, о его "летучих альманахах" (иначе: вечерах экспромтов). Об Институте брюсовской поэзии (иначе: закрытом распределителе ее), о всечасных выступлениях (с кем!) и вступлениях (к чему!) - я - да простит мне Бальмонт первое место, но этого требует ход фразы, я - о трагичности таких унижений. Бальмонт - о низости такой трагедии. Предпосылки не помню, но явственно звучит в моих ушах возглас: - Поэтому я ему не прощаю! - Ты потому ему не прощаешь, что принимаешь его за человека, а пойми, что он волк - бедный, лезущий, седеющий волк. - Волк не только жалок: он гнусен! Нужно знать золотое сердце Бальмонта, чтобы оценить, в его устах, такой возглас. __________________ Бальмонт, узнав о выпуске Брюсовым полного собрания сочинений с примечаниями и библиографией: - Брюсов вообразил, что он классик и что он помер. __________________ Я - Бальмонту: - Бальмонт, знаешь слово Койранского о Брюсове? "Брюсов образец преодоленной бездарности". Бальмонт, молниеносно: - Непреодоленной! __________________ Заключение напрашивается. Если Брюсов образец непреодоленной бездарности (то есть необретения в себе, никаким трудом, "рожденна, не сотворенна - Дара), то Бальмонт - пример непреодоленного дара. Брюсов демона не вызвал. Бальмонт с ним не совладал. V ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА Как Брюсов сразу умер, и привыкать не пришлось. Я не знаю, отчего умер Брюсов. И не странно, что и не попыталась узнать. В человеческий конец жизни, не в человеческом проведенной, заглядывать - грубость. Посмертное насилие, дозволенное только репортерам. Хочу думать, что без борения отошел. Завоеватели умирают тихо. Знаю только, что смерть эта никого не удивила - не огорчила - не смягчила. Пословица "de mortuis aut bene aut nihil"* поверхностна, или люди, ее создавшие, не чета нам. Пословица "de mortuis aut bene aut nihil"* создана Римом, а не Россией. У нас наоборот, раз умер - прав, раз умер - свят, обратно римскому Предостережению - русское утверждение: "лежачего не бьют". (А кто тише и ниже лежит - мертвого?) Бесчеловечность, с которой нами, русскими, там и здесь, встречена эта смерть, только доказательство нечеловечности этого человека. ____________________ * "О мертвых -либо хорошо, либо ничего" (лат.). Не время и не место о Блоке, но в лице Блока вся наша человечность оплакивала его, в лице Брюсова - оплакивать - и останавливаюсь, сраженная несоответствием собственного имени и глагола. Брюсова можно жалеть двумя жалостями: 1) как сломанный перворазрядный мозговой механизм (не его, о нем), 2) как волка. Жалостью-досадой и жалостью-растравой, то есть двумя составными чувствами, не дающими простого одного. Этого простого одного: любви со всеми ее включаемыми, Брюсов не искал и не снискал. Смерть Блока - громовой удар по сердцу; смерть Брюсова - тишина от внезапно остановившегося станка. _________________ Часто сталкиваешься с обвинениями Брюсова в продаже пера советской власти. А я скажу, что из всех перешедших или перешедших - полу, Брюсов, может быть, единственный не предал и не продал. Место Брюсова - именно в СССР. Какой строи и какое миросозерцание могли более соответствовать этому герою труда и воли, нежели миросозерцание, волю краеугольным камнем своим поставившее, и строй, не только бросивший - в гимне - лозунг: "Владыкой мира станет труд", но как Бонапарт - орден героев чести, основавший - орден героев труда. А вспомнить отвлеченность Брюсова, его страсть к схематизации, к механизации, к систематизации, к стабилизации, вспомнить - так задолго до большевизма - его утопию "Город будущего". Его исконную арелигиозность, наконец. Нет, нет и нет. Служение Брюсова коммунистической идее не подневольное: полюбовное, Брюсову в СССР, как студенту на картине Репина - "какой простор!". (Ширь - его узостям, теснотам его - простор.) Просто: своя своих познаша. И не Маяковский, с его булыжными, явно-российскими громами, не Есенин, если не "последний певец деревни", то - не последний ее певец, и уж, конечно, не Борис Пастернак, новатор, но в царстве Духа, останутся показательными для новой, насильственной на Руси, бездушной коммунистической души, которой так страшился Блок. Все вышепоименованные выше (а может быть - шире, а может быть - глубже) коммунистической идеи. Брюсов один ей - бровь в бровь, ровь в ровь. ___________________ (Говорю о коммунистической идее, не о большевизме. Большевиков у нас в поэзии достаточно, то же - не знаю их политических убеждений - Маяковский и Есенин. Большевизм и коммунизм. Здесь, более чем где-либо, нужно смотреть в корень (больш - comm. -). Смысловая и племенная разность корней, определяющая разницу понятий. Из второго уже вышел III Интернационал, из первого, быть может, еще выйдет национал-Россия.) И окажись Брюсов, как слух о том прошел, по посмертным бумагам своим не только не коммунистом, а распромонархистом, монархизм и контрреволюционность его - бумажные. От контр, от революционера в революции - монархиста - в Брюсове не было ничего. Как истый властолюбец, он охотно и сразу подчинился строю, который в той или иной области обещал ему власть. На какой-то точке бонапартизм с идеальным коммунизмом сходятся: "la carriere,ouverte aux talents"* - Наполеон.) "Брюсовский Институт" в царстве Смольных и Екатерининских - более чем гадателен. Коммунизм же, царство спецов, с его принципом использования всего и вся, его (Брюсовский Институт) оценил и осуществил. _____________________ * "Карьера, открытая талантам" (фр.). Коммунистичность Брюсова и анархичность Бальмонта. Плебеистичность Брюсова и аристократичность Бальмонта. (Брюсов, как Бонапарт - плебей, а не демократ). Царственность (островитянская) Бальмонта и цезаризм Брюсова. Бальмонт, как истый революционер, час спустя революции, в первый час stabilite* ее, оказался против. Брюсов, тот же час спустя и по той же причине оказался - за. _________________ * Устойчивость (фр.) Здесь, как во всем, кроме чужестранности, еще раз друг друга исключили. Бальмонт - если не монархист, то по революционности природы. Брюсов - если монархист, то по личной обойденности коммунистами. Монархизм Брюсова - аракчеевские поселения. Монархизм Бальмонта - людвиго-вагнеровский дворец. Бальмонт - ненависть к коммунизму, затем к коммунистам. Брюсов - возможность ненависти к коммунистам, никогда - к коммунизму. ________________ Бюрократ- коммунист - Брюсов. Революционер- монархист - Бальмонт. ________________ Революции делаются Бальмонтами и держатся Брюсовыми. __________________ (Первая примета страсти к власти - охотное подчинение ей. Чтение самой идеи власти, ранга. Властолюбцы не бывают революционерами, как революционеры, в большинстве, не бывают властолюбцами. Марат, Сен-Жюст, по горло в крови, от корысти чисты. Пусть личные страсти, дело их - надличное. Только в чистоте мечты та устрашающая сила, обрекающая им сердца толп и ум единиц. "Во имя мое", несмотря на все чудовищное превышение прав, не скажет Марат, как "во имя твое", несмотря на всю жертвенность служения идее власти, не скажет Бонапарт. Сражающая сила "во имя твое". У молодого Бонапарта отвращение к революции. Глядя с высоты какого-то этажа на казнь Людовика XVI, он не из мягкосердечия восклицает: "Et dire qu'il ne faudrait que deux compagnes pour balauer toute cette canaile- la"*. Орудие властолюбца - правильная война. Революция лишь как крайнее и не этически-отвратительное средство. Посему, властолюбцы менее страшны государству, нежели мечтатели. Только суметь использовать. В крайнем же случае - властолюбия нечеловеческого, бонапартовского - новая власть. Идея государственности в руках властолюбца - в хороших руках. __________________________ * NB! Отвращение к революции в нем, в этот миг, равно только отвращению к королю, так потерявшему голову (примеч. М Цветаевой). "Подумать только, что понадобилось бы всего два батальона, чтобы вымести всю эту нечисть" (фр.). Я бы на месте коммунистов, несмотря ни на какие посмертные бумажные откровения, сопричислила Брюсова к лику уже имеющихся святых.) __________________ Два слова еще о глубочайшем анационализме (тоже соответствие с советской властью) Брюсова. Именно об анационализме, мировоззрении, а не о безродности, русском родинно- чувствии, которого у Брюсова нет и следа*. Безроден Блок, Брюсов анационален. Сыновность или сиротство - чувствами Брюсов не жил (в крайнем случае - "эмоциями"). Любовь к своей стране он заменил любопытствованием чужим, не только странам: землям: планетам. И не только планетам: муравейнику - улью - инфузорному кишению в капле воды. Люблю свой острый мозг и блеск своих очей, Стук сердца своего и кровь своих артерий. ____________________________ * Безрадостность, безысходность, безраздельность, безмерность, бескрайность, бессрочность, безвозвратность, безглядность - вся Россия в без (примеч. М. Цветаевой). Люблю себя и мир Хочу природе всей И человечеству отдаться в полной мере*. ________________________________ * Все цитаты по памяти. Но если и есть обмолвки, словарь их - брюсовский. (примеч. М Цветаевой) (Какое прохладное люблю и какое прохладное хочу. Хотения и любви ровно на четыре хорошо срифмованные строки. Отдаться - не брюсовский глагол. Если бы вместо отдаться - домочься - о, по-иному бы звучало! Брюсов не так хотел - когда хотел!) Но микроскоп или телескоп, инфузорное кишение или кипящая мирами вселенная - все тот же бесстрастный, оценивающий, любопытствующий взгляд. Микроскоп или телескоп, - простого человеческого (простым глазом) взгляда у Брюсова не было: Брюсову не дан был. ___________________ В подтверждение же моих слов об анациональности отношу читателя к раннему его - и тем хуже, что раннему! - стихотворению "Москва", в памяти не уцелевшему. ("Москва", сборник, составленный М. Коваленским, из<да>ние "Универсальной библиотеки", последняя страница. Может быть, имеется в "Юношеских стихах". Дата написания 1899 г.) ___________________ Брюсов в мире останется, но не как поэт, а как герой поэмы. Так же как Сальери остался - творческой волей Пушкина. На Брюсове не будут учиться писать стихи (есть лучшие источники, чем - хотя бы даже Пушкин! Вся мировая, еще не подслушанная, подслушанной быть долженствующая, музыка), на нем будут учиться хотеть - чего? - без определения объекта: всего. И, может быть, меньше всего - писать стихи. Брюсов в хрестоматии войдет, но не в отдел "Лирика" - в отдел, и такой в советских хрестоматиях будет: "Воля". В этом отделе (пролагателей, преодолевателей, превозмогателей) имя его, среди русских имен, хочу верить, встанет одним из первых. И не успокоится мое несправедливое, но жаждущее справедливости сердце, пока в Москве, на самой видной ее площади, не встанет - в граните - в нечеловеческий рост - изваяние: ГЕРОЮ ТРУДА СССР. Прага, август 1925 КОММЕНТАРИИ Впервые - в журнале "Воля России" (Прага, 1925, э 9-10, 11).Там же с поправками (э 12, с. 176). 9 октября 1924 г. в Москве скончался В.Я Брюсов. В августе следующего года Цветаева завершила свои записи о поэте - последний долг перед умершим. "Мертвые - беззащитны", - говорила Цветаева. Ее записи о Валерии Брюсове, обращенные к эмигрантскому читателю, явили собою акт защиты памяти поэта, его навсегда ушедших "трудов и дней" - от недоброжелательства и дурного любопытства, от посмертного оболгания. Свою главную задачу она видела в гом, чтобы "заставить друзей - задуматься" над судьбой и личностью поэта, человека уникальных, энциклопедических знаний и феноменальной трудоспособности. Лишь поняв эту главную задачу Цветаевой, можно верно осмыслить ее воспоминания о Брюсове, в которых ощутимы одновременно и уважение, и ирония, и неизбежная субъективность, и высочайшая объективная справедливость, - слоном, сплав того, что именуют обычно "любовью-враждой" и в чем сама Цветаева чистосердечно признается: "Брюсова я, под искренним видом ненависти, просто любила, только в этом виде любви (оттолкновения) сильнее чем любила бы его в ее простом виде - притяжении". Описывая историю создания очерка, Цветаева сообщала А. А. Тесковой в письме от 9 сентября 1925 г.: "Вышло, как всегда, впятеро длинней, чем думала, вместо анекдотических записей о Брюсове-человеке - оценка его поэтической и человеческой фигуры с множеством сопутствующих мыслей. Любопытно, как Вам понравится. Задача была трудная: вопреки отталкиванию, которое он мне (не одной мне) внушал, дать идею его своеобразного величия. Судить, не осудив, хотя приговор - казалось - готов. Писала, увы, без источников, цитаты из памяти. Но. м. б., лучше, - мог бы выйти целый том ..." (Цветаева М. Письма к Анне Тесковой. Прага: Academia, 1969, с. 32). Эпиграф - из стихотворения К. Бальмонта "Я не знаю, что такое -презрение...". "Огненный ангел" (1907-1908) - историческая повесть из жизни Германии XVI в. Рената - героиня повести, погибает, осужденная инквизицией за колдовство. Герцык Аделаида Казимировна, в замужестве Жуковская (1874- 1925) - русская поэтесса, с которой Цветаева была дружна. В дарственной надписи на своем сборнике "Волшебный фонарь" (1912) Цветаева назвала Герцык "моей волшебной Аделаидой Казимировной". Моисеев жезл. - По библейскому сказанию Бог вручил пророку Моисею жезл, при помощи которого он мог творить чудеса. Капитолий - один из семи холмов Древнего Рима. Олимп - священная гора в Древней Греции. Фетида (греч. миф. ) - морская нимфа- нереида, Зевс против ее воли выдал Фетиду замуж за смертного. ...застегнутый наглухо поэт. Тютчев? Но это - в жизни - Цветаева имеет в виду более чем двадцатилетнюю службу Тютчева в качестве сверхштатного чиновника в дипломатической миссии в Германии. "Verweile doch! Du bist so schon!" -Строка из второй части "Фауста" Гете. Неизвестно, знала ли Цветаева, что эти строки Гете переводил Брюсов. "Быть может все в жизни лишь средство..." - из стихотворения В.Брюсова! Поэту" (1907). "брюсовским Институтом Поэзии" - Имеется в виду Высший литературно- художественный институт, основанный В. Брюсовым в 1921 г. Дописанные Брюсовым "Египетские ночи" - В 1914-1916 гг. Брюсов, использовав черновики Пушкина, воссоздал и дописал его поэму "Египетские ночи". "Вперед мечта, мой верный вол!" - Из стихотворения В. Брюсова "В ответ" (1902). ...грустная страсть к наркотикам? - По свидетельству В. Ходасевича В Брюсов пристрастился к морфию в 1908 г. (Ходасевич В. Ф. Некрополь. Воспоминания. Брюссель. 1939, с. 21, 60). Брюс Яков Вилимович (1670-1733) - русский государственный деятель, ученый, один из составителей "Брюсова календаря", где были представлены астрономические таблицы и предсказания. "Und sind ihr ganzes Leben so allein..." - из второй части "Книги часов" Р-М Рильке (1901). "Хотел бы я не быть Валерий Брюсов..." - неточная цитата из стихотворения В. Брюсова "L'ennui de vivre" ("Скука жизни" - фр. 1902). У Брюсова "Желал бы...". ...поэтическая нечисть, которая вопила умирающему Блоку... - Речь идет о скандале, произошедшем в московском Доме печати на вечере Блока 7 мая 1921 г. С оскорбительными словами в адрес Блока выступил Александр Струве, малоизвестный поэт. Этот эпизод описали в своих воспоминаниях К. И. Чуковский, П. Г. Антокольский, С. М. Алянский, Н. А. Нолле-Коган и И. Н. Розанов (см. Александр Блок в воспоминаниях современников: В 2- х тт. М.: Худож. Лит., 1980). "Не сяду в сани при луне..." - из стихотворения Ф. Сологуба "Опять ночная тишина" (1910). ...вопль лучшего русского поэта современности... - Речь, безусловно, идет о Б. Пастернаке. В ответе на одну из анкет (1925 г.) Цветаева поставила Пастернака на первое место среди как современных прозаиков, так и поэтов. "Первым был Брюсов, Анненский не был первым" (слова того же поэта) - На эти слова Б. Пастернака Цветаева отвечает ему в письме от 19 июля 1925 г.: "Единственный не бывает первым. (Анненский, Брюсов)". Леберт и Штарк - Зигмунд Леберт и Людвиг Штарк - авторы учебника "Большая теоретическая и практическая школа для систематического обучения игре на фортепиано от первого начала до высшего усовершенствования" (Т 1-2), выходившего в Москве на русском и немецком языках в 1877-1897 гг. Брюсова Евгения Яковлевна (в замужестве Калюжная 1882 -?) - сестра В.Я. Брюсова преподаватель Московской консерватории. Сестра Валерия - Валерия Ивановна Цветаева (1882 - 1966), единокровная сестра М. Цветаевой, дочь И. В. Цветаева от первого брака. ...студенческая история 98 -99 гг. - Студенческие волнения 1898- 1899 гг. в Московском университете, на историческом факультете которого учился в это время Брюсов. У Вольфа - речь идет о частном книжном магазине, основанном в XIX в русско-польским издателем и книгопродавцем Маврикием Осиповичем Вольфом (1825-1883). Ростан Эдмон (1868 1918) - французский поэт и драматург. "Chanteclair"| "Шантеклер", 1910), "L'Aiglon" ("Орленок ", 1910) - пьесы Э. Ростана. В юношеские годы Цветаева увлекалась его творчеством, перевела на русский драму "Орленок" (перевод не сохранился). Брюсов Ренаты, Брюсов Антония! - Цветаева дает имена героев произведений Брюсова: Ренаты чья трагическая любовь находится в центре повести "Огненный Ангел" и Антония (стихотворение "Антоний", 1905), римского правителя, ради любви к египетской царице Клеопатре пренебрегшего интересами государства. Мелизанда - восточная принцесса, жившая в XII в, - героиня пьесы Э Ростана "Принцесса Грез" (1895). Бодлер Шарль (1821 1867) - французский поэт, автор сборника "Цветы зла". Прево Эжен Марсель (1862 1911) - французский писатель, автор лобовно - психологических романов. Ни одного экземпляра на отзыв мною отослано не было... - Цветаева здесь не точна. Один экземпляр "Вечернего альбома" (сборник вышел в октябре 1910 г) она направила В. Брюсову "с просьбой просмотреть", другой, для возможного отзыва - в издательство " Мусагет". Статья Макса Волошина - Рецензия под заголовком "Женская поэзия", опубликованная в газете "Утро России" (М.1910, 11 декабря). Статья Марьетты (Мариэтты) Шагинян - "Литературный дневник. М. Цветаева" (Приазовский край. Ростов на Дону, 1911, 3 октября). Заметка Брюсова - его обзор "Новые сборники стихов" (Русская мысль М, 1911, э 2 с 233). Вошел позднее в сборник его статей "Далекие и близкие" (1912). ...отклик на него Брюсова - На "Волшебный фонарь" Брюсов отозвался в своем обзоре "Сегодняшний день русской поэзии". (Русская мысль, 1912, э7, с 24 - 25). Рубанович Семен Яковлевич (? - ок. 1930 г.) - поэт, переводчик. Кожебаткин Александр Милентьевич (1884 -1942) - московский издатель и библиофил. В 1910 -1912 гг. Работал в издательстве "Мусагет". Ходасевич Владислав Фелицианович (1886 -1939) - поэт, критик русского зарубежья. Рафалович Сергей Львович (1871 - 1934) - поэт, театральный критик. Львова Надежда Григорьевна (1891 1913) - поэтесса, близкая знакомая Брюсова. Покончила с собой в состоянии душевной депрессии. Буданцев Сергей Федорович (1896 - 1910) - русский писатель- прозаик и критик. Бобров Сергей Павлов