Дю Белле. Сонеты ---------------------------------------------------------------------------- Вольный перевод с французского С.Я. Бронина М.: Скорпион, 1992 OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- Из сборника "ОЛИВА" XXXIII Я счастлив! Я попался в плен! Завидую своей я доле! Мне ничего не надо боле, Как грезить у твоих колен И, не желая перемен, Томиться в сладостной неволе, Не выходя как можно доле Из этих сокровенных стен! Ты мой судья и мой спаситель, Мой прокурор и избавитель, В моей темнице солнца свет. И я такому адвокату, За неимением дукатов, Плачу легчайшей из монет! XXXIV Триумф в былые времена Справляли в честь побед военных. По городу водили пленных И пели гимны дотемна. Крича героев имена, Трофей несли до мест священных, Знамена вешали на стенах И выбивали письмена. Мне не нужна такая слава. Я за собой не знаю права Водить на привязи людей. Скорее сам, вздыхая тяжко, Пойду за ней, в ее упряжке - Вот мой триумф и мой трофей. ХXXV Жар лихорадки доктора Снимают влажною припаркой, А пыл любви, сухой и жаркий, Смягчит любовная игра. Но брызнув воду внутрь костра, Вы лишь взобьете пламень яркий - Чтоб потушить огонь под варкой, Туда плесните из ведра. А есть в любви такая мера? В любви подобного примера Не обнаружил я, Мадам. Чем больше я сбиваю пламя, Тем больше увлекаюсь Вами И потушить пожар не дам! LXV Головки золотой убор, И рук твоих благоуханье, И голос, нежный, как дыханье, И легкий мимолетный взор, И своенравный разговор, И нерасцветшего созданья Грядущей жизни ожиданье, И мысли трепетный узор, И вздох, лукавый и серьезный, И смех, живой и грациозный, Гвоздики губ и мрамор лба - Все это сети и капканы, Крючки, оставившие раны, Оковы и - сама судьба. XCI Верните золоту тот цвет, Что так пленил меня жестоко, Отдайте жемчуга Востоку А солнцу - глаз лучистых свет. Художнику - лица секрет, Диане - грудь, Авроре - щеки, Афине мудрой - лоб высокий И Еве - хитрости завет. Ее любви огонь верните, Телосложенье - Афродите И совершенство небесам. Отдайте рот ее кораллам, А сердце каменное - скалам И черное коварство - львам. XCVII Прекрасна роза в летний зной, Когда она, как снег, белеет И легкою прохладой веет От ветки с зеленью резной. Все дышит этой белизной, Все перед ней благоговеет, Рука ее задеть не смеет И зверь обходит стороной. Но оборвут ту ветку с нею - Она печалится, тускнеет И обращается во прах. Хотят мою похитить розу. А я вдали витаю в грезах И совершенствуюсь в стихах. CII Надежный страж, замок с ключом, Тугая дверь, собака злая - Они, держа, крича и лая, Не пропустили б нипочем Безумца, рвущегося в дом, И он бы не попал к Данае, Но бог, недолго размышляя, Пролился золотым дождем. О, золото! Гордец всевластный! Как молнии твои опасны! И как вершины высоки! Оружью, крепости и страже, Огню, железу, богу даже С тобой сражаться не с руки! CXIII Наш век - как капля из ковша, Как кем-то брошенное слово. Зачем же ждешь венца земного, Землей плененная душа? О чем мечтаешь, чуть дыша? Зачем ты мучаешься снова? Сними с очей своих оковы И к небу обратись спеша. Там свет, которого ты жаждешь, Там отдых, о котором страждешь Средь ежедневной суеты. И - напряги воображенье - Увидишь там отображенье Здесь позабытой красоты. Из сборника "ДРЕВНОСТИ РИМА" VII Святая пыль седых руин, Еще носящих имя Рима, Но уходящая незримо В небытие пустых равнин. Вот с Триумфальной Арки клин Слетел, дробясь неотвратимо, И расхищают пилигримы Обломки мраморных вершин. Так разрушеньем ежедневным Уносит памятники древним, Уходят сами имена. Не плачу я. Всесильно время. Оно со всех снимает бремя И не минует и меня. IX Седых богов высокий клир И вы, жестокие светила, Что в час далекий запустили Волчок, вращающий наш мир, Великие, на вечный пир Вы славный Рим не пригласили, Не отдали бессмертной силы Останкам мраморных квартир. Вы скажете: "Господь с тобою. Ничто не вечно под луною", Но мне иное мнится здесь: Сам мир наш, без конца и края, Светила гордые включая, Однажды рухнуть должен весь. XII Уж было так: забывши честь, Земля взбунтуется зловеще, Людское море грозно плещет И уж богам обид не счесть. Но для всего пределы есть. Они проснулись - небо блещет, Ударил гром, земля трепещет И утоляют боги месть. Так Рим, гордыней упоенный, Перчатку бросил всей Вселенной И сеял слезы, муки, смерть. Но отольются кошке слезы - На Форуме пасутся козы И сыплется былая твердь. XIII И все ж ни приговор судьбы, Ни гнев богов, ни ярость гунна, Ни посреди реки чугунной Чредой плывущие гробы И ни грабители-рабы, Ни переменчивость Фортуны, Ни страх за жизнь в ночи безлунной И ни позор мужской мольбы, Гордыни римской не убавив, Не помешали римской славе, Не поразили в сердце Рим. Иные тени ярче света, Зима иная жарче лета И память не в урок иным. XXII Когда распался тот народ, Что прежде назывался Римом, И разбежались побратимы От южных до седых широт, Когда свершился поворот И рухнул храм необозримый И всех богатств и тайн хранимых Хозяином стал пришлый сброд, Тогда сломались и запоры, Что стерегли в ларце Пандоры Все семена добра и зла. И Хаос воцарился снова, Когда рука раба худого Их вновь по свету разнесла. XXX Так поле раннею весной Пробьется зеленью игривой И после непокорной гривой Подымет колос наливной, И так осеннею порой Крестьянин убирает ниву, Как варвар, Рима жнец счастливый, Прошелся по нему косой. И как наутро дети в селах Идут по скошенному полю И подбирают колоски, Так нас влекут его осколки: Ступаем мы стернею колкой И ищем древности ростки. XXXI Руины, с ними каждый год Теряющие связь порталы, Дворцы, что превратились в скалы, Где только птица и живет, - Тому причиной был не гот И не воинственные галлы, И не кочевники-вандалы И никакой другой народ, А свой виновник итальянский - Круговорот войны гражданской, Что всех на дно унес с собой. Кто брата звал с мечом на брата, Кто сделал пахаря солдатом, Тот и разрушил Рим седой. Из сборника "СНОВИДЕНИЯ" I Я спал уже. Передо мной Последние мелькали лики, Мешались в общий гул языки, Когда явился Демон мой. Сидел он над большой рекой, Несущей солнечные блики, Меня по имени окликнул И все вокруг обвел рукой. Гляди: здесь все, как в речке этой, Игра космического света И отражение божества. И потому из блесток мира Не сотвори себе кумира, Но чти заветные слова. VI Мне снился снов кровавый ряд: С детьми в укрытии волчица - Их учит с жертвою возиться И лижет с головы до пят... Потом в компании волчат Она к глухому стаду мчится - Ворвались черной вереницей И овцы павшие кричат... Потом охотники сторицей Их обложили - не пробиться - Ножи и копия у всех... Удары, тысячи проклятий. И на плетне худой заплатой Лишенный жизни волчий мех... VII Мне память сон орла хранит. Он напрягает крыльев створы И поднимается в просторы, Где страшный свет один горит, Где в вышине лишь Бог разлит, Не знающий чужого взора. Сгорев, он пал в родные горы И там впечатались в гранит Не клочья опаленной плоти - Глаза, ослепшие в полете От лицезрения божества. И выползла из их чекана, Как дым струей, как червь из раны, Подруга мудрости сова. XIV От стольких призраков в тоске Заснул я снова и вдругоряд Приснился мне огромный город, Столпотворенье на реке. Дворцы вблизи и вдалеке Предстали мысленному взору. Его вершины с небом спорят, Но он построен на песке. И ветер вдруг подул в потемках, Принес тревожную поземку И разражается гроза. И все: дома, дворцы, курганы - Сметает грозным ураганом И вновь смежаются глаза. Из сборника "ЖАЛОБЫ" I К земле не опускаю глаз, Не возвожу их к небосводу: Меня не манит Суть Природы И не зовет Вселенский Глас. Не повторяю темных фраз И не слагаю громкой оды, Но исхожу из обихода: Пишу, как есть все, без прикрас, И каждый день несу в сонеты Свои дела, мечты, секреты - Они мои секретари. Богатством их наряд не пышет И говорят они, как пишут Газеты и календари. II Поэт, проворнее меня, Готов в погоне за наградой Скакать чрез горы и преграды, Пегаса шпорами тесня. А я любимого коня Пасу у городской ограды И ногти не грызу с досады, Не морщу лоб, весь мир кляня. Пусть то, что я пишу без позы: Стихи ли то иль в рифмах проза - Свободно ходит по строкам. А тот, кто важен не по росту, Кто думает, что это просто, Пускай он так напишет сам. IV Гомер давно уж читан не был. Пылится на столе Гораций, Петрарка, покоритель граций, И друг Ронсар, любимец неба. Поэты на турнирах Феба Стремятся с ними поравняться, А мне не надо изощряться: Прошу у Муз не славы - хлеба. Мой дом и невысок и тесен - Довольно мне для грустных песен Того, что сердце подсказало. И пусть другие чтут кумиров, Хлопочут о бессмертье лиры И воздвигают пьедесталы. V Влюбленный о любви поет, Честолюбивый ищет славы, Придворный щеголь льстит лукаво И умножает тем доход. Ученый нам преподает, Святоша исправляет нравы, Богач рифмует для забавы, Гуляка всех за стол зовет. Придира вас на слове ловит И тонко в адрес ваш злословит, Храбрец грозит пером врагу. Все темы по плечу поэтам. Лишь я несчастен и об этом Единственно писать могу. VI Я был, мне помнится, упрям, Гордился стихотворным даром И в поэтическом угаре, Уподоблял себя богам, Когда ко мне по вечерам Являлись Музы в парке старом. Но где теперь тот холод с жаром, Восторг с презреньем пополам? Я словно побывал в холопах. Мне сердце тысячи поклепов Сомнений и обид грызут. Мне безразличен дар мой божий И будущий читатель тоже И Музы от меня бегут... VII Как я тогда гордился тем, Что знает двор меня презренный, Что Маргарите несравненной Приятен слог моих поэм. Тогда, не скованный ничем, Я улетал от жизни бренной К поэтам, жителям Вселенной, И те со мной делились всем. А нынче, как пророк в опале, Кому в доверье отказали, Стою столбом - без слов, без чувств. Нет вдохновенья без признанья И нет любви на расстоянье... Молва - кормилица искусств. IX О, Родина! Твой сын по праву, Твой баловень, с недавних лет Ищу тебя, как странник след, Утерянный в тени дубравы. Я с детства был тебе по нраву. Так отчего ж, когда я сед, Ты отвернулась? - Мне в ответ Лишь ветер сотрясает травы. Стою один среди волков И непонятен им мой зов, А я взываю о пощаде. Твои ягнята все в чести, Не страшно им, как мне, брести И нет овцы паршивой в стаде! Х Три года пробыв на чужбине, Устав смиряться всякий миг И проклинать чужой язык, Пишу я книгу на латыни. Не предал я былой святыни, Но храм чужой умом постиг, К иному роднику приник, Ищу глотка воды в пустыне. Нас всех здесь эта участь ждет. Овидий, сосланный, и тот Учился готскому наречью. На здешних берегах, Ронсар, И твой ненужен будет дар И бесполезно красноречье. XI Хотя стихам никто не рад, Хоть время нынче не для Музы, Хоть двор не ищет с ней союза И безразличен к ней солдат; Хоть стих в кубышке не хранят И не заплатишь им французу, Хоть для иных талант - обуза И те, кто поумней, спешат С ним рассчитаться поскорее, Хоть с Музой не разбогатеешь, А поведешься с нищетой, Я не бросаю ей служенье. Стихи - одно мое спасенье. Который год уже? Шестой. XII Увидев в Риме жизнь мою, Моих забот дурную прозу, Спросил ты, став на миг серьезен, Как это я еще пою. Я не пою - я слезы лью Или, верней, пою сквозь слезы. Я навеваю рифмой грезы И забываю боль свою. Поет так каторжник на веслах, За плугом - пахарь низкорослый И за станком - мастеровой. В походе так поет наемник, Моряк бездомный и паломник, Что вспомнил вдруг очаг родной. XIII Теперь я все ему забыл, Хоть мне он юность искалечил - Ненужный подвиг красноречья, Недужный стихотворный пыл. Я потому его простил, Что словно дух противоречья, Теперь он душу мою лечит И мне спокойствие внушил. Стихи, мой крест в былую пору, Мне стали с возрастом опорой И я причислил их к друзьям. Что буйством было, благом стало, Что юность жгло, согреет старость - Перестоялся яд в бальзам. XV Узнать хотел, как я живу? С утра уж думаю в постели, Что кредиторы подоспели, На помощь хитрости зову: Иду, бегу, подметки рву, Ищу банкира, на неделю Беру в займы - все время в деле И все бездельником слыву. Несут счета, записки, вести, Что надо быть в таком-то месте, И рвут на части за грехи: Кто плачет, кто читает гимны. Скажи, пожалуйста, хоть ты мне: Когда же я пишу стихи? XVIII Мой друг, поверишь мне с трудом: Один, без спутницы, старея, Терплю хозяйские затеи - Его слуга и мажордом. Ты скажешь мне: "Откуда гром? Чтоб дю Белле носил ливрею? Приму за правду я скорее, Что подружился волк с тельцом". Причина, как всегда, едина: Меня стихи влекут в пучину - Они мой крест и кабала. А ты воскликнешь: "Обойдется! Дай отдохнуть и иноходцу. Нужны Пегасу удила!" XXIV Как прав ты был тогда, Баиф, Когда взамен Фортуны хмурой Ты предпочел служить Амуру, Оковы тяжкие разбив. Теперь ты сам себе калиф. Живешь беспечно, строишь куры, Твоя забота - шуры-муры, В любви - прилив, потом отлив. Живешь, поди, не хуже принца. А я в глупейшей из провинций Влачу пустейшее житье. Труды, забота, скука, пени - Вот то, чего за все терпенье Я удостоен от нее. XXVI Неладен будь тот час и день, Что мне в подушку нашептали Оставить за чужою далью Моих холмов родную сень. И странно - все, кому не лень, Меня о том предупреждали И звезды свыше подтверждали: Там Марс входил в Сатурна тень. Но все иначе обернулось. Нога, я помню, подвернулась, Едва ступил я на порог. В другой бы раз, из суеверья, Я б повернулся, хлопнул дверью - Но, видно, мною правил рок... XXVII Не жадность, не иной порок, Не зов любви, не дух мятежный Меня согнал с постели нежной И вывел за родной порог. Другой, неотвратимый рок Меня повлек за гребень снежный, Чтоб здесь, в Италии небрежной, Я отбывал свой третий срок. Меня позвал дворец воздушный, Святое рабство простодушных - Обета данного печать. Меня погнало чувство долга, Которое я буду долго Недобрым словом поминать. XXVIII Когда пришел последний миг Прощания под отчим кровом, Ты мне сказал: "Вернись здоровым, Каким я здесь к тебе привык". Лаэ, здоров я, но мой лик Морщины бороздят сурово И яд раскаянья глухого Давно уж в сердце мне проник. Душой болею, а не телом, Ее забота одолела И мысль о глупости моей: Гонясь за призраком пернатым, Оставил я свои пенаты, Достаток, гордость и друзей. XXIX Противен юный домосед, Кого пугает выход каждый, Кто покидает дом однажды, Когда пути другого нет. Но хуже муж преклонных лет, Что, обуян дорожной жаждой, Бежит от собственных сограждан, Пересекая целый свет. Один, по воле иль незнанью, Себя приговорил к изгнанью, Другой упек себя в тюрьму. Сравню я одного с улиткой, Другого - с саранчою прыткой. Обоим счастье - по уму. XXX Кто мог полжизни провести Под небом чуждым без потери И кочевать от двери к двери, Нигде не будучи в чести, Кто может позабыть в пути Любовь родных и их примеры, Кто путешествует без веры Когда-нибудь в свой дом войти, Тот никогда не видел детства, Того кормила в малолетстве Тигрица молоком. И то: И зверь, прирученный в неволе, С тоской глядит на лес и поле - В плену не радостен никто. XXXI Блаженны те, кто, как Улисс, Набрались разума в походах, Домой вернулись в непогоду И дома ко двору пришлись. Скажи, судьба, мне, отзовись: Когда, в какое время года Войду под вековые своды, Что с милой родиной срослись? Мне снится за тремя морями Кирпич их, розовый, как мрамор, И шифер, тонкий, как стекло. Луара пусть не Тибр латинский, Наш холм в Лире не Палатинский, Но к ним всю жизнь меня влекло. XXXII Я грезил, отстранясь от книг И собираясь в путь далекий: Я постигал в мечтах до срока Чужие тайны и язык. Неутомимый ученик, За ноты брался, кисти, строки И фехтованья брал уроки И для потомства вел дневник. Мечты! Их сняло как рукою. Я обзавелся лишь тоскою И скукой - даром королей. Так моряки в плохую ходку Везут назад пустую лодку И вместо золота - сельдей. XXXIII Что делать мне? Остаться тут? Влачить и дальше жизнь пустую Или бежать напропалую Во Францию, меня где ждут? Несу, Морель, тебе на суд: Здесь я потрачу время всуе, А съехав, деньгами рискую, Что мне должны уже за труд. Бегу по кругу, точно белка: Расторгнуть ли, упрочить сделку, К какому выводу прийти? Хоть планов у меня немного, Но выбор этот мой убогий Меня и держит взаперти. XXXIV Как тот испытанный моряк, Что в грозный шторм, с валами споря, Во взбаламученном просторе, Пробившись сквозь полночный мрак, Нашел спасительный маяк, Сменил на гавань злое море И на земле, в чужой каморе, В тепле и тишине размяк, Так ты, Морель, в житейской буре Обрел свой порт и, балагуря, Без страха смотришь на волну Где я, как щепка в океане, В пучине странствий и скитаний, Плыву, ныряю и тону. XXXV О тех, кого увечит труд, Хозяева всегда радели. Корабль с оснасткой поределой В уединенный док ведут, Уставшего быка не бьют, Коня не гонят без предела И воин, в битвах поседелый, Находит в старости приют. Один лишь я в хозяйской связке Тружусь без отдыха и ласки, Как будто у него в долгу, А он мне дарит снисхожденье. Борюсь я с этим наважденьем, Но совладать с ним не могу. XXXVI С тех пор, как я свое село Оставил за крутой горою, Сменился трижды лист и втрое На Альпы снега нанесло. Три года, словом, протекло... Но так томительно порою, Что их сравню с осадой Трои, Чьих лет неведомо число. Как долго длилось время это! Ночей не скоротаешь летом, Зимою дней не прогрустишь... Все снилось мне, что на причале Стою я, сумрачный, в печали, И жду последний рейс в Париж. XXXVII Каков я есть, таков я есть. Собою надо оставаться, Чужой судьбой не обольщаться И место знать свое и честь. Чернила и бумаги десть Милей мне были ассигнаций, А мне приспело с места сняться И в темные дела полезть. Нет непригодней человека. За шкаф своей библиотеки Я пол-Италии отдам - Пусть чтение претит природе, Писатель у нее не в моде И не угоден ум богам. XXXVIII Блажен, кто ровню по уму Себе нашел, живет по средствам, Не сожалеет с малолетства О том, что не дано ему, Кто рад хозяйству своему, Не ищет знатного соседства, Не ждет случайного наследства, Не смотрит без конца в суму. Не лезет кто в дела чужие, Надежды строит лишь простые - Кто сам себе и царь и прах. Не ест он хлеба на чужбине, Не поклоняется гордыне, Не остается на бобах. XXXIX Люблю свободу я, но словно раб служу. Двора не выношу, но стал-таки придворным. Притворства не терплю, но кланяюсь покорно. Нужна мне простота - о ней я лишь тужу. Не жаден к деньгам я, но в скаредах хожу, Советы не нужны, но мне их шлют упорно, Мне дороги мечты, а мне их рушат вздорно, Ищу везде добро - пороки нахожу. Болезнен телом я, но езжу день за днем. Родился я для Муз, а вышел эконом. Расчетов не люблю, но все на них же строи Где удовольствий ждешь, там скуку лишь найдет Покоя нет в душе, нет счастья ни на грош. Мой дорогой Морель, мне тяжело, не скрою. XLIV Я не злодей, не грабил вдов, Замешан не был в преступленьях, Не занимался дев растленьем, Не брал процентов с должников. Но, видно, мой удел таков, Что вместо слова поощренья, Я слышу только поношенья - И потому прошу богов Одну единственную малость: Чтоб утешенье мне осталось, Что помыслы мои чисты, Чтоб я держался прежних правил И золото ни в грош не ставил В лохмотьях честной нищеты. XLVI Когда б за всякую работу, Со справедливостью в ладу, Платили слугам по труду И наземь пролитому поту, Я позабыл бы все заботы. Но так как за большую мзду Все достается, как в аду, Плуту, бездельнику и моту, То я впустую хлопочу: Цепями воздух молочу И мне мою им платят долю. Еще я воду бороню, Солому сею на стерню И жну туманы в чистом поле. XLVIII Блажен, кто может откровенно Излить и горечь и мечту, Не озираясь за версту На соглядатаев надменных. Кто, не таясь, самозабвенно, Поверит чистому листу И чувств и мнений полноту. Но горе тем, обыкновенным, Кто хочет плакать и кричать, Но должен целый день молчать, Приказу барскому внимая. В золе несложно жар найти. Болезнь опасная - в кости, И боль страшнейшая - немая. XLIX Хозяин мой богат как Крез. Он много ездил, много знает, Хвастлив и, если рассуждает, Семь бочек катит до небес. К нему один дотошный бес С обманом ловким подъезжает, Богатством овладеть желает И, кажется, в доверье влез. Что делать мне, презренной сошке? Забить в набат? Меня, как мошку, Сотрут иль выкинут живьем. Предпочитаю я с поклоном Катиться в пропасть за патроном: Пускай мы оба пропадем. LI Благоразумен будь, Мони. Не отрекайся от невзгоды И не прельщайся добрым годом: Всегда обманчивы они. Не верь в особенные дни: И в пору ясную природы Зародыш зреет непогоды, Таится омут западни. Располагает к лени счастье, Зато мы бодрствуем в ненастье И учит разуму нужда. Счастливца окружают лестью, Что рушится с худою вестью. Само несчастье - не беда. LII Когда бы этот плач унес С собой судьбы твоей удары, Тогда бы не было товара Ценней обыкновенных слез. Но таянье застывших грез Не тушит грозного пожара И нету бесполезней дара, Чем мокрые глаза и нос. Зачем же это наводненье, Больного мозга выделенья, С лица текущие ручьем? Затем, что, этого желая, Мы сами душу растравляем И соль себе на раны льем. LIII Живем, мой Горд, живем, живем! Мгновенье сладостно любое! Не отдадим его без боя! Хоть краток миг, да счастье в нем! Проходит быстро день за днем. Весна сменяется зимою, И смерть, она не за горою, Готовит нам свой вечный дом. Тот болен, и в опасном роде, Кто предпочел мечту природе И век не расстается с ней. Пускай за жизнью не угнаться, Зато ей можно отдаваться, Как милой женщине своей! LIV Ты мудр, Маро, и тем богат. Тебя не трогают химеры. Ты говоришь, что чувство меры Есть самый драгоценный клад. Тот не бывает жизни рад, Кого манят чужие сферы, И нет на свете землемера, Кто б мог насытить алчный взгляд. Не все так думают, однако. Король опять ввязался в драку, Дела другие отложив. Вот и труба уже запела. Кто знает, кто вернется с дела. Живешь, Маро, покуда жив. LVII Пока ты гонишь кабана И сокола торочишь к ранцу, Пока ты красишься румянцем И пьешь и скачешь дотемна, Нам с Гордом здесь не до вина, Не до охоты, не до танцев: На подозренье иностранцы - У нас, Даго, идет война. У нас теперь одна забава: Тебя припоминать лукаво, Писать и греков ворошить. Живем довольно монотонно. Да восхваление Бретону: Он в письмах нас горазд смешить. LVIII Бретон начитан. Знает он Тосканский, греческий. В латыни Сильнее всех живущих ныне. Бретон для кафедры рожден. Он превосходный компаньон. Совсем не тешится гордыней, Поделится последней дыней, Но как ленив он, хоть умен! Когда он здесь, мой дом в три ночи Теряет всякий вид рабочий И превращается в притон, Где я его пугаюсь тени И спотыкаюсь о ступени. Вот он каков, мой друг Бретон. LIX Нет дня, чтоб Пьер мне не сказал, Чтоб не читал без передышки, Что лучше бы завел интрижку, Пока глаза не поломал. Я, верно, хуже видеть стал -