сли мимоходом Бог тебя спросит, откуда ты родом, И не Берлина ли ты уроженка, Скажи лучше -- мюнхенка или венка". ---------------------- 1 Ваши сиятельства (ит.). 2 Между нами (фр.). 11 РОЖДЕННЫЕ ДРУГ ДЛЯ ДРУГА Ты плачешь, смотришь на меня, Скорбишь, что так несчастен я. Не знаешь ты в тоске немой, Что плачешь о себе самой. Томило ли тебя в тиши Сомненье смутное души, В твои прокрадываясь сны, Что мы друг другу суждены? Нас вместе счастье ожидало, На скорбь разлука осуждала. В скрижали вписано судьбою, Чтоб сочетались мы с тобою... Леней бы ты себя сознала, Когда б на грудь ко мне припала; Тебя б из косности растенья Возвел на высшую ступень я, Чтоб ты, ответив поцелую, В нем душу обрела живую. Загадки решены навек. В часах иссяк песчинок бег. Не плачь -- судьба предрешена; Уйду, увянешь ты одна. Увянешь ты, не став цветком, Угаснешь, не пылав огнем, Умрешь, тебя охватит мгла, Хоть ты и прежде не жила. Теперь я знаю: всех дороже Была ты мне. Как горько, боже, Когда в минуту узнаванья Час ударяет расставанья, Когда, встречаясь на пути, Должны мы в тот же миг "прости" Сказать навек! Свиданья нет Нам в высях, где небесный свет. Краса твоя навек увянет; Она пройдет, ее не станет. Судьба иная у поэта: Он не вполне умрет для света, Не ведая уничтоженья, Живет в стране воображенья; То -- Авалун, мир фей чудесный. Прощай навеки, труп прелестный! 12 ФИЛАНТРОП Они были брат с сестрою. Богатым был брат, бедной -- сестра. Сестра богачу сказала: "Дай хлеба кусочек мне!" Богатый ответил бедной: "Оставь в покое меня! Членов высокой палаты Я позвал на обед. Один любит суп черепаший, Другому мил ананас, А третий ест фазанов И трюфли а lа Перигор. Четвертый камбалу любит, А пятому семга нужна, Шестому -- и то и это, А больше всего -- вино". И бедная, бедная снова Голодной пошла домой, Легла на тюфяк из соломы И, вздохнув, умерла. Никто не уйдет от смерти, Она поразит косой Богатого брата так же, Как и его сестру. И как только брат богатый Почувствовал смертный час, Нотариуса позвал он Духовную написать. Значительные поместья Он церкви завещал И школам и музею -- Очень редких зверей. Но самой большою суммой Он обеспечил все ж Союз миссионеров С приютом глухонемых. Собору святого Стефана Он колокол подарил,-- Из лучшего сделан металла, Он центнеров весил пятьсот. Колокол этот огромный И ночью звонит и днем, О славе того вещая, Кого не забудет мир. Гласит язык его медный, Как много тот сделал добра Людям разных религий И городу, где он жил. О благодетель великий, Как и при жизни твоей, О каждом твоем деянье Колокол говорит! Свершали обряд погребенья, "Во всем были роскошь и блеск, И люди вокруг дивились Пышности похорон. На черном катафалке, Похожем на балдахин, Украшен перьями страуса, Высоко покоился гроб. Блестел он серебряной бляхой, Шитьем из серебра -- Все это на черном фоне Было эффектно весьма. Везли умершего кони, И были попоны на них, Как траурные одежды, Спадавшие до копыт. И тесной толпою слуги В черных ливреях шли, Держа платки носовые У покрасневших глаз. Почтеннейшие горожане Здесь были. За ними вслед Черных карет парадных Длинный тянулся хвост. В процессии похоронной, За гробом, конечно, шли Члены высокой палаты, Но только не весь комплект. Отсутствовал тот, кто охотно Фазаны с трюфлями ел,-- От несваренья желудка Он кончил бренную жизнь. КАПРИЗЫ ВЛЮБЛЕННЫХ Правдивая история, заимствованная из старинных документов и переложенная в изящные немецкие стихи На изгородь сел опечаленный Жук; В красавицу Муху влюбился он вдруг. "О Муха, любимая, будь мне женою. Навеки в супруги ты избрана мною. Тебя я одну полюбил глубоко, К тому ж у меня золотое брюшко. Спина моя -- роскошь: и там и тут -- Рубины горят и блестит изумруд". "Ох, нет, я не дура, я муха пока, И я никогда не пойду за жука. Рубины! Богатство! К чему мне оно? Не в деньгах ведь счастье, я знаю давно. Верна идеалам сврим навсегда, Я честная муха и этим горда". Расстроился Жук, и в душе его рана. А Муха пошла принимать ванну. "Куда ты пропала, служанка Пчела? В моем туалете ты б мне помогла: Намылила спинку, потерла бока. Ведь все же теперь я невеста Жука. Прекрасная партия! Знаешь, каков! -- Не видела в жизни приятней жуков. Спина его -- роскошь. И там и тут -- Рубины горят и блестит изумруд. Вглядишься в черты -- благороднейший малый. Подружки от зависти лопнут, пожалуй. Скорей зашнуруй меня, Пчелка-сестрица, Пора причесаться, пора надушиться. Натри меня розовым маслом, немножко Пахучей лавандой побрызгай на ножки, Чтоб не было вони противной от них, Когда прикоснется ко мне мой жених. Ты слышишь, уже подлетают стрекозы, Они мне подарят чудесные розы. Вплетут флердоранж в мой прекрасный всисп Девичеству скоро наступит конец. Придут музыканты -- танцуй до упаду! -- Нам песню споют примадонны цикады. И Шершень, и Овод, и Шмель, и Слепень Ударят в литавры в мой праздничный день. Так пусть для моих пестрокрылых гостей Наш свадебный марш прозвучит поскорей! Пришла вся родня, оказала мне честь, Уж всех насекомых на свадьбе не счесть. Кузнечики, осы и тетки мокрицы, Встречают их тушем, улыбкой на лицах. Крот, пастор наш, в черную ризу одет. Пора начинать. Жениха только нет". Трезвон колокольный: бим-бом и бим-бам! "Любимый жених мой, ах, где же ты сам?.." Бим-бом и бим-бам... Но, тоскою томимый, Жених почему-то проносится мимо. Трезвон колокольный: бим-бом и бим-бам! "Любимый жених мой, ах, где же ты сам?" Жених, завершая полет виртуозный, Тоскуя, уселся на куче навозной И там просидел бесконечных семь лет, Невеста меж тем обратилась в скелет. 14 МИМИ "Не чета домашним кискам, Я в гостиных не мурлычу -- Летней ночью за трубой Как хочу соседей кличу. По ночам, когда в прохладе Я дружков сзываю милых, Бродит все во мне, и я He запеть, уже, не в силах". Тут она завыла, скалясь, И на зов своей подруги Потекли, фырча-урча, Женихи со всей округи. Женихи со всей округи, Подвывая все сильнее, Дружно ластятся к Ми ми, От желанья сатанея. Это вам не музыканты, Что готовы ради злата Осквернить обитель муз,-- Для котов искусство свято. Никакие инструменты Не нужны котам, бесспорно,-- Что ни брюхо, то тимпан, Что ни горло, то валторна. Эти фуги не под силу Ни одной на свете меццо; Так творил, пожалуй, Бах Или Гвидо из Ареццо. Столь внушительным аккордам Позавидует Бетховен, Берлиоз в своих каприччо Не настолько полнокровен. Это верх самозабвенья, Дивных гамм поток могучий,-- Меркнут звезды в небесах От неистовых созвучий. Так урчат, они согласно,, Так фырчат самозабвенно, Что- за тучу в тот же миг Устремляется Селена. И одна лишь Филомела, Местной сцены примадонна, От певцов воротит нос, Их браня бесцеремонно. Но не молкнет хор кошачий, Всем завистницам на горе, И под утро шлет привет Розовеющей Авроре. 15 ДОБРЫЙ СОВЕТ Брось смущенье, брось кривлянье, Действуй смело, напролом, И получишь ты признанье, И введешь невесту в дом. Сыпь дукаты музыкантам,-- Не идет без скрипок бал,-- Улыбайся разным тантам, Мысля: черт бы вас побрал. О князьях толкуй по чину, Даму также не тревожь; Не скупись на солонину, Если ты свинью убьешь. Коли ты сдружился с чертом, Чаще в кирку забегай, Если встретится пастор там, Пригласи его на чай. Коль тебя кусают блохи, Почешись и не скрывай; Коль твои ботинки плохи -- Ну, так туфли надевай. Если суп твой будет гадость, То не будь с супругой груб, Но скажи с улыбкой: "Радость, Как прекрасен этот суп!". Коль жена твоя по шали Затоскует -- две купи, Накупи шелков, вуалей, Медальонов нацепи. Ты совет исполни честно И узнаешь, друг ты мой, В небе царствие небесно, На земле вкусишь покой. 16 ВОСПОМИНАНИЕ О ГАММОНИИ Бодро шествует вперед В чинных парах дом сирот; Сюртучки на всех атласны, Ручки пухлы, щечки красны. О, прелестные сироты! Все растрогано вокруг, Рвутся к кружке сотни рук, В знак отцовского вниманья Льются щедрые даянья. О, прелестные сироты! Дамы чувствами горят, Деток чмокают подряд, Глазки, щечки милых крошек, Дарят сахарный горошек. О, прелестные сироты! Шмулик, чуть стыдясь, дает Талер в кружку для сирот И спешит с мешком бодрее,-- Сердце доброе в еврее. О, прелестные сироты! Бюргер, вынув золотой, Воздевает, как святой, Очи к небу, -- шаг не лишний, -- На него ль глядит всевышний? О, прелестные сироты! Нынче праздничный денек: Плотник, бондарь, хлебопек, Слуги -- все хлебнули с лишком,-- Пей во здравие детишкам! О, прелестные сироты! Горожан святой оплот -- Вслед Гаммония идет: Гордо зыблется громада Колоссальнейшего зада. О, прелестные сироты! В поле движется народ -- К павильону у ворот; Там оркестр, флажки вдоль зала, Там нажрутся до отвала Все прелестные сироты. За столом они сидят, Кашку сладкую едят, Фрукты, кексы, торты, пышки, Зубками хрустят, как мышки, Те прелестные сироты! К сожаленью, за окном Есть другой сиротский дом, Где живется крайне гнусно, Где свой век проводят грустно Миллионы, как сироты. В платьях там единства нет, Лишь для избранных обед, И попарно там не ходят, Скорбно в одиночку бродят Миллионы, как сироты. 17 РАЗБОЙНИК И РАЗБОЙНИЦА Пока лежал я без заботы, С Лаурой нежась, Лис-супруг Трудился, не жалея рук,-- И утащил мои банкноты. Пуст мой карман, я полон муки: Ужель мне лгал Лауры взгляд? Ах, "что есть истина?" -- Пилат Промолвил, умывая руки. Жестокий свет тотчас покину -- Испорченный, жестокий свет!.. Тот, у кого уж денег нет,-- И так мертвец наполовину. К вам, чистым душам, сердце радо В край светлый улететь сейчас: Там все, что нужно, есть у вас, А потому -- и красть не надо. 18 ПОЭТИКО-МУЗЫКАЛЬНЫЙ СОЮЗ МОЛОДЫХ КОТОВ Музыкальный союз молодых котов Собирался на крыше у башни Сегодня ночью -- однако не с тем, Чтоб строить куры и шашни. "Сон в летнюю ночь" не в пору теперь; Что проку в любовном гимне, Когда в желобах замерзла вода И холод свирепствует зимний? Притом заметно что новый дух Овладел породой кошачьей; Особенно все молодые коты Занялись высокой задачей. Минувшей фривольной эпохи сыны Испустили дыханье земное; В искусстве и в жизни новый рассвет -- Кошачьей веет весною. Музыкальный соню-молодых котов Стремишся назад к примитивной Бесхитростной музыке ранних времен, К простой и кошачье-наивной. Поэзии-музыки хочет он, Рулад, позабытых ныне, Вокально-инструментальных стихов, Где музыки нет и в помине. Он хочет, чтоб в музыке ныне царил Безраздельно -свободный гений, Пускай бессознательно, но легко Достигающий высшей ступени. Он гений славит, который ничуть От природы не отдалился, Не ставит ученость свою напоказ И впрямь ничему не учился. Такова программа союза котов, И, стремясь подняться все выше, Он дал свой первый зимний концерт Сегодня ночью на крыше. Но как воплотилась идея в жизнь -- Нельзя подыскать' выраженья. Кусай себе локти, мой друг Берлиоз, Что ты не слыхал исполненья. То был поистине адский концерт, Как будто мотив галопа Три дюжины пьяных волынщиков вдруг Заиграли под свист и топот. То был такой несказанный гам, Как будто в ковчеге Ноя Животные хором все в унисон Потоп воспевали, воя. . О, что за мяуканье, стоны, визг! Коты все в голос орали, А трубы на крышах вторили им, Совсем как басы а хорале. Всех чаще слышался голос один -- Пронзительно, томно и вяло, Как голос дивной Зоннтаг, когда Свой голос она потеряла. Ужасный концерт! По-моему, там Псалом распевали великий В честь славной победы, которую бред Над разумом празднует дикий А может быть, союзом котов Исполнялась та кантата, Что венгерский крупнейший пианист сочинил Для Шарантона когда-то. Окончился шабаш, лишь когда Заря наконец появилась; Кухарка, что плод под сердцем несла, В неположенный срок разрешилась. Она потеряла память совсем, Как будто спятив от чада, И вспомнить не может, кто был отец Рожденного ею чада. То Петр? Или Павел? Лиза, ответь! Иль, может быть, неизвестный? С блаженной улыбкой Лиза твердит: "О Лист, о кот мой небесный!" 19 ГАНС БЕЗЗЕМЕЛЬНЫЙ Прощался с женой безземельный Ганс: "К высокой я призван работе! Отныне я должен иных козлов Стрелять на иной охоте! Тебе я оставлю охотничий рог -- От скуки вернейшее средство. Труби хоть весь день! На почтовом рожке Недурно играла ты с детства. Чтоб дом был в сохранности, пса моего Тебе я оставить намерен. Меня ж охранит мой немецкий народ, Который, как пудель, мне верен. Они предлагают мне царский престол, Любовь их не знает уступки. Портрет мой носят они на груди И украшают им трубки... Вы, немцы, простой и великий народ. Ваш нрав глуповатый мне дорог. Ей-богу, не скажешь, глядя на вас, Что вы придумали порох. Не кайзером буду для вас, а отцом, Я жизнь вам чудесно украшу! Я вас осчастливлю и этим горжусь, Как будто я Гракхов мамаша! Нет, нет, не рассудком, а только душой Я править желаю, братцы. Не дипломат я. В политике мне, Пожалуй, не разобраться. Ведь я -- охотник, природы сын. В лесу постигал я науки Средь диких свиней, бекасов и коз. К чему ж мне словесные штуки? Не стану дурачить газетами вас И прочей ученой тоскою. Скажу я: "Народ! Лососины нет, Так будь же доволен трескою. А коли не нравлюсь тебе -- смени Меня на любого пройдоху. Уж как-нибудь с голоду не помру, Жилось мне в Тироле неплохо". Вот так я скажу. А теперь, жена, Бьет час расставанья суровый. Уж тесть за мной почтальона прислал, Он ждет с каретой почтовой. Ты ж шапке иришей мне трехцветный бант, Да поторопись, бога ради,-- И скоро увидишь меня в венце И в древнем моиаршем наряде. Пурпурный надену тогда плювиаль Отличной старинной работы. Его подарил сарацинский султан Покойному кайзеру Отто. Далматику стану носить под плащом. На ней -- из сплошных изумрудов -- Проходят герои восточных легенд, Шествие львов и верблюдов. И в ризу я грудь свою облеку. Там будет парить величаво По желтому бархату черный орел, Неплохо придумано, .право! Прощай же! Потомки в грядущие дни В псалмах воспевать меня .станут. Кто знает? А может, потомки как раз Меня совсем не помянут". 20 ВОСПОМИНАНИЕ О ДНЯХ ТЕРРОРА В КРЕВИНКЕЛЕ "Мы, бургомистр, и наш сенат, Блюдя отечески свой град, Всем верным классам населенья Сим издаем постановленье. Агенты-чужеземцы Суть Те, кто средь нас хотят раздуть Мятеж. Подобных отщепенцев Нет среди местных уроженцев. Не верит в бога этот сброд; А "то от бога отпадет, Тому, конечно, уж недолго Отпасть и от земного долга. Покорность -- первый из долгов Для христиан и для жидов, И запирают пусть поране Ларьки жиды и христиане. Случится трем сойтись из вас -- Без споров разойтись тотчас. По улицам ходить ночами Мы предлагаем с фонарями. Кто смел оружие сокрыть -- Обязан в ратушу сложить И всяких видов снаряженье Доставить в, то же учрежденье. Кто будет громко рассуждать, Того на месте расстрелять; Кто будет в мимвже замечен, Тот будет также изувечен. Доверьтесь смело посему Вы магистрату своему, Который мудро правит вами; А вы помалкивайте сами". 21 АУДИЕНЦИЯ Старинное сказание "Я в Ниле младенцев топить не велю, Как фараоны-злодеи. Я не убийца невинных детей, Не Ирод, тиран Иудеи, Я,как Христос, люблю детей,-- Но, жаль, я вижу их редко, Пускай пвойдут мои детки,-- сперва Большая швабская детка". Так молвил король. Камергер побежал И воротился живо; И детка швабская за ним Вошла, склонясь учтиво. Король сказал: "Ты, конечно, шваб? Тут нечего стыдиться!" "Вы угадали, -- ответил шваб,-- Мне выпало швабом родиться". "Не от семи ли ты швабов пошел?" -- Спросил король лукаво. "Мне мог один лишь быть отцом, Никак не вся орава!" "Что, в этом году,-- продолжал король,-- Удачные в Швабии клецки?" "Спасибо за память, -- ответил шваб, -- У нас удачные клецки". "А есть великие люди у вас?" -- Король промолвил строго. "Великих нет в настоящий момент, Но толстых очень много". "А много ли Менцелю, -- молвил король, - Пощечин новых попало?" "Спасибо за память, -- ответил шваб,-- А разве старых мало?" Король сказал: "Ты с виду прост, Однако не глуп на деле". И шваб ответил: "А это бес Меня подменил в колыбели!" "Шваб должен быть,--сказал король,-- Отчизне верным сыном. Скажи мне правду, отчего Ты бродишь по чужбинам?" Шваб молвил: "Репа да салат -- Приевшиеся блюда. Когда б варила мясо мать, Я б не бежал оттуда!" "Проси о милости", -- молвил король. И, пав на колени пред троном, Шваб вскрикнул: "Верните свободу, сир, Германцам угнетенным! Свободным рожден человек, не рабом! Нельзя калечить природу! О сир, верните права людей Немецкому народу!" Взволнованный, молча стоял король, Была красивая сцена. Шваб рукавом утирал слезу, Но не вставал с колена. И молвил король: "Прекрасен твой сон! Прощай -- но будь осторожней! Ты, друг мой, лунатик, надо тебе Двух спутников дать понадежней. Два верных жандарма проводят тебя До пограничной охраны. Ну, надо трогаться, -- скоро парад, Уже гремят барабаны!" Так трогателен был финал Сей трогательной встречи. С тех пор король не впускает детей -- Не хочет и слышать их речи. 22 КОБЕС I Во Франкфурте, в жаркие времена Сорок восьмого года, Собрался парламент решать судьбу Немецкого народа. Там белая дама являлась в те дни, Едва наступали потемки,-- Предвестница бед, известная всем Под именем экономки. Издревле по Ремеру, говорят, Блуждает тот призрак унылый, Когда начинает проказить народ В моей Германии милой. И сам я видал, как бродила она По анфиладам вдоль спален, Вдоль опустелых покоев, где хлам Средневековья навален. В руках светильник и связка ключей, Пронзительны острые взоры. Она открывала большие лари, И лязгали ржаво затворы. Там знаки достоинства кайзеров спят, Там спит погребенная слава, Там Золотая булла лежит, Корона, и скипетр, и держава. Пурпурная мантия кайзеров там, Отребье, смердящее гнилью, Германской империи гардероб, Изъеденный молью и пылью. И экономка, окинув весь хлам Неодобрительным взглядом, Вскричала, зажав с отвращением нос: "Тут все пропитано смрадом! Все провоняло мышиным дерьмом, Заплесневело, истлело. В сиятельной рвани нечисть кишит, Материю моль проела. А мантия гордых королей Немало видов видала,-- Она родильным домом была Для кошек всего квартала! Ее не очистить! Даруй господь Грядущему кайзеру силы! Ведь он из этой мантии блох Не выведет до могилы! А знайте, если у кайзеров зуд, Должны чесаться народы! О немцы! Боюсь, натерпитесь вы От блох королевской породы! На что вам держать монарха и блох? Убор средневековый Истлел и заржавлен, и новая жизнь Одежды требует новой. Недаром сказал немецкий поэт, Придя к Барбароссе в Кифгайзер: "Ведь если трезво на вещи смотреть -- На кой нам дьявол кайзер?" Но если без кайзера вам не житье, - Да не смутит вас лукавый! О милые немцы, не дайте прельстить Себя умом или славой! Не ставьте патриция над собой, Возьмите плебея, мужлана, Не избирайте лису или льва, Поставьте монархом барана! Да будет им Кобес, кельнский дурак, Колониева порода. Он в глупости гений: замыслит обман -- И все ж не обманет народа. Чурбан всегда наилучший монарх, Эзоп доказал это басней: Вас, бедных лягушек, он не сожрет,- Лягушкам аист опасней. Не будет Кобес Нероном для вас, Не станет гшраном без нужды. Столь:мягкому сердцу стиля- модерн Жестокоста варваров чужды. То сердце спесиво отвергли купцы; От них оскорбленно отпрянув, Илоту ремесел в объятья упал, И стал он цветком грубиянов. Ремесленные бурши сочли Властителем слова невежду. Он с ними делил их последний кусок, В нем видели гордость, надежду. Гордились тем, что он презирал Все университеты, Что книги писал из себя самого И отвергал факультеты. О да, своими силами он Обрел невежество разом,-- Не иностранной наукой был Загублен в мозгу его разум. Абстракциям философских систем Он не поддался нимало: Ведь Кобес -- характер! Он -- это он! Меняться ему не пристало. Стереотипную слезу Он выжимает охотно; Густая глупость на губах Расположилась вольготно. Он ноет, болтает, -- но что за речь! В ней виден ослиный норов! Одна из дам родила осла, Наслушавшись тех разговоров. Он пишет книги и вяжет чулки, Досуги размечены строго. Чулки, которые он вязал, Нашли поклонников много. И музы и Феб убеждали его Отдаться вязанью всецело: При виде пиита с пером в руке У них внутри холодело. Ведь сами функи -- Кельна бойцы -- К вязанью некогда льнули, Но меч у них не ржавел, хоть они Вязали на карауле. Стань Кобес кайзером -- функов былых Он воскресит благосклонно. Лихая дружина будет при нем Служить опорой трона. Мечтает во Францию вторгнуться он Начальником войска такого, Эльзас-Лотарингский, Бургундский край Вернуть Германии снова. Но не тревожьтесь, он будет сидеть Среди домашнего хлама, Над воплощеньем идеи святой -- Достройкой Кельнского храма. Зато коль достроит -- придется врагам Узнать, где зимуют раки: Пойдет наш Кобес расправу творить И всыплет французу-собаке. И Лотарингию и Эльзас Он разом отнимет у вора, Бургундию начисто отберет, Закончив постройку собора. О немцы! Будьте верны себе! Ищите кайзера дельно! Пусть будет им карнавальный король, Наш Кобес Первый из Кельна. Весь кельнский масленичный союз Ему в министерство годится. Министры -- хлыщи в шутовском колпаке, В гербе -- вязальная спица. Рейхсканцлер -- Дрикес, и титул его -- Граф Дрикес фон Дрикесгайзер, А рейхсметресса -- Марицебилль, -- С ней не завшивеет кайзер! Наш Кобес в Кельне воздвигнет престол: Святыня -- в священном месте! И кельнцы иллюминируют Кельн При этой радостной вести. Колокола -- чугунные псы -- Залают, приветствуя флаги, Проснутся три святых волхва, Покинут свои саркофаги. И выйдут на волю, костями стуча, Блаженно резвясь и танцуя. И "кирие элейсон"1 запоют И возгласят "Аллилуйя..." Так кончила белая дама речь И громко захохотала, И эхо зловеще гремело во мгле Под сводами гулкого зала. ------------- 1 Господи, помилуй 23 ЭПИЛОГ Слава греет мертвеца? Враки! Лучше до конца Согревайся теплотой Бабы, скотницы простой, Толстогубой девки рыжей, Пахнущей навозной жижей. А захочешь -- по-другому Можешь греться: выпей рому, Закажи глинтвейн иль грог, Чтоб залить мясной пирог,-- Хоть за стойкой самой грязной, Средь воров и швали разной, Той, что виселицы ждет, А пока и пьет и жрет, Выбрав мудро жребий лучший, Чем Пелид избрал могучий. Да и тот сказал потом: "Лучше нищим жить, рабом, Чем, уйдя из жизни этой, Править сонмом душ над Летой И героя слыть примером, Что воспет самим Гомером". Дополнения  * 1848-1856 *  Современные стихотворения и басни МИХЕЛЬ ПОСЛЕ МАРТА Немецкий Михель был с давних пор Байбак, не склонный к проказам, Я думал, что Март разожжет в нем задор: Он станет выказывать разум. Каких он чувств явил порыв, Наш белобрысый приятель! Кричал, дозволенное забыв, Что каждый князь -- предатель. И музыку волшебных саг Уже я слышал всюду. Я, как глупец, попал впросак, Почти поверив чуду. Но ожил старый сброд, а с ним И старонемецкие флаги. Пред черно-красно-золотым Умолкли волшебные саги. Я знал эти краски, я видел не раз Предвестья подобного рода. Я угадал твой смертный час, Немецкая свобода! Я видел героев минувших лет, Арндта, папашу Яна. Они из могил выходили на свет, Чтоб драться за кайзера рьяно. Я увидал всех буршей вновь, Безусых любителей рома, Готовых, чтоб кайзер узнал их любовь, Пойти на все, до погрома. Попы, дипломаты (всякий хлам), Адепты римского права,-- Творила Единенья храм Преступная орава. А Михель пустил и свист и храп, И скоро, с блаженной харей, Опять проснулся как преданный раб Тридцати четырех государей. СИМПЛИЦИССИМУС I Несчастье скрутит одного, Другому не под силу счастье; Одних мужская злоба губит, Других -- избыток женской страсти. Когда впервые встретились мы, Ты чужд был щегольских ухваток И рук плебейских еще не прятал Под гладкой лайкой белых перчаток. Сюртук, от старости зеленый, Тогда носил ты; был он узок, Рукав -- до локтя, до пяток -- полы, -- Ни дать ни взять -- хвосты трясогузок. Косынку мамину в те дни Носил ты как галстук, с видом франта, И не покоил еще подбородка В атласных складках тугого банта. Почтенными были твои сапоги, Как будто сшиты еще у Сакса, Немецкой ворванью мазал ты их, А не блестящей французской ваксой. Ты мускусом не душился в те дни, Ты не носил: тогда ни лорнета, Ни брачных цепей, ни литой цепочки, Ни бархатного жилета. По моде швабских кабачков, Наипоследней, настоящей, Ты был одет,-- и все ж те годы -- Расцвет твоей поры блестящей. Имел ты волосы на голове, И под волосами жужжал победно Высоких мыслей рой; а ныне Как лыс и пуст твой череп бедный! Исчез и твой лавровый венок -- А он бы плешь прикрыл хоть немножко. Кто так обкорнал тебя? Поверь, Ты схож с ободранною кошкой! Тесть -- шелкоторговец -- дукаты копил, А ты их в два счета пустил по ветру. Старик вопит: "Из стихов немецких Не выпрял шелка он ни метра". И это -- "Живой", который весь мир Хотел проглотить -- с квлбасою прусской И клецками швабскими -- и в Аид Спровадил князя Пюклер-Мускау! И это -- рыцарь-скиталец, что встарь, Как тот, Ламанчский, враг беззаконий, Слал грозные письма жестоким монархам В предерзком гимназическом тоне! И это -- прославленный генерал Немецкой свободы, борец равноправья Картинно сидевший на лошади сивой, Вожак волонтеров, не знавших бесславья! Под ним был и сивый коняга бел,-- Как сивые кони давно уж замшелых Богов и героев. Спаситель отчизны Был встречен восторгом и кликами смелых. То был виртуоз Франц Лист на коне, Сновидец и враль, соперник гадалки, Любимец мещан, фигляр и кривляка, На роли героев актеришка жалкий. И, как амазонка, рядом с ним Супруга долгоносая мчалась: Горели экстазом прекрасные очи, Перо на шляпе задорно качалось. Молва гласит -- в час битвы жена Напрасно боролась со страхом супруга: Поджилки при залпах тряслись у него, Кишечник сдавал, приходилось туго. Она говорила: "Ты заяц иль муж, Здесь места нет оглядке трусливой -- Здесь бой, где ждет нас победа иль гибель, Игра, где корону получит счастливый. Подумай о горе отчизны своей, О бедах, нависших над нами. Во Франкфурте ждет нас корона, и Ротшильд, Как всех монархов, снабдит нас деньгами. Как в мантии пышной ты будешь хорош! Я слышу "виват!", что гремит, нарастая; Я вижу: цветы нам бросает под ноги Восторженных девушек белая стая". Но тщетны призывы -- и лучший из нас Со злой антипатией сладит не скоро. Как морщился Гете от вони табачной, Так вянет наш рыцарь, нюхая порох. Грохочут залпы. Герой побледнел. Нелепые фразы он тихо бормочет, Он бредит бессвязно... А рядом супруга У длинного носи держит платочек. Да, так говорят. А правда иль нет -- Кто знает? Все мы -- люди, не боги. И даже сам великий Гораций Едва унес из битвы ноги. Вот жребий прекрасного: сходит на нет Певец наравне со всякою рванью. Стихи на свалке, а сами поэты В конце концов становятся дрянью. 1649-1793-???? Невежливей, чем британцы, едва ли Цареубийцы на свете бывали. Король их Карл, заточен в Уайтхолл, Бессонную ночь перед казнью провел: Под самым окном веселился народ И с грохотом строили эшафот. Французы немногим учтивее были: В простом фиакре Луи Капета Они на плаху препроводили, Хотя, по правилам этикета, Даже и при такой развязке Надо возить короля в коляске. Еще было хуже Марии-Антуанетте, Бедняжке совсем отказали в карете: Ее в двуколке на эшафот Повез не придворный, а санкюлот. Дочь Габсбурга рассердилась немало И толстую губку надменно поджала. Французам и бриттам сердечность чужда, Сердечен лишь немец, во всем и всегда. Он будет готов со слезами во взоре Блюсти сердечность и в самом терроре. А оскорбить монарха честь Его не вынудит и месть. Карета с гербом, с королевской короной, Шестеркою кони под черной попоной, Весь в трауре кучер, и, плача притом, Взмахнет он траурно-черным кнутом,-- Так будет король наш на плаху доставлен И всепокорнейше обезглавлен. x x x В Германии, в дорогой отчизне, Все любят вишню, древо жизни, Все тянутся к ее плоду, Но пугало стоит в саду. Каждый из нас, точно птица, Чертовой рожи боится. Но вишня каждое лето цветет, И каждый песнь отреченья поет. Хоть вишня сверху и красна, Но в косточке смерть затаила она. Лишь в небе создал вишни Без косточек всевышний. Бог-сын, бог-отец, бог -- дух святой, Душой прилепились мы к троице И, к ним уйти с земли спеша, Грустит немецкая душа. Лишь на небе вовеки Блаженны человеки, А на земле все грех да беда,-- И кислые вишни, и горе всегда. ПО СЮ И ПО ТУ СТОРОНУ РЕЙНА Пыл страстей и такта узы, Пламя роз в петлицах блузы, Сладость ласки, лжи гипноз, Благородство грешных поз, Вихрь и жар любовных грез -- В том искусны вы, французы! А германский дух померк, В злобу рок его поверг, Из глубин сознанья бьет он, Злой наш дух! И все растет он, Ядом весь ;почти зальет он Твой бочонок, Гейдельберг:! ЮДОЛЬ СТРАДАНИЙ Гуляет ветер на чердаке, В постель задувает сквозь дыры. Там две души-горемыки лежат, Так бледны, так слабы и сиры. и шепчет душа-горемыка другой: "Обвей меня крепче рукою, Прижмись губами к моим губам, И я согреюсь тобою", Другая душа-горемыка в ответ: "Твой взор -- защита от боли, От голода, холода, нищеты, От этой проклятой юдоли". И плакали, и целовались они В своей безысходной печали, Смеялись и даже запели потом, И наконец замолчали. А днем на чердак пришел комиссар С ученым лекарем вкупе, И тот усмотрел, что смерть налицо И в том и в этом трупе. И он разъяснил: "При желудке пустом Их, верно, стужа убила. Возможно, что смерть их уже стерегла И только 'быстрей-шстушша". И веско добавил: "В такой мороз Отапливать надо жилище, А спать на пуховиках,-- но суть, Конечно, в здоровой пище". ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ МАССЫ "Блины, которые я отпускал до сих пор за три серебряных гроша, отпускаю отныне за два серебряных гроша. Все зависит от массы". Засел в мою память прочней монументов Один анонс -- для интеллигентов Борусской столицы когда-тал он В "Интеллигенцблатт" был помещен. Берлин! Столица борусехой страны! Цветешь, ты свежестью весны, Как пышных лип твоих аллеи.... Все так же ли ветер их бьет, не жалея? А как твой Тиргартен? Найдется? ль в нем тварь, Что хлещет пиво, как и встарь, С женой в павильоне, под ту же погудку: Мораль -- душе, а борщ -- желудку? Берлин! Ты каким предаешься шотехам? Какого разиню приветствуешь смехом? При мне еще Нанте; не снился берлинцам. В ту пору только чушь мололи Высоцкий с пресловутым: кронпринцем, Что ныне ерзает на престоле. Теперь в короле: не признать, балагура -- Голова под короной повисла понуро. Сего венценосца сужу я нестрого, Ведь мы друг на друга походим немного. Оа очень любезен, талантлив, притом,-- Я тоже был бы плохим королем. Как я, не питает он нежных чувств К музыке -- чудовищу искусств; Поэтому протежирует он Мейербера -- музыке в урон. Король с него денег не брал,-- о нет! -- Как об этом гнусно судачит свет. Ложь! С беренмейеровских денег Король не разбогател ни на пфенниг! И Беренмейер с неких пор Королевской оперы дирижер, Но за это ему -- награда одна: И титулы и ордена -- Лишь "en monnaie de signe"1. Так вот: За roi de Prusse2 проливает он пот. Как только начну Берлин вспоминать, Университет я вижу опять. Под окнами красные скачут гусары, Там музыки грохот и звуки фанфары, Громко несутся солдатские "зори" К студиозам под своды аудиторий. А профессора там все в том же духе -- Весьма иль менее длинноухи? Все так же ль изящно, с тем же эффектом Слащаво поет дифирамбы пандектам Наш Савиньи иль сей певец, Быть может, помер под конец? Я, право, не знаю... Скажите по чести, Я не расплачусь при этой вести... И Лотте умер. Смертен всякий, Как человек, так и собаки, А псам таким и подыхать, Что рады здравый смысл сбрехать И считают для вольного немца почетом -- Задыхаться под римским гнетом... А Массман плосконосый, тот все у дел? Иль Массмана смертных постиг удел? Не говорите об этом, я буду убит, И, если подох он, я плакать стану,-- О! Пусть еще долго он небо коптит, Нося на коротеньких ножках свой грузик. Уродливый карлик, смешной карапузик С отвислым брюхом. Сей пигмей Был мне на свете всех милей! Я помню его. Он так был мал, Но, как бездонная бочка, лакал Со студентами пиво, -- те, пьянствуя часто, Под конец излупили беднягу-гимнаста. То-то было побоище! Юноши браво Доказали упорством рук, ------------------ 1 Расплата шуточками (фр.). 2 Работая бесплатно, дословно: (за) короля Пруссии (фр.) Что Туснельды и Германа внук -- Достойный поборник кулачного права. Молодые германцы не знали поблажки, Молотили руками... То в зад, то в ляжки Пинали ногами все боле и боле, А он, негодяй, хоть бы пикнул от боли. "Я удивлен! -- вскричал я с жаром. -- Как стойко ты сносишь удар за ударом, Да ты ведь герой! Ты Брутовой расы!" И Массман молвил: "Все зависит от массы!" Да, a propos 1, а этим летом Вы репой тельтовской довольны? Хорош ли огурчик малосольный В столице вашей? А вашим поэтам Живется все так же, без резких волнений, И все среди них не рождается гений? Хотя -- к чему гений? Ведь у нас расцветало Моральных и скромных талантов немало. У морального люда есть тоже прикрасы. Двенадцать -- уж дюжина! Все зависит от массы. А вашей лейб-гвардии лейтенанты По-прежнему те же наглые франты? Все так же затянуты в рюмочку тальи? Все так же болтливы эти канальи? Но берегитесь, -- беда грозит, -- Еще не лопнуло, но трещит! Ведь Бранденбургские ворота у вас Грандиозностью славятся и сейчас. И в эти ворота, дождетесь вы чести, Всех вас вышвырнут с прусским величеством вместе. Все зависит от массы! ДОБРЫЙ СОВЕТ Всегда их подлинную кличку Давай, мой друг, героям басен. Сробеешь -- результат ужасен! -------------------- 1 Кстати (фр.). ДОБРЫЙ СОВЕТ Всегда их подлинную кличку Давай, мой друг, героям басен. Сробеешь -- результат ужасен! С твоим ослом пойдет на смычку Десяток серых дурней, воя: "Мои ведь уши у героя! А этот визг и рев с надсадой Моею отдает руладой: Осел я! Хоть не назван я, Меня узнают все друзья, Вся родина Германия: Осел тот я! И-а! И-а!" Ты одного щадил болвана, Тебе ж грозит десяток рьяно! КОРОЛЬ ДЛИННОУХИЙ I Само собой, в короли прошел Большинство голосов получивший осе И учинился осел королем. Но вот вам хроника о нем: Король-осел, корону надев, Вообразил о себе, что он лев; Он в львиную шкуру облекся до пят И стал рычать, как львы рычат. Он лошадьми себя окружает, И это старых ослов раздражает. Бульдоги и волки -- войско его, Ослы заворчали и пуще того. Быка он приблизил, канцлером сделав, И тут ослы дошли до пределов. Грозятся восстанием в тот же день! Король корону надел набекрень И быстро укутался, раз-два, В шкуру отчаянного льва. Потом объявляет особым приказом Ослам недовольным явиться разом, И держит следующее слово: "Ослы высокие! Здорово! Ослом вы считаете меня, Как будто осел и я, и я! Я -- лев; при дворе известно об этоv И всем статс-дамам, и всем субреттам. И обо мне мой статс-пиит Создал стихи и в них говорит: "Как у верблюда горб природный, Так у тебя дух льва благородный -- У этого сердца, этого духа Вы не найдете длинного уха". Так он поет в строфе отборной, Которую знает каждый придворный. Любим я: самые гордые павы Щекочут затылок мой величавый. Поощряю искусства: все говорят, Что я и Август и Меценат. Придворный театр имею давно я; Мой кот исполняет там роли героя. Мимистка Мими, наш ангел чистый, И двадцать мопсов -- это артисты. В академии живописи,