шибалы... Мария! Я люблю, А ты не знала, Как я люблю... Я в бесконечном имени твоем Целую каждый звук и пью отдельно, Измятою простынкою постельной У ног твоих обласкан и смирен, И Божьей волей ночь все длю и длю - В бесплотном теле плоти места мало... Мария! Я люблю, А ты не знала, Как я люблю... МАРИЯ Такая нежность, будто вниз лицом Я в ландыши упала или мяту, И так тепло, счастливо и невнятно В его руках, заплетенных венцом... Не за грехи - за стынь и маяту Копеечных постылых ежедневий Рожденные не в радости, но в гневе, Зачатые, как кошки, на свету, Мы падаем друг в друга... И без снов Кружится ночь над солнечным сплетеньем, - И легкий сплав един и совершенен Без слов. БОГ Бог родился - упругий, золотой, Дав мне Отца единственное званье, И крошечной властительной пятой Уже попрал мое существованье, И молоко из лопнувших сосков К нему спешит... Мария! Дай скорее, - Пусть не кричит... Ну, хочешь, я побреюсь, сменю на джинсы тогу - и готов Рысить за молоком за два квартала, Стирать пеленки, день и ночь не спать... Затих... уснул... Усни и ты... устала... Мария... Мать. МАРИЯ Стерты губы. В глазах убежавшая ночь Задержалась, к вискам проведя полукружья... За стеною архангелы пробуют ружья... Безмятежны в кроватках сынишки и дочь... И любимые руки - знакомый озноб, И вода пересохшим губам, как причастье, И влажнеют ладони от вечного счастья, Опускаясь крылами на Божеский лоб... Что архангелы - пусть гомонят за стеной: - Бог лишился ума! Бог рожает мышей! Я Иисусами всех назову малышей, Он Мариями девочек - всех до одной! Пусть готовят распятье - великий искус - В сумасшедших домах и теперь не новей! Эй, архангелы, гляньте, который Иисус Из моих сыновей? Не ищите, - колышется тень от сетей, Назначайте Христа из ближайшей родни - Мы уходим. Любимый, закутай детей. Мы идем не одни. БОГ И МАРИЯ Мы знали брань, площадное гнилье, Но Смерть уже не давит страшным грузом - Мы вечные - в Мариях и Иисусах, В любви и бесконечности ее! ПАУЗА В МОЛЧАНЬИ x x x Пальцы не просят колец, уши не просят серег... Зодиакальный Стрелец над головами залег... ... Если бы веком назад, - было бы время балов, и расцветали б глаза в мраморе женских голов, и кружевной котильон плыл бы, качаясь слегка, милями, верстами, лье, пылью до потолка... ... Век мой! Смола и свинец! Третьего Рима позор, третьего Рейха конец, ветер, ноябрьский сор... ... Век мой - горбун и главарь, бреющий души и лбы, я дочитала букварь к водоразделу судьбы!.. Я добрела, наконец, к тайне, и тайна проста - пальцы не просят колец, тело не просит креста... x x x Еще не знаю - по какому списку, по тайной канцелярии какой мне проходить, но чувствую, как низко судьба огонь проносит над рукой... Паленым пахнет волосом, но кожа пока еще ознобно - холодна... О, Господи! Как призрачно похожи на этой части суши времена! Как будто утомясь от вечных бдений, не дожидаясь Страшного Суда, Бог создал заповедные владенья и перестал заглядывать туда... x x x Мелкотравчаты все измышленья - в них ни грамма от боли всерьез, - от томленья до тихого тленья цепь заученных формул и поз... Да простится нам это актерство, может, спишется на времена, - слишком долго с завидным упорством под горшок нас равняла страна, та страна, коей более нету, что почила не в Бозе, но в зле, та шестая - закрытая свету - часть блаженных, снующих в золе, та последняя в мире задача из раздела судеб и примет... Почему же сегодня я плачу, подсмотрев у соседа ответ?.. x x x Нынче модно висеть на кресте, но не до смерти и, чтоб недаром... Ты не пробуй - пусть пробуют те, у кого есть привычка к базару... В королевстве неверных зеркал переплет притворится оконный тем крестом, что так жадно искал, и лубок притворится иконой, и под смех одиноких зевак, под веселые оклики снизу, как весенний предпраздничный флаг, будешь ты трепетать над карнизом... ... Постарайся. Не пробуй. Стерпи. Это душу насилуют черти! Добреди. Доскрипи. Дохрипи до короткого: "Умер от Смерти", и когда зацветет на кусте синий терн после долгого снега, может, скажут: "Он был на кресте, потому что не мыслил побега..." ВЫХОД ... и боль отпустила и стала терпимой... Сегодня - я тонкого волоса легче, лишь теплые токи тревожат мне плечи... Взлетаю!.. Прощайте!.. Я мимо!.. Я - мимо... Беспечных, усталых, безумных - я мимо, я мимо домов, где идет пантомима, я мимо рисованных рощ и оврагов, я мимо владений и мимо бараков - туманом, дыханьем, дымком сигаретным взлетаю туда, где ни зла, ни запретов!.. Туда, где порвутся последние нити... Но вы - дорогие - живите! Живите!.. ПЕРЕДЕЛКИНО Из дачной электрички выйти в дождь, брести остатком леса и погостом в чужую дачу, в ночь, в чужие гости... А дождь причем? Да так уж вышло - дождь... В чужом камине высушить дрова и ждать кукушку будто откровенья, и не дождаться. Вытряхнуть колени и не заплакать, ибо здесь - Москва, почти Москва, слезам почти не веря, в почтенные сбежалась имена... В игрушечном лесу не встретить зверя и в местном магазинчике - вина, но есть зубные щетки и урюк, и продавщица смотрит как ГеБешник, а ты не падший ангел - просто грешник, хоть тщишься быть не просто... Старый трюк - иллюзия значимости грешка, раздутость щек, нестойкость акварели... Идем, подруга, нас уже погрели бенгальскими огнями из мешка, и фокусник устал... и новый вождь по телеку бубнит о бурном росте... А истинно живые - на погосте... Им худо в дождь. Да так уж вышло - дождь... x x x Горчичным привкусом во рту родился стих и выжал слезы из глаз, которые давно себя не числили в плаксивых, и застыдились, и улыбкой смахнули стыд, и между тем, под сердцем тренькнул бубенец, сто лет молчавший... Ну, дела! Выходит, что не все пропало? Я плачу и смеюсь стыдливо из-за стихов?.. Но, Боже мой! Я записать их не успела! Остался лишь горчичный привкус, а он рождает глупый ряд совсем иных ассоциаций: шашлык, котлета, мититей, алаверды, "Киндзмараули"... И остается лишь вздохнуть о том, что все необратимо x x x Совсем не пишется с утра... Слова - в дневные траты, в изгиб руки, в изгиб двора уходят невозвратно. И вся ночная нагота, естественность ночная - в бессилье стиснутого рта, в звонки и визг трамвая... И иссыхает край пера мучительно и зримо... Совсем не пишется с утра, и ждать - невыносимо... x x x Давай покурим или посвистим, заполним как-то паузу... Хотела... хотела бы сказать - меж поцелуев!.. Но это будет первая неправда, а мы с тобою, в общем, не вруны... Давай заполним паузу в молчаньи, попробуем хотя бы на секунду соприкоснуться голосом, а вдруг мир обретет - и мы разбогатеем - какой-то небывалый инструмент, не струнный, не ударный и не медный, созвучный только Божьему старанью увидеть в нас хоть капельку добра... ... Пора, мой друг, я чувствую - пора!.. Подай же мне хоть слово, спутник бедный!.. x x x Я твой колоколец - бубенец, отзовусь на каждое касанье, разгоняя утренний свинец, золотыми звякну волосами, пропою короткое: "Пора!", не влагая горестного смысла, в то, что мы дожили до утра и совсем изжили наши числа... Пять минут судьбы - к лицу лицом, пяти минут судьбы - но телом к телу!.. Золотым залетным бубенцом по твоей душе я пролетела, но - кто знает? - может, над крыльцом в доме, где и так всего в избытке, я когда-то стану бубенцом - певчим наваждением на нитке... x x x Мне не вспомнить лица твоего: только сомкнутый угол ресниц, пять морщинок, как будто иглой проведенных к виску, только горько - счастливый излом, разделивший страдание лба и мятежную радость глазниц, а еще... а еще - ничего, потому что глазам не дано горькой памятью в трещинках губ среди множества лиц отыскать лишь одно - с расстояния вдоха... x x x Все обошлось. Утешься. Я жива. Опять побег был плохо подготовлен. Я зацепилась платьем за слова, и краткий бунт был тихо обескровлен. Все обошлось. Будильник вновь взведен, и можно отходить от перепалки... ... "Мой колосок! Осталось девять ден..." - Аксинья сушит слезы в полушалке... Счастливая - ей целых девять дней гореть огнем - то страхами, то страстью... Что может быть прекрасней и странней, и непереводимей слова "счастье"?.. ... Все обошлось. Я - здесь, Но сон сбежал... Квадрат окна давно молочно - светел... Мой сонный страж меня не удержал - я утекла в слова. Он не заметил. РОГНЕДА, ДОЧЬ РОГВОЛОДА ... и нарек ее князь Гориславой во многие скорби, и велел позабыть, что отец нарекал по-иному... Горислава... Горюха... как жизнь тебя скорбная горбит - муж ли, князь ли, насильник - все омут... ... не крестом осенясь, меч вложила в сыновью ручонку: "Как отец убивать меня станет - все помни и ведай!.. Не Горюхой умру - отойду непоклонной Рогнедой! А присудится жить - быть мне Богом иным нареченной..." ... и судилась ей жить... ЛЖЕДМИТРИЙ Нет, не видела мать своего малыша мертвым, - как явились сказать - только охнула и оземь... Сорок дней и ночей под тяжелой дохой мерзла да стучала зубами, да выла... Да выть - поздно... Что осталось от глаз, если ночью и днем мокли? Чтобы в крик не кричать, губы жала тугой гузкой, а застряло в мозгу: "Обманули!.. Не он!.. Мог ли?.. Не его, не его положили во гроб узкий!.." А когда подвели молодца через срок долгий, где и силы взяла? - растолкав шептунов в свите, затряслась на плече: "Не возьмете, зверье!.. Волки!.. Нету глаз у меня, да на ощупь скажу - Митя!.." x x x Не вольная птица - жена - не девица, мне мужнее имя марать не годится... Спи, мой богоданный! Пускай не приснится тебе золотая воровка - куница... Я шапочку кунью на брови надвину - спи, мой богоданный! Спи, мой чужевинный! Сапожки сниму и босой до порога легонько пройду, половицей не дрогнув... А утром меня призовешь ты к ответу: - Что ножки, как лед? Может, бегала где-то?.. Скажу, не моргнув, только губы кусая: - Напиться вставала... бежала босая... x x x Взращено византийством и гречеством, бито темником, бито огнем, называется гордо - Отечество! Не пройти, не объехать конем. Челобитчество ли?.. Человечество?.. Снег и ветер - не райское пение. Называется кратко - Отечество, а назвать бы - Тоска и Терпение, а назвать бы - в привычке витийствовать - бедным полем, где Богом обронены, скудным местом, где не византийствуя, родились - отмотали - схоронены. x x x Ах, что за потолки! Белить бы да белить! И люстра на крюке висит сиротски косо... Какому бы врагу ехидно подарить похмельную любовь великоросса?.. Он, глухо отсопев, ухмылку сжав в горсти, щетину поскребет, ремнем задавит брюхо: "Сударыня, прости!" - сударыня простит. И чарку поднесет, и корку даст - занюхать... КАИР Хоть не знаю, где сменится праздник постом - в этой области глухо и мглисто, - но себя осеняю широким крестом на глазах у фундаменталиста. Хулиганка с отсутствием чувства беды, голоногая стерва, холера! Так во все времена - с пустяка, с ерунды - начинаются войны за веру. ВОСЕМЬ ЗАПОВЕДЕЙ Закрыть Америку. Остаться тет-а-тет с забавной географией по Швейку. Не вешать маскарадных эполет на слабое изделье местной швейки. Не доводить до драки каждый спор, где в равенстве "менты" - "минтай" - "ментальный". Не ковырять болячки до тех пор, пока врачи не выдохнут: "Летальный!.." Дать выбродиться глупому вину. Решить, что неизбежен этот климат. И бросить перекладывать вину на тех, что все равно ее не имут. x x x Что упало - пропало. Мы равных кровей, в этой скачке летим голова к голове, под трибун "у-лю-лю" - ты пылишь, я пылю. Обойдешь - ненавижу. Догонишь - люблю. Хлещет паром из пор - он горяч и упруг! Мы не видим в упор отстающих на круг. Мы не помним, как выглядят лица в анфас: профиль к профилю - страшный от скошенных глаз. Голова к голове жизнь копытим к нулю. Обойдешь - ненавижу. Догонишь - люблю. Но становятся уже и уже круги... Ты не смеешь отстать! Ну, беги же! Беги... x x x Ищу свое лицо - Сегодня во вчерашнем... Дружила с подлецом - сегодня стало страшно, сегодня ноет зуб, как совести бы надо, - стираю краску с губ, а там опять помада... Как будто тонкий лед подошвой прогибаю... Как будто кто-то врет, а я ему киваю... Ищу, ищу, ищу песчинки в мути споров, себя себе прощу, когда найду опору - хоть в Бога, хоть в зарю грядущего поверя, хоть в то, что говорю, но только в полной мере. x x x Лопухи вдоль обочины, Воздух вязок и тих. Бездорожная вотчина Из обочин одних. Отче наш! Обносились мы, Сбили в кровь башмаки, А пути не осилили До молочной реки. Ладим жидкое хлебово, Льем кондер в котелки, Чтоб дорогу не плевую Помянуть по-людски. Ну и пусть, что не пожили, Сами выбрав суму, - Нам бы Царствие Божие, Нет - так все ни к чему! x x x Мое поколение, рожденное и созревшее от потепления, до потепления, упавшее не орлами, а решками, и невостребованное временем, закрывшее брешь между шестидесятыми и восьмидесятыми, рассыпанное на инертные атомы, молчаливое - хоть режь, не ломаное, но мятое, несъедобное, но склонное к самосъедению, самокопанию, самоубийству, мое поколение, бегущее от идолищ и мекк, мое поколение, замыкающее двадцатый век, сегодня пробует голос - хриплый и мятый, как слежавшееся белье, запоздалый от долгого неупотребления... МОЕ поколение, только МОЕ, да станешь ты гумусом ВОСКРЕСЕНИЯ! x x x Мне снятся реки, горы, перевалы, Оленьи нарты, рыжие верблюды, Саванна и таежные завалы, Пещеры, сталактиты, камни, руды... И никогда не снится тот автобус, Которым столько лет дорогу мерю, - Второй раз опоясываю глобус, Не открывая никаких америк. Но, может быть, однажды южный ветер Тряхнет автобус, и случится чудо - Кондуктор скажет: "Дальше не поедем! Конечная - отсюда на верблюдах..." x x x Из себя тянем соки - нам земля не опора, измолчались до срока, искричались до спора, исцарапано горло стружкой слов однополых - нищих вывели в город и оставили - голых... Бесполезны над плотью издевательства воли - выше боли бесплодья не придумано боли... Можно, корча "презренье", отыграться на пепле, но не надо прозренья, если люди не слепли. x x x День ослеп от сплошного дождя... Дождь свивается в нити и полосы... Маяки непрерывно гудят, и суда ищут берег по голосу. Мокнут шлюпки на серой воде, по-щенячьи уткнувшись в причалы, и не видно в соленом дожде ни конца, ни начала, - будто все на одном корабле, как один - постояльцы... Только тянется небо к земле миллионами пальцев. Только море на тысячу луж глубже. Только суша на тысячу суш уже. И не верится, будто есть брег знойный - вечный дождь омывает ковчег Ноев... ЛАБРАДОР Странное слово застряло на уровне бреда - в диком ряду между ламой и бряцаньем шпор... Память ночная, ведунья, спаси и поведай, кто же такой ЛАБРАДОР? Глупо вести диалоги на уровне спора в кухне на восемь конфорок с ошметками свар: тут мне подскажут, что звался жилец ЛАБРАДОРОМ, тот, что налево... А впрочем, он был ГИБРАЛТАР. Книжная полка пылится ехидным укором: пять детективов - допрыгалась, вот и терпи! Черт побери, я свихнусь до утра с ЛАБРАДОРОМ, мерзкое слово кофейною гущей запив. Ночь, запах бриза, задувшего йодно и остро. Лама и шпора - нелепая утром дуга. Где-то в холодном течении плавает остров, длинным названьем швартуясь к моим берегам... x x x Не мелкой Балтики дитя - селедочной и янтарной, не дочь дождя, кропящего дюны, юная, как рассвет над Тавридой, с волосами и кожей цвета сарматской меди ты вступаешь в волну, как вступают в законный брак с человеком знакомым с детства... Ибо имя твое - морское, и глаза - две зеленых мели, и тебе на посылках служит верой - правдой ручной дельфин... И когда черной летней ночью опрокинется бездна в бездну, среди множества звезд небесных ты одна выбираешь путь - Морская Звезда. x x x По осени, по стоптанной кайме опавших листьев, чутко замирая, еще один уходит день к зиме, и я его без споров отпускаю. Октябрь долги берет без дураков, а я смеюсь сквозь бабью паутину: дождусь весны, наделаю долгов и, задолжав, до осени не сгину... x x x Не побелел до снега лебеденок, а землю первой солью занесло... Не вовремя родившийся ребенок не вовремя поднялся на крыло. Теперь не улететь... Утюжит воду, (еще не зная вкуса бед и зим!) непобелевший юный первогодок - плывет, ныряет, кружит, а за ним, не растеряв достоинства и лоска, среди буксиров, тросов и буев два лебедя плывут, как миноносцы, обороняя позднюю любовь. x x x Пушкин нынче жених, Мчатся кони вразлет, Топот взвился и стих У Никитских ворот. Два венчальных кольца, Счастьем сведенный рот - Как начало конца Или наоборот - Как начало начал, Зыбкой жизни оплот, Как последний причал - Или наоборот... Эй, пророк, погоди, Не до мудрых речей! На семь лет впереди Гефсиманских ночей И любови, и зла, И тщеты, и щедрот!.. И... была не была! Или наоборот! НАТЮРМОРТ Три апельсина, два грейпфрута, в седой вуали виноград, гранат, хранящий краски утра, инжир - его полночный брат... Хрусталь манит прохладой сока, на белом - вишни яркий след, и сквозь невидимые окна струится мягкий летний свет... И два столетья зазывая, на этот пир - издалека - такая нежная, живая, чуть зримо светится рука... x x x Я хочу отогреться у Ваших неярких огней от заезженных дружб с их болезненным кратким стаккато... Мне не надо пожарищ, - мы будем честней и грустней: что крылами махать, если сердце - увы - не крылато? Как карманный фонарик не станет судам маяком, так не станут в обиду нам прошлых друзей пересуды... И поймем, и простим, и не будем жалеть ни о ком, - в очень жарких домах очень часто гуляют простуды... Сквозь вчерашний озноб я теснее прижмусь к вам плечом, - Вы сегодня со мной - не пожарище, но камелек... Остальное - не трогать. Все это сейчас - ни при чем. Я хочу отогреться - пожертвуйте мне уголек... x x x Моя душа стыдится оболочки, так юный лист стыдится грубой почки, а я на перепутье между ними, я - имя... Несобственная личная одежда, букварик для растущего невежды, согласных три и гласных три меж ними - все имя... Эфир и смрад желудочного сока, смешное, возомненное высоким, соитие стихий, а между ними - лишь имя... x x x Мы встречаемся нечасто - от печали до печали. Ходим в гости на молчанье, как жрецы молчальной касты. Лбом - в плечо, в живые токи бессловесного участья... Боже мой! Продли нам сроки! Боже мой! Не дай нам счастья!.. x x x Оттого, что нам вместе нельзя, как немыслимо врозь, Оттого, что Вселенная терпит беспутство комет, Оттого неизбежно на ось натыкается ось, Высекая по искре сверхновый сверхискренний свет... Оттого, что ни Богу, ни черту не ставим свечи, Оттого что, пустот не приемля, сжигаем лимит, Певчим горлом оттаяв, - без видимых миру причин, Во весь голос кричим, разлетаясь по кольцам орбит! x x x Как мы боялись резких перемен, отравленные призраком лишений! И тихо уходила кровь из вен - "Боящийся в любви несовершенен"... Нельзя на эти доски пальцы класть! Тут только позвонок - высокий шейный!.. И если падать, то, конечно, пасть - "Боящийся в любви несовершенен"... x x x Забудь о христианском прощеньи и в вечные друзья не зови - короткое, как бунт очищенье, замешено на дикой крови!.. Светлы власы - да темная кожа! Плету косу - выходит аркан! Как будто синеокий Сварожич взял женку от костра мусульман, а может, половчанку лихую добычей приторочил к луке, и кровь ее - степную, глухую - не вытравить в звенящем виске... ... Не пощажу тебя, осторожник, подкован конь, ярится камча! Проложен молодой подорожник у левого больного плеча! Пусть свистнет хлыст, одежды марая, - навек рубцом протянется след! Запомни: это я выбираю тот край Вселенной, где тебя нет! СЫНУ Хочешь, я все придумаю: беседку в лиловых сумерках, сосну в золотых фонариках и дом из воздушных шариков?.. Придумаю, хочешь, зиму? Летит она мимо, мимо - вдоль улиц пустынно - тихих в хрустальной неразберихе... На крышу взберусь по лестнице и солнце поймаю зеркальцем, свяжу золотые лучики - и желтый гамак получится. Гамак привяжу под радугой - хоть капельку, хоть ненадолго - но мы с тобой полетаем, а после - пускай растает... И пусть будет все неправильно, навывортно, неправедно, придумано - не украдено! Ведь сказка - начало праздника! В ней звезды звенят в бубенчики, и выдумкой все повенчаны... Спи, мальчик, на лоб твой дуну я, и сон до конца додумаю... x x x Мне хочется туда, где я не буду нищей, где тело распылив, не стоя ни гроша, без соли и воды, без копоти и пищи синичкино крыло опробует душа!.. Мне хочется туда, где только звездной пылью отмечен будет след, а более - ничем, где встретившись с иной душой, мы вспомним - были!.. Когда? То знает Бог и ведает зачем! x x x От нынешних сует, от пестряди знамен, от полусытых лет потянет вглубь времен. Их норов крут и прост, как формула воды: за разговеньем - пост и честные труды, на Масленицу - блин, на Троицу - венок, на тех, кто ладит клин, по крайности - клинок, на тех, кто слишком зряч, (велели верить - верь!) оплаченный палач, как, впрочем, и теперь. x x x Ни слов, ни шороха, ни птицы - песок, пригревший ковыли, ведет зыбучую границу на стыке моря и земли. И остывает след непрочный, ненужный, зябкий и босой, и день дрожит на веках ночи рассветной млечной полосой... x x x А дел осталось мало - только выжить зачем-то, что уму непостижимо... Отсрочить приговор, не смазать лыжи, писать, как пропись, крупно и с нажимом свой монолог, где мало трав и света, где спит любовь, и нет привычки драться... Но ненависти, к слову, тоже нету, а в том, что есть - кто станет разбираться?.. x x x Прости меня, невыплаканный стих, за то, что суховато и прохладно жила, росла... За то, что голос тих, за то, что неблизка перу баллада, прости за то, что зреешь ты внутри и в слово облекаешь кроветворство, за то, что кровяные пузыри так далеки изящному притворству, за то, что ты растешь из ничего, и я сама то верю, то не верю... Прости, как зоопарковому зверю прощают неприветливость его... ШУТОЧКА Не помню, как вино шипело, лишь помню, что вино шипело, и очень круглая луна была не синей и не белой, а бледно - розовой, она висело нагло над забором, - так пацаненок взрослый шабаш разглядывает под "хи-хи"... Вы посвящали мне стихи, я запивала их "Кагором", а мой желудок отвечал мне недвусмысленным укором! Мой милый! Я хочу ухи! Прозрачной, пламенной, обычной, питательной, непоэтичной!.. "Фи, леди! Ну, причем тут тело?" Но я хочу! Хочу ухи! Я так хочу ее, как Вас ни разу в жизни не хотела! x x x Эй, чучельник, зачем тебе опилки? Кому нужны павлиньи чучела? Я медяки из старенькой копилки потрачу на веселого щегла, и подержу в руках живую песню, и отпущу - зачем ей кабала?.. x x x Из вечера в вечер сзываю ушедших на вече и стол накрываю на вечных двенадцать персон... В тяжелых подсвечниках быстрые плавятся свечи, и тени по стенам дыханью дрожат в унисон... Я жду - постучат или просто возникнут из дыма, коснутся плеча и заспорят о чем-то своем... А ночь на исходе - все звезды осыпались мимо протянутых рук, и уже заалел окоем... И свечи уже превратились в потек сталактита, и ужин остыл, и пора ненадолго прилечь... Из вечера в вечер я жду появленья семита, и в ветре ловлю арамейскую вязкую речь, но Сын Человечий и иже с ним дом мой обходят, казня за дневное неверье, за жизнь без креста, А ведьмы дневные, как стрелку меня переводят на новые сутки, в которых я снова не та. x x x Нищие, больные, сумасшедшие, призраков роящихся родящие! Помолитесь тихо за ушедшего, поскорбите тихо за входящего!.. ГОД 1992 Не по Империи тоска - мне на земле довольно места, о том, как лихо бьют с носка от Шикотана и до Бреста, и непонятно, почему Господь из той же чаши поит... Но то, что ведомо ему, здесь сущих - мало беспокоит... x x x От гниющих болот и отравленных рек, от кислотной испарины, язв на кистях, до икоты, до рвоты напившийся век отползает на старческих хрупких костях... Он свое отгулял, отскрипел, оттянул, отбоярил, отмыкался, сник, отмаячил, но под тяжестью век и провалами скул он еще пограничных - невымерших - прячет... Неуклюжих мальков, голубую икру, генофонд, искореженный "гамма" и "бета"... Век в заботе о вечности: "Я не умру, если будут они, если выживет эта ненадежная завязь, посмертная связь - снегири, зимородки, верблюжья колючка..." Замерзает на пальцах осенняя грязь... Век еще озабочен - уже развалючен... С ним еще до конца расплатились вполне равнодушно, безжалостно, честно и зрело - ироничной усмешкой, пристрастьем к струне, каплей зелья, дурными болезнями тела. НАДЕЖДА Триптих 1. Тридцать три - это возраст, попробуй-ка возрази! Черномора бы в дядьки, все бы пошло толково... Но привычно копаясь в родимой до слез грязи, забываю о главном... Ношу на груди подкову, как носила прабабка обычный нательный крест (даже он изогнулся - не выдержал гектоПаскалей!) Степь да степь кругом, если не лес да лес, в нем всегда находится то, чего не искали... 2. Поисковая группа ищет Курган Надежд - каждый лезет копать, посему извелись лопаты... У забытого Вия в углах утомленных вежд накровавились слезы и капнули шестиствольным матом... 3. Здравствуй, время подкопов! Так странно, но я жива. И не то, чтоб парю - просто как-то вишу в пространстве... В октябре дозревает по старым садам айва и опять убеждает меня в повторяемости и постоянстве... ... Тридцать три - это возраст, как, впрочем и тридцать два... Рыбе - меч по конверсии выдали только латы... Тем немногим уверенным будто бы я жива, объявляю: возможно. Но молча. И без лопаты. x x x Как будто бы все разошлось по местам: припомнили Бога, почтили святых, разбили копилку, пока не пуста, ударили красную гидру поддых. Нашли мудрецов для принятия мер, отважно решили: "Даешь перелом!" и старых пиявистых подлых химер легко распугали двуглавым орлом... А все не легчает... ГОД АКТИВНОГО СОЛНЦА Триптих 1. Есть последнее средство: отречься, уйти, догореть где-то в средней России на средне тошнотном участке производственной жизни... Осталось дыханья на треть в измочаленных легких. Слова барабанят по каске - Это череп! - Да, ну! Это каска из лобной кости, теменная броня покрывает тяжелую темень западающих клавиш - любителю можно простить, но игра мастеров беспощадна. В заезженной теме есть аккорды тибетского свойства и снайперской лжи: там, где был родничок, ослабляются костные связи. Попаданье чревато истерикой: - Буду служить! Буду пить молоко и молиться бухгалтерской вязи!.. Буду пялиться в телек на вечный парламентский бой, сознавая свою непричастность, кричать, что причастна!.. При зашторенных окнах сумею остаться собой, только это уже никому неопасная частность. 2. Перспектива - на плоском листе обозначен объем. О, какие просторы! Какие безмерные дали! Есть последнее средство: податься к врачу на прием, пусть опишет объем индивида по плоской медали, или выпишет что-то из тех незатейливых средств, что еще завалялись в бездонных аптечных пустотах, пусть проверит на совесть, а хочет - на звук и на срез, и поставит диагноз вторичный, как запах блевоты... 3. Есть последнее средство: сжевать рецептурный листок и запить из-под крана вонючей светящейся жижей, на крыше "хрущебы" истошно орать в водосток, изумляя окрестных котов - полосатых и рыжих... И знакомый исход предвкушая в звончайшем свистке, слыша топот сапог обожателей "Слова и Дела", сделать шаг через край, осознав, что на этом витке Год Активного Солнца стремительно мчится к пределу. НОВОПОТОПНАЯ Даже во сне - не сплю... Хаос! Баюкай плоть! Мертвому кораблю сколь же болтаться? Хоть грудками, Арарат, где-нибудь покажись! Голубь полету рад, голубю в небе - жизнь краткая. Сколько сил в тельце его, Господь? Пара некрепких крыл, крови пипетка?.. Хоть шепотом дай понять, где, за какой волной будет земная пядь Ною под ногу... Ной - ноющая струна, пепел - послед огня... Где ты, моя страна - беженка от меня?.. x x x Год за два: недосып, перекуры, треск машинки, и лето - не в лето... У соседа - фазенда и куры. У меня - кофеек с сигаретой Год - другой, и получится книжка, встанут строки литые - без щелки. Сам собой подрастает сынишка, скоро сможет по маковке щелкать... Перед ним оправдаюсь, не мучась: "Это я для тебя написала!" ... У поэта суфлерская участь - между Вечною сценой и Малой... x x x А когда-нибудь это случится: остынет рука над усталым листом, на которым ни буквы, ни точки, и уйдут навсегда маятливые заморочки, и копеечный "преф" обратится в рублевого "дурака"... А когда-нибудь это случится: я стану собой, ужаснусь, как в холерном бараке, увидев двойницу!.. ... Мой рублевый "дурак", отстрелявшись, посмотрит в бойницу - воплощением скорби с прикушенной нижней губой... АЛЕКСАНДР БЛОК Твой образ сохраняется, как термин, как платье из парчи, но не по моде, как генофонд, как эллинские термы, как средство от возможного бесплодья, как светотень в отсутствии предмета - не долевая нить, не даль, не дольник, скорей, примета. Примета. Примечание. Пример. Острастка заподозренным в крамоле. Последний шанс. Поимка ветра в поле венком из вер... Изверившись, иззябнув, изменив не все, но всем - себе, всему содомству, я отыщу тебя, и не спросив, возобновлю знакомство. x x x Тонкорунные овцы укрыли луга, и не считано стадо бычачье... Не нужда дует в парус походный - нудьга - от пиров, бабских сплетен и плача. Лишь в проливах, смиряя теченье веслом, взрезав темень Эвксинского Понта, можно мельком подумать: "На кой понесло?.. За Руном? Или просто - для понта?.." И не поздно - недельку всего покорпев - воротится по норам, по сотам... Но уже у поэта сложился запев, и его подводит неохота... ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС Прошу сюда. Садитесь на диван. С одетыми, простите, не резона. Кто следующий?.. Это ваша зона?.. А вот моя. Мерси. Здесь нету ванн. Здесь кабинет - вы что, не усекли? Работа, так сказать. Подбор резерва. А муж причем?.. Ну, что мне ваши нервы?.. Показывайте, что вы принесли. Так... слабовато... уровень не тот... А ножки ничего и ротик смелый... Ах, ты коза!.. Ну, ладно - этот белый стишок возьму, а больше не пойдет. До скорого. ... Любимая, алло!.. Нет. Здесь работы часиков на восемь. Не жди. Ложись. Какие, к черту, гости?! Сейчас! Все брошу! Вышли помело! Работа говорю... Не будь же дурой!.. Меня ждут люди. Не хандри, мой свет!.. Рождается в слезах литература, и к ней приставлен повивальный дед. x x x Не стоит войны и труда плетенье словесного хлама... Опять на носу холода, опять отупенье от срама, и как не держись молодцом, придется тайком докумекать, что пахнет летальным концом не света - так века... Глазами бездомных котят следим, как под звуки Делиба задумчивым клином летят в ночи кистеперые Рыбы... Живем ожиданьем суда, себя посторонне жалея... Вот так. На носу холода. И век Водолея. ГИЗА Глядит верблюд брезгливо на своего погонщика - убогое двуногое, ни одного горба! Погонщик тоже кривится - ну, что за морда глупая? Как будто молью траченный горбатый мой урод! Но где-то там под веками такая нежность прячется, что ясно даже олуху: любовь - она и в Африке, и в Азии - любовь... x x x Ах, если б лошадь мне тогда, я б донеслась до переправы!.. Но от копыт отвыкли травы... Ах, если б лошадь мне тогда!.. Ах, если б выстрел за спиной, да окрик слева, посвист справа я б добралась до переправы!.. Ах, если б выстрел за спиной!.. Ах, если б песню кто сказал - хоть потихоньку, хоть без слуха, я б собралась с последним духом и доползла на голоса... Ах, если б быть в своем уме - но это мне не угрожает!.. Гуд бай! - всем тем, кто добежали. Привет! - всем тем, что не сумел... x x x Замшевый зайчик, косивший глазами на Запад, все позади - ты упрыгал на звук и на запах. Без тормозов - в обживанье заморских законов: зомби на зомби, а, в общем-то, зона на зону... Замшевый зайчик, прижухший в степях Аризоны, ради грядущих зайчат - по квартиркам казенным, в бледных речах не сумевший уйти от акцента, я на тебя не поставлю ни гривны, ни цента, ты у меня не займешь навсегда - до получки... God же с тобой! Там, и правда, сытней и получше... Бог же со мной! - несошедшей с привычного круга... Где ты, мой зайчик? Давнишняя, в общем, подруга. "Мне скучно, бес..." А. С. Пушкин x x x Когда-нибудь, сорвав звезду с небес, светившую беспечно и послушно, придет сознанье - скучно стало без, но ведь и с нею тоже было скучно. Срыванье звезд - пленительный процесс, как миг любви - стремительный и душный, когда б не знать, что скучно будет без, как, впрочем, и дотоле было скучно. ВАЦЛАВ НИЖИНСКИЙ Если дело "табак", то вирджинский, - нынче кейсом зовется сума. Объясните мне, Вацлав Нижинский, отчего вы сходили с ума? Отчего в ароматном Париже, где летели на "бис" антраша, становились чем дальше, тем ближе, и от тела бежала душа? Отчего эту Мекку и муку, этот бред, где не сыщешь концов, не сморгнули, и пулю - разлуку кротко приняли прямо в лицо? Объясните!.. А впрочем, не срочно... ... Тень Петрушки в сплетеньи тенет... Есть вирджинский табак - это точно. А Парижа с Вирджинией нет. x x x Если б я была солдатом, то, наверно, пехотинцем, потому что в этой жизни я, конечно, пешеход. Я хожу за тем и этим, на работу и с работы, в магазины и химчистку, и в субботу на пленэр. Если б я была артистом, то, наверно, акробатом, потому что в этой жизни так приходится скакать! Я скачу за тем и этим, на работу и с работы, в магазины и химчистку, и в субботу на пленэр. Там, на фоне разнотравья я рисую акробата, акробата в желтых блестках с серой скаткой на плече. У него в руках лопатка, он способен окопаться, где угодно за секунду, если знает, что дают. Я вернусь домой с пленэра, газ зажгу, поставлю чайник, и свое произведенье к стенке кнопкой прикреплю. Сын заметит: "Этот клоун на тебя похож, ей - Богу!" Ну, конечно, это клоун! Вот, что значит - детский взгляд! БАЛЛАДА О РЕН КЛОДЕ Гуляка, задира и мот, любовник отважный! Фамилия - Рен. Имя - Клод. Профессия - бражник. Насмешник, сжимающий рот и дамское сердце! Фамилия - Рен. Имя - Клод. Профессия - герцог. Сбивающий цепи с ворот, где пуля - привратник. Фамилия - Рен. Имя - Клод. Профессия - ратник. Надежный, как каменный свод, для жаждущей скрыться. Фамилия - Рен. Имя - Клод. Профессия - рыцарь. Фантазии сахарный плод - мой спутник счастливый! Фамилия - Рен. Имя - Клод. Профессия... слива! ДИАЛОГ Как вино дорогое тяну этот голос по капле, закрываю глаза и считаю на слух обертоны... Крыша едет, подруга? Твой милый - унылая цапля! И скрипит, как мембрана разбитого вдрызг телефона! Как апрельское солнце мне эта улыбка приятна, и глаза его цвета тумана над утренним морем... Не улыбка - оскал. Не глаза, а свинцовые пятна. Ты совсем одурела, как рабби, молящийся Торе! Я его позову... Позови, не покажется мало... Я его попрошу, чтобы просто он мне улыбнулся... Нет, я просто рехнусь! Видел дур, но таких - не бывало!.. Ты заткнешься, мерзавец?!! И внутренний голос заткнулся. ЛОРНЕТ Поэмка 1. Из имени нерусского судьба вытягивает нитки... ... Галльским утром кричит ле кок. Провинция Бордо готовится к подвязке винограда... Пейзанки хороши. И юный граф, желая сам участвовать в работах, наводит свой рассеянный лорнет на стройный ряд хорошеньких лодыжек. Девицы, не смущаясь, строят глазки, поддергивают юбочки... И граф, уже лорнет от глаз не отнимая, проходит по рядам... 2. Но через год!.. У графа - сын. Но лишь наполовину. Графин без ручки, полуграфский отпрыск! Не надо подносить его к лицу - граф видит все в лорне