никогда прежде не слышал я им подобных; с каждым мгновением неистовство нарастало, покуда, казалось, все вихри мира не пробудились под нашими ногами. Я выбился из сил, отошел и встал у колонны, наблюдая, как зарождаются и распадаются фигуры танца, подобные языкам мятущегося пламени; постепенно я погрузился в полузабытье, когда же очнулся, моему взору предстало зрелище кружащихся, медленно оседая в отяжелевшем от благовонного дыма воздухе, лепестков гигантской розы, - не мозаики, но сонма живых существ, обретающих облик по мере приближения к полу - облик невиданной красоты34. Коснувшись пола, они присоединялись к танцующим: сперва прозрачные, словно дым, с каждым шагом они приобретали все более четкую форму, и вот я уже мог различать лица богов35 - прекрасные греческие и величественные римские лики; имена иных я мог угадать: по жезлу в руке36, по птице, парящей над головой37. И вот уже смертная персть шла в танце рядом с бессмертной плотью; в смятенных взорах, устремленных навстречу невозмутимым бездонно-темным взглядам, горел огонь бесконечного желания, - так смотрит тот, кто, наконец, после неисчислимых скитаний, обрел утраченную любовь своей юности. Порой, на одно лишь мгновение, я видел одинокую призрачную фигуру, скользящую среди танцоров - лицо ее скрывала накидка, в руке был зажат призрачный факел38, - она проплывала, как сон во сне, как тень тени, и пониманием, рожденным из истока, что глубже, чем мысль, я знал: это - сам Эрос, как знал и то, что он скрывает свой лик, так как ни один мужчина и ни одна женщина от начала веков не познали, что же есть любовь, не заглянули ему в глаза, ибо Эрос - единственное из божеств, которое и бог, и дух, и в страстях, насылаемых им, никогда не проявлена его сущность, хоть и внятны смертному сердцу его нашептывания. Ибо, если человек любит благородной любовью, он познает любовь через жалость, не ведающую утоления, и доверие, не знающее слов, и сочувствие, не ведающее конца; если же любовь его - низка, то дано ему познать ее в неистовстве ревности, внезапности ненависти и неизбывности желания; но так ли, иначе - она является ему, скрытая под покровом, и никогда не познает человек любви в чистой ее наготе. И покуда так стоял я, погруженный в свои мысли, воззвал ко мне голос из среды танцоров, облаченных в багрянец: "В круг, в круг, нельзя уклоняться от танца; в круг! в круг! богам, чтобы стать плотью, нужна пища наших сердец," - и я не успел даже отозваться, как непостижимая волна страсти, казалось, то сама душа танца, что колышется в наших душах, накрыла меня и увлекла в центр хоровода. Я танцевал с бессмертной, величавой женщиной: волосы ее были убраны черными лилиями39, плавные жесты казались исполненными мудростью, которая глубже, чем межзвездная тьма, - мудростью и любовью, равной любви, что реяла над водами в начале времен; и мы танцевали и танцевали, и дым благовоний струился над нами, обволакивал нас, словно мы покоились в самой сердцевине мира40, и, казалось, прошли века, и бури пробудились и отбушевав, умерли в складках наших одеяний, в короне ее тяжелых волос. Внезапно я опомнился: веки женщины ни разу не дрогнули, лилии не обронили ни единого лепестка, не колыхнулись - и тут я с ужасом осознал, что танцую с кем-то, кто не человек, но - больше или меньше человека, - кто пьет мою душу, как вол пьет придорожную лужу; и я упал, и тьма накрыла меня. V. Очнулся я внезано, словно что-то меня толкнуло: я лежал на грубо раскрашенном полу, на спине, так что видел над собой низкий потолок с намалеванной в центре розой; стены помещения были покрыты наполовину законченными фресками. Колонны и курильницы исчезли; оказалось, что вокруг меня, разметавшись, спят два десятка людей в растрепанных одеяниях; их запрокинутые лица походили на маски, скрывающие за собой пустоту, - и все это освещал холодный свет зари, проникающий сквозь высокое узкое окно, которое я заметил только сейчас; за окном грохотало море. Неподалеку от меня спал Майкл Робартис, - рядом с ним, откатившись в сторону, валялась резная бронзовая чаша - судя по всему, в ней жгли благовония. Я присел - и вдруг понял, что к гулу моря примешивается иной шум - ропот недовольной толпы, раздраженные выкрики мужчин и женщин. Вскочив на ноги, я бросился к Майклу Робартису, принялся тормошить его, тщетно пытаясь привести в чувство. Тогда, обхватив тело под мышки, я попытался его приподнять - но Майкл лишь слабо вздохнул во сне и откинулся назад; а голоса звучали все громче и обозленней; потом донеслись тяжелые удары - толпа пыталась высадить дверь, что смотрела на дамбу. Внезапно послышался хруст дерева - я понял, что дверь начала уступать, и бросился прочь из залы. Передо мной был узкий коридор - я нырнул в него - некрашенные половицы грохотали под ногами - наконец я увидел дверь, ведущую на кухню; за дверью никого не оказалось - я проскользнул в дверной проем - и тут до меня донеслись два сокрушительных удара; топот шагов и крики заполонили дом - я понял, что дверь, выходившая на дамбу, поддалась. Я рванулся из кухни на улицу, пересек внутренний дворик, пронесся по ступенькам, ведущим к морю, и оказался на берегу, с внешней стороны дамбы. Я бежал по кромке прибоя, а в уши мне бился яростный крик. Там, где я спустился к морю, насыпь лишь недавно облицевали гранитом, и он еще не успел порасти водорослями, но когда я решился выбраться на дорогу, оказалось, что передо мной - старая часть дамбы, скользкая от зеленоватой слизи, и мне стоило большого труда вскарабкаться по ней наверх. Стоя наверху, я оглянулся на Храм Алхимической Розы, - крики рыбаков и их женщин все еще были слышны, но стали значительно глуше - оказалось, вся толпа ввалилась в дом; но тут на пороге показалась кучка народа. Выйдя на воздух, люди принялись собирать камни, подтаскивая их из груды, сваленной возле дома, - очевидно, заготовленной на случай, если шторм подмоет дамбу: будет чем укрепить гранитные плиты. Я стоял, наблюдая за толпой, и вдруг старик - полагаю, тот самый сторож, мимо которого мы проходили, - махнул рукой в моем направлении и что-то выкрикнул; все лица разом обратились ко мне - так волна вскипает белой пеной. Я сорвался с места и бросился прочь; счастлив мой Бог, что привычка к гребле укрепляет руки и грудь, а не ноги - иначе бы мне не спастись; и все же - покуда я бежал, не топот преследователей, не их голоса, пышущие злобой, гнали меня вперед, а - гул множества иных голосов, полных стона и ликования, что заставляли звенеть воздух над моей головой - ныне забытых мною, как забывается сон в момент пробуждения. И даже сейчас мне порой кажется: я слышу жалобное и ликующее пение этих голосов, и мир неопределенности, что лишь наполовину утратил власть над моим разумом и сердцем, готов поглотить меня, превратить в своего раба; однако я ношу на шее четки, и когда я слышу - или мне кажется, что слышу - пение голосов, я прижимаю их к сердцу и шепчу: "Тот, имя кому - Легион, - он ждет у наших дверей, он обманывает наш разум утонченностью, он льстит красотой нашему сердцу41; но лишь в Тебе - спасение наше и вера"; и тогда война, что бушует в моей душе, стихает, и я обретаю мир. Перевод и комментарии А.Нестерова 1 Эпиграф взят из "Вакханок" Еврипида, ст. 73 - 81. В пер. И. Анненского этот фрагмент звучит следующим образом: О, как ты счастлив, смертный, Если, в мире с богами, Таинства их познаешь ты, Если, на высях ликуя, Вакха восторгов чистых Душу исполнишь робкую. Счастлив, если приобщен ты Оргий матери Кибелы. 2Майкл Робартис, посвященный и проводник по теневой сторне мира, сокрытой от обычных смертных, появляется во многих текстах Йейтса: в мистико-философском трактате "A Vision", эссе "Per Amica Silenita Lunae" (1917), в ряде стихотворений из сборников "The Wild Swans at Coole" (1919) и "Michael Robartes and the Dancer" (1921). Прототипом для Робартиса послужил оккультист МакГрегор Мэтерс. 3Браун Томас, сэр 1605 - 1682 - алхимик и богослов. Наиболее известны его работы "Religia medici" (1642) и "Христианская мораль" (опубликована в 1716 г. посмертно, второе издание 1756 г. отредактировано Самюэлем Джонсоном). 4На языке алхимии павлин символизировал ту стадию операций, когда "душа", до этого насильственно разлученная с "телом", возвращается в него и его воскрешает. В момент соединения алхимик наблюдает появление "цветового множества" на поверхности материи делания, именуемой omnes colores или cauda pavonis - "павлиний хвост". Всю опасную двусмысленность этой стадии работы можно пояснить своеобразной ассоциацией, которая что-то способна дать читателю, далекому от алхимии: у Дж.Р.Р. Толкиена в "Властелине колец" маг Саруман, отрекшись от служению добру, взамен своего белого одеяния обретает мантию, переливающуюся всеми цветами радуги. В алхимии вслед за omnes colores начинается albedo - приведение к белизне, выбеливание, работа в белом. 5Кревелли, Карло (р. между 1430 и 1435, ум. между 1493 и 1495) - венецианский живописец, отличавшийся склонностью к аллегоричности и мистицизму. 6Франческа, Пьеро делла (ок. 1410/15 - 1492) - итальянский художник. 7"Купель моря" - водяная ванна, изобретение которой приписывается Марии Пророчице, одной из самых почитаемых ахимический "святых". 8 Взаимоотношения единого и множества (в том числе их тождественность и противоположность) - одна из центральных проблем платонизма, см., напр., диалоги Платона "Филеб" 14d - 16c, "Парменид" и др. В одном из аноноимных греческих алхимических трактатов мы встречаем следующее определение: "Единое есть все, оно является началом и завершением всего сущего: если это единое не заключает в себе све сущее, оно не обладат бытием" (Berthelot M. Collection des anciens alchemistes grecques. Paris, 1887. V. 2, P. 43). С имволом этого Единого был змей Уроборос, кусающий свой хвост, и заключающий в себе все Мироздание. 9Алхимический или тайный огонь, согласно представлениям адептов, розгарается из под действием обычного тепла, однако бесконечно отличен его, являясь особым агентом, необходимым в процессе делания. Заметим, что в алхимической символике символом этого огня была роза. 10Имеется в виду знаменитый трактат Василия Валентина "Двенадцать ключей философии". Однако Йетс допускает ошибку - в "Девятом ключе" речь идет о цветовых режимах Делания и их планетарных управителях. А пассаж, упоминаемый протогонистом нашей новеллы, очевидно, восходит к "Четвертому ключу", где сказано: ""В конце времен суждено миру сгореть в огне, и все, сотворенное Богом из ничто, сгорит в том огне и станет пеплом; и из этого пепла родится юная птица Феникс. Ибо в том пепле дремлет истинная и подлинная су бстанция Тартара, которая, будучи растворена, позволит нам открыть крепчайший затвор Королевского Покоя. И когда все сгорит, будут созданы новое небо и новая земля, и новый человек в славе его, исполненный всяческого благородства." (Basile Valentin . Les ouze clefs de la philosophiie (Traductio, Introduction, Notes et Explication des Images par Eugene Canseliet). Paris, 1956. P. 131 - 132; Basile Valentin . The Twelve Keys/ The Book of Lambspring and the Golden Tripod. Dyfed (Wales), 1987. P. 59. 11Иное название Голгофы. 12Вся сцена пародирует известный эпизод явления Сатаны Лютеру. Алембик играет здесь роль знаменитой чернильницы. 13Авиценна (Ибн-Сина Абу Али) (980 - 1037). Врач и философ, один из основоположников арабской школы алхимии. 14Здесь - осознанная параллель с мусульманской легендой о "мирадже" - ночном "путешествии" Пророка Мухаммад. Легенда восходит к первому аяту семнадцатой суры Корана. Согласно ей, когда Пророк Мухаммад был вознесен на небо и удостоился лицезреть райские обители, праотцев и праведников - и провел долгое время в беседах с ними, то по возвращении обнаружил, что постель его не остыла, а из опрокинутого кувшина не вылилась вода. 15Учитывая, что море в этом пассаже выступает как своеобразная проекция души протагониста, легко услышать здесь опосредованную. но совершенно намеренную отсылку к известнейшему трактату Сан Хуана де ла Круса "Темная ночь души". 16В кельтской мифологии Битва Черной Свиньи - своего рода аналог скандинавской Гибели Богов, Рагнарека, - в финале ее должен явится чудовищный черный вепрь без щетины и уничтожить мир. В рассказе "Война" из сборника "Кельтские сумерки" Йейтс пишет следующее: "Постепенно разговор наш перешел, как то обычно в здешних местах с подобного рода разговорами и происходит, на битву Черной Свиньи, каковая собеседнице моей представлялась финальной схваткой между Ирландией и Англией, мне же Армагеддоном, после котрого ми р вернется в Первозданный Хаос". (Пер. В. Михайлина. См. Йейтс У.Б. Кельтские сумерки. СПб, 1998. С. 91.) Эта же эсхатологическая тема возникает и в стихах Йейтса, в частности тех, что вошли в сборник "Ветер в камышах" (1899). 17Мориений Римлянин (Morienus Romanus) в истории алхимии известен в первую очередь трактатом "Sermo de transmutatione metallorum", опубликованном в алхимическом компендиуме: "Artis auriferae quam chemiam vocant...". Basel, 1593. Считался одним из адептов, которым удалось получить Философский камень. 18Араби Ибн (1165 - 1240) - суфийский мистик, поэт и философ. 19Луллий, Раймонд (1235 - 1315) - поэт, философ и миссионер, создатель логико-философской системы, известной как "луллизм". Согласно алхимическим легендам, овладел секретом трансмутации металлов, более того, произвел около 50 тысяч фунтов алхимического золота для короля Англии Эдуарда II - это богатство пошло на финансирование очередного Крестового похода. Атрибутация Луллию приписываемых ему алхимических сочинений сегодня считается сомнительной. 20Фламмель, Никола (1330 - 1418). Согласно алхимической легенде, он был простым нотариусом в Париже. Однажды он случайно приобрел некую древнюю книгу (известную как "Книга Авраама Еврея" - позже в истории алхимии под этим названием фигурировал текст XVII в.), столь захватившую его воображение, что он много лет потратил на то, чтобы проникнуть в смысл загадочного текста, посвященного преображению металлов в золото. Наконец, с помощью жены ему удалось найти ключ к Великому искусству и осуществить трансмутацию. 21Алхимический трактат Соломона Трисмозина (XVI в.). Название можно перевести как "Блеск солнечный". Наиболее известен манускрипт 1582 г., ныне хранящийся в Британской библиотеке - некоторые миниатюры из него воспроизведены нами в качестве иллюстраций. Трисмозину принадлежит еще один крайне авторитетный в глазах алхимиков труд: "Aureum vellus" - "Золотое руно", более известный по французскому изданию, где он назван "La Toyson d'or". 22Т.е. - процесс оживления первоматерии после того, как она прошла стадию "nigredo". 23Чаще всего под именем Зеленого Дракона в алхимии упоминается таинственный универсальный растворитель. 24Т.е. - процесс возгонки первоматерии. 25Фиксирующий принцип, введенный в алхимию Парацельсом. 26Т.е. - Философской ртути. 27Ср.: Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. (1 Кор. 53, 15) 28Сова - атрибут Афины, покровительствующей мудрости. 29Лоза - атрибут Диониса, которого ранние греческие и александрийские алхимики почитали своим покровителем. 30Богиня мгновенного помрачения ума в греческой мифологии. 31Напоминание о врубелевском "Демоне" кажется здесь отнюдь не случайным. 32Среди прочего, это и аллюзия на пляску дервишей. 33Ср. 3 Езд. 13, 32 -34: "Когда это будет и явятся знамения, которые Я показал тебе прежде, тогда откроется Сын Мой, Которого ты видел, как мужа восходящего. И когда все народы услышат глас Его, каждый оставит войну в своей собственной стране, которую они имеют между собою. И соберется в одно собрание множество бесчисленное, как бы желая идти и победить Его". Попрание Распятия ногами и другие надругательства над изображением Господа практиковались в ходе Черной мессы; этот же ритуал инкриминировался Тамплиера м в ходе процесса, учиненного над ними Филиппом IV Красивым в 1307 г.. 34Эта роза - антипод райской розы в "Божественной комедии" Данте. 35Мотив лепестков розы, что, опадая, преображаются в богов, встречается у Йейтса в более раннем рассказе "Видение Ханрахана". См. Йейтс У.Б. Кельтские сумерки. СПб, 1998. С. 145. 36Речь идет о Гермесе с кадуцеем. В алхимической символике Гермес соответствует Ртути Философов. 37Атрибут Аполлона - парящий над ним ворон. Напомним, что в алхимической символике Аполлон связан с тайной режима огня, который необходимо поддерживать в течении всего процесса Делания, а ворон обозначает стадию "nigredo", когда в человеке выжигается все тленное. 38Для символики рассказа существенно, что имя Падшего Ангела означало "Светоносный". 39Атрибут Изиды. В алхимии Изида связывается с Первоматерией, необходимой для делания. 40Ср. орфический миф о мировом яйце. 41Аллюзия на "Двери восприятия" Уильяма Блейка.