ном То веретенами, то вереницей; Как вдруг заблеют овцы по загонам; Засвиристит кузнечик; из садов Ударит крупной трелью реполов; И ласточка с чириканьем промчится. Перевод Марины Новиковой: ОСЕНЬ I Туманная и тучная пора, Ты другу-солнцу пособить готова: Нанижешь виноградинки с утра На кисти возле крыши камышовой; У яблонь ветки перегнешь в саду; Нальешь румяным соком всякий овощ; Брюшко ореху выпятишь; арбуз Отяжелишь; и сотый раз в году Велишь лугам цвести, пчеле на помощь, И, словно лету края нет, наполнишь Вощаных келий сладкий, клейкий груз. II 12 В каком ты не встречаешься углу? То в житнице хлопочешь, то в сарае Сидишь простоволосой на полу, Под веялкою теплой отдыхая; Нескошенную бросишь полосу И спишь средь маков (а серпу их жалко: Дурманных, буйных, - резать тяжело); Дожинок ли пшеничный на весу. Несешь, не пошатнувшись, через балку; Прилежно ли качаешь выжималку, Пока из яблок сусло не стекло. III 23 Где песни мая? Но для сентября Ты песен тоже припасла немало: Подернет ли померкшая заря Пустую ниву мглою бледно-алой, - Поют заупокойно комары На речке - у воды ли, по ракитам, Куда их ветер слабнущий влечет; Ягнята блеют, стекшись во дворы; Звенят цикады; с трепетом и взрыдом Ольшанка свищет в огороде взрытом, И ласточки щебечут на отлет. ОДА МЕЛАНХОЛИИ ODE ON MELANCHOLY Написана, вероятно, в мае 1819 г. Первоначально оду открывала строфа, исполненная гротескно-мрачной образности, исключенная Китсом при публикации. В оде ощущается влияние трактата Роберта Бертона "Анатомия Меланхолии" (1621), послужившего источником мног их разработок темы в английской поэзии (например, "Il Penseroso" Мильтона). Русские переводы - О. Чухонцев (1972), И. Лихачев (1973), Я. Бергер (1974), Е. Витковский (1975), Г. Кружков (1979). Перевод Марины Новиковой: МЕЛАНХОЛИЯ I Нет, не бросайся в Лету, не цеди Багряных ягод волчьих пьяный яд; И лба о белену не холоди - О Прозерпины мертвенный гранат; На четки не вяжи могильный тис, Тоскующей души не выпускай Из тела, словно бабочку и моль, Отчаянью с сычами не молись; Не то сомкнется сумрак невзначай И усыпит недремлющую боль. II 11 Пускай же Меланхолии прилив Дождем нахлынет из плакучих туч, Потупленные травы распрямив И дымкой затуманив зелень круч; Пей эту грусть, как утро среди роз, Как радугой играющий прибой, Тюльпанов шелковистые моря; Прелестная пускай себе до слез Рассердится, - ей пальчики накрой. Пируй глазами, слов не говоря. III 21 У Красоты, которая умрет; У Радости, которой нас пора Обнять - ив путь; у Близости, чей мед Сосущих пчел отравит, - есть сестра; И в храме Упоенья самого Есть властной Меланхолии придел, Открыт тому, кто сахар и янтарь Из гроздьев Счастья выдавить успел; Он скорби той узнает торжество И к ней падет на пасмурный алтарь. ГИПЕРИОН. ФРАГМЕНТ HYPERION. A FRAGMENT Поэма писалась в основном с конца сентября по ноябрь 1818 г. После нескольких попыток возвращения к поэме Китс оставил ее незавершенной в апреле 1819 г. Второй вариант под названием "Падение Гипериона", также оставшийся неоконченным, относится к июлю-сентябрю 1819 г. (см. письмо Китса Дж. Г. Рейнолдсу 21 сентября 1819 г. - с. 268). Замысел "Гипериона" волновал Китса еще до выхода в свет его первой большой поэмы "Эндимион" (см. письмо Б. Р. Хейдону 23 января 1818 г. - с. 212). В сложной мифологической форме поэма воплощает представления Китса о непрестанном столкновении противоборствующих сил мироздания как движущей силе прогресса. Чисто романтическая концепция торжества красоты как истинной сущности всех явлений позволяет Китсу дать особую интерпретацию традиционного мифа о свержении титанов олимпийскими богами под предводительством Юпитера (Зевса). Речь Океана (II. 172-242) отражает убеждение Китса в неотвратимости прогресса - как исторического, долженствующего привести человечество к гармонии и счастью, так и поступательного развития отдельной личности, постоянно расширяющего границы индивидуального опыта: ср. письма Китса Дж. Г. Рейнолдсу 3 мая 1818 г. (с. 227-229) и Джорджу и Джорджиане Китсам 17-27 сентября 1819 г. (с. 268-272). Кульминацией поэмы является превращение Аполлона в бога солнца, музыки и поэзии. В образном строе и стилистике поэмы, знаменующей полную творческую зрелость Китса, критики усматривают влияние Данте, Шекспира и особенно "Потерянного рая" Мильтона. Перевод Татьяны Гнедич (1973): ИЗ "ГИПЕРИОНА" В тенистой грусти влажного оврага, Вдали от свежей радости рассвета, От зноя дня и от звезды вечерней Сидел седой Сатурн, угрюм как камень, 5 Недвижен, как большая тишина. Необоримый бор, над ним нависший, Как полог тучных туч, не шевелился. Так в летний день спокойный знойный воздух Не трогает семян пушистых трав 10 И мертвых листьев, на земле лежащих. Поток стремился мертвенно, безмолвно, Как будто и на нем лежала тенью Низринутость божеств. На берегу Наяда в чаще камыша молчала, 15 Холодный палец приложив к губам. По берегу огромные следы Вели туда, где ноги исполина Стояли в дреме. На песке холодном Его большая правая рука, 20 Безжизненная, старая, пустая, Лежала праздно. Тусклые глаза, Бессильные, не видели вселенной. А голова, клонившаяся долу, Казалось бы, прислушивалась чутко 25 К дыханью древней матери Земли И будто ожидала утешенья. Казалось, никакая сила в мире Его уже не в силах разбудить. Но вдруг рука, участливо родная, 30 К его плечам широким прикоснулась, И глянула в лицо ему сама Богиня новорожденного мира. Пред нею статность гордой амазонки Казалась бы пигмейской красотою, 35 Она могла бы ухватить за кудри Ахилла - и пригнуть его к земле. Могла бы Иксиона колесо, Сверкающее пламенным круженьем, Прикосновеньем пальца задержать. 40 Ее лицо, большое, как у сфинкса Мемфийского, стоящего в Египте, Где мудрецы искали тайных знаний, Не мраморной сияло красотою, А красотой глубокого страданья, 45 Которое превыше красоты. Составил С. Сухарев