Лежал, где лег; поток струился мимо, Столь мертвенный, как будто тень паденья Былых божеств окутала его; Наяда притаилась в камыше, К устам прижав озябший пальчик: тише! Вдоль берега глубокие следы Вели туда, где пребывал Титан, - К его стопам и к старческой деснице, Откинутой бессильно и безвластно; К его смеженным векам; к голове, Опущенной на землю, будто ждущей От Геи материнских утешений. Он крепко спит... Но появилась та, В чьей власти сон прервать необоримый. Она к нему склонилась - не увидел. Она к его притронулась плечу - Он не почувствовал прикосновенья... Но кто ж она? Пред этою богиней Начальных лет младенческого мира Предстала бы пигмейкой амазонка, Явился бы ничтожеством Ахилл, И диск, несущий в небе Иксиона, Она остановила бы шутя. Подобен лику сфинкса из Мемфиса Был лик ее; но тот - всего лишь камень. Ее ж лицо светилось изнутри Неизъяснимой красотою скорби, И скорбь приумножала красоту. Был полон взор тревожным ожиданьем, Словно провидел за лавиной бедствий, Промчавшейся со всекрушащим громом, Другие беды - и куда страшней. Прижав ладонь к груди - туда, где сердце Болит у смертных, будто и богине Знакома боль - она другой рукой Приобняла поникшего Сатурна И голосом глубоким и напевным Проговорила горькие слова... ...Как передать божественную речь На жалком человеческом наречье? Лишь тени фраз, нелепый слепок слов! "Открой глаза, Сатурн! - но для чего же? Уж лучше спи, бессильный властелин, Поскольку нет на свете утешенья, И небеса отныне - не твои, И на земле удел тебе - страданье, И океан торжественно шумит, - Но не твое он произносит имя, И не разлито в воздухе самом Твое седое древнее величье. Ты слал грома - теперь они звучат Как смех над разоренным нашим домом; Ты молнии метал - теперь они В руках детей опасная игрушка... О злое время! Каждый миг - как год! С такою силой сдавливает правда Со всех сторон, что силы нет вздохнуть. Так спи, Сатурн, не размыкая вежд! Не я, не я глаза тебе открою Для неизбывной муки. Я склонюсь К стопам твоим, рыдая. Спи, Сатурн!" Как ветра неожиданный порыв, Вдруг накатив волною одинокой, Лишь чуть всколышет в полночи листву, Спокойствия ночного не нарушив, И в летней роще темные дубы - Патриции в зеленых одеяньях - Не шелохнутся больше, словно их Околдовало звездное свеченье, Так и ее слова умчались вдаль, Не потревожив мертвый сон. Богиня, Не сдерживая слез, к земле припала, И волосы ее легли ковром У ног Сатурна. Полная луна Прошла по небу путь до новолунья И полнолуньем завершила круг, Мир заливая серебристым светом, А бог с богиней были недвижимы Все это время, будто изваянья. Но час пришел - Сатурн открыл глаза. Где блеск и мощь его былых владений? Унылый сумрак, скорбный плач богини - Вот все, что охватили взгляд и слух. Сатурн заговорил. Его слова Звучали глухо. Борода дрожала От старческой беспомощной трясцы. "Жена Гипериона золотого, Божественная Тейя! Я хочу Взглянуть в твои глаза и в них увидеть Живое отражение судьбы. Как, это тело - мощный торс Титана?! Как, этот лепет - голос божества?! И этот лоб, морщинами изрытый, Лишенный ныне властного венца, Принадлежит Сатурну? Кто и как Меня сумел низвергнуть? Что за силы, Копясь подспудно, вырвались наружу, Хоть я сжимал железной хваткой Рок? Увы, увы! Я немощен и жалок! Я не способен больше управлять Ни бегом ясных звезд по небосводу, Ни бурями, ни всходами - ничем. Бог - сердце мира; мир лишился сердца, Как я лишен своей высокой сути, Затерянной теперь меж горним троном И этим сумрачным клочком земли. Открой глаза! Ищи, ищи, о Тейя! И там, где мрак, ищи, и там, где свет; В животворящем воздухе; в бесплодной Бескрайней пустоте; в аду холодном И в негасимом пламени - ищи! Ты видишь, Тейя, видишь?! Что там? Тень Крылатая? Иль это колесница? Конечно, колесница - и она Нас вознесет к утраченному небу! Сатурну быть владыкою владык! Я дам приказ. Мятежники падут. Пришла пора, уже близка победа, О ней на золотистых облаках Да возгласят сверкающие трубы, С победных струн прольется серебро, И Красота вернется к нам, и снова Возрадуются дети неба... Тейя! О Тейя, Тейя! Где былой Сатурн?" Он встал во весь свой рост. Он к небесам Вознес хвои трясущиеся длани. Струился пот с растрепанных волос. Его глаза сверкали. Он умолк, Не слыша горьких всхлипываний Тейи, Затем, нахмурив брови, возгласил: "Нет! Я творец, и если в этом мире Мне места нет, то я создам другой И лучший мир, а этот станет прахом. Где новый хаос? Я готов творить!" Он говорил так властно, что слова, Достигшие спесивого Олимпа, Заставили мятежников дрожать, А Тейя, снова обретя надежду И ощутив благоговейный трепет, Порывисто воскликнула: "Сатурн! Наш дом разрушен, но такою речью Отвагу ты вселишь в сердца друзей. Я знаю, где они. Пойдем скорее!" И было так. Рукой маня Сатурна Вслед за собой, она вступила в лес, И вековые ветви расступились, Как пелена тумана пред орлами, Ширококрыло рвущимися ввысь. Тем временем царило в мире горе, Которое не могут передать Слова людские. Павшие Титаны, Внимая с болью голосу Сатурна, Скорбели, вспоминая о былом Своем величье; непрестанный стон Звучал из их укрытий и узилищ. Но был один, который сохранял По-прежнему могущество и силу: По-прежнему на огненном престоле, Сверкая, восседал Гиперион, Как прежде, доходил к нему с земли На небо дым от сладких воскурений, Как прежде, посвященных Богу Солнца. Он сохранил и мощь свою, и власть, - Но не покой: ему являлись знаки, Дурное предвещавшие. Не те, Которые в испуг ввергают смертных: Что для Титана уханье совы, Собачий лай иль дрожь свечи? - Ничто! Но есть другие предзнаменованья: Порой его блистающий дворец, Всегда спокойным озаренный светом, - Все тысячи необозримых залов, Все галереи, арки, купола, И бронзовые статуи, и башни, И пологи рассветных облаков - Вдруг вспыхивал кроваво-красным жаром; Порой наоборот: как будто крылья Невиданно огромного орла Дворец в суровый сумрак погружали; Порой звучало ржание коней, Бессчетных табунов - но где те кони? Порой текущий к небу фимиам Был полон тошнотворным ароматом Расплавившихся меди и свинца... Гиперион исполнился тревоги. Теперь, окончив ежедневный путь На западном причале, он не мог Спокойно отдыхать в своей постели В объятиях божественных мелодий, В спокойствии заслуженного сна: Он мерил исполинскими шагами Пространства залов, а крылатой свите Лишь то и оставалось, что дрожать От страха в отдаленных переходах - Так смертные бегут из дома прочь При первых же толчках землетрясенья... ...На склоне дня - того, когда Сатурн, Очнувшись, шел за Теей в дебрях леса, - Гиперион причалил, как всегда, На Западе. Под нежный голос труб, В которые Зефиры вострубили, Сама собой открылась дверь дворца. Так роза раскрывает свой бутон, Свой золотой бутон благоуханный. Входи, Гиперион! И он вошел... И он вошел, но весь пылая гневом. Его одежды, пламенем гудя, Вспугнули стаю голубинокрылых Эфирных Ор - он даже не заметил, Из зала в зал по ясным галереям Под арками алмазными спеша. Остановившись под центральным сводом, Он топнул в страшной ярости; чертог От светлых башен до глухих подвалов Весь содрогнулся. И еще не стих Могучий гул, когда Гиперион, Не сдерживаясь более, воскликнул: "Проклятый морок! Ужас дня и ночи! О призрак скорби, леденящий кровь! О порожденья нечести болотной! Откуда вы явились? Для чего? Ужель хотите мой бессмертный разум Минутными виденьями затмить? Ужель сказать хотите мне: "Пади, Как пал Сатурн, оставь свою обитель, Забудь про тихий западный причал, Про колыбель живительного света, Про храм огня, про славу прежних дней, Покинь пределы солнечных владений!"? Угомонитесь! Я и без того Убежища в краю своем не вижу. Где красота, гармония, покой? Повсюду гибель, темнота и гибель! Куда уж дальше, если даже здесь, В моем златосверкающем чертоге, Исчадья тьмы посмели поселиться, Всечасно оскорбляя божество? Уйти? Но нет! Земля тому порукой И соль ее морей: уйду не я! Нет, не иссякла мощь моей десницы, В смятении замечется мятежник, Повержен будет юный громовержец И трон Сатурну снова передаст!" Еще в его гортани клокотали И более ужасные угрозы, Но их он не сумел произнести; Как в зашумевшем театральном зале Тем больше возрастает смутный гомон, Чем явственней призывы к тишине, Так после слов Титана, призывавших Угомониться, бледные фантомы Со всех сторон туманом поползли И пол зеркальный начал источать Флюиды ядовитых испарений, И судорога, гибкою змеей Скользя по телу гордого Титана, Прошла от ног его до головы. Гиперион внезапно замолчал, Охваченный необоримой дрожью, Потом сумел собрать остаток сил И вышел прочь, и у ворот восточных Он целых шесть предутренних часов Дышал всей грудью: каждый новый выдох Горячим ветром превращал в росу Отравленные испаренья мрака И уносил в пучины океана. Шарообразный трон Гипериона, Пылающий с рассвета до заката, Был полускрыт завесой мрачных туч, Но то и дело из-за них блистали То огненные дуги, то сполохи, То отблески и блики - алфавит, Доступный давней мудрости, а нами Забытый, - и, встречая иногда Те знаки на замшелом древнем камне, Мы смысла их не можем распознать... Шар огненный, узрев Гипериона, Стал расправлять серебряные крылья, Решив, что время отправляться в путь, И ожидая только приказанья. Бог Солнца был и рад бы дать приказ, Пусть только для того, чтоб морок ночи Рассеялся скорей, но даже бог Не властен над священным ходом суток. Серебряные крылья слишком рано По-сестрински раскрылись. Нужно ждать... И, утомленный долгим промедленьем, Гиперион, до сей поры не знавший О горечи сомнений и утрат, Упал в тоске на ложе облаков, Плывущих над границей дня и ночи, И горестно застыл в мерцанье звезд, Взирающих печальными глазами На бога Солнца. Небеса грустили. Вдруг голос из вселенского пространства Торжественно и глухо прозвучал: "Наисветлейший из моих потомков, Дитя Земли и порожденье Неба, Блистательная совокупность тайн, Чья сущность непостижна даже силам, Тебя создавшим, непостижна мне, Который был началом бытия И все постиг - помимо новых форм, Распространившихся по всей вселенной И давших жизнь зачаткам новой жизни: Тебе, мой светлый отпрыск, и твоим Сородичам - Титанам и Богиням! Дивясь, следил я за любым движеньем, За каждым вашим шагом... Но теперь Что вижу я? Раздор и поруганье, Сын на отца восстал, отец - на сына, Сатурн низвергнут! Неужели это И твой удел?.. Как он ко мне взывал, Вздымая руки к небу! Я ж укрылся В глухих тяжелых тучах, чтоб не слышать, Не видеть, как божественные чада Вдруг стали не похожи на богов! Вы, кто назначен править этим миром Торжественно и непоколебимо, Не ведая волнений и тревог, Подвластны ныне стали низким чувствам, Мрачащим души смертных: страху, злобе, Надежде, гневу, ярости - страстям! Вот в чем беда, вот истинное горе, Печальный знак распада и паденья! Но ты, мой отпрыск, сможешь побороть Губительную тяжесть обстоятельств: Ведь ты же бог! Ты противопоставишь Могуществу могущество. Вперед! Я - только голос. Я - волна и ветер И властен лишь над ветром и волной, Ты ж облечен величественной плотью, Тебе дана стремительная мощь. Перехвати стрелу, едва она Взлетит своей разящею дорогой Под пенье тетивы! Ступай туда, Где мучится Сатурн, спеши на землю! Я стану нянькой солнцу твоему, Я прослежу за сменой дня и ночи". Еще на середине этой речи Гиперион воспрял и к сонму звезд Возвел ошеломленные зеницы. Слова умолкли. Он же все взирал На терпеливый ясный свет созвездий... Затем отвел разверстые глаза От звездной вышины, вздохнул всей грудью И устремился с берега небес В бездонную кромешную пучину. КНИГА ВТОРАЯ Затрепетали Времени крыла. Гиперион легко пронзал пространство, А той порою Тейя и Сатурн Добрались до убежища, где скрылись Титаны и Кибела. В этот край Не проникала даже искра света, Чтобы слезу преобразить в алмаз; Здесь стонов слышно не было, хотя Никто и не пытался скрыть стенаний - Но грохот водопадов, ниспадавших Неведомо откуда и куда, Все заглушал. Как в страшном сне, утесы Угрюмо громоздились друг на друга И лоб ко лбу сходились наконец, Перекрывая низким мрачным сводом Прибежище несчастий и скорбей. Титаны восседали не на тронах - На жестком камне, на сырой земле. Здесь собрались не все - иные были В узилище низвергнуты, другие Потерянно скитались здесь и там. Где Бриарей, Долор, Порфирион, Кой, Гий, Тифон и многие другие, Те, кто исполнен был могучих сил? Их новая обитель - царство тьмы: Там ни дыханья нету, ни движенья, Там судорогой мышцы сведены, И лишь сердца еще способны биться, С хрипением и бульканьем гоня Кроваво-красный ток по сжатым жилам... Где Мнемозина? Путь ее сокрыт От наших взоров; Шеба где-то бродит, Навеки утеряв свою Луну... И все же здесь, куда пришел Сатурн, Немало славных собралось Титанов - Когда-то славных; лишь подобье жизни Они теперь являли, а не жизнь. Как валуны на капище друидском, На вересковой пустоши безлюдной, Где свод алтарный - сумрачное небо - Ноябрьским изливается дождем, Они окаменели и друг друга Как будто не хотели замечать. Вот Крий; неподалеку - булава, Еще недавно грозное оружье: Ребристый скол утеса повествует О всекрушащей ярости Титана - И об изнеможении его. Вот Иапет, сжимающий змею. Свисает жало из змеиной пасти; Змея погибла раньше, чем смогла Яд изрыгнуть и обезглавить Зевса. Вот Коттус: подбородок задран вверх, Затылок припечатан к острой глыбе, Рот приоткрыт, но скован немотой. Глаза же вопиют о страшной боли. Вот Азия, дитя Земли и Кафа. Какие муки претерпела мать, Ее, в отца огромную, рожая! Зато теперь у Азии в глазах Светилось не отчаянье, но знанье Грядущего величия; она Пророчески сквозь время прозревала Возвышенные храмы и дворцы В прибрежных рощах Оксуса и Ганга. На якорь опирается Надежда; Так Азия стояла, опершись На выгнутый дугой слоновий бивень. Чуть выше, распластавшись в полумраке, На локте приподнялся Энкелад, Когда-то добро душно-безмятежный, Как на лугу пасущийся бычок, А ныне полный кровожадных планов, Как лев иль тигр; он продолжал войну - Пусть только в мыслях, - он швырял утесы, И все враги пугливо разбегались, Подобные пичугам и зверькам... Кто был еще в убежище? Атлас, Фемида и отец Эхидны, Форкис; Тефиде на колени головою Климена, плача, пала; Океан Ласкал ее растрепанные кудри; Богиня Опс под темным покрывалом Лицо скрывала - так скрывает ночь Во тьме деревья... Кто еще там был? Не перечислишь всех: ведь если муза Расправила под свежим ветром крылья, Что может задержать ее полет? - Настало время песни о Сатурне. За шагом шаг по острым скользким скалам Он движется с уступа на уступ За Тейей вслед, - из пропасти страданья Он к пропасти страданья держит путь... И вот пришли. Две тени возле входа. Простерла руки первая из них К прибежищу богов, и на вторую Взор быстрый обратила. О Сатурн! Какая буря на его лице! Какая битва! Горе, страх, надежда, И угрызенья совести, и гнев - Смешалось все на атом поле брани. Но бренность бытия не победить, - Так решено всесильною Судьбою... И, в сторону от входа отойдя, Вперед Сатурна Тейя пропустила: Поверженный, к поверженным спеши! Кто знал несчастья, знает, что они Вдвойне сильней охватывают душу При входе в дом, где воцарилась скорбь. Сатурн вошел - и смертная тоска Его сковала. Он едва стоял. Но встретившись со взором Энкелада, Горящим жаждой битвы и возмездья, Сатурн воспрял и громко возгласил: "Титаны, вот ваш бог!" Ему ответом Был горький стон - но нет, не только он: Кто громко зарыдал, кто встал с поклоном; Богиня Опс, откинув покрывало, Открыла изнуренное лицо. Шум не стихал - так глухо ропщут сосны Под зимним ветром. Руку приподняв, Дал знак Сатурн, что хочет говорить, Облечь покровом слова остов мысли... Под зимним ветром глухо пророптав, Немеют сосны - и уже ни звука Не раздается. Здесь же полувнятный И неопределенный смутный гул Сменился твердым голосом Сатурна, Органно охватившим все и вся, Заставившим серебряно звенеть Застывший воздух: "Ни в своей груди, Где истина сокрыта и спасенье, Ни в тайных знаках книги первых дней, Которую Уран для нас похитил У вечной тьмы, когда ее волна Была уже готова унести Сокровищницу первозданных знаний В кромешный мрак, - о да, и в этой книге, Служившей мне подножьем, пусть непрочным, Не отыскал я подлинных причин Мучительного вашего паденья. В первоначальной книге бытия Есть символы и предзнаменованья, Есть объясненье четырех стихий: Они - земля, вода, огонь и воздух - Всегда в борьбе: то каждый за себя, То все на одного, то пара с парой; Пронзает воздух молния огнем, И в тот же миг вода потоком ливня Огонь и воздух втаптывает в землю, И серный дух окутывает все... Но даже описанье этих распрей Меж воздухом, огнем, водой, землею Не приоткрыло мне печальной тайны Случившегося с вами. - Почему?! Как можно вам, богам перворожденным, Могучим, осязаемым и зримым, Склоняться перед теми, кто слабей? Но вы побеждены! Но вы разбиты! Унижены! Одно скажу: вы - здесь! Так как мне быть? Я говорю: "Воспряньте!", - Ответом стон. "Смиритесь!" - снова стон. О Небо! О возлюбленный родитель! Титаны! Неужели схлынет гнев? Я жду ответа, ибо это ухо Изголодалось. Мудрый Океан, Твое лицо являет отпечаток Глубин бездонных. Слушаем тебя!" Сатурн умолк. А бог морских пучин, Извлекший мудрость не из рощ афинских, Но из подводных бездн, заговорил. Речь то лилась спокойною струею, То взвихривалась пеною бурунной; Подрагивали волосы его, Лишенные привычной влаги. "Братья! Умерьте гнев - он только множит скорбь. Доверьтесь мне, послушайте меня, И вы найдете сладость в пораженье. Простой закон Природы нас сразил, А не грома, не Зевс и не стихии, Всю суть которых ты познал, Сатурн. Ты мудр и горд, тебе не сыщешь равных, И именно поэтому дорогу Бесспорных истин ты сыскать не в силах: Величье порождает слепоту. Ты первый среди нас, но ты не первый, Кто правит миром; значит, не тебе Быть и последним - это невозможно. Ты не начало мира, ты конец. В начале были только Тьма и Хаос. Потом явился Свет, и началось Чудесное кипенье, вызреванье, Броженье и смешенье вещества. И лишь потом настало время жизни, И Свет, излившись, оплодотворил Бескрайние просторы всей вселенной. Распространяя дивные лучи Как внутрь, так и вовне, и появились Земля и Небо, чтобы нас зачать - Богов, владык, властителей - Титанов! Теперь познайте истину, и пусть Она горька - стерпите эту горечь, Поскольку сила подлинная в том, Чтоб принимать спокойно и достойно Все то, что мы не в силах изменить. Земля и Небо много совершенней, Чем Тьма и Хаос; Небо и Земля, Нас породив, и сами поразились Чеканности природных наших форм, Товариществу нашему, свободе, Уменью рассуждать и делать выбор - Мы были совершенней, чем они! Мы были лучше! Так и нам на смену Теперь приходят те, кто лучше нас, Их власть сильней, их красота прекрасней! Они всего лишь наше порожденье? Но ведь и мы лишь порожденье Тьмы И Хаоса... ответьте, разве почва, Вскормившая вечнозеленый лес, Грозится в гневе уничтожить зелень Из-за того лишь, что сама черна? И разве лес враждует с голубями, Воркующими на его ветвях: Зачем, мол, я бескрыл, а вы крылаты? Мы - этот лес. Но нет, не голубей Взрастили мы, а мощных златоперых, Царящих над вершинами орлов; Они царят, ибо таков закон, И правит нашим миром совершенство! Таков закон. Когда-нибудь орлы И сами возопят от горькой муки, Постигнув, что его не обойти... Вы видели владыку молодого, Занявшего мой трон? О юный бог, Рукою мощной впрягший в колесницу Крылатые творения свои И мчащийся средь вспененных бурунов, Летящий по спокойной глади вод! Вы видели его глаза? Я видел. Я видел - и поэтому "прости" Сказал навек потерянной державе, И все простил, и поспешил сюда, Чтоб разделить судьбу своих собратьев И убедить их: если горе - правда, То в этой правде наше исцеленье". Сгустилась тишина. И нам ли знать, Что этому причиной - мудрость речи Или презренье к мудрости ее? Молчали все, и лишь одна Климена - Нежнейшая, слабейшая из них - Чуть шевеля дрожащими губами, Ввысь устремляя влажные глаза, Ответила... Но это не ответ, А жалоба печальная была. "Отец, неискушенная в словах, Я выскажу по простоте душевной Что на сердце лежит: она ушла, Былая радость, скорбь проникла в души - И, кажется, навечно. И ничем Я ни себе, ни вам помочь не в силах - Для этого нужна иная мощь. Я только расскажу, как убедилась, Что все былое - навсегда в былом. Представьте берег моря. Аромат Цветов, деревьев, неги и покоя, И так же счастьем преисполнен мир, Как сердце преисполнено печалью. Мне захотелось выразить ее, В мелодии излить терзанья духа - Я раковину подняла с песка И полуотворенный лабиринт Дыханием своим одушевила. Ответствовала раковина песней - Последней нашей песней! Ибо вдруг Пришел моей мелодии навстречу Иной напев с морского островка, Исполненный гармонии такой, Какую мы доселе не слыхали. Я раковину выронила. Море Ее водой наполнило по край, Как душу мне наполнили до края Чарующие звуки с островка. О, эти звуки! Жизнь и смерть в объятьях, Полет жемчужин с рассеченной нити, Взлетающий с оливы голубок, Не перьями, но пеньем окрыленный... О, эти трели! Горе и восторг Во мне боролись. Горе победило. Мой слух изнемогал от наслажденья И от страданья. Чтоб не обезуметь, Ладони приложила я к ушам, Но голос мелодичней дивной песни Преодолел непрочную преграду: "О светозарный юный Аполлон!" Я бросилась бежать - но тот же голос Бежал за мною следом: "Аполлон!" Какая мука! Если знали вы, Отец и братья, равную по силе, И если ты испытывал, Сатурн, Подобный ужас, то за эту речь Никто не станет на меня сердиться. Я облегчила ею боль свою..." Ее слова лились, как ручеек, Текущий боязливо и неспешно, Чтоб отдалить страшащее его Свиданье с грозным морем. Но нельзя Ручью избегнуть этого слиянья; И речь Климены вдруг оборвалась И растворилась, словно в шумных водах, В буреподобном гневе Энкелада, Грохочущем, подобно волнам в рифах. Он возлежал, как прежде, опершись На локоть, из холодного презренья Не поднимаясь на ноги: "И дальше Мы будем слушать горе-мудреца И глупую малышку?! Ни удары Исподтишка, ни молнии в руках Мальчишки-Зевса, ни крушенье мира Меня в такой не повергали гнев, Как эти усыпительные речи. Проснитесь же, Титаны, возопите! Проститься ли коварному врагу Его нелепый юношеский гонор? Иль ты забыл, притворщик-Океан, Как жгуче плакал, потеряв державу? О, наконец вас всколыхнула месть! А я-то думал, вы неисправимы, Но вот теперь я вижу сотни глаз, Безгласно возглашающих: "Отмщенье!" - Он поднялся во весь гигантский рост, - Теперь вы стали пламенем - так жгите! Спалите искупительным огнем Гнездо врага, и пусть спесивый Зевс Сторицею оплатит злодеянья! К смиренью призывал нас Океан. С потерей власти можно бы смириться, Но как забыть покой прошедших дней, Когда весь мир благоговейно ждал Любого взора нашего и слова? Мы не умели хмуриться тогда. Теперь умеем - так нахмурьте брови! Нам был неведом сладкий вкус побед - Мы никогда не бились за победу, - Узнаем этот вкус! Тому порукой Гиперион - ведь он еще не свергнут, Он светит в небе... Он сверкает здесь!" В тот миг, когда слетело это имя С уст Энкелада к гребням мрачных гор, Лицо Титана чудно озарилось Внезапным светом - разъяренный лик Среди других таких же разъяренных И тем же озарившихся огнем. Но ярче всех был освещен Сатурн. Его седые локоны белели Бурунами под килем корабля, Входящего в полуночную бухту. Свет разгорался, ширился и рос И заливал сполохами восхода Вершины круч, глубины пропастей, Расщелины, пещеры и провалы, И водопады, и изломы скал, Весь мрачный край забвенья и страданья, Не столь угрюмый в скорбной темноте, Как под лучами утреннего света. Себя узрев, природа ужаснулась, А свет сиял все ярче, все сильней, Все яростней - то был Гиперион. Он, стоя на скале, смотрел, грустя, - Недвижный, изваянию подобный, Охваченный багряным ореолом От твердых стоп до золотых кудрей... Когда, бредя на запад по Египту, Усталый путник на закате дня Подходит к древней статуе, горящей В лучах заката, - "Мемнон!" - шепчет он, И изваяние под жарким ветром Стон издает, как будто шлет ответ. Таков же был Гиперион; таков же Был стон его. И, видя эту скорбь И эти пальцы, сцепленные в горе, Титаны потеряли прежний пыл. Но грозно Энкелад сверкнул очами, И, встретив этот взор, поднялся Крий, Встал Иапет, от дум очнулся Форкис - И четверо несломленных Титанов Призывным хором крикнули: "Сатурн!" "Сатурн!" - ответил клич Гипериона Со скальной выси. Но Сатурн сидел У ног Кибелы, и ее лицо Не озарилось радостью от зова Уже сотнеголосого: "Сатурн!" КНИГА ТРЕТЬЯ То ярость, то покорное смиренье Овладевало гордыми сердцами... Титанов с непомерным их страданьем, О муза, сострадательно оставь. Не для того уста твои открыты, Чтоб горестно оплакивать несчастья Мучительно дряхлеющих божеств, Которые отныне в этом мире Не больше, чем бесправные скитальцы. Коснись послушных струн Дельфийской арфы; Сольется голос Дорианской флейты С напевом ветра и со звуком струн, Отцу мелодий посвящая песню. Насыть оттенки жаркими цветами: Пусть ярко-ало полыхает роза, Своим пыланьем согревая воздух, Пусть предрассветно вспыхнут облака, Пусть красное вино вскипит багрянцем, Пусть щеки девы опалит румянец Ответом на нежданный поцелуй, Пусть по извивам раковин морских, Таинственным извива