жизни Валье Инклана, Элиса Риско выступила с речью (как и на банкете в честь Альберти и Марии Тересы Леон), призвав присутствовавших дарить народным библиотекам Мадрида книги, которые "насытят острый культурный голод пролетарской молодежи, после восьми - десяти часов работы ищущей в библиотеках отдыха телу и труда духу". В заключение первой части вечера Альберти прочитал несколько стихотворений Антонио Мачадо, который не смог присутствовать на этой встрече. Во второй части публике впервые был показан фарс Валье Инклана "Рога Дона Фриолеро", поставленный труппой "Нуэва Эссена" под руководством Мануэля Фон-танальса. Если учесть, что эта пьеса до сих пор приводит в ярость военных, можно представить, каково было тогда ее воздействие на собравшихся в обстановке предвыборной горячки. В отчете о банкете в честь Альберти и Марии Тересы Леон говорилось, что, как только манифест, зачитанный Гарсиа Лоркой, будет подписан, "Мундо Обреро"* опубликует его. Видимо, поэт прочитал текст, который появился в том же "Мундо Обреро" 15 февраля 1936 г., накануне выборов. Тот факт, что Федерико Гарсиа Лорка первым подписал этот манифест, служит еще одним бесспорным доказательством того, что он поддерживал Народный Фронт, выступал против правых кругов, которые на протяжении двух лет контролировали политические судьбы страны. "Интеллигенция - с Народным Фронтом Партии, разделяемые существенными принципиальными расхождениями, но объединенные делом защиты свободы и Республики, сумели сплотить свои благородные усилия в широком Народном Фронте. Мы, интеллектуалы, художники, представители свободных профессий, уклонились бы от своего долга в такой серьезной политической обстановке, если бы не выразили своего отношения к столь важному событию. Мы все чувствуем себя обязанными открыто высказать, что наши симпатии и надежды на стороне тех, кто, несомненно выражая устремления большинства испанского народа, выступает за свободный и демократический режим, отсутствие которого так плачевно отразилось на жизни Испании в последние два года. Не каждый в отдельности, а как коллективные выразители воли испанской интеллигенции мы подтверждаем нашу приверженность Народному Фронту, ибо считаем, что свободу следует уважать, что уровень жизни наших граждан должен стать более высоким, а культуре надлежит проникнуть в самые широкие слои народа. Федерико Гарсиа Лорка, поэт; Рафаэль Альберти, поэт; Луис Аламинос, инспектор школ первой ступени; Хосе Навас Гарсиа, музыкант; Хосе Домингос Лукас, врач; Серафин Ленарес, учитель начальной школы; Кайэтано Л. Трескастро, журналист; Луис Торребланка, художник; Антонио Рамос Акоста, врач; Энрике Ребольедо, врач; Антонио Мартинес Вирель, художник; Доминго Фернандес Баррейро, журналист; Рафаэль Вердьер, директор школы второй ступени; Луис Санчес Асенсио, врач; Э. Баэса Медина, адвокат; Висенте Сармиенто, врач; Франсиско Мартин Лоди, учитель; Франсиско Салас, учитель; Эмилио Прадос, писатель; Гонсало Санчес Васкес, студент; Франсиско Саваль, фармацевт; Энрике Санин, график; Мария Тереса Леон, писательница..." (И далее до трехсот подписей.) Семья поэта тоже поддерживала Народный Фронт. Незадолго до выборов аргентинский журналист Пабло Суэро, с которым Федерико познакомился в Буэнос-Айресе, посетил родителей поэта в их мадридской квартире на улице Алькала (дом Э 96, ныне-Э 102). По возвращении на родину Суэро вспоминал, что атмосфера в их доме была проникнута "христианским социализмом": "В доме Федерико все были сторонниками Асаньи, а Фернандо де лос Риос, живший по соседству {Это неточность. По словам Лауры де лос Риос, дочери Фернандо де лос Риоса, он жил тогда на улице Диего-де-Леон, дом Э 25.}, был одним из самых почитаемых друзей семьи Гарсиа Лорки. Родители Федерико - люди зажиточные, они владеют небольшой усадьбой под Гранадой. Тем не менее они были на стороне испанского народа, угнетены его бедностью, жаждут прихода "христианского социализма". В окрестностях Гранады их обожают за доброту и милосердие. На Федерико они смотрят с трогательной нежностью, а он отвечает им большой любовью. О своих братьях и сестрах, о родителях и племянниках он говорит с глубокой проникновенностью. Я был у них накануне выборов, и мать Федерико, женщина с сильным характером, говорила мне: - Если мы не победим, нам придется распрощаться с Испанией! Нас вышвырнут из страны, если только не убьют!" {Pablo Suero. Los ultimos dias con Federico Garcia Lorca. El hogar del poeta. Espana levanta el puno, Noticias Graficas, Buenos Aires, 1936. Citamos del artfculo de Eutimio Martin. Un testimomo olvidado sobre Garcfa Lorca en el libro Espana levanta el puno, de Pablo Suero. Frece de Nieve, Madrid, 2a epoca. Э3 (mayo 1977), p. 74-88; la cita en p. 88.} Вскоре после победы Народного Фронта в прессе был опубликован манифест Всемирного союза мира, который был подписан в Мадриде в начале февраля. Манифест был напечатан в "Эль Соль" 23 февраля. В длинном перечне подписавшихся мы вновь встречаем имя Гарсиа Лорки. В конце марта 1936 г. в Испанию пришло известие о том, что диктатор Жетулио Варгас * бросил в тюрьму вместе с тысячами трудящихся Луиса Карлоса Престеса*, лидера бразильских коммунистов, которому угрожал расстрел. МОПР*, испанская секция которого подвергалась жестоким преследованиям с 1934 г. до прихода к власти Народного Фронта, тут же решила организовать митинг солидарности с Престесом в мадридском Народном доме*. Федерико (напоминаем, что он был самым известным в Латинской Америке испанским поэтом и драматургом) попросили участвовать в митинге и в течение нескольких дней объявляли о его предстоящем выступлении. Митинг состоялся в субботу 28 марта, а на следующий день газета "Эль Сосиалиста" поместила подробный отчет о нем. Хотя Мария Тереса Леон {Maria Teresa Leon. Dona Vicenta у su hijo. "El Nacional", Caracas, (14 mayo 1959) у Memoria de la melancolia. Losada, Buenos Aires 1970, p. 198-200.} и Эстебан Вега много лет спустя вспоминали, что на этом волнующем политическом собрании Федерико читал стихотворения из "Поэта в Нью-Йорке", к сожалению, мы не знаем, какие именно. По словам Беги, гранадский поэт прочитал также свой знаменитый "Романс об испанской жандармерии", который в тех обстоятельствах собравшиеся на митинге должны были принять с восторгом. Вспоминая о том, как Федерико читал свои стихи в тот вечер, Вега цитирует слова Альберти о декламаторском даре поэта ("подобный электрическому разряду ток симпатии, колдовство, магия, против которой невозможно устоять, окутывающая и пленяющая слушателей" {Rafael Alberti. Imagen primera de ..., Losada, Buenos Aires, 1945, p. 15-31.}), а затем продолжает: "Митинг завершился принятием следующей телеграммы президенту Кубы Мигелю Мариано Гомесу: "От имени общества "Друзья Латинской Америки" просим предоставить, как обещали, свободу трем тысячам борцов против империализма, независимо от их партийной или классовой принадлежности". Во второй телеграмме, направленной Жетулио Варгасу в Бразилию, содержалась просьба освободить Луиса Карлоса Престеса, который был болен и чья жизнь находилась под серьезной угрозой. Под обеими телеграммами среди других подписей была и подпись Федерико". {Esteban Vega. Federico Garcia Lorca en el XX aniversario de su muerte. "Novedades", Mexico (16 septiembre 1956).} Через три дня после митинга, антифашистский и антиимпериалистический характер которого очевиден (Сохранилась интересная, хотя и плохого качества фотография, опубликованная в "Мундо Обреро", на которой запечатлен декламирующий Федерико с выразительно воздетыми руками), появился новый манифест, под которым среди других подписался и Лорка. Он был напечатан 31 марта 1936 г. в "Мундо Обреро". 1 апреля 1936 г. мадридская "Ла Вос" опубликовала этот манифест левой интеллигенции в несколько сокращенном виде {"Los escritores у artistas espanoles piden la libertad de Luis Carlos Prestes". "La Voz", 1 abril 1936, p. 2.}, а 5 апреля та же газета поместила большое и обстоятельное интервью, которое Федерико дал Фелипе Моралесу. Эволюция общественного сознания поэта и его понимания ответственности художника в тот драматический для страны момент особенно наглядно прослеживается в этом интервью, особенно в приводимом ниже отрывке, который часто цитируют в работах о Лорке: "Сейчас я работаю над новой пьесой. Она будет не похожа на предыдущие. Это произведение, в котором я ничего не придумываю, ни единой строчки, потому что сейчас на волю вырвались и носятся повсюду правда и ложь, голод и поэзия. Образы эти сами собой вырастают и на моих страницах. В центре пьесы - важная религиозная и социально-экономическая проблема. Мир как бы остановился перед голодом, от которого страда ют народы. Пока сохраняется экономическое неравенство, мир не способен мыслить. Вот что я вижу. По берегу реки идут два человека. Один - богач, другой - бедняк. У одного полное брюхо, а другой зевает от голода... Богач говорит: "О, какая красивая лодочка на воде! Смотрите, смотрите, какая лилия цветет на берегу!" А бедняк твердит: "Я голоден, я ничего не вижу. Я голоден, я очень голоден". Это естественно. В тот день, когда исчезнет голод, в мире произойдет такой взрыв духовной энергии, какого не знало Человечество. Люди далее представить не могут, какую радость принесет Великая Революция, когда она свершится. Не правда ли, я говорю, как настоящий социалист?" {Интервью, данное Гарсиа Лоркой Фелипе Моралесу - "Conversaciones literarias. Al habla con Federico Garcia Lorca", "La Voz" Madrid, 7 abril 1936, en "Obras Completas" v II, p. 1076-1081; la cita en p. 1079-1080.} Хотя общество "Друзья Латинской Америки" возникло сразу же после одного из собраний в мадридском Народном доме в конце марта, до последних чисел следующего месяца его деятельность, судя по всему, не получала отражения в прессе. 30 апреля "Ла Вос" опубликовала письмо, под которым мы снова среди подписей левонастроенных друзей поэта видим и имя Лорки, "аполитичного поэта". Многие друзья Федерико - среди них Эстебан Вега, Альберти, Мария Тереса Леон - были активистами МОПР. Мария Тереса Леон руководила журналом этой организации "Айуда!" ("Помоги!"). Вполне вероятно, именно она попросила Федерико написать что-нибудь в номер, посвященный Первому мая 1936 г., Дню трудящихся. Как бы то ни было, на одной из его страниц были опубликованы приветствия испанским рабочим от Альберти, Эдуарде Ортеги-и-Гассета, Хулио Альвареса дель Вайо*, Хосе Диаса* и Гарсиа Лорки. Поэт писал: "Тепло и с воодушевлением приветствую трудящихся Испании, которых Первое мая сплотило стремлением к более справедливому и более сплоченному обществу" {!Ayuda! Madrid, 1 mayo 1936, p. 5.}. Федерико, выступавший против репрессий, которым рабочие подвергались в странах Латинской Америки, не мог оставаться равнодушным к тому, что происходило в соседней Португалии, где правил фашистский режим. И потому нас не может удивить его подпись под документом, опубликованным в "Эль Сосиалиста" 6 мая 1936 г. Несколько дней спустя после появления в печати этого письма, в котором Лорка снова выступает в защиту жертв фашизма, в Испанию приехали мать и сестра Луиса Карлоса Престеса. В мае были организованы многочисленные митинги в поддержку Престеса и других жертв американских диктаторов. Федерико, который с самого начала, как мы видели, объявил о своей солидарности с Престесом, не колеблясь подписывал все новые манифесты и письма, требуя освобождения лидера бразильских коммунистов и его товарищей. 21 мая в "Эральдо де Мадрид" появилось другое письмо "Друзей Латинской Америки", в котором они выражали свое неприятие фашизма и безусловную поддержку Республике, "вновь завоеванной самопожертвованием народа", то есть безусловную поддержку Народному Фронту. Первым под этим текстом снова подписался "аполитичный" Лорка. В мае 1936 г., столь насыщенном политическими событиями, когда республиканские газеты ежедневно сообщали о зверствах итальянских агрессоров в Абиссинии, о преследованиях немецких евреев нацистами и о росте рядов испанских фашистов, в Мадрид в качестве представителей французского Народного Фронта приехали три известных писателя из соседней страны. Это были Андре Мальро*, драматург Анри-Рене Ленорман*, испанист (и друг Федерико) Жан Кассу*. Это была неделя бурной политической и интеллектуальной деятельности (лекции Мальро и Кассу в "Атенеуме", постановка пьесы "Азия" Ленормана в театре "Эспаньол", многочисленные кнтер-вью в прессе), которая завершилась 22 мая большим банкетом в ресторане "Лукис" в здании "Мадрид-Париж". Приглашение на банкет, подписанное представительной группой испанских интеллигентов, в том числе и Лоркой, было опубликовано 20 мая в "Эль Соль". Эта встреча, на которой присутствовало более двухсот человек, в том числе и несколько министров, носила ярко выраженный левый характер, хотя многие из участников банкета не были политическими деятелями. Более того, Америко Кастро* прочел по-французски несколько страниц специально для того, чтобы объяснить, почему многие "интеллектуалы, не принадлежащие ни к одной политической партии, присутствуют на этом чествовании". Все они, как члены партий, так и независимые, были, однако, едины во мнении, что фашизм представляет угрозу для всего мира. Жан Кассу заявил, что "Испания и Франция - две западные цивилизации, которые должны противостоять наступлению фашистского варварства". В начале и в конце банкета оркестр играл "Марсельезу", "Гимн Риего"* и "Интернационал". Во время исполнения последнего гимна, как отмечала печать, "многие поднимали руку со сжатым кулаком" {"La Libertad", 23 mayo 1936, p. 9; "Claridad", 23 mayo 1936, p. 5.}. Гарсиа Лорка, присутствовавший на банкете, не выступал - возможно, потому, что, как он полагал, Америко Кастро высказался исчерпывающе. Иначе, однако, расценил его молчание Гильермо де Торре в книге "Триптих о самопожертвовании" (отрывок из которой приведен Хосе Луисом Вила-Сан-Хуаном не полностью и содержит неточности) {Vila-San-Juan. Op. cit., p. 233.}: "Федерико никогда и ни в малейшей степени не занимался политикой. Более того, и мы утверждаем это, он не имел отношения к тому, что порою его имя и творчество использовались как политическое знамя, как это было, например, в случае с премьерой "Йермы". Он также избегал участвовать в политических мероприятиях, даже если они носили литературный характер. Так, я сам был свидетелем тому, что он наотрез отказался говорить или читать что-нибудь на банкете, устроенном в честь парижских писателей, проездом посетивших Мадрид, которых чествовали не столько как писателей, сколько как представителей французского Народного Фронта. Если его друзья были либералами, если среда, в которой он вращался, была республиканской и даже левореспубликанской, это происходило потому, что в этом лагере оказались его давние товарищи и к нему же принадлежали почитатели его таланта. И все же он никогда не помышлял о вступлении в какую бы то ни было партию или о том, чтобы подписаться под какой-нибудь политической программой" {Guillermo de Torre. Triptico de sacrificio. Losada, Buenos Aires, 1960, p. 69-71. Как утверждается на с. 77 книги, эта статья де Торре относится к 1938 г.}. С учетом приведенных выше фактов и текстов, подписанных Гарсиа Лоркой - а никто его к этому не принуждал (в том числе и приглашение на банкет в честь "нескольких парижских писателей", якобы "проездом посетивших Мадрид"!), - к утверждениям Гильермо де Торре следует относиться весьма скептически. Тесная связь поэта с Народным Фронтом выше показана с обилием доказательств (которых нет у Гильермо де Торре), хотя это и не означает, что Лорка каждый день выступал с публичными протестами против фашизма или непрестанно читал свои стихи на политических митингах. И более того, создается впечатление, что примерно к концу мая 1936 г. Лорка начал уставать от давления, которое на него оказывали или пытались оказать некоторые его друзья, с тем чтобы он вступил в какую-нибудь левую партию или заявил о своем согласии с марксизмом. Во-первых, у нас есть необычное свидетельство Хуана Рамона Хименеса. 28 мая он сообщил Хуану Герреро ("консулу поэзии@, по словам Федерико), что Исабель Гарсиа Лорка сказала ему, будто "Федерико надоела группа, возглавляемая Пабло Нерудой, он не хочет иметь с ними ничего общего и собирается уехать в Гранаду, чтобы его оставили в покое" {Juan Guerrero Ruiz. Juan Ramon de viva voz. Insula, Madrid, 1961, p. 466. Но Исабель Гарсиа Лорка в разговоре с нами утверждала, что ничего подобного не говорила. Она сказала, что "Федерико всегда был в наилучших отношениях с Нерудой" (магнитофонная запись беседы, сделанная 14 ноября 1978 г.).}. Кроме того, недавно стали известны некоторые обстоятельства, связанные с интервью, которое Лорка дал карикатуристу Багарии. В этом интервью, опубликованном в мадридской "Эль Соль" 10 июня 1936 г., поэт отвергал идею искусства для искусства, снова заявил о своей солидарности с рабочим классом, испытывающим гнет и страдания, выступил в защиту искусства, пронизанного социальным пафосом. "Ни один настоящий человек уже не верит в эту чепуху о чистом искусстве, об искусстве для искусства. В эти драматические для мира дни художник должен плакать и смеяться вместе со своим народом. Надо отбросить в сторону букет водяных лилий и погрузиться по пояс в грязь, чтобы помочь другим собирать цветы и любоваться ими. Я, например, испытываю настоящую жажду общения с другими. Именно поэтому я постучался в двери театра и театру отдаю вес свои силы и способности". Потом в ответ на вопрос Багарии, как он расценивает взятие Гранады в 1491 г. Фердинандом и Изабеллой, поэт уверенно сказал: "Это было ужасно, хотя в школах и утверждают обратное. Погибли изумительные цивилизация, поэзия, астрономия, архитектура, тонкость чувств, единственные в своем роде в то время. А Гранада превратилась в бедный и запуганный город, в котором сейчас копошится и поднимает голову самая бездарная и злобная в Испании буржуазия" {Entrevista de Garcia Lorca con Bagaria, titulada "Dialogos de un caricaturista salvaje. Federico Garcia Lorca habla sobre la riqueza poetica у vital mayor de Espana. Reivindicacion intelectual del toreo. Las diferencias del cante gitano у del flamenco. El arte por el arte у el arie por el pueblo"; "El Sol.", 10 junio 1936, jn "Obras Completes", v. II, p. 1082-1087; las citas en p. 1083, 1085.}. Произнося эти слова, поэт бросал вызов не только расхожим мифам почитателей "старины" консервативного толка, но и тому социальному классу Гранады, который вскоре его убьет. Конечно же, "Эль Соль" читали в Гранаде, и интервью Лорки должно было тотчас стать известным в этом городе, как и антифашистские манифесты, которые Лорка подписывал до этого. Гранада поэта в отличие от Гранады дворца Карла Пятого (или особняков крупных банкиров) была скрытой, потаенной, не существующей уже Гранадой, которую разрушили католические Фердинанд и Изабелла. "Я думаю, - говорил Лорка, - что поскольку я из Гранады, то не могу не сострадать преследуемым: цыганам, неграм, евреям... морискам* - ведь в жилах каждого из нас течет и их кровь" {Entrevista del poeta con Rodolfo Gil Benumeya, titulada "Estampa de Garci'a Lorca", "La Gaceta Literaria", Madrid, 15 enero 1931, en "Obras Completas", v. II, p. 933-941; la cita en p. 939.}. После вопроса о крушении арабской культуры в Гранаде Багария перевел разговор на более современные темы. Недавно опубликованное письмо Федерико к его другу Адольфо Саласару по поводу этого интервью показывает, что, хотя поэт полностью поддержал цели Народного Фронта и отверг ложный патриотизм испанских националистов, он отдавал себе полный отчет в том, что о своих политических взглядах следует высказываться с большой осторожностью. Из письма к Саласару следует, что Багария задал Лорке также прямой вопрос о фашизме и коммунизме и поэт, ответивший на вопрос письменно, стал беспокоиться о том, к каким последствиям это может привести. Саласара, который, как и Багария, был постоянным сотрудником "Эль Соль", он просил оказать такую услугу: "Мне бы хотелось, чтобы ты, если сможешь, причем так, чтобы Багария этого не заметил, изъял бы вопрос и ответ, которые написаны от руки на отдельной странице, страница 7 (bis), потому что это дополнение к интервью; это вопрос о фашизме и коммунизме, опубликование которого в настоящий момент мне кажется лишним, тем более что ответ на вопрос вытекает из всего сказанного выше" {Письмо поэта Адольфо Саласару воспроизведено Марио Эрнандесом в специальном, посвященном Гарсиа Лорке, номере журнала "Тгесе de Nieve", Madrid. 2а eroca, Э 1-2 (diciembre 1976), p. 51 en "Obras Completas", v. II, p. 1187.}. Мы полагаем, Марио Эрнандес совершенно справедливо утверждает, что, изымая из интервью ответ на вопрос Багарии (в котором он, несомненно, высказался в пользу левых), Гарсиа Лорка, верный своему принципу полной независимости, хотел избежать впечатления, будто он придерживается конкретной политической программы. А отмечая, что "ответ на вопрос вытекает из всего сказанного выше", поэт, вероятно, имел в виду свои высказывания по поводу искусства для искусства и испанского национализма, которые достаточно ясно выражали его политические и общественные симпатии. Заключая эту главу, хотим подчеркнуть, что, по нашему мнению, политическая позиция Лорки была близка к социализму либерального толка. Происходя из состоятельной семьи и сознавая те большие преимущества, которые давало ему материальное благополучие, Федерико, уже в первых своих произведениях (Impresiones у paisajes, El maleficio de la mariposa, Libro de poemas) выступавший на стороне жертв социальной несправедливости, по меньшей мере не мог не быть человеком левых взглядов, врагом фашизма и, конечно, убежденным сторонником Народного Фронта. Однако все это вполне согласуется с тем, что он не вступил ни в одну политическую партию и выказывал полнейшее равнодушие к механизму политической жизни (трудно было бы, например, представить себе Лорку членом какой-нибудь парламентской комиссии) {Об отражении социальных взглядов Лорки см. несомненно лучшую работу на эту тему, глубокое и лаконичное исследование замечательной испанистки: Marie Laffranque. Puertas abiertas у cerradas en la poesfa у el teatro de Garcia Lorca, en Federico Garcia Lorca, edicion Ildefonso-Manuel Gil, p. 249-269. См. также статью: J. Lechner. El compromise en la poesia espanola del siglo XX, Universidad de Leyden, 1968, v. I, p. 77-79.}. Мы считаем, одним словом, что Федерико Гарсиа Лорка мог бы поставить свою подпись под следующими словами Антонио Мачадо, вместе с которым он подписал несколько манифестов: "Если говорить о теориях, я не марксист, никогда им не был и, вероятно, никогда не буду. Мое мировоззрение развивалось не по пути, идущему от Гегеля к Карлу Марксу. Может быть, потому, что я слишком романтичен, или же потому, что на меня оказало чрезмерное влияние мое идеалистическое образование, но у меня не вызывает особых симпатий главная идея марксизма: я не могу поверить, что экономический фактор, важность которого я признаю, является самым существенным в человеческой жизни, бытии и главным движителем истории. Я, однако, ясно вижу, что Социализм, поскольку он представляет форму сосуществования людей, основанную на труде, на предоставлении всем равных возможностей, чтобы трудиться, и на ликвидации классовых привилегий, является необходимым этапом на пути к справедливости; я ясно вижу, что это великая задача человечества в нашу эпоху, и все мы тем или иным образом должны внести свой вклад в ее решение" {Цит. по: Jose Marfa Valverde. Antonio Machado, S glo XXI. Madrid, 1975, p. 291-292.}. ГЛАВА ВТОРАЯ  ПОЭТ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ГРАНАДУ В письме, которое Гарсиа Лорка написал Адольфу Саласару в начале июня 1936 г. по поводу интервью, данного Багарии, он упоминал о своем намерении ненадолго съездить к себе на родину: "Я еду на два дня в Гранаду, чтобы попрощаться с родными. Я поеду в автомобиле, а поскольку решение было внезапным, я не успел тебе о нем сказать". Родители Федерико в это время были в Мадриде, поэтому можно предположить, что поэт имел в виду свою сестру Кончу, которая была замужем за Мануэлем Фернандесом-Монтесиносом*, и троих ее детей. Но почему Федерико надо было "прощаться" с ними? Вероятнее всего, потому что он в те дни еще собирался поехать в Мексику, где Маргарита Ксиргу играла в его пьесах, а Саласару было известно о его планах. Действительно, в апреле 1936 г. Лорка заявлял представителям прессы о предполагаемом путешествии в Мексику с заездом в Нью-Йорк. В Мексике он должен был встретиться с Маргаритой Ксиргу и выступить с лекцией о поэзии Кеведо ("Я буду говорить о Кеведо, потому что Кеведо - это Испания") {Интервью, данное Гарсиа Лоркой Филипе Моралесу: "Conversaciones literarias. Al habla con Federico Garcfa Lorca" "La Voz", 7 abril 1936, en "Obras Completes", v. II, p. 1076-1081; la cita en p. 1081.}. Нам неизвестно, состоялась ли поездка в Гранаду в начале июня (скорее всего, нет), но нам представляется совершенно несомненным, что в течение всего этого месяца он колебался, ехать или не ехать в Мексику. Брат поэта Франсиско Гарсиа Лорка говорил Хуану Ларреа в 1951г., что в июле 1936г. Федерико "носил билет в кармане и в Гранаду он поехал, чтобы попрощаться с родителями" {Неизданное письмо Хуана Ларреа Марио Эрнандесу от 10 февраля 1978 г.}. Две последние недели в Мадриде Федерико прожил очень напряженно и, без сомнения, охваченный растущей тревогой. 3 июля журналист Антонио Отеро Секо провожал его в суд в Буэнависту, что в мадридском районе Саламанка, где поэт должен был уладить последние формальности, связанные с неожиданно поданным на него иском. По дороге в суд Федерико рассказал Отеро: "Ты просто не поверишь, настолько это нелепо, но тем не менее это правда. Недавно, к моему удивлению, мне пришла судебная повестка. Я ничего не мог понять, и, сколько ни старался вспомнить, я никак не мог понять причины вызова в суд. Я пошел туда, и знаешь, что мне там сказали? Так вот, всего-навсего что некий сеньор из Таррагоны, которого я, кстати говоря, совершенно не знаю, выдвинул против меня обвинение из-за моего "Романса об испанской жандармерии", опубликованного восемь лет назад в "Цыганском романсеро". У этого сеньора, видно, внезапно взыграло чувство возмездия, мирно спавшее столько времени, и он потребовал моей крови. Я, естественно, подробно объяснил прокурору, зачем и почему я написал стихотворение, рассказал, что я думаю о жандармерии, о поэзии, о поэтических образах, о сюрреализме, о литературе и еще бог знает о чем. - И что же прокурор? - Он оказался человеком умным и, само собой, был удовлетворен моими объяснениями" {Antonio Otero Secо. Una conversacion inedita con Feclerico Garcia Lorca. Indice de las obras ineditas que ha dejado el gran poeta. "Mundo Grafico", Madrid, 24 febrero 1937, en "Obras Completas", v. II, p. 10S8-1090; la cila en p. 1088-1089.}. Два дня спустя родители Федерико возвратились в Гранаду. Федерико провожал их вместе с бывшим своим школьным учителем Антонио Родригесом Эспиносой, который впоследствии писал: "5 июля 1936 г. родители Федерико Гарсиа Лорки уехали в Гранаду, чтобы, как обычно, провести лето в своей усадьбе... Проводить их на вокзал пришли друзья, был там и Федерико - он тоже провожал родителей. Я спросил его, почему он не едет с ними, он ответил: "Я договорился прочитать друзьям свою пьесу "Дом Бернарды", которую сейчас заканчиваю; я привык выслушивать их мнение о моих новых вещах"" {Отрывок из неизданных воспоминаний Антонио Родригеса Эспиносы, приведенный во французском переводе: Marie Laffranque Federico Garcia Lorca, Seghers, Paris, 1966, p. 110. Мари Лафранк любезно предоставила нам испанский текст этой цитаты.}. Через несколько дней Федерико ужинал у своего друга Карлоса Морла Линча. Там же был Фернандо де лос Риос, который был "явно обеспокоен" политической обстановкой. "Народный Фронт разваливается, - говорил он, - а фашизм набирает силу. Не стоит обманывать себя. Положение крайне серьезное, нас ожидают тяжелые времена". Карлос Морла записал в своем дневнике, что в тот вечер Федерико изменила его обычная жизнерадостность. "Но сегодня Федерико говорит мало, вид у него отсутствующий, мысли витают где-то далеко. Он не такой, как всегда: сияющий, блестящий, остроумный, полный веры в жизнь и бурлящего оптимизма. Под конец он тихо говорит слова, давно ставшие его кредо: "Я член партии бедняков". Но в этот вечер он - словно думая вслух - добавляет: "Я член партии бедняков, но... добрых бедняков". И не знаю почему, но я не узнаю его голоса, словно, произнося эти слова, он говорит издалека" {Carlos Morla Lynch. En Espana con Federico Garcia Lorca. Aguilar, Madrid, 1958, p. 491-492.}. Марсель Оклер в книге о Гарсиа Лорке описала тревожные дни, предшествовавшие гражданской войне; дни эти были полны дурных предзнаменований. Хосе Кабальеро рассказал французской писательнице, как однажды, беспокоясь о Федерико, которого давно не видел, он пришел к нему на улицу Алькала: "Еще немного, и ты нашел бы меня мертвым, - сказал ему поэт, увлекая его в темную часть комнаты (жалюзи были опущены, несмотря на то что был полдень) и показывая ему над притолокой след от пули. - Ты был в этой комнате? - Нет, но если бы я здесь был? И он рассказал Пепе, что запретил своей служанке выходить на улицу, она пекла хлеб дома... Он прятался, скрывался от друзей, не подходил к телефону и только изредка навещал семью Морла" {M. Auclair. Vida у muerte de Garcia Lorca. Ediciones Era, Mexico, 1972, p. 322-323.}. На другой день Федерико сидел в баре с Сантьяго Онтаньоном, Пако Иглесиасом, Рафаэлем Родригесом Рапуном и Хасинто Игерасом, когда пронесся слух, что горит театр "Эспаньол". "Федерико отказался пойти туда, объясняя это привычной фразой: "Не хочу я этого видеть!" А потом добавил: "На мне голубая рубашка. Еще за фашиста примут!" Вцепившись в руку Онтаньона, он твердил дрожащим голосом: "Бедные рабочие, бедные рабочие!" Онтаньон проводил его на улицу Алькала. Больше он его никогда не видел" {Ibid., p. 326-327.}. В субботу 11 июля Лорка с несколькими друзьями, среди которых был и депутат социалистической партии от Эстремадуры Фульхенсио Диес Пастор, ужинал у Пабло Неруды. Диес Пастор был крайне озабочен политической ситуацией, и Федерико беспрестанно задавал ему вопросы. "Я еду в Гранаду!" - воскликнул поэт. "Оставайся лучше здесь, - ответил Диес Пастор. - Нигде тебе не будет спокойнее, чем в Мадриде". Позже Агустин де Фокса, писатель-фалангист, давал поэту тот же совет: "Если хочешь уехать, езжай в Биарриц, а не в Гранаду". На что Федерико ответил: "А что я буду делать в Биаррице? В Гранаде я работаю" {М. Auclair. Op. cit., p. 324-325.}. В воскресенье 12 июля в девять часов утра четверо фалангистов убили лейтенанта штурмовой гвардии Хосе Кастильо* в ответ на убийство одного из своих товарищей. Положение становилось взрывоопасным {Hugh Thomas. La guerra civil espanola. 2 vols., Grijalbo, Barcelona, 1978, I, p. 230-231.}. Вероятно, именно в этот вечер Федерико читал "Дом Бернарды Альбы" у доктора Эусебио Оливера. Среди слушателей были также друзья поэта Хорхе Гильен, Гильермо де Торре, Педро Салинас и Дамасо Алонсо. Последний будет потом вспоминать, что, когда гости выходили из дому, разговор шел "об одном из многих писателей, посвятивших себя политической деятельности", и Федерико воскликнул: "Как это обидно, Дамасо! Теперь он больше уже ничего не напишет! (Здесь, по словам Дамасо Алонсо, пропущена одна фраза.) Я никогда не стану политиком. Я революционер, потому что все настоящие поэты - революционеры. Ты согласен со мной? Но политиком я никогда не буду, никогда!" {Damaso Alonso. Poetas espanoles contemporaneos. Credos, Madrid, 1978, p. 160-161.} Следует предположить, что эти слова, назойливо повторяемые теми, кто утверждает, будто Лорка был аполитичен, говорят только о решении поэта не вступать в какую бы то ни было из существовавших тогда в стране политических партий {Мы согласны с тем, как комментирует эти слова поэт Хосе Луис Кано: "Несомненно, он хотел сказать, что у него не было призвания политика, профессионального политика, и что он решил не принуждать себя к политической деятельности. Должности и общественная деятельность его не интересовали". - "Desde Madrid. Jose Luis Cano nos en via este articulo en que recuerda los 25 anos de la muerte de Federico Garcia Lorca...", Gaceta del Fondo de Cultira Econdmica, Mexico, # 84 (agosto 1961).}. Через несколько часов, в три часа ночи 13 июля, был схвачен и убит Кальво Сотело*. "Зловещая дата", - записывал в своем дневнике в тот день Морла Линч. "Федерико не приходил, и нас удивляет его отсутствие. Мы его не видели уже несколько дней, но вряд ли он уехал в Гранаду" {Morla Lynch. Op. cit., p. 493-494.}. Однако в то самое время, когда Морла Линч делал эту запись в дневнике, Федерико был уже на пути в Гранаду. В сведениях о последнем дне, проведенном поэтом в Мадриде, много пробелов и противоречий. Не оставляет сомнений то, что большую часть этого дня Федерико провел со своим другом Рафаэлем Мартинесом Надалем. Он зашел за Федерико около двух часов и повел обедать к себе домой. После обеда они на такси поехали в Пуэрта-де-Йерро, в пригород, и там внезапно Федерико решил в тот же вечер уехать в Гранаду. Он воскликнул: "Рафаэль, эти поля скоро покроются трупами. Решено. Я еду в Гранаду, и будь что будет". Мартинес Надаль рассказывает, что они тут же поехали в агентство Кука за билетами на поезд, а потом вернулись на улицу Алькала собирать вещи Федерико {Rafael Marlines Nadal. El ultimo dia de Federico Garcia Lorca en Madrid. Residencia. Revista de la Residencia de Estudiantes, numero commemorative pub'licado en Mexico, D. F. (diciembre 1963), p. 58-61. Мартинес Надаль воспроизвел свою статью в качестве предисловия к книге "El publico de Garcia Lorca", Seix Barral, Barcelona, 1978, p. 13-21.}. Мартинес Надаль не упоминает о том, что в тот вечер поэт посетил своего любимого учителя из Фуэнте-Вакерос Антонио Родригеса Эспиносу, который в своих воспоминаниях писал: "Вечером 13 числа того же месяца (то есть июля. - Авт.) он пришел в девять часов, позвонил и, когда служанка открыла ему, спросил: "Дон Антонио дома?" - "Да, сеньор". - "Скажите ему, что пришел дон Омобоно Пикадильо"*. Так как я уже привык к его розыгрышам да к тому же узнал его по голосу, я вышел и сказал: "Что тут делает этот бессовестный дон Омобоно?" - "Он желает всего-навсего на время облегчить ваш кошелек на двести песет... В половине одиннадцатого я уезжаю в Гранаду; приближается буря, и я еду домой, где в меня не ударит молния". Не ошибся ли Антонио Родригес Эспиноса в том, что разговор этот происходил вечером 13 июля? Этого утверждать мы не можем, но, поскольку приведенные им детали точны, склоняемся к тому, чтобы поверить в истинность его рассказа. Мартинес Надаль не упоминает еще об одном прощальном визите, который - на этот счет не может быть сомнений - Лорка нанес в тот вечер: Федерико заходил в Ресиденсия-де-Сеньоритас на улице Мигель Анхель, дом Э 8, где жили его сестра Исабель и дочь Фернандо де лос Риоса Лаура. Мартинес Надаль ждал в такси, пока он прощался с ними {Свидетельство Лауры де лос Риос и Исабель Гарсиа Лорки (Мадрид, сентябрь 1978).}. Потом Мартинес Надаль проводил его на вокзал и помог ему устроиться в спальном вагоне. Тогда и произошла следующая сцена: "Кто-то прошел по коридору вагона. Федерико резко повернулся спиной к двери и вытянул обе руки, выставив рожками мизинец и указательный пальцы. - Чур меня! Чур меня! Чур меня! Я спросил его, кто это. - Депутат из Гранады. Скверный человек, он приносит несчастье. Явно взволнованный и огорченный, Федерико вскочил. - Знаешь, Рафаэль, ты иди и не стой на перроне. Я закрою занавески и лягу, чтобы этот мерзавец не видел меня и не приставал с разговорами. Мы быстро обнялись, и я впервые ушел с вокзала, не дождавшись отхода поезда Федерико, не слушая, как бывало всегда, до самого отъезда его смеха и шуток". Уже в семидесятые годы Рафаэль Мартинес Надаль и Марсель Оклер уверяли нас, что этот скверный человек, "который приносит несчастье", был не кто иной, как Рамон Руис Алонсо, "дрессированный рабочий" из СЭДА. Но недавно Мартинес Надаль любезно уточнил, что твердой уверенности в этом у него нет. "Я не видел лица этого человека, да если бы и видел, это ничего бы не изменило. Я не был знаком с этой впоследствии столь печально знаменитой личностью, а Федерико его имя не упоминал. Он только сказал: "Депутат СЭДА от Гранады..." Дело в том, что в качестве предисловия к своей книге "Читатели Гарсиа Лорки" я взял статью, которую опубликовал в юбилейном номере "Ресиденсия" (Мехико, 1963). По просьбе дона Альберта Хименеса я опустил в фразе Лорки слово "СЭДА". Дон Альберта опасался, что это слово еще более затруднит распространение этого номера "Ресиденсия" в Испании. (Однако дважды два - четыре... а потому, сложив все факты, получаешь, что речь идет о Рамоне Руисе Алонсо; во всяком случае, у меня именно так получается.)" {Письмо Рафаэля Мартинеса Надаля автору, 19 декабря 1977 г.} Дважды два действительно четыре, и все же таинственный человек, который ехал в поезде с Лоркой, никак не мог быть Районом Руисом Алонсо, так как он в это время, пострадав в автомобильной катастрофе, находился в Гранаде. Подробности этого происшествия, случившегося тремя днями раньше, изложены в конце главы, посвященной этому персонажу {См. главу 7.}. Мы не знаем, кто был тот "депутат СЭДА", который возвращался в Гранаду ночью 13 июля. Во всяком случае, это был бывший депутат, так как за несколько месяцев до того все члены СЭДА из Гранады потеряли свои места в кортесах {См. главу 3.}. Мартинес Надаль всегда утверждал, хотя это и не так, что Федерико выехал из Мадрида в ночь на 16 июля 1946 г. Между тем гранадская пресса сообщила о приезде Гарсна Лорки утром четырнадцатого, из чего вытекает, что он должен был выехать из Мадрида ночью тринадцатого. 15 июля "Эль Дефенсор де Гранада" опубликовала в центре первой страницы сообщение о приезде поэта: "Гарсии Лорка в Гранаде Со вчерашнего дня в Гранаде находится поэт дон Федерико Гарсиа Лорка. Знаменитый автор "Кровавой свадьбы" предполагает пробыть недолгое время в своей семье". Редактор "Эль Дефенсор де Гранада" Константине Руис Карнеро (он тоже пал жертвой репрессий) был большим другом Федерико. Вполне можно предположить, что Руис Карнеро сам написал эту заметку, повидавшись с поэтом. Поезд из Мадрида обычно прибывал в Гранаду в 8.20 (по сведениям местных газет), и потому 14 числа у друзей было достаточно времени, чтобы повидаться. Кроме того, привлекает внимание одна маленькая, но важная подробность: по словам газеты, поэт предполагал провести в Гранаде "недолгое время", а не все лето. От кого могла бы газета получить такие сведения, как не от самого Федерико? Ясно, что поэт по-прежнему собирался встретиться с Маргаритой Ксиргу в Мексике, после того как проживет несколько дней или недель с близкими