Осип Мандельштам. Собрание стихотворений * OCR по изд.: Осип Мандельштам. Сочинения в 2-х тт. Том 1: Стихотворения, переводы. Сост. С. Аверинцев и П. Нерлер. Москва, Художественная литература, 1990 (далее "СС2"). Дополнения текстов, вычитка, исправления и хронология -- по изд.: Осип Мандельштам. Собрание сочинений в 4-х тт. Сост. П. Нерлер и А. Никитаев. Москва, 1993 ("СС4"). В файл не вошли комментарии и материалы, включЈнные в СС4, но отсутствующие в СС2, а именно многочисленные переводы стихов иностранных поэтов и некоторые варианты и наброски стихотворений. Варианты указаны в случае значительного расхождения источников, за основной принят СС4. Электронный текст подготовлен для некоммерческого распространения. С. Виницкий, 1999-2000. -------- Из комментария к изданию 1990 г. Первые стихотворные публикации Мандельштама появились в 1907 г. в журнале Тенишевского коммерческого училища "Пробужденная мысль", но подлинный литературный дебют состоялся в августе 1910 г. в девятом номере журнала "Аполлон", где была напечатана подборка из пяти стихотворений. При жизни Мандельштама вышло шесть его поэтических книг: три издания "Камня" (1913, 1916 и 1923), "Tristia" (1922), "Вторая книга" (1923) и "Стихотворения" (1928). В 1931 -- 1932 гг. поэт заключил договоры на сборники "Избранное" и "Новые стихи", а также на двухтомное собрание сочинений, но эти издания не состоялись. Первое в СССР посмертное издание стихов Мандельштама было анонсировано в 1958, но вышло только в 1973 г.-- Мандельштам О. Стихотворения (Библиотека поэта. Большая серия). Л., Советский писатель, 1973 (переизд. в 1974, 1978 и 1979 гг.). О намерении издать двухтомник О. Мандельштама в "Художественной литературе" свидетельствует копия письма председателя Комиссии по литературному наследию О. Э. Мандельштама К. М. Симонова директору изд-ва А. Косолапову от 5 июня 1968 г. (архив И. М. Семенко). Издание не состоялось. В настоящем издании впервые в СССР предпринята попытка собрать в одной книге все поэтическое наследие Мандельштама, включая стихи для детей и шуточные стихи. В Приложениях собраны разные редакции и наброски, а также экспромты, отрывки или строки из уничтоженных или утерянных стихов. Принципы композиции и текстологии, принятые в издании, раскрываются в преамбулах к комментариям к каждому разделу, все исключения оговариваются. Особенности авторской орфографии максимально сохранены. В отношении пунктуации применен дифференцированный подход, позволяющий сочетать адекватность передачи смысла с современными нормами правописания и явными особенностями авторской пунктуации (Мандельштам, как известнo, пренебрегал знаками препинания и правилами их расстановки, исходя исключительно из мелодики стиха, нередко он диктовал свои стихи жене или другим лицам, не вмешиваясь в пунктуацию при авторизации текстов). Нумерация строф, часто встречающаяся в автографах и прижизненных публикациях Мандельштама, не приводится. Под ст-ниями проставлены даты написания, через запятую -- даты их авторской переработки. Косвенные датировки даются в угловых скобках, предположительные -- со знаком вопроса в круглых скобках. Переводы иностранных слов в текстах даются под строкой (исключения отмечены в комментариях). Текст, зачеркнутый автором, дается в квадратных скобках, а неавторский текст -- в угловых. (...) -------- Из предисловия к изданию 1993 г. (...) Мы не только восполняем некоторые лакуны, но и вносим ряд уточнений в тексты издания, являющегося для нас базовым: Осип Мандельштам. Сочинения в двух томах. Сост. С. С. Аверинцева и П. М. Нерлера. М. Художественная литература, 1990. (...) Особенности авторской орфографии и пунктуации, по возможности, учтены. (...) Длинные отточия означают обрыв текста в источнике. (...) П. Нерлер, А. Никитаев -------- Камень -------- x x x Звук осторожный и глухой Плода, сорвавшегося с древа, Среди немолчного напева Глубокой тишины лесной... 1908 -------- x x x Сусальным золотом горят В лесах рождественские елки; В кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят. О, вещая моя печаль, О, тихая моя свобода И неживого небосвода Всегда смеющийся хрусталь! 1908 -------- x x x Из полутемной залы, вдруг, Ты выскользнула в легкой шали -- Мы никому не помешали, Мы не будили спящих слуг... 1908 -------- x x x Только детские книги читать, Только детские думы лелеять. Все большое далеко развеять, Из глубокой печали восстать. Я от жизни смертельно устал, Ничего от нее не приемлю, Но люблю мою бедную землю, Оттого, что иной не видал. Я качался в далеком саду На простой деревянной качели, И высокие темные ели Вспоминаю в туманном бреду. 1908 -------- x x x Нежнее нежного Лицо твое, Белее белого Твоя рука, От мира целого Ты далека, И все твое -- От неизбежного. От неизбежного Твоя печаль, И пальцы рук Неостывающих, И тихий звук Неунывающих Речей, И даль Твоих очей. <Декабрь?> 1909 -------- x x x На бледно-голубой эмали, Какая мыслима в апреле, Березы ветви поднимали И незаметно вечерели. Узор отточенный и мелкий, Застыла тоненькая сетка, Как на фарфоровой тарелке Рисунок, вычерченный метко,-- Когда его художник милый Выводит на стеклянной тверди, В сознании минутной силы, В забвении печальной смерти. <Апрель?> 1909 -------- x x x Есть целомудренные чары -- Высокий лад, глубокий мир, Далеко от эфирных лир Мной установленные лары. У тщательно обмытых ниш В часы внимательных закатов Я слушаю моих пенатов Всегда восторженную тишь. Какой игрушечный удел, Какие робкие законы Приказывает торс точеный И холод этих хрупких тел! Иных богов не надо славить: Они как равные с тобой, И, осторожною рукой, Позволено их переставить. 1909 -------- x x x Дано мне тело -- что мне делать с ним, Таким единым и таким моим? За радость тихую дышать и жить Кого, скажите, мне благодарить? Я и садовник, я же и цветок, В темнице мира я не одинок. На стекла вечности уже легло Мое дыхание, мое тепло. Запечатлеется на нем узор, Неузнаваемый с недавних пор. Пускай мгновения стекает муть -- Узора милого не зачеркнуть. 1909 -------- x x x Невыразимая печаль Открыла два огромных глаза, Цветочная проснулась ваза И выплеснула свой хрусталь. Вся комната напоена Истомой -- сладкое лекарство! Такое маленькое царство Так много поглотило сна. Немного красного вина, Немного солнечного мая -- И, тоненький бисквит ломая, Тончайших пальцев белизна. <Май?> 1909 -------- x x x На перламутровый челнок Натягивая шелка нити, О пальцы гибкие, начните Очаровательный урок! Приливы и отливы рук... Однообразные движенья... Ты заклинаешь, без сомненья, Какой-то солнечный испуг, Когда широкая ладонь, Как раковина, пламенея, То гаснет, к теням тяготея, То в розовый уйдет огонь!.. 16 ноября 1911 -------- x x x Ни о чем не нужно говорить, Ничему не следует учить, И печальна так и хороша Темная звериная душа: Ничему не хочет научить, Не умеет вовсе говорить И плывет дельфином молодым По седым пучинам мировым. Декабрь 1909, Гейдельберг -------- x x x Когда удар с ударами встречается И надо мною роковой, Неутомимый маятник качается И хочет быть моей судьбой, Торопится, и грубо остановится, И упадет веретено -- И невозможно встретиться, условиться, И уклониться не дано. Узоры острые переплетаются, И все быстрее и быстрей, Отравленные дротики взвиваются В руках отважных дикарей... 1910, 1927 -------- x x x Медлительнее снежный улей, Прозрачнее окна хрусталь, И бирюзовая вуаль Небрежно брошена на стуле. Ткань, опьяненная собой, Изнеженная лаской света, Она испытывает лето, Как бы не тронута зимой; И, если в ледяных алмазах Струится вечности мороз, Здесь -- трепетание стрекоз Быстроживущих, синеглазых. 1910 -------- Silentium Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Спокойно дышат моря груди, Но, как безумный, светел день. И пены бледная сирень В черно-лазоревом сосуде. Да обретут мои уста Первоначальную немоту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста! Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито! 1910, 1935 1 Молчание (лат.) -------- x x x Слух чуткий парус напрягает, Расширенный пустеет взор, И тишину переплывает Полночных птиц незвучный хор. Я так же беден, как природа, И так же прост, как небеса, И призрачна моя свобода, Как птиц полночных голоса. Я вижу месяц бездыханный И небо мертвенней холста; Твой мир, болезненный и странный, Я принимаю, пустота! 1910, 1922(?) -------- x x x Как тень внезапных облаков, Морская гостья налетела И, проскользнув, прошелестела Смущенных мимо берегов. Огромный парус строго реет; Смертельно-бледная волна Отпрянула -- и вновь она Коснуться берега не смеет; И лодка, волнами шурша, Как листьями... <Не позднее 5 августа> 1910, 1927 -------- x x x Из омута злого и вязкого Я вырос, тростинкой шурша,-- И страстно, и томно, и ласково Запретною жизнью дыша. И никну, никем не замеченный, В холодный и топкий приют, Приветственным шелестом встреченный Коротких осенних минут. Я счастлив жестокой обидою, И в жизни, похожей на сон, Я каждому тайно завидую И в каждого тайно влюблен. <Осень> 1910, 1927 -------- x x x В огромном омуте прозрачно и темно, И томное окно белеет. А сердце -- отчего так медленно оно И так упорно тяжелеет? То всею тяжестью оно идет ко дну, Соскучившись по милом иле, То, как соломинка, минуя глубину, Наверх всплывает без усилий. С притворной нежностью у изголовья стой И сам себя всю жизнь баюкай; Как небылицею, своей томись тоской И ласков будь с надменной скукой. 1910 -------- x x x Душный сумрак кроет ложе, Напряженно дышит грудь... Может, мне всего дороже Тонкий крест и тайный путь. 1910 -------- x x x Как кони медленно ступают, Как мало в фонарях огня! Чужие люди, верно, знают, Куда везут они меня. А я вверяюсь их заботе, Мне холодно, я спать хочу; Подбросило на повороте Навстречу звездному лучу. Горячей головы качанье, И нежный лед руки чужой, И темных елей очертанья, Еще невиданные мной. 1911 -------- x x x Скудный луч холодной мерою Сеет свет в сыром лесу. Я печаль, как птицу серую, В сердце медленно несу. Что мне делать с птицей раненой? Твердь умолкла, умерла. С колокольни отуманенной Кто-то снял колокола. И стоит осиротелая И немая вышина, Как пустая башня белая, Где туман и тишина... Утро, нежностью бездонное, Полуявь и полусон -- Забытье неутоленное -- Дум туманный перезвон... 1911 -------- x x x Воздух пасмурный влажен и гулок; Хорошо и не страшно в лесу. Легкий крест одиноких прогулок Я покорно опять понесу. И опять к равнодушной отчизне Дикой уткой взовьется упрек,-- Я участвую в сумрачной жизни, Где один к одному одинок! Выстрел грянул. Над озером сонным Крылья уток теперь тяжелы. И двойным бытием отраженным Одурманены сосен стволы. Небо тусклое с отсветом странным -- Мировая туманная боль -- О, позволь мне быть также туманным И тебя не любить мне позволь. 1911, 28 августа 1935 -------- x x x Сегодня дурной день, Кузнечиков хор спит, И сумрачных скал сень -- Мрачней гробовых плит. Мелькающих стрел звон И вещих ворон крик... Я вижу дурной сон, За мигом летит миг. Явлений раздвинь грань, Земную разрушь клеть И яростный гимн грянь -- Бунтующих тайн медь! О, маятник душ строг, Качается глух, прям, И страстно стучит рок В запретную дверь к нам... 1911 -------- x x x Смутно-дышащими листьями Черный ветер шелестит, И трепещущая ласточка В темном небе круг чертит. Тихо спорят в сердце ласковом Умирающем моем Наступающие сумерки С догорающим лучом. И над лесом вечереющим Встала медная луна; Отчего так мало музыки И такая тишина? <Июнь> 1911 -------- x x x Отчего душа так певуча, И так мало милых имен, И мгновенный ритм -- только случай, Неожиданный Аквилон? Он подымет облако пыли, Зашумит бумажной листвой И совсем не вернется -- или Он вернется совсем другой. О, широкий ветер Орфея, Ты уйдешь в морские края,-- И, несозданный мир лелея, Я забыл ненужное "я". Я блуждал в игрушечной чаще И открыл лазоревый грот... Неужели я настоящий И действительно смерть придет? 1911 -------- Раковина Быть может, я тебе не нужен, Ночь; из пучины мировой, Как раковина без жемчужин, Я выброшен на берег твой. Ты равнодушно волны пенишь И несговорчиво поешь; Но ты полюбишь, ты оценишь Ненужной раковины ложь. Ты на песок с ней рядом ляжешь, Оденешь ризою своей, Ты неразрывно с нею свяжешь Огромный колокол зыбей; И хрупкой раковины стены,-- Как нежилого сердца дом,-- Наполнишь шепотами пены, Туманом, ветром и дождем... 1911 -------- x x x О небо, небо, ты мне будешь сниться! Не может быть, чтоб ты совсем ослепло И день сгорел, как белая страница: Немного дыма и немного пепла! 24 ноября 1911, 1915(?) -------- x x x Я вздрагиваю от холода -- Мне хочется онеметь! А в небе танцует золото -- Приказывает мне петь. Томись, музыкант встревоженный, Люби, вспоминай и плачь, И, с тусклой планеты брошенный, Подхватывай легкий мяч! Так вот она -- настоящая С таинственным миром связь! Какая тоска щемящая, Какая беда стряслась! Что, если, вздрогнув неправильно, Мерцающая всегда, Своей булавкой заржавленной Достанет меня звезда? 1912, 1937 * Ранний вариант последней строфы: Что, если, над модной лавкою, Мерцающая всегда, Мне в сердце длинной булавкою Опустится вдруг звезда? -------- x x x Я ненавижу свет Однообразных звезд. Здравствуй, мой давний бред -- Башни стрельчатой рост! Кружевом, камень, будь И паутиной стань, Неба пустую грудь Тонкой иглою рань. Будет и мой черед -- Чую размах крыла. Так -- но куда уйдет Мысли живой стрела? Или, свой путь и срок Я, исчерпав, вернусь: Там -- я любить не мог, Здесь -- я любить боюсь... 1912 -------- x x x Образ твой, мучительный и зыбкий, Я не мог в тумане осязать. "Господи!"- сказал я по ошибке, Сам того не думая сказать. Божье имя, как большая птица, Вылетело из моей груди! Впереди густой туман клубится, И пустая клетка позади... Апрель 1912 -------- x x x Нет, не луна, а светлый циферблат Сияет мне,-- и чем я виноват, Что слабых звезд я осязаю млечность? И Батюшкова мне противна спесь: Который час, его спросили здесь, А он ответил любопытным: вечность! 1912 -------- Пешеход М. Л. Лозинскому Я чувствую непобедимый страх В присутствии таинственных высот. Я ласточкой доволен в небесах, И колокольни я люблю полет! И, кажется, старинный пешеход, Над пропастью, на гнущихся мостках Я слушаю, как снежный ком растет И вечность бьет на каменных часах. Когда бы так! Но я не путник тот, Мелькающий на выцветших листах, И подлинно во мне печаль поет; Действительно, лавина есть в горах! И вся моя душа -- в колоколах, Но музыка от бездны не спасет! 1912 -------- Казино Я не поклонник радости предвзятой, Подчас природа -- серое пятно. Мне, в опьяненьи легком, суждено Изведать краски жизни небогатой. Играет ветер тучею косматой, Ложится якорь на морское дно, И бездыханная, как полотно, Душа висит над бездною проклятой. Но я люблю на дюнах казино, Широкий вид в туманное окно И тонкий луч на скатерти измятой; И, окружен водой зеленоватой, Когда, как роза, в хрустале вино,-- Люблю следить за чайкою крылатой! Май 1912 -------- x x x Паденье -- неизменный спутник страха, И самый страх есть чувство пустоты. Кто камни нам бросает с высоты, И камень отрицает иго праха? И деревянной поступью монаха Мощеный двор когда-то мерил ты: Булыжники и грубые мечты -- В них жажда смерти и тоска размаха! Так проклят будь готический приют, Где потолком входящий обморочен И в очаге веселых дров не жгут. Немногие для вечности живут, Но если ты мгновенным озабочен -- Твой жребий страшен и твой дом непрочен! 1912 -------- Царское село Георгию Иванову Поедем в Царское Село! Там улыбаются мещанки, Когда уланы после пьянки Садятся в крепкое седло... Поедем в Царское Село! Казармы, парки и дворцы, А на деревьях -- клочья ваты, И грянут "здравия" раскаты На крик -- "здорово, молодцы!" Казармы, парки и дворцы... Одноэтажные дома, Где однодумы-генералы Свой коротают век усталый, Читая "Ниву" и Дюма... Особняки -- а не дома! Свист паровоза... Едет князь. В стеклянном павильоне свита!.. И, саблю волоча сердито, Выходит офицер, кичась,-- Не сомневаюсь -- это князь... И возвращается домой -- Конечно, в царство этикета -- Внушая тайный страх, карета С мощами фрейлины седой, Что возвращается домой... 1912, 1927(?) * Вариант первой строфы по СС2: -- С. В. Поедем в Царское Село! Свободны, ветрены и пьяны, Там улыбаются уланы, Вскочив на крепкое седло... Поедем в Царское Село! -------- Золотой Целый день сырой осенний воздух Я вдыхал в смятеньи и тоске. Я хочу поужинать, и звезды Золотые в темном кошельке! И, дрожа от желтого тумана, Я спустился в маленький подвал. Я нигде такого ресторана И такого сброда не видал! Мелкие чиновники, японцы, Теоретики чужой казны... За прилавком щупает червонцы Человек,-- и все они пьяны. -- Будьте так любезны, разменяйте,-- Убедительно его прошу,-- Только мне бумажек не давайте -- Трехрублевок я не выношу! Что мне делать с пьяною оравой? Как попал сюда я, Боже мой? Если я на то имею право,-- Разменяйте мне мой золотой! 1912 -------- Лютеранин Я на прогулке похороны встретил Близ протестантской кирки, в воскресенье. Рассеянный прохожий, я заметил Тех прихожан суровое волненье. Чужая речь не достигала слуха, И только упряжь тонкая сияла, Да мостовая праздничная глухо Ленивые подковы отражала. А в эластичном сумраке кареты, Куда печаль забилась, лицемерка, Без слов, без слез, скупая на приветы, Осенних роз мелькнула бутоньерка. Тянулись иностранцы лентой черной, И шли пешком заплаканные дамы, Румянец под вуалью, и упорно Над ними кучер правил вдаль, упрямый. Кто б ни был ты, покойный лютеранин,-- Тебя легко и просто хоронили. Был взор слезой приличной затуманен, И сдержанно колокола звонили. И думал я: витийствовать не надо. Мы не пророки, даже не предтечи, Не любим рая, не боимся ада, И в полдень матовый горим, как свечи. 1912 -------- Айя-софия Айя-София -- здесь остановиться Судил Господь народам и царям! Ведь купол твой, по слову очевидца, Как на цепи, подвешен к небесам. И всем векам -- пример Юстиниана, Когда похитить для чужих богов Позволила Эфесская Диана Сто семь зеленых мраморных столбов. Но что же думал твой строитель щедрый, Когда, душой и помыслом высок, Расположил апсиды и экседры, Им указав на запад и восток? Прекрасен храм, купающийся в мире, И сорок окон -- света торжество; На парусах, под куполом, четыре Архангела прекраснее всего. И мудрое сферическое зданье Народы и века переживет, И серафимов гулкое рыданье Не покоробит темных позолот. 1912 -------- Notre Dame Где римский судия судил чужой народ -- Стоит базилика, и -- радостный и первый -- Как некогда Адам, распластывая нервы, Играет мышцами крестовый легкий свод. Но выдает себя снаружи тайный план, Здесь позаботилась подпружных арок сила, Чтоб масса грузная стены не сокрушила, И свода дерзкого бездействует таран. Стихийный лабиринт, непостижимый лес, Души готической рассудочная пропасть, Египетская мощь и христианства робость, С тростинкой рядом -- дуб, и всюду царь -- отвес. Но чем внимательней, твердыня Notre Dame, Я изучал твои чудовищные ребра,-- Тем чаще думал я: из тяжести недоброй И я когда-нибудь прекрасное создам... 1912 -------- x x x Мы напряженного молчанья не выносим -- Несовершенство душ обидно, наконец! И в замешательстве уж объявился чтец, И радостно его приветствовали: просим! Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо: Кошмарный человек читает "Улялюм". Значенье -- суета, и слово только шум, Когда фонетика -- служанка серафима. О доме Эшеров Эдгара пела арфа. Безумный воду пил, очнулся и умолк. Я был на улице. Свистел осенний шелк... И горло греет шелк щекочущего шарфа... 1912 (1913?), 2 января 1937 -------- Старик Уже светло, поет сирена В седьмом часу утра. Старик, похожий на Верлэна, Теперь твоя пора! В глазах лукавый или детский Зеленый огонек; На шею нацепил турецкий Узорчатый платок. Он богохульствует, бормочет Несвязные слова; Он исповедываться хочет -- Но согрешить сперва. Разочарованный рабочий Иль огорченный мот -- А глаз, подбитый в недрах ночи, Как радуга цветет. А дома -- руганью крылатой, От ярости бледна, Встречает пьяного Сократа Суровая жена! 1913, 1937 * Вариант СС2: добавлена предпоследней строфа: Так, соблюдая день субботний, Плетется он, когда Глядит из каждой подворотни Веселая беда; -------- Петербургские строфы Н. Гумилеву Над желтизной правительственных зданий Кружилась долго мутная метель, И правовед опять садится в сани, Широким жестом запахнув шинель. Зимуют пароходы. На припеке Зажглось каюты толстое стекло. Чудовищна, как броненосец в доке,-- Россия отдыхает тяжело. А над Невой -- посольства полумира, Адмиралтейство, солнце, тишина! И государства жесткая порфира, Как власяница грубая, бедна. Тяжка обуза северного сноба -- Онегина старинная тоска; На площади Сената -- вал сугроба, Дымок костра и холодок штыка... Черпали воду ялики, и чайки Морские посещали склад пеньки, Где, продавая сбитень или сайки, Лишь оперные бродят мужики. Летит в туман моторов вереница; Самолюбивый, скромный пешеход -- Чудак Евгений -- бедности стыдится, Бензин вдыхает и судьбу клянет! Январь 1913, 1927 -------- x x x Hier stehe ich -- ich kann nicht anders... "Здесь я стою -- я не могу иначе", Не просветлеет темная гора -- И кряжистого Лютера незрячий Витает дух над куполом Петра. 1913 (1915?) -------- x x x ...Дев полуночных отвага И безумных звезд разбег, Да привяжется бродяга, Вымогая на ночлег. Кто, скажите, мне сознанье Виноградом замутит, Если явь -- Петра созданье, Медный Всадник и гранит? Слышу с крепости сигналы, Замечаю, как тепло. Выстрел пушечный в подвалы, Вероятно, донесло. И гораздо глубже бреда Воспаленной головы -- Звезды, трезвая беседа, Ветер западный с Невы. <Январь-февраль> 1913, 1915(?) -------- Бах Здесь прихожане -- дети праха И доски вместо образов, Где мелом -- Себастьяна Баха Лишь цифры значатся псалмов. Разноголосица какая В трактирах буйных и церквах, А ты ликуешь, как Исайя, О, рассудительнейший Бах! Высокий спорщик, неужели, Играя внукам свой хорал, Опору духа в самом деле Ты в доказательстве искал? Что звук? Шестнадцатые доли, Органа многосложный крик -- Лишь воркотня твоя, не боле, О, несговорчивый старик! И лютеранский проповедник На черной кафедре своей С твоими, гневный собеседник, Мешает звук своих речей. 1913 -------- x x x В спокойных пригородах снег Сгребают дворники лопатами; Я с мужиками бородатыми Иду, прохожий человек. Мелькают женщины в платках, И тявкают дворняжки шалые, И самоваров розы алые Горят в трактирах и домах. 1913 -------- Адмиралтейство В столице северной томится пыльный тополь, Запутался в листве прозрачный циферблат, И в темной зелени фрегат или акрополь Сияет издали -- воде и небу брат. Ладья воздушная и мачта-недотрога, Служа линейкою преемникам Петра, Он учит: красота -- не прихоть полубога, А хищный глазомер простого столяра. Нам четырех стихий приязненно господство, Но создал пятую свободный человек: Не отрицает ли пространства превосходство Сей целомудренно построенный ковчег? Сердито лепятся капризные Медузы, Как плуги брошены, ржавеют якоря -- И вот разорваны трех измерений узы И открываются всемирные моря. Май 1913 -------- x x x В таверне воровская шайка Всю ночь играла в домино. Пришла с яичницей хозяйка, Монахи выпили вино. На башне спорили химеры: Которая из них урод? А утром проповедник серый В палатки призывал народ. На рынке возятся собаки, Менялы щелкает замок. У вечности ворует всякий, А вечность -- как морской песок: Он осыпается с телеги -- Не хватит на мешки рогож,-- И, недовольный, о ночлеге Монах рассказывает ложь! 1913 -------- Кинематограф Кинематограф. Три скамейки. Сентиментальная горячка. Аристократка и богачка В сетях соперницы-злодейки. Не удержать любви полета: Она ни в чем не виновата! Самоотверженно, как брата, Любила лейтенанта флота. А он скитается в пустыне -- Седого графа сын побочный. Так начинается лубочный Роман красавицы-графини. И в исступленьи, как гитана, Она заламывает руки. Разлука. Бешеные звуки Затравленного фортепьяно. В груди доверчивой и слабой Еще достаточно отваги Похитить важные бумаги Для неприятельского штаба. И по каштановой аллее Чудовищный мотор несется, Стрекочет лента, сердце бьется Тревожнее и веселее. В дорожном платье, с саквояжем, В автомобиле и в вагоне, Она боится лишь погони, Сухим измучена миражем. Какая горькая нелепость: Цель не оправдывает средства! Ему -- отцовское наследство, А ей -- пожизненная крепость! 1913 -------- Теннис Средь аляповатых дач, Где шатается шарманка, Сам собой летает мяч, Как волшебная приманка. Кто, смиривший грубый пыл, Облеченный в снег альпийский, С резвой девушкой вступил В поединок олимпийский? Слишком дряхлы струны лир: Золотой ракеты струны Укрепил и бросил в мир Англичанин вечно-юный! Он творит игры обряд, Так легко вооруженный, Как аттический солдат, В своего врага влюбленный. Май. Грозовых туч клочки. Неживая зелень чахнет. ВсЈ моторы и гудки,-- И сирень бензином пахнет. Ключевую воду пьет Из ковша спортсмэн веселый; И опять война идет, И мелькает локоть голый! Май 1913 -------- Американка Американка в двадцать лет Должна добраться до Египта, Забыв "Титаника" совет, Что спит на дне мрачнее крипта. В Америке гудки поют, И красных небоскребов трубы Холодным тучам отдают Свои прокопченные губы. И в Лувре океана дочь Стоит прекрасная, как тополь; Чтоб мрамор сахарный толочь, Влезает белкой на Акрополь. Не понимая ничего, Читает "Фауста" в вагоне И сожалеет, отчего Людовик больше не на трoне. 1913 -------- Домби и сын Когда, пронзительнее свиста, Я слышу английский язык -- Я вижу Оливера Твиста Над кипами конторских книг. У Чарльза Диккенса спросите, Что было в Лондоне тогда: Контора Домби в старом Сити И Темзы желтая вода... Дожди и слезы. Белокурый И нежный мальчик -- Домби-сын; Веселых клэрков каламбуры Не понимает он один. В конторе сломанные стулья, На шиллинги и пенсы счет; Как пчелы, вылетев из улья, Роятся цифры круглый год. А грязных адвокатов жало Работает в табачной мгле -- И вот, как старая мочала, Банкрот болтается в петле. На стороне врагов законы: Ему ничем нельзя помочь! И клетчатые панталоны, Рыдая, обнимает дочь... 1913 (1914?) -------- x x x Отравлен хлеб, и воздух выпит. Как трудно раны врачевать! Иосиф, проданный в Египет, Не мог сильнее тосковать! Под звездным небом бедуины, Закрыв глаза и на коне, Слагают вольные былины О смутно пережитом дне. Немного нужно для наитий: Кто потерял в песке колчан, Кто выменял коня -- событий Рассеивается туман; И, если подлинно поется И полной грудью, наконец, Все исчезает -- остается Пространство, звезды и певец! 1913 -------- Валкирии Летают Валкирии, поют смычки -- Громоздкая опера к концу идет. С тяжелыми шубами гайдуки На мраморных лестницах ждут господ. Уж занавес наглухо упасть готов, Еще рукоплещет в райке глупец, Извозчики пляшут вокруг костров... "Карету такого-то!" -- Разъезд. Конец. 1914 <1913?> -------- Рим Поговорим о Риме -- дивный град! Он утвердился купола победой. Послушаем апостольское credo: Несется пыль, и радуги висят. На Авентине вечно ждут царя -- Двунадесятых праздников кануны,-- И строго-канонические луны -- Двенадцать слуг его календаря. На дольний мир глядит сквозь облак хмурый Над Форумом огромная луна, И голова моя обнажена -- О, холод католической тонзуры! 1914 -------- x x x ...На луне не растет Ни одной былинки; На луне весь народ Делает корзинки -- Из соломы плетет Легкие корзинки. На луне -- полутьма И дома опрятней; На луне не дома -- Просто голубятни; Голубые дома -- Чудо-голубятни. 1914 -------- x x x Это все о луне только небылица, В этот вздор о луне верить не годится, Это все о луне только небылица... На луне не растет Ни одной былинки, На луне весь народ Делает корзинки, Из соломы плетет Легкие корзинки. На луне полутьма И дома опрятней, На луне не дома -- Просто голубятни, Голубые дома, Чудо-голубятни. На луне нет дорог И везде скамейки, Поливают песок Из высокой лейки -- Что ни шаг, то прыжок Через три скамейки. У меня на луне Голубые рыбы, Но они на луне Плавать не могли бы, Нет воды на луне, И летают рыбы... 1914 -- 1927 * Вариант -------- Ахматова В пол-оборота, о печаль, На равнодушных поглядела. Спадая с плеч, окаменела Ложноклассическая шаль. Зловещий голос -- горький хмель -- Души расковывает недра: Так -- негодующая Федра -- Стояла некогда Рашель. 9 января 1914 -------- x x x О временах простых и грубых Копыта конские твердят. И дворники в тяжелых шубах На деревянных лавках спят. На стук в железные ворота Привратник, царственно-ленив, Встал, и звериная зевота Напомнила твой образ, скиф! Когда с дряхлеющей любовью Мешая в песнях Рим и снег, Овидий пел арбу воловью В походе варварских телег. 1914 -------- x x x На площадь выбежав, свободен Стал колоннады полукруг,-- И распластался храм Господень, Как легкий крестовик-паук. А зодчий не был итальянец, Но русский в Риме,-- ну так что ж! Ты каждый раз, как иностранец, Сквозь рощу портиков идешь. И храма маленькое тело Одушевленнее стократ Гиганта, что скалою целой К земле беспомощно прижат! 1914 -------- Равноденствие Есть иволги в лесах, и гласных долгота В тонических стихах единственная мера, Но только раз в году бывает разлита В природе длительность, как в метрике Гомера. Как бы цезурою зияет этот день: Уже с утра покой и трудные длинноты, Волы на пастбище, и золотая лень Из тростника извлечь богатство целой ноты. <Лето> 1914 -------- x x x "Мороженно!" Солнце. Воздушный бисквит. Прозрачный стакан с ледяною водою. И в мир шоколада с румяной зарею, В молочные Альпы мечтанье летит. Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть,-- И в тесной беседке, средь пыльных акаций, Принять благосклонно от булочных граций В затейливой чашечке хрупкую снедь... Подруга шарманки, появится вдруг Бродячего ледника пестрая крышка -- И с жадным вниманием смотрит мальчишка В чудесного холода полный сундук. И боги не ведают -- что он возьмет: Алмазные сливки иль вафлю с начинкой? Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой, Сверкая на солнце, божественный лед. 1914 -------- x x x Есть ценностей незыблемая ска'ла Над скучными ошибками веков. Неправильно наложена опала На автора возвышенных стихов. И вслед за тем, как жалкий Сумароков Пролепетал заученную роль, Как царский посох в скинии пророков, У нас цвела торжественная боль. Что делать вам в театре полуслова И полумаск, герои и цари? И для меня явленье Озерова -- Последний луч трагической зари. 1914 -------- x x x Природа -- тот же Рим и отразилась в нем. Мы видим образы его гражданской мощи В прозрачном воздухе, как в цирке голубом, На форуме полей и в колоннаде рощи. Природа -- тот же Рим, и, кажется, опять Нам незачем богов напрасно беспокоить -- Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать, Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить! 1914 -------- x x x Пусть имена цветущих городов Ласкают слух значительностью бренной. Не город Рим живет среди веков, А место человека во вселенной. Им овладеть пытаются цари, Священники оправдывают войны, И без него презрения достойны, Как жалкий сор, дома и алтари. 1914 -------- x x x Я не слыхал рассказов Оссиана, Не пробовал старинного вина; Зачем же мне мерещится поляна, Шотландии кровавая луна? И перекличка ворона и арфы Мне чудится в зловещей тишине, И ветром развеваемые шарфы Дружинников мелькают при луне! Я получил блаженное наследство -- Чужих певцов блуждающие сны; Свое родство и скучное соседство Мы презирать заведомо вольны. И не одно сокровище, быть может, Минуя внуков, к правнукам уйдет, И снова скальд чужую песню сложит И как свою ее произнесет. 1914 -------- Европа Как средиземный краб или звезда морская, Был выброшен последний материк. К широкой Азии, к Америке привык, Слабеет океан, Европу омывая. Изрезаны ее живые берега, И полуостровов воздушны изваянья; Немного женственны заливов очертанья: Бискайи, Генуи ленивая дуга. Завоевателей исконная земля -- Европа в рубище Священного Союза -- Пята Испании, Италии Медуза И Польша нежная, где нету короля. Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта Гусиное перо направил Меттерних,-- Впервые за сто лет и на глазах моих Меняется твоя таинственная карта! Сентябрь 1914 -------- Посох Посох мой, моя свобода -- Сердцевина бытия, Скоро ль истиной народа Станет истина моя? Я земле не поклонился Прежде, чем себя нашел; Посох взял, развеселился И в далекий Рим пошел. А снега на черных пашнях Не растают никогда, И печаль моих домашних Мне по-прежнему чужда. Снег растает на утесах, Солнцем истины палим, Прав народ, вручивший посох Мне, увидевшему Рим! 1914, 1927 -------- 1914 Собирались Эллины войною На прелестный Саламин,-- Он, отторгнут вражеской рукою, Виден был из гавани Афин. А теперь друзья-островитяне Снаряжают наши корабли. Не любили раньше англичане Европейской сладостной земли. О Европа, новая Эллада, Охраняй Акрополь и Пирей! Нам подарков с острова не надо -- Целый лес незваных кораблей. 1914 -------- Encyclica К энциклике1 папы Бенедикта XV Есть обитаемая духом Свобода -- избранных удел. Орлиным зреньем, дивным слухом Священник римский уцелел. И голубь не боится грома, Которым церковь говорит; В апостольском созвучьи: Roma!-- Он только сердце веселит. Я повторяю это имя Под вечным куполом небес, Хоть говоривший мне о Риме В священном сумраке исчез! Сентябрь 1914 1 Энциклика (лат.) -- папское послание ко всему миру. -------- Ода Бетховену Бывает сердце так сурово, Что и любя его не тронь! И в темной комнате глухого Бетховена горит огонь. И я не мог твоей, мучитель, Чрезмерной радости понять. Уже бросает исполнитель Испепеленную тетрадь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Кто этот дивный пешеход? Он так стремительно ступает С зеленой шляпою в руке, . . . . . . . . . . . . . . . . . . С кем можно глубж