громоздкие, трудные, сложные и тяжеловесные предложения английского текста фразами легкими, понятными, часто состоящими из 1-2 придаточных предложений? Прежде всего я не вполне согласен с Вашей формулировкой вопроса. Да, в сонетах Шекспира есть места трудные и сложные. (Впрочем, некоторую долю трудности и сложности надо отнести за счет архаизмов, устарелых оборотов речи.) Но громоздкости и тяжеловесности я в оригинале не нахожу. Напротив, в сонетах есть та плавность и легкость, которые были унаследованы от итальянского сонета. Ритм, мелодия делают любую длинную и сложную фразу в сонете легко произносимой, согласованной с нашим дыханием. Эта легкость и грация сонетов побуждала многих тяжелодумных исследователей считать их чем-то несерьезным, далеко уступающим в поэтической ценности шекспировским пьесам, - чуть ли не альбомной поэзией. По существу же Вашего вопроса я должен сказать, что в поэтическом переводе, как и во всякой другой литературной работе, никто не может ставить перед собой задачу сделать изложение как можно более трудным и сложным. Напротив, всякий пишущий стремится к наибольшей ясности, доходчивости того, что выходит из-под его пера. "Нет трудной науки; трудным бывает изложение", - говорит где-то Герцен [2]. Важно только, чтобы эта легкость достигалась за счет силы человека, поднимающего груз, а не за счет уменьшения веса самого груза. Ясность и простота изложения не должна лишать мысль и чувство их богатства и сложности. Сам Шекспир умеет доводить до предельной четкости сложные вопросы. "То be or not to be" [3] - лучший этому пример. Да и в сонетах - наряду с известной вычурностью и пышностью некоторых словесных оборотов - Вы найдете много примеров речи скупой и лаконичной. При этом примите в расчет еще два соображения. 1) Я адресую сонеты читателю XX века, советскому читателю, и мне очень важно, чтобы до него дошел весь внутренний жар, таящийся в оригинале, и то удивительное сочетание глубокой мысли и простодушия, которое заключено во многих строчках Шекспира. Вспомните вопрос в 8-ом сонете: Why lov'st thou that which thou receiv'st not gladly? (Только ребенок мог бы задать взрослому такой вопрос: - Зачем ты слушаешь музыку, если тебе от нее становится грустно?) _Не в передаче стилистических архаизмов я видел свою задачу, а в сохранении того живого, что уцелело в сонетах до наших дней и что, конечно, переживет нас, наших детей и внуков._ 2) При переводе с английского языка на русский мы неизбежно встречаемся с одним затруднением. Русские слова в большинстве своем длиннее английских. Вы ведь знаете, сколько в английском коротких, односложных слов. Следовательно, при переводе мы должны либо сжимать русскую фразу до переводной бессмыслицы, либо отбирать в оригинальном тексте _главное_, жертвуя _второстепенным_. От этого текст перевода может показаться лаконичнее, проще, яснее, чем текст оригинала. Почему я иной раз смягчаю грубоватость и "натуралистичность" Шекспира? Pity the world, or else this glutton be To eat the world's due by the grave and thee. Первоначально я перевел это место грубее, чем впоследствии: Жалея этот мир, не пожирай Ему принадлежащий урожай. Но потом я решил, что при необходимой в русском переводе экономии места важнее сохранить понятие "by the grave". Жалея мир, земле не предавай... [4] Кроме того, русские слова "обжора", "пожирай" грубее английского "glutton". В стихах Какая смертная не будет рада Отдать тебе нетронутую новь [5], - я не сохраняю понятия "womb" потому, что по-русски это будет звучать еще натуралистичнее (матка, чрево, недра). Английское слово "womb" встречается чаще и при этом нередко в символическом смысле. Да к тому же "нетронутая новь" соответствует всему контексту - "tillage of thy husbandry". Я хотел бы ответить на все Ваши замечания и вопросы. Но, по правде сказать, почти невозможно - да и нецелесообразно- говорить об одной детали, об отдельном выражении, не взвешивая всего сонета в целом. Ведь характер и значение каждого слова зависят от стиля всего стихотворения. Кстати, во многих случаях я грубость подлинника сохранил. Но не забывайте, что мы живем не в XVI веке, не в эпоху Ренессанса, когда циничная откровенность была присуща светской беседе. В сонете "Мешать соединенью двух сердец" [6] я сознательно взял слово "кукла", а не "шут". Здесь важно сказать, что любовь не может быть игрушкой в руках у времени. Все другие свойства, присущие понятию "шут", в данном случае не важны и не нужны и только отвлекли бы внимание читателя от главного. Слово "шут" было обычнее в английском словаре того времени, чем в современном русском словаре. Как перевести слово "perspective" в 24-ом сонете? Толкования, подсказываемые различными комментаторами, зыбки и ненадежны. А в том случае, когда слово толкуется по-разному и ни одно из толкований не кажется достаточно убедительным и победительным, - вернее всего брать простое, буквальное значение слова. Пусть уж лучше оно останется нераскрытым до конца, чем истолковано неверно. Мне кажется, что сложный, полный поэтической игры, смысл 24-го сонета мой перевод в какой-то степени передает. Я попытался ответить на все Ваши вопросы, хоть это нелегко было сделать в беглом письме. Задачу Вы поставили перед собой достаточно сложную, но по Вашему письму видно, что относитесь Вы к ней серьезно и вдумчиво. Для того, чтобы Вы лучше представили себе характер моей работы над сонетами, я выскажу здесь несколько своих общих мыслей о поэтическом переводе. Фотографировать или копировать стихи, написанные на другом языке, нельзя и не стоит. Можно создать новые - русские - стихи, сохраняющие мысли, чувства, мелодию оригинала. Только тогда строки поэтического перевода могут войти в русскую поэзию, как вошла "Сосна" Лермонтова (а не "Кедр" Тютчева, хотя и то и другое стихотворение является переводом из Гейне). Сложность работы над сонетами состоит в том, что стихи Шекспира, кажущиеся поверхностным людям рассуждениями или словесными узорами, на самом деле полны страсти - то нежности, то скорби, то гнева. Поэт как бы умышленно усложняет свою задачу, вводя различного рода "прозаизмы" (сравнение любви с чувством голода и жажды, применение слов из аптечного, кулинарного, юридического и прочего обихода. Вспомните о "пряностях приправы", о "закладах", "должниках", "поручителях" и т. д.). Мне думается, что эти прозаизмы, которые поэт вводит в стихи для того, чтобы их победно преодолеть, свидетельствуют только о силе поэта. В сонетах много самой причудливой игры слов и понятий, но это не мешает их подлинной и глубокой серьезности. Только Пушкин умел так сочетать шутливость с глубиной, значительность мысли и чувства с игрой слова. А какая цельность в каждом сонете! Любой из них - как бы одна развернутая музыкальная фраза, состоящая из разнообразных частей - величавых, грустных, стремительных, медленных, трагических и скорбных, иронических и полных горечи. Хорошо написать о сонетах (и о переводах) можно только в том случае, если хорошо их прочтешь. Вот несколько мыслей, высказанных, к сожалению, за недостатком времени, вскользь. Может быть, кое-что из сказанного мною Вам пригодится. Желаю Вам успеха в работе С. Маршак Печатается по машинописной копии. 1 В письме от 20 февраля 1952 года В. С. Рудин (Вильнюс), студент филологического факультета университета, работавший над дипломной работой "Сонеты Шекспира в переводе С. Маршака", задал поэту ряд вопросов об его методах перевода. 2 В пятой части "Былого и дум" А. И. Герцен писал: "Трудных наук нет, есть только трудные изложения" (А. И. Герцен, Собрание сочинений в 9 томах, Гослитиздат, т. 5, М. 1955, стр. 430). 3 Быть или не быть (англ.) - начало знаменитого монолога Гамлета из первой сцены третьего акта одноименной трагедии В. Шекспира. 4 Заключительные строки 1-го сонета В. Шекспира. 5 Из 3-го сонета В. Шекспира. 6 116-й сонет В. Шекспира. 198. В. И. ЖИГУЛИНУ  Москва, 5 июля 1952 г. Уважаемый тов. Жигулин, С большим интересом прочел Ваше серьезное и умное письмо [1]. Мне было очень приятно убедиться в том, что мысли, которые мне дороги, находят живой отклик. А то, что эти мысли возникают одновременно у разных людей и в разных концах нашей страны, доказывает их правильность. Насколько мне известно, издательства в последнее время стали всерьез подумывать о подготовке к печати сборников исторических, географических и биографических рассказов. Посмотрим, что из этого получится. Может быть, Это и послужит началом новых учебников. Что касается "Литературного словаря", то мне кажется, и эту Вашу идею следовало бы поддержать. Подумаю, с кем об этом надо поговорить. А Вы пишите в газету. Письмо Ваше - лучшее доказательство того, что Вы писать умеете, хоть Вы - металлург, а не романист или драматург. Жму Вашу руку. С. Маршак 1 В письме от 5 июня 1952 года В. И. Жигулин (г. Днепропетровск), инженер-металлург, делился своими впечатлениями от статьи С. Я. Маршака "Литература - школе" ("Новый мир", 1952, Э 6); предлагал создать хрестоматии по школьным дисциплинам, а также "Литературный словарь". 199. А. А. ШАХОВУ  Москва, 5 июля 1952 г. Уважаемый тов. Шахов, Сердечно благодарю Вас за Ваши сочувственные строки и за "Рассказы путешественника" [1]. Книгу я получил в последние дни перед отъездом из Москвы и прочесть не успел. Но по первым страницам видно, что написана она очень интересно и живо и что в основу ее положены подлинные наблюдения. Когда вернусь из санатория, буду рад поговорить с Вами о книге подробно и основательно. Вы правы, - надеяться на "больших" - то есть известных уже - мастеров литературы не приходится [2]. Большинство из них так заняты своими крупными "полотнами", что не станет тратить время на рассказы для школьников. Впрочем, исключения бывают. Когда-то мне удалось уговорить заняться прозой поэта Николая Тихонова, и в результате появились такие хорошие книги, как "От моря до моря", "Вамбери", "Военные кони" и т. д. Были и другие случаи, когда известные литераторы откликались на призыв людей, заинтересованных в развитии и обогащении нашей детской и юношеской литературы. Но, конечно, главная надежда - на привлечение новых сил, на тех литераторов, научных работников и "бывалых людей", которые еще не успели стать маститыми. Я думаю, что если наши издательства затеют разнообразные и хорошо построенные сборники рассказов - исторических, географических, биографических, естествоведческих и т. д., - "на огонек" придут новые авторы. Я согласен с Вами, что в детской литературе у нас еще не мало прилизанных героев, пай-мальчиков и пай-девочек, о которых Вы пишете. Но в мою задачу на этот раз не входила критика нашей детской литературы. Я ведь говорю в своей статье главным образом об учебниках и о тех сборниках рассказов, которые могут дать школьникам младших классов то, чего недодают учебники истории, географии и т. д., а может быть, даже и заменить со временем эти скучные учебники. Желаю Вам успеха в работе С. Маршак 1 Писатель А. А. Шахов (Москва) прислал свою книгу "Рассказы путешественника", Детгиз, М. - Л. 1951. В письме от 25 июня 1952 года он положительно оценил статью С. Я. Маршака "Литература - школе". 2 А. А. Шахов предлагал искать новые силы для пополнения рядов детских писателей среди молодежи, не полагаясь на больших мастеров "взрослой" литературы. 200. ОЛЕ ГУСЕВОЙ  Москва, 6 июля 1952 г. Дорогая Оля, Я получил твое письмо [1] очень давно, но был долго болен. А когда поправился, у меня накопилось так много писем, что мне трудно было сразу на них ответить. Вот почему отвечаю тебе так поздно. Письмо ты мне написала хорошее. Мне было интересно читать и про твои книги, и про твоего товарища Шурика, и про грибы и корзиночки, которые ты вылепила из пластилина. Моя милая, славная девочка, мне очень жаль, что у тебя такой плохой папа. Но ведь зато у тебя есть мама и бабушка, которые тебя любят, есть хорошие товарищи в детском саду, есть много хороших людей и в вашем городе, и во всей нашей стране, да и на всем свете. От души желаю, чтобы ты была весела, счастлива, здорова. Напиши мне еще раз, и я постараюсь ответить тебе очень скоро. А если хочешь, пришлю тебе какую-нибудь книжку. Есть ли у тебя моя большая, толстая книга с картинками, которая называется "Сказки, песни, загадки"? Если у тебя ее нет и если ты, милая Олечка, обещаешь мне есть суп с вермишелью, - я пошлю тебе эту книгу по почте. Крепко тебя целую. С. Маршак 1 Письмо от 15 октября 1951 года; написано от имени пятилетней Оли Гусевой ее бабушкой Ф. А. Дмитриевой-Манген (г. Борисоглебск Воронежской обл.). 201. Ф. Л. ДМИТРИЕВОЙ-МАНГЕН  Москва, 6 июля 1952 г. Уважаемая Фаина Львовна, К сожалению, длительная моя болезнь помешала мне своевременно ответить Вашей маленькой дочке, как и многим другим моим корреспондентам. В течение этого года я трижды перенес воспаление легких. А ответить на письмо Вашей Оли мне было нелегко. Очевидно, ее отец и в самом деле плохой человек. Но что могу я объяснить, растолковать пятилетней девочке - да еще не в устном разговоре, а в коротком беглом письме? Чем и как мне утешить ее? К тому же я не знаю обстоятельств Вашей жизни, а об отце Вашей девочки знаю только с ее слов да еще из Вашей короткой приписки к ее письму. Я попытался ответить Оле полусерьезно, полушутливо. Мне хотелось, чтобы мое письмецо доставило ей хоть маленькую, хоть кратковременную радость. Не знаю, удалось ли мне это. Я надеюсь, что время, Ваши заботы, общение с другими детьми - все это вместе залечит ее душевную рану, изгладит из ее памяти мрачные впечатления, вернет ей безмятежную радость детства. Из ее письма видно, что она, - несмотря на все пережитые горести, - осталась веселым, жизнерадостным ребенком, умеющим играть, шалить, смеяться. Надо всячески поддерживать и оберегать ее жизнерадостность. Вот все, что я могу ответить на оба письма - Ваше и Олино. Будьте обе здоровы. Поклонитесь бабушке. С. Маршак 1 С. Я. Маршак ошибся: Ф. Л. Дмитриева-Манген - бабушка Оли Гусевой (см. письмо Э 200). 202. В. П. КАПРАЛОВОЙ Москва, 6 июля 1952 г. Уважаемая Вера Петровна, Письмо Ваше [1] получил накануне отъезда в санаторию. Дела в Москве у меня еще очень много. Поэтому вынужден ограничиться всего лишь несколькими словами. Я прочел два прозаических отрывка и несколько стихотворений, которые Вы мне прислали. И то и другое убеждает меня, что писать Вам следует, что литературные способности у Вас несомненно имеются. Первый отрывок из "Чукчика" кажется мне лучше второго. Конечно, трудно судить о рассказе, не зная его целиком, но начало - на мой взгляд - и поэтичнее и реалистичнее продолжения. В нем больше подлинных наблюдений и вся птичья "психология" как-то убедительнее. Читатель не может, например, не поверить Вам, что мухоловки разговаривают друг с другом только о мухах. "Очеловечивание" птиц и животных ("антропоморфизм") вполне допустимо в сказках. Но догадки о том, о чем говорят и думают птицы и звери, как они относятся к лесу, к солнцу, друг к другу - все это должно покоиться на крепкой и прочной основе наблюдении. Каждая догадка такого рода должна быть счастливой находкой. Тогда не будет произвола, не будет пути наименьшего сопротивления. Автор может и должен фантазировать (на то он и автор), но самая смелая свобода в искусстве сочетается со строгой дисциплиной. Вы и сами это чувствуете - особенно на первых страницах рассказа. Поэтичны строчки об изувеченном войной лесе. Очень жалею, что издательство не оценило в должной мере Ваших способностей [2]. По возвращении постараюсь помочь Вам. В стихах Ваших тоже как будто есть что-то настоящее. Мне думается, Вам стоит пробовать свои силы в дальнейшем не только в прозе, но и в стихах. Между прочим, мне показалось, что у Вас есть тяготение к песенному жанру. Стихи "Почтальоны ходят мимо" могли бы стать текстом для песни, если бы не некоторые слишком мудреные для песни обороты речи (например, "Это, знаешь, все терпимо, если" и т. д.). От души желаю Вам успеха в работе. С. Маршак 1 С письмом от 26 июня 1952 года В. П. Капралова (Ленинград) прислала на отзыв поэта два отрывка (начало и конец) повести для детей о птицах "Чукчик" и несколько стихотворений. 2 В. П. Капралова писала, что жюри конкурса на лучшую художественную книгу для детей (1949-1950) рекомендовало Детгизу установить связь с автором, но дальше разговоров дело не пошло. 203. Т. Г. ГАББЕ "Узкое", 16 июля 1952 г. Дорогая Тамара Григорьевна, Спасибо за письмецо [1]. Не писал Вам, так как со дня приезда сюда был в очень плохом состоянии. Большую часть дня я по предписанию врачей (может быть, чересчур осторожных) лежу, и от этого чувствую себя выбитым из жизни и оторванным от всего мира. Когда приехал, у меня был совсем плохой пульс, кровяное давление очень низкое. Сейчас мне стало немного лучше, но все же много ходить мне не разрешают, с людьми вижусь мало. Книги не увлекают. Почитал воспоминания Бестужевых [2], дневник художника Делакруа [3], прочел в подлиннике "Ромео и Джульетту". Пожалуй, только "Ромео" читал с волнением - да и то не с первых страниц. Удивительно то, что причудливая - и даже не всегда удачная - игра словами, случайность и даже некоторое неправдоподобие иных сюжетных поворотов не мешает верить правдивости этой пьесы-поэмы. В сущности, несколько реплик огромной силы, какая-то поразительная конкретность, почти вещественность больших и важных мыслей - делают эту вещь убедительной и победительной. Возьмусь ли я за перевод - не знаю. Утомительно и трудно подбирать на русском языке соответствующую оригиналу игру слов, каламбуры, двусмыслицы - особенно в местах, лишенных большого эмоционального содержания. Зато многие страницы пленительны. А ко всему еще я потерял - не знаю, навсегда или на какое-то время - силу удара, уверенность, меткость. Я попробовал перевести два стихотворения Бернса. Получилось не очень хорошо. Говорят, - нужен отдых. Но ведь, по совести говоря, я уже несколько месяцев отдыхаю. После переводов из Гейне и "Азбуки" [4] я ничего крупного не делал. Боюсь, что дальнейший "отдых", о котором говорят врачи, поведет только к еще большей изнеженности, демобилизации сил. Может быть, не стоит сейчас заниматься переводами. Взяться за пьесу? "Горе-злосчастье" у меня как будто достаточно обдумано5, но как бы не получилось сейчас - в том состоянии, в каком я нахожусь, - малокровно и худосочно. Нет ощущения, что эта сказка нужна, необходима сейчас. Нет и "предчувствия" стиля сказки. Мысль о поездке по Волго-Дону интересна. Но, во-первых, пустят ли меня доктора? Во-вторых, после 5 августа, когда я выйду из санатории, нам нужно будет поработать с Вами и над Лелиной рукописью6, да и Ваши литературные дела привести в порядок. Может быть, поработать до конца сентября - начала октября, а потом поехать и по Волго-Дону и на юге отдохнуть после поездки. Но много ли мы успеем с начала августа до начала октября? Очень грустно, что две редактуры - в придачу к уходу за больной - не дают Вам возможности не только работать, но и читать и гулять по лесу. Вы совсем загубите свое здоровье, если не воспользуетесь летом и ранней осенью для восстановления сил и равновесия. Да и доктору Вам необходимо показаться! Если бы я в свое время так не запустил своих болезней, я не был бы сейчас на положении хронического больного. Но что Вам посоветуешь! К доктору Вы не пойдете, необходимых исследований не сделаете. Здесь есть люди, которые умеют как-то умно раздвигать свой день - так, чтобы успевать и работать, и лечиться, и гулять, и спать днем, и на бильярде играть, и рыбу ловить. Они очень рано встают, рано ложатся. Я так не умею, а доктора всячески приучают меня к изнеженности и лени. Что же Вам посоветовать? Конечно, было бы так хорошо, если бы Вам удалось выбраться с Лелей ко мне. Приехать пораньше на такси и либо задержать машину, либо уехать обратно в 5.30 веч(ера) на автобусе. Но, видно, это Вам очень трудно осуществить, а меня отсюда вряд ли отпустят хотя бы на день. Ну, довольно. Очень устал. Давно уж так много не писал, как на этот раз. Крепко жму руку. С. М. Передайте мой сердечный привет Евгении Самойловне и Соломону Марковичу. 1 Письмо Т. Г. Габбе не сохранилось. 2 Сб. "Воспоминания Бестужевых", редакция, статьи и комментарии М. К. Азадовского, Изд-во АН СССР, М. - Л. 1951. 3 З. Делакруа, Дневник. Под редакцией и с предисловием М. В. Алпатова, М. 1950. 4 Имеется в виду "Веселое путешествие от "А" до "Я". 5 Речь идет о замысле пьесы "Горя бояться - счастья не видать" (см. т. 2 наст. изд.). 6 Книга Елены Ильиной "Это моя школа" (издана Детпмом в 1955 г.). 204. В. П. ТКАЛИЧУ  Москва, 8 апреля 1953 г. Уважаемый тов. Ткалич, Простите, что так поздно отвечаю Вам. Я получаю очень много рукописей на отзыв и с трудом успеваю отвечать авторам стихов, рассказов и толстых романов. Ваши переводы [1] я внимательно прочел. Очень хорошо, что Вы любите поэзию. В переводах Ваших есть неплохие строчки. Но для того, чтобы овладеть мастерством поэтического перевода, надо глубоко знать не только иностранные языки, но - прежде всего - русский язык. Поэт-переводчик должен владеть своим языком в совершенстве - так же, как и поэт, пишущий оригинальные стихи. А у Вас я нахожу немало стилистических погрешностей. Иной раз Вы неправильно ставите ударения (например, Вы рифмуете слова "верны" и "шхуны", а ударение в слове "шхуна" должно быть на первом слоге). Вы пишете: Освещая в окне головку, Взгляд уткнувшую в ночи плед. Головка не может уткнуть взгляд в плед ночи. В прозе Вы так бы ни за что не сказали. Пожалуй, лучше всего остального у Вас "Бленхеймская битва". Но и этот перевод, конечно, далек от совершенства. Разумеется, многие Ваши погрешности объясняются Вашей молодостью. Но будьте требовательны к себе. Перевод должен быть не хуже оригинальных стихов. А для того, чтобы писать хорошие стихи, надо прежде всего стать хорошим, вдумчивым, внимательным читателем. Надо читать и перечитывать лучшую русскую прозу, лучшие стихи русских поэтов. Читать сознательно, - уже не по-ребячьи, - пытаясь понять и оценить язык, стиль, содержание и форму. Продолжайте переводить, изучать иностранные языки, - но помните, что Ваша главная задача - в совершенстве овладеть родным языком. Желаю Вам успеха в работе. С. Маршак 1 В. П. Ткалич (Челябинск), ученик десятого класса, прислал тетрадь с переводами из Лонгфелло, Соути и других английских поэтов. 205. Л. П. КУЛЬПИНОЙ  Москва, 9 апреля 1953 г. Уважаемый товарищ Кульпина, Простите, что так долго не мог написать Вам по поводу присланных Вами стихов [1]. Я получаю очень много рукописей, а здоровье и занятость не позволяют мне на разборку их уделять столько времени, сколько для этого требуется. Ваши стихи я внимательно прочел. Они свидетельствуют о том, что Вы прекрасно знаете предмет, о котором пишете, и любите свое дело. Но, к сожалению, этого мало для того, чтобы писать стихи, пригодные для печати. Мне думается, было бы гораздо правильнее, если бы Вы попробовали писать о том, что Вас так занимает, в прозе. Конечно, и хорошую прозу писать не так-то просто и легко. Но в прозаическом очерке знание дела, о котором пишет автор, может в какой-то степени выручить начинающего литератора. Стихи же требуют большого мастерства, хорошего, точного слуха, поэтического чувства действительности. Излагать факты неумелыми стихотворными строчками, плохо срифмованными, - дело не серьезное. Я уверен, что от человека, занимающегося птицеводством, Вы требуете несравненно большей профессиональной выучки и подготовки, чем Вы потребовали от себя, как от поэта. Не сердитесь на меня за суровую правду. Именно потому, что я чувствую в Вас настоящего специалиста в своей области, я позволяю себе говорить с Вами так откровенно. Привет. С. Маршак 1 Л. П. Кулышна (Магадан), работница инкубатория совхоза "Дукна", прислала поэму о цыплятах. 206. И. И. ШТАКЕЛЬБЕРГУ  Москва, 9 апреля 1933 г. Многоуважаемый Николай Иванович, Простите, что отвечаю Вам с таким большим опозданием [1]. Болезнь и крайняя занятость помешали мне сделать это своевременно. Да и сейчас я пишу Вам второпях, перед отъездом в санаторию. Меня очень интересует все, что касается Парголова, Старожиловки, стасовских мест. Буду рад познакомиться с собранными Вами материалами и по возвращении в Москву постараюсь написать Вам, что сохранилось у меня в памяти о стасовском житье-бытье. Стихи, посвященные домоправительнице В. В. Стасова - Эрнестине Ивановне, - действительно написаны мною, как и стихи "Троим богатырям со четвертыим" (Репину, Горькому, Шаляпину и Глазунову) [2]. Было мне в ту пору лет шестнадцать. Еще раз прошу извинить меня за медлительность. Шлю Вам свой искренний привет. С. Маршак 1 В письме от 27 сентября 1951 года Н. И. Штакельберг (Ленинград) писал, что он собирает материалы по истории Парголова; спрашивал, не сохранились ли письма, фотографии, зарисовки стасовской дачи и Парголова 1900-х годов. 2 Н. И. Штакельберг писал, что среди имен, подписавших шутливое послание З. И. Киль - "Матушке-игуменье" он обнаружил подпись: "дядя Сам". 207. С. М. МАРШАК  <Москва>, 27 августа <1953 г.> Моя милая, дорогая Софьюшка, Сегодня мне не дали к тебе пропуска [1]. Говорят, что тебе лучше. Я просил о пропуске и твоего врача - Лидию Семеновну Румянцеву, и Гавриила Ивановича Майорова, но они оба сказали, что ты чувствуешь себя лучше и нет оснований для того, чтобы пускать к тебе посетителей в неурочное время. Пожалуйста, попроси дежурную сестру позвонить ко мне и рассказать о тебе подробно. Мне очень хочется тебя видеть, моя дорогая. Вчера Твардовский принес мне для тебя букет роз, но я не знаю, можно ли посылать в палату цветы. Элик и Саша [2] здоровы. Они и все родные и друзья крепко тебя целуют. (...) Деточка, милая, будь бодра и не очень скучай. Скоро тебе позволят выйти из больницы. Только поправляйся получше. Во многом это от тебя зависит. Крепко, горячо целую тебя, дорогая. Твой С. М. Привет от Розалии Ивановны. 1 С. М. Маршак находилась в Кремлевской больнице: у нее был обнаружен тромб в легких. 24 сентября 1953 года она скончалась. 2 Внук С. Я. Маршака. 208. И. Я. МАРШАКУ (М. ИЛЬИНУ) <Москва, около 5 ноября 1953 г.> Мой милый, дорогой Люсенька, Спасибо тебе за добрые и мудрые строчки [1]. Нужно быть очень богатым и щедрым - душевно - человеком, чтобы из больничной палаты посылать близким людям такие чудесные слова ободрения и утешения. Крепко тебя целую и благодарю, мой дорогой брат и Друг. Почему-то я все вспоминаю то время, когда ты болел в юности, и те прозрачные и светлые стихи, которые ты тогда писал. Во времена испытаний всегда сказывались твои неисчерпаемые душевные силы. Люсенька, ко мне домой - вчера или позавчера - звонил Александр Александрович [2]. Он сказал, что его очень тронуло твое письмо [3] и он пишет тебе. Должно быть, завтра ты получишь его письмо. Сейчас у меня Лелечка. Мы говорим о тебе и оба шлем тебе наши горячие поцелуи. Твой С. М. Люсенька, Фадеев говорил о тебе очень тепло. Вызвался написать тебе. Сказал, что поможет мне выбраться из Барвихи для свидания с тобой. Говорит с большим уважением о твоей работе, о том, что ты делал и делаешь для нашей литературы. СМ. 1 Письмо брата из больницы. В своем письме И. Я. Маршак высказал ряд мыслей о жизни и литературе. И. Я. Маршак (М. Ильин) скончался 15 ноября 1953 года. 2 А. А. Фадеев. 3 Письмо М. Ильина к А. А. Фадееву из больницы. 209. ЕЖЕНЕДЕЛЬНИКУ "НОВА КУЛЬТУРА"  (Москва, 6 января 1954 г.) Меня глубоко потрясла весть о смерти Юлиана Тувима [1]. Этот большой порт ушел от нас в расцвете своих творческих сил. Остались неосуществленными многие великолепные планы и замыслы. Больно думать, что не стало этого замечательного мастера поэзии, этого большого друга нашего народа и нашей литературы. Велик вклад Юлиана Тувима в сокровищницу мировой поэзии. Богатым и многогранным было его творчество. Мне особенно близок Юлиан Тувим двумя сторонами своей яркой творческой жизни. Тувим был замечательным писателем для детей. Завоевать признание самой благодарной и вместе с тем самой требовательной читательской аудитории, пытливой и жизнерадостной, не прощающей писателю ни малейшей фальши - я имею в виду детей - дело нелегкое. Тувиму это удалось. Он сумел найти путь к сердцам миллионов маленьких читателей - и не только у себя в стране. Многие стихи Тувима, переведенные на русский язык, пользуются большой любовью у юных читателей Советской страны. Тувим был неутомимым тружеником в области поэтического перевода. Он много сделал для того, чтобы произведения русской классической и советской поэзии прозвучали во весь голос на языке его страны. Он сумел донести до польских читателей чеканный стих Пушкина. Одним из первых польских поэтов он сделал достоянием польских читателей пламенную поэзию Маяковского. Мы знаем и ценим его переводы классических произведений - "Слово о полку Игореве", "Горе от ума", "Кому на Руси жить хорошо", его переводы советских поэтов, наших современников. Мы навсегда сохраним благодарную память о нашем друге Юлиане Тувиме. Самуил Маршак Печатается по машинописной копии. Опубликовано в переводе на польский язык в еженедельнике "Нова культура", Варшава, 1954, 24 января. 1 Выдающийся польский поэт Юлиан Тувим умер 27 декабря 1953 года. 210. В. С. МОГУЧЕМУ  Москва, 27 марта 1954 г. Уважаемый Валентин Сергеевич, Редакция "Пионерской правды" переслала мне Ваше письмо [1] в то время, когда я находился в санатории. Поэтому отвечаю Вам с опозданием. Я вполне согласен с Вами, что обращение к детям, которое Вы мне прислали, никуда не годится. Правильно и то, что детям нужны книжки об уличном движении, написанные не работниками милиции, а квалифицированными писателями. Письмо Ваше я непременно передам Государственному издательству детской литературы, которое уже давно не выпускает книжек на эту тему. Несколько лет тому назад это издательство выпустило мою книжку о нарушителях правил уличного движения. Называлась эта книжка "Четыре конца". Знаете ли Вы ее? Примите мой искренний привет. С. Маршак 1 В письме от 12 января 1954 года В. С. Могучий (г. Луцк Волынской обл., УССР), учитель химии и биологии, просил поэта написать для детей стихи о правилах уличного движения. 211. А. А. СУРКОВУ и К. М. СИМОНОВУ Москва, (июль 1954 г.) Дорогие Алексей Александрович и Константин Михайлович, Уже несколько дней - со среды 14-го июля - я жду от Вас условленного звонка. Мне хочется быть совершенно уверенным в том, что мой разговор с Константином Михайловичем был не напрасен. Я знал и раньше, что работа над докладом [1] мне сейчас не по силам. Но я никогда не умел уклоняться от общественного дела, которое мне предлагают, да и доводы Ваши мне показались достаточно серьезными. Поэтому на другой же день после нашей встречи в Союзе писателей я попытался по-настоящему взяться за работу, и тут мне стало ясно, что при нынешнем состоянии моего здоровья и при той крайней душевной усталости, которая вызвана всеми моими недавними потерями [2], это для меня совершенно невозможно. На этот раз я действительно не могу пересилить себя. Все, что я прежде любил - спокойное и сосредоточенное изучение материала, сопоставление различных особенностей его, общение с товарищами при проверке выводов, - все это мне сейчас бесконечно утомительно. Я человек добросовестный. Делать дело кое-как я не хочу, а как следует - не могу. Я был бы рад, если бы мне удалось в ближайшее время хоть отчасти восстановить свою прежнюю жизнеспособность и работоспособность. Тогда бы на Съезде я мог выступить хотя бы с кратким, но сколько-нибудь веским словом [3]. А уж подробный доклад пусть на этот раз сделает кто-нибудь другой (Катаев, Каверин, Полевой, Кассиль). Я готов оказать докладчику всяческую помощь в пределах моих сил. Надеюсь, что Вы оба поймете меня. С. Маршак Печатается по черновику письма. 1 Имеется в виду доклад о детской и юношеской литературе на Втором съезде советских писателей (съезд работал 15-26 декабря 1954 г.). 2 В сентябре 1953 года скончалась жена С. Я. Маршака, а в ноябре - его брат, писатель М. Ильин. 3 С. Я. Маршак выступил на съезде 17 декабря. 212. К. И. ЧУКОВСКОМУ  Москва, 11 ноября 1954 г. Дорогой Корней Иванович. Очень тронут Вашим письмом [1]. То, что Вы пишете о познавательной ценности веселой книжки, конечно, совершенно правильно и полезно. В раннем возрасте познание неотделимо от игры. Не понимают этого только литературные чиновники, которые ухитрились забыть свое детство так прочно, будто его никогда и не было. Если Вам понадобится упомянуть в предисловии мое имя, то, разумеется, я ничего не имею против [2], - мне это будет только приятно. Желаю Вам хорошо отдохнуть и поправиться. Листы из Вашей рукописи отсылаю на улицу Горького [3] и прилагаю к ним новое (значительно расширенное) издание Бернса, и две детские книжки - "Усатого-полосатого", вышедшего в этом году, и "Разноцветную книгу". (Кажется, я Вам еще ее не дарил.) Крепко жму руку. Ваш С. Маршак 1 В письме от 8 ноября 1954 года К. И. Чуковский писал о подготовляемом им десятом издании книги "От двух до пяти": "Между прочим, я говорю в ней (книге. - С. Ч.) о том, что те Ваши сказки, которые мы называем "потешными", "шуточными", "развлекательными", на самом деле имеют для ребенка познавательный смысл - и ссылаюсь при этом на самую озорную из Ваших сказок - на "Рассеянного". Посылаю Вам эти страницы своей будущей книги. Очень хотелось бы знать, согласны ли Вы с моей мыслью". 2 К. И. Чуковский писал: "В предисловии к книге я указываю, что материал для нее сообщали мне Качалов, Собинов, Вс. Иванов, А. Н. Толстой. Разрешаете ли Вы мне указать на Ваше имя?" 3 На квартиру К. И. Чуковского. 213. Б. С. ТАЙЦУ  Москва, 21 февраля 1955 г. Дорогой Борис Семенович, Простите, что отвечаю с таким опозданием [1]. Съезд писателей, а потом командировка отняли у меня очень много времени. Воспоминание о "детском университете" мне так же дорого, как и Вам. С большой радостью и даже гордостью за человека прочел Ваше письмо. Это замечательно, что тяжелое ранение не помешало Вам заниматься любимым трудом - таким нужным и полезным! А что касается Ваших писательских возможностей, то для того, чтобы судить о том, стоит ли начинать, - надо начать. Если есть хороший, подлинный, жизненный материал и большая охота, - толк, вероятно, будет. 36 лет - хороший возраст для прозаика. Порты, как и музыканты, начинают обычно раньше. Посылаю Вам свой двухтомник и желаю счастья. С. Маршак 1 В письме от 29 ноября 1954 года Б. С. Тайц (Ленинград), врач-педиатр, вспоминал, как он в 1934 году по конкурсу поступил в ленинградский Дом литературного воспитания детей; на фронте потерял правую руку и ногу. 214. А. X ШАХОВСКОМУ  Москва, 14 апреля 1955 г. Тов. Шаховской, Редакция "Литературной газеты" переслала мне Ваше письмецо с просьбой ответить Вам [1]. Отвечаю. Вы спрашиваете, почему сонеты Шекспира в моем переводе состоят из трех четверостиший и одного двустишия. Да потому, что и в оригинале эти сонеты состоят из трех четверостиший и одного двустишия. Вероятно, в Харькове не так уж трудно достать сонеты Шекспира в оригинале. Но, и не заглядывая в английский текст, Вы нашли бы ответ на свой вопрос, если бы внимательно и до конца прочитали книгу, в которой помещены мои переводы сонетов Шекспира. На странице 185-ой, в послесловии, написанном проф. М. М. Морозовым, разъяснено четко и подробно, в чем заключается различие между итальянским и английским сонетом. "Английский сонет, - говорится в этом послесловии, - чаще всего состоит из трех четверостиший и одного двустишия. В завершающем сонет двустишии как бы подводится итог его содержанию". Таким образом Вы могли бы получить исчерпывающие сведения по интересующему Вас вопросу, не прибегая к помощи "Словаря иностранных слов" и не требуя разъяснений от автора перевода. Писатель тратит на свою книгу много труда, внимания, заботы. Это дает ему право ждать самого пристального, серьезного, бережного внимания и от читателя. С. Маршак Печатается по машинописной копии. 1 В письме от 9 марта 1955 года А. А. Шаховской (Харьков) недоумевал, почему С. Я. Маршак при переводе сонетов В. Шекспира не придерживается классической ("итальянской") формы сонетов, о которой он прочитал в "Словаре иностранных слов". 215. ПЕДАГОГИЧЕСКОМУ ИНСТИТУТУ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ, ЛЕНИНГРАД  <Москва, 21 апреля 1955 г.> Дорогие товарищи, Я был бы рад рассказать Вам подробно о поездке в Шотландию, на фестиваль, посвященный памяти поэта Роберта Бернса, но я нездоров, пишу с трудом и поэтому должен ограничиться всего несколькими строками 1. Наша делегация состояла из четырех человек - т. Б. Н. Полевого, А. А. Елистратовой, меня и моего сына - кандидата технических наук И. С. Маршака. Мы возложили на пьедестал памятника венок от Союза Советских писателей. Было это в городе Эйр, в окрестностях которого Бернс родился и провел значительную часть своей жизни. Затем память поэта чествовали в городе Кильмарнок, где вышло первое издание его стихотворений, в гор(оде) Дамфрис, где он умер тридцати семи лет от роду, в Глазго и, наконец, в Эдинбурге. Торжества происходили обычно в городских ратушах, и председательствовали на них лорды-провосты в завитых париках и в горностаевых мантиях, а простой народ поминал поэта в многочисленных клубах и кружках имени Бернса, которые имеются чуть ли не во всех городах и даже в деревнях Шотландии. В своих речах мы, советские делегаты, говорили о том, что Бернс дал гораздо больше своей стране, чем получил от нее при жизни (как известно, он жил и умер в бедности), и что Шотландия - да и весь мир - в долгу перед поэтом, вышедшим из простого народа. А долг этот надо платить не только возведением памятников и постройкой музейных зданий, но, главным образом, осуществлением завещания поэта, так ясно выраженного в его стихах, в которых говорится о свободе, о братстве народов, о мире, о том, что знатью должны считаться люди, которые кормятся честным трудом. Мы побывали почти во всех местах, где жил и трудился Берне, видели поля, по которым он проходил с плугом и бороной. Мы были рады рассказать соотечественникам поэта, какой популярностью и любовью пользуются его стихи в нашей великой стране. Вот, дорогие товарищи, краткий отчет о нашем участии в фестивале Бернса. Желаю Вам успеха в