ые века. Тогда нам будет злее, чем теперь! Вот почему противлюсь я равно Открытой ли войне, иль потайной. Ни хитростью, ни силой - с Ним ничем Не совладать. Кто может обмануть Всевидящее Око? И сейчас Он, с высоты, провидит нас насквозь, Над жалкими стремленьями смеясь, Настолько всемогущий, чтоб разбить Противников, настолько же премудрый, Чтоб замыслы развеять хитрецов. Неужто, Дети Неба, мы навек Унижены и попраны? Ужель Мы изгнаны, обречены в Аду В цепях бессрочно маяться? Увы, По-моему, разумней нам сносить Страданья нынешние, чем навлечь Намного худшие. Неодолим Нас тяготящий, горестный удел. Так неизбежный Рок определил И воля Одержавшего победу. В страданьях и деяньях нам дана Одна и та же мера; прав закон, Сие установивший. Были б мы Благоразумней, загодя обмыслив Сомнительный исход борьбы с таким Противником. Смешон мне удалец, Пред боем - дерзкий, но, едва лишь меч Ему изменит в битве роковой,- Трепещущий последствий. Пытки, плен, Позор, изгнанье - все его страшит, Что Победитель бы ни присудил. Но это - наша доля; претерпеть Ее повинны мы. Быть может, гнев Противника высокого пройдет Со временем; мы так удалены, Что ежели Его не раздражить, Оставит нас в покое, обойдясь Теперешним возмездьем; жгучий жар, Не раздуваемый Его дыханьем, Пожалуй, ослабеет; наш состав Эфирно-чистый переборет смрад Тлетворный, или, с ним освоясь, мы Зловония не будем ощущать. Мы можем измениться, наконец, Так приспособиться, что здешний жар Для нас безвредным станет и легко Переносимым, без малейших мук. Минует ужас нынешний, и тьма Когда-нибудь рассеется! Никто Не ведает: какие судьбы нам, Какие перемены и надежды Течение грядущих дней сулит. Прискорбна участь наша, но еще Не самая печальная; почесть Ее счастливой можно, и она Не станет горше, если на себя Мы сами злейших бед не навлечем!" Так, якобы разумно, Велиал Не мир - трусливый предлагал застой, Постыдное бездействие. Маммон За ним взял слово: "- Если мы решим Начать войну,- позволено спросить: С каким расчетом? Низложить Царя Небес иль воротить свои права? Успех возможен, лишь когда Судьбой Извечной будет править шаткий Случай, А Хаос - их великий спор судить. На низложенье - тщетно уповать, А посему и возвращенье прав Недостижимо. Так чего же мы Достигнем в Небесах, не обретя Победы? Предположим, Царь Небес, Смягчась, помилованье даровав, Заставит нас вторично присягнуть Ему в покорстве,- как же мы стоять Уничиженно будем перед Ним И прославлять Закон Его и Трон, Его Божественности петь хвалы, Притворно аллилуить, подчинясь Насилию, завистливо смотреть, Как властно восседает наш Монарх На Троне и душистые цветы С амврозией пред Алтарем Его Благоухают,- наши подношенья Хояопские! И в этом - наша часть На Небе и блаженство: вечный срок Владыке ненавистному служить. Нет худшей доли! Так зачем желать Того, чего вам силой - не достичь, А как подачку - сами не возьмем? Зачем позолоченной кабалы Нам добиваться - даже в Небесах? В себе поищем блага. Станем жить По-своему и для самих себя, Привольно, независимо,- пускай В глубинах Преисподней. Никому Отчета не давая, предпочтем Свободы бремя - легкому ярму Прикрашенного раболепства. Здесь Воистину возвысимся, творя Великое из малого. Мы вред На пользу обернем; из бед и зод Составим счастье. Муки отстрадав, Преодолеем кару, и в Аду, При помощи терпенья и труда, К покою, к благоденствию придем. Страшит вас этот мрачный, мглистый мир? Но часто окружает Свой Престол Всевышний Царь клубами облаков Густых и сумрачных, не умаляя Монаршей славы, но величьем тьмы Ее венчая, и тогда гремят В угрюмых тучах громы, испытуя Свое остервененье, Небеса Геенне уподобив. Разве мы Не можем перенять небесный свет, Как Победитель - наш Гееннекий мрак? Сокровищ вдоволь здешняя юдоль,- И золота, и дорогих камней,- Таит в себе; достанет и у нас Уменья претворить их в чудеса Великолепия; на больший блеск И Небо не способно. Между тем Страдание стихией нашей станет, А ныне жгущий, нестерпимый зной - Приятным; обратится наш состав В его состав; мы, с болью породнись, Ее не будем вовсе ощущать. Итак, все доводы - за мир, за прочный Правопорядок. Должно обсудить, Как нам спастись от настоящих бед, Но сообразно с тем: кто мы теперь, И где находимся, оставив мысль О мести, о войне. Вот мой совет. По сборищу, едва Маммон умолк, Пронесся ропот, словно из пещер В утесах вырвался плененный гул Порывов шторма, что вздымал всю ночь Морскую глубь и лишь к зачину дня Охриплым посвистом навеял сов Матросам истомленным, чей баркас В скалистой бухте после бури стал На якорь. Так собранье зашумело, Рукоплеща Маммону. Всем пришлось По нраву предложенье мир хранить. Геенны горше демонов страшил Второй, подобный первому, поход. Меч Михаила и Небесный гром Внушали ужас. Духов привлекло Одно желанье: основать в Аду Империю, которая с веками, При мудром управленье и труде, Могла бы Небесам противостать. Постигнув эти мысли, Вельзевул, Главнейший рангом после Сатаны, Вознесся властно, взором зад обвел; Казалось, поднялся опорный столп Державы Адской: на его челе, О благе общем запечатлены Заботы; строгие черты лица Являли мудрость княжескую; он И падший - был велик. Его плеча Атланта бремена обширных царств Могли б снести. Он взглядом повелел Собранью замолчать и начал речь Средь полной тишины, ненарушимой, Как ночь, как воздух в знойный летний день. "- Престолы, Власти, воинство Небес, Сыны эфира! Или мы должны Лишиться наших званий и наречь Себя Князьями Ада? Видно, так. Вы все за то, чтобы в Аду осесть И государство мощное создать,- В мечтах, конечно, ибо Царь Небес Узилище нам уготовал в бездне, А не приют, куда не досягнет Его рука, где неподвластны мы Небесному Верховному суду, Где против Трона горнего ковать Крамолу сможем вновь; наоборот! Он в ссылку нас отправил, чтоб в ярме Томить неотвратимом, в кандалах, На каторге бессрочной, как рабов. Поверьте: наверху или внизу, Он - первый и последний Государь, Единый Самодержец; наш мятеж Его владений не приуменьшил, Напротив - Ад прибавил. Будет впредь Он здесь железным нас пасти жезлом, Как прежде пае на Небе - золотым. О мире и войне - к чему наш спор? Однажды мы, решившись на войну, Все потеряли. Мира не просил Никто, да и никто не предлагал. Какого мира вправе ждать рабы Плененные? Оковы, да тюрьма, Да кары произвольные. А мы Что в силах предложить? Одну вражду, И ненависть, и яростный отпор, И месть, хоть медленную, но зато Неутомимо ищущую средств Убавить Триумфатору плоды Его побед и радость отравить От созерцанья наших мук. Найдем Возможностей немало для борьбы Помимо новой, гибельной войны И штурма неприятельских валов, Которым ни осада не страшна, Ни приступы, ни адовы набеги. Нельзя ли что полегче предпринять? Есть место некое (когда молва, Издревле сущая на; Небесах, Неложно прорицает), мир другой, Счастливое жилище существа, Прозваньем - Человек; он должен быть Примерно в это время сотворен И сходен с нами, хоть не столь могущ И совершенен; и превыше всех Созданий Тем, кто правит в Эмпирее, Возлюблен. Так Господь провозгласил В кругу богов, обетом подтвердив И клятвою, потрясшей Небеса. Туда направим помыслы; узнаем, Что это за творенья, из какой Субстанции и чем одарены, В чем сила их и слабость, как верней Их совратить, употребив обман Иль принужденье. Путь на Небеса Нам прегражден; Властитель там царит, Уверенный в могуществе своем Незыблемом. Быть может, новый мир Находится на крайнем рубеже Владений царских и его охрана Поручена насельникам самим. Здесь, может быть, удастся учинить Нам кое-что: огнем пекельным сжечь Мир новозданный или завладеть Им нераздельно, жителей изгнав Бессильных, как с Небес изгнали нас. А если не изгоним,- привлечем На нашу сторону; тогда их Бог Врагом их станет; гневною рукой, В раскаянье, свои же истребит Созданья. Мы простое превзойдем Отмщение, блаженство умалив, Которое испытывает Он От бедствий ваших и к тому еще Возрадуемся от Его смущенья, Когда увидит Он любимых чад, Стремглав летящих в Ад, чтоб разделить Мученья наши, и клянущих день Рожденья своего, в слезах, в тоске О кратком счастье, сгинувшим навек" Подумайте: не стоит ли дерзнуть Попыткой, нежели коснеть во тьме И призрачные царства учреждать!" Так Вельзевул свой дьявольский совет Отстаивал, предложенный вчерне В начале совещанья Сатаной. Но кто ж иной, как зачинатель Зла, Столь темные дела измыслить мог: В зачатке погубить весь род людской, Смешать- и Ад и Землю воедино И славу Вседержителя попрать? Но прославленью вящему Творца Их заговор коварный послужил. Собор Гееннский воодушевлен Отважным предложением; в глазах Блеснула радость. Голосуют все За дерзкий этот план, и Вельзевул, При общем одобренье, продолжал: "- Синод богов! Судили мудро вы И мудро завершили долгий спор, Под стать величью вашему, приняв Решение великое; оно, Судьбе наперекор, подымет нас Из бездны адской ближе в вышине Былой, и нам удастся, может быть, К пределам лучезарным вознесясь, Ворваться в Небо, с помощью оружья Союзного, не то - сыскать приют В благоприятной области иной, Где свет небес прекрасный озарять Нас ежедневно станет, где восток Сияющий рассеет мрачность эту, И благовонный воздух, как бальзам Живительный, ожоги исцелит От едкого огня. Кого же мы Пошлем разведать новозданный мир? Кто с этим справится? Какой смельчак Стопой скитальческой измерит бездну Неизмеримую, отыщет путь В пространстве, без начала и конца, В тьме осязаемой? Кого из нас Над пропастью вселенской удержать Возмогут неустанные крыла И взмах за взмахом, продолжая лет, В счастливый край гонца перенесут? Какая опытность, какая мощь Ему потребны? Как минует он Густую сеть отрядов и застав Охраны Ангельской вокруг Небес? Здесь надо осторожность проявить Особую; не меньшую - и нам При выборе посланца; ведь ему Вверяем нашу общую судьбу С последнею надеждой заодно". Он, кончив, сел; пытливый взгляд вперил В собрание: оспорят смелый план, Одобрят ли? Отважится ли кто На дерзкую попытку? Все молчат, Обдумывая, взвешивают риск, И с удивленьем каждый на лице Другого тот же видит страх, что сам Испытывает. Не нашлось героя, Средь первых удальцов Небесных битв, Который вызвался бы этот путь Ужасный в одиночку одолеть. Тут Сатана, венчанный в этот миг Неоспоримой славой выше всех, В сознанье превосходства своего И с царственным величьем произнес: "- Престолы эмпирейские. Сыны Небес! По праву приутихли мы; Не страх, но спасенье нас гнетет По праву. Долог путь, безмерно тяжек, От Преисподней к свету. Нерушим Застенок наш; огнепалящий свод, Готовый жадно каждого пожрать, Девятикратно окружает нас. Врата из адаманта наверху Надежно замкнуты, раскалены, И всякий выход ими прегражден. Тому, кто миновал бы их, грозит Ночь невещественная, пустота Зияющая; бездна, где смельчак, Решившийся пучину пересечь, Исчезнуть вовсе может, без следа. А если в некий мир он прилетит Сохранно, в чуждый край,- что ждет его? Опасности, которые нельзя Предвидеть, коих трудно избежать. Но этого престола, о Князья, Достоин бы я не был, царский сан, Что с властью и величьем сопряжен, Не по заслугам бы стяжал, когда Преграды и опасности меня Могли бы от попытки удержать Исполнить нечто, признанное здесь, Для блага общего, необходимым. Приняв престол монарший и права, Неужто я, от сопричастных им Опасностей и славы откажусь? И то и это надлежит равно Властителю; чем выше он стоит, Тем больший воздают ему почет, Тем чаще испытанья, тем сложней Задачи, предстоящие Вождю. Вы, Силы мощные, гроза Небес, Хоть вы низвергнуты, займитесь домом, Ведь здесь - ваш дом на время. Вы должны Умерить злополучье, сделать Ад Отчасти выносимым, если есть Такое средство или волшебство, Способное ослабить, облегчить Невзгоды Преисподней; за Врагом Бессонным надо зорко наблюдать. А я пущусь в полет, за берега Бесформенного мрака, чтобы всех Освободить. Попытку предприму Один; опасный этот шаг никто Со мною не разделит!" Кончив речь, Монарх поднялся, наложив запрет На возраженья. Мудро он судил, Что, ободренные его примером, Другие полководцы захотят Участвовать (предусмотрев отказ) В том, что недавно так страшило их, И с помощью отваги показной, Возвысившись в глазах собранья, стать Его соперниками; без труда Честь раздобыть, которую ценой Геройских дел он должен обрести. Но голос повелительный Вождя Не меньше предприятья самого Внушает ужас. Шумно все встают, Последуя Владыке; словно гром Раскатисто вдали пророкотал. Почтительно склонясь пред Сатаной, В нем Бога величают, приравняв Царю Небес; благодарят за то, Что он собою жертвовать готов Для блага общего. Не до конца Заглохли добродетели у Духов Отверженных, к стыду людей дурных, Кичащихся прекрасными на вид Поступками, внушенными гордыней, И под личиной рвения к добру,- Тщеславной суетностью. После всех Сомнений, совещаться перестав, Провозглашают славу Духи тьмы Властителю единственному. Так, Лишь только ветер северный уснет, Клубясь, густые тучи с гребней гор Ползут, замглив приветный небосклон. Угрюмая стихия сыплет снег На землю смутную, дожди струит, Но солнце, ввечеру, лучом прощальным Сквозь тучи улыбнется, и поля Внезапно воскресают; стаи птах Щебечут; блеют весело гурты, Холмы и долы оглашая вновь. О, срам людской! Согласие царит Меж бесов проклятых, но человек,- Сознаньем обладающая тварь,- Чинит раздор с подобными себе; Хотя на милосердие Небес Надеяться он вправе и завет Господний знает: вечный мир хранить,- Живет он в ненависти и вражде, Опустошают Землю племена Безжалостными войнами, неся Друг другу истребленье, будто нет (Что, собственно, сплотить бы всех должно) У них врагов Гееннских, день и ночь Готовящих погибель для людей. Собор Стигийский завершен. В порядке Расходится блистательная знать Бесовская; меж ними - Властелин Их наивысший, излучая мощь, Надменно шествует; казалось, он Способен сам противостать Творцу, Один, как самодержца грозный сан В Аду ни с кем не делит, окружив, Из подражанья Богу, выход свой Великолепьем царским и кольцом Горящих Серафимов, при оружье И с множеством хоругвей. Дан приказ Немедля объявить, под гром фанфар, О принятом решенье и конце Совета. Приложив металл к устам, На все четыре стороны трубят Четыре Херувима; вторят им Герольдов голоса, и далеко, По всем провалам бездны, эта весть Разносится; несметные войска Восторженно приветствуют ее. Затем, уже спокойней, ободрясь Надеждой ложной, Адские полки Неспешно расстаются; их пути Различны: каждый следует, куда Наклонности влекут и грустный выбор, Где мнит найти покой от хмурых дум И тягостное время скоротать До возвращенья Сатаны. Одни Среди равнин, другие в вышине, Летают, соревнуясь меж собой, И в беге спорят, как во времена Пифийских игр и Олимпийских. Здесь Увлечены ристаньем колесниц, Там укрощают огненных коней, А тут - в шеренги строятся опять. На небосклоне так порой встают Видения: две рати в облаках, Вещая войны гордым городам, Сражаются. В побоище сперва Вступают, с копьями наперевес, Наездники воздушные; потом, Перемешавшись в рукопашной схватке, Когорты рубятся; вся твердь в огне От ярого сверкания клинков. Иные Духи, как Тифон, взъярясь, Раскалывают горы, скалы в прах Крушат и мчатся, вихри оседлав; И Аду тяжко дикую гоньбу Снести. Так, победительный Алкид Эхалию покинул и покров Отравленный на тело возложил; Несносную испытывая боль, Он сосны Фессалийские, в пылу Неистовства, с корнями вырывал И в море, в глубину Эвбейских вод, С вершины Эты, Лихаса швырнул. Иные, кротче нравом, обрели Приют в затишном доле; там поют Распевом Ангельским, под звуки арф, О подвигах былых, о той беде, Что их постигла, и клянут судьбу, Поработившую свободный дух Случайностью и силою. Хотя Пристрастны песни эти, но такой Гармонией пленительной полны (Но разве может по-другому хор Бессмертных петь?), что даже Ад умолк И слушателям не мешал внимать Восторженным. Другие, в стороне, Облюбовали для беседы холм (Умам - витийство, музыка - сердцам Отрадны), там раздумьям предались, Высоким помыслам: о Провиденье, Провиденье, о воле и судьбе - Судьбе предустановленной и воле Свободной, наконец,- о безусловном Провиденье, плутая на путях К разгадке; обсуждению они Подвергли всестороннему: добро, И зло, блаженство счастья и страданье Конечное, бесстрастие и страсть, Позор и славу,- праздных дум тщета И мудрость ложная! - но так могли Тоску и страх заклясть на краткий час Волшебным красноречьем, пробудить Напрасные надежды и сердца Тройной броней терпения облечь. Еще другие, крупными сойдясь Отрядами, отважились разведать Зловещий этот мир, дабы найти Убежище помягче, и летят Вдоль русел четырех Аидских рек, Что в озеро пекучее несут Погибельные струи: Стикс - река Вражды смертельной; скорбный Ахерон, Глубокий, черный; далее - Коцит, Наименованный за горький плач, Не молкнущий у покаянных вод Его унылых; наконец, поток Неистово кипящего огня,- Свирепый Флегетон. Вдали от них Беззвучно и медлительно скользит Река забвенья Лета, развернув Свой влажный лабиринт. Кто изопьет Ее воды - забудет, кем он был И кто он есть; забудет скорби все, Страданья, радости и наслажденья. За Летой простирается страна Морозов лютых,- дикий, мглистый край, Терзаемый бичами вечных 6yjpb И вихрей градоносных; этот град, Не тая, собирается в холмы Огромные,- подобия руин Каких-то древних зданий. Толща льда И снега здесь бездонна, словно топь Сербонская, меж Касием-горой И Дамиатой, где уже не раз Тонули армии, а воздух здесь Пронизывает стужей до костей И словно пламя жжет. В урочный срок Когтями гарпий Фурии влекут Приговоренных грешников сюда. Виновные испытывают боль Стократ сильней от резких перемен: Из пламени бросают их на льды, Чтоб выстудить эфирное тепло; И долго так лежат они, застыв, Мучительно-недвижные, пока Окоченеют; и в огонь опять Несчастных возвращают. Взад-вперед Над Летой перебрасывают их, Удвоив пытку тщетной маетой, Стремлением - хоть каплю зачерпнуть Желанной влаги, что могла бы дать Забвенье Адских мук. Они к воде Припасть готовы, но преградой - Рок; Ужасная Медуза, из Горгон - Опаснейшая, охраняет брод; Сама струя от смертных уст бежит, Как некогда из жадных губ Тантала. Отважные отряды смущены, Растерянны; от страха побледнев, С глазами остеклелыми, бредут Напропалую, осознав теперь Впервые безнадежный свой удел; Им не нашлось убежища нигде. Не мало мрачных, вымерших долин Они прошли, не мало скорбных стран Угрюмых миновать им довелось, И огненных и ледовитых гор, Теснин, утесов, топей и болот, Озер, пещер, ущелий,- и на всем Тень смерти; целый мир, где только смерть Владычествует, созданный Творцом В проклятие, пригодный лишь для Зла; Где живо мертвое, мертво живое, Где чудищ отвратительных родит Природа искаженная,- одних Уродов мерзких; даже страх людской Таких не мог измыслить; в сказках нет Подобной жуткой нежити: Химер Убийственных, Горгон и гнусных Гидр. Тем часом быстрокрылый Сатана, Враг Бога и людей, отважный план Осуществляя, направлял к вратам Геенны одинокий свой полет. Порою влево он летел, порой - Направо; то крылами мерил глубь Провала, то взмывал под самый свод Палящий. Так, сдается, что вдали, Над морем, в тучах, корабли парят, Когда их равноденственный муссон Уносит от Бенгальских берегов Иль островов Терната и Тидора, Откуда пряности везут купцы И, море Эфиопское пройдя, На Кап кормила держат; Южный Крест Им правильный указывает путь. Так выглядел парящий Архивраг Издалека. Он, под конец, достиг Предела свода страшного; пред ним Граница Ада; накрепко ее Хранят девятистворные Врата: Три ртвора из железа, три из меди, И три - из адаманта. Впереди, По обе стороны,- два существа, Два чудища огромные; одно - До пояса - прекрасная жена, От пояса же книзу - как змея, Чье жало точит смертоносный яд; Извивы омерзительных колец, Громадных, грузных,- в скользкой чешуе. Вкруг чресел скачет свора адских псов; Их пасти Церберские широко Разинуты; невыносимый лай Терзает слух. Но если псов спугнуть, Они в утробу чудища ползут И, в чреве скрывшись, продолжают выть, И лаять, и пронзительно визжать. Не столь ужасные терзали Сциллу, Купающуюся в морских волнах, Меж Калабрийских берегов и скал Тринакрии рычащих, и не столь Свирепа свита, мчащаяся вслед Ночной колдунье, что, почуя зов Таинственный, по воздуху летит На запах крови детской, в хоровод Лапландских ведьм, принудивших Луну Усталую померкнуть силой чар. Второе существо,- когда назвать Возможно так бесформенное нечто, Тенеподобный призрак; ни лица, Ни членов у него не различить; Он глубочайшей ночи был черней, Как десять фурий злобен, словно Ад, Неумолим и мощно потрясал Огромным, устрашающим копьем; То, что ему служило головой, Украшено подобием венца Монаршего. Навстречу Сатане, Что той порою ближе подошел, Вскочив мгновенно, грозные шаги Направил призрак с той же быстротой; Ад содрогается под гнетом стоп Тяжелых; но, виденье разгадать Желая, изумленный Архивраг Чудовище бесстрашно созерцал; Пред Богом он и Сыном лишь склонялся, Созданий сотворенных не боясь. На яростного демона взглянув Презрительно, он первым начал речь: "- Кто ты, проклятый призрак, и откуда? Зловещий, темный,- как ты смеешь мне Обличием уродским преграждать К вратам дорогу? Я сквозь них пройду, Не спрашивая дозволенья. Прочь! Иначе ты заплатишь за твое Безумие, на опыте узнав, Исчадье Ада,- как вступать в борьбу С Небесным Духом!" Демон закричал В ответ: "- Предатель - Ангел! Это ты На Небе мир и верность преступил, Досель ненарушимые; увлек Своей гордыней Сил Небесных треть К восстанью против Бога, и за то И ты и совиновники навек Осуждены в Геенне прозябать В невыносимых муках и тоске. И, обреченный Аду, ты дерзнул, . Себя причислив к Ангелам, хулы В моих владеньях нагло изрыгать И мне грозить? Узнай, что здесь - я царь, Твой царь и господин. Ступай туда, Где ты обязан кару отбывать, Презренный, беглый лжец, и трепещи, Чтоб я не приускорил твой полет Возвратный скорпионовым бичом, Не причинил неведомую боль Одним ударом этого копья И в небывалый ужас не поверг!" Так молвил жуткий призрак, становясь Гнусней десятикратно и страшней По мере возглашения угроз. Не дрогнув, Сатана пред ним стоял, Пылая возмущеньем; он был схож С кометой, озарившей небосвод Арктический, в созвездье Змееносца, На землю стряхивающей чуму И войны со своих зловещих косм. Соперники стремятся поразить Друг друга в голову, закончив бой Одним ударом, и глядят в упор, Кипя от ярости, подобно двум, Тяжелой артиллерией небесной Вооруженным, тучам, что висят, Недвижные, над Каспием, пока К воздушной стычке их не подстрекнет Сигналом трубным ветер. Таковы Гиганты мощные. Ад помрачнел От их бровей нахмуренных. Враги По силе и неистовству равны. В единой схватке сходятся бойцы Подобные, но каждому из них Еще однажды схватка предстоит С таким же всемогущим, но иным Противником. Вот-вот произойдет Событие неслыханное! Ад Поколебался бы из края в край; Но полуженщина, полузмея, Что ключ от врат хранила роковой, Рванулась между ними, возопив: " - Зачем, отец, десницу ты занес На собственного сына? Что за гнев Тебя, о сын, безумно побудил Избрать мишенью голову отца Для дрота смертоносного? Кому Покорствуешь? Тому, кто с вышины Смеется над готовностью раба, Под видом правосудья исполнять Веления свирепости Его, Которая погубит вас двоих!" Чума Геенны - Призрак, воплю вняв, Застыл, а Сатана в ответ сказал: "- Так странен возглас твой, значенье слов Столь непонятно, что моя рука, Не любящая медлить, замерла; Тебе я мог бы делом доказать Ее могущество, но я хочу Узнать сначала: что за существо Ты, двойственное диво? Почему, Впервые повстречавшаяся мне В долине Адской, ты меня зовешь Отцом, а эту демонскую тень Мне в сыновья навязываешь? Я Тебя не знаю. Не видал досель Уродов, мерзостней обоих вас!" Привратница Геенны возразила: "- Ты разве позабыл меня? Кажусь Я нынче отвратительной тебе? А ведь прекрасной ты меня считал, Когда в кругу сообщников твоих,- Мятежных Серафимов,- взор померк Внезапно твой, мучительная боль Тебя пронзила, ты лишился чувств, И пламенем объятое чело, Свет излучая, слева широко Разверзлось, и подобная отцу Обличьем и сияньем, из главы Твоей, блистая дивной красотой Небесною, во всем вооруженье, Возникла я богиней. Изумясь, В испуге отвернулась от меня Спервоначалу Ангельская рать И нарекла мне имя: Грех, сочтя Зловещим знаменьем; потом привыкли: Я им пришлась по нраву и смогла Прельстить враждебнейших; ты чаще всех Заглядывался на меня, признав Своим подобьем верным, и, горя Желаньем страстным, втайне разделил Со мною наслаждения любви. Я зачала и ощутила плод Растущий в чреве. Между тем война На Небе вспыхнула, преобразив Долины благодатные в поля Побоищ. Победил Всесильный наш Противник (разве мыслим был исход Иной?); мы пораженье понесли Во всем пространстве Эмпирея. Вниз, В пучину тьмы, с Небесной вышины Низвергли вас; я пала заодно. Мне этот ключ вручили, приказав Хранить сии Врата, дабы никто Не мог отсюда выйти до поры, Пока я их сама не отомкну. Но, сидя на пороге, размышлять Недолго одинокой мне пришлось: В моей утробе оплодотворенной, Разросшейся, почувствовала я Мучительные корчи, боль потуг Родильных; мерзкий плод, потомок твой, Стремительно из чрева проложил Кровавый путь наружу, сквозь нутро, Меня палящей пыткой исказив И ужасом - от пояса до пят. А он, мое отродье, лютый враг, Едва покинув лоно, вмиг занес Убийственный, неотвратимый дрот. Я прочь бежала, восклицая: Смерть! При этом слове страшном вздрогнул Ад, И тяжким вздохом отозвался гул По всем пещерам и ущельям: Смерть! Я мчалась; он - вослед (сдается мне: Сильнее любострастьем распален, Чем яростью); испуганную мать Настиг, в объятья мощно заключив, Познал насильно. Эти псы - плоды Преступного соития. Гляди! Страшилища вокруг меня рычат И лают непрестанно; каждый час Должна их зачинать я и рождать Себе на муку вечную; они, Голодные, в мою утробу вновь Вползают, завывая, и грызут Мое нутро, что пищей служит им; Нажравшись, вырываются из чрева, Наводят на меня безмерный страх, Умышленно тревожа каждый миг, И нет мне отдыха, покоя нет! Но сын - мой враг, проклятый призрак Смерть - Сидит напротив, подстрекая псов, Готовый, за отсутствием другой Добычи, мать свою - меня пожрать, Когда б не ведал, что с моим концом И он погибнет; горькой покажусь На вкус; ведь стать могу я в срок любой Убийственной отравой для него: Так решено Судьбой. Но ты, отец, Копья губительного берегись И не надейся тщетно, что броня, В эфире закаленная, тебя Убережет. Губительный удар Всех сокрушает, кроме Одного - Кто властвует в Небесной вышине". Она умолкла. Хитрый Враг, смекнув Значенье слов ее, умерил гнев И нежно молвил: "- Дорогая дочь,- Поскольку ты зовешь меня отцом И предъявляешь сына моего Прекрасного - залог взаимных нег, Которые с тобою в Небесах Делили мы; печально вспоминать О них, коль так ужасно мы с тобой Переменились. Прибыл к вам, поверь, Не как противник, но как лучший друг, Чтоб вызволить из мрачной бездны бед Обоих вас и всех союзных Духов, Сражавшихся в защиту наших прав И вместе с нами сброшенных с высот. От них я послан. Жертвуя собой Для блага общего, предпринял сам Служенье трудное; один как перст, Я странствую в бездонной глубине, Чтоб отыскать среди пустых пространств Неизмеримых - некий новый мир, Предсказанный давно, и признак есть Надежный, что уже он сотворен, Обширный, круглый, благостный; преддверье Небес, вместилище утех, приют Каких-то новосозданных существ, Быть может - предназначенных занять На Небе - место наше; впрочем, Он Их отдалил, боясь, что возрастет Избыток населенья и впять В Его владеньях разразится бунт. Разведав: так ли это иль не так, Не утаен ли замысел иной Царем Небес? - я тотчас возвращусь, Тебя и Смерть перенесу туда, Где вы привольно будете порхать Невидимые, на немых крылах, В душистом воздухе, где пища вам Без меры уготована, где всє Добычей вашей станет!" - Сатана Умолк. Чудовища восхищены Его словами. Смерти страшный лик Ухмылкой злой довольство оказал Грядущим пиром и благословил Прожорливое чрево, что теперь Обильной снедью голод утолит; А гнусной тени мерзостная мать, Не менее ликуя, своему Родителю сказала: "- Я храню От Преисподней заповедный ключ По праву и велению Царя Всемощного. Он приказал вовек Врат адамантовых не отпирать, А против силы - наготове Смерть С копьем, которому противостать Не властно никакое существо. Но разве я обязана служить Питающему ненависть ко мне, Тому, кто в Тартар, в беспросветный мрак Низверг, чтоб здесь повинность я несла Подлейшую из подлых? Дочь Небес И Небожительница, я терпеть- Обречена страдания и страх От собственных исчадий, что рычат, И воют, и нутро мое грызут? Ты - мой отец, ты - мой родитель, ты - Жизнеподатель мой. Кому еще Повиноваться мне? Кому должна Последовать? Меня ты унесешь В тот лучезарный, в тот счастливый мир, К богам блаженствующим, где всегда, С тобою рядом, справа от тебя, Как дочь и как любимица твоя, Истомой сладострастною дыша, Царить я буду!" Замолчав, она Ключ роковой, орудье наших зол И бед, сняла с бедра, и скользкий хвост Влача звериный, поползла к Вратам Мгновенно, и решетчатый заслон Вверх подняла, который без нее Стигийским силам вкупе не сместить, Ключ повернула в скважине замка, Пружины сложные освободив, А с ними - все болты и рычаги Из прочного железа и базальта Массивного; и створы, скрежеща На вереях и петлями визжа, Внезапно распахнулись; гром и лязг До основанья потрясли Эреб. Она их отомкнула, но замкнуть Уже не властна. Ныне широко Врата отворены; могла бы рать Огромная, свободным, вольным строем, Знамена боевые развернув, С растянутыми флангами войти В проем,- с повозками и лошадьми. Теперь оттуда, словно из жерла Плавильни, бил клубами черный дым И пламя рдяное. Глазам троих, Стоящих на пороге Адских Врат, Предстали тайны пропасти седой: Безвидный, необъятный океан Тьмы самобытной, где пространства нет, Ни ширины, длины и высоты, Ни времени; где пращуры Природы,- Ночь древняя и Хаос,- в шуме битв Немолчных безначалие блюдут Исконное, сумятицу, нелад И существуют лишь благодаря Отсутствию порядка. Вечный спор Здесь четверо соперников-борцов Заядлых: Сухость, Влажность, Холод, Жар,- О первенстве ведут и гонят в бой Зачатки-атомы, что под гербы Различных кланов строятся; легко Вооруженные и тяжело, Проворны и медлительны, остры И гладки, неисчетны, как пески Бесплодных почв Кирены или Барки, Вздымаемые стычкой вихревой, Чтоб ветров невесомые крыла Отяготить; и верх берет на миг Та сторона, где атомы в числе Чуть большем накопятся; а судья Их распрей - Хаос, как бы ни решал, Лишь умножает смуту, что ему Опорой служит; правит рядом с ним Арбитр верховный - Случай. На краю Пучины дикой,- зыбки, а быть может - Могилы Мирозданья, где огня И воздуха, материков, морей, В помине даже нет, но все они В правеществе зачаточно кишат, Смесившись и воюя меж собой, Пока. Творец Всевластный не велит Им новые миры образовать; У этой бездны осторожный Враг, С порога Ада созерцая даль, Обмысливал свой предстоящий путь: Ведь не пролив же узкий переплыть Ему придется! Нестерпимый шум Губительный ошеломлял его, Подобный (если малое сравнить С большим возможно) рыку батарей Осадных гаубиц, когда Беллона Обширный город обращает в прах; И если б даже рухнул небосвод И элементы вздыбленные шар Земной сорвали бы с его оси, Возникший грохот не был бы сильней Того, что слух Врага теперь терзал. Вот наконец он, крылья распустив Подобно корабельным парусам, От почвы оттолкнулся и взлетел С клубами чадными, и много лиг Преодолел отважно, оседлав Летучий дым; но вскорости клубы Развеялись под ним и седока . Оставили в бескрайной пустоте. Напрасно он размахивал вовсю Громадными крылами; как свинец Сорвался в пропасть, падая стремглав, И десять тысяч фатомов успел Отмерить он, и падал бы сейчас, Когда бы, на беду, могучий взрыв Из тучи, проносившейся вблизи, Насыщенной селитрой и огнем, Опять скитальца ввысь на много миль Не взвил; безумный вихрь затих, и он Погряз в трясине вязкой - ни вода, Ни суша. Через топкий этот край С натугой путник двигался вперед, Где лєтом, где пешком; ему годны Весло и парус. Так пересекал Болота, горы и пустыни Гриф, Преследуя упорно Аримаспов, Что золото украли у него, Хоть россыпи он зорко сторожил. Подобно Грифу, стойкий Сатана Одолевал болота и хребты, Стремясь вперед сквозь множество стихий - Разреженных, и плотных, и густых, И твердых; пробивался головой, Руками, крыльями, ногами; он Летел, нырял, пускался вплавь и полз. Вдруг бесконечно-дикий, зычный вопль Он услыхал: нестройных криков гул, Смешенье смутных звуков, и туда Бесстрашно повернул, дабы взглянуть: Какие сонмы Духов или Сил Здесь, в глубочайшей пропасти, царят Средь шума этого, и разузнать Надежный путь из тьмы к пределам света. Внезапно перед ним престол возник Владыки Хаоса; его шатер Угрюмый над провалами глубин Раскинут широко; второй престол Ночь занимает, с головы до пят Окутанная темной пеленой,- Наидревнейшая изо всего, Что существует; рядом с ними Орк, Аид и Демогоргон, чье нельзя Прозванье грозное произносить, А там - Смятенье, Случай и Молва, Раздор тысячеустый и Мятеж Вопят, кричат и спорят вразнобой. К ним обратился храбро Сатана: "- Вы, Духи или Силы, Нижней Бездной Исконно правящие: Хаос, ты, И ты, несозданная Ночь! Пришел Не как лазутчик, тайны распознать Владений ваших, и не свергнуть вас; Негаданно в пустынный здешний край Забрел я, ибо к свету верный путь По вашей мрачной области пролег. Я в одиночку, без проводника, Во мгле плутаю; не могу найти Рубеж, где ваше царство темноты Граничит с Небом. Там, невдалеке, Возможно, есть места, не столь давно Отобранные Деспотом у вас. Туда стремлюсь я; укажите мне Дорогу,- вас сторицей награжу, И если мне Захватчика изгнать Удастся из отторгнутой страны, Ее верну в первоначальный мрак, Под вашу руку (в этом цель моя), И знамя древней Ночи водворю. Вся прибыль - вам, себе - оставлю месть!" Анарх - старик с изменчивым лицом, Забормотал: "- Ты мне знаком, чужак; Ты - Ангелов могучий верховод, Восставщий на Властителя Небес И побежденный. Да, я видел все И слышал. Многочисленная рать Подобная беззвучно не могла Сквозь бездну потрясенную лететь, Обрушиваясь, падая стремглав, А мириады яростных полков Из распахнувшихся Небесных Врат Победоносно хлынули вослед, Преследуя повстанцев по пятам. Здесь, на границе царства моего, Я восседаю, силясь уберечь Ту малость, что еще подвластна мне, Но распри ваши даже ей грозят. Держава древней Ночи из-за них Ущерблена: сперва отторгнут был Обширный Ад, чтоб вам тюрьму создать. Теперь Земля и Небо - новый мир,- Подвешены на золотой цепи, Над нашими владениями, там, Где легионы рушились твои. И знай, коль ты намерился туда: Опасен путь, хотя и не далек. Ступай, спеши! Разруха и разор, Бесчинство и крушенье - любы мне!" Не тратя ни мгновенья на ответ И радуясь тому, что берег моря Его скитаний близок, Сатана Со свежей силой взмыл одним рывком, Как пирамида пламени, в простор Пустынного пространства, проложив Дорогу средь враждующих стихии, Кишевших вкруг него. Не претерпел Такие беды Арго, между скал Смыкающихся проходя Босфор; Не худшим испытаниям Улисс Подвергся, левым бортом обогнув Харибду, чтоб кормило повернуть К соседней водоверти. Но вперед, С трудом, упорно Сатана летел, Одолевал упорно и с трудом Препятствия; когда их превозмог, И с помощью его произошло Паденье Человека,- страшный путь Преобразился дивно: Грех и Смерть, Вослед, с произволения Небес, Над бездною широкую стезю Немедля проторили. Клокоча, Пучина терпеливо сносит мост Длины безмерной: от Гееннских недр До рубежей вновь созданного мира; По той тропе шныряют Духи Зла Вперед-назад, чтоб соблазнять людей И их карать нещадно, исключив Хранимых благосклонностью Творца И добрых Ангелов от искушенья. Но вот свое влиянье проявил Блаженный свет, забрезжив от зубцов Небесных башен; отблеск заревой Проник в глубины хмурой Ночи. Здесь Природа зачинается уже; Отсюда Хаос, как разбитый враг, Поспешно отступает; он притих, И глуше бранный гул его звучит. Все меньшие усилья Сатане Потребны для полета; он теперь, В мерцанье сумерек, совсем легко Скользит по успокоенным волнам. Так радостно заходит в порт корабль, Рангоут потеряв и такелаж, В борьбе со штормом. Крылья распластав Широкие, в разреженной среде, Почти воздушной,- видит Сатана Просторы эмпирейские Небес,- Квадратных или круглых,- не понять, Столь широки они. Пред ним опал Высоких башен, блещущий сапфир Зубчатых стен его былой отчизны, И рядом - мир повис на золотой Цепи, подобный крохотной звезде В сравнении с Луной. Лелея месть Неутолимую, проклятый Дух Торопится туда в проклятый час. КНИГА ТРЕТЬЯ СОДЕРЖАНИЕ Восседая на Престоле своем, Бог видит Сатану, летящего к новозданному миру, и, указав на него Сыну, сидящему одесную, предрекает успешное совращение рода человеческого Сатаною и разъясняет, что Божественное правосудие и премудрость безупречны, ибо Человек создан свободным и вполне способным противостоять искушению. Однако Он изъявляет намерение помиловать Человека, падшего не по причине прирожденной злобности, как Сатана, но будучи соблазненным им. Сын Божий восхваляет Отца за милость к Человеку, но Господь провозглашает, что милость та не может быть дарована без удовлетворения Божественной справедливости; Человек оскорбил величие Божие, посягнув присвоить себе божественность, а посему осужден со всем потомством на смерть и должен умереть, если не найдется кто-либо, возжелающий искупить за него эту вину и понести кару. Сын Божий выражает готовность добровольно пожертвовать Собой для искупления Человека; Отец принимает жертву, повелевает Сыну воплотиться и превозносит Его надо всеми именами на Небесах и на Земле, повелевает всем Ангелам поклониться Сыну. Повинуясь, Ангелы, объединенным хором, сопровождаемым арфами, воспевают в гимнах Отца и Сына. Тем часом Сатана опускается на поверхность крайней сферы нашей вселенной. Странствуя здесь, он прежде всего находит некое место, названное позднее Лимбом, Преддверьем Суетности. Следует описание лиц и предметов, возносящихся в эту область. Затем Сатана достигает Небесных Врат; следует описание ступеней, ведущих к ним, и вод, обтекающих Небеса. Далее Сатана направляет полет к шару Солнца, встречает Уриила, правителя этой планеты, преображается в младшего Ангела и притворно уверяет Серафима в своем горячем стремлении увидеть новозданный мир и Человека, поселенного на нем Создателем. Он выведывает местонахождение Человека и сперва опускается на гору Нифат. О, Свет святой! О, первенец Небес! Хвала тебе! Дерзну ль неосужденно Лучом совечным Вечному назвать Тебя, когда Господь есть Свет, От века сущий в неподступном свете, А стало быть, о, излученный блеск Субстанции несозданной,- в тебе! Эфира ли ты чистое струенье? Но кто укажет мне, где твой исток? Ты прежде Солнца пребывал и Неба И, повинуясь голосу Творца, Подобно ризам юный мир облек, Возникший из безвидной пустоты Безмерной,- мир глубоких, черных вод. Стигийскую пучину миновав, Покинув тьму, где долго я блуждал, На смелых крыльях возвращаюсь вновь К тебе. Летя сквозь мрак и полумрак, Ночь древнюю и Хаос я воспел Не на Орфеев лад, на лад иной. Нет! Музою небесной умудрен, Спускался я в провалы темноты Отважно и оттуда восходил Опять к высотам. Труден этот путь И необычен. Снова я обрел Тебя и воскрешающую мощь Твоей лампады чую, но глаза Ты никогда мои не посетишь. Вотще они вращаются, ища Всепроникающих твоих лучей, Не находя и промелька зари; Их погасила темная вода, А может, бельма плотные. Но все ж Я, возлюбив священные напевы, Паломничества не прерву в страну, Где обитают Музы, где ручьи Прозрачные, тенистые леса И солнцем напоенные холмы. Но предпочтительно к тебе, Сион, К источникам, которые в цветах, У твоего подножия журчат Святого,- я ночами уношусь, Нередко вспоминая двух мужей Слепых: Тамириса и Меонида, С которыми сравнялся я судьбой; О, если б равной славы мне достичь! - И думаю о древних двух волхвах: Финее и Тересии. Мой дух Тогда питают мысли и невольно Рождают гармонический напев. Так птица в непроглядной тьме поет Бессонная и, средь густых теней Укрытая, свою ночную трель Выводит. Наступают каждый год Весна и лето, осень и зима, Но никогда не возвратится день Ко мне. Я не увижу никогда Блаженных смен восходов и закатов, Ни вешних цветников, ни летних роз, Ни тучных стад, ни дивных лиц людских. Подобно туче, беспросветный мрак Меня окутал; от мирской стези. Кипучей отстранил навек меня, И Книга, по которой изучать Я мог Природы дивные дела, Померкла, выскоблена и пустых Страниц полна; закрыты, для слепца, Одни из врат Премудрости навек. Тем ярче воссияй, Небесный Свет, Во мне и, силы духа озарив, Ему - восставь глаза; рассей туман, Дабы увидел и поведал я, То, что узреть не может смертный взор. С пречистой, эмпирейской высоты, С Престола наивысшего, Отец Всемощный, глядя вниз, обозревал Свое творенье и дела Своих Созданий. Словно звезды, без числа Толпясь вокруг Творца, Небесный сонм Святой, при созерцанье Божества, Блаженствовал безмерно. Сын Его Единый одесную восседал,- Господней славы образ лучезарный. Творец на Землю взоры преклонил И наших прародителей чету Вдали узрел,- единственных людей, В