не бывает. Лоб целованный горит, Терпит страшну муку, Но судьбу благодарит За свою нескуку! Юнна Мориц ---------- МЯСНИК Он выступает красиво, С размахом и вдохновеньем, Да, с душевным подъемом, Энергично и артистично, На древянных подмостках Перед самой взыскательной публикой, Возлагающей на маэстро Такие большие надежды! Он закатывает глаза Перед тем, как достичь высот. Его инструмент совершенен - Он залит кровью и солнцем. Исполнитель не знает равных, И в крови он не больше, Чем все другие. Зритель стоит на цыпочках, Затаив дыханье, вытянув шею, Пуская морозный пар И обливаясь потом, - Публика страшно волнуется! Чтоб разрядить напряженье, Мясник барабанит костями. Браво! Концерт окончен. За фанерной скрываясь дверью, Он снимает кожаный фартук, Сбрасывает халат, Моет руки свирепым мылом, Пемзой трет и скрипучей щеткой, Окунает лицо под кран. Кофе! Кружку черного кофе! Вы сегодня в ударе, маэстро! Он глотает кофе как воздух, Он выходит на свежий воздух, Где с кусками свежего мяса Вы спешите к себе на кухню, Презирая его - за что?! - С отвращеньем высокомерным, Но при этом глотая жадно, Переваривая утробно, Сокровенно благославляя Древний ужас его искусства. ВОДЕВИЛЬ Ему когда-то было сорок лет, а мне тогда же - двадцать пять. Болтая веселую и злую чепуху, он с нами путешествовал по рощам и улочкам готической земли. И как-то раз, на цыпочки поднявшись и втягивая пухленькое брюшко, напрягся он и сделал поцелуй тайком в мою не пламенную щеку. Какая это скука, боже мой!.. Поступок был не то чтобы дурен, а жалок и прискорбен глухотою, плешивостью кудрявого сердечка, с которым жил малюсенький артист и сочинитель добрых водевилей, о драме зло мечтающий, о драме! Но в драму не годится этот сорт. Ты обернулся и увидел нечто похожее на карликову ярость, и синими китайскими глазами прочел... и, улыбаясь, протянул рассерженному гному сигарету. Но дым не утолил его амбиций, а лишь слезой жестокой заволок. С тех пор прошло четыре-пять столетий, воюющие страны помирились, а дружеские страны подрались. Таких людей убили террористы, таких высот достигла медицина, такие бомбы испекла наука! Такие прилетали к нам тарелки, Такие попадали к нам вещицы, Такой парад планет по нас прошел! Такие драмы разодрали душу, а карлик не изжил своей обиды, он накачался ею, как сифон, и распузырил под напором страшным, и выпускает иногда струю злобивой газированой шипучки - и все с одной и той же ложкой дегтя! Какая это скука, боже мой!.. Слыхала я, что кровь бежит быстрей по человечкам маленького роста. Но этот случай - он из ряда вон! С тех пор прошло четыре-пять столетий, а эта кровь не пробежала круга, не смыла тех чернот, которым за день живая кровь скопляться не дает! За это время кровь дрожащей мышки вокруг Земли не раз, не два промчалась, очистив жилки серого созданья и память от досадных нечистот. За это время вспомнили китайцы о Лао Цзы, Конфуции, продумав возможность к ним гуманного подхода и к лучшему их участь изменив. А мой артист малюсенький - нещаден, и густо пену на губах разводит, и рыкает, как водевильный лев, о драме зло мечтающий, о драме! Но в драму не годится этот сорт. Ю.Мориц ------- ЭТО ОСЕНЬ, МОЙ ДРУГ Запах пены морской и горящей листвы, И цыганские взоры ворон привокзальных. Это осень, мой друг! Это волны молвы О вещах шерстяных и простудах банальных. Кто зубами стучит в облаках октября, Кастаньетами клацает у колоколен? Это осень, мой друг! Это клюв журавля, Это звук сотрясаемых в яблоке зерен. Лишь бульварный фонарь в это время цветущ, На чугунных ветвях темноту освещая. Это осень, мой друг! Это свежая чушь Расползается, тщательно дни сокращая. Скоро все, что способно, покроется льдом, Синей толщей классической твердой обложки. Это осень, мой друг! Это мысли от том, Как кормить стариков и младенцев из ложки, Как дрожать одному надо всеми людьми, Словно ивовый лист, или кто его знает ... Это осень, мой друг! Это слезы любви Ко всему, что без этой любви умирает. МУСКУЛ ВОДЫ Зеленое яблоко, алый гранат Со мной провели эту ночь, И в памяти сочной они сохранят Мой дом, и мой дым, и мою одиночь. И в своем ароматном раю Безгрешные эти плоды Не забудут бессоную душу мою, Поющую - как мускул воды, Как мускул ручья в незримой скале, Где, в моем отражаясь стекле, Пьют из ладоней многие. И многие моют ноги. К СТОЛЕТНЕЙ ГОДОВЩИНЕ Нас больше нет. Сперва нас стало меньше, Потом постигла всех земная участь, - Осталось только с полдесятка женщин, Чтоб миру доказать свою живучесть. Мы по утрам стояли за кефиром, Без очереди никогда не лезли, Чтоб юность, беспощадная к кумирам, Не видела, как жутко мы облезли. Дрожали руки, поднимая веки, Чтоб можно было прочитать газету. Мы в каждом сне переплывали реки, И все они напоминали Лету. По этим рекам на плотах, паромах Мы достигали берегов туманных, Чтоб навестить товарищей, знакомых, Поэтов, серебрящихся в нирванах, - Они вдали держались волей твердой, Поскольку есть такое суеверье, Что коль во сне тебя коснется мертвый, - Кончай дела, твой ворон чистит перья. С утра, надравшись кофе до отвала, Мы все держали ушки на макушке, И Муза нам прозренья диктовала: Нужны ей гениальные старушки! Мы текст перевирали понаслышке: Трава? Дрова? Весна? Весла? Неважно! Но в ритме нашей старческой одышки Гармошка правды пела так отважно! И все же я простить себе не в силах, Что в пору слуха ясного и зренья, Когда стихотворила хоть на вилах, Я не сложила впрок стихотворенья. Какой запрет, какие предрассудки, Мне в старчество мешали воплотиться И ветхий возраст свой сыграть на дудке До черных дней, где трудно отшутиться? Как я могла не думать о грядущем И растранжирить силу так беспечно? Теперь пылаю взором завидущим На дев, и прочих, чье здоровье безупречно. Ах, было бы мне - лет не сто, а сорок! Я написала бы о старчестве заране: Открыв сто тысяч самых темных створок, Я выудила бы предвоспоминанье. Я б испылала дважды свежесть мига, Вперед судьбе заядло забегая! И может быть ... волнующая книга! И может быть ... судьба совсем другая! Ю.Мориц ------- ДУША ОТРАЖЕНИЙ Если работать в осеннюю ночь до утра, Странные вещи случаются, странные вещи. Вдруг в тишине завывают по-волчьи ветра, Или кулак по стеклу колошматит зловеще. Не говорите, что это никто и нигде! Вас я не хуже толкую явленья природы. Есть небывалая чуткость в полночном труде - Так отраженье рождают бегущие воды. Зеркало нас переводит на мертвый язык, Точность его простирается только на тело. И в переводе зеркальном читается вмиг То, что от глади отпрянув, душа отлетела. Дело другое - когда сумашедший ручей Или река, на порогах встающая дыбом, Запечатлят мимолетом лохмотья грачей, Старую грушу и всякую душу на выбор. Зыбью и рябью принежив дыханную суть, В путь прихватив ее образ, а также идею, Всю эту живность они в своих ритмах пасут, Не подражая природе, а будучи ею. Чуткие знают об этой особой среде, Сердце сжимающей, бьющей на совесть все хлеще. Не говорите, что это никто и нигде! Странные вещи случаются, странные вещи. ЗАМОК ИФ Не всегда я грущу о хорошем. Я способна грустить о плохом ... Эти волны полощутся клешем На ветру, на отшибе глухом. Я зарыла твой образ во мраке В позапрошлую тысячу лет - Как на опий, таящийся в маке, - Наложила запрет. Свет погашен и глухо в отсеке Моей памяти, где не прощу, Что о миге, забытом навеки, Вопреки своей воле грущу. Черный грифель возьму-ка я в руки И замкну тебя в этих стихах, В этой крепости, в башне разлуки, Где зеленые стены во мхах. Море дико. И остров заброшен. Тонет крепость в забвенье глухом... Только колокол звонким качается клешем, Не давая забыть, как о чем-то хорошем, Потаенную грусть о плохом. x x x Ю.В. Давыдову Мне прутья протянул багульник В толпе, на льду базарных лестниц, И он кустом расцвел в сочельник, Не угасая целый месяц. Цветы не знают страха смерти. Еще бы! Нам бы их свободу - Проклюнутся из голой жерди, Опущенной в сырую воду! Какие пчелки спьяну влезли На куст, пылающий в бутылке, Вспорхнув из-под морозных лезвий, Где так дрожат снегов поджилки! Какие слитки бронзы влипли В плавильню, цветшую лиловым! Какие жаворонки хрипли, Чтоб чувства не угробить словом! Да, я боюсь лишиться чувства, Как скупердяй - копейки мятой. И ни ногою - в храм искусства Без этой мелочи проклятой! Так отодвинься вбок, заслонка, Где вспыхнул куст, чтоб в воду кануть, И, словно тень, косит колонка Стихов на память, память, память, На трижды радость, радость, радость, В базарной гуще, гуще, гуще, Где вечно мимо, мимо, мимо! За эти прутья, прутья, прутья, За то, что - братья, братья, братья, Да будет втрое, втрое, второе И много больше, больше, больше: Избегнув пошлости и фальши, Огонь утроит тени в мире - Когда мы будем втрое дальше, Улыбка станет втрое шире. Ю.Мориц ------- ИЗ ДНЕВНИКА Как хорошо нам было в Ленинграде, Где провели мы три промозглых дня, Не ради славы и не денег ради Стихи читая, струнами звеня! Как братство, мы вошли в полночный поезд, Отряхивая липкую метель, И вдруг на близость соблазнились, то есть По рюмке выпить сели на постель. Нас было пять плюс пять - на двух скамейках. И десять судеб занавесив мглой, Пьянели мы, как тюрки в тюбетейках, Над чайною пьянеют пиалой. Так плавен - только путь семян еловых На парусах, прозрачных как слюда Пока их почвы жадные не словят И не зароют врозь - кого куда. Но кто читает мысли, тот услышал, Как в измеренье пятом и шестом Гораздо чище, благородней, выше Мы были преданы друг другу, чем потом. А поезд прибыл. Утро. Восемь тридцать. Носильщик тачку катит по ногам. Пора встряхнуться и приободриться, Ведь мы к родным вернулись берегам! И, слава богу, самый знаменитый, Пред тем как повернуться к нам спиной, Простился с нами, как король со свитой, Сутулясь в этой роли костяной. x x x Твои друзья - не знамениты, не живописцы, не поэты. Иные тянут их магниты, иной звездой они задеты. Но в лучезарном океане, где все мы светимся незримо, ты в долг берешь у них сиянье и в долг даешь невозвратимо. Не потому ли твои руки вдруг выдыхают исцеленье и, лишь записывая звуки, вдыхают вдруг стихотворенье? ТВОРЧЕСКИМ ВЗГЛЯДОМ Кудрявая, иди сюда скорей, Мой ум в метафорах померк, в метаморфозах! Ты выспишься на глупости моей, Как нынче говорят герои в прозах, Извилины мои распрямлены, Как пряди мокрые! Струится снег ли, звук ли? Зато на все четыре стороны Твой ум кудрявый вьется, словно букли. Щипцами, раскаленными в огне, Он так завит, с таким отменным лоском, Что ураган на горной крутизне - Не ураган, а плоское на плоском! Но умственные кудри не сильны По части вещих снов и дивных музык: Я буду видеть творческие сны, А ты не будешь - кругозор твой узок. Вся тайна в том, что глупость каждый раз Над разумом кудрявым торжествует, Как только я открою третий глаз На то, что для тебя не существует. Я так его открою широко, Свой третий глаз, лучистую лампаду, Что распахнется дальний свет легко, Давая силу творческому взгляду. Я буду видеть лепестками губ, Всей кожей, кровью, плотью долговязой. Для этой цели ум кудрявый груб И не чета Поэзии трехглазой. Ю.Мориц ------- x x x Мой ангел на меня сердит За то, что я попалась в сети, За то, что бес в ребре сидит, А в голове гуляет ветер. Мой ангел! Считанные дни Остались мне на шуры-муры, Так пусть летают - не спугни! - Мои крылатые амуры. Под свежий ливень этих стрел Я становлюсь, раскинув руки! Мой тайный замысел созрел, Как наши слезы зреют в луке: Я буду пышно увядать, Духовной радуя красою. И ты успеешь увидать, Какое сердце я раскрою - На склоне, на закате дней, В глубоких сумерках лиловых. И содрогнешься ты сильней От старых истин, чем от новых! Так дружелюбнее взгляни, Мой ангел, на амуров легких! Их стрелы - пусть они одни! - Сидят в печенках, в сердце, в легких, - Не вынимай, пускай поют И гнезда вьют в душе высокой! Они пусть лучше заклюют, Чем клювы пошлости жестокой. Когда поднимут со стола Меня в ладье моей последней, - Моя последняя стрела, Как щепка, шлепнется в передней. Мой ангел, сделай, чтоб ногой Стрелу случайно разможили, Чтоб не посмел никто другой Ее таскать в сердечной жиле, Или амурам возверни Их собственность, когда старуху Придут обревывать они, Дождем смывая показуху, Спешащую сказать скорбя Свое "гуд бай" и "спите сладко". Тогда ты вздрогнешь, ангел мой, Прозрев у ямы роковой, Что любят - в общем-то! - тебя Амуров полтора десятка. x x x Мята в твоем зеленеет глазу, Верба мерцает и вереск. Заговор знаю - он мелет бузу, Чушь, околесицу, ересь, Воду он пестиком в ступе толчет, Вечно темнит и туманит, Враз не заманит - так вмиг завлечет, Не завлечет - так заманит! Вот и узнаешь, как было легко Всем, кто летали со мною! Что за трехглазое пламя влекло Крепко забыть остальное?! Вот и узнаешь, какая тоска Ветром каким прознобила Всех, кого раньше брала в облака, Всех, кого брать разлюбила. Я отрываюсь легко от земли - Дай только повод серьезный! Плащ мой - в серебрянной звездной пыли, Путь мой - в черемухе звездной. Это меня не узнал ты вчера В молниях, в огненном шлеме. Сириус - брат мой, Венера - сестра, Ты - мое лучшее время. СОЛО НА ТРУБЕ Узел молний свивается туго, Раскаляется трубная медь, Чтобы ангельский голос оттуда Нас оплакать хотел и воспеть. Это наше священное право - Остро, вечно нуждаться в любви, Чтобы ангел светился и плавал Над тобой, как над всеми людьми. В лабиринты магической меди Дует огненно-черный трубач. Он подобен горящей комете, Извергающей пенье и плач: Это наше священное право - Остро, вечно нуждаться в любви, Чтобы ангел светился и плавал Над тобой, как над всеми людьми! Пламя белое, звездная пена Вихри вьют на висках трубача, Плачет кровь и поет, как сирена, Во вселенское ухо журча: Это наше священное право - Остро, вечно нуждаться в любви, Чтобы ангел светился и плавал Над тобой, как над всеми людьми. Нет нам счастья без этой корысти - Без любви, разделенной на всех! Музыканта лиловые кисти Пахнут медью, как воздухом снег. Он слюну из трубы выливает, Отрывая мундштук от губы, И пленительный блюз напевает, Выливая слюну из трубы. И пленительный блюз напевает Его ангел, летящий домой, И на Млечном Пути оставляет След, похожий на негра с трубой. Ю.Мориц ------- ТАБЛИЦА ЭЛЕМЕНТОВ I У людей, обладающих чувством юмора, как правило, очень грустные лица. У Зощенко, например... Если б открыл Менделеев элемент мировой печали, это была бы формула, слившая две улыбки - Зощенко и Джоконды. II Я помню, как ночью по радио поэт и певец Брассанс уверял французскую публику, что он ее ненавидит и мечтает уйти со сцены, в деревне писать романы, ковыряться в своей земле. Это слишком банально для шутки, это пахнет испорченным вкусом и похоже на скверный характар ("Нам бы Ваши заботы, Брассанс!"), но если б открыл Менделеев элемент мировой тоски, это была бы формула одинокой предсмертной ненависти к жизни, пошедшей прахом ради публичной славы. III Наших детей и клоунов связывает любовь, некое обожанье - потому что многое правильно, но совсем не имеет значения. А многое предосудительно и содержит сплошные ошибки, но имеет большое значение. Эта великая путаница чудесно сгущается в цирке и там превращается в праздник, но слишком растянута в жизни и порой превращается в ад. Если б открыл Менделеев элемент мирового абсурда, это была бы формула, слившая воедино слезы ребенка и клоуна на планете железных правил, где ничто уже не имеет собственного значения. ...Лимон - это очень кисло, но ужасающе просто получить лимонад из лимона, из лимонада - лимон? - никогда! ИЗ ЦИКЛА "РИМСКИЕ ПОРТРЕТЫ" Римский сенатор Марк Порций Катон Во втором веке до нашей эры, Бичуя роскошь, издал закон, А также принял строжайшие меры, В том числе и смертную казнь, За вопиюще роскошную жизнь! На поприще этом он пышно расцвел И стал главою правящей касты, Одних изгнал, а других довел До гроба. Но вот ведь какие контрасты Знает история древних времен: Римский сенатор Марк Порций Катон Богатства сгребал несусветные порции, Ничуть не блюдя никакие пропорции! Сенат привлекал его раз пятьдесят К ответственности за нарушенье закона. Но покуда другие за роскошь висят В петле, проклиная законы Катона, Он строит дворцы, покупает рабов, А также устраивает процессы В борьбе против мощных своих врагов За народные якобы интересы. А речи в защиту Катона в сенате, Чины получая за это и почести, Орет Сципион, его друг и приятель,- Итак, не страдает Катон в одиночестве! Ростовщиком он становится вскоре, Ссужая золото под проценты. Его рабы оформляют в конторе Деловые бумаги, счета, документы. Отлично работает бухгалтерия, А он продолжает свое лицемерие: Списки в сенат составляет дотошно, Преследуя граждан, живущих роскошно,- И лет через триста за это пройдоху Одобрит Плутарх, прославляя эпоху! Римский сенатор Марк Порций Катон Был патриотом римской твердыни: Венки получая в Греции, он Беседовал с греками лишь по-латыни (Эллинским слогом владея прекрасно!), За это Плутарх его хвалит ужасно! О греке Эсхиле Катон говорил, Что если б Эсхил итальянцем родился, Тогда бы он, может, на что-то сгодился, А так не волнует Катона Эсхил! Бывало, когда ему денежки прут, С торговлей везет и с карьерой военной, Катон сочиняет прославленный труд О сельском хозяйстве,- весьма современный! Ведь римский сенатор Марк Порций Катон, Пока расправлялся за роскошь с другими, На сельском хозяйстве нагреб миллион И опытом мог поделиться с другими! Цветущий, прожженный, прославленный тип! Отвратен! Отвратен! И мерзок - до рвоты! Хоть в нем и талант ни один не погиб, И сделал он много полезной работы, И, роскошь бичуя, он был молодец - Предвидел последствия римского рая. Но жутко, что истину знает подлец, Ее как наложницу употребляя. Ю.Мориц ------- СНЕГОПАД Снега выпадают и денно и нощно, Стремятся на землю, дома огибая. По городу бродят и денно и нощно Я, черная птица, и ты, голубая. Над Ригой шумят, шелестят снегопады, Утопли дороги, недвижны трамваи. Сидят на перилах чугунной ограды Я, черная птица, и ты, голубая. В тумане, как в бане из вопля Феллини, Плывут воспарения ада и рая, Стирая реалии ликов и линий, Я - черная птица, а ты - голубая. Согласно прогнозу последних известий, Неделю нам жить, во снегах утопая. А в городе вести: скитаются вместе Та, черная птица, и та, голубая. Две птицы скитаются в зарослях белых, Высокие горла в снегу выгибая. Две птицы молчащих. Наверное, беглых! Я - черная птица, и ты - голубая. Качаются лампочки сторожевые, Качаются дворники, снег выгребая. Молчащие, беглые, полуживые, Я - черная птица, и ты - голубая. Снега, снегопады, великие снеги! По самые горла в снегу утопая, Бежали и бродят - ах, в кои-то веки - Та, черная птица, и та, голубая. x x x Следить за болью уходящей... Замереть. И на нее сквозь череп свой смотреть в затылок, где пора бы анальгину уменьшить эту боль наполовину, потом на треть - и след ее стереть! Но тикает, как часики во тьме, она в какой-то раскаленной точке, и этот звук, подобно гулкой бочке, в моем бессонном катится уме, где восстают живыми из могил былые муки, пытки, пораженья, - и так велик источник этих сил, что боль кончается - путем самосожженья. ДАЙТЕ МНЕ ВАШУ СКУКУ! Поезд летит во мраке, в Крыма полночной басме, в звездах, в железных искрах - в красных слезах колес. Цепь тарахтит на баке. Вспыхивает и гаснет фонарь - как в кино артистка. Ветер. Дым папирос. Дайте мне вашу скуку, я расскажу вам что-то простое, как ваше детство, таинственное, как путь. Я вам сочиню разлуку, тревогу, любовь и муку, цель сочиню и средства, а если как след копнуть,- я вам сочиню столетья вашей чудесной жизни, я вам сочиню размахи таких небывалых сил, что вырастут ваши дети, и вы победите страхи, и козни, и все болезни, и вспомните - колесил какой-то вагон по Крыму ("Дайте мне вашу скуку! Я расскажу вам что-то, таинственное - как путь..."), и было там ветра-дыму ("Я вам сочиню разлуку..."), и лязга на поворотах, и вы не могли уснуть, а жизнь обещала косность, и вечную грубость быта, и явное малокровье надежд, что когда-нибудь... Но ("Дайте мне вашу скуку!") - доверчиво и открыто вы слушали пустословье, таинственное - как путь, таинственное - как память, как воля скалы и воска, как ритмы Луны и саги, как истина с детских уст! Но кто-то не дал увянуть пророчеству, отголоску цыганистой колымаги, стихии магнитных чувств! И то, что казалось пусто- словием, звонством, бредом, уже расцветало густо и требовало скорей жизнь удлинить - до хруста! - смириться с ее расцветом. ...Колеса перебегали с дактиля на хорей. И жизнь обещала муку, крупную ломку быта, громы над головою, крепкую перекруть, Но ("Дайте мне вашу скуку!") - доверчиво и открыто вы слушали роковое, единственное - как путь, воинственное - как сила цыганского полуслова, пророческого напева, летящего на арбе. И вам отворилась жила - ни доброго там, ни злого, ни права там нет, ни лева, но слово равно судьбе! И вы обрели столетья вашей чудесной жизни, и вы обрели размахи таких небывалых сил, что выросли ваши дети, и вы победили страхи, и козни, и все болезни, и вспомнили - колесил какой-то вагон по Крыму, и было там ветра-дыму, и с лязгом на поворотах стальную несло арбу... Но - дайте мне вашу скуку! Я вам сочиню разлуку, тревогу, любовь и муку, я вам удлиню судьбу - до хруста! Ю.Мориц ------- ТУМАННОСТЬ ДЫХАНЬЯ И ПЕНЬЯ К. Кедрову Вот берег, который мне снится. И лунные камни на нем. И вижу я лунные камни, И знаю, что это они. И вижу я лунные камни. И синяя птица на них. И вижу я синюю птицу, И знаю, что это она. И вижу я синюю птицу, Небесные розы над ней. Я вижу небесные розы, И знаю, что это они. Я вижу небесные розы, Венки из улыбок мадонн, Газелью улыбку вселенной, И знаю, что это они. Тут все переливчато, зыбко, Волнисто и мглисто, как жизнь, Как берег, который мне снится, Когда просыпается дух, И вижу я лунные камни И синюю птицу на них, И вижу я синюю птицу - Небесные розы над ней, Я вижу небесные розы, Венки из улыбок мадонн, Газелью улыбку вселенной - И знаю, что это со мной. И вечнозеленые звезды, И волны, и воздух, и кровь Струятся, двоятся, троятся, Сплетаются тайно со мной. И плащ мой уже не просохнет В туманах, клубящихся тут: Вселенная наша туманна, Туманные песни поет!.. И я бы на месте вселенной Закутала тайну в туман И пела туманные песни О тайне в тумане своем! Туманные песни бы пела, Когда бы вселенной была!.. Такие туманные песни, Чтоб ветер развеять не смог Туманность, где лунные камни И синяя птица на них, Туманность, где синяя птица - Небесные розы над ней, Небесные розы - туманность! - Венки из улыбок мадонн, Газелья улыбка вселенной, Туманность начала, конца, Туманность лозы виноградной, Струящейся жизни туманной, Туманность дыханья и пенья, Туманность, туманность одна!.. x x x Снег фонтанами бьет на углу, Наметая сугробы крутые. В облаках, наметающих мглу, Бьют фонтаны лучей золотые. Тайный блеск и сверканье вокруг! Веет в воздухе свежим уловом. Если кто-нибудь явится вдруг, Мглистым я задержу его словом. Я такие снопы развяжу, На такой положу его клевер, Головою к такому чижу, К звездам, так облучающим север, Что к моим облакам головой, Головой к моим таинствам алым, Он поклянчит в ладье гробовой Плыть со мной под одним покрывалом. Я отвечу на это, смеясь, Я убью его замысел шуткой, - Ведь любая застывшая связь Отвратительна пошлостью жуткой! Нет, скажу я, останься волной - Друг на друга мы с пеньем нахлынем! Будь со мною - и только со мной! - Но сверкай одиночеством синим. Да, сверканье - вот главное в нас! Обнажая его неподдельность, Блещет близости острый алмаз, Углубляющий нашу отдельность. Тайный блеск - это жизнь, это путь (Это - голая суть, я согласна!), - Потому и раздвоена грудь, Что не все до конца мне тут ясно. ВЕЧНЫЙ ТАЛЛИНСКИЙ МОТИВ Эллен Нийт и Яну Кросс В краю балтийского тумана, Где взор залива черно-зелен, Я вижу Эллен возле Яна И вижу Яна возле Эллен. На дне горячего стакана, Где бурой шкурой чай расстелен, Я вижу Эллен возле Яна И вижу Яна возле Эллен. Под солью звезд - не гаснет рана, Но кто-то в мощи беспределен: Я вижу Эллен возле Яна И вижу Яна возле Эллен! Так больно выжить и так странно! Касаясь темы двух свирелин, Я вижу Эллен возле Яна И вижу Яна возле Эллен. Вокруг меня пуста поляна, Но, к счастью, путь не беспределен. Дай бог, не совершив обмана, Осилить круг, который велен, И озираясь постоянно Средь одиноческих расселин, Я вижу Эллен возле Яна И вижу Яна возле Эллен! Хрустален дождь, мотив и Таллин, Где в мальчике за фортепьяно Я вижу Яна возле Эллен И вижу Эллен возле Яна! Ю.Мориц ------- В МЕТЕЛЯХ ДЕКАБРЯ На этот снег, на снежный цвет, На свежий дух зимы - Я выберусь на этот свет Из безымянной тьмы. Мои любимые! Привет! Как долго были мы В разлуке! Миллиарды лет!.. Так дайте мне взаймы Стакан крутого кипятка И сахару кусок, - Ведь я простужена слегка От гробовых досок - Там дождь стучится с потолка, Там ни сухого уголка, Ни тлеющего уголька, Ни шерстяных носок... Но знали б вы, как там темно И как светло у вас! Я так люблю глядеть в окно, Прищуря левый глаз! Я так люблю смотреть кино, Разглядывать речное дно! Как много было мне дано От бога ... в прошлый раз! Но я и в этот раз, клянусь, Исхитила из тьмы Не только жалобы и гнусь Бесплодной кутерьмы. Еще таких я струн коснусь,