но ли: мучитель может спать! Но он не мертв? Бернардо Он мертв! Убит! Лукреция (в крайнем возбуждении) Нет, нет! Он не убит, хотя, быть может, умер. Ключи от этих комнат у меня. Савелла А! Вот как! Беатриче Монсиньор, простите нас. Но мы должны уйти: ей очень худо; Как видите, она изнемогает От ужаса подобных испытаний. (Лукреция и Беатриче уходят.) Савелла Не можете ли вы кого-нибудь В убийстве заподозрить? Бернардо Я не знаю, Что думать. Савелла Может быть, вы назовете Кого-нибудь, кто в смерти графа Ченчи Имел бы интерес? Бернардо Увы, не в силах Назвать хоть одного, кто не имел бы; Имеют все, особенно же те, Кто горше всех скорбит о происшедшем: Моя сестра, и мать, и сам я. Савелла Странно! Есть знаки несомненные насилья. Труп старика нашел я, в лунном свете, Висящим под окном его же спальни, Среди ветвей сосны; упасть не мог он, - Он весь лежал бесформенною кучей. Следов кровавых, правда, нет. Прошу вас, - Для чести дома вашего так важно, Чтоб выяснилось все, - скажите дамам, Я их прошу пожаловать сюда. (Бернардо уходит.) (Входит стража и вводит Марцио.) Стража Вот, одного поймали! Офицер Монсиньор, Мы этого злодея и другою Нашли среди уступов. Нет сомненья, Они и есть убийцы графа Ченчи: У каждого нашли мы кошелек, Наполненный монетами; а этот Был мантией роскошною покрыт; Сверкая золотой своей отделкой Средь темных скал, под мутною луной, Она его нам выдала; другой же В отчаянной защите был убит. Савелла И что он говорит? Офицер Хранит молчанье Упорное, но эти строки скажут: Письмо нашли мы у него в кармане. Савелла По крайней мере, их язык правдив. (Читает.) "Донне Беатриче. "Чтобы возмездие за то, что вообразить "моя душа противится, могло случиться скоро, я "посылаю к тебе, по желанию твоего брата, "тех, которые скажут и сделают больше, "чем я решаюсь писать. "Твой верный слуга Орсино". (Входят Лукреция, Беатриче и Бернарда.) Тебе известен этот почерк? Беатриче Нет. Савелла Тебе? Лукреция (во все время этой сцены она исполнена крайнего возбуждения) Что это значит? Что такое? Мне кажется, рука Орсино это! Откуда же достали вы письмо? В нем говорит невыразимый ужас, Который не нашел себе исхода, Но между этой девушкой несчастной И собственным ее отцом усопшим Успел создать зияющую бездну Глухой и темной ненависти. Савелла Так? Синьора, это верно, что отец твой Тебе нанес такие оскорбленья, Что ненависть зажег в твоей душе? Беатриче Не ненависть, а нечто, что сильнее. Но для чего об этом говорить? Савелла Здесь что-то есть, о чем ты знаешь больше, Чем выразить в вопросе я могу. В твоей душе есть тайна. Беатриче Монсиньор, Вы говорите дерзко, не подумав. Савелла От имени Святейшества его Присутствующих всех я арестую. Мы едем в Рим. Лукреция О, нет! Мы невиновны. Не нужно в Рим! Беатриче Виновны? Кто же смеет Сказать, что мы виновны? Монсиньор, В отцеубийстве так же я виновна, Как без отца родившийся ребенок; Еще, быть может, меньше. Мать моя, Твоя святая кротость, благородство Щитом служить не могут перед этим Язвительным неправосудным миром, Пред этой обоюдоострой ложью, Что сразу выставляет два лица. Как! Ваши беспощадные законы, Верней, осуществляющие их, Вы, слуги их неверные, сначала Дорогу к правосудью заградите, Потом, когда, во гневе, Небеса, Суда земного видя небреженье, Вмешаются и мстителя пошлют, Чтоб наказать неслыханное дело, Вы скажете, что тот, кто правды ждал, Преступник? Вы преступники! Вот этот Несчастный, что бледнеет и дрожит, Коль верно то, что он убийца Ченчи, Есть меч в деснице праведного Бога. Зачем же я его взяла бы в руки? Бог мстит за те деянья, о которых Не скажешь этим смертным языком. Савелла Так смерть его была для вас желанной? Беатриче Когда бы хоть на миг в моей душе Остыло это дикое желанье, То было б преступленьем, - таким же, Как черный грех, в его душе возникший. Да, правда, я надеялась, ждала, Молилась, даже больше - твердо знала, - Ведь есть же правосудный, мудрый Бог, - Я знала, что над ним нависла кара Какой-то роковой внезапной смерти. И вот она пришла - и это правда, Что для меня на всей земле и в Небе Была одна последняя надежда, Одно успокоенье - смерть его. И что ж теперь? Савелла Обычное явленье. Из странных мыслей - странные дела. Я не могу судить тебя. Беатриче Но, если Меня вы арестуете, невольно Вы станете судьей и палачом Того, что я считаю жизнью жизни. И самое дыханье обвиненья Пятнает незапятнанное имя, И, после оправдания косого, Все то, что было светлым и живым, Становится безжизненною маской. Я снова повторяю, это ложь, Что будто я грешна в отцеубийстве, Хоть я по справедливости должна Прийти в восторг, узнав об этой смерти, Узнав, что чья-то чуждая рука Послала дух его молить у Бога Того, в чем отказал он мне: пощады. Оставьте нас свободными, прошу вас; Наш знатный дом навек не оскверняйте Неясным подозреньем в преступленье, Которого не мог он совершить; К небрежности своей и к нашим мукам Еще сильнейших мук не прибавляйте. Их было слишком много; не лишайте Обманутых и выброшенных бурей - Последнего: обломков корабля. Савелла Синьора, я не смею. Приготовьтесь. Прошу вас, мы поедем вместе в Рим: Что будет дальше, скажет воля Папы. Лукреция О, нет, не надо в Рим! Не надо в Рим! Беатриче Зачем ты так тревожишься, родная? Зачем бояться Рима? Там, как здесь, Мы нашей невиновностию можем Бесстрашно обвиненье растоптать. Есть Бог и там, а Он своею тенью Всегда прикроет слабых, беззащитных. Обиженных, как мы. Утешься. Помни, Что на меня ты можешь опереться: Блуждающие мысли собери. Как только, монсиньор, вы отдохнете И выясните все, что только нужно Для следствия, вы нас внизу найдете Готовыми к отъезду. Ты поедешь, Родная? Лукреция А! Они нас будут мучить. Привяжут к колесу, начнут пытать. И этот ужас мук невыносимых У нас исторгнет самообвиненье. Джакомо будет там? Орсино там? И Марцио? И все на очной ставке? И каждый у другого на лице Увидит тайну собственного сердца! О, горе мне! (Она лишается чувств, и ее уносят.) Савелла Она лишилась чувств. Недобрый знак. Беатриче Она людей не знает И думает, что власть есть дикий зверь, Который схватит острыми когтями И больше уж, не выпустит: змея, Которая в отраву превращает Что только ни увидит, находя В свирепом яде собственную пищу. Она не может знать, как хорошо Прислужники слепого произвола Читать умеют истину вещей В чертах лица безгрешно-простодушных: Невинности не видит, в торжестве Стоящей пред судом того, кто смертен, Судьей и обвинителем обид, Ее туда привлекших. Монсиньор, Прошу вас приготовиться к отъезду; Мы ждем вас во дворе с своею свитой. (Уходит.) ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ СЦЕНА ПЕРВАЯ Комната в палаццо Орсино. Входят Орсино и Джакомо. Джакомо Так быстро злодеяние приходит К ужасному концу? О, для чего же Бесплодное раскаянье, казня За черный грех, когда он совершится, Не может громко нас предостеречь, А только ранит жалом смертоносным, Когда непоправимо преступленье! О, если б этот прошлый час тогда С себя совлек покров туманной тайны, Представ с зловещим ликом привиденья, С которым он является теперь, Когда душа - как мрачная берлога, Где спугнут дикий зверь, теперь гонимый Свирепым лаем псов, чье имя совесть! Увы! Увы! Какая злая мысль - Убить седого дряхлого отца. Орсино Кто знал, что все окончится так плохо! Джакомо Безбожно посягнуть на святость сна! Похитить кроткий мир спокойной смерти, Которая преклонности усталой Назначена природою самой! Отнять у Неба гибнущую душу, Не давши ей раскаяньем сердечным И жаркими молитвами загладить Жизнь, полную грехов! Орсино Но разве я К убийству побуждал тебя? Джакомо О, если б В твоем лице услужливо-любезном Я зеркала не встретил для своих Ужасных мыслей; если б целым рядом Намеков и расспросов ты меня Не вынудил чудовище увидеть Моей души и на него глядеть, Пока оно с желаньем не сроднилось! Орсино Вот так всегда, кто терпит неудачу, Вину за все слагает на того, Кто был его решению поддержкой, Или винит другое что-нибудь, Но только не себя. А в то же время Признайся, что раскаянье твое С его больною бледностью возникло Всецело оттого, что ты теперь Находишься в опасности; признайся, Что это страх, откинувши свой стыд, Скрывается под маской угрызений. А если б мы могли еще спастись? Джакомо Но как же это можно? Беатриче, Лукреция и Марцио в тюрьме. И, верно, исполнители закона Уж посланы, пока мы говорим здесь, Схватить и нас. Орсино Я приготовил все Для верного немедленного бегства. И если ты желаешь, мы сейчас же Воспользуемся случаем. Джакомо Скорей Дыханье испущу средь пыток страшных, Как, бегством обвинив самих себя, Мы сложим всю вину на Беатриче? Меж тем как в этом деле богохульном Она одна - как светлый Ангел Бога, Прислужников нашедший в духах тьмы И мстящий за обиду без названья, Пред ужасом которой черный грех Отцеубийства стал святым деяньем; Тогда как мы для наших низких целей... Орсино, если я сравню твои Слова и взгляды с этим предложеньем, Боюсь необходимости сознаться, Что ты - подлец. Скажи, с какою целью, Намеками, улыбками, словами В опасное такое преступленье Меня ты заманил - и бросил в пропасть? И ты не лжец? И ты не ложь сама? Изменник и убийца! Трус и раб! Да что тут тратить время! Защищайся! (Обнажает шпагу.) Пусть скажет сталь, чем заклеймить тебя Гнушается язык мой. Орсино Спрячь оружье. Джакомо, неужели до того Твой страх тебя отчаяньем исполнил, Что руку поднимаешь ты на друга, Из-за тебя погибшего? Но, если Ты к этому подвигнут честным гневом, Узнай, что предложением своим Хотел я испытать тебя, не больше. Что ж до меня, своим бесплодным чувством Я приведен к той точке, от которой Не в силах отступить -^ хотя бы даже Мой твердый дух раскаянье узнал. Пока мы говорим, внизу, у входа, Ревнители закона ждут, и мне Даны лишь эти краткие мгновенья. И если хочешь ты к своей жене Теперь пойти с печальным утешеньем, Иди вот этим ходом потаенным, - Ты их избегнешь. Джакомо Друг великодушный! Так ты меня простил? О, если б мог я Своею жизнью выкупить твою! Орсино Твое желанье на день опоздало. Спеши. Всего хорошего. Ты слышишь, Идут по коридору! (Джакомо уходит.) Очень жаль, Но стражи ждут его теперь у входа Его же дома; это сделал я, Чтоб от него, как и от них, сокрыться. На этих размалеванных подмостках Изменчивого мира я задумал Торжественную пьесу разыграть, Хотел достичь моих особых целей Сплетением добра и зла в узор, Подобный тем, какие ткутся всюду; Но встала Неожиданность и властно Схватила нити замыслов моих, Порвала их и с страшной быстротою Сплела из них сеть гибели. Кричат! (Слышен крик.) Чу! Слышу. Я объявлен вне закона, Но с ложным простодушием в лице, В лохмотьях жалких, я пройти сумею В толпе, всегда обманутой, что судит Согласно с тем, что кажется. И после, Под именем другим, в стране другой, Я почести покинутого Рима Легко переменю на жизнь другую, Создав ее по старым образцам, Служа своим желаньям. И душа Останется все тою же, а облик Всего, что вне, послужит верной маской. Но если происшедшее не даст мне Покоя - никогда? О, нет, к чему же! Никто о злодеяниях моих Не будет знать! Зачем себя я буду Своим же осуждением тревожить! Ужели победить я не смогу Бесплодных угрызений? Буду вечно Рабом - чего? Бессмысленного слова, Которое все люди применяют Друг против друга, только не к себе, Точь-в-точь, как носят шпагу, чтобы ею При случае кого-нибудь убить И защитить себя от нападенья. Но, если я глубоко заблуждаюсь, - Что буду делать, где тогда найду я Личину, чтобы скрыться от себя, Как я теперь сокрыт от чуждых взоров? (Уходит.) СЦЕНА ВТОРАЯ Зал суда. Камилло, Судьи и прочие сидят. Вводят Марцио. Первый судья Ну что же, обвиняемый, как прежде, Вы будете упорно отрицать? Скажите, вы виновны в преступленье Иль нет? Скажите, кто у вас зачинщик? Иль, может быть, их несколько? Ответьте, Но только, чтобы правду говорить! Марцио О Господи! Когда бы правду знал я! Не я его убийца. Этот плащ, Который для меня уликой служит, Олимпио мне продал. Второй судья Взять его! Первый судья Ты смеешь побледневшими губами Произносить бесстыднейшую ложь, Еще дрожа от поцелуев дыбы? Тебе, должно быть, очень полюбились Объятья собеседницы такой? Ты хочешь предоставить ей исторгнуть Из тела жизнь и душу? Взять его! Марцио Пощады! О, пощады! Я признаюсь! Первый судья Скорей! Марцио Я задушил его во сне. Первый судья И кто подговорил тебя? Марцио Джакомо, Его же сын родной, и с ним Орсино, Прелат, меня отправили в Петреллу. Там донна Беатриче вместе с донной Лукрецией со мною говорили, Меня прельстили тысячею крон. И я с своим товарищем немедля Убил его. Теперь меня казните. Пусть я умру! Первый судья Признание звучит Зловещею правдивостью. Эй, стражи! Введите заключенных! (Входят Лукреция, Беатриче и Джакомо под стражей.) Посмотрите На этого, что здесь стоит: когда вы В последний раз с ним виделись? Беатриче Его Мы никогда не видели. Марцио Синьора, Я вам известен слишком хорошо. Беатриче Ты мне известен? Как? Когда? Откуда? Марцио Забыть вы не могли, что вы меня Угрозами и подкупом склонили, Чтоб вашего отца я умертвил. Потом, когда убийство совершилось, Вы, дав мне плащ с отделкой золотою, Сказали мне, чтоб я преуспевал. Как преуспел я, можете вы видеть! И вы, синьор Джакомо, вы, синьора Лукреция, не можете отречься От правды слов моих. (Беатриче приближается к нему; он закрывает свое лицо и отшатывается.) О, не гляди Так страшно на меня! Бросай на землю, Бесчувственно-немую, взоры мести! Они меня терзают. Это пытка Из уст моих признание исторгла. Молю, пусть буду я теперь казнен. Беатриче Мне жаль тебя, несчастный. Но помедли! Камилло Пусть он здесь ждет. Беатриче О кардинал Камилло, Известно всем, как вы добры и мудры. Возможно ли, что вы сидите здесь, Возможно ли, что с вашего согласья Разыгрывают этот низкий фарс? Несчастного раба влекут насильно, Терзают целым рядом страшных пыток, Что могут самых смелых ужаснуть, И требуют потом, чтоб он ответил Не так, как говорит его душа, А так, как палачи ему диктуют, Вопросами ответ ему внушая: И это под угрозой новых мук, Таких, каких не знают в бездне Ада, По благости Создателя. Скажите, Когда бы ваше собственное тело Раскинули на дыбе и сказали: "Сознайтесь, что ребенок синеглазый, Что был для вас звездою путеводной, Племянник ваш, малютка, был отравлен И яд подсыпан вашею рукою?" - Хотя известно всем, что с той поры, Как смерть его похитила внезапно, Для вас земля и небо, день и ночь, И все, на что была еще надежда, И все, что было, все переменилось, От тягости великой вашей скорби. Скажите, вы бы в пытках не сказали: "Да, я его убийца, сознаюсь", Не стали бы мучителей просить, Как этот раб, чтоб вам скорее дали Прибежище в позорной, низкой смерти? Прошу вас, кардинал, не откажитесь Мою невинность громко подтвердить. Камилло (очень тронутый) Синьоры, что вы скажете на это? Стыжусь горячих слез своих, я думал, Что в сердце их источник оскудел. Готов своей душою поручиться, Что нет на ней вины. Один из судей И все же нужно Ее подвергнуть пытке. Камилло Я скорее Свое согласье дал бы, чтобы мой Племянник был подвергнут лютым пыткам (Когда б он жил, он был бы тех же лет, С такого ж точно цвета волосами, С глазами, как у ней, но не такими Глубокими, и цвета голубого). Нельзя порочить лучший образ Бога, Блуждающий в печали по земле. Она чиста, как детская улыбка! Судья Прекрасно, монсиньор, но, если вы Ее подвергнуть пыткам не хотите, Пусть грех ее падет на вас. Его Святейшества прямое повеленье - Преследовать чудовищный поступок По всей суровой строгости закона, Его усилить даже в примененье К преступникам. Они обвинены В грехе отцеубийства, и улики Настолько очевидны, что вполне Оправдывают пытку! Беатриче Где улики? Признание вот этого? Судья Ну, да. Беатриче (к Марцио) Поди сюда. Итак, ты, значит, выбран Из множества живущих, чтоб убить Невинного? Кто ж ты? Марцио Я был когда-то Служителем у твоего отца. Я Марцио. Беатриче Смотри в мои глаза И отвечай на все мои вопросы. (К судьям.) Прошу вас наблюдать его лицо. Он не похож на тех бесстыдно-наглых Клеветников, которые не смеют Сказать о том, что взором говорят; Напротив, он сказать не смеет взглядом Того, что говорит в словах, и взоры Склоняет он к слепой земле. (К Марцио.) Так что ж! Ты скажешь мне, что я отцеубийца? Марцио Молю! Пощады! Все во мне смешалось! Что мне сказать? Свирепый ужас пыток Меня принудил к правде. Дайте мне Уйти отсюда прочь! Не позволяйте Ей на меня глядеть! Я жалкий, низкий Преступник; все, что знаю, я сказал: Так дайте ж умереть теперь! Беатриче Синьоры, Когда бы я была такой жестокой, Чтоб это преступление задумать, Как ваши подозрения диктуют Вот этому злосчастному рабу, Который их высказывает в страхе Пред ужасами пыток, - неужели Мне хитрость не велела б уничтожить Орудье злодеянья моего? Зачем же я оставила бы этот Кровавый нож, с моей фамильной меткой На черенке, среди моих врагов, Для собственной моей грядущей казни? Ужели я, нуждаясь бесконечно В молчанье навсегда, не приняла бы Такой предосторожности ничтожной, Как сделать из его немой могилы Хранилище для тайны роковой, Записанной в воспоминанье вора? Чт_о_ жизнь его, лишенная значенья? Чт_о_ сотни жизней? Раз отцеубийца, - Топчи их всех. Смотрите же, он жив! (Обращаясь к Марцио.) А ты... Марцио О, пощади меня! Не надо, Не надо больше слов. Твои призывы Торжественно-печальные, твой взор, Одновременно полный состраданья И строгости, терзают хуже пытки. (К судьям.) Я все сказал. Молю, во имя Бога, Ведите же меня скорей на казнь. Камилло Пусть он поближе станет к Беатриче: От взоров испытующих ее Он так же уклоняется, как желтый Осенний лист трепещет и бежит От режущего северного ветра. Беатриче О ты, уже склонившийся над бездной, Над пропастью, где слиты жизнь и смерть, Помедли, прежде чем ты мне ответишь: Тогда ты с меньшим ужасом предстанешь С ответом пред Всеведущим Судьею. Какое зло мы сделали тебе? Чем я - увы? - могла тебя обидеть? Здесь на земле, где жизнь, и день, и солнце, Я прожила такую малость лет, Исполненных томительной печали; И участи моей угодно было, Чтоб мой отец бездушно отравил Все юные мгновенья утра жизни, Всю радость расцветающих надежд; Потом одним ударом беспощадным Убил он душу вечную мою, Убил мою нетронутую славу И даже возмутил тот чистый мир, Что тихо дремлет в нежном сердце сердца. Но рана оказалась несмертельной, И я одну лишь ненависть мою Могла с тех пор влагать в мои молитвы, Склоняясь пред Родителем всего, Который, проникаясь милосердьем, Как ты сказал, тебя вооружил, Чтоб ты его убрал с лица земного. И смерть его - улика на меня! И кто же обвинитель? Ты! О, если Ты ждешь еще пощады в небесах, Яви же в этом мире справедливость, - Пойми, что зачерствелость сердца хуже Руки окровавленной. Если ты Убийства совершал и целой жизнью Топтал законы Бога и людей, Побойся безрассудства, не бросайся Пред вечным Судиею, восклицая: "Создатель мой, я сделал то, и больше; Там, на земле, я погубил одну, Она была чиста, была невинна, И вот за то, что вынесла она, Чего не выносил еще доселе Никто, - ни тот, кто чист, ни тот, в ком грех, - За то, что ужас, выстраданный ею, Не может быть ни понят, ни рассказан, За то, что, наконец, Твоя рука Ее освободила, я - словами - Убил ее и всех ее родных". Подумай, заклинаю, как жестоко В умах людей навеки умертвить Лелеемое ими преклоненье Пред нашим древним домом, нашей славой, Ни разу не запятнанной! Подумай, Что значит задушить ребенка-жалость, Которую во взорах прямодушных Баюкает доверие. Подумай, Что значит - и бесславием, и кровью Навеки запятнать все то, на чем Лежит печать, невинности и - Боже! - Клянусь, что в самом деле есть невинность, Которую ты властен осквернить Настолько, что утратится различье Меж хитрым диким взглядом преступленья И тою чистотою, что теперь Тебя зовет и властно принуждает Ответить мне. Виновна я иль нет В грехе отцеубийства? Марцио Невиновна! Судья Как? Что? Марцио Я объявляю здесь, что те, Кого оговорил я, невиновны. Виновен только я. Судья Пытать его. На дыбу. К колесу. Пусть пытки будут Утонченны и длительны, пусть в нем Изгибы сокровенные порвутся. Пытать его, пока он все не скажет. Марцио Пытайте как хотите. Худшей пытки Не выдумать, чем та, что с губ моих, Охваченных дыханием последним, Сорвала правду высшую. Невинна, - Она совсем невинна, говорю я! Ищейки кровожадные, не люди, Насытьтесь мной, но я вам не позволю Сгубить такой бесценный перл земли! (Марцио уходит под стражей.) Камилло Что ж вы на это скажете, синьоры? Судья Пусть пытки, как клещами, тянут правду. Пока она, как снег, не побелеет, Просеянный морозным ветром трижды. Камилло И в то же время кровью обагренный! Судья (к Беатриче) Синьора, это вам письмо известно? Беатриче Не ставьте мне ловушек! Кто встает здесь Как обвинитель мой? А! Это ты! Судья, и обвинитель, и свидетель, И все в одном лице? Я вижу имя Орсино? Где Орсино? Позовите. Пусть только взглянет он в мои глаза. Что значит эта жалкая бумага? А! Это неизвестно вам, и вы В одном предположенье, что, быть может, Здесь кроется какая-то вина, Хотите нас убить? (Входит офицер.) Офицер Преступник умер. Судья Что ж он сказал пред смертью? Офицер Ничего. Лишь к колесу его мы привязали, Он посмотрел с улыбкою на нас, Как тот, кто над врагом своим смеется, Дыханье задержал свое - и умер. Судья Нам больше ничего не остается Как следствие сурово применить К упорствующим этим заключенным. Камилло Я протестую против примененья Дальнейшей процедуры. Я иду Просить его Святейшество за этих Невинных благороднейших людей И постараюсь сделать все, что можно. Судья Итак, да совершится воля Папы. А до тех пор пусть стража разместит Преступников по одиночным кельям. Держать орудья пытки наготове: Сегодня ж ночью, если только Пап? В решенье правосудном сохранит Суровую решимость благочестья, - Из этих жил, из этих нервов тонких, Всю истину я вырву, стон за стоном. (Уходят.) СЦЕНА ТРЕТЬЯ Тюремная келья. Беатриче спит на постели. Входит Бернардо. Бернардо Как нежен сон в чертах ее лица. Похожий на последние мечтанья Пленительного дня, который был Одним сплошным восторгом и с закатом Замкнулся в ночь ив сны, и вот все длится. Как после этих пыток, что она Последней ночью вынесла без крика, Легко ее дыханье. Горе мне! Мне чудится, я больше спать не буду. Но с этого закрытого цветка Я должен, про