шам был я нужен, Без которых нет меня. Скольких их на свете нету, Что прочли тебя, поэт, Словно бедной книге этой Много, много, много лет. И сказать, помыслив здраво: Что ей будущая слава! Что ей критик, умник тот, Что читает без улыбки, Ищет, нет ли где ошибки, - Горе, если не найдет. Не о том с надеждой сладкой Я мечтал, когда украдкой На войне, под кровлей шаткой, По дорогам, где пришлось, Без отлучки от колес, В дождь, укрывшись плащ-палаткой, Иль зубами сняв перчатку На ветру, в лютой мороз, Заносил в свою тетрадку Строки, жившие вразброс. Я мечтал о сущем чуде: Чтоб от выдумки моей На войне живущим людям Было, может быть, теплей, Чтобы радостью нежданной У бойца согрелась грудь, Как от той гармошки драной, Что случится где-нибудь. Толку нет, что, может статься, У гармошки за душой Весь запас, что на два танца, - Разворот зато большой. И теперь, как смолкли пушки, Предположим наугад, Пусть нас где-нибудь в пивнушке Вспомнит после третьей кружки С рукавом пустым солдат; Пусть в какой-нибудь каптерке У кухонного крыльца Скажут в шутку: "Эй ты, Теркин!" Про какого-то бойца; Пусть о Теркине почтенный Скажет важно генерал, - Он-то скажет непременно, - Что медаль ему вручал; Пусть читатель вероятный Скажет с книжкою в руке: - Вот стихи, а все понятно, Все на русском языке... Я доволен был бы, право, И - не гордый человек - Ни на чью иную славу Не сменю того вовек. Повесть памятной годины, Эту книгу про бойца, Я и начал с середины И закончил без конца С мыслью, может, дерзновенной Посвятить любимый труд Павшим памяти священной, Всем друзьям поры военной, Всем сердцам, чей дорог суд. 1941-1945