И лишь равнина, лишь она сама, Своею тайной Дала ему восторг бескрайный, Жизнь безграничную, перед которой Бессилен Север с дикой сворой Ветров. И так бессильна Тьма. Перевод Ю. Александрова Столяр Столяр, искусник бородатый, Да и упрямец пребольшой, Постигнув мудрость всей душой, Творит круги, потом квадраты, А в них - незыблемый закон, В них ясность творческих времен. На вывеске его угластой Раздвинут циркуль голенастый. В его лучах родной очаг Сверкает, словно позолота. Столяр берет свои долота И движет их навстречу тем Дремучим дебрям теорем, Где побеждает рук проворство И взора хитрого упорство, Где все увертки и крючки Провидят строгие очки. В громоздких переплетах рам Томится солнце по утрам, - О, эти солнечные муки В каморках старости и скуки! Подкручивая по старинке Винты, зажимы и струбцинки, - Корпя над верстаком-столом, Строгая крест, бубня псалом, Вертя латунный транспортир, Столяр творит окрестный мир. Столяр колдует дни и ночи, Слезятся старческие очи, - О ухищренья ремесла, Строптивых трудностей лавина! Казнись, потей, чтоб крестовина Черты Спасителя несла! О, эти стружки, эта дранка, И мирозданья высота, И в кротких доводах рубанка Нагих гипербол правота! Безмерность лет, слепых и вещих, Загадок бытия зловещих, Нам объяснит столяр и резчик. И не затем ли, не затем ли Он, обольщеньям Тайны внемля, Так верит в утреннюю землю? Он властелин противоречий, Смутивших разум человечий; Ведя воинственные речи, Он тех, кто мирозданье сузил, Многажды в спорах оконфузил! Священник с ним вступает в спор И эскулап, плетущий вздор. Их доводы неистощимы И все-таки несовместимы! Их колебанья и сомненья Развеял он без сожаленья И, насладившись мнений сшибкой, Назвал их доводы ошибкой! Заказчиков по пальцам счесть Нетрудно. Впрочем, паства есть: Ее, решеньем всех вопросов, К себе привлек столяр-философ. Трудом живет старик упрямый. Звонок лепечет день-деньской, И циркуль, окруженный рамой, Висит над дверью мастерской. Старик угрюмый все осилит; Вот он шлифует, режит, пилит, - Есть, верно, у него своя Простая тайна бытия! Когда ж помрет старик-мастак, Рассыплется его верстак, В забавы детской скоротечность Мгновенно превращая вечность, Ту, что творил угольник странный С линейкою четырехгранной! Перевод А. Голембы Звонарь Слепым и ошалелым стадом бычьим Несется ураган во тьме ночной С безумным кличем. И вдруг за черною церковного стеной, Исполосованной бичами молний, Вздымается огонь над колокольней. Старик-звонарь простоволосый, Разинув глотку в муке безголосой, Бегом туда. Беда! Как будто выше стала башня. Пылает горизонт со всех сторон, И страшным Пожарищем весь город озарен. Бурлит внизу толпа в смятенье диком, Захлебываясь ужасом и криком, И кровяное пойло пьет Любой оконный переплет. Старик-звонарь на весь бескрайний окоем Раззванивает весть о бедствии своем: Пожар! Громадой возвышаясь небывалой, Бросает башня отсвет алый На зыбь реки, на гладь болот, И, раскалившись, черепицы Летят, как огненные птицы, Туда, куда их ночь зовет. Где искристая ни промчится стая, Там запылают хижины, блистая, А если свод осядет целиком, То с крыши, огневой волной влеком, Ломая руки, рухнет крест ничком. Старик-звонарь звонит, забыв усталость, Как будто пламя к Господу подкралось. Пожар! Нутро у башни выедает он, Бушует в недрах каменного чрева, Ползет на самый верх, где, болью разъярен, Танцует колокол, дрожа от гнева. Стаи галок и сычей Бьются в месиве лучей, Сослепу в оконные засовы Тычутся сгорающие совы И под нестерпимый человечий вой, Описав кривую, замертво на мостовую Падают вниз головой. Глядит старик-звонарь, как меж колоколами Руками золотыми шарит пламя. Пожар! На месте башни - ярый куст огня, Чьи пламенные сучья, Друг друга пожирая и тесня, Вздымаются все выше и все круче. Грызет огонь, жесток и жарок, Перила, брусья и стропила, Змеится вкруг тяжелых балок, Откуда колокол взывает что есть силы. Старик-звонарь звонит во все колокола, Они обречены, смерть и за ним пришла. Пожар! Как будто грянул гром, Застлало пылью все кругом, И башня ходит ходуном, Раскалываясь пополам. И вдруг утих набата гнев, А колокольня, почернев, Осела, выгорев дотла; И слышно, что по этажам, Крутясь и воя как юла, Несутся вниз колокола Сквозь чад и гарь. Не двинулся старик-звонарь. И колокол, вонзившись в землю с силой, Стал для него и гробом и могилой. Перевод Ю. Стефанова Кузнец Где выезд в поле, где конец Жилых домов, седой кузнец, Старик угрюмый и громадный, С тех пор как, ярость затая, Легла руда под молот жадный, С тех пор, как дым взошел над горном, Кует и правит лезвия Терпенья над огнем упорным. И знают жители селенья, Те, что поблизости живут И в сжатых кулаках таят ожесточенье, Зачем он принял этот труд И что дает ему терпенье Сдавить свой гневный крик в зубах! А те, живущие в равнинах, на полях, Чьи тщетные слова - лай пред кустом без зверя, То увлекаясь, то не веря, Скрывают страх И с недоверчивым вниманьем Глядят в глаза, манящие молчаньем. Кузнец стучит, старик кует За днями день, за годом год. В свой горн он бросил крик проклятий И гнев глухой и вековой; Холодный вождь безвестных ратей, В свой горн горящий, золотой Он бросил ярость, горесть - злобы И мятежа гудящий рев, Чтоб дать им яркость молний, чтобы Им дать закал стальных клинков. Вот он, Сомненья чужд и чуждый страха, Склоненный над огнем, внезапно озарен, И пламя перед ним как ряд живых корон; Вот, молот бросивши с размаха, Его вздымает он, упрям и напряжен, Свой молот, вольный и блестящий, Свой молот, из руды творящий Оружие побед, Тех, что провидит он за далью лет! Пред ним все виды зол - бессчетных, всевозможных: Голодным беднякам - подарки слов пустых; Слепцы, ведущие уверенно других; Желчь отвердевшая - в речах пророков ложных; Над каждой мыслью - робости рога; Пред справедливостью - из текстов баррикады; Мощь рабских рук, не знающих награды Ни в шуме городском, ни там, где спят луга; Деревни, скошенные тенью, Что падает серпом от сумрачных церквей; И весь народ, привыкший к униженью, Упавший ниц пред нищетой своей, Не мучимый раскаяньем напрасным, Сжимающий клинок, что все же станет красным; И право жить и право быть собой - В тюрьме законности, толкуемой неверно; И пламя радости и нежности мужской; Погасшее в руках морали лицемерной; И отравляемый божественный родник, В котором жадно пьет сознанье человека; И после всяких клятв и после всех улик Все то же вновь и вновь, доныне и от века! Кузнец, в спокойствии немом, Не верит хартиям, в которых Вскрывают смысл иной потом. В дни действий гибель - договоры! И он молчит, давно молчит, Мужскую гордость сжав зубами воли, Неистовец из тех, кому две доли: Он мертв падет иль победит! Чего он хочет - хочет непреклонно, Круша своим хотением гранит, Сгибая им во тьме бездонной Кривые мировых орбит. И слушая, как снова, снова Струятся слезы всех сердец, - Невозмутимый и суровый Седой кузнец, - Он верит пламенно, что злобы неизменной, Глухих отчаяний безмерная волна, К единому стремлением сильна, Однажды повернет к иному времена И золотой рычаг вселенной! Что должно ждать с оружием в руках, Когда родится Миг в чернеющих ночах; Что нужно подавлять преступный крик разлада, Когда знамена ветер споров рвет; Что меньше надо слов, но лучше слушать надо, Чтоб Мига различить во мраке мерный ход; Что знаменьям не быть ни на земле, ни в небе, Что бог-спаситель к людям не сойдет. Но что безмолвные возьмут свой жребий! Он знает, что толпа, возвысив голос свой (О, сила страшная, чей яркий луч далеко Сверкает на челе торжественного Рока), Вдруг выхватит безжалостной рукой Какой-то новый мир из мрака и из крови. И счастье вырастет, как на полях цветы, И станет сущностью и жизни и мечты. Все будет радостью, все будет внове! И ясно пред собой он видит эти дни, Как если б, наконец, уже зажглись они: Когда содружества простейшие уроки Дадут народам - мир, а жизни - светлый строй; Не будут люди, злобны и жестоки, Как волки грызться меж собой; Сойдет любовь, чья благостная сила Еще неведома в последних глубинах, С надеждой к тем, кого судьба забыла; И брешь пробьет в пузатых сундуках (Где дремлет золото, хранимое напрасно) День справедливости, величественно властной; Подвалы, тюрьмы, банки и дворцы Исчезнут в дни, когда умрут гордыни; И люди, лишь себя величащие ныне, Себялюбивые слепцы, Всем братьям расточат свои живые миги; И будет жизнь людей проста, ясна; Слова (их угадать еще не могут книги) Все разъяснят, раскроют все до дна, Что кажется теперь запутанным и темным; Причастны целому, с своим уделом скромным Сроднятся слабые; и тайны вещества, Быть может, явят тайну божества... За днями день, за годом год Кузнец стучит, старик кует, За гранью города, в тиши, Как будто лезвия души. Над красным горном наклонен, Во глубь столетий смотрит он. Кует, их светом озарен, Предвидя сроков окончанье, Клинки терпенья и молчанья. Перевод В. Брюсова Пылающие стога В вечерней глубине пылает вся равнина, Набат со всех сторон прыжками мечет звон В багровый небосклон. - Вот стог пылает! - По колеям дорог бежит толпа, И в деревнях стоит толпа, слепа, И во дворах псы лают у столба. - Вот стог пылает! - Огонь ревет, охватывая крыши, Солому рвет и мчится выше, Потом, извилист и хитер, Как волосы пурпурные, змеится, И припадает, и таится, - И вновь взметается костер, В безумье золотом и пьяном, Под небо черное - султаном. - Вот стог другой мгновенно загорелся! - Огонь огромен, - вихрем красным, Где вьются гроздья серных змей, Он все быстрей летит в простор полей, На хижины, где в беге страстном Слепит все окна светом красным. - Вот стог пылает! - Поля? Они простерлись в страхе; Листва лесов трепещет в дымном прахе Над ширью пашен и болот; Дыбятся жеребцы с остервенелым ржаньем, И птицы мечутся и сразу с содроганьем Валятся в уголья, - и тяжкий стон встает С земли, - и это смерть, Смерть, обожженная в безумии пожара, Смерть, с пламенем и дымом, яро Взлетающая в твердь. На миг безмолвие, но вот внезапно там, В усталых далях, смел и прям, Взрыв новый пламени в глубь сумерек взлетает. - Вот стог пылает! - На перекрестках сумрачные люди В смятенье, в страхе молятся о чуде, Кричат и плачут, дети, старики Стремят бессильный взмах руки К знаменам пламени и дыма, А там, вдали, стоят неколебимо Умалишенные и тупо смотрят ввысь. - Вот стог пылает! - Весь воздух красен; небосклон Зловещим светом озарен, И звезды - как глаза слепые; А ветер огненных знамен Колеблет гроздья золотые. Огонь гудит, огонь ревет, Ему из дали вторит эхо, Реки далекий поворот Облекся в медь чудесного доспеха. Равнина? Вся - огонь и бред, Вся - кровь и золото, - и бурей Уносится смертельный свет Там, в обезумевшей лазури. Перевод Г. Шенгели Двенадцать месяцев Февраль Есть в мире скорбные сердца, Что плачут, плачут без конца; Как мрамор плит в лучах луны, Они бледны. Есть в мире много скорбных спин, Согбенных под ярмом годин, Как кровли нищенских домов У берегов. Есть в мире много скорбных рук, Иссохших от вседневных мук, Как листья желтые у ног В пыли дорог. Есть в мире много скорбных глаз, Глядящих с робостью на нас, Как овцы в час грозы ночной Глядят с тоской. Да, много скорбных есть людей, Усталых в кротости своей, Что, сгорблены, бегут вдали По всем путям большой земли. Перевод В. Брюсова Декабрь Гости - Откройте, люди, откройте дверь мне! Стучусь в окно я, стучусь в косяк. Откройте, люди! Я - зимний ветер, Из мертвых листьев на мне наряд. - Входи свободно, холодный ветер, Живи всю зиму в печной трубе; Тебя мы знаем, тебе мы верим, Холодный ветер, привет тебе! - Откройте, люди! Я - неустанный, В неверно-серой одежде дождь. Я чуть заметен в дали туманной, На фоне неба и голых рощ. - Входи свободно, дождь неустанный, Входи, холодный, входи, глухой! Входите вольно, дождь и туманы, Есть много трещин в стене сырой. - Откройте, люди, дверные болты, Откройте, люди! Я - белый снег. Все листья, ветер, в полях размел ты, Плащом я скрою их всех, их всех. - Входи свободно под крики вьюги И лилий белых живой посев Разбрось щедрее по всей лачуге До самой печи, о белый снег! Входите смело, снег, дождь и ветер, Входите, дети седой зимы! Мы, люди, любим и вас и север За скорбь, что с вами познали мы! Перевод В. Брюсова Лозы моей стены На север С темными бурями споря Возле утесистых стен, Два моряка возвращались на север Из Средиземного моря С семьею сирен. Меркнул закат бледно-алый. Плыли они, вдохновенны и горды. Ветер попутный, сырой и усталый, Гнал их в родные фиорды. Там уж толпа в ожиданье С берега молча глядела... В море, сквозь сумерки синие, Что-то горело, алело, Сыпались белые розы, И извивались, как лозы, Линии Женского тела. В бледном мерцанье тумана Шел к ним корабль, как рог изобилья, Вставший со дна океана. Золото, пурпур и тело... Море шумело... Ширились белые крылья Царственной пены... И пели сирены, Запутаны в снасти, Об юге, о страсти... Мерцали их лиры. А сумерки были и тусклы и сыры. Синели зубчатые стены. Вкруг мачт обвивались сирены. Как пламя дрожали Высокие груди... Но в море глядевшие люди Их не видали... И мимо прошел торжествующий сон, Корабли, подобные лилиям, Потому что он не был похож На старую ложь, Которую с детства твердили им. Перевод М. Волошина Лики жизни На набережной Там, в ландах, к жизни мирной и оседлой Привыкли люди. В крепких и простых Суконных платьях и сабо своих Они шагают медленно. Средь них, О, жить бы мне в Зеландии той светлой! Туда, где, отразив закат, Заливы золото дробят, Я плыл немало лет подряд. О, жить бы там, - У пристани, где спят суда, Свой бросить якорь навсегда Тому, кто долгие года Плыл по волнам! К надеждам зыбким в те края, Смирив гордыню, путь направил я. Вот славный город с тихими домами, Где кровля каждая над узкими дверями На солнышке блестит, просмолена. Вверху колокола с рассвета дотемна Так монотонно Плетут все ту же сеть из ветерка и звона. Я плыл по дальним рекам, что суровы И горестно-медлительны, как вдовы. Свеж будет уголок чудесный, Что станет в чистоте воскресной Служанка старая держать, Где стену будет украшать - В тяжелой золоченой раме С причудливой резьбой, с церковными гербами Ландкарта Балеарских островов. А на шкапу, - о, моря зов! - В бутылку спрятана умело, Расправив крылья парусов Из лоскутков, по ветру смело Плывет малютка каравелла! Я миновал в ночном звенящем гуле Теченья мощные, что землю обогнули. Вблизи канала, в кабачке, Я, как обычно, в час вечерний Усядусь и увижу вдалеке На мачте корабля свет фонаря неверный. Горит, как изумруд, его зеленый глаз... Я из окна увижу в этот час Шаланд коричневых и барок очертанья В огромной ванне лунного сиянья. Листва над синей пристанью темна И в дремлющей воде отражена... Недвижен этот час, как слиток золотой. Ничто не дрогнет в гавани. Порой Лишь парус там, над сонною волной, Чуть заполощет, но повиснет вскоре В ночном безветрии... О, море, море! Неверное и мрачное, оно Моею скорбью до краев полно. Уж десять лет, как сердце стало эхом Бегущих волн. Живу и грежу ими. Они меня обворожили смехом, И гневом, и рыданьями своими. О, будет ли под силу мне Прожить от моря в стороне? Смогу ли в доброй, светлой тишине Забыть о злом и ласковом просторе, Жить без него? О, море, море! Оно живительной мечтой Согрело ум холодный мой. Оно той гордой силой стало, Что голову мою пред бурей поднимала. Им пахнут руки, волосы и кожа. Оно в глазах моих, С волною цветом схожих. Его прилив, отлив его В биенье сердца моего. Когда на небе золотом и рдяно-серном Раскинула эбеновый шатер Царица-ночь, возвел я страстный взор За край земли В такой простор безмерный, Что до сих пор Он бродит в той дали. Мне часа каждого стремительный удар, И каждая весна, и лета жар Напоминают страны Прекрасней тех, что вижу пред собой. Заливы, берега и купол голубой В душе кружатся. И сама душа С людьми, вкруг бога, вечностью дыша, Кружится неустанно, А в старом сердце скорбь, С гордыней наравне, - Два полюса земных, живущие во мне. Не все ль равно, откуда те, кто вновь уйдет, И вечно ль их сомнение грызет, В душе рождая лед и пламя! Мне тяжело, я изнемог, Я здесь остался б, если б мог. Вселенная - как сеть дорог, Омытых светом и ветрами. И лучше в путь, в бесцельный путь, но только в путь, Чем возвращаться в тот же дом и, за трудом Одним и тем же сидя вечерами, В угрюмом сердце ощутить Жизнь, переставшую стремленьем вечным быть! О, море, нескончаемое море! О, путь последний по иным волнам К стране чудесной, незнакомой нам! Сигналы тайные ко мне взывают, Опять, опять уходит вдаль земля, И вижу я, как солнце разрывает Свой золотой покров пред взлетом корабля! Перевод Ю. Александрова Толпа В городах из сумрака и черни, Где цветут безумные огни; В городах, где мечутся, беснуясь, С пеньем, с криками, с проклятьями, кипя, Как в котле, трагические толпы; В городах, внезапно потрясенных Мятежом иль паникой, - во мне, Вдруг прорвавшись, блещет и ликует Утысячеренная душа. Лихорадка с зыбкими руками, Лихорадка в буйный свой поток меня Увлекает и несет, как камень, по дорогам. Разум меркнет, Сердце рвется к славе или преступленью, И на дикий зов единокупной силы Я бегу из самого себя. Ярость ли, безумие, любовь ли - Все пронзает молнией сердца; Все известно прежде, чем сознанье Верной цели в мозг впилось, как гвоздь. Факелами потрясают руки, Рокот волн на папертях церквей, Стены, башни, вывески, вокзалы - Пляшет все в безумье вечеров; Простирают мачты золотые светы И отчаянья огни, Циферблаты отливают кровью; И когда трибун на перекрестке Говорит, то ловишь не слова - Только жест, которым исступленно Он клеймит венчанное чело Императора и рушит алтари. Ночь кипит и плещет грозным шумом, Электричеством напитан воздух, Все сердца готовы отдаться, Душа сжимается безмерной тревогой, разрешаясь Криками... и чувствуешь, что каждое мгновенье Может вознести иль раздавить рождающийся мир. Народ - тому, кому судьба ссудила Руки, владеющие молнией и громом, И власть открыть средь стольких смутных светов Ту новую звезду, которая пребудет Магнитом новой всемирной жизни. Чувствуешь ты, как прекрасно и полно Сердце мое В этот час, В сердце мира поющий и бьющий? Что нам до ветхих мудростей, до солнц Закатных, отпылавших истин? Вот час, кипящий юностью и кровью, Вот ярый хмель столь крепкого вина, Что всякая в нем гаснет горечь; Надежда широкая смещает равновесья, Что утомили души; Природа ваяет новый лик Бессмертья своего; Все движется, и сами горизонты идут на нас, Мосты, аркады, башни Потрясены до самых оснований. Внезапные порывы множеств Взрывают города, Настало время крушений и свершений, И жестов молнийных, и золотых чудес На высотах Фаворов осиянных. Как волна, потерянная в реках, Как крыло, ушедшее в пространство, Утони, душа моя, в толпе, Бьющей город победоносной яростью и гневом. Посмотри, как каждое безумье, Каждый ужас, каждый клич калятся, Расплавляются и прыщут в небо; Собери в единый узел миллионы Напряженных мускулов и нервов; Намагниться всеми токами, Отдайся Всем внезапным превращеньям Человека и вещей, Чтоб ощутить внезапно, как прозренье, Грозный и жестокий закон, что правит ими, - Написанным в тебе. Жизнь согласи с судьбою, что толпа, Сама того не зная, возглашает Этой ночью, озаренной томленьем духа. Она одна глубинным чувством знает И долг и право завтрашнего дня. Весь мир и тысячи неведомых причин Поддерживают каждый ее порыв К трагическим и красным горизонтам, Творимым ею. Грядущее! Я слышу, как оно Рвет землю и ломает своды в этих Городах из золота и черни, где пожары Рыщут, как львы с пылающею гривой. Единая минута, в которой потрясены века, Узлы, которые победа развязывает в битвах, Великий час, когда обличья мира меняются, Когда все то, что было святым и правым, Кажется неверным, Когда взлетаешь вдруг к вершинам новой веры, Когда толпа - носительница гнева, - Сочтя и перечтя века своих обид, На глыбе силы воздвигает право. О, в городах, внезапно потрясенных Кровавым празднеством и ужасом ночным, Чтоб вознестись и возвеликолепить себя, Душа моя, замкнись! Перевод М. Волошина Деяние Устав от слов, устав от чтенья, Души утрачивая пыл, Я волю гордостью омыл И в действии ищу спасенья. А рядом жизнь летит, обильем ослепляя, С больших земных дорог копытами взметая Неистовые вихри пыли. Ее за гриву смельчаки схватили, И, прядая, она, судьбе наперекор, Вся - грохот, вся - сверканье, От чуда к чуду их несет на гребни гор Порыва, славы и дерзанья. Деянье! В виденьях одного оно Пронзает небо грозовое Кровавым кулаком, от гнева дико воя. В мечтах других оно глубоко и безмолвно, Как моря дно, Куда пытливый лот не допускают волны. Для тех оно бесстрастно и жестоко, И ясный взор его давно Обмерил черный клипер рока. А для иных оно объято Немыми чарами цветов, камей и статуй. Одни найти его хотят Там, где несчастные, безумствуя, вопят. Его другие видят где-то На грани ночи и рассвета, Воссевшего у светлых и глухих Ворот высокомерья их. Жизнь шумная и жизнь немая, Вступающая в миг любой о смертью или жизнью в бой, Жизнь напряженная и злая, Она и там, во льдах, у полюсов земли, К которым люди путь нашли; Она и здесь, в огне вражды иль веры страстной, В кипенье наших душ и крови красной; Она - среди морских безжалостных валов И в тайных ужасах безвестных берегов; Она - в безудержном цветенье джунглей буйных У африканских рек неспешно-полноструйных; Она везде, где с ревом встал Людских усилий пенный вал, Где букву мертвую сметает гений И, раскрывая суть явлений, Готовит мощный взлет непобедимых превращений. Устав от книг, устав от чтенья, Я волю гордостью омыл И в действии ищу спасенья. И пусть оно родится полным сил, Сияющим как глыба льда, упорным, Правдивым, необорным, Достойным тех, Кто молча водрузил, презрев успех, Вдали от мира стяг гордыни. Его хочу я закалить в святыне Всечеловеческих страстей, Чтоб, искренним представ перед лицом людей, Оно пределы доброты отныне Раздвинуло рукой своей. О, жить и жить, и чувствовать себя Тем чище, чем сильней порыв зажег тебя; Жить тем блистательней, чем дольше битва длится, Тем величавее, чем яростнее тщится Судьба сломить напор и силу рук твоих; Мечтать о тех делах, прекрасных и простых, Что сможешь ты свершить, когда перед тобой Предстанет Ханаан, от солнца золотой; Жить, забывая обо всем, Упиться каждым одиноким днем, Когда вздувает мысль и ворошит желанье Безумием надежд костры существованья. Устав от книг, устав от чтенья, Ищу я меч, чтоб с ним сквозь сечу К победе ринуться навстречу. И для меня всегда священен тот, Кто - бог или герой - взойдет На дальнем горизонте поколений; Кто, словно радуги чудесный свод, Поднимется среди владений Вражды, страданий и лишений. Его примера свет нетленный Так озаряет воздух, храмы, стены, Что толпы не жалеют сил, Познать и полюбить желая Тот новый смысл, что он, свой гений утверждая, В загадки бытия вложил, И дух свой по его подобью лепят, Хоть мудрецы еще под мертвый шум цитат Истолковать хотят Отжившей догмы лепет. Тогда над полем битвы величаво Взмывает рать вооруженных слов И властно зазвенев в раскатах голосов, Как молния летит пред Подвигом и Славой; Тогда и те, чей дух над теплою золою Воспоминания склонен, Бросаются, вздымая меч рукою, К порогу будущих времен! Перевод Ю. Корнеева К морю На вечном трепетанье струй, Как вещи хрупкие, - вдали Спят золотые корабли. И ветер - нежный поцелуй - Чуть шепчет вслух, И пена волн, Лаская челн, - Как пух. На море праздник, воскресенье! Как женщины с богослуженья, Идут к земле и в небеса - Там облака, здесь паруса: На море праздник, воскресенье! Порой вдали сверкнет весло, Как ограненное стекло. Собой и часом просветленный И в перламутровый убор Вперяя взор свой ослепленный, Кричу я в блещущий простор: "О море! Ты, как царь, одето В атлас отливный, в шелк цветной! Ты мощь немеркнущего лета Сливаешь с ласковой весной! И ряд твоих зеркал качая, С волны сбегая на волну, Кочуют ветры, зажигая Их голубую глубину. Ты - пламенность; скользя по волнам, Хотели б гимны петь лучи, - Но молкнут в золоте безмолвном Твоей блистающей парчи! О море, общее наследство Простой, начальной красоты! Мое мечтательное детство,