Мой юный возраст - это ты! Ты исступленный, благодатный Восторг давно прошедших дней! Ты полно негой невозвратной Безумной юности моей! Сегодня, в день твои просветленья, Прибоем пенистым маня, На новый бой, на достиженья Прими в прилив свой и меня! Я буду жить с душой освобожденной Под взорами глубоких, ясных лиц, Что вниз глядят с таинственных границ, Как рвемся мы к их высоте бездонной; Вещей живой водоворот Меня помчит и увлечет В поток единый превращений; Я буду грезой скал, я буду сном растений, В артерии мои вольется кровь богов, И, как стрелу, направлю в даль веков Я власть моих хотений! Во мне ложится тень. Как колея Обходит глубоко вкруг вспаханного поля, Обведена годами мощь моя, Уж не всегда, как меч, моя багряна воля, И гордость не всегда, как дерево, в цвету, И с меньшей страстностью своим лицом зеленым Хватает буйный ветер на лету - Тот, что в людских лесах проносится циклоном. О море! Чувствую, как сякнут родники В моей душе - равнине пожелтелой... Еще хоть раз огнями облеки Мое измученное тело, Пока последний час, отмеченный судьбе, Его не возвратит, уже навек, - тебе! Да! В неистомный вихрь зачатий и рождений, О море, примешь ты когда-нибудь мой прах! Ты будешь мчать его в бушующих волнах, Ты с красотой своей мои смешаешь тени; Гробницей будет мне безмерность сил твоих, Их тайные труды, их подвиг сокровенный, И существо мое в котле вселенной Исчезнет, растворясь среди естеств других, - Но возвратится вновь, чрез тысячи столетий, Вновь диким, девственным, как в мир приходят дети: Ничтожный ком земли, взглянувший в небеса, Мгновенье новое сознанья, Едва заметное сверканье, Недвижной вечности зажегшее глаза!" На тихом трепетанье струй, Как яркие гроба, - вдали Спят золотые корабли. Но ветер - нежный поцелуй - Чуть шепчет вслух, И пена волн, Лаская челн, - Как пух. На море праздник, воскресенье. Перевод В. Брюсова Маленькие легенды Статуэтка Слывя средь кегель самой редкой, Завидной целью игроков, В наряде радужных цветов Она была старинной статуэткой Времен богов. Никто не знал - Венерой иль Дианой Она возникла в древности туманной, В какой пещере или храме Была она добыта моряками И как, все повидавшая на свете, Во Фландрию дошла через столетья. Один из прихожан рассказывал: "Бывало, При прежнем-то кюре у нас Она часовню нашу украшала, Была одета в бархат и атлас, Как дева пресвятая, И мать моя, мольбы ей воссылая, Жгла свечи перед ней не раз". Другой клялся, что статуэтку эту Его отец у маршала достал. Она давно уж странствует по свету, И к нам был путь ее не мал Из Рима иль Испании далекой... Ее в те годы каждый видеть мог На перекрестке четырех дорог В пустых полях, под липой одинокой. И доброю она была и чтимой, В окрестных деревнях любимой. Больным умела помогать Ее святая благодать. Нуждались все в ее чудесном даре, Расслабленным она давала исцеленье, И если б не викарий, Который на язычество гоненье Вел все упорней год от года, Свет имени святого б не исчез - Ведь с ним немало связано чудес В истории прихода! И в реку брошена была она Глухою полночью на вечное забвенье. Но, поднимая встречное теченье, Ее к плотине вынесла волна, И там она у берега осталась, Где в кегли Фландрия с Брабантом состязалась. Хотя из дерева она была, Но дерево то тверже, чем скала, И вазу контуры ее напоминали С гирляндой роз на пьедестале. Лишь игрокам она обязана спасеньем. Торжественно поставили они Ее средь кегель. Было воскресенье, Весенний Духов день. Тогда в деревне Настали солнечные дни. Жужжали пчелы. Девушки в харчевне В чепцах крахмальных, глаженных красиво, Носили на подносе кружки пива, И хлопали прилежно все кругом Тому, кто первый пред толпою фигуру эту с древнею резьбою Сбивал шаром. Почет был и другим Из игроков, что вслед за ним Своею меткостью блистали И кеглю главную пять раз подряд сбивали. Но первый, кто нанес Удар по цели, Вдруг побледнел: в полях горели Его амбары, и навоз Подсушенный объяло пламя, Зловеще отраженное прудами. Потом, Шесть дней спустя, один из игроков, Что метко бил и выпить был здоров, Вернувшись ночью в дом, Глазам своим не веря, Нашел дочь, замертво лежащую у двери. Сначала он не понял ничего, Но уж его Тянуть не стало больше в воскресенье В харчевню "Белый крест" для развлеченья. И, наконец, Весьма почтенный старшина-купец, Что снял все кегли под один удар, Увидел, что его амбар Обрушил возведенные леса, Убив в саду и пастуха и пса. И страх с тех пор во все сердца проник. Страх рос, он стал велик. И как-то раз Хозяйка "Белого креста" одна Пошла в сарай в вечерний час, Где дров сухих набрать была должна. И вот во тьме, вокруг стоящей, Возник пред ней Бессмертной статуэтки взор горящий. Деревня в ужасе. Кюре скорей Спешит заклясть молитвою своей Все кегли от врага людского рода. И не было б покоя для прихода, Когда б тот странный дерева кусок В плаще из бархата, с каймой узора, Не помещен был в прежний уголок У алтаря святого Христофора! Смещен был слишком уж суровый Викарий и назначен новый. Обычаи времен былых Вновь ожили. Все свято чтили их. И вновь Венера - может быть, Диана - Творила неустанно Большие чудеса по милости своей, И ноготь на ноге у ней Был стерт лобзаньями - за много лет - Людей, произносивших здесь обет, Чтоб уберечь себя от зол и бед. Перевод Вс. Рождественского Буйные силы Искусство Одним прыжком, Копытом пробуждая гром, Навстречу солнцу и экстазу В пространство прянул сразу, Кося зрачком и не боясь погонь, Стремительный Пегас, крылатый гордый конь. Полны томленья Танцовщиц грациозные движенья На зеленеющих холмах вдали... То музы хоровод вели. Сплетались их тела, как веточки омелы. Невдалеке Амур усталый спал; Вечнозеленый лавр густую тень кидал На лук и на разбросанные стрелы. Олимп и Геликон вздымались к облакам, Потоки горные по склонам их бежали, И храмы белые, подобные венкам, Воспоминаньями долины озаряли. То - Греция. Вот мрамор Парфенона, Вот славная оракулом Додона... Вся Греция, чьих гор и городов Названья мелодичны, Раскинулась ристалищем привычным, Где лиры славили деяния богов. Но дальше мчится конь, копытом вновь ударив. В тумане прошлого встает пред ним из марев Искусство Фив, Мемфиса и Микен: Изида, многогруда и огромна, Сжимала диск, сверкавший ночью темной. Тысячелетья здесь текли без перемен... Вот белая Гатор на розовом пилоне, Вот царство Ур, вот башня в Вавилоне, Висячие сады - дивился им весь мир, Вот Ниневия, вот многоколонный Тир, Вот Индии дворцы, вот сказочные храмы Загадочных богов индийских - Шивы, Брамы. Как каменный костер, они взметнулись ввысь... А дальше на востоке поднялись Террасы, пагоды в сияющей лазури, Беседки пестрые, в эмали и глазури, Где кукольные лица мудрецов Гляделись в гладь прудов, Смеясь над зыбкостью забавных отражений И над никчемностью своих движений. И песнопения неслись со всех сторон: Одни - похожие на стон, Другие - веселы, а третьи - заунывны... Пегас их такт копытом отбивал. Порой он узнавал Мотив протяжный и наивный, Как будто гимны те в минувшие века Он слышать мог издалека, Стремя полет орлиный На горные вершины. Но не одну эмаль и бронзу видел он: Поэты шли сквозь тьму времен И побеждали смерть, подобно Геркулесу. Звучали в строфах их веления царей, И мудрость пела в них, и новизна идей. Их ясные слова срывали с тайн завесу, Дабы источник жизни бил ключом Кристально чистым и прозрачным Для человечества, охваченного сном - Младенческим сном, радостным, не мрачным. Пространства не боясь, Пегас Вновь ринулся вперед, взмахнув крылами. Вот он летит, и взоры мечут пламя. Летит... Иные страны и моря Раскинулись пред ним широко. Он Запад увидал. Грядущего заря, Как золото горя, Вставала там, затмив все чудеса Востока. Не храмы, полные античной простоты, Украсили леса, долины, горы: Вонзали в небеса угрюмые соборы Сиянье излучавшие кресты. Здесь каждый город был загоном, Куда собрали стадо рыжих крыш: Роскошные дворцы, лачуг сырой камыш И кружева из камня над амвоном... Струились реки там в гранитных берегах, В садах деревья старые дремали; Знамена развернув, по улицам шагали Под барабанный бой солдаты. На холмах Сверкали по ночам огни лабораторий, Заводов, мастерских; по ветру стлался дым... Молитвы, битвы, труд - все было перед ним, Всего в избытке: славы, счастья, горя. То были Рим, Париж, и Амстердам, И Лондон, и вдали - Америки просторы: Труд лихорадочный, сдвигавший с места горы, Свет ослепительный, открывший путь умам. Весь шар земной был покорен, измерен, И ярче звезд сияли там огни, Как будто были вехами они Для мысли, чтоб ее полет был верен. И снова, как в былые времена, Поэты шли: Гюго, Шекспир и Данте. Их жизнь вселенной всей была посвящена, Величие веков в могучем их таланте. Увидев это все, затрепетал Пегас. Не только не погас, Но ярче прежнего сверкнул огонь во взорах. И без удил, узды, воспламенясь, как порох, Покинул он заоблачный эфир: Его ристалищем отныне стал весь мир. Перевод Вал. Дмитриева Трибун Как мощных вязов грубые стволы, Что деды берегли на площади соборной, Стоит он между нас, надменный и упорный, В себе связав безвестных сил узлы. Ребенком вырос он на темных тротуарах Предместья темного, изъеденного злом, Где каждый, затаив проклятья, был рабом И жил, как под замком, в тюрьме укладов старых, В тяжелом воздухе мертвящего труда, Меж лбов нахмуренных и спин, согбенных долей, Где каждый день за стол садилась и нужда... Все это - с коих пор! и это все - доколе! И вдруг - его прыжок в шумящий мир борьбы, Когда народ, сломав преграды вековые И кулаки подняв на темный лик судьбы, Брал приступом фасады золотые, И, с гневом смешанный, шел дождь камней, Гася по окнам отблески огней И словно золотом усыпав мостовые! И речь его, похожая на кровь, На связку стрел, разрозненных нещадно, И гнев его, и ярость, и любовь, То вместе слитые, то вьющиеся жадно Вокруг его идей! И мысль его, неистово живая, Вся огневая, Вся слитая из воли и страстей! И жест его, подобный вихрю бури, В сердца бросающий мечты, Как сев кровавый с высоты, Как благодатный дождь с лазури! И стал он королем торжественных безумий. Всходил и всходит он все выше, все вперед, И мощь его растет, среди восторгов, в шуме, И сам забыл он, где ее исход! Весь мир как будто ждал, что встанет он; согласно Трепещут все сердца с его улыбкой властной; Он - ужас, гибель, злоба, смерть и кровь; Он - мир, порядок, сила и любовь! В нем тайна воли одинокой, Кующей молоты великих дел, - И, полон гордости, что знают дети рока, Он кровью вечности ее запечатлел. И вот он у столба распутья мирового, Где старые пути иным рассечены, Которым ринутся искатели иного К блистательной заре неведомой весны! Он тем уже велик, что отдается страсти, Не думая, всей девственной душой, Что сам не знает он своей последней власти И молний, вверенных ему судьбой! Да, он - загадка весь, с ненайденным решеньем, И с головы до ног он погружен в народ, Что, целен и упрям, живет его движеньем И с ним умрет. И пусть, свершив свой путь, пройдя, подобно грому, Исчезнет он с земли в день празднеств иль стыда, И пусть шумит за ним иль слава, иль вражда, Пусть новый час принадлежит другому! Не до конца его друзья пошли На пламенный призыв пророческого слова. И если он исчез, то чтоб вернуться снова! Его душа была в грядущем, там, вдали, В просторах моря золотого. Отлив, пришедший в свой черед, Ее на дне не погребет! Его былая мощь сверкает в океане, Как искр бессчетность на волнах, И в плоть и кровь вошел огонь его мечтаний, И истины его - теперь во всех сердцах! Перевод В. Брюсова Банкир Он - в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный, Немного сгорбленный; порывистым пером Он пишет за своим заваленным столом, Но мыслью он не здесь - там, на краю вселенной! Пред ним Батавия, Коломбо и Капштадт, Индийский океан и гавани Китая, Где корабли его, моря пересекая, То с бурей борются, то к пристани спешат. Пред ним те станции, что строил он в пустынях, Те иглы рельс стальных, что он в песках провел По странам золота и драгоценных смол, Где солнце властвует в просторах слишком синих; Пред ним покорный круг фонтанов нефтяных, И шахты темные его богатых копей, И звон его контор, знакомых всей Европе, Звон, что пьянит, зовет, живет в умах людских; Пред ним властители народов, побежденных Его влиянием: он может их рубеж Расширить, иль стеснить, иль бросить их в мятеж По прихоти своих расчетов потаенных; Пред ним и та война, что в городах земных Он, как король, ведет без выстрелов и дыма, Зубами мертвых цифр грызя неутомимо Кровавые узлы загадок роковых. И, в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный, Порывисто чертя узоры беглых строк, Своим хотением он подчиняет рок, - И белый ужас в рог трубит по всей вселенной! О, золото, что он сбирает в разных странах, - И в городах, безумствующих, пьяных, И в селах, изнывающих в труде, И в свете солнечном, и в воздухе - везде! О, золото крылатое, о, золото парящее! О, золото несытое, жестокое и мстящее! О, золото лучистое, сквозь темный вихрь горящее! О, золото живое, Лукавое, глухое! О, золото, что порами нужды Бессонно пьет земля с Востока до Заката! О, злато древнее, краса земной руды, О вы, куски надежд и солнца! Злато! Злато! Чем он владеет, он не знает. Быть может, башни превышает Гора накопленных монет! Но, все холодный, одинокий, Он, как добычу долгих лет, С какой бы радостью глубокой Небес охране вековой Доверил самый шар земной! Толпа его клянет, и все ему покорны, Ему завидуя. Стоит он, как мечта. Всемирная алчба, сердец пожар упорный Сжигает души всех, его ж душа - пуста. И если он кого обманет, что за дело! Назавтра тот к нему стучится вновь несмело. Его могущество, как ток нагорных вод, С собой влечет в водоворот (Как камни, листья и растенья) Имущества, богатства, сбереженья И малые гроши, Которые в тиши Копили бедняки в поту изнеможенья. Так, подавляя все Ньягарами своей Растущей силы, он, сутулый и угрюмый, Над грудами счетов весь погружаясь в думы, Решает судьбы царств и участь королей. Перевод В. Брюсова Города О, эти города, напитанные ядом гнилого золота! О, каменные вопли, взлеты и жесты дыма, И купола, и башни, и колонны В звенящем воздухе средь кипени труда... Ты возлюбил ли ужас и тоску их, Странник, Печальный и задумчивый, На огненных вокзалах, что опоясали вселенную? О, вихрь колес сквозь горы и пространство! Набат глухой и тайный, что лихорадил душу твою, - Он в городах гудел по вечерам; их пламя Неисчислимое и красное твой озаряло лоб, Их черный лай, и мстительные крики, и улюлюканье охоты Были лаем, криком и травлей твоей души; Все существо твое глубоко искажалось их Богохульствами, И воля твоя была добычей их потока: Вы ненавидели друг друга, обожая. О, взлеты их, кощунства, преступленья, Вонзенные, как в спину нож, закону! Сердца колоколов и лоб их колоколен Забыли их жертв число; Чудовищные их нагроможденья заслоняют небо; Ужас века сосредоточен в них; Но их душа таит тот вечный миг, Что в неиссчетных днях собою метит время. История была плодотворима Из века в век приливом их идей; Их мозг и кровь питались новой кровью, Что в старый мир вливается надеждой И гением. Они калят дерзанья, причащают Пространства и колдуют горизонты, Их притяжения вникают в дух, как яд; И каждый вознесенный над другими - Ученый, иль апостол, иль поэт - Несет свой пламенник в пыланье их пожаров. Они в неведомое строят лестницы Для восхожденья дерзостных исканий, Светлыми ногами топчут ложь, что приковала цепью Мир к человеку, человека к богу. Видали ль ночью вы короны их огней И храмы из стекла и золота, откуда Чудовищные взгляды одетых медью стекол Устремлены к созвездьям сивиллинским? В кварталах молчаливых посещали ль Лаборатории, в которых неотступно От вывода до вывода, от связи и до связи Сквозь бесконечности преследует ученый Мельчайший трепет жизни? Тот человек, что судит, мыслит, волит, Ими весит и мерит сам себя. Все тайны, все загадки мира Им служат ставкой уже целый век В борьбе великой с судьбами. О, ярость знаний и осторожность схваток! Загадка здесь - ее следят, и травят, И настигают, как зверя свирепого, Чтоб уловить мгновенье, когда Ее глаза, раскрытые внезапно, разорвут Покровы тьмы и истину откроют. Тогда пусть ветры, волны, и небеса, и звезды, И тяжкие мосты, что давят глыбы устоев каменных, Базальты порта, городские стены Трепещут на четыре стороны пространства, Они не потрясутся столь полной радостью, Как страстный дух искателя Над новою победой. Нечто в мире внезапно изменилось Этим взрывом света из темноты; И все равно, прославят или ославят гений того, Кто выломал враждебные ворота, Что защищали тайну, - Сила его поглощена великой силой городов: Их бытие еще полнее ею. Так те, что мыслят, будущему мира От времени до времени несут ярь мозга своего: А между тем встают еще иные, Те, что горят с толпой и для толпы. Подвижники и мученики грезы, Они провидят ее идущей по садам мучений И крови - к светлому свершению времен, Когда дух справедливости проникнет в человека. Ложь издала законы - тексты черных истин: Их надо грызть всечасно, Ожидая, пока не сломят их тараны мятежа; А если надо кровавых удобрений для светлых всходов, Если нужен великий гнев для полноты любви, Если надо исступленье для сердца рабьего - То гулы набатов черных взмоют города Рыкающим приливом вкруг новых прав. Там, наверху, в кварталах старых, в тусклых залах, Где светы газа безграничат жесты, А голоса, и кулаки, и крики трибунов светлых Утверждают потребность всех, как истинное право; Таблицы, тексты, правила, системы и библии Даются в передержках торжественных речей; Для человека в мире нет господина иного, чем он сам, И в нем самом владычествует мир; Оратор говорит и сильно и высоко, слово его сверкает, Космато и истребительно, как полеты кометы, Как знамя безумное, простертое к победе; А если он берет толпу трамплином - Что до того? Он тот, чья воля полна чрез край Вскипающими токами расцветов; Отчаянья, и ярости, и гневы, И грозовое молчание горят в его руках: Как некий тайный властелин, он видит Подземное глухое набуханье тайных сил. Когда ж в согласье простом и неизбежном сопрягутся Полет искателя с порывами трибуна, То нет у неба такой грозы, Таких громов у власти, у порядка такого произвола, Чтоб раздавить собой победу мировую. Перевод М. Волошина Наука Да будут святы те, кто, в творческом пылу Исследуя весь мир, открыли в нем законы И первобытный страх взорвали, как скалу, Где груды золота скрываются исконно. Еще недавно смерть и поклоненье ей Держали нас во тьме, как в некой преисподней, Пытаясь укрепить поддержкою своей Империю греха и догмы, но сегодня Ночь исполинских тайн уже не так мрачна: В ней разливается сиянье золотое, И скоро, может быть, рассеется она, И знание взойдет, как солнце, над землею. Все неизвестное, все бредни старины Добычей стали для искателей пытливых, Их книги, пламенем живым озарены, Таят в себе плоды усилий кропотливых. Они вещают нам, ложь повергая ниц, Что единением все связано в природе. О этот рыжий лес, не знающий границ, Где половодное бушует плодородье! О вы, разведчики, что по путям веков Ведете за собой передовые цепи, - Как башни в солнечных лучах среди лугов, Вы гордо выситесь в своем великолепье! Вы слышите призыв, отважные: "Вперед! Границы нашего познания раздвиньте!" Рассудок верную дорогу изберет И не заблудится в абстрактном лабиринте. О, битвы точные, где воины - умы! О, заблуждения, что спор вскрывает пылкий! Все тайны бытия! Их выпускаем мы Из заточения, как духа из бутылки! Весь беспредельный мир, который населен Несметным множеством логических гипотез; Сплав мрака с золотом - надменный небосклон, Куда взлетел расчет, за истиной охотясь; Идеи, как рои трудолюбивых пчел, Что собирают мед, обкладывая данью Цветы, которые усеивают дол Величественных тайн, царящих в мирозданье; Мыслители, чей нож сознание рассек; Порядок и хаос в единстве неразрывном; Зародыши людей, чей рост из века в век Воспроизводит жизнь в круговороте дивном, И мысль, которая, куда ни посмотри, Свой неустанный труд вершит все вдохновенней, Вливая свой огонь в мерцание зари, Предшествующей дню великих откровений! Мы там раскинули владения свои, Где ужас царствует, властитель бестелесный, Где атомы ведут между собой бои От глубины земной до вышины небесной. Похищенный огонь опять у нас в руках. Пусть изменяются с веками наши души, Все та же в них любовь, чья буря, словно прах, В одно мгновение сметает равнодушье. Поэты славу ей поют в стихах своих, Но боги не сойдут, как прежде, в мир наш дольний, Что бледен до сих пор от прорицаний их И от низринутых из их чертогов молний. Уже намечен путь к вершинам голубым, Широкий и прямой, - и, не жалея пота, Век принимается, могучий, за работу Со всем безудержным упорством молодым. Нам чуждо Фауста уныние! Благие Провидим цели мы под небом синевы. Жар возродился в нас, сомнения мертвы, И мы уж верим в то, что будут знать другие. Перевод А. Ибрагимова Заблуждение Вдоль берегов морских в безвестность дюны шли. Припадочные зимы Взрывали, мяли, рвали небосвод, Стонали толщи вод, Клыками бурь гонимы, - И дюны шли Огромными шагами великанов Вкруг океанов, И дюны шли, Глухие к стонам непогоды, Сквозь дни и годы К прозреньям жалости, к любви живой, И дюны шли, Как вечные скиталицы природы, На запад, вдоль морей, сквозь ветер грозовой. На берегах, сквозь ветер грозовой, На берегах, в морском огромном гуле, Века мелькнули, И вот однажды маяки, Взойдя на вздыбленные древние пески, Победный гимн своих огней послали В морские дали. И стала ночь прозрачна и светла. Подводных рифов грозные наросты И мысы, где всегда ревут норд-осты, Развенчанная обнажила мгла, И свет, мигая, разгонял туманы, И мраку жизнь лучи его несли, И пьяные простором корабли Шли завоевывать неведомые страны, И смело человек с пучиной в бой вступал. Пространство, сплющенное между скал, Смотрело на него горящими глазами. Валы, как встарь, захлестывали бриг, Но по снастям, по мачтам, точно знамя, Сверкающий метался блик. Свет стройных маяков, а не светил опальных, Отважных вел теперь дорогой странствий дальних. Стихиям яростным наперекор, Их провожал земли любимый взор, В борьбе с грозой и штормом помогая. С незнаемого сорван был покров; Опасность откровенная, нагая, Предстала взорам смельчаков. Слепая и беспомощная сила, Прозрев, стихии победила, И властелином человек взошел На свой престол. Вдоль берегов морских в безвестность дюны шли И сквозь туманы, бури, ураганы Несли в руках большие фонари, И, словно в свете утренней зари, Бледнели на небе светила, И дюны шли И день и ночь дорогой вдоль морей, Которая, как змей, Империи и царства охватила; А если обрывался путь, они Спешили водрузить, как знамя, На грудь утесов мирные огни. Спокойно протекли года, Но день настал, когда Искусно и бесстрастно люди сами Спасительное погасили пламя. И ненависть, как нож остра, В любовь исподтишка вонзилась, - Вкруг маяков засуетилась Людских раздоров мошкара. Затмилось гордое свеченье, Не останавливали на море в ночи Бессонные друзья-лучи Тех, кто на гибель шел по зову приключенья. Горячие и добрые огни, Свидетели открытий и свершений, На одинокой страже погребений Стояли мрачно в эти дни. О современники мои, как вы уныло жили, Когда в опасности вас вновь одела мгла И лишь убитых маяков тела Опорой вам служили! Одни глядели молча в дали, Угрюмо растянувшись на песке, Потом, в тревоге и тоске, По лабиринту снов блуждали; Другие - те, кто был сильней душой, - Старались терпеливыми руками Разжечь сверкающее пламя И ужас разогнать ночной; А третьи, чьи сердца не знали утоленья, Твердили: "Все равно, мы в путь пойдем, Затем что жизнь в могуществе своем Превыше истины и заблужденья". Перевод Э. Линецкой Религии Колебля звездные небесные чертоги, В огне и сумраке гремит кузнечный цех, Который некогда построили для всех Богов таинственные Гоги и Магоги. Там для Христа Вулкан о наковальню бьет Могучим молотом. Довольны Сатаною И Ягве и Аммон. Сдружились меж собою Привратники небес - апостол Петр и Тот. Богам пришла пора состариться. Их битвы Остались позади: сольются в одного Все боги всех веков, чтоб это божество Любые слушало хваленья и молитвы. Жрецы печать свою - где лотос, и змея, И крест - на смутные поставили познанья И стали без конца придумывать названья Для необорных сил земного бытия. И чудо темное привили к древу тайны И заменили им причину и закон. Небес возжаждал дух - и слепо устремлен Безумной верою своей в полет бескрайний. Все - от богов и свято все, а потому Нет истины ни в чем. Простимся же с гордыней Мятежного ума: то, что стремится ныне, Пытливый, он познать, - отравлено ему. Зато - уверенность, идущая от бога. О люди, для чего искать? Ведь, наконец, Наполнил вас покой - но тяжкий, как свинец, И счастье от него уныло и убого. Нет! Ненасытно жить в бореньях и труде, Тревожиться, искать настойчиво и смело. О, наши медные отточенные стрелы, Сквозь ночь летящие к неведомой звезде! Сомненье жгучее не опалит нам крылья, Нас только подхлестнет кипящей жизни шум, И сердце трудится и беспощадный ум, И покоряют мир совместные усилья! Кровоточащею добычей взять в борьбе Вселенную и пить лазурь из полной чаши! Да, миру вещному - труды и мысли наши; Мы тайну вещества найдем в самих себе! Мы прочитаем все запретные страницы, Единство только в нас теперь, а не в богах. Нет больше ужаса в открытых небесах, И умер он в очах пророчицы и жрицы. Вот человек вздохнул. Своей судьбе живой, Всем людям он отдаст и трепет и волненье. К чему молитвы все и все богохуленья, Когда он растоптал свой саван гробовой? Он весь был страх. Теперь и дерзостней и выше Подымет голову, и тверже и верней Упрямый шаг его к сиянью новых дней, Где песни все звончей, а жалобы все тише. Он не дает уйти надеждам и мечтам В пустой и лживый сон. Узнать, открыть, разведать - Вот подвиги его и вот его победа, А божества нужны - он ими будет сам! Перевод Н. Рыковой Часы творчества В тот день мой разум стал владыкою вселенной, Которая живет в душе моей нетленной. Весна ласкает берега лучами; Побеги мыслей вьются, как лианы, Ум разливается широко, неустанно, Как волны океана; Поток вопросов непростых Покинул склоны гор крутых, Чтоб на просторы устремиться И в долах золотых с рекой познанья слиться. Мир вспыхнул солнцем в тот же миг; И только в сердце страх проник, Что не объять всего, что создал разум. И жизнь безудержно рванулась разом Галопом огненным надежды золотой. Желание сливается с мечтой, Вобравшей все стремления вселенной; Душа окрылена той властью дерзновенной, Которая творит и убеждает всех, Сметая вс