вырвался и левая рука не подвела!.. Когда мы вышли на перевал, солнце уже начинало садиться. За перевалом лежал длинный, метров на сто, крутой снежный склон. Но, в отличие от своего "визави" по ту сторону перевала, он плавно выходил на горизонтальное снежное плато. Мы мигом, на "пятой точке", как в те скромные времена именовали задницу, съехали по этому склону. Весело и приятно, но, как я потом понял, неосторожно. Из снежного склона могут вытарчивать кое-где незаметные сверху камни. При той скорости, которую мы развивали, встреча с таким камешком могла закончиться раздроблением копчика. В альплагере меня потом научили спуску по крутому снежному склону гигантскими скачками с упором на пятки или сидя на сильно наклоненном вбок ледорубе. (Только не верхом!) Пока мы бродили по краям плато в поисках удобного спуска, совсем стемнело. Ночевать на плато было нельзя. Ночью в горах на большой высоте и по соседству с ледниками холод "собачий". Наконец Кирилл отыскал спуск по очень крутому каменистому руслу высохшего ручья. Здесь нас выручила страховочная веревка. Луны еще не было, но звезды сияли так ярко, что русло хорошо просматривалось, хотя черные тени и скрывали некоторые его участки. Пользоваться фонариком не имело смысла. В узкой и извилистой расщелине луч его высветил бы не более чем ближайший камень. Выгоднее было иметь свободной одну руку, поскольку второй надо было держаться за веревку. Обвязавшись ее концом, чтобы иметь обе руки свободными для упора, Кирилл спустился первым. Я его страховал. Длины веревки хватило, чтобы пройти весь тот "камин", как такую щель называют альпинисты. Командир трижды дернул за веревку, что означало приказ всем двигаться вниз. Поочередно, ожидая сигнала об окончании спуска предшественника, чтобы избежать случайного срыва плохо лежащего камня на его голову. Я должен был спускаться последним (без страховки). В моем распоряжении оказалось добрых два часа. Через час взошла луна. Боже мой, какая волшебная картина открылась перед моими глазами! Во все концы - бескрайнее множество сверкающих снежных вершин, залитых лунным светом, выступающих из абсолютно черных провалов между ними. Любуясь этим великолепием, я на досуге, естественно, начал "философствовать". Высокие горы, - думал я, - это совсем другая страна. Почти другая планета. Равнина (вместе со всеми житейскими заботами) кажется отсюда бесконечно далекой. Земля на равнине, хотя и украшенная светлыми рощами, лугами и цветущими садами, всего лишь почва для их произрастания или для строительства на ней пусть даже самых величественных зданий. Всего лишь почва! А здесь, наверху, Земля - прекрасное и могучее существо, чуть ли не живое! Со своим лицом, вздыбленными формами и капризным характером. Влекущее к себе каждого, кто хоть раз взглянул на это лицо. Величие и красоту горной страны не может передать никакая фотография или кинолента. Они неспособны запечатлеть восхитительное ощущение близости гигантских гор, сверкающих ледников, прихотливо-крутых скальных вершин или прыгающих по камням белоснежных от пены рек. Твою причастность к ним, ко всей этой необыкновенной, величественной красоте. А сознание поджидающей на каждом шагу опасности (порой смертельной) заставляет сильнее биться сердце, питает чувство гордости и собственного достоинства. Но вот все участники группы уже спустились. Сигнал веревки призывает и меня последовать за ними. Прощаюсь со столь пленившей меня панорамой и начинаю спуск. Без страховки, но при ярком свете луны. Спускаюсь благополучно. Внизу оказалась вполне сносная травянистая площадка. Хотя мы еще высоко, но это уже южный склон хребта - здесь значительно теплее. Палатку решаем не ставить. Натягиваем на себя свитеры, залезаем в спальные мешки, расстеленные прямо на сухой траве, укладываемся рядком, накрываемся палаткой, как одеялом, и засыпаем... Окончание похода описывать не стоит - ничего интересного с нами больше не произошло. И вообще, мне кажется, что на примере двух первых походов я достаточно подробно познакомил неискушенного читателя с особенностями горного туризма. Поэтому во второй половине этой главы я ограничусь описанием только нескольких, особо интересных и острых ситуаций, случившихся за все мои многочисленные вылазки в горы. Еще один высокогорный поход под руководством Кирилла я совершил в 58-м году в составе совсем маленькой группы. Он взял с собой только двух женщин - Майю и Татку, очень интеллигентных и милых, но никогда не бывавших в горах и физически слабо подготовленных. Начинали мы с перевала Джантуган, соединяющего в верховьях одного из отрогов Главного Кавказского хребта две очаровательные долинки - Адыл-Су и Адыр-Су. Обе они выходят к знаменитой Боксанской долине, ведущей к подножию Эльбруса. Нам было известно, что по обе стороны этого перевала, как обычно, лежат обширные ледники. Сам перевал - альпинистский. В верхнем течении реки Адыл-Су расположен альпинистский лагерь, название которого я не помню. В лагере мы узнали, что в это время года (август) перевал Джантуган закрыт, так как ледник, лежащий по другую его сторону, освобождается от снежного покрова и потому непроходим. Но нашего командира это предупреждение остановить не могло. Мы поднялись тем же берегом реки до "зеленой гостиницы" - ровной травянистой площадки, лежащей у самого подножья переднего ледника Джантуган. Здесь обычно разбивают временный лагерь альпинисты, чтобы из него совершать восхождения на окрестные вершины. Мы тоже поставили там свою палатку и оставались "гостями" в течение двух дней - для акклиматизации наших новичков. Топлива там никакого нет, но на этот раз у нас был с собой бензиновый примус. С рассветом третьего дня начали подъем на перевал. За один световой день надо было пройти оба ледника, так как ни ночевать на леднике, ни идти по нему в темноте невозможно. По первому леднику шли легко - всю его поверхность, чуть ли не сплошь, покрывают вмерзшие в лед мелкие камешки. Однако подъем оказался довольно крутым, наши женщины не могли идти быстро, так что на перевал мы вышли довольно поздно. Немного отдохнув и перекусив, двинулись вниз по второму леднику. Тут-то мы с Кириллом поняли, чт имели в виду наши консультанты в альплагере и в какую скверную ситуацию мы попали. Этот ледник сверкал совершенно чистым и гладким льдом, сплошь усеянным широкими трещинами. Зимой, очевидно, эти трещины плотно забивает снег, который держится в них до июля. Но сейчас они угрожающе зияли своей изумрудной глубиной. К тому же поверхность ледника имела отвратительный общий профиль: она была (редкий случай) выпуклой. Под перевалом начиналась сравнительно пологим склоном, но примерно от середины ледового поля постепенно переходила в весьма крутой спуск. Редко какие трещины можно было перешагнуть. Перепрыгивать их нечего было и думать - на гладком льду это смертельно опасно. Оставалось одно - лавировать, обходя каждую трещину. Реальная длина спуска тем самым увеличивалась в несколько раз. А время поджимало! Хоть и вниз, но идти быстро мы не могли: скользко. И вовсе не было уверенности, что мы благополучно выберемся из этого лабиринта. Действительно, после нескольких часов спуска, проведенных в блужданиях между трещинами, мы попали в такое место (небольшая горизонтальная площадка), откуда ни в одном направлении (вбок или вниз) выхода не было. До окаймлявших ледник снизу скал оставалось всего десятка два метров. Но здесь он уже падал круто. Правда, на этом крутом спуске трещин не было. Казалось бы, садись опять на "пятую точку" и скатывайся. Но, увы, скорость, с которой мы в конце спуска налетели бы на скалы, гарантировала переломы всех костей, которые наполняли наши бренные оболочки. Оставался единственный выход - рубить ступени, строить во льду лестницу, ведущую вниз. Попробуйте, уважаемый читатель, вообразить себе, что это за работа! Совсем не то, что делают дворники, скалывая кусочек за кусочком слой льда с тротуара. Здесь надо вгрызаться в толщу сплошного льда, используя не тяжесть массивного лома, а многочисленные и максимально высокие взмахи ледоруба. Причем рубить лед приходится одной рукой ниже того уровня, на котором стоит рубящий. Второй рукой ему надо держаться сначала за руку надежно стоящего на площадке товарища, а потом за уже вырубленную выше ступеньку. Сами ступени должны быть достаточно глубокими, чтобы в них можно было уверенно ставить хотя бы каблук ботинка непривычным к такой эквилибристике женщинам (палкой на гладкий лед не обопрешься). Ступени рубил Кирилл. Мне он подменять его не позволил, опасаясь, что при необходимом для этого дела высоком взмахе ледоруба я не смогу удержать равновесие. Рубка ступеней заняла у него более трех часов, почти без перерывов. Сила и воля нашего командира оказались потрясающими! А что же делали в это время мы, его команда? Перед нами стояла тоже ответственная, хотя и менее трудная задача - не замерзнуть! Причем не замерзнуть в такой степени, чтобы потом при опасном спуске по ступеням уверенно владеть своим телом, особенно его нижними конечностями. Слава Богу, в нашем распоряжении была упомянутая выше маленькая (не более двух квадратных метров), но относительно ровная, продолговатой формы площадка. Выстроившись в шеренгу, мы в течение всех трех часов энергично... шагали на месте. Бедные наши женщины от усталости плакали. Но я был неумолим. "Хотите жить? Шагайте без остановки", - объяснял я им. Когда они переставали понимать смысл слов, я на них кричал и даже ругался нехорошими словами - оскорбленная интеллигентность возвращала им силы. Если и этого оказалось бы мало, я был готов надавать им пощечин. К счастью, до этого не дошло. Что вам сказать? Мы успели спуститься с ледника до наступления полной темноты. Нашли между скал защищенное от ветра местечко (с ледника всегда дует холодный ветер), влезли в свои спальники, уселись, прислонившись спинами друг к другу и подтянув колени к подбородку, накрылись палаткой. Так продремали до утра. Отогревшись на горном солнышке, начали спускаться дальше, уже по камням, пока не достигли границы леса... Далее все было просто... Из долины Адыл-Су в Адыр-Су можно пройти еще одним перевалом, тоже альпинистской категории, но попроще, чем Джантуган (в августе). Перевал называется Кой-афган-ауш. Из той же "зеленой гостиницы" надо подняться с правой по ходу стороны переднего ледника Джантуган примерно на треть его длины, затем пересечь ледник справа налево на том же уровне и подниматься к перевалу по не слишком трудному скальному маршруту. Перед самым перевалом метров на пятьдесят лежит крутой снежный "взлет". Но фирн здесь относительно мягкий, в нем не трудно выбивать ногой ступени, и, если вести группу "серпантиной", то этот взлет можно пройти спокойно. Опаснее спуск по ту сторону перевала: он тоже фирновый и крутой. Тянется метров на двести и выносит прямо на скалы. Выбивать ступени на спуске (даже двигаясь "серпантиной") крайне неудобно - для этого опорную ногу надо сильно сгибать и она быстро устает. Лучше спускаться прямо вниз, на каждом шагу всей тяжестью тела вбивая каблук ботинка в снег. Не следует пытаться попасть в след идущего впереди - можно немного ошибиться или чуть неправильно поставить ногу и упасть. Лучше шагать, как описано, по чистому фирну, держась параллельного, но близкого курса к направляющему, отставая от него метра на три, чтобы в случае начала скольжения он мог вас задержать. Впрочем, конечно, лучше сразу же "зарубаться" самому, для чего каждый участник такого спуска должен иметь ледоруб и держать его наготове, а также уметь зарубаться из любого положения. (Я это поясню немного дальше.) Кой-афган-ауш я переходил уже дважды и знал его превосходно, когда в 68-м году решил провести по нему одиннадцатилетнего сына Андрюшу. Мне хотелось показать ему настоящие горы и, быть может, передать мою любовь к ним. По дороге к этому перевалу (что далеко не все горные туристы знают) можно еще показать новичку такое впечатляющее своим величием зрелище, которого, наверное, нет даже в американском "Большом каньоне". Над "зеленой гостиницей" проходит невысокая гряда, на которую по травянистому склону можно подняться за час. С нее открывается вид на глубокое и широкое ущелье, на всем своем протяжении заваленное хаотическим нагромождением камней. В этом не было бы ничего особенного, если бы не размеры этих "камней". Некоторые из них величиной с пятиэтажный дом, другие чуть поменьше. По-видимому, в незапамятные времена в это ущелье, Бог знает по какой причине, упала с Главного Кавказского хребта, расколовшись на тысячу обломков, целая гора. Глядя на этот первозданный хаос, трудно отделаться от впечатления, что находишься не на Земле, а в сказочной стране великанов. Однако подниматься в высокие горы вдвоем не полагается, а вдвоем с ребенком - преступление. Не наказуемое в уголовном порядке за неимением соответствующей статьи в кодексе (если никто не пострадал). Но сурово караемое на месте согласно неписаному закону гор. Я предупредил Андрюшу, что если мы в районе перевала встретим альпинистов, то нас не только завернут обратно, но меня еще (вполне заслуженно!) побьют. Забегая вперед, скажу, что на подъеме мы вовремя заметили группу, начавшую спускаться с перевала в нашу сторону, и спрятались за большим камнем. Альпинисты вообще не жалуют горных туристов. Я имел случай понять, почему в 64-м году, находясь в альплагере "Талгар" (на Тянь-Шане), я видел, как прилетел вертолет горноспасательной службы, сбросил записку о том, что на каком-то перевале застряла группа туристов. Возможно, есть пострадавшие. Передовой спасотряд с врачом быстрым маршем вышел через час. Через два часа с носилками, веревками и лестницами вышло еще пол-лагеря, отложив на неопределенный срок запланированные восхождения на вершины. Но вернусь к нашему с Андрюшей преступному походу. На "зеленой гостинице" мы пробыли два дня. Неподалеку на склоне я нашел небольшой, довольно крутой, но безопасный снежник, выходивший на горизонтальную площадку. У Андрюши был свой ледоруб, и я его обучил там технике "зарубания" на снежном склоне. К примеру, при скольжении на спине ногами вперед достаточно перевернуться на живот, при скольжении вперед головой надо суметь сделать кувырок через голову, потом перевернуться на живот. Соответственные приемы при начале скольжения на животе. Во всех случаях ледоруб должен быть прижат рукояткой к груди так, чтобы в результате всей акробатики упавшему оказаться лежащим всем телом (ногами вниз) на рукоятке ледоруба, а его "клювик" воткнуть до конца в снег около правого плеча. В первый день Андрюша осваивал все эти приемы. Второй день мы посвятили выработке необходимого автоматизма. Поднимались на верх снежника, пару минут о чем-нибудь беседовали. Потом я его внезапно толкал так, что он падал и начинал скользить по склону в самых разных положениях. В них он должен был суметь зарубиться. Это повторялось бесчисленное число раз. На третий день мы благополучно поднялись на перевал. Передохнули и стали спускаться по длинному снежному склону. Я шел впереди, прислушиваясь к тому, что происходит за моей спиной справа. Сначала все шло хорошо. Но шагов через тридцать услышал звук падения, обернулся и увидел, что мой сын скользит на спине ногами вперед, набирая скорость. Я было хотел броситься к нему на перехват, но увидел, что он спокоен и ледоруб держит прижатым к груди. "Зарубайся!", - закричал я вне себя. Он безмятежно проехал мимо, потом четко перевернулся на живот и, зарубившись по всем правилам, остановился. - Какого черта ты не зарубился раньше? - спросил я. - Я боялся задеть тебя ледорубом. - Но метра через три ледоруб тебя уже не удержал бы. - Так ведь я и не стал дожидаться, пока пролечу эти три метра. Ну каков нахал! Впрочем, в душе я порадовался мысли, что из него выйдет настоящий горнопроходец. Увы, ошибся. В высокогорье он поднимался только еще один раз в составе плановой туристической группы Дома ученых (под моим руководством), чтобы показать горы своей молодой жене. Несколько раз я ходил в поход с Майей Гантман. Это была замечательная девушка. Маленького роста, некрасивая, одинокая, страдавшая искривлением позвоночника, она была замечательна своей страстной любовью к горам. Профессия у нее была скучная - младший научный сотрудник в институте, занимавшемся вопросами водоочистки. Радостью и смыслом ее жизни были горы. В тот единственный раз, что она поехала в альплагерь, ее обидели заключением: "Дальнейшее занятие альпинизмом не рекомендуется". Но среди горных туристов Майя пользовалась всеобщим уважением за ее преданность горам и знание всех туристических маршрутов, по крайней мере на Кавказе. Была членом совета Клуба туристов. Снаряжала и отправляла группы и сама каждое лето ходила в горные походы. Однажды (это было в 61-м году) она собрала группу, человек восемь студентов пятого курса какого-то из московских вузов - физически сильных и уже бывавших в горах ребят. Пригласила меня и одного из своих друзей, Толю. Мы начинали маршрут с Узункольской поляны, чтобы сделать перевалы Чунгур-Джар и Гандарай. Неприятный инцидент произошел в самом начале похода. Мы еще только проходили акклиматизацию в Узунколе, когда сплоченная компания студентов стала ворчать, что ими командует физически слабая женщина. Эти шустрые ребята воспользовались тем, что она достала им через клуб хорошее снаряжение, и теперь желали избавиться от ее опеки. Начали разговоры о переизбрании командира. Я им сказал, что об этом следовало думать в Москве, хотя и знал, что в принципе до выхода на высокогорный маршрут переизбрание командира возможно. Они это тоже знали. Ввиду их явного большинства мне оставалось только постараться повернуть дело так, чтобы командиром выбрали меня. Мне было уже 38 лет, каждому из них - лет на пятнадцать меньше. Мериться опытом жизни и даже горным опытом было трудно. Единственное бесспорное право на главенство в походе я мог получить, только доказав, что я сильнее или выносливее любого из них. Случай как раз представился. На первом же участке пути надо было успеть до темноты по хорошей, но длинной (километров пять) и довольно крутой тропе дойти до заранее известного места, доставить туда палатки и разбить лагерь. Вызвались двое самых сильных ребят. Я сказал, что пойду третьим. Никто возражать не стал: марш-бросок предстоял не из легких. Я понимал, что должен оставить студентов позади. Они тоже "просекли", в чем дело, и были полны решимости меня обогнать. Ребята, конечно, были сильнее меня. После выхода на тропу они вежливо спросили, буду ли я возражать, если они пойдут быстрее. Я не возражал, и они "убежали" вперед. Это было их ошибкой. Сбили дыхание. И вообще, видимо, не умели его контролировать (я уже упоминал об этом). При быстром подъеме главное - контроль дыхания. Иначе через 15-20 минут сердце начнет давать сбои. Так и случилось. На середине пути я их догнал, обогнал и пришел к месту минут на пять раньше. Вечером у костра вопрос о смене командования, ввиду физической трудности маршрута, был поднят, но... уже в другом плане: студенты просили меня возглавить группу. Майя не возражала, я - тоже. Тем дело и успокоилось. Маршрут был действительно не из легких. Перед перевалом Чунгур-Джар оказалась широкая щель ("бергшрунд"). Лето было жаркое, и верхний край ледника на пару метров отошел от нагреваемых солнцем скал. Мне пришлось, обмотавшись веревкой, прыгать через щель, чтобы на прилежащих скалах организовать страховку для остальных членов группы (вспомнились крыши родного двора). За перевалом ледник Чунгур-Джар являет собой удивительное зрелище. Он почти горизонтальный и во множестве уставлен гигантскими "грибами" с черной шляпкой и белой ножкой. При ближайшем рассмотрении шляпки оказались кусками слоистых скал. А ножки - льдом, защищенным от солнца этими шляпками, в то время как поверхность всего ледника опустилась из-за таяния в течение многих лет на добрый метр. Затем был долгий траверс мокрого травянистого склона. Потом подъем до озерка с ярко-синей водой и плавающими в нем "айсбергами", отколовшимися от нависшего над озерком ледника. В этом озерке я купался. По крутой тропе поднялись на ледник Гандарай (тоже горизонтальный, открытый и потому очень скользкий), прошли перевал и угодили на "бараньи лбы", с которых еле унесли ноги. Наконец, по крутому снежнику спустились к верховьям довольно крупной реки (забыл название) и по ее левому берегу начали спокойно спускаться вниз, к морю. Тропа шла мимо пустующих в это время года пастушьих хижин ("кошей"). Бурную, в белой пене реку то и дело перекрывали снежные мосты длиной по десять-пятнадцать метров. На такой высоте ввиду быстроты течения горные реки не замерзают и зимой. Падающий в них снег создать мост не может - его уносит течением. Мост образуют сходящиеся и слипающиеся над рекой снежные карнизы, которые попеременно надувает ветер с обоих берегов реки. Зимой эти мосты выдерживают вес всадников. А летом... Мы идем по каменистой тропе рядом с мостом. Его наискось пересекает темная тропа, видны следы лошадиных подков. Я иду первым, за мной - Майя. Неожиданно тропа на левом берегу вроде бы исчезает. Говорю Майе: "Посмотри на том берегу - не продолжается ли тропа там, а я пока поищу ее чуть дальше на этом". Через минуту слышу за спиной страшный грохот. Оборачиваюсь - Майи нет, так же как и средней части моста на всем его протяжении. Они рухнули в реку. Подтаявший мост, по которому ездили зимой всадники, теперь не выдержал груза маленькой женщины. Это почти верная гибель! На такой крутизне река свалит человека и разобьет его о камни, прежде чем он успеет позвать на помощь. Одновременно с остальными ребятами подбегаю к краю облома. Под нами на большой куче снега стоит Майя. От края остатков моста до ее головы не более двух метров. Но бешеная вода с угрожающей быстротой подмывает снег, на котором она стоит. В нашем распоряжении несколько секунд. Страховочная веревка намотана наискось через плечо у Толи. Соображаю: быстро отмотать пару оборотов веревки - на ее конце петля. Бросить ее Майе, Толе лечь на снег, нам навалиться на него. К счастью, Майя не сняла грудную обвязку - на ней карабин. Она успеет защелкнуть в него петлю и повиснет на веревке, когда весь снег смоет. Объяснять некогда! Кричу: "Толя, веревку!" Он в состоянии шока, не двигается, глаза без смысла. Мой план не проходит. Вспоминаю, что я-то грудную обвязку снял - репшнур у меня в кармане. Быстро достаю его, завязываю на конце "петлю проводника", другой конец обматываю вокруг сжатого кулака, падаю на снег и спускаю петлю Майе. Лишь бы петля достала до карабина и Майя не растерялась! Но нет, держится прекрасно! Спокойно открыла карабин, надела петлю, защелкнула и... повисла в воздухе над ревущей от злости рекой. Студенты молодцы, не растерялись. Двое стали на колени у края облома рядом со мной и, наклонившись, схватили мою руку; двое других держат их за плечи. Быстро вытаскиваем Майю на остаток моста... Я спас ей жизнь - это бесспорно. И я же, хотя и не так бесспорно, был виновен в ее гибели в горах. А дело было так. Весной 67-го года Майя позвонила мне и рассказала, что собирается в очень интересный и, вероятно, сложный поход на Кавказе по еще никем из туристов не пройденным местам в районе Цейского ущелья. Инициатива принадлежала четырем сильным ребятам-альпинистам. Они пригласили Майю, как я понял, не бескорыстно. Через клуб она им могла достать "сублимированное" (очень легкое, высушенное) мясо, хорошие примусы, "кошки" для движения по гладкому льду. Наверное, еще что-нибудь. Они ее отыскали в клубе - раньше она с ними не встречалась. Майю, конечно, соблазняла перспектива открытия новых горно-туристических маршрутов, но было тревожно выходить в трудный поход с незнакомыми ребятами. Условием своего участия она поставила приглашение меня в состав группы. И вот теперь звонила в надежде получить мое согласие. Я точно знал, что не пойду, так как мы уже сговорились двумя дружественными семьями и с Андрюшей поехать на Валдай. Но мне ужасно захотелось поучаствовать в выработке маршрута по новым местам, опираясь не на чьи-то "кроки", а только на топографическую карту района. И я сказал Майе, что вряд ли смогу пойти в поход, но в подготовке маршрута готов поучаствовать. Она довольствовалась и этим в надежде, что перспектива такого похода увлечет меня. Сказала, что известит, когда будет первая встреча предполагаемых участников похода. Мне было стыдно, что солгал, но я ведь предупредил, что вряд ли смогу пойти... В назначенный день мы собрались у Майи. Ребята оказались действительно сильными и опытными альпинистами. Карта района у них была превосходная, крупномасштабная. Часа три мы с увлечением вырабатывали маршрут: день за днем, включая необходимые разведывательные выходы с промежуточных стоянок для выбора наилучшего пути следования в нужном направлении. Я получил огромное удовольствие. Определили оптимальную дату начала похода и его продолжительность. Выждав дня три, я позвонил Майе и сказал (опять соврал!), что не смогу принять участие в походе, так как в намеченное для него время должен быть в Институте. Она очень огорчилась и сказала, что попытается уговорить ребят перенести срок выхода в горы. Через несколько дней сообщила, что ей это удалось. Надо бы мне хоть здесь откровенно признаться в обмане. Наверное, еще не поздно было бы ей отказаться от похода. Постыдно струсил! Отложил свой отказ еще на пару недель - ближе к новому сроку, - когда сообщил Майе о неожиданно возникшей перспективе загранкомандировки (совсем заврался!). Сообщил не по телефону, поехал к ней на работу - извиняться, что подвожу. Она опять расстроилась и сказала, что без меня ей идти не хочется. "Ну и не ходи", - сказал я. Она ответила, что уже поздно, подготовка началась, подводить ребят нечестно. Нечестным-то было мое поведение! Очень было стыдно, но беды я не чуял - ребята были вроде надежные... На Валдае мы пробыли больше месяца. В день приезда в Москву позвонил Майе. Соседка по коммунальной квартире спросила, кто я. Сказал, что товарищ по горным походам. "Значит, Вы еще не знаете, что Майя погибла в горах?" Меня точно кнутом хлестнули. Спрашивать ничего не стал. Назавтра поехал в клуб. Оказывается, они выходили по леднику на разведку, без рюкзаков. Возвращались на стоянку засветло по своим же следам. Казалось бы, куда как безопасно! Но горы не терпят нарушения их законов. Наиболее слабый участник группы никогда не должен идти последним. А Майя оказалась замыкающей. Шли по краю ледника, метрах в десяти от бергшрунда. Что с ней случилось, неизвестно. Может быть, оступилась, а может, этот выход пришелся как раз на такой день, когда женщина себя очень плохо чувствует (бывает, что до обморока). Может быть, поэтому она так хотела, чтобы я пошел, что предупредить об этом чужих ребят стеснялась. Так или иначе, но согласно протоколу допроса следователем ребята услышали, как Майя вскрикнула, обернулись и увидели, что она скользит к бергшрунду, даже не пытаясь зарубиться. Бросились к ней, но не успели - она "улетела" в щель. Когда сходили на стоянку за веревкой, спустились и вытащили мертвое тело, поняли, что она погибла еще во время падения вдоль скалы - голова оказалась сильно повреждена... Так я и живу 36 прошедших с той поры лет с сознанием своей вины. Можете считать это суеверием, но не могу отделаться от мысли, что горы наказали меня за обман... В общей сложности с 53-го по 94-й год я был в высоких горах раз двадцать. По большей части в составе самодеятельных туристических групп - то по шесть-восемь человек, а то и вдвоем. Четыре раза - в организованном порядке, отрядами по десять-пятнадцать человек из горной турбазы Московского Дома ученых, расположенной в том же Архызе, и трижды - в альпинистских лагерях. Рассказ обо всех интересных эпизодах, случившихся во время этих походов и восхождений на вершины, занял бы слишком много места. Того, что написано, как мне кажется, достаточно для того, чтобы дать читателю представление об этом виде летнего отдыха, а молодых людей, быть может, соблазнить возможностью совершить аналогичные "подвиги". Закончить главу я намерен описанием эпизода, который можно назвать забавным. Впрочем, только потому, что он закончился благополучно. Хотя в более опасной (и глупой!) ситуации я не оказывался ни разу. Те, кому в Крыму случалось проезжать по идущему над морем асфальтированному шоссе Ялта - Севастополь, наверное, помнят, что в районе Фороса оно прижимается к почти отвесным скалам, которыми в этом районе обрывается крымский хребет Яйла. Возможно, что им повезло увидеть, как по этим скалам карабкаются вверх люди, "застрахованные" от срыва и смертельно опасного падения веревками, которые их товарищи спускают к ним с края скального обрыва. Это тренировки альпинистов или соревнования по скалолазанию. Поверхность гладких на первый взгляд скал усеяна небольшими выступами, щелями и "полочками". Весной, если не ошибаюсь, 63-го года календарные дни сложились так, что суббота и воскресенье оказались между первомайским праздником и днем Победы. Прихватив за счет отпуска всего три дня, можно было поехать в Крым на целых девять дней - полюбоваться буйным цветением яблонь и вишен в садах. Так мы с Линой и поступили. Устроились на какой-то местной турбазе. Однако Лине почему-то надо было вернуться в Москву к 8 мая, и я на два дня остался в Ялте один. Мне было известно, что от приморского шоссе до гребня Яйлы можно подняться по так называемой "Чертовой лестнице" - довольно узкой наклонной щели, прорезающей скальную стену на всю ее высоту. Щель эта усыпана крупными камнями, которые и служат ступенями лестницы. Существует предание, что Пушкин поднимался по ней на ослике, а пионеры наших дней одолевают ее пешком. Подъем этот настолько популярен, что рейсовые автобусы по просьбе пассажиров останавливаются у подножия Чертовой лестницы. 9 мая я надумал развлечься, оригинальности ради, спуском по этой лестнице. Доехал на автобусе до перевала Байдарские ворота, с него поднялся на Яйлу и пошел в сторону Ялты по хорошей дорожке, вьющейся опушкой веселого молодого лесочка по краю плоскогорья над форосскими скальными отвесами. Вид оттуда великолепный. Горизонт отступает, открывается огромная гладь моря, разрисованная в тихую погоду широкими светлыми и темными полосами. День был жарким. На мне - шорты и майка без рукавов. В почти пустом рюкзаке кое-какая еда, паспорт и деньги. Вдоль дорожки по самому краю обрыва с интервалами шагов по пятьдесят чьей-то заботливой рукой положены плоские камни с нарисованными на них белой краской стрелками, указывающими, как я догадался, путь к Чертовой лестнице. Что подтвердил и встретившийся мне пастух, гнавший в сторону перевала десятка два овец. Я шел не спеша, нежась на здесь уже жарком солнышке, любуясь морем и поглядывая на камни-указатели. До тех пор, пока не дошел до указателя, повернутого стрелкой в сторону моря. Очевидно, здесь и начинался спуск по Чертовой лестнице. Действительно, как раз напротив стрелки находилось некое углубление в скальной стене. Помню, я лениво подумал, что для ослика оно идет слишком круто. Потом решил, что пионеры вполне могут вскарабкаться и здесь, а главная расщелина должна быть где-то рядом. Наверное, я к ней выйду немного ниже. Или переберусь на нее. Будь я в серьезных горах, конечно прошел бы дальше, разведал другие возможности спуска. Но крымская Яйла не высокогорье, идти дальше было лень, и я начал спускаться по указанному стрелкой склону. Метров через пять дошел до большого плоского камня, зажатого между крутых скальных выступов. Камень был сухой, но очень гладкий и лежал круто. Под камнем виднелась удобная полочка. Так же лениво подумал, что спуститься по этому камню, лежа на спине и притормаживая ладонями, можно. А вот подняться по нему - вряд ли. Но ведь я альпинист, как-нибудь переберусь на основное русло Чертовой лестницы. Она должна быть рядом. Спустился. Оглядываюсь. В обозримой окрестности - ровные скалы, никакой "лестницы" не видно. Но ведь стрелка... А что если какой-то шутник повернул камень со стрелкой в сторону моря? Хороши шуточки! Я оказался на стене. Без страховки! Путь обратно отрезан. Надо спускаться. Ближайшие полочки просматриваются, но что будет ниже? До шоссе метров пятьдесят. Спускаться надо спиной к скале. Рюкзак сбрасываю вниз. С полочки на полочку. Пробую одно направление - полочка кончается. Возвращаюсь назад. Пробую другое направление - удается перебраться на полочку ниже. На иных из них помещается вся ступня, на других только каблук кроссовки. Наконец оказываюсь в безвыходном положении, где полочка метра на полтора прерывается участком гладкой стены. На скалах щель такой ширины можно перепрыгнуть. Но с полочки на полочку прыгать не станешь! К счастью, примерно на середине гладкого участка, на полметра выше уровня моей головы торчит из стены небольшой выступ. Можно попытаться сделать "маятник". Повернуться лицом к скале, благо, полочка достаточно широкая, подойти к самому ее концу, вытянуться в струнку и, прижимаясь к стене, начать падать. В падении схватиться за выступ и оторвать ноги. Качнувшееся тело перенесет их на вторую полочку. Затем оттолкнуться руками от выступа и таким образом перебраться через разрыв. Ну а если ноги не достанут до продолжения полочки? Повиснешь на этом выступе! Долго не провисишь, а помощи ждать неоткуда. Внизу по шоссе гуляют люди - сегодня праздник. Но какой от них толк? Они даже видят меня, приветливо машут руками, что-то весело кричат. Для них это развлечение - человек на стене. Наверное, скалолаз какой-то. Знает, что делает! А что мне делать? Все другие пути испробованы. Всюду полная "безнадега". Решаюсь на "маятник". К счастью, все проходит благополучно. Можно продолжать поиски спуска. Снова начинаю лавировать между полочками. Постепенно снижаюсь. Начинает смеркаться. Проклятый спуск длится уже четыре часа (50 метров!). Наконец, живой и невредимый, достигаю уровня шоссе. Спасен!! Отправляюсь на поиски рюкзака. Он где-то в кустарнике, растущем у подножья стены. Стало совсем темно. Найти не могу. Черт с ним - доеду на попутных до Ялты, а завтра утром вернусь сюда. Выхожу на шоссе. Один за другим проезжают ярко светящиеся автобусы с отдыхающими - возвращаются из праздничного Севастополя. Голосую. Никто не останавливается. Легковушки - тоже. Вот сволочи - видят же, что человек в беде! Потом соображаю: на мне все разодрано о скалы - и майка, и шорты. Наверное, принимают за пьяного. Делать нечего, пойду пешком. До Ялты километров тридцать. Потихоньку к утру дойду... Иду, не оборачиваясь, не обращаю внимания на автобусы. Вдруг - скрип тормозов, рядом со мной останавливается такси с пассажиром. Водитель спрашивает: "Что случилось? Вижу, идет человек в разорванной одежде, но не пьяный, не шатается". Объясняю, что и как. Говорю, что денег у меня нет - остались в рюкзаке. "Садись, - говорит, - подвезу без денег". И вот я на турбазе. Переодеваюсь и выхожу на набережную. Праздник! Полно гуляющих. Справа, в море, украшенные разноцветными огнями корабли. Слева - гирлянды цветных лампочек и музыка из ресторана. Смотрю то направо, то налево. Красиво! Любуюсь. Меня переполняет радость, что вырвался прямо-таки из лап смерти. А поделиться не с кем. Иду на почту и даю жене следующую телеграмму: "Хожу живой. Верчу головой. Очень приятно, хоть вам непонятно". Через день возвращаюсь в Москву. Встревоженным голосом Лина еще с порога спрашивает: "Что там с тобой стряслось?" Приходится во всем признаться. Выслушав мой рассказ, жена говорит: - Ты же столько раз твердил, что с горами не шутят! - Но какие это горы? - Сорвался бы со стены, узнал какие! Она права. С горами легкомысленно шутить нельзя. Ни с какими! Глава 10. На дальних подступах к науке Оттепель После смерти Сталина и избрания Хрущева Председателем Президиума ЦК КПСС (1953 г.) в стране наступил период некоторого оживления неофициальной общественной активности, названный "оттепелью". Он длился недолго - примерно до конца 50-х годов. Толчком к освобождению от обязательной коммунистической идеологии и постоянного подспудного страха, на котором базировался тоталитарный режим, послужил доклад Хрущева на XX съезде КПСС (февраль 56-го года) о преступлениях Сталина. За ним последовало массовое освобождение политзаключенных из сталинских концлагерей. Наименование этого периода связано с опубликованием в 54-м году небольшой повести Ильи Эренбурга "Оттепель". В ней нет никаких политических мотивов, кроме одного "небольшого" умолчания. В начале повести упоминается только что начавшееся "Дело врачей-отравителей". А буквально через несколько страниц один из персонажей с удовлетворением, но тоже вскользь, упоминает, что обвинения врачей были ложными. Между этими двумя упоминаниями лежит смерть Сталина. Но об этом в повести нет ни слова! Основной ее сюжет строится на обычных трудностях зарождающейся любви (сомнения, робость) трех пар: технолог и жена директора завода (учительница), инженер и дочь старого учителя, главный конструктор и женщина-врач заводской поликлиники (еврейка). Впрочем, их злоключения в конце концов оканчиваются счастливо. Все персонажи повести - люди хорошие, хотя и со своими слабостями и недостатками. Даже директор завода, которого в конце повести снимают за то, что он отложил на год строительство жилья для рабочих ради того, чтобы пустить новый, необходимый заводу цех. Все события разворачиваются в стареньком поселке некоего провинциального машиностроительного завода. На сам завод автор читателя не приводит. Нет и никакой традиционной фигуры передовика-рабочего. Все коллизии чисто личного плана происходят в среде заводской и околозаводской интеллигенции. Не случись сильная буря, разрушившая ветхие хибарки рабочих - директор завода остался бы на своем месте. Но почему "Оттепель"? Отступление зимы! По-видимому, "зимой" в советской литературе сталинской эпохи Эренбург считает обязательность образа героя - строителя социализма, свободного от простых человеческих чувств и слабостей. Вот это освобождение от казенного героизма, от непременного "служения делу партии", обращение к человечности взаимоотношений либеральная часть советского общества и поспешила назвать оттепелью. Недаром в это же время вспыхнуло увлечение песнями Булата Окуджавы. Они еще не тиражировались в большом количестве - их научились переписывать на рентгеновские пленки. "Мы - люди, а не винтики государственной машины" - вот какую дотоле неслыханную новость сообщил нам Окуджава в своих песнях. Утверждение личной свободы и достоинства, ценности простых радостей жизни и любви в 59-м году создали необыкновенную популярность в России Хемингуэю. Глубоко волновали зрителей фильм "Летят журавли" и спектакль "Вечно живые" в театре "Современник". В толстых журналах появились смелые для того времени повести и рассказы: "Районные будни" Овечкина, " Не хлебом единым" Дудинцева, "Жизнь Бережкова" Бека, "Рычаги" Яшина. В эти же годы советские граждане увидели фильмы итальянского "неореализма", услышали песни группы "Битлз". Начал выходить на русском языке журнал "Америка". Впрочем, далеко не все было столь обнадеживающим. В 54-м году Твардовский был снят с поста главного редактора журна