успел я вернуться в Нью-Йорк в унынии и упадке духа, как Мо- сква начала бомбардировать меня факсами. 20 От одного Фонда: "Уважаемый г-н Янов! Ваша идея чрезвычайно актуальна... готовы немедленно оказать вам необходимую поддержку и содействие... " Подписано: председатель Совета директоров Международного фонда академик Е. П. Велихов. От другого Фонда: "Уважаемый профессор! Вашу идею считаем своевременной и правильной... Готовы поддержать ее в материальном плане...". Подписано: заместитель генерального директора ассоциации "Интертрейнинг" С. Лакутин. И, наконец, уже в декабре, от только что созданной Комиссии по гуманитарной и технической помощи при Президенте РСФСР: Уважаемый Александр Львович! Зная Вас как видного ученого и общественного деятеля, человека, принимающего самое живое участие в судьбе России... приглашаем Вас в кратчайшее время приехать в Москву для обсуждения проблем формирования общественного неправительственного Совета Комиссии". Подписано: председатель Комиссии, член Верховного Совета РСФСР В. И. Иконников. Я примчался, как меня и просили, в кратчайшее время и все-таки опоздал: к моему приезду Комиссии по гуманитарной и технологической помощи при президенте РСФСР уже не существовало. За всеми остальными предложениями ничего реального не обнаружилось тоже. Где-то в глубине души я все же догадывался, почему тень не материализуется, видел дно пропасти, отделяющей меня от моих несостоявшихся партнеров. Если спросить Горбачева, была ли у него четкая стратегия переходного периода до августа 1991 года, он, если хочет быть честным, признается, что не было. Если спросить его далее, существует ли такая стратегия сейчас, он тем более ответит отрицательно. Но если вы его спросите, могут ли в принципе политики страны, находящейся в состоянии перехода, самостоятельно, без интеллектуальной помощи мирового сообщества, создать такую стратегию, --ответ, я уверен, будет положительным. То же, и не менее уверенно, скажет наверняка и любой из тех, с кем я пытался сотрудничать. Если я прав, то вот она -- пропасть. Я-то пытаюсь объяснить, что нет ни малейшего национального унижения в том, чтобы принять такую помощь от "варягов". Ведь не случайно не сумели самостоятельно создать стратегию перехода ни веймарские политики в Германии, ни тайшоистские -- в Японии. На национальной арене проблема эта просто не имеет решения. Подозреваю, умом собеседники мои тоже это понимали. Но внутри них что-то сопротивлялось такому признанию, что-то вставало на дыбы. Вот они и соглашались -- и не соглашались. И морочили голову -- и мне, и себе... Остается одно -- писать. 9 Роль, выпавшая мне на долю,-- роль наблюдателя и вместе с тем непосредственного участника событий, живого, если угодно, моста между российской и западной демократией, -- и сама по себе внут21 ренне противоречива. А к тому же и воевать приходится на два фронта -- и с российским реваншизмом, и с веймарской политикой Запада. Но что поделать, если это две стороны одной медали: своей политикой Запад практически сдает Россию реваншистам. Адресуя эту книгу и российскому, и американскому читателю, я попадаю еще в одну небезопасную для автора "вилку". Имею в виду не только плохую совместимость двух литературных традиций --западной (ироничной и аналитической) и русской (эмоциональной и полемической), но и естественную разницу в восприятии обеих предполагаемых аудиторий. В отличие от американской, русская наизусть знает всех людей, чьи портреты она здесь найдет, и интересен ей поэтому не столько очерк их политических нравов, сколько живой спор с их идеями. И не столько беспристрастный анализ, сколько контраргументы, недостаток которых остро ощущается в неравной психологической войне, навязанной реваншистами. Ведь в отличие от западной интеллигенции, пока что, к сожалению, знающей об этой войне в лучшем случае понаслышке, она и вправду воюет, моя русская аудитория. Обмануть эти ожидания я не могу, надеясь, что и американский читатель, в виде компенсации за все возможные издержки чуждого ему стиля, откроет для себя новый, неожиданный, тревожный и яркий мир идей и людей. Материалы, использованные в этой книге, касаются главным образом эпохи путчей и мятежей -- от 19 августа 1991-го до октября 1993 года. Именно в этой фазе "горячей войны", зловеще напоминавшей аналогичный эпизод в истории веймарской Германии -- от марта 1920-го до ноября 1923-го, -- все обнажилось предельно: не только страсти оппозиции, называющей себя непримиримой, но и ее цели. Поэтому и рассматриваю я эпоху путчей и мятежей как самую важную в процессе веймаризации имперской державы. Она говорит нам о сущности этого процесса и о его конечном исходе несопоставимо больше, нежели сменившая ее фаза мнимой стабилизации. Если бы в 1930-м кто-нибудь попытался предсказать, чем разрешится германский кризис, короткая фаза "горячей войны" 1920--1923 гг. ответила бы на его вопросы куда более внятно, нежели все долгие и двусмысленные годы последующей "стабилизации". Эпоха путчей и мятежей -- именно она оказалась предвестием и черновой репетицией катастрофы. То же самое, боюсь, может быть верно и в отношении "веймарской" России -- в случае, если (не устану повторять) сегодняшняя американская политика не будет радикально реформирована, покуда есть еще для этого время. И пусть никого не обманывает кажущаяся незначительность, мизерабельность вождей этой "горячей войны". Их нужно знать в лицо, знать их идеи и характеры, их силу и слабости. Не надо над ними шутить. У кого-то из них есть реальный шанс стать хозяином пост-ельцинской России. Кто-нибудь из моих читателей, возможно, помнит полустолетней давности книгу "Третий рейх в лицах". Может быть, даже помнит автора. Я забыл. Вообще единственное, что осталось в памяти от этой кни 22 ги -- отчаянное разочарование: так запоздали ее открытия... Дорога ведь ложка к обеду. Книга была нужна не постфактум, но задолго до того, как Третий рейх появился на свет. Кто знает, если б мир заранее разглядел эти лица и эти идеи -- он, быть может, и не позволил бы родиться такому чудовищу. Благодаря странному капризу истории у нас есть сейчас возможсть познакомиться с лицами -- и идеями -- следующего "Третьего Рейха" (или точнее, Третьего Рима, как гордо величают свою мечту российские реваншисты), не дожидаясь его превращения в кровавую историческую реальность. Я искренне надеюсь, что я ошибаюсь. Как странно -- исследовать боится оказаться прав. Но я боюсь. И тем больше у меня для этого оснований, что -- на свою беду и вопреки всем профессиональным "скептикам -- прав я уже однажды оказался... Предрасположение человека к справедливости делает демократию возможной, но его же предрасположение к несправедливости делает ее необходимой. Рейнольд Нибур Глава первая Психологическая война Странная история случилась со мною в Москве, в июне 1993-го. Как было уже упомянуто, я давно работаю над серией политических портретов виднейших вождей и идеологов реваншистской оппозиции. Со многими из них я встречался и спорил, других знаю лишь по публикациям. Некоторые очерки были напечатаны в Америке и в России. Один из них, посвященный покойному историку и этнографу Л. Н. Гумилеву, высоко чтимому сейчас в "патриотических" кругах, появился в довольно камерном московском журнале "Свободная мысль". Вскоре затем группа "патриотических" интеллектуалов отчитала меня с российского телеэкрана за "оскорбление национальной святыни". Чтобы не вступать в пустую перебранку, я решил побеседовать о теориях Гумилева с крупными специалистами, его коллегами, и опубликовать нашу беседу в популярном издании. Стал искать собеседников. И представьте -- не нашел. Евреи отказались потому, что они евреи, и им, объяснили мне, не подобает в сегодняшней Москве даже просто смотреть в сторону "русской идеи", не то что обсуждать (можете вы, читатель, представить себе ситуацию, при которой сэр Исайя Берлин отказался бы участвовать в дискуссии о Льве Толстом или Артур Шлезингер -- о Джоне Кеннеди только из-за своего, скажем так, неадекватного этнического происхождения?) Но дальше выяснилось, что от разговоров на эту взрывоопасную тему дружно уклоняются и русские -- все, кого я пытался на это подвигнуть. Не дай Бог, и их запишут в "оскорбители". А у них, извините, семья, дети... Одна знакомая, очень хорошо осведомленная московская дама, так этот мой конфуз откомментировала: -- А я сама их боюсь. И мало кто в Москве свободен сегодня от страха перед ними. Уже сейчас, не дожидаясь какого-нибудь там "военно-националистического путча", узаконила себя своего рода негласная цензура, куда более строгая и всеохватывающая, нежели прежняя, государственная. Настоящее табу, если хотите, нарушать которое опасно для всех -- от научного сотрудника до президента. Люди, причисленные к лику "патриотических" святых, пусть даже это 26 оголтелые антисемиты, как покойный Лев Гумилев,-- вне критики. Надо быть безумцем, чтобы посметь их тронуть. В этой странной истории мне почудился симптом чего-то куда более зловещего, чем даже в панических предчувствиях собеседников м-ра Бродского. Перейден какой-то психологический порог, которого в нормальном обществе порядочные люди не переступают. Подорвавшись на минном поле веймарского перехода, интеллигенция раскололась. Рушатся старые дружбы, распадаются старые кланы, люди одного и того же круга становятся чужими друг другу, а иногда и смертельными врагами. Утрачена общая почва для спора, нет больше общего языка, общих ценностей, нет общепризнанных авторитетов. Когда я в первый раз у стен Кремля увидел разъяренные толпы противников и сторонников Ельцина, готовых растерзать друг друга, мне вспомнились безумные осады клиник в Америке, организованные активистами "Операции Спасение". То же безрассудство, тот же запредельный экстремизм. Разница лишь в том, что в Америке эта психологическая гражданская война между противниками и сторонниками абортов локальна, а в России охватила она весь народ -- снизу доверху. Спикер парламента публично проклинает государственное телевидение как "геббельсовскую пропаганду". Пресс-секретарь президента так же публично обзывает парламент "инквизицией". Депутат Андрей Захаров, вовсе без намерений рассмешить аудиторию, так описывает свои парламентские впечатления: "Коллеги говорят, что при голосовании они руководствуются единственным критерием -- если предложение вносится президентом, надо обязательно нажимать кнопку "против". Смысл предложения значения не имеет". Оппоненты обвиняют друг друга в убийстве нации, призывают "арестовать", "интернировать", даже "повесить" противников. Так выглядит вблизи психологическая война. Нет, реваншистская оппозиция пока еще слишком слаба политически, чтобы претендовать на власть. Но она уже диктует вполне свободным как будто бы людям свои правила игры, свои условия сосуществования. Именно так все и начиналось в веймарской Германии. Лишь испытав это на себе, понял я, кажется, окончательно, что суть происходящего сегодня в России не только в переходе к рыночной экономике, как обычно трактуют дело западные эксперты, и даже не в перманентном политическом кризисе, как склонны думать мои друзья в Москве. О чем не знают эксперты Суть -- именно в этой, невидимой извне, не регистрируемой никакой статистикой и не улавливаемой никакой ученой экспертизой психологической войне между свободой и реваншизмом. В войне, которую демократия медленно, но неуклонно проигрывает -- по мере того, как углубляется эрозия либеральных ценностей и испаряется доверие к Западу. Нет, не численностью, не политическим влиянием и тем более не силой страшна на самом деле сегодня реваншистская оппозиция, но 27 той смертельной националистической радиацией, которую она излучает и которая расколола уже не только интеллигенцию, но и армию, и правительство, и силы безопасности, и весь народ. Осознав это, я перестал даже обижаться на западных экспертов. Просто их аналитический инструментарий не рассчитан на веймарские ситуации. Он не фиксирует психологические бури. Он бессилен уловить "предчувствие беды". Он не создан для измерения националистической "радиации". Потому, наверное, и сосредоточиваются эти эксперты на том, что им понятно, что измеримо, что может быть выражено в точных цифрах -- на рынке, на кредитах, на приватизации. И когда я понял всю несовместимость западных рациональных стандартов с этой недоступной для них сложностью российской психологической реальности, мне впервые стало по-настоящему страшно за Россию. Страшно, ибо нет уже у нее сил для сопротивления расползающейся националистической болезни, чреватой русским Гитлером, для подавления ее метастазов, для того, чтобы встать на ноги -- не только преуспевающей рыночной державой, но и жизнеспособной демократией. И у российской демократии нет сил для решительного контрнаступления. Нет у нее, точно так же, как во всех предшествующих веймарских случаях, собственных ресурсов -- ни политических, ни интеллектуальных, ни тем более материальных. Она в глухой обороне. И на ногах ее держит уже не энергия собственных мышц, но персональный авторитет Ельцина, "царя Бориса", как, лишь отчасти в шутку, называют его в народе. Ну вот такой, слава Богу, у России сейчас "царь", пожелавший связать свою судьбу с демократией. Но что станет она делать без Ельцина? На чем будет она держаться после Ельцина? Повернем теперь голову на Запад, в сторону мирового сообщества. Все ресурсы, необходимые, чтобы сообщить российской демократии второе дыхание, у него есть. И намного больше того -- есть опыт, Не та Америка? "ноу-хау", самое бесценное из всех сокровищ: ведь удалось же ему вытащить из такой же ямы Японию и Германию! Но только почувствует ли оно то, что пришлось почувствовать мне, услышит ли то, чего не слышат его собственные эксперты? Найдет ли в себе мужество и политическую волю, чтобы повторить в конце столетия великую операцию, которую совершило оно в его середине? Не та теперь Америка, говорили мне в России. У нее рецессия, у нее бюджетный дефицит, у нее головокружительный государственный долг, у нее реформа здравоохранения, у нее на руках истекающая кровью Босния. У нее Гаити. Да и мощного, всем очевидного стимула, вроде угрозы сталинской экспансии, сейчас нету (об угрозе российского ядерного реваншизма попрежнему мало на Западе знают и еще меньше думают). Где бы взял сегодня президент Клинтон те ресурсы, которые, скажем, генерал Макартур потратил когда-то на демократическую трансформацию Японии? Уж казалось бы, худшего 28 кандидата в первые азиатские демократии и существовать в природе не могло. Глубочайшая, тысячелетняя авторитарная традиция, плюс милитаризм, пропитавший общество до мозга костей, плюс раздутые до небес имперские амбиции. Неразрешимая задача! Макартур же с нею справился. Но во что обошлось это Америке? Правда, в распоряжении президента Буша тоже не было средств воевать с Ираком из-за Кувейта -- а разве это его остановило? С другой стороны, если прав был Ричард Никсон и Россия к концу столетия действительно стала таким же "ключом к глобальной стабильности", каким была в 1920-е годы веймарская Германия, то ситуация для всемирной кампании в поддержку ее демократии неизмеримо благоприятней той, в которой пришлось действовать Макартуру. Генерал мог рассчитывать лишь на американские ресурсы, да и те должен был делить с Европой, по плану Маршалла. А сегодня в предотвращении дестабилизации ядерного супергиганта ничуть не меньше Америки заинтересованы не только страны "большой семерки" и вся остальная Европа, но и Южная Корея, и каждый из "азиатских тигров", не говоря уже о Саудовской Аравии и ее несметно богатых партнерах по нефтяному картелю. Короче, все те международные силы, которые Америка совсем еще недавно объединила для операции "Буря в пустыне". Значит, действительная проблема вовсе не в ресурсах, но в организации, в лидерстве, в объединяющей идеологии, в конкретном и реалистическом плане контрнаступления российской демократии. Вот чего на самом деле не достает и чему неоткуда взяться -- поскольку западные эксперты озабочены рынком, а вовсе не психологией. Циклопическая по своей сложности задача демократической трансформации России безнадежно тривиализирована бесконечными разговорами о деньгах, о кредитах и о приватизации. Главная -- ядерная -- опасность российского реваншизма в политических расчетах отсутствует. Так во имя чего должны объединяться потенциальные участники этого нового всемирного альянса? Какой угрозе противостоять? Генерал Макартур точно понимал свою цель в послевоенной Японии. Также, как понимали ее руководители союзной администрации в послевоенной Германии: не только на десять или пятьдесят лет, но навсегда исключить возможность повторения Пирл-Харбора или кровавой бойни в Европе. Четкая конкретность цели диктовала масштабы и характер усилий. Но под какими знаменами стал бы объединяться мир сегодня, какую стратегию избирать, если никто не объяснил ему, что в ядерную эпоху русский фашизм окажется страшнее германского и японского вместе взятых? Если никто даже не попытался обрисовать перед ним угрозу новой чудовищной вспышки экстремистского национализма с эпицентром в ядерной России? Другими словами, для того, чтобы мир вспомнил о собственном великолепном послевоенном опыте, нужна глубокая, радикальная реформа всей западной политики по отношению к России. Ничуть не менее радикальная, нежели, скажем, нынешняя реформа здравоохранения в Америке, далеко вышедшая за рамки осторожных поправок к политике предшествующей администрации. Заплаты и здесь не помогут. Надо просто перетасовать карты и сдать их заново. И без мобилизации, если угодно, всех интеллектуальных и поли29 тических ресурсов Запада тут не обойтись -- только это, я еще надеюсь, способно заставить мировое сообщество отказаться от губительной веймарской политики невмешательства в российскую психологическую войну. Но где политическая база для такой реформы и такой мобилизации? Где в Америке мощное и авторитетное российское лобби, способное их проталкивать -- в Конгрессе, в средствах массовой информации, в дипломатических структурах? Каких только лобби нет сегодня в Вашингтоне, вплоть до владельцев ресторанов, даже китайское есть. А вот российское, как это ни странно, отсутствует... Так что же, все потеряно? Нет, ни в коем случае. Есть все-таки некоторые основания для осторожного оптимизма. Вот они. Прежде всего, реваншистская оппозиция покуда не выиграла и, судя по всему, Наши резервы не скоро выиграет психологическую войну, которую объявила она российской демократии -- и всем ее естественным союзникам. Октябрьский вооруженный мятеж полностью это подтвердил. Покуда в Кремле сидит Ельцин, страна за реваншистами не пойдет. Все старания оппозиции сделать Запад столь же беспомощным в России, каким оказался он в Югославии, решающего результата пока не дали. Время для радикальной реформы западной и, в первую очередь, американской политики в отношении России у нас, стало быть, еще есть. Есть еще, слава Богу, в мире опытные политики, способные напомнить человечеству, что, в отличие от 1920-х, когда Запад проворонил надвигавшуюся катастрофу демократии в веймарской Германии, в ядерном веке повторения этой ошибки он может и не пережить. Есть и в российской культуре фигуры национального масштаба, как академик Дмитрий Лихачев или режиссер Марк Захаров, -- с репутацией, незапятнанной в политических драках, и авторитетом, неоспоримым в умах большинства россиян. Если настанет когда-нибудь время для международного интеллектуального и политического форума, посвященного стратегии демократического контрнаступления, такие люди смогут говорить на нем от имени России с уверенностью и достоинством. И страна будет их слушать. Есть проницательные и умеющие воздействовать на публику обозреватели, как Энтони Люис, с их глубоким пониманием, что "назревающий шторм в Европе -- экстремистский национализм" и что "самые жизненные интересы безопасности требуют от Америки его остановить". Да и само течение событий подтверждает их правоту: тот же октябрьский мятеж заставил многих на Западе усомниться в достоинствах веймарской политики. Есть бывшие западные послы в Москве -- пусть не все, но их все же большинство, -- способные составить ядро российского лобби на Западе. Есть также великое множество людей и организаций, искренне сочувствующих делу демократии и способных поддержать такое лобби, если оно будет создано. Есть государственные деятели, как сенатор Роберт Доул, осозна 30 ющие угрозу приоритета маркетизации в российской политике, или, подобно конгрессмену Тому Лантосу, страстно предупреждающие об опасности забвения грозных проблем постельцинской России. Есть, наконец, смелые и динамичные реформаторы, как вицепрезидент Гор, которым по силам возглавить не только реформу американской политики в отношении России, но и всемирную кампанию за сохранение "ключа к глобальной стабильности". Но как сделать, чтобы такая реформа оказалась в списке приоритетов м-ра Клинтона? Чтобы бывшие послы в Москве организовались? Чтобы разрозненные и бессильные сейчас сочувствующие собрались вместе? Чтобы Доула и Лантоса наконец услышали? И чтобы все это случилось раньше, нежели реваншисты выиграют психологическую войну? Три УСЛОВИЯ Конечно, такие вопросы легче поставить, нежели дать на них ответ. Ясно, тем не менее, что публика на Западе дезориентирована и не знает, что находится в состоянии войны с реваншистской оппозицией. Задача, стало быть, в том, чтобы представить ей альтернативную, все расставляющую по своим местам картину. Реально ли это? Ну, если математикам удалось-таки решить головоломную теорему Ферма, то здравомыслящие люди, обеспокоенные возможностью повторения 1930-х и нового "шторма экстремистского национализма" в конце второго христианского тысячелетия, тем более должны быть в состоянии разрубить мертвый узел веймарской политики. Успех будет зависеть от того, удастся ли выполнить три необходимых для этого условия. Первое, я думаю, состоит в том, чтобы победить в неизбежных ожесточенных спорах достаточно многочисленных сторонников этой бесперспективной политики, то есть найти неопровержимые аргументы, вскрывающие логическую уязвимость и политическую неадекватность веймарской идеологии. Примерную схему таких доказательств могу набросать уже сейчас. В отличие от Боливии или Польши, где стяжали себе лавры авторы шоковой терапии, Россия не просто еще одна головная боль для Запада, но великая держава с вековой имперской традицией, сопоставимая с Германией или Японией 1920-х. Искренне увлеченные маркетизацией бывшего нерыночного гиганта, идеологи веймарской политики просмотрели в суете сегодняшнего развала что-то очень существенное, по сути решающее, а именно: действительный выбор, перед которым стоит Россия, -- вовсе не между централизованным распределением и рынком. И не между коммунизмом и антикоммунизмом. Тем более, что этот промежуточный выбор она сделала уже сегодня, при Ельцине. В перспективе, в пост-ельцинскую эпоху выбор этот неминуемо окажется тем же самым, каким был он для Германии в 1920-х: каким из двух путей побежденная, униженная, корчащаяся в муках кризиса страна будет снова самоутверждаться как великая мировая держава. Уже сейчас всякому, кто внимательно прислушивается к бурной поли 31 тической дискуссии, потрясающей "веймарскую" Россию, это должно быть очевидно. Один из этих путей гражданский, другой -- военный. Один демократический, другой -- реваншистский. Первый путь обещает стабилизацию мировой политической системы. Второй -- ее обвал. Что выберет Россия -- в решающей мере зависит от того, как будет восприниматься в ней Запад. Сумеет ли, точнее, московская реваншистская оппозиция, которая уже сегодня выходит на мировую политическую арену в обнимку с Ираком, Ливией, Сербией и европейским фашизмом, убедить большинство россиян в том, что Запад -- заклятый и непримиримый враг России. Что сейчас "под видом гуманитарной помощи" Запад пытается сделать с Россией то, чего не сумел с помощью прямой агрессии сделать в 1940-е Гитлер. От успеха этой коварной и всепроникающей психологической атаки, о которой западный обыватель даже не подозревает, зависит не только судьба российской демократии, но и будущее мира. Московские реваншисты нуждаются в интеллектуальной и финансовой поддержке всех сил международной реакции, а те -- в российской ядерной мощи, единственно способной сфокусировать их разрозненные усилия и вновь превратить их в реальную силу на мировой арене. А Запад -- он даже не пытается противостоять этому беспощадному психологическому наступлению реваншистов на умы россиян. Международный валютный фонд, которому Запад, повинуясь веймарской логике, поручил представлять свои интересы в России, возглавляют вовсе не политические деятели и тем более не специалисты по социальной психологии. Как и в 1920-е, Запад доверяет свою безопасность людям, не способным ее гарантировать. Второе условие, необходимое для решения нашей задачи, состоит в том, чтоб привлечь на свою сторону мировые средства массовой информации, убедив их, что московская психологическая война исполняет, по сути, ту же роль, что и гражданская война в Испании в 1930-е. Она- испытательный полигон международной реакции, предпринимающей первую серьезную попытку объединить усилия для всемирной войны против демократии. В ней дебютирует новая "коричневая" ось: европейский фашизм -- исламский экстремизм -- московский реваншизм. Следовательно, Россия -- не просто еще одно слабое звено международного сообщества, но передний край, линия фронта, где война между демократией и тем "экстремистским национализмом", который так тревожит Энтони Люиса, уже идет. Пора переходить к третьему условию. Но сначала -- простенький сюжет. 28 марта 1993 г., когда жил, как мы помним, в предчувствии ареста Егор Гайдар, реваншистам не хватило лишь 72-х голосов в парламенте, чтобы отрешить от должности Ельцина и поставить на его место Руцкого. Не нужно быть большим знатоком московской политической сцены, чтобы представить себе дальнейшее. Нет, в отличие от августовских путчистов 1991-го, Руцкой не прекратил бы рыночную реформу, разве что только замедлил. Но зато политический курс внутри страны изменился бы немедленно и круто: министры обороны и безопасности смещены, средства массовой информации поставлены под контроль реваншистов, лидеры демократии интернированы. 32 Руцкой, собственно, и не скрывал этого, выступая в парламенте 26 марта: "Мы наберемся мужества указать на дверь всем деятелям, которые своими действиями провоцируют углубление политического и экономического кризиса в России, не забыв при этом спросить с них за содеянное". А на следующий день влиятельный депутат Аман Тулеев окончательно расставил все точки над "i": "Ближайшее окружение Ельцина должно не в Кремле сидеть, они должны сидеть где-нибудь в Матросской Тишине". Короче, 28 марта всего несколько десятков депутатских голосов предотвратили катастрофу российской демократии. То воскресенье могло стать для нее роковым. Но заметил ли это мир? Что и говорить, если б в Москве в этот день стреляли и строили баррикады, а по улицам ее шли танки, мир, конечно, приник бы к своим телевизорам, и главы западных правительств поспешили бы выразить Ельцину свою солидарность, и курс акций на мировых биржах круто пошел бы вниз. Как, собственно, все и произошло полгода спустя. Но в марте, в отличие от октября, оппозиция попыталась покончить с демократией в Москве тихо, без сенсаций, конституционным способом. Точно так, как покончил с ней в Берлине Гитлер в январе 1933-го, А к этому мир совершенно не был готов. Он просто не знал ни лиц, ни имен тех людей, которых обнаружил бы в Кремле, проснувшись утром 29 марта -- не найдись тогда в Москве семидесяти двух здравомыслящих парламентариев. В чем, естественно, никакой уверенности быть не могло. Если история веймарской Германии чему-то нас учит, то в пост-ельцинской России повторение тихого 28 марта следует считать более вероятным, нежели повторение 3 октября с его кровавой бойней. Вот почему третье условие, необходимое для решения нашей задачи, состоит в том, чтобы хорошо познакомиться со всеми лидерами реваншистской оппозиции. О людях, способных в один прекрасный / день оказаться в Кремле, уже сейчас надо знать все. Как и об их шансах выиграть давно объявленную ими войну. Глава вторая Рождение идеологии реванша Главная движущая сила российской оппозиции -- ненависть. А главный объект этой ненависти --даже не Ельцин, не демократы: они для "непримиримых" всего лишь наемники, мальчики на побегушках, лишь исполнители зловещих ролей в сценарии, написанном для них за границей. Враг номер один для оппозиции -- Запад. Естественно поэтому, что его и его политику в отношении России вожди и идеологи реваншизма изображают в самых мрачных красках. Проповедь организованной ненависти Устрашающее, искаженное представле- ние о Западе распространяется сейчас в России с большой энергией и огромными тиражами. И поскольку практически ничто, кроме массовой продукции Голливуда его не опровергает, у этого представления есть, увы, серьезные шансы в конце концов завоевать умы россиян. Ограничусь самыми популярными примерами. Вот выдающийся математик, в недавнем прошлом почетный американский академик, а ныне ведущий идеолог реваншистской оппозиции Игорь Шафаревич: "Нам противостоит очень агрессивная, безжалостная цивилизация. Центром ее является страна, начавшая с греха истребления своего коренного населения. Этот грех бродит в ее крови и порождает Хиросиму и убийство 150000 иракцев всего лишь для того, чтобы не поднялись немного цены на горючее для автомобилей. Страна, созданная эмигрантами, людьми без корней, чуждыми ее ландшафту и ее истории. Это цивилизация, стремящаяся превратить весь мир -- и материальный, и духовный -- в пустыню, подобную лунному ландшафту. Только в рамках этой борьбы, где ставка -- существование человечества, а может быть, и всего живого, можно расценить теперешний русский кризис"1.* * Примечания даны в конце книги. 34 А вот бывший кумир европейских интеллектуалов, автор "Зияющих высот" Александр Зиновьев: "Запад хотел руками немцев разрушить Россию. Не удалось. Теперь Запад пытается делать то же самое под видом борьбы за демократию, за права человека и прочее. Идет война двух миров. На чьей ты стороне -- вот в чем вопрос"2. А вот один из самых серьезных идеологов оппозиции, театральный режиссер и независимый политический деятель Сергей Кургинян: "Россия не должна пытаться вступить на западный путь -- и потому, что это чужой путь, по которому она идти не сможет, и потому, что этот путь осознан как тупиковый самими идеологами Запада, и потому, что ее на этот путь просто не пустят... Действительный принцип политики Запада в отношении России -- это неразвитие, неразвитие и еще раз неразвитие, а далее -- опускание в "Юг". Но это позже, после экспорта мозгов, ликвидации ядерного оружия и вывоза высоких технологий... Нынешние процессы в нашей стране -- это не реформа, это война против России, это -- деструкция, дезинтеграция и регресс, ведущие к национальной катастрофе"3. Вот, наконец, митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн, один из высших иерархов православной церкви, опубликовавший в начале 1993го послание к верующим под вполне светским названием "Битва за Россию": "Против России, против русского народа ведется подлая, грязная война, хорошо оплачиваемая, тщательно спланированная, непрерывная и беспощадная... Пришло время предъявить к оплате копившиеся веками счета"4. А вот уже не просто публицистика, но официальный политический документ, озаглавленный "Отвечает оппозиция" и суммирующий ее конкретные намерения: "Не все знают, что экономика США и крупнейших стран Запада переживает новый тяжелый кризис. Сейчас она во многом держится за счет энергетических и сырьевых ресурсов России, перекачиваемых на Запад по бросовым ценам... За период деятельности правительства Гайдара Россия через поставки дешевого сырья сделала вливание и экономику Запада в размере 40-45 миллиардов долларов... Не Запад помогает России, а Россия спасает экономику Запада за счет обнищания собственного народа"5. "День" уверенно уточнял: "Без наших природных ресурсов все нынешнее благосостояние Запада мгновенно рухнет"6. Спросите любого западного скептика, сомневающегося в реальности возрождения фашизма в Европе: почему, собственно, такое не может случиться? И вот, что вы услышите. Все эти неонацистские хулиганы и бритоголовые -- сброд. Он демонстрирует лишь склонность к вандализму и ничего больше. А такая склонность, в свою очередь,-- плод не столько страсти, сколько скуки, не столько политических убеждений, сколько обыкновенного дикарства. Допускаю, что где-нибудь в Германии или в США дело обстоит именно так. Но к России, судя по тому, что мы сейчас прочли, эти аргументы просто не имеют никакого отношения. Не бритоголовых недоучек я здесь процитировал, но интеллектуалов высшей пробы: ма35 тематика с мировым именем, прославленного писателя, маститого режиссера и высокое духовное лицо. Никому из них нельзя отказать ни в подлинной страсти, ни в политической убежденности. И в склонности к вандализму их как-то даже неловко заподозрить. Это, напротив, они обвиняют своего врага, либеральный Запад, в вандализме, в том, что он ведет беспощадную войну против России, пытаясь ее унизить, поработить и в конечном счете затолкать в ад плебейского недоразвитого "Юга" (в отличие от процветающего и патрицианского "Севера", к которому она принадлежит по праву). Но ведь это -- вспомним -- те самые страсти, какие сжигали германских правых интеллектуалов после первой мировой войны. И те самые политические убеждения, которыми вымостил себе дорогу к власти Гитлер. И, что еще важнее, эти профессиональные ненавистники Запада вовсе не принадлежат к какой-нибудь маргинальной секте лунатиков, какие можно выявить в любой стране в любое время. Они в центре политической жизни как главное течение непримиримой оппозиции. И мощь своих идей они уже вполне убедительно продемонстрировали -- расколов офицерский корпус России и ее парламент. По данным военных социологов, подтвержденным опросами Всероссийского центра изучения общественного мнения, "националпатриотические взгляды", созвучные только что изложенным, исповедовали еще в 1992 г. 70% российских офицеров. Можно ли представить себе маргинальных сектантов, которых поддерживает подавляющее большинство профессиональных военных великой державы? Еще более головокружительную и пугающую метаморфозу пережил под влиянием пропаганды организованной ненависти российский парламент, в шоковом 1992 г. внезапно преградивший дорогу демократической трансформации России. Да, конечно, там собрались "бывшие коммунисты". Но ведь совсем еще недавно именно эти "бывшие коммунисты" выбрали Ельцина своим председателем и твердо стояли с ним рядом, обеспечив провал "коммунистического" путча в августе 1991-го. Именно они одобрили прозападный проект конституции и вручили Ельцину чрезвычайные полномочия для проведения рыночной реформы. Это перерождение парламента страны, внезапное и резкое ослабление в нем демократических фракций -- мощный политический факт, игнорировать который могут лишь самоубийцы. Видели вы когда-нибудь маргиналов, сумевших на протяжении нескольких месяцев подчинить своему влиянию парламент великой страны? Никто в Европе со времен гитлеризма не бросал Западу вызов такой мощи и ненависти. Против него -- сила, опасность которой не уменьшается оттого, что он, Запад, до сих пор ее не почувствовал. В успокоительные выкладки западных скептиков, добродушно сводящих современный фашизм к феномену бритоголовых, к вандализму и безыдейности, закралась фундаментальная ошибка. Очевидно, что российский опыт фашизма лежит за пределами их наблюдений, а привычка сводить русский кризис к проблеме денег оконча36 гельно ослепляет. Как-то забывается за рыночной суетой, что борьба в России, по сути, идет за контроль над тысячами ядерных боеголовок. Чем угрожала миру Северная Корея? Способностью изготовить несколько атомных бомб? А сколько волнений было по этому поводу! Зато когда 28 марта и 3 октября 1993-го профессиональные ненавистники Запада лишь чудом не стали хозяевами арсенала ядерной сверхдержавы, никто и не вздрогнул... Я твердо убежден: и Шафаревич, и Кургинян, и все другие пропопедники организованной ненависти совершенно искренни и неколебимы. Их уже нельзя переубедить. Только маргинализовать. Только защитить от них умы россиян. Но для этого -- первое и непременное условие -- нужно хорошо и близко их узнать. Казалось бы, это должен быть давным-давно пройденный этап. Прислушиваться к критике -- занятие не самое приятное, но полезное. Никто не всматривается так пристрастно и проницательно в облик противника, как политическая оппозиция. Обратись послеавгустовский режим к аргументам "патриотических", как, впрочем, и либеральных критиков -- и собственная уязвимость стала бы для него вполне очевидной. С точки зрения либералов, режим предал демократические идеалы августовской революции. По мнению же "патриотов", никакой революции, способной легитимизировать новую власть, в августе вообще не произошло. Империю ударили ножом в спину, сработал организованный западными спецслужбами заговор с целью развала великой державы -- вот и все. Любой из этих вариантов дает нам совершенно неожиданную картину неукорененного, нилигитимного, если угодно, в глазах масс режима. Лишенный благословения прошлого и не способный предложить им -- взамен утраченной военной империи -- видение великого гражданского будущего, он повис в воздухе, опираясь лишь на личную популярность президента. Точно таким же образом анализ "патриотической" критики помог бы либеральной оппозиции, будь она заинтересована в трезвой самооценке, воочию увидеть свою неспособность понять российскую драму в терминах всемирно-исторического опыта, свой изоляционизм -- а точнее, неумение вовлечь в разрешение кризиса своего естественного союзника, западную интеллигенцию. И основную слабость западных экспертов, занимающихся Россией, дает возможность оценить "патриотическая" критика: не сумели они за повседневной суетой разглядеть уязвленную гордость великого народа и жестокую реальность психологической войны. Сейчас, однако, предстоит нам вступить на путь совсем непроторенный, никем не хоженный. В либеральных кругах презирают современных российских реваншистов. Над ними смеются. По их поводу негодуют. В правительственных кругах их ненавидят. Не ищите, однако, в российской прессе аналитической критики их высказываний и идей. Всерьез этим не занимается никто. И, стало быть, ждать нам помощи неоткуда. Придется самим приняться за эту черную работу. 37 Второй пряник? Как мож