лучше. Все остальное - руины. На крепостных башнях по самому верху выросли ярко-зеленые березки, а на одной из башен темнела маленькая сосна. Антон Адамович то и дело прищелкивал языком и с самым глубокомысленным видом качал головой. Но если кто-нибудь подумал, что он сожалеет о старом королевском замке, тот ошибся бы. Медонис не придавал ровно никакого значения подобным вещам. Глупости, все это для тех, кто всерьез принимает громкие лозунги: Отечество, Родина... Он космополит, сверхнационалист. Деньги, те, что открывают двери в любой стране, твердая валюта - вот чему поклоняется Антон Адамович! "Мало ли у нас осталось каменной дребедени, - думал он, - накладные расходы для государства. Только слюнтяи могут умиляться, глядя на эти развалины". В общем он пришел к выводу: если сокровища спрятаны в замковых подземельях, искать их - дело не безнадежное. Но надо торопиться. Время может стереть и оставшиеся приметы. Он закурил, настроение стало лучше. По какому-то движению мысли Антон Адамович опять вспомнил дядю: "Вот кто сходил с ума от всех этих древностей! Последние свои годы он и дня не мог прожить без старого замка. Для него все здесь сохраняло какое-то особенное значение. Что сказал бы он, увидев эти камни! Да, вот она, жизнь человеческая! Не так давно дядя ходил здесь, о чем-то беспокоился, мечтал. Чудак!" Размышления Медониса прервали ребячьи голоса. Из развалин вылезли двое подростков, засыпанных с ног до головы кирпичной пылью и известкой. Один держал в руках веревку и лом, другой нес лопату. Это озадачило и насторожило Антона Адамовича. Здесь производятся раскопки? Проклятье! - Кто вас послал сюда, молодые люди?- осторожно спросил он. - Нас? Нас никто не посылал, мы сами. Мальчики с опаской поглядели на незнакомца. "Учитель, - решили они, - а может, директор школы. Теперь жди лекцию об опасностях, подстерегающих нас в развалинах". - Что же вы здесь делаете? - уже смелее допрашивал Антон Адамович. - Ищем янтарную комнату, - с вызовом ответил мальчик с веревкой и ломом в руках. - Зачем?.. Разве ее не нашли еще? - Да вы откуда взялись? - с иронией осведомился паренек с лопатой. - В городе все знают: целая комиссия ищет. Про янтарную комнату в газете даже писали. - А больше ничего не ищут? - всполошился Медонис. - Может быть, нашли что-нибудь? Сокровища какие-нибудь, драгоценности? А вы из комиссии? Подростки переглянулись. - Мы-то нашли, - сказал школьник с ломом и веревкой, - посмотрите. - Он вынул из-за пазухи обломок мраморной руки. - И еще, - он пошарил в карманах, потер что-то о штаны, и на его ладони Антон Адамович увидел монетку. - Старинная! А Юрка Семечкин из восьмого "Б" голову святого отрыл. Мать отобрала. Теперь голова на буфете стоит... А только мы не из комиссии. Те сами по себе. Разве они ищут? Они книгу пишут. Пойдем, Алеха, - обернулся он к товарищу. Мальчики отправились в сторону, где виднелись остатки главных замковых ворот. - Ребята! - крикнул им вдогонку Медонис. - А кроме вас, еще кто-нибудь тут копает? - Есть некоторые, - не оборачиваясь, ответил мальчик с лопатой. - И сейчас один старикан ковыряется. Он тоже сам по себе. А еще пацаны в войну здесь играют. Антон Адамович с раздражением выплюнул сигарету. Ясно! Надо торопиться: каждый потерянный день уменьшает шансы. - Пойдем, Мильда. Нам надо устроиться в отеле. Возьмем хороший номер с ванной, - объявил он, поддерживая жену и осторожно ступая по острым обломкам, - отдохнем. Отсюда совсем недалеко есть превосходный "Парк-отель". Вот он! - Медонис показал на высокое, шестиэтажное здание. - Хороший ресторан, кафе. Кухня "Парк-отеля" славилась не только в Пруссии. Отелю повезло: он сохранился. Супруги шли по берегу королевского пруда, среди развалин, по старинной улице без домов. Антон Адамович продолжал болтать, расхваливая достоинства отеля. Но по мере приближения к отелю энтузиазм Медониса стал утихать. Что-то непохоже на отель! У подъезда мусор, железный лом. Двери обшарпаны, окна не мыты. Ну, конечно, как могло быть иначе? "В здании "Парк-отеля", - сказали ему, - общежитие строительных рабочих". И управдом явно не на высоте. - Ничего, Мильдуте, в городе есть несколько других отелей. Мне хвалили "Москву". Поедем туда. Только сначала посмотрим на озеро и форт Дердона - нам по пути. - Это достопримечательность? - спросила Мильда и с удовольствием согласилась. Она очень любила осматривать достопримечательности. Когда Мильда была с мужем в Вильнюсе, она замучила его, показывая всякие древности. Дорога вела прямо к озеру. Что это была за улица, Медонис так и не смог догадаться. Хинтертрагхейм, пожалуй. Действительно, понять было трудно. Здесь не сохранилось ни одного дома. "Черт возьми, - недоумевал Антон Адамович, - почему русским понадобилось оставить эти места в неприкосновенности? Прямо заповедник какой-то! Вокруг заново построили город, а здесь могильники. Может быть, действительно создан заповедник? Наглядное пособие по итогам войны, так сказать. Все может быть. Русские всегда были оригинальны". Дорога шла среди холмов. Высокие травы, густые кустарники, яркие цветы скрывали от глаз дело рук человеческих. Жаркие дни после дождей всколыхнули природу, наступила пора буйного цветения. В кустах пели птицы. Мильда принялась рвать цветы. Медонис стоял на дороге и с удивлением рассматривал синие васильки, неизвестно как заронившие семена в развалины. - Зимой это выглядит иначе, представляю, - хмуро сказал он. - Сколько цветов! Что здесь было, Антанелис? - спросила Мильда, возвращаясь с огромным букетом. - Центр города, - мрачно ответил Медонис. - И это сделали русские? - К сожалению, англичане, - помедлил Антон Адамович. Двойная жизнь давила Антона Адамовича. Ему казалось: поделиться с кем-нибудь - и сразу станет легче Он хотел было поговорить с Мильдой по душам, немного пооткровенничать, но тут же остановил себя. "Осторожнее, никогда не доверяй женщине, особенно той, с которой близок. Все несчастья и провалы происходят от женщин", - вспомнил он слова инструктора из разведшколы. - Да и великий Ницше относился к ним не очень-то почтительно: "Идя к женщине, не забудь захватить плеть". Не отпуская руки жены, он подошел к приземистой круглой башне из красного кирпича, напоминавшей шахматную ладью. Форт выходил на Врангельштрассе, теперь Кавалерийскую улицу, как прочитал Медонис на табличке. Деревья окружали крепость густым зеленым кольцом. Живые струйки дикого винограда растекались по стенам. Бурливая речушка вливалась из озера в крепостной ров. "А что там?" Медонису захотелось посмотреть форт с тыловой стороны. Раньше туда не пускала охрана. Он потянул Мильду к горбатому мостику. Форт был окружен рвом. Другой мост, побольше, вел к воротам крепости Их тяжелые створы с глазками были настежь распахнуты. Они перешли и этот мост, очутились во дворике. Еще одни железные ворота. Над ними распростер крылья ржавый орел. Крепостные стены пронизаны сотнями бойниц. Одна из стен особенно выщерблена пулями и осколками мин. На другой сохранились едва различимые надписи по-немецки. "Мы никогда не сдадимся", "Могущество народа - в мудрости его вождя", - разобрал Медонис давно забытые слова. Все вокруг заросло яркой зеленью, и разрушения в крепостных стенах были почти незаметны. В воздухе стало свежее. Деревья зашелестели, по их ветвям прошел ветерок, от моря потянулись тучи. Они тяжело, медленно плыли на город, закрывая небо. Ветер, бесшабашный морской разбойник, быстро набрал силу; он шумно сгибал вершины лип и каштанов. Темное, набухшее тучами небо внезапно сделалось враждебным. Но Медонису не хотелось прерывать осмотра. Они вернулись на Кавалерийскую улицу. Около главных ворот крепости стояло несколько машин защитного цвета. - Могу я увидеть начальника? - спросил Антон Адамович, подойдя к группе беседующих у ворот мужчин. Он долго не решался заговорить, но любопытство, наконец, взяло верх. - Пожалуйста, я директор. Что вам угодно? - Что здесь такое сейчас? - Антон Адамович с недоверием посмотрел на потрепанный гражданский пиджак директора. - Продовольственный склад. - Да? - удивился Медонис. - И только? - Отвоевалась крепость. Теперь здесь лук, картошка и сгущенное молоко. - И можно посмотреть казематы? - Кто вы такой? - поинтересовался директор, разглядывая Медониса. Вспыхнула молния, пронизав небо пучком извилистых толстых и тонких нитей. Гром разорвал тишину. Заклубилась во дворе пыль. Ветер срывал листья. Они летели, кувыркаясь в воздухе. Крупные капли зашумели в зеленых ветвях, застучали по крышам, по древним камням крепостного двора. - Мы с женой литовцы, - сказал Антон Адамович, глядя, как раскачиваются огромные деревья. - Приехали в Калининград к вам в гости. Мне здесь тоже пришлось повоевать с фрицами. Хотелось бы посмотреть, что внутри. - Пожалуйста, - пожал плечами директор, - пойдемте. У входа в подземные казематы в стене виднелась гранитная доска с надписью. Антон Адамович остановился и прочитал: "На башне этого форта 10 апреля 1945 года советские войска водрузили знамя Победы над Кенигсбергом, завершив разгром фашистского гарнизона". - Я тоже один из тех, кто сражался в Кенигсберге, - заметил директор. - Ну и дождь, до нитки в минуту вымочит! - Было слышно, как тяжелые капли шлепали по лужам. Спустившись в подземелье по винтовой лестнице с каменными ступенями, Антон Адамович потянул носом и сразу почувствовал, что здесь хранится картошка. Это были последние запасы прошлого года. На рынке давно появилась молодая, а из этих черных и сморщенных клубней в разные стороны торчали щупальцами бледные ростки. Подземелье содержалось чисто, сводчатый потолок и низкие стены были побелены известкой. Они обошли подвалы, и Антон Адамович убедился, что войной здесь и не пахнет. Странно, но его это как-то задело: в крепости - и вдруг картошка! Он был разочарован и обижен. Во дворе у других дверей Медонис увидел еще одну короткую надпись, высеченную на мраморной доске: "Здание состоит на государственном учете и охраняется законом". Ниже черной краской от руки добавлено: "Э 331". Как хорошо стало на крепостном дворе! Дождь кончился, ярко светило солнце. Небо улыбалось голубыми просветами. Ветер гнал куда-то на восток последние тучки, сбросившие дождевой груз. Посветлели умытые деревья, и трава стала ярче и зеленей. - Наша погодка, калининградская, - усмешливо сказал директор: - Третий раз сегодня дождь... и солнышко. Антон Адамович долго тряс ему руку, рассыпаясь в благодарностях. Но думал про себя: "Ты еще постоишь у меня навытяжку, сволочь! Вспомнишь, что был директором крепости". Прямо от красной крепостной стены начинался низкий каменный заборчик, очень широкий и массивный. Он тянулся по берегу озера. Налево виднелся небольшой мыс, красиво обрамленный каменной загородкой. Несколько любителей-рыболовов неподвижно сидели и стояли по берегу с длинными удочками. Вокруг озера сквозь деревья проглядывали веселые домики. По воде скользили две лодки. - Антанелис, как замечательно пахнут липы! - шепнула Мильда. - Как-то особенно сильно пахнут, слышишь, милый! С листьев еще падали последние дождевые капли, желтая осыпь лилового цвета покрывала дорожку. - После дождя они всегда пахнут сильнее, - буркнул Медонис Трамвай четвертый номер вез их к гостинице "Москва". На повороте у здания Балтрыбтреста трамвай свирепо заскрежетал. Мильда закрыла уши. - Штрафовать надо за нарушение покоя и порядка в городе! - возмутился Антон Адамович. Но вот театр произвел на него большое впечатление. Он был еще в лесах. Какие мощные колонны! Супруги вышли на остановке у памятника Шиллеру и со всех сторон осмотрели превосходное новенькое здание. В вестибюле гостиницы "Москва у окошка дежурного администратора, не заметив сакраментальной надписи: "Свободных мест нет", Медонис достал из кармана паспорт. - Мне комнату на двоих, - сказал он. - Если есть - с ванной. Стоявшие и сидевшие в вестибюле переглянулись. - Что вы, товарищ! В городе открывается совещание работников рыбной промышленности. Все номера заняты. Нам даже пришлось временно выселить некоторых граждан. - Дежурная показала на людей, со скорбными лицами сидевших в креслах. - К вечеру мы поставим дополнительные койки. Может быть, тогда, - бодро закончила она. - Вам ясно, товарищ? - Нет, неясно. Я труженик моря, это моя жена. Нам нет места. И в то же время в превосходном "Парк-отеле" - общежитие. Это бесхозяйственность! Дежурная строго взглянула на надоедливых клиентов. Звякнул телефон. - Свободных мест нет, - сказала она и положила трубку. Антон Адамович еще раз окинул взглядом скопившуюся в вестибюле публику с чемоданами и вспомнил про акваланг. Баллоны он тоже носил в чемодане. "Надо найти компрессор и зарядить, без этого не доберешься до дядюшкиных планов в проклятой каюте!" Мысли Медониса снова вернулись к затонувшему кораблю. - Пойдем пока смотреть город, - сердито предложил он Мильде. Внешне он был спокоен, но в нем клокотало бешенство. С кресла в углу вестибюля поднялась плотная фигура и двинулась к выходу. Антон Адамович с Мильдой перешли улицу и остановились у окна книжной лавки. Карл Дучке мигом очутился рядом. Как всегда, он был с сигарой во рту. Шляпа сдвинута набекрень. Антон Адамович почувствовал легкое прикосновение и спросил с деланной улыбкой: - Лаукайтис, это вы? - Да, это я... Дорогая пани, - сказал Дучке, глядя на Мильду, - я на минуту похищу у вас мужа. Не возражаете? В ответ Мильда улыбнулась. - Иди в зоопарк, - прошептал Дучке, оглядываясь. - У клетки зубра встретимся. Немедленно, сейчас. Жену оставь здесь, - он показал на кафе-мороженое, приютившееся рядом с книжной лавкой. ...Клетку зубра Медонис искал недолго. Дучке-Лаукайтис стоял, облокотившись на ограду, и, казалось, внимательно рассматривал огромного серого быка. Вокруг - ни души. - Куда ты запропастился? Я ищу тебя со вчерашнего дня, - злым голосом спросил Дучке, перекатывая во рту сигарету. - Шеф передал приказ. - Приказ?! - Тебя удивляет? На днях в порт приходят военные корабли. Они простоят считанные часы. Нас интересует одна деталь... Бык, вытаращив выпуклые глаза, приблизился к ограде. Он спокойно что-то жевал. Дучке понизил голос. - Особенно нас интересуют приспособления на палубе. Здесь все записано. - Он сунул смятую бумажку в карман Медониса. - Гляди, он смотрит на нас, - показал Дучке на зубра. - Твой буксир может в любое время зайти в порт, ведь так? - Так, - подтвердил Медонис. - Но у меня на руках важное дело. Скоро начнется откачка корабля. Буксир может понадобиться каждую минуту. Без разрешения начальства я никуда... Будут неприятности, навлеку подозрение. Если бы знать точно день, тогда можно устроить. Слова Медониса убедили Дучке. - Ладно, - согласился он, барабаня толстыми пальцами по железной балке ограды, - я приду еще раз. Скажи твой адрес. - Ищи меня на буксире "Шустрый", - предложил Медонис. Адрес он предпочел не сообщать. - Хорошо, найду. - Дучке выпустил облако дыма. - Но будь готов, я могу появиться в любую минуту, - добавил он и нехорошо усмехнулся. - Чуть не забыл! - спохватился Дучке. - Шеф велел спросить у тебя о ценностях, спрятанных в Кенигсберге. Нам стало известно... - Что вам стало известно? - отрезал Медонис. - Ценности? Если бы я знал о них!.. - В нем закипала ярость: "Мне могут помешать. Кто-то протягивает лапу к моей собственности. - Он сжал кулаки. - Ну нет, от меня вы ничего не узнаете!" - Ей-богу, этот бык подслушивает! - сказал Дучке, отходя от клетки. - Цум Тейфель, проклятый бык! x x x На втором этаже гостиницы, в одном из номеров с окном, выходящим прямо на ворота зоопарка, Арсеньев пил крепкий чай вместе со старыми друзьями. Кроме Сергея Алексеевича, в гостях у Малыгина был капитан Тимофей Иванович Федотов. Когда-то все трое вместе учились и работали на севере. Стол украшали кусок нежной розовой студеноморской семги (любимая рыба Арсеньева, Малыгин не забыл), лимон, разрезанный на кружочки, и бутылка старого коньяка. - Подсебякину здорово попало! - посасывая лимон и морщась, говорил Александр Александрович, - команда за тебя. Он бы и рад отступиться, да поздно. Я помню, отец рассказывал про охотника, который медведя за уши поймал. Руки устали, а медведя ни к себе оборотить, ни выпустить. Так и здесь. Котов до секретаря обкома дошел, все начистоту выложил. И парторг поддержал, боцман-то твой. Секретарь обкома крупно говорил с начальником пароходства. - Малыгин лукаво поглядывал на Арсеньева. - Я, Серега, не пророк, но могу сказать: пересмотрят твое дело, по-другому все повернется. В общем наша взяла, хоть и рыло в крови! - пошутил он. - А помнишь, какие ты мне письма писал? Забыл совсем, Серега: неприятное дело. - Малыгин озабоченно посмотрел на друга. - Слышал, будто та, научный сотрудник Ольга Туманова, на твоем материале кандидатскую диссертацию написала... - Так ведь она студеноморских льдов не видела! Что за нескладица! И со мной в самом главном не согласна была, - удивился Арсеньев. У него сразу заныло сердце. - Не видела? Не понимала? А капитанам советы дает, как во льдах плавать. Говорят, она баба хитрая. Узнала, что твои дела пошатнулись, вот и решила из чужой сети рыбку поймать. На Арсеньева эта неожиданная весть подействовала, словно удар электрическим током. Кто-то взял да и воспользовался твоим трудом. Да как же так?! - Очнись, Серега, - тронул его за руку Малыгин. - Найдем на нее управу, друг. А пока мы зимой на зверобойку сплаваем. Это уж как пить дать. Подымешь свой "Меркурий" - и задерживаться здесь нечего. В чужом приходе худо пономарить. За подарок большое спасибо, - осматривая пепельницу-парусник, сказал он. - "Плавать - обязательно, жить - не обязательно". Мастер-то философом был... Погоди, погоди, и подпись есть: "В. Кюнстер!" Да ведь это тот немец, знакомый мой. Тимоша, - обернулся он к Федотову, - послушай-ка. Ехал я вчера с вокзала, развалины в глаза бросились. И еще на пригорке крепость-развалюху видел, около нее трамвай поворачивает. Неужто королевский замок? Вместе с Серегой ехал. Я спросил, да он не знает, сам здесь недавно. - Он самый, - ответил Федотов. - Главная крепость тевтонских рыцарей в Пруссии. Тринадцатый век. Скоро совсем разрушится. Туда ей и дорога! - А мне жалко, - сказал Арсеньев. - Замок немецкий народ строил. Это история. Сберечь бы! И кафедральный собор... - Что замок, - возразил Федотов, - книг много сгорело!.. - Об этом и говорить больно, - сразу отозвался Сергей Алексеевич. - Город у вас красавец! Кабы я жил не в Архангельске, к вам бы перебрался, - сказал Малыгин, еще держа в руках пепельницу. - Но, как известно, Архангельск всем городам город! Вот зелени у нас маловато. А Калининград, как в лесу, только одно место, будто плешь, просвечивает. Дай-ка, Серега, папиросу. Видать, не в почете у вас старый центр. Все трое помолчали, попыхивая огоньками в незаметно вошедшей в комнату темноте. - Это пустяк, - нарушил тишину Федотов. - Два-три года, и закроем лысину. Еще похорошеет Калининград. Сделано-то уже не в пример больше. Сам подсчитай. Если сложить в длину калининградские улицы, выйдет восемьсот километров. Улиц, заметь, а не развалин. Вспомнишь сейчас, сколько субботников да воскресников... Школьники цветы сажали, соревновались, чья клумба красивее. Кенигсберг, мрачный оплот пруссачества, место, где сам воздух, казалось, был пропитан духом милитаризма, превратился в обычный наш город с добрыми советскими традициями! - За процветание Калининграда, - поднял рюмку Малыгин, - и за калининградцев! И опять замолкли друзья. Каждый думал о своем. Из ресторана, расположенного этажом ниже, послышались гулкие удары барабана, завывание труб и пронзительный голос певицы. - Оглохнуть можно, - сердито сказал Малыгин. Песня кончилась, но тишина длилась недолго. Из зоопарка донесся печальный львиный рев. Отчаянно заскрипел трамвай. Внизу опять заработал барабан. - Выпьем за дружбу, товарищи! - неожиданно громко сказал Малыгин. - За морскую дружбу, где нет ни обмана, ни подлости. В комнате стеной стоял дым. Два раза Малыгин выносил пепельницу с окурками. В репродукторе соседнего номера кремлевские куранты пробили полночь. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ "ЖЕНЩИНА МНЕ БОЛЬШЕ НЕ НУЖНА" Жаркий солнечный день. Таких даже в июле не много на Балтике. Штиль. Море гладкое и блестит, словно покрытое целлофаном. В каюте командира судоподъемной группы стекла в прямоугольных иллюминаторах опущены, дверь распахнута настежь. И все-таки парит. Вода не умеряет зноя. В открытые иллюминаторы вместе с тоскливыми вскриками чаек врывались веселые человеческие голоса, постукивание топоров и бойкое стрекотание компрессора. Каюта пропахла застоявшимся табачным дымом, резиной и столярным клеем. Хозяин каюты Фитилев сидел за письменным столом в полосатой тельняшке с наспех отрезанными рукавами и внимательно перечитывал страницы в объемистой папке. Синий, видавший виды парусиновый китель с блеклыми орденскими колодками висел справа от него на большом гвозде. На табуретке пристроился старший лейтенант Арсеньев. Несмотря на жаркий день, он в черной парадной форме, новую фуражку с ослепительно белым верхом держал в руке. Василий Федорович занимал на затонувшем корабле обширные капитанские апартаменты - кабинет и спальню. Когда-то это были отменные каюты, отделанные ореховым деревом, с удобной, красивой мебелью. Сейчас от прежнего великолепия осталось немного: письменный стол, кресло, маленький круглый столик в углу, а в спальне остов широченной кровати. Капитанская каюта растеряла все свои удобства. С водворением Фитилева она обогатилась другим содержанием - правда, несколько необычным, но зато вполне отвечающим вкусам нового владельца: самое ценное и дефицитное из водолазного скарба нашло там свое место. Кроме того, в каюту перекочевало немало слесарного инструмента. Капитан-лейтенант питал давнюю слабость к молоточкам, сверлам, плоскогубцам и всякого рода ключам. Вместе с гайками, клапанами, резиновым клеем и новым скафандром он хранил у себя ворох первосортной обтирки и стеклянную посуду с какими-то особо ценными маслами. Тут же находились небольшая чугунная печка и несколько грубых табуреток. В холодные, серые дни, когда на море буйствовал пронизывающий ветер, Фитилев топил чугунку, кипятил воду и, обжигаясь, пил крепкий чай. Посапывая трубкой-носогрейкой, Василий Федорович перелистал еще несколько страничек. - Изрядно, голубок, доклад хороший, - одобрил он, поставив на последнем листке свою подпись и закрывая папку. - Снабженцам передай, пусть присылают весь бензин, весь до последней бочки, - в четверг начнем генеральную откачку. Не забудь про резервные мотопомпы. Скажи, капитан второго ранга Яковлев обещал. - Есть, не забуду, - отозвался Арсеньев. - А ты мне объясни, Василий Федорович, - спросил он чуть погодя, - лодью построить много ли времени нужно? - Лодью? Какую лодью? - не сразу понял командир. - Поморскую, деревянную. Фитилев сдвинул очки на лоб, с удивлением посмотрел на зятя, помолчал, потом улыбнулся. - За три месяца можно вчетвером отгрохать всем на удивление! - А ты, Василий Федорович, сумел бы? Фитилев пригладил сначала правый ус, потом левый. - Гм... Что в молодые годы учено, того не забудешь. Ладно, после об этом, а сейчас бензин да мотопомпы. Закончишь дела в отряде, загляни домой. Расскажешь моей старухе, что и как. Обратно не торопись. Билеты в театр или кино достанешь - иди. Пусть Наталья посмотрит, развеется. Переночуешь, ежели что, дома. Одним словом, не торопись. - Какой же театр, Василий Федорович? Наталье в родильный пора. Арсеньев встал и надел фуражку. - Делай как знаешь, - отозвался Фитилев. - Иди, голубок, желаю успеха! Сколько раз под воду спускался? - неожиданно спросил он. - Много, - ответил Арсеньев. - Да, прошло времечко, когда я тебя, салагу, учил, - весело взглянул на зятя Фитилев. x x x - Разрешите отходить, товарищ старший лейтенант? - встретил Арсеньева капитан буксира. - Отходите. - Отдать концы! Эй, Попов, шевелись! Боцман, возьми багор! - командовал Антон Адамович. - Прямо руль! Медонис приобрел удалый вид старого морского волка - фуражка лихо заломлена, на шее болтается бинокль. - Как руль? - кричит Медонис. Он высунулся по пояс в окно, наблюдая за медленно отдаляющимся корпусом затонувшего корабля. - Руль прямо! - донеслось из ходовой рубки. - Лево руль! - Есть лево руль. - Матрос торопливо перебирал рукоятки штурвала. Старпом Ветошкин нажал кнопку тифона: раздались два коротких гудка. Антон Адамович двинул до отказа ручку телеграфа. Арсеньев почувствовал содрогание корпуса, глухие удары винта и машинально посмотрел за борт: не болтается ли какая-нибудь дрянь? Привычка. Буксир быстро набирал ход, разгоняя невысокие волны по спокойному морю. - Голубок! - раздался хрипловатый голос с мостика лайнера. - Сергей Алексеевич! - Над планширом возникла отливающая коричневыми тонами лысина Фитилева. Медонис с едва заметным поклоном сунул в руки Арсеньева медный, горевший на солнце рупор. - План на картонке, что свечкой закапан, у начальства не забудь! - приставив ко рту ладони трубочкой, кричал Фитилев. - Он с пометками, я там помпы расставил. Что? Понял? С моими пометками. Другой экземпляр отдай, если спросят. Слышишь? - Есть, - отозвался в рупор Арсеньев. С буксира был виден весь корабль. Если не присматриваться, затонувший гигант мог сойти за тяжело груженное судно, чуть накренившееся на правый борт. Выглядело оно весьма величественно. Высокие мачты, две огромные трубы. Над верхней палубой высились этажи пассажирских надстроек. Снаружи надстройки, окрашенные когда-то белой краской, были густо пересыпаны оспинами ржавчины. Коричневая лысина над планширом верхнего мостика исчезла. Буксир, оставляя за собой пенный полукруг, развернулся и взял курс на узкую щель входных ворот порта. Небольшой кораблик с птичьего полета казался бы насекомым с усами-волнами, расходящимися в стороны. Антон Адамович раздумывал, искоса поглядывая на Арсеньева. Он даже не предполагает, этот Арсеньев, какие богатства скрыты в груде железного лома! Каюта Э 222... А ведь план у него в портфеле! Господин случай подарил разжалованному капитану миллионное дядюшкино наследство. Но он его не получит: законный наследник близко! Антон Адамович ухмыльнулся и стал вспоминать, по какому случаю попал в немилость капитан Арсеньев: многое он слышал от Подсебякина, они недавно познакомились в ресторане "Нерунга". Медонис воспринял все несколько своеобразно. "Капитан теплохода "Воронеж", - думал он, - откусил от чужого пирога". Слишком пристрастными показались ему суждения Подсебякина. "Пострадал из-за бабы, ха-ха!" (Антон Адамович даже посочувствовал.) Мамашкина ему не понравилась: он не любил слишком высоких. Сложена неплохо, но тяжеловата. "Черт возьми, из-за рюмки коньяка лишился капитанства и очутился на затонувшем корабле! Ха-ха, капитан затонувшего корабля! Заботливый тесть пригрел под своим крылышком: наверное, больше нигде не берут". "А выпить, видно, капитан Арсеньев не дурак..." И тут Антона Адамовича осенило. Он опять стал внимательно разглядывать Арсеньева. Зеленый обрывистый берег, густо поросший деревьями и кустарником, быстро приближался. Арсеньев оказался несловоохотливым и всю дорогу промолчал, уставившись на спокойную, без единой морщины поверхность моря. Он с удивлением посмотрел на Медониса, когда буксир пересек линию створа и пошел прямо на отмель к черно-белому бую. Отражение поплавка-великана заплясало под бортом, но Медонис спохватился и вышел на фарватер. В порту Антон Адамович, увлеченный своими мыслями, едва не напоролся на швартовную бочку. Но и здесь как-то обошлось благополучно. Торопливо приткнувшись к стенке, он не стал дожидаться, пока матросы положат сходни на берег. - Товарищ Ветошкин, - спрыгнув на причал, приказал он старшему помощнику, - ты останешься на вахте. Меня срочно вызывает начальство. Антон Адамович долго стучал в дверь своего домика. Наконец она приоткрылась, выглянуло сонное личико Мильды. - Все спишь! Смотри: располнеешь, - обнимая жену, пошутил Антон Адамович. - Скоро одиннадцать. Я тороплюсь... - Я всю ночь не спала, - пожаловалась Мильда, оправляя халатик. - Читала новую книгу и плакала. Посмотри эту страницу, Антанелис, и ты сам... - Не читал, но говорят, неслыханная дрянь, - перебил Медонис. - Я читаю книги, где автор признает твой ум, а поучений не терплю. Но довольно об этом. Настал решающий момент, Мильда. Ты должна показать, на что способна умная женщина, если она любит. Приведи себя в порядок. Познакомишься с одним русским офицером и пригласишь его домой. Антон Адамович был возбужден, что с ним редко случалось. - Пригласить незнакомого офицера? - удивилась Мильда. - Для чего, Антанелис?! - Мне надо поговорить с ним в домашней обстановке. Разопьем бутылочку, понимаешь? У него план затонувшего корабля, а там разрисована каждая каюта. В одной из кают - целый чемодан драгоценностей. Не беспокойся, только спортивный интерес, - пояснил он, заметив на лице жены растерянность. - Ведь мы собирались преподнести подарок нашему правительству. Просто я не хочу остаться в дураках. Как католик, я... - Ну и приглашай его сам. - Мильда даже немного отодвинулась от мужа. Что-то в нем сегодня было чужое и пугающее. - Мне некогда. Ты литовка, Мильда, и должна помочь. Почему нас должны обставлять русские?! Они и так прижимают наш народ. - Медонис отвел глаза в сторону. Все же он чувствовал себя неловко. - Этот трезвенник, Мильда, должен с тобой выпить, пока меня нет... Иначе он не покажет план. - Познакомиться, пригласить домой, пить с ним без тебя... Этого ты хочешь? - спросила Мильда. "Вот сейчас Антанелис рассмеется; поцелует - и все недоразумения развеятся, - надеялась молодая женщина. - Но разве так шутят?" - Я так хочу. - Антон Адамович посмотрел на Мильду. Спокойный пристальный взгляд. И она поняла: он все предлагает совершенно серьезно. "Черт с ней! - решил Антон Адамович. - Довольно притворяться! Осталось несколько дней, и я - в Швеции. - Медонис бросил на жену быстрый взгляд. - Надоела мне ее любовь, пресная, как лепешка на соде. Как бы там ни было, а если повезет с розыском дядюшкиного наследства, Мильду придется бросить". - Я ничего не понимаю, Антанелис, - на глазах Мильды выступили слезы. - Это чудовищно! По-твоему, я должна... - Понимай как знаешь, - строго сказал Антон Адамович, - но старший лейтенант Арсеньев должен быть сегодня у нас в гостях. Мне некогда. На буксир грузят водолазное имущество. Остальное объяснит Миколас, он будет ждать тебя на Приморской, у ателье "Люкс". Знаешь? Рядом киоск с водами. - Антанелис, это выше моих сил! - Мильда в отчаянии протянула к мужу руки. - Не можешь? - зло спросил Антон Адамович, поднявшись с дивана. - Да от тебя ничего и не требуется особенно - посидеть, поговорить с человеком, нужным для дела. Ну, состроить ему глазки. Это делают все женщины с малых лет до тех пор, пока у них не выпадут зубы. Помни, Мильда, ты моя жена! Нас венчали в костеле! Голос Медониса был спокоен и даже ласков. Это испугало Мильду. Медонис понял, что одержал победу. Он вышел из дому, снисходительно кивнув жене. На крыльце его дожидался Миколас. У Антона Адамовича в потайном карманчике хранились три маленькие капсулы с черными цифрами, полученные еще в Кенигсберге. Человек оберштурмбанфюрера Фолькмана дал ему три ампулы и для собственной надобности. Он сказал тогда: "Номер один - это нокаутирующее средство: приняв таблетку, человек теряет сознание на двадцать четыре часа. В капсуле номер два - мгновенно действующий яд, а здесь таблетка, восстанавливающая силы. Не спутайте: середина смертельна". "Сейчас мне нужна капсула номер один, - Думал Медонис. - Но двадцать четыре часа - это много". Он вынул из прозрачной трубочки белую таблетку и ножом разделил ее пополам. - Возьми это, Миколас. x x x "Как же мне поступить? - тем временем соображала Мильда. - Может быть, Антанелис прав? Он так загорелся своим спортом. А тут эти драгоценности. Но почему так грубо? "Ты литовка, я литовец, ты должна мне помочь". Выходит, что из-за этого плана я должна унижаться перед каким-то офицером. И Антанелис как будто не против?!" Мысль эта обожгла сердце. "Как он смел! - вскинула она голову, но тут же ее опустила. - Боже, а вдруг Антанелис обидится и уйдет от меня?.." Мильда всей душой любила мужа. Каждое его слово было законом для нее. Даже когда он потребовал венчаться в костеле, Мильда согласилась. "Он меня очень любит, хочет крепче привязать к себе", - решила она тогда, зная, как огорчится отец, когда узнает об этом. Повенчались они тайно. Мильда порвала с комсомолом. Она ни разу не осмелилась бы сказать мужу: "Антанелис, сегодня я иду на собрание". Она считала преступлением отнять у него хотя бы один свой вечер. Если бы он заставил вышивать ризу для приходского ксендза, она бы согласилась. Иногда ей казалось, что Антанас холоден, далек от нее мыслями. Но тут же она находила тысячи уважительных причин и оправдывала мужа. Сегодняшний разговор застал ее врасплох. Впервые в ее сердце заползло сомнение: "Любит ли он меня? Что-то в нем сегодня было чужое. Если бы можно было посоветоваться с папой, но он далеко. Что же делать?" Наконец она смирилась: если Антанас так хочет... Посмотрев на часы и тяжело вздохнув, она начала одеваться. x x x Духота. Воздух в городе неподвижен и горяч. От каменных зданий пышет жаром. Рослые каштаны с необъятными темно-зелеными кронами в изнеможении опустили покрытые пылью листья. У киоска фруктовых вод, спрятавшись в тень, беспокойно топчется Миколас Кейрялис. Он без шляпы, в синем рабочем костюме из плотной ткани со множеством карманов, прошитых белой строчкой. Матрос Кейрялис стал чем-то вроде денщика у капитана Медониса. По его поручению он бегал на базар, помогал Мильде убирать квартиру и даже мыл посуду, не отказывался от любых поручений, все делал весело, с охотой. Правда, Миколасу не совсем были понятны рассуждения Антона Адамовича, что-де матрос Кейрялис должен прислуживать капитану только потому, что они оба литовцы. Однако свои сомнения Миколас держал про себя и сумел заслужить доверие. Миколас то и дело поглядывал на небольшой двухэтажный домик с черепичной крышей, затянутый зеленой гривой дикого винограда. На парадной двери виднелась вывеска золотыми буквами по черному полю: "Аварийно-спасательная служба. Отряд Э 26". На улице пусто. В этом маленьком городке все свободные от работы спасаются на пляже, в прохладной морской воде. От нетерпения и от нечего делать Миколас пьет газированную воду и следит за всем, что попадает ему на глаза. Вывалив шершавый язык, пробежала рыжая собака. За ней промчался верхом на палочке загорелый мальчишка в коротких штанишках. На конце палочки - серебристая ракета. Сотрясая киоск фруктовых вод, проехал грузовик, и все вокруг наполнилось едкой гарью. Миколас допивал стакан воды с вишневым сиропом, когда увидел в конце улицы стройную фигуру Мильды, и двинулся ей навстречу. - Почему так долго? Я думал, все пропало... Почему так долго, Мильдуте? - спрашивал он озабоченно. - Каждую минуту старший лейтенант мог уйти. Гражданин начальник нас бы не поблагодарил. - По-вашему, я должна прибежать сюда в халате? - с досадой проговорила Мильда. Ей было неприятно, что Миколас все знает. - Где старший лейтенант? - В душе она еще надеялась, что все это шутка; она обязательно должна встретить мужа, Антанелис передумает. Он не заставит ее приглашать незнакомого человека в дом. - Старший лейтенант Арсеньев должен выйти из этих дверей. Смотрите, - шепотом произнес Миколас с таким выражением, будто ждал что-то страшное. - Вы пришли как раз вовремя, - продолжал он торопливо. - Смотрите, их двое. Арсеньев повыше, плотный, снял фуражку, вытирает лоб. Они прощаются. - Вижу, - отрезала Мильда. - Вы мне больше не нужны. Миколас с удивлением посмотрел на Мильду. Всегда скромная, тихая, а сейчас! Арсеньев перешел улицу, остановился у киоска. - Прошу без сиропа. - Арсеньев с жадностью выпил.- Еще один, пожалуй, - сказал он, пододвинув стакан девушке. - Ну и духотища сегодня! - Идите на море, искупайтесь, - ответила продавщица, с улыбкой посматривая на его черный пиджак. - Вы так тепло одеты. - Сама она была в легком платьице с курортным декольте. - Вы правы. Воспользуюсь вашим советом, - рассеянно ответил Арсеньев. "Каково Наташеньке сейчас одной! - думал он. - Может быть, она уже в больнице? (Арсеньев неделю не видел жены.) Нет, тогда дали бы знать на корабль. Через час я буду дома. Окунусь раза два - и все! Ну, Сергей, скоро у тебя будет сын, непременно сын!" Арсеньев улыбнулся так счастливо, что пожилая женщина, проходившая мимо, с удивлением посмотрела на него. Она даже обернулась ему вслед и смотрела, пока его крепкая фигура не скрылась за углом. "В лотерею "Волгу" выиграл, не иначе!" - решила женщина. Пляж был рядом. Городок выстроился на берегу. От моря его отделяли густые заросли кустарника и огромные каштаны. Плотная зеленая стена скрывала море. Завернув за угол, Арсеньев сразу очутился на пляже. Желтые, красные, зеленые купальники, костюмы, разноцветные полосатые зонты, яркие платья женщин, сверкающий на солнце белый песок и неоглядная морская синь создавали удивительно радостное сочетание красок. Арсеньев снял башмаки - и обжег босые ноги. Утопая в мягком горячем песке, он стал пробираться к воде, обходя раскинувшиеся на солнце тела, бело-розовые, золотистые, бронзовые. Две маленькие девочки с красными бантами и в красных штанишках ковыряли лопатками песок. Рядом двое мужчин, покрыв головы газетами, играли в шахматы. Под зонтом молодая мать грудью кормила малыша. И тут же веселая компания глотала холодное пиво из отпотевших бутылок. Две белотелые женщины казались на песке густой сметаной. Они лежали неподвижно, спрятав под платками лица. "Торопятся загореть, - мимоходом определил Арсеньев. - Каково будет им ночью!" Сотни людей бродили по берегу - одни туда, другие сюда, громко взвизгивали плескавшиеся в море дети; двое юношей пронесли на плечах легкую байдарку. "Тюленья залежка на льду!" Арсеньев рассмеялся нелепой мысли. Море совсем обессилело от жаркой истомы. Словно нехотя, оно шевелилось чуть-чуть, беззвучно трогая морской песок. На горизонте в легкой дымке пятнышком виднелся "Меркурий". Вдоль берега прошел быстроходный катер, впереди бурлил слепящий глаза венок из белой пены. Терпко пахло йодом, горячей смолой, немного розами. Арсеньев приглядел свободное местечко рядом с пожилым толстяком под красно-белым зонтом. Толстяк с сигарой во рту и в огромных дымчатых очках, уже загоревший под цвет скорлупы грецкого ореха. Арсеньев быстро разделся, немного смущаясь своей бледной кожи. - Товарищ, - проговорил он, разгл