нет? - Он прислонился к переборке и почему-то закрыл глаза. - И я спокойно думаю об этом!.." "Он сумасшедший! - будто сверкнула молния у Арсеньева. - Как я не догадался раньше! Шизофреник с томиком Ницше в кармане! Разве нормальный может так говорить? Там, внизу, и потом у меня в каюте. Космополитизм. Задержать подъем! Деньги, собственное судно!" - Старшего лейтенанта Арсеньева в каюту командира! - услышал он громкий голос. - Срочно, товарищ старший лейтенант! Когда Арсеньев появился у Фитилева, часы показывали четыре. Василий Федорович стоял у стола. Сапоги, ватная куртка, брюки и даже трубка - на всем следы зеленовато-серой грязи. От утреннего великолепия не осталось и следа. "Вот беспокойный старик! - подумал Арсеньев, усиленно приглаживая бровь. - Опять облазил все судно: судя по виду, побывал на третьей палубе. Что делать? Я плыву по течению, а надо действовать". - Товарищ капитан-лейтенант, - официально обратился он, - всплытие замедлилось. В кормовом отсеке вода не уходит. Топливо сжигаем впустую. Надвигается шторм, получили второе предупреждение. Крупная зыбь неизбежна, и тогда несколько ударов корпуса о грунт, и наши пластыри... Фитилев резко повернулся к Арсеньеву. - Но почему, черт возьми, судно не выравнивается? Что? По твоим расчетам, к полудню корабль должен быть на ровном киле, с осадкой не более десяти метров, а сейчас четыре часа? - Нос девять, корма тринадцать с половиной метров, товарищ капитан-лейтенант. Крен достиг двадцати градусов, корпус течет. Фитилев с ожесточением раскурил трубку. - Что? Крен... Действительно. Гм... Глубина портового фарватера всего десять метров. Так что ты предлагаешь? - Поставить корабль в исходное положение. "Неужели это я говорю? - ужаснулся про себя Арсеньев. - Боже мой! Какое странное стечение обстоятельств? Но разве есть другой выход? Он сумасшедший, этот Медонис, маньяк". - То есть как же, например? - не сразу понял Фитилев. - Затопить корабль? Нет, дорогой товарищ, рано заупокойную играть! Бросить коту под хвост столько труда! Нет, и еще раз нет! Что? Сережа, друг, - положив руку на плечо Арсеньева, совсем другим тоном сказал Василий Федорович, - да ты подумал, что говоришь? Выходит, для тебя так просто: "Поставить судно в исходное положение". Как в актах пишут. А что получится, подумал? Бензина нет, свой лимит мы израсходовали. А если в этом году не откачать, начинай все сначала. Мне скажут: "Сам виноват, старый дурак, зачем в помощники взял морячишку из торгового флота!.." Выходит, не оправдали мы себя, Сергей Алексеевич, - с горечью закончил он. Фитилев смолк. Арсеньев стоял понурившись. Лицо его пылало. - Вот, голубок, - продолжал командир, - раз вода не уходит - стало быть, есть дырка в днище. Да, там пробоина! - Он прищурил припухшие глаза. - Найти и заделать. Что? Послать лучших водолазов - Фролова и Никитина. Откачку продолжать всеми средствами. К рассвету начнем движение в порт. Буксиры заказаны. Выполняйте. Немедленно! Когда Фитилев говорил "ты" - это означало дружбу. Но если он "выкал" - то берегись, дело серьезное, всего можно ждать. Оставшись в одиночестве, капитан-лейтенант задумчиво потрогал усы, включил электрическую лампочку и, посапывая, стал проверять расчеты. А "Меркурий" в ожидании лучших времен спокойно подремывал на якоре. x x x - Ну, вот и водолазы, - объявил Арсеньев, открыв дверь обширного, в два света, зала, отделанного мореным инкрустированным дубом. Здесь тоже был склад. На темном фоне стен выделяются вырезанные из крепкого дерева, белого, как слоновая кость, фигуры древних мореплавателей. Сергей Алексеевич покосился на викинга Эриксона: в шлеме и панцирной рубахе, в развевающемся плаще, он наклонился, вглядываясь вперед, словно отыскивая в тумане путь своему кораблю. Старший лейтенант думал о надвигающемся шторме: пророчат северо-западный, десять-одиннадцать баллов Волны и сейчас приходили к борту все крупнее и сердитее. Ветер крепчал. Арсеньев представил себе, как разъяренное море будет бить в борт и срывать пластыри. "Шторм и крен, да еще вдобавок этот Медонис..." Матросы Никитин и Фролов курили в углу салона, усевшись на мешках с паклей. Арсеньев подошел к матросам. Они вскочили. - Собрались на берег, товарищ старшина? - напряженно улыбаясь, спросил Арсеньев Никитина. - Так точно, по вашему разрешению, товарищ старший лейтенант. - Видите ли, тут какое дело... - медленно подбирал слова Арсеньев. - Так вот, придется отставить берег. Никитин испуганно посмотрел на старшего лейтенанта, добродушная улыбка разом исчезла с его лица. - Но ведь утром вы... - Да, утром я разрешил, а сейчас обстановка переменилась. - Т-товарищ старший лейтенант, - сказал Фролов, кивнув на Никитина, - ему надо быть на берегу. У него жена в родильном, сына сегодня ж-ждет. "И у меня жена в родильном, и я сына жду, - подумал он. - Странно... Почему все стало так безразлично?" Водолаз Никитин улыбнулся, уверенный, что теперь, когда старшему лейтенанту известно, почему он должен быть на берегу, все будет в порядке. Арсеньев посмотрел на Никитина, потом на деревянного Эриксона. - Там обойдутся без нас... - устало сказал он, - без нас... Оба немедленно готовьтесь к спуску. Никитин пораженно смотрел на Арсеньева. - Что? - подражая Фитилеву, резко произнес Сергей Алексеевич. - Есть осмотреть корабль! - отчеканил Фролов. Арсеньев медленно пересек салон и скрылся за тяжелыми резными дверями. "Если всплывет корабль, - продолжал он размышлять, - пластыри уцелеют. Но... но может увеличиться крен, мазут сразу не откачаешь". - "Над морем красавица дева с-сидит", - неожиданно стал декламировать Фролов, подмигнув деревянному Христофору Колумбу. И, к другу ласкаяся, так говорит: - Д-достань ожерелье, с-спустися на дно. Сегодня в пучину упало оно, Ты этим докажешь с-свою мне любовь. - В-вскипела младая у юноши кровь, И ум его объял невольный н-недуг... Он в п-пенную бездну кидается вдруг. - Лермонтов, брат, сочинил, не кто-нибудь. - Фролов улыбнулся. - Видишь, Петя, вьюношу дева послала, так он слова не сказал, в воду полез, а тебе сам старший лейтенант Арсеньев приказал. Н-ничего, Петя, все будет как надо. Жена и вправду без тебя обойдется... - Приказать-то он приказал, да не так бы надо. Вот командир наш Фитилев, - оживился Никитин, - он всегда спросит: как и что, от души спросит. Как мол, сына назовешь? Как дома, здоровы? И сейчас бы вот про жену спросил. Понимаешь? Уж я наверно знаю: обязательно спросил бы. - Н-да, п-подход другой у бати... Старший лейтенант тоже хороший человек, мрачный только, думает и молчит, молчит и думает. А сегодня совсем не в себе, по глазам видно. А в-вдруг дочка, - перешел он на другое, - и в-выйдет, настраивал себя н-напрасно. - Сын, - упорствовал Никитин. - Ладно! - махнул рукой Фролов. - П-пойдем одеваться. x x x По тропам и решеткам машинного отделения рыжий, в веснушках матрос Евсюков и моторист Бортников медленно тащили вниз тяжелую помпу для откачки мазута. Вокруг так грохотало, будто целая рота стучала молотками по жести. Все мотопомпы работали. Железные трапы и решетки в масле: ногам скользко. Матросы осторожно поставили деликатный груз на решетки. Бортников сел верхом на помпу и перевел дух. - Хорошо мы с тобой сообразили. Пока старший лейтенант на своей линейке считает, пока с докладом к бате ходит, пока то да се, а помпа, глядишь, на месте. - А все это я, - отозвался Евсюков. - Как про мазут доложил, старший лейтенант целовать меня кинулся. Ей-богу, не вру, - добавил он поспешно, заметив на лице друга сомнение. - И я рад, Женя. Чай, моряк, а не портянка!.. Уж как хочется корабль поднять! Ежели нужно, ведром стану воду черпать. А то с чего бы я тут кишку надрывал? Мог бы на постельке отдохнуть за милую душу, не вахтенный. Поехали, Женя, дальше! Моряки с кряхтением взялись за помпу. Подбадривая друг друга, они спустили ее на следующую площадку. x x x Арсеньев, не шевелясь, лежал на койке. Вялые мысли, казалось, прилипли к черепу. Прошло только полчаса с тех пор, как он разговаривал с Фитилевым, а думалось - миновала вечность. Он забыл про матросов и про мазут, оставшийся в танках. "Корабль сегодня не поднять! - вертелось одно и то же в мозгу. - Все равно придется останавливать откачку. Выйдет так, как хочет этот шизофреник. Он может решить, что я нарочно. А разве не так? Все ли ты сделал, что от тебя зависит? Подумай, сообрази. Что это у меня, паралич воли? Недаром говорят: "Что вытягивается на дюйм, вытянется на фут". Скрипнула дверь. Качнулся кренометр. Арсеньев приподнял взлохмаченную голову, посмотрел на распахнувшуюся дверь, на стрелку, отклонившуюся еще на два градуса, и снова уткнулся в подушку. "Черт с ним, крен так крен!" Ему казалось, будто он упал с большого судна в воду. Шел с борта на борт по узкой сходне и поскользнулся. Два огромных железных корпуса тяжело ходят на волне близко от него. Он знает, что каждую секунду корабли могут сойтись бортами. Спасенья нет! Всем существом, каждым нервом ощущал Арсеньев это воображаемое сближение. Он чувствовал, как сжимается от страха каждая его клетка, чувствовал невыносимую тяжесть. Удар, скрежет железа о железо. Пронизала боль, будто все произошло наяву. - Товарищ старший лейтенант, - появился в каюте Евсюков. За ним стоял Бортников. Арсеньев не откликнулся. Евсюков посмотрел на товарища и пожал плечами. - Вздремнул, наверное. - Буди, спать не время, - сказал Бортников. - Товарищ старший лейтенант! Арсеньев молча повернул голову. - Мы с Бортниковым спецмотопомпу спустили в машинный отсек, просим указать место откачки. Если сейчас начнем откачку мазута, к утру корабль станет на ровный киль. Несколько мгновений Арсеньев отсутствующе смотрел на матросов. - К утру на ровный киль? - Арсеньев бросился к столу, схватил логарифмическую линейку. "Пусть позор, пусть любое наказание!.. Только не быть подлецом!" - лихорадочно думал он, быстро нанося цифры на бумагу. Мысль его заработала необычайно четко, он напрягся, как пружина. ...На самом дне машинного отсека, на плитах, залитых мазутом, при свете переносной электрической лампы, работают трое: старший лейтенант Арсеньев, матрос Евсюков и моторист Бортников. Над ними высятся железные лабиринты решеток и трапов. Сверху дневной свет едва проникает сквозь заляпанные маслом стекла люков. - А что, товарищ старший лейтенант, - готовясь запустить мотопомпу, спросил Евсюков; крупные веснушки на его лице сейчас особенно заметны, - обязательно корабль подымем? Вот только кабы пластыри не посрывало. Ветер-то как гудит, - помолчав, добавил он. - На берег показаться срам! - вставил угрюмый Бортников, орудуя ключом. - Дразнятся друзья-приятели: на "утопленнике"-де зимовать собираемся. Готово, на месте гайка! А вы, товарищ старший лейтенант, слышно, капиталом плавали, большие корабли водили? - Плавал... - отозвался Арсеньев. - А бояться, ребята, нечего: ветер теперь нам нипочем. Теперь-то уж всплывем, а наши расчеты - хоть в Академию наук: нате, старички хорошие, проверяйте! Давай, Бортников. Моторист нажал стартер, мотор рявкнул и сразу раскатился дробным стуком. Из отсека послышалось сочное чавканье: шланги засасывали мазут. - Ну все! - Старший лейтенант выпрямился. - Помпа работает. Бортникову оставаться здесь, а ты, Евсюков, мигом на палубу, передай приказание мичману Короткову: водолаза Никитина уволить на берег. Под воду вместо него пойду я. - Арсеньев не торопясь вытирал руки ветошью. - Постой-постой, капитану буксира приказываю - доставить Никитина в порт, и сейчас же назад! "Пока этот сумасшедший Медонис со своим Ницше вернется, корабль поднимется на поверхность!.." ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА Около шести вечера Антон Адамович уже был у дверей своего дома. Он нервничал, торопился, но выходило хуже: пришлось долго царапать ключом медный замок. Нащупать скважину удалось не сразу. Немало горячих слов досталось мастерам замочного цеха. Наконец ключ заскрипел, и замок щелкнул. В прихожей Антон Адамович снял ботинки и надел мягкие туфли. "Мильды нет дома", - подумал он. Обычно жена с нетерпением ждала его, встречала на пороге. Нет, он ошибся. Сжавшись в комочек, она лежала на диване. Бросился в глаза ее старый, потрепанный чемодан, стоявший посередине комнаты, шкаф с выдвинутыми пустыми ящиками. "Моя супруга что-то задумала, - насторожился Антон Адамович. - Ну что ж, посмотрим". Он подсел к Мильде, обнял ее. Столовая еще хранила следы ночного погрома, хотя Миколас после ухода Арсеньева кое-как смел в угол осколки посуды, разломанные стулья, искалеченные фикусы. Жена не пошевелила пальцем, чтобы навести в комнате порядок. Это тоже отметил про себя Антон Адамович. Мильда молчала и смотрела в сторону, губы ее вздрагивали. Она казалась холодной и чужой. - Ну, женушка, - весело начал Антон Адамович, - можешь меня поздравить! Все прошло удачно. Ты здорово помогла мне и честно заработала свою половину. Завтра я... - Завтра утренним поездом я уезжаю домой, - перебила Мильда срывающимся голосом. - Мне надоели твои подлые выдумки. Я... я презираю тебя! - она отбросила его руку. - Как я могла решиться вести себя, словно продажная девка! Обмануть честного, хорошего человека... "Хорошо, что она не знает всего, - мелькнуло в голове Антона Адамовича. - Вот и надейся на верную жену. Нет, так просто не расстанешься со мной, голубушка". - Ты не поедешь, - вяло, безразлично произнес он, медленно вставая с дивана. - Не поедешь, - повторил он уже с угрозой. - Я уже взяла билет! - Мильда вскочила тоже. Встретив холодный взгляд Медониса, она попятилась. Никогда Мильда не видела таких глаз. - Чего ты хочешь? - Она подняла руки, словно защищаясь от удара. Но Медонис опомнился, его глаза потухли. - Хочешь ехать домой, пожалуйста, - тихо сказал он, - держать не стану. Но не забудь: от меня ты сама отказалась. Ах, как коротка память у женщин! - притворно вздохнул он. - Клятвы в любви до гроба - и вдруг... Вспомни, бог соединил нас. У Мильды подкосились ноги и бешено заколотилось сердце. - Я не могу остаться. Человек, который любит, не может поступать так, как ты. - Не можешь остаться?.. - Медонис решил припугнуть Мильду. - Но ты не учла одного. Кража чертежей из портфеля военного человека, соучастие в краже, - поправился он. - В уголовном кодексе есть очень умная статья, она утверждает... - Кража? Какая кража? - Сердце Мильды остановилось, ей стало душно. - Значит, у старшего лейтенанта похитили чертежи? Не может быть! Неужели ты способен и на это? - Держи язык за зубами, девка, - процедил Антон Адамович. - Если хочешь жить, никому ни слова. - Боже мой! Антанас, что ты говоришь? - Ноздри Мильды побелели. - Ты вернешь чертежи старшему лейтенанту! - сказала она твердо. - Тогда я буду молчать. - Арсеньеву ничего не будет, - буркнул Медонис, - я все уладил. Чертежи у него. - Хорошо. Но тебе скажу прямо: все, что ты задумал, подло... Все, все! И как я сразу не поняла! Искать чьи-то драгоценности!.. Ты меня уверил, что это спорт. Я поверила, меня привлекало необычайное, экзотика: затонувший корабль, сокровища под водой... - быстро-быстро говорила она. - Но если это правда, зачем понадобились тайные подвиги? Ты мешаешь людям, выполняющим большое дело. Никто не запретил бы тебе обследовать корабль. Наоборот, все были бы довольны. Ты мог бы помочь им, а ты... ты пошел на преступление. Ради чего? Эх, Антанас, Антанас! - Мильда заплакала. - Понятно, когда враг, - она задохнулась, - когда враг... Он ненавидит нас, все наше ненавидит, а ты, ты из-за денег на все идешь! - Довольно, бывшая комсомолка, - с презрением оборвал Медонис. - Жаль, что я не знал твоих способностей раньше. С детства не выношу проповедей с любой кафедры. Я ухожу на "Меркурий". Осталась одна несложная операция. Надеюсь, я провожу тебя завтра... Мильда слышала, как он возился в прихожей с ботинками, как хлопнула дверь и скрипнули деревянные ступени. У крыльца Медониса остановил Карл Дучке. Это было неожиданно. - Ты не оставил адреса, - бросился он с упреками. - Я жду целые сутки. Я пошел за спичками, и ты в это время... Срочное приказание шефа. - Дучке стучал зубами от холода, пытаясь раскурить огрызок сигары. Антон Адамович поежился - еще одно препятствие. Он совсем забыл про "Серую руку". Но сейчас ему наплевать на все. Он твердо верил в исполнение своих планов: Арсеньев задержит подъем корабля, и после того, как дядюшкин ящичек будет в руках Фрикке, "Шустрый" возьмет курс на Швецию. - Ты должен на своем буксире отвезти меня в порт. Я хочу много рассказать. О-о!.. Ты не заметил ничего странного у себя дома? Нет, ну, конечно, о-о!.. - Отвезу, не беспокойся, - заверил Антон Адамович. Он решил со всем соглашаться. - Мне надо на корабль срочно. Через час жди на причале, и тогда - прямо в Северный порт. - Приготовь мне кофе, покрепче, погорячее, слышишь? - едва шевелил языком Дучке. - Кофе и коньяк... Ждать еще час! Проклятый ветер! Цум Тейфель! Я буду счастливчиком, если не получу воспаления легких. x x x "Они хотят наложить лапу на мое добро. - Медонис вдруг пришел в бешенство. - Не выйдет! Ходит по пятам, толчется рядом. А что, если?.. - И он сразу остановился. - Да, так и сделаю. Анонимный доносик куда надо. Обезврежу их, а потом лови меня!" Медонис вошел в ближайшее отделение связи, купил конверт и на листке из записной книжки написал несколько строк. Запечатав письмо, он бодро пошел к почтовому ящику и без колебаний опустил его. С высоты шести палуб смотрел Василий Федорович на маленький буксир, прижавшийся к борту. Густой черный дым валил из трубы. Ветер подхватывал его и расстилал над морем. "Не ошиблись ветродуи", - размышлял Фитилев, поглядывая на клубившийся у самой воды бархатный дым. Густо морщилось беспокойными волнами море. Из-за горизонта тяжело наплывали черные тучи. Темнело. Огромный воздушный вихрь медленно двигался на восток. О его приближении радиостанции предупреждали тревожными метеосводками. В портах на мачтах поднимались грозные сигналы. Шторм. Василий Федорович был очень озадачен делами на корабле. Да и шторм изрядно его беспокоил. И откуда он взялся, проклятый! Стояла превосходная погода - и вот на тебе! Фитилев был уверен в одном: "Если утром корабль не будет готов к буксировке, неприятностей не оберешься! И Серега что-то мудрит". Фитилева встревожил их недавний разговор. "Поставить корабль в исходное положение. Покривил душой Серега, а зачем - ума не приложу!" С того недавнего времени многое изменилось. Обнаружили мазут в топливных цистернах, Арсеньев сам надел водолазный костюм и сейчас осматривал подводную часть корабля. Фитилева радовала дружная работа команды. Он видел, что все горели желанием поднять корабль. Сколько изобретательности, сметки проявили люди! Холодный искусственный мазут загустел, как деготь, и помпа плохо брала его. По подсчетам, не откачать мазут до утра и от крена не избавиться. Подъем корабля был опять под угрозой. И тут моторист Бортников предложил попробовать корабельные насосы. Вместо пара подвели сжатый воздух. Наладчикам пришлось повозиться, но когда насосы заработали, всем стало ясно: победа! Василий Федорович с теплотой вспомнил про Бортникова: "Мой ведь воспитанник..." - Товарищ командир! - подбежал к Фитилеву рассыльный. - Старший лейтенант Арсеньев просит вас к телефону. К девяти часам вечера небо почернело. Могучий западный ветер все гнал и гнал грозовые тучи. Удерживаемый якорной цепью, "Меркурий" медленно описывал огромную дугу. Ярко освещенный огнями, он всплыл почти целиком. Стоящий рядом буксир "Шустрый" казался игрушкой: его мачты едва достигали главной палубы великана. А вокруг судна - непроглядная темнота: у фонаря всегда темнее. Грохотали мотопомпы, выбрасывая воду. Корабль сидел ровнее, крен заметно уменьшился. x x x В капитанской каюте буксира "Шустрый" Миколас Кейрялис подробно рассказал Антону Адамовичу о всех событиях. - Не выгорело наше дело! - заканчивая, вздохнул Миколас. - Всплывает корабль. Гляди-ка, гражданин начальник, словно крепость какая, и крен меньше. Хе-хе! Видать, не испугался вас старший лейтенант. Матросики хвалят его, говорят: с мазутом он справился, сам пошел пробоину искать. - Это я им содрал пластырь. И не то еще сделаю! - буркнул Медонис. По правде говоря, он еще не знал, что именно сделает. И вдруг перед глазами возникла авиабомба у кормы лайнера, впившаяся в песок. - Не мучайте себя понапрасну, гражданин начальник. Пустое дело! В третьем классе, где ваша каюта, воды ниже чем по пояс, сам смотрел, - говорил Миколас. - Пластырь положат - и через час все будет сухо. А там буксиры в порт корабль потянут... - В порт не потянут. В моих руках остался главный козырь, - медленно произнес Медонис. - Теперь, гражданин начальник, никакими козырями не поможешь, - решительно возразил Миколас. И удивился: на лице Антона Адамовича играла улыбка. - Мой козырь - неразорвавшаяся авиабомба. - Медонис вдруг ударил кулаком о стол. - Понял? Торчит в песке недалеко от кормы... Сейчас я... - Он схватил блокнот и стал быстро черкать в нем шариковой ручкой. - Длина одной смычки, якорь-цепи, - бормотал он, сопя от напряжения, - двадцать пять метров. На брашпиле сейчас две смычки. Расстояние до бомбы было около половины длины судна, значит, - повысил он голос, - надо потравить якорную цепь, удлинить ее на две смычки. Корабль навалится на бомбу - и тогда... Миколас Кейрялис порывисто поднялся на ноги и с ужасом смотрел на Медониса. Его ржавые брови поднялись кверху. - Ты хочешь взорвать корабль, погубить людей? - пятясь, спрашивал он. - На нем же две сотни матросов... Нет, гражданин начальник, я в таком деле помогать не стану! - Дурак, этой ночью у нас будут деньги. - Антон Адамович зло посмотрел на морщинистое лицо Кейрялиса. - Матросы тебя своим считают. Потрави канат, всего две смычки, слышишь? Безопасно. Ты не мог знать про авиабомбу. Они не подберут статьи, даже если поймают за руку. Ее нет в уголовном кодексе. Суд не сможет предъявить обвинение. А потом я, как помощник капитана порта, скажу. Если ветер поднялся, якорную цепь обязательно надо потравить. Значит, и с этой стороны удивительного ничего нет, коли цепь стала длиннее. Это я к тому говорю, если расследование будет. Понял? Ну как? - Нет, гражданин начальник, я на "мокрое дело" не пойду. Пусть, если надо, водолазы цепь травят. Бог с ними, с деньгами, не согласен я топить корабль с народом. Кейрялис решительно нахлобучил кепку на голову. - Каторжник проклятый! - бешено закричал Медонис. - Деньги ведь... Половину тебе отдам. Видать, ты дурак полный. Мразь! - Нет, гражданин начальник, я не мразь, - ответил Кейрялис. - Я Родину защищал от немцев. Вот смотри, - он быстро завернул подол рубахи, - на раны смотри, видишь, кровь проливал. Воровством занимался - виновен. За это в тюрьме сидел. А ты за деньги сгубить невинных людей хочешь. Выходит, гражданин начальник, не я, а ты мразь! - Мели, мели, - глотнув слюну, пробормотал Медонис. - Не часто удается послушать философствующего каторжника. - Антон Адамович осклабился. - Ты уже виноват перед судом. Выкрал чертеж из портфеля старшего лейтенанта. Забыл? Смотри, если я донесу... - И надо же, польстился на легкие деньги. Слабый я человек, выпить люблю, - неторопливо продолжал Миколас. - Если что плохо положено, украсть могу. Хозяева виноваты, что добро не берегут... А людей убивать не согласен. На донос твой плевал! Мою дружбу кулаком не завоюешь. Счастливо оставаться! - Миколас взялся за ручку двери. - Нет, погоди. Сначала я хочу поблагодарить. - Медонис быстро сунул руку в карман пиджака. - Ты ведь работал и должен получить, что причитается. Выстрел растворился в грохоте мотопомп и в шуме льющейся потоками воды. x x x Медонис, задрав голову, с тоской разглядывал высокий борт всплывшего лайнера. Крен у него еще оставался, и поэтому веревочный трап, не прилегая к стенке, болтался в воздухе. Пересилив страх, Медонис взобрался на палубу, постоял, осмотрелся. Здесь только одна мотопомпа. Вахтенный моторист, склонив голову набок, прислушивался к шуму мотора. Людей наверху было немного. Борьба за корабль развернулась на нижних палубах. Там грохотали моторы, хрипели донки, перекликались человеческие голоса. Люди напрягали последние усилия. Мощный, глухой шум доносился из железного чрева, палуба содрогалась. "Я должен взорвать эту развалину, - сказал себе Антон Адамович, - другого не дано. Тогда я господин. Только бы удался взрыв! Черт, корабль будто вулкан перед извержением. Под ногами - ад. Эх, дурак я! Сколько времени готовился, а удобный момент пропустил! Вот и ходи трави канаты". Он сделал несколько шагов. Кормовая палуба была ярко освещена. У двух воздушных помп - качальщики. Доносилось мерное перестукивание поршней. Мичманы Коротков и Снегирев следили за сигналами водолазов. Все заняты, никто не обращал внимания на Медониса. Но он твердо знал правило: осторожность и еще раз осторожность! Медонис вернулся к тарахтящей мотопомпе и тронул матроса за рукав. - Товарищ, - громко, чтобы перекрыть шум, крикнул он, - одолжи обтирки, обтирки, поиздержались мы на "Шустром", клочка не найдешь. Моторист молча достал из ящика пучок ветоши и подал Антону Адамовичу. Крышка ящика упала, но звука слышно не было. - А что, товарищ матрос, выровняем крен, как думаешь? - кричал Медонис. - Мне бы в порт сходить. За водой для котлов... Да не знаю, как быть. - Выровним, немного осталось, - уверенно ответил матрос. - Батя сказал, к восьми утра поставим к стенке корабль. Раз батя сказал - значит, так и будет. - У стенки поставим, - повторил Медонис. - Да ну?! А хорошо бы! Спасибо за обтирку, товарищ! Медонис решил еще раз попытаться проникнуть в каюту. Но ему опять не повезло: на второй палубе матросы спускали по трапу бочки с бензином. Пришлось вернуться. Осталось взорвать корабль. Другого выхода не было. Медонис незаметно перебрался на темный противоположный борт: здесь огней не зажигали. Как привидение, проскочил по длинному проходу и оказался на носовой палубе. За месяц он изучил затонувший корабль. У лобовой надстройки, под крышей из толя, работал мощный компрессор на широких колесах. От него поступал воздух к топливным насосам, качавшим мазут. Под лампочкой дежурный моторист читал газету. Он даже не поднял головы, когда Антон Адамович прошел мимо. "Удачно, весьма удачно! - радовался Медонис, пробираясь между бревнами и досками, резиновыми проводами и шлангами. - Такой грохот, никто не услышит, когда пойдет якорная цепь. Дурак Миколас, отказался. Пустяковое дело". На носу корабля темно. Порывы ветра забивали дыхание. Антон Адамович схватился за фуражку. Одинокий якорный фонарь чуть-чуть освещал исполинский брашпиль. Фонарь раскачивался на ветру, черная тень от брашпиля колебалась. Медонис перегнулся через фальшборт - посмотрел, туго ли натянута якорная цепь. Да, туго, она скрежетала в клюзе. Ветер все-таки сорвал фуражку и унес в море. Медонис заметил, что нос судна смотрел на маяк, а совсем недавно маяк был по правому борту. Ветер изменил направление, Антон Адамович еще раз оглянулся по сторонам. Все было по-прежнему спокойно. Маленьким фонариком-авторучкой он осветил маховики и зубчатые колеса брашпиля. Вот звенья якорной цепи, каждый метр весил немало. Круглый "пятачок" света нашел стопор. Пришлось-таки повозиться с тугой рукояткой. С бьющимся сердцем вслушивался Антон Адамович в глухое рокотание железной цепи. В клюз проходит одна скоба, другая... Довольно! - Медонис застопорил. Зловещая тень опасности накрыла корабль. На две смычки удлинилась цепь. На пятьдесят метров отошел корабль от прежнего места. Антон Адамович не стал задерживаться у брашпиля. Он поспешно перебрался на кормовую палубу к штормтрапу и, стремясь сохранить безразличное выражение лица, закурил. Ноги у него дрожали. "На этом ветру, - кружились в голове беспорядочные мысли, - корабль скоро опишет свою последнюю дугу... Но где он сейчас? Далеко ли от бомбы? - Медонис судорожно затянулся. - Взрыв может быть через минуту и через полчаса. Скорей на буксир!" Но какая-то сила удерживала Медониса на палубе. Он посмотрел на небо. Оно было темное, нигде ни одной звезды. "Сколько времени будет тонуть корабль после взрыва? - спросил он себя. Пальцы его нервно теребили обтирку, он все еще держал ее в руках. - Немного. Если слетят большие пластыри, не успеешь сосчитать до ста. Вряд ли сумеют спастись матросы и все, кто внутри. - Он вспомнил темные скользкие коридоры, провалы вместо лестниц и хищно усмехнулся. - А, черт возьми, пусть гниют их кости!" Вспомнились события сегодняшнего дня: убитый Миколас, разгневанная Мильда, пришел на ум Ницше... "Ницше поистине велик, - размышлял Медонис. Мысли разрывались на куски, и трудно было вновь соединить их. - Он разрешил сверхчеловеку любое преступление. Я сверхчеловек, господин среди стада. Мне позволено все! Я должен был уничтожить глупого литовца - и сделал это. Подождите, - грозил он кому-то в темноту, - Ницше еще покажет себя! Дурак Арсеньев! Недаром наши философы прославляют Ницше. Они стараются уверить, будто не на его дровах Гитлер заварил кровавую кашу". Антону Адамовичу почудился хрипловатый смех, словно клекот птицы. "Старший механик!" Испытывая тошнотный страх, он обернулся. На палубе никого не было. Последние дни механик Пятрас Весулас все чаще и чаще смущал его. "Одноглазый мерзавец! Он следит за мной. Что ему надо?" Красные отсветы скользили по судну. Маяк без устали открывал и закрывал свой глаз. Это тоже нервировало Антона Адамовича. - Товарищ Медонис! - позвал чей-то голос. Антон Адамович круто обернулся. Возле него каланчой высился замполит судоподъемной группы Рукавишников. - Вы без фуражки? Я, признаться, сначала не узнал! - Унесло ветром, - объяснил Медонис. - Вторую за месяц. Жертвы морскому богу. А ветер крепчал. По морю непрерывно катились волны, наседали на борт и чуть-чуть колыхали тяжелое тело корабля. Балтика, наполненная до краев западным ветром, бурлила и волновалась. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ИСТИНА ВСЕГДА ИСТИНА К длинному свайному причалу из толстых струганых досок прилепились рыболовные тральщики. Они стояли парами, словно влюбленные, слегка покачивая тонкими мачтами. Вахтенный матрос с задумчивым видом сидел на люке. Из радиорубки доносились звуки вальса. На пирсе рыбозавода рабочие выгружали с деревянного сейнера свежий улов и с грохотом закатывали на борт пустые бочки. Одежда людей была густо покрыта блестящими чешуйками. Механик Пятрас Весулас, скрытый круглой башенкой с надписью "Высокое напряжение", молча наблюдал за маневрированием буксира "Шустрый". Лопасти винта взбудоражили воду, она вскипала тысячами мелких воздушных пузырьков. Медонис, как всегда, чувствовал себя на мостике неспокойно. Он бегал от одного борта к другому, несколько раз переставлял с места на место ручку телеграфа. - Посвистайте, посвистайте! - раздался его тревожный возглас. Буксир тонкоголосо вскрикнул три раза и задним ходом отошел от стенки. Взбаламученная винтом вода быстро успокоилась. Небольшие волны, забредавшие в порт, сбивали у причала древесную кашицу и рыхлую грязную пену. Буксир миновал сигнальный пост, выкрашенный белой краской. На мачте висел черный треугольник вершиной вверх. Капитан порта предупреждал моряков: "Ожидается шторм от северо-запада". Проводив взглядом широкий корпус пароходика, шмыгнувшего за огромные каменные глыбы мола, одноглазый механик направился в город. Вдоль причала разрослись молодые яблони, посаженные работниками порта. Сразу за воротами начиналась улица с огромными липами, каштанами, вязами. Липы еще цвели, на каштанах появились колючие колобки. Возле каждого дома зеленели деревья и пестрели цветники. Весулас медленно шагал по дороге. "Ее зовут Мильда, - размышлял он. - Вот Мильда и поможет мне опознать негодяя. Да, это он! Я уверен. Наглый взгляд, надменность, а главное - голос. Литовский язык ничего не значит. И тот ведь прекрасно говорил". Пятрас Весулас... В домике лесничего на косе Курш-Нерунг солдаты обнаружили окровавленное тело, в нем еще теплилась жизнь. Пятрас Весулас очнулся в лазарете. Как он выжил, было загадкой для врачей. Железное здоровье, воля к жизни. Упорство Пятраса Весуласа не знало предела. Когда он выздоровел, все поглотила мысль: найти, отомстить!.. Бывает же так: решил человек, ожесточился, и даже время не смягчает его. Весулас не спал по ночам, вспоминая смерть товарища. Но кому он должен отомстить? Где отыскать подлеца, поднявшего руку на своих спасителей? Проходили годы, но он не забывал грозных событий той ночи. В схватке Пятрас Весулас лишился левого глаза. Перебирая в памяти подробности, он старался мысленно воссоздать облик убийцы. Проклятый эсэсовец, кажется, он был выше среднего роста, худощав. Блондин с правильными чертами лица. Но разве по таким признакам найдешь человека?! Ни одной, хотя бы самой незначительной черточки, но присущей только ему, не зацепилось в сознании. Когда Весулас увидел впервые Медониса - нового капитана, зрачок его единственного глаза расширился. Охваченный смутными подозрениями, он долго не мог заснуть. Поднявшись утром с постели, невыспавшийся, Пятрас не знал, что предпринять. Слишком невероятной была мысль: капитан Антанас Медонис - убийца на косе Курш-Нерунг. Бывает же сходство!.. Ну и что же? И все-таки какое-то подспудное чувство не давало Пятрасу успокоиться. За завтраком в кают-компании Пятраса насторожил голос Медониса. "Неужели у двух внешне похожих людей и голос бывает одинаковым?! - размышлял он. - О-о, если бы Медонис заговорил по-немецки!" Догадайся Антон Адамович, что замышляет угрюмый механик, искоса поглядывая единственным глазом, многое изменилось бы в его планах. Пятрас решил поговорить с Мильдой. Дверь открыла сама хозяйка. Пятрас как-то раз видел ее мельком на буксире и теперь узнал не сразу. Его удивили пришибленный вид, растерянность молодой женщины. - Пятрас Весулас, старший механик с буксира. Сослуживец вашего мужа, - представился он. - Ах, это вы Пятрас Весулас, - тихо сказала Мильда, зябко кутаясь в платок. - Здравствуйте. - Нам надо поговорить с вами, серьезно поговорить. - И Пятрас без приглашения вошел в комнату. Желтый чемодан стоял на том же месте. В углу - мусор, буро-красные пятна на занавесках. Ничего не изменилось после ухода Антона Адамовича. Мильда остановилась у двери и вопросительно смотрела на нежданного гостя. "Какое угрюмое лицо!" - отметила она. - Где вы познакомились с мужем? - Пятрас Весулас решил идти прямой дорогой. - Откуда он? Мильда не сразу ответила. Ей стало не по себе. "Почему он спрашивает?" Пятрас Весулас молчал. - На косе Нерунг, в поселке... - тихо сказала Мильда, и губы ее дрогнули. - Нида? - хрипло выкрикнул Весулас. - В поселке Нида? Когда? - В апреле 1945 года. Но зачем вам? Разве он сделал что-нибудь плохое? Не может быть!.. Весулас сорвал черную повязку с глаза. Он расстегнул ворот, обнажив бледные рубцы. - Это он убил моего товарища. Думал, что убил и меня. Мильда, прижавшись к стенке, смотрела на Весуласа. - Вы говорите неправду, Пятрас Весулас. Он храбрый литовец. На моих глазах Антанас застрелил эсэсовца, помощника коменданта лагеря. Его родители замучены немцами... - Ложь! Скорее всего он расправился со своим, чтобы надежнее замести следы. Я уверен в этом. - И Весулас задохнулся. - Так они всегда поступали. Он - господин, а мы - рабы. Поверь, Мильда, вырви жалость, - прошептал он, подхватив медленно сползавшую на пол молодую женщину. - Он не стоит твоего мизинца, девочка. Слышишь, Мильдуте!.. Перед глазами Мильды возникло лицо в окне. "Одну картофелину!" - умолял голодный. Зачем Антанас в ту ночь убил его? Отвратительная, необъяснимая жестокость! - Я должна рассказать обо всем папе... На машине через пять часов я буду дома, - собравшись с силами, проговорила Мильда. - Это все ужасно! Антанаса, наверное, арестуют. Я так во всем виновата! Бедный отец!.. - Мильдуте, я прошу тебя, не мешай! - Одноглазый механик с мольбой протянул к ней руки. - Я отомщу сам. Я ждал, долго ждал! - У Пятраса Весуласа заклокотало в груди, слова были почти неразборчивы. - Я сам уничтожу эту гадину. Ты слышишь меня, девочка? Я и за тебя отомщу, за всех... - Папа, папочка, прости меня, прости!.. - в отчаянии повторяла Мильда. - Неужели так может быть?! Медленно, обдумывая каждое слово, Весулас рассказал, как два товарища в море у косы Курш-Нерунг выловили полуживого человека, как старались его спасти и что произошло в заброшенном домике лесничего. Мильду лихорадило. Она вспомнила сегодняшний разговор. Медонис затеял что-то плохое, это несомненно. "Но ведь я прожила с ним годы. Как же теперь? Я должна ненавидеть его", - думала Мильда, а ненависти не было. Надо привыкнуть к мысли: "Антанас - враг, - повторяла она про себя. - Я должна ненавидеть его. Я должна помешать ему!" - Боже мой! - вырвалось у молодой женщины. - Сегодня на затонувшем корабле что-то должно случиться. Я уверена. Нам надо быть там, Пятрас Весулас. Скорее, скорее!.. - повторяла Мильда в отчаянии. - Мой долг... Она выбежала в соседнюю комнату. Слышно было, как открывались и закрывались какие-то ящики, хлопали дверцы. Через минуту, что-то набросив на себя, Мильда вернулась. - Успокойся, девочка. Там настоящие люди, он ничего не сможет сделать, - сказал механик. - Оставайся дома. - Нет, нет, я поеду с вами, Пятрас Весулас! Возьмите меня! - взмолилась Мильда. - Иначе я никогда себе не прощу. - Ладно, поедем вместе, - внимательно посмотрев на нее, решил Весулас. - Надо быть справедливым. Ты тоже имеешь право. x x x Выходить из порта в дурную погоду, да еще на ночь глядя, никто не соглашался. Пятрас Весулас с трудом упросил старшину рыбацкого бота - не обошлось без бутылки вина. На сигнальной мачте на месте черного конуса горели два красных огня. Дыхание шторма усилилось. За входным буем бот стало изрядно валить с борта на борт. Ветер нес пенистые клочья, но Мильда не испытывала страха. Нервы были напряжены до предела. Но вот и буксир "Шустрый". Оставив Мильду на палубе, Пятрас Весулас спустился в машинное отделение. В протертых до блеска железных плитах отражался свет электрических ламп. Вахтенный механик сидел на раскладном стуле и, напевая под нос, вырезал фигурную прокладку из куска кренгелита. Из кочегарки доносился громкий, энергичный разговор и лязг чугунных топочных дверец. - Какие приказания с мостика? - спросил Пятрас Весулас. - Машину держать в постоянной готовности, Петр Иванович. Старшего механика, казалось, удовлетворил ответ вахтенного. Он немного постоял и, тяжело ступая по лестнице, под