о сейчас заметил, что старший казак имел чин есаула. - Мы все служим после окончания училища. Но кто же мне присвоит звание офицера без аттестата? Вот я и еду за документом. Хаким сказал первое, что взбрело ему на ум. Но теперь ему самому такой ответ показался вполне правдоподобным. Казаки стали тихо переговариваться между собой, разглядывая ученический билет. "Что же делать, - с беспокойством подумал Хаким, - чем еще, кроме аттестата, их можно убедить? Пожалуй, лучше молчать. Много наговорю - вовсе не поверят. А если задержат, провалю все дело... - Хакиму не по себе было от этих мыслей, но внешне он держался спокойно и, казалось, был безразличен к допросу. Он вспомнил последний разговор с Парамоновым и Абдрахманом и понял, что выдержка сейчас - это все. - Хорош я буду, если попадусь, как рыба на крючок, а оружие обернется против нас же. Что скажут люди, доверившие мне это дело?" Хаким почувствовал, как холодный пот выступает у него на лбу. К счастью, в это время казаки отошли к парому, до отказа набитому людьми, скотом, телегами. Все уже готовы были переправляться. На берегу оставался один Хаким. Люди с парома ощупывали его взглядами. Спрашивали, будто он был виноват в том, что казаки задерживали переправу: - Чего мы ждем? - Чего хочет этот джигит? - Эй, парень, не задерживай нас. Ты можешь переправиться и потом. Но казаки, не обращая никакого внимания на недовольство людей, толпившихся на пароме, снова подошли к Хакиму. - Вот что, киргиз, - хмуро сказал есаул. - Реальное училище - это школа военного типа, я знаю. Сейчас мы тебя отправим в Джамбейту, там стоит воинская часть... Хакима точно обожгло. Он понял, что, если не одурачит казачьего есаула, погубит все дело. - Ваше благородие, - вытянувшись по струнке, сказал он, - я как раз и направляюсь в Джамбейту. Мне должны присвоить чин младшего офицера. Но для этого нужен аттестат. Я дал подписку, что в течение суток съезжу за аттестатом и вернусь в часть. Я же отвечаю за это. Разрешите оставить вам в залог ученический билет. Я возьму в училище аттестат и через три часа вернусь. Есаул разгладил усы и ворчливо, но уже покровительственно и добродушно сказал: - Таких чертей, как ты, что шатаются без дела, нам приказано ловить и отправлять под конвоем к наказному атаману. За вами, образованными киргизами, велено следить особо... - Совершенно верно изволили заметить, господин есаул. За некоторыми и надо следить особо. У вас, конечно, уже большой военный опыт, а я еще зеленый в военном деле. Но я тоже в воинской части получу хорошие знания. Разрешите переправляться, господин есаул? - Гм... - неопределенно буркнул казак. - Три часа, пожалуй, многовато. Что тебе там торчать три часа? Дело-то минутное. Даю два. А если через два часа не вернешься... Понял? - Слушаюсь, ваше благородие! - по-военному ответил Хаким и направился к парому. 2 Квартиру Ахметши Хаким отыскал быстро. Он торопился не потому, что обещал есаулу вернуться через два часа, а хотел поскорее выполнить поручение. Дойдя до узкого переулка возле мечети Гайноллы, Хаким стал заглядывать во все дворы деревянных татарских домиков. Осмотрев три-четыре двора, он вдруг увидел красных верблюдов. В огромном дворе стояло множество телег. "Ни у кого нет таких одинаковых фургонов и красных наров, - подумал Хаким. - Это и есть дом Ахметши". Хаким вошел в ворота. Огляделся. Во дворе не было ни души. Он подошел поближе к фургонам, однако задерживаться не стал, опасаясь, что за ним может следить кто-нибудь из окна. Быстро повернул к дому. Но того, что он увидел, было достаточно. В глубине двора стояло восемь фургонов. На трех лежал какой-то груз, покрытый брезентом и крепко обвязанный веревками. И все-таки зоркие глаза Хакима разглядели, что под брезентом были длинные ящики. Собаки во дворе не было. Хаким подошел к двери и негромко постучал. На стук вышла женщина. - Извините меня, женге, - сказал он. - Если не ошибаюсь, здесь живет Ахметша Мухамметшин. Я бы хотел, если можно, зайти к нему с салемом. - Хаким почтительно поклонился. Женщина была так восхищена вежливостью и хорошими манерами молодого джигита, что даже растерялась. В это время из комнаты послышался голос Ахметши: - Шырагым! Да не Хакимжан ли это? - Он уже шел, весело улыбаясь и протягивая Хакиму руки. - Вы угадали, жиен-ага. - Еще бы. Ты все такой же, как прежде. Только вот вырос, вытянулся. И не подумаешь, что этот красивый, образованный джигит наш Хаким. А я смотрю из окна - думаю, кто это может быть. Оказывается ты. Если память не изменяет, то последний раз я тебя видел в тот год, когда ты заканчивал джамбейтинскую школу. Как вырос ты за эти пять лет, возмужал. Совсем взрослый. А вот мой нагаши* не такой рослый, как ты. И нагаши и женеше среднего роста. Раньше говорили, что жиен всегда похож на нагаши. А теперь, выходит, нагаши похож на жиена. Значит, если жиен высок, то нагаши умен, не так ли, а? - смеясь, говорил Ахметша, и уголки его черных глаз светились лукаво и ласково. ______________ * Нагаши - родня матери, здесь - племянник по линии матери. Хаким рад был такому теплому шутливому приему, но отвечал сдержанно и вежливо. Хаким доводился Ахметше нагаши. Но они давно не встречались друг с другом, и поэтому Хаким не знал ни характера, ни привычек своего дяди. Отец говорил о нем редко и скупо: "Умен, находчив. Знает свою выгоду, подобрал ключи к жизни". Это было все, что знал Хаким. И теперь этот уважаемый человек откровенно и приветливо беседует с ним. Время от времени Хаким бросал на Ахметшу короткий изучающий взгляд. Ему нравилось его бледное удлиненное лицо с черной бородкой. Но мягкая речь Ахметши, постоянно смеющиеся глаза выдавали в нем человека, умеющего пристально и незаметно изучать собеседника и коварно обманывать. На Ахметше был дорогой бешмет татарского покроя, ичиги и кибисы. Из жилетного кармана свисала серебряная цепочка от часов. Он был похож на татарского купца и производил впечатление очень солидного и степенного человека. Хаким знал, что Ахметша учился в Петербурге. "Не скрыть тебе твою хитрость, - подумал Хаким. - Прав был мой отец, когда говорил, что ты подобрал ключи к жизни. Разве не в погоне за легкой наживой взялся ты выполнять подрядные работы джамбейтинских властей? Нынче все образованные люди - или члены правительства, или судьи, или доктора. А этот чем занимается? Ведь он закончил высшую Петербургскую сельскохозяйственную школу, а возит груз для этих негодяев. Правда, у него лучший в этих краях скот. Верблюды как на картинке, глаз не оторвешь. Все - одногорбые, красной масти. И тянут они во все концы обозы зеленых фургонов. Он даже правительственный пост бросил, чтобы наживать в это горячее военное время себе богатства. Его, как видно, интересуют только деньги и своя выгода". - Ну что же, Хакимжан, чай пить будем. Я давно хотел проведать своих нагаши, посмотреть, как выросли их дети, да все недосуг, никак не выберу времени. То, что Ахметша пригласил его выпить с ним чаю, было как нельзя кстати. Иначе у Хакима не было бы повода дальше оставаться в этом доме. "Только три телеги нагружены, - думал он, - остальные пусты. Следовательно, сегодня не выедут. Как же быть? С чего начать?" - Жиен-ага, - сказал он, - я в этом году закончил реальное училище. Только весной тут началась эта кутерьма, учебный год мы кое-как докончили, а вот аттестатов многие из нас не получили. Я ведь сегодня как раз и приехал за аттестатом. Порядки теперь - носа никуда не покажи без документов. Меня только что задержали на переправе, не хотели отпускать. Кое-как уговорил. Разрешили съездить за аттестатом. Велели поступать на военную службу в Джамбейте. Пригрозили, что всех закончивших училище, если они уклоняются от службы, будет судить военно-полевой суд. И я решил поехать в Джамбейту. Я с вами хотел бы посоветоваться. - Очень хорошо, что ты окончил училище, - ответил Ахметша, задумчиво глядя на Хакима. Он помолчал, потер ладонью подбородок. Было видно, что он сосредоточенно думает о чем-то и, прежде чем сказать, тщательно взвешивает слова. - На военную службу не поступай. Мне кажется, к этому роду деятельности у тебя, так сказать, нет особого рвения, - посмеиваясь, вымолвил он наконец. - Нет, отчего же, жиен-ага... Я решил поступать. За этим я и в город приехал. - Для поездки в город может быть много причин... А если бы ты действительно стремился служить в армии, то давно уже был бы в Джамбейте. Посмотри-ка мне прямо в глаза. У людей нашего рода по лицу всегда можно прочесть, что у них творится в груди... Только я не стану допытываться, даже не спрошу, о чем ты разговаривал с большевиками. В конце концов, ты не ребенок и сам должен найти правильную дорогу. Возможно, твой отец или кто-нибудь другой поверит, что ты приехал посоветоваться со мной, а я не верю. Скажу правду: не за советом ты ко мне приехал. По соседству с вашим аулом в Камысты-Куле живут братья Алибековы - Губайдулла, Хамидолла и младший Галиаскар. Это образованные люди. Однажды хитрец Хамидолла вздумал исповедаться мне: "В одном только грехе я обвиняю кудая* на этом свете: дал мне способность разгадывать чужие мысли. А это, как известно, дело самого кудая. Вот и получается, что на мне лежит тяжкий грех, ибо я вмешиваюсь в дела самого кудая. Поэтому-то с утра и до вечера молю: "О кудай, прости меня грешного за то, что я знаю наравне с тобой". Теперь многие имеют этот грех Хамидоллы. Хакимжан, ты еще не грешен этим? - ухмыляясь, спросил Ахметша. ______________ * Кудай - бог. Хаким так растерялся, что на минуту лишился дара речи и только с опаской поглядывал в лицо Ахметше. И все-таки у него хватило выдержки ничего не ответить на эти слова Ахметши и не попасть в ловушку. - Как весной распускаются почки на молодом тополе, - продолжал с улыбкой Ахметша, - так и ты, пожалуй, скоро научишься угадывать чужие мысли. Ведь недаром же ты сын Жунуса, моего дорогого нагаши. А Жунус - умный человек. Но знай: умение угадывать мысли, предсказывать будущее идет не только от ума. Еще в детстве нагаши учил меня: на свете есть три бессмертных дела - учительство, хозяйство, торговля. Учителем может быть только человек, знающий больше других. И тот, кто имеет учеников, бессмертен в своих делах. Второе - хозяйство. Умеючи можно с клочка земли величиной с язык собрать годовой урожай, а одна скотина может равняться сотне голов. Поэтому человек, нашедший жилку в хозяйстве, не пропадет. Третье - торговля. Торговля знакомит с чужими странами, с другими народами. Надо держаться за одно из этих трех дел. А держаться - это значит учиться. Вот как раз нагаши помог мне не только советом, но и поддержал меня материально. Твой отец получил арабское образование, владел только тюркской грамотой. Но сумел постичь мировую философию. Он подобен древнему Лукпану*. Люди считают его баловнем веселой шутки и не видят, что за шуткой кроется проницательность и мудрость. Он судит о людях не по словам, он всегда стремится к сути, и все это позволяет ему так легко угадывать мысли других. А на дела начальства он смотрит только с одной стороны - насколько они вредны для народа. Будь спокоен, он-то разобрался в этой неразберихе, что творится вокруг, понял, на чьей стороне перевес. И ты, Хакимжан, должен прислушиваться к его словам. Нельзя ступать на неопределенную дорогу. Не смотри на меня так и не жди от меня никаких советов. Одно могу сказать: военная служба - занятие для людей в безвыходном положении. Или ты хочешь стать большим начальником? Так знай: руководить людьми - значит обманывать их. А если ты не можешь убедить их в том, что зло - это народное благо, а насилие - благородное дело, то и не рвись к руководству. Птица счастья тотчас покинет тебя. ______________ * Лукпан - мудрец. "Этот коварный человек, видимо, что-то разузнал обо мне, - подумал Хаким, - хочет хитростью заманить меня в свои сети и выведать тайну. А как расхваливает он моего отца. Интересно все-таки, правда это или он только льстит мне? А ведь из его слов видно, что перевес на нашей стороне. Отец прав. Но зачем ему наша победа? Нет, нельзя с ним откровенничать. Один неосторожный шаг - и можно погубить все дело". - Дядя, ваши слова для меня большой урок. Вы сказали, что я уже много повидал, много знаю и даже разбираюсь в людях. Это слышать, конечно, лестно. И мне приятно было слушать теплые слова о моем отце. Однако должен вам сказать, что такой, как вы сказали, оценки политическим событиям он никогда не давал. По крайней мере, я ничего подобного не слышал. Я очень уважаю отца. Но вы так много видели, вы учились в Петербурге, вам многое виднее, чем моему отцу или мне. Вот поэтому я и пришел к вам за советом. Сказать по правде, я еще окончательно не решил, что мне делать. Однако я хочу по-настоящему учиться. Но училище я закончил. А что делать дальше, я не знаю. Приехал я сюда на телеге одного торговца не только за аттестатом, но и к вам за советом. Хаким решил любой хитростью напроситься в обоз. - Вот оно что! - воскликнул Ахметша. - Так бы сразу и сказал: возьмите, мол, меня с обозом. Чего же ты молчал? - рассмеялся Ахметша. - Ходишь вокруг да около, петляешь, как заяц, вместо того чтобы сказать прямо. Интересный вы народец. Ну что ж, если у тебя нет коня, садись в мою телегу. Только я не знаю вот, когда поеду. Может быть, завтра, может, послезавтра, а то и все три дня придется провести в городе. "Лиса проклятая, - выругался про себя Хаким, - виляет хвостом, и не поймаешь его никак". - Жиен-ага, - сказал он, - вы, как я вижу, решили мои слова обратить в шутку. У меня нет ни повода, ни основания уверять вас в том, что я говорю правду. Конечно, я, преследуя свою выгоду, явился к вам, но ведь я этого и не скрываю. И что скрывать, если вы знаете все мои мысли наперед. Но согласитесь, что-то делать мне все же надо. Если не служить, то учиться, но в том и другом случае надо ехать в Джамбейту. Там живет наш родственник Толеубай. Он мне поможет. Вас же я совсем не хочу утруждать. Мне вовсе не обязательно ехать в тарантасе вместе с вами. Я могу и на обыкновенной телеге ехать. Сказав это, Хаким не смог взглянуть прямо в глаза Ахметше и начал осматривать комнату и фотографии у зеркала. - Хакимжан, то, что я сейчас скажу, может быть, не очень приятно. Ты заранее извини меня. Но, откровенно сказать, все эти окольные ходы твои мне кажутся подозрительными. Знаешь, как иногда дети играют в прятки - прячут голову и думают, что их не видно. Так и я буду закрывать глаза на все. Быть младшим офицером - это значит постоянно унижаться и выслуживаться. Ты на это не пойдешь, я знаю. А чтобы достигнуть большего, тебе нужно по крайней мере лет десять. Так что служить ты не собираешься. А вот учеба - это хорошее дело. Учебу бросать не надо. Ты не состоишь в Совдепе? - внезапно спросил Ахметша. Хаким спокойно выдержал его взгляд и недоуменно пожал плечами. "При чем тут Совдеп?" - говорил этот жест. - Они любят закидывать курук на таких зеленых, как ты, - продолжал Ахметша. - Для них ты вполне пригоден. Обо всем теперь нужно думать, дорогой мой, прежде чем что-либо совершить... Ну хорошо... Можно поехать, конечно, и на одной из груженых телег, но это неудобно. Вдруг ты ночью спросонья упадешь с телеги? Тогда твой отец в жизни не переступит моего порога. Как ты думаешь? - насмешливо посмотрел Ахметша в глаза Хакима. - Дядя, я же не маленький, чтобы ночью упасть с телеги. Не беспокойтесь... - Ну хорошо, иди, заканчивай свои дела и к вечеру возвращайся. Ночуешь у меня. - Спасибо. Вечером я приду. Но переночую у кого-нибудь из знакомых. Зачем я буду вас утруждать? - Хакимжан, если ты твердо решил ехать, то ночуй здесь. Ночью обоз может уйти. - Хорошо, спасибо, дядя. А сейчас я пойду. У меня еще много дел. - В таком случае я тебя отвезу, куда нужно. День жаркий. Устанешь пешком. - Что вы, дядя, спасибо, ничего не нужно. Здесь ведь совсем близко. До свидания. Хаким торопливо вышел, боясь, как бы хитрый Ахметша не увязался за ним. x x x Пока все складывалось неплохо. Когда Хаким вышел на улицу, ощутил необычайную радость и легкость. Он расстегнул ворог кителя, глубоко вздохнул. Больше всего его радовало то, что он не попался на удочку хитрого Ахметши. Эта лиса допрашивала его, как заправский следователь. Но он сразу решил, что главное - не дать Ахметше разгадать свои мысли. Как бы там ни было, это был первый шаг Хакима на большом пути, полном загадок и борьбы. Теперь надо немедленно сообщить штабу о том, что обоз выходит этой ночью. Для этого нужно съездить в Барбастау за девятнадцать верст и вернуться до вечера. Даже если на это хватит времени, то что он скажет есаулу на переправе? А другого пути нет. "Что делать? - лихорадочно думал Хаким. - Байес... Как я раньше не подумал об этом? Если Байес в городе, то все будет в порядке. А если его не окажется?" Хаким вышел на Кожевенную улицу, затем торопливо пересек мощеную площадь и пошел по Сенной, отыскивая дом номер пятьдесят пять. 3 Байес и Хаким не виделись после того, как расстались у Фроловского. Тогда все трое - Хаким, Байес и Хажимукан - разъехались в разные стороны, и Хаким не думал, что ему так скоро придется снова встретиться с приказчиком Байесом. На собрании в овраге Байес не был. Он в тот же день уехал в Уральск сдавать собранные в ауле шкуры. Закончив все дела, он решил отправиться в Анхату. Хаким спешил теперь к дому Байеса. "Неужели не застану? - с отчаянием думал он. - Байес ведь всегда в пути. Застать дома его - редкая удача". Но едва Хаким вошел во двор, он сразу увидел стоявшего под навесом коня Байеса и облегченно вздохнул. Он быстро направился к дому и вздрогнул, когда его окликнули: - Хаким, поди-ка сюда. Хаким быстро обернулся. Под навесом в тени сидел Байес. Хаким, не помня себя от радости, побежал к нему. - Вы еще не уехали? - только и смог он сказать. - Пока нет. Но уже собрался. - Мне надо с вами поговорить. Дома у вас никого нет? - Есть. Сидят какие-то люди... Иди сюда. Здесь нас никто не услышит. Хаким сел рядом с Байесом и вполголоса заговорил: - Я едва попал в город. На мосту казаки. Еле-еле пропустили. А теперь мне нужно выехать обратно и сообщить, что Ахметша отправляет обоз. - Хаким наклонился к уху Байеса и заговорил шепотом. - Я тоже слышал, что Ахметша снаряжает обоз, - сказал Байес, выслушав Хакима. - Значит, это и есть тот самый груз, который надо захватить на полпути? Хаким кивнул. - Ну что ж, в таком случае я ведь могу поехать и в Кара-Обу, - улыбнулся Байес. - Поеду и обо всем сообщу. А тебе ехать туда незачем. - Я об этом и хотел просить вас, Байеке. Теперь все в порядке. Когда придете к Альджану, скажите, что на одном из телег обоза буду я. Когда подъедем к Ханкулю, я запою песню. Это сигнал. - Неплохо придумано, - заметил Байес. - Только я не знаю, что мне делать с конем. Сейчас он мне не нужен. - Да, но он может тебе понадобиться завтра. Человек без коня - что-то вроде инвалида. Вот что, возьму-ка я его с собой и оставлю у Альжана. Пастуха Альжана ты всегда найдешь, его все знают. Даже ребенок тебе укажет, где его найти. - Договорились, Байеке. - Теперь я тебе кое-что скажу о городских делах. В Уральске неспокойно. Казаки охраняют мост неспроста. Надвигается опасность. Сотни возов, пушки и пулеметы днем и ночью движутся на север в сторону Арки. Там объявился какой-то Чапай. Говорят, скоро сюда придет. А генерала Акутина разбили и отогнали до самого Таскала, в городе паника. Богатые русские казаки бегут с хуторов. Хазрет Нуртаза говорит: "Это конец света. Собирайтесь, мусульмане, и кидайте каменья в дьявола. Появились страшилища". Страшилища - это значит большевики. Не глупо ли? Русские казаки вешают и расстреливают мусульман. А эти святые хазреты поют славу палачам. Эх, мальчик, главное - найти верную дорогу. Для нас с тобой эту дорогу указали такие люди, как Абдрахман. Скажи-ка, как прошел съезд? Где сейчас Хажимукан? "Этот Байес так вот незаметно для себя станет большевиком. Он еще пойдет дальше всех нас", - подумал Хаким и сказал: - Хажимукан теперь рад до смерти: "дакмент" получил. Хаким рассказал Байесу забавную историю с "дакментом". Байес стал собираться в дорогу. Хаким проводил его до окраины города. Он видел, что Байес благополучно переправился на пароме. Теперь Хаким был спокоен. "Байес все это сделает лучше меня", - подумал он. Спешить было некуда. И Хаким решил хоть издали посмотреть на дом Курбановых. 4 Вот он, дом с зеленой крышей и высоким крыльцом... Хаким вздохнул и огляделся вокруг. Нигде не было ни души. Дом Курбановых показался ему тоже пустым. На окнах не было легких шелковых занавесок. Стекла кто-то залепил изнутри газетами. И газеты эти уже успели пожелтеть. Приглядевшись, Хаким увидел, что и на ступеньках лестницы лежал толстый слой пыли. Здесь давно не ступала человеческая нога. "Неужели уехали?" - с тревогой подумал Хаким. Он поднялся по лестнице и, помедлив немного, постучал. В ответ не донеслось ни звука. Он постучал еще раз и прислушался. Его слух уловил шарканье чьих-то ног. "Старуха", - понял он. - Заходи через ворота. Заперта дверь, - послышался сердитый и скрипучий старушечий голос. Хаким сбежал с лестницы, обогнул дом и толкнул калитку. Она оказалась незапертой. Старуха уже шла ему навстречу. На ней все то же пестрое платье, серый фартук, а на голове знакомый старый платок, завязанный сзади. Ничего не изменилось и в ее лице: те же морщинки, те же прищуренные, точно вонзающиеся, как иголки, глаза смотрят пристально и неприветливо. Удивленная старуха, не сводя глаз с Хакима, принялась своими темными морщинистыми руками поправлять фартук, потом губы ее едва заметно зашевелились. - Это ты, несчастный? Откуда? - Здравствуйте, бабушка, - приветствовал ее Хаким. - Как живете? Я зашел вас проведать. - Слава богу, спасибо, не забыл. Дай бог тебе много лет жизни. Заходи. Хаким видел, что старуха отчего-то растерялась при его появлении, держалась необычно. Раньше, бывало, и близко не подходила к нему. А теперь растаяла, будто свинец на огне. "Бедняга, жалеет байское добро", - подумал Хаким, направляясь в кабинет Курбанова. - Сюда, сюда иди, - окликнула его старуха. - Комната Минхайдара заперта, а его самого нет дома. Он давно уже уехал в Джамбейту. Старуха шла за ним, шаркая и пошатываясь. "Доняло тебя одиночество, - усмехнулся Хаким. - Ни Мукарамы, никого, одна! А раньше бы встретила словами: "Кого надо?" - как ключница "Сорока труб". Хакиму захотелось зайти в комнату Мукарамы и посмотреться в ее зеркало. Через минуту он уже стоял перед огромным трюмо. Старуха, вошедшая вместе с ним, рассеянно посмотрела на Хакима. Ее губы беззвучно зашевелились, точно она пыталась сказать что-то. Вдруг схватила валявшееся на полу гусиное крыло и, не зная, куда его деть, вышла из комнаты. Хаким огляделся. Из всех вещей, которые здесь были прежде, при Мукараме, остались только кровать и зеркало. Не было картин, висевших на стенах, исчез маленький туалетный столик. Девичья кровать, всегда такая нарядная, сейчас накрыта стареньким суконным одеялом. Окна завешены какими-то невзрачными ситцевыми занавесками. Из такого ситца обычно шьют себе платья старухи. - Вы одна живете, бабушка? - спросил Хаким, когда старуха вернулась. - Одна, малай*. Тебя зовут Хаким? ______________ * Малай - мальчик (татарск.). - Хаким, бабушка. Не забыли, оказывается. - Забыла. А потом вспомнила. Когда человек живет в одиночестве, он все вспоминает прожитые дни. Я тоже считаю их, как тасбих*, перебираю в памяти. Минхайдар давно уехал. Мукарама тоже уехала в Джамбейту да так и осталась там. Я одна. Совсем одна. ______________ * Тасбих - четки. Хаким, не перебивая ее, терпеливо ждал, что она еще скажет. Но старуха запиналась, медлила. О Мукараме она почему-то ничего не могла сказать. - Письма, наверное, получаете из Джамбейты? - спросил он, когда старуха умолкла. - Есть письмо, есть. Вчера Черный Валий приезжал. Письмо привез. Мукарама жива, здорова. Скучает, бедняжка. Старуха вдруг заплакала и вышла из комнаты. Хакиму стало жаль ее. Он не знал, сколько ей лет, но думал, что лет семьдесят. В такое тревожное время она осталась совершенно одна в этом огромном доме. Здесь кому угодно было бы тяжело жить, не только древней старухе. И как она изменилась. От прежнего властного нрава и следа не осталось. Вся она тихая, робкая, даже походка какая-то жалкая. Почему она не рассказывает ничего о Мукараме? Не хочет? Или не помнит? Он подошел к задернутому шторой и заклеенному газетой окну. "Мукарама тогда сидела здесь и плакала. Я видел ее в зеркале. Почему она тогда плакала? Это так и осталось неизвестным. Меня тогда угнали к "Сорока трубам". Где теперь тот мальчик, что расклеивал листовки? Вот кого можно назвать настоящим революционером. Чей он сын? Надо бы спросить о нем у Амира. Может быть, Байес слышал о нем". - Почему вы плачете, бабушка? - сказал он. - Ведь Минхайдар и Мукарама скоро приедут. В Джамбейту они уехали ненадолго. - Может быть, ты их видел? - внезапно спросила старуха. - Нет, не видел. Уже больше трех месяцев я их не видел, бабушка. Думал, вы что-нибудь знаете. А я после того, как кончил учебу, все время был в ауле. - Начальником стал? - Да, - машинально ответил Хаким. Он подумал, что старуха теперь будет более откровенна. Она всегда относилась с уважением только к тем, кто имел чины. Остальные для нее не существовали. Старуха кивнула. - Я тоже с тех пор не видела Мукараму. Не было человека, который написал бы ей от меня письмо. Соскучилась... Черный Валий завтра поедет обратно и отдал бы ей мое письмо... Хаким испугался, что старуха забудет эти свои слова, и поспешно спросил: - Неужели в городе не нашлось человека, который написал бы для вас письмо? Ойбой, аже, если вы позовете ее, она сейчас же примчится. Ведь здесь недалеко, всего сто тридцать верст. Дайте бумагу, я напишу все, что вы продиктуете. - Да продлит аллах твою жизнь, Хаким. Я сейчас принесу все. В комнате Минхайдара и бумага и ручка есть. Старуха торопливо заковыляла из комнаты. "Проклятая старуха, - покачал головой Хаким, - только что она меня уверяла, будто кабинет Минхайдара заперт на ключ, а когда дело коснулось ее выгоды, оказалось, что кабинет открыт. Ладно же, коварная старуха, я отомщу тебе: вместе с твоим пошлю и свое письмо, так, что ты ни о чем не догадаешься. Как ты ревновала меня к ней! Если бы не ты, судьба не разбросала бы нас теперь в разные стороны". - Аже, разве сейчас почта не ходит в Джамбейту? - спросил Хаким у возвратившейся старухи. - Мукарама должна была написать вам, даже если не получала ваших писем. - Раньше почта ходила раз в неделю, а сейчас и этого нет. Черный Валий говорит: Сагит сейчас не гоняет почту. Пиши, Хаким. - Старуха подала ему чернила и бумагу. - Пиши так: "Я очень соскучилась по тебе, Мукарама. Приезжай повидаться. Сама я не могу приехать, не на кого оставить дом..." Написал? - Да. А конверт у вас есть? - Есть, есть. Сейчас принесу из кабинета. У Минхайдара все есть. Я поставила чай. Боязно теперь в городе. На всех улицах войска. Пиши, пусть и Минхайдар приезжает. Пусть оба приезжают. Старуха долго и подробно рассказывала в письме, что одежду положила в сундук, а одеяла спрятала в чулан, что выстирала и выгладила рубашки Минхайдара... Пока вскипел большой самовар, Хаким писал, причем умудрялся писать одновременно два письма. Перед чаем он прочитал старухе письмо. Она осталась довольна. - Очень хорошо написано. Пусть аллах продлит твою жизнь. Хаким незаметно положил в конверт и свое письмо, заклеил и написал: "Лично в руки Мукараме от бабушки". x x x Распрощались они как друзья, будто никогда и не было между ними неприязни. Хаким возвратился к Ахметше уже вечером. Войдя во двор, он увидел множество груженых фургонов и красных наров. Лишь один верблюд был черный. В полдень во дворе было только восемь телег, а теперь их было так много, что обширный двор стал тесен. И верблюдов стало в три раза больше. "Ахметша, наверно, днем выгоняет их на пастбище, - подумал Хаким. Он быстро сосчитал верблюдов. - Двадцать один? Не может быть. Он запрягает их парами. Наверное, я ошибся". И вдруг его охватило беспокойство. Тот ли это груз? Не перепутал ли он? Хаким пошел среди телег. Верблюды медленно поворачивали шеи и тоскливо смотрели ему вслед. Он быстро подошел к одному из груженых фургонов, огляделся. Кругом никого не было. Он приоткрыл брезент, под которым лежал груз, и, приподняв отставшую дощечку на одном из ящиков, попытался просунуть внутрь руку. Ему мешал ремень, которым был обвязан ящик. И все-таки с трудом он просунул палец в щель между досками. Сначала пощупал стружку, затем - гладкий металл, густо смазанный маслом. Безусловно, это был ствол винтовки. Накрыв ящик брезентом, Хаким хотел было пойти в дом, но в это время во дворе поднялся какой-то переполох. Верблюды сгрудившись в кучу, словно при нападении волков, толкались, сбивали друг друга, падали на колени. Вдруг из-под навеса вышел высокий черный нар и, вытянув шею, двинулся прямо к Хакиму через стадо мечущихся верблюдов. Он шел, грудью прокладывая себе дорогу, словно человек, пробирающийся сквозь толпу. Хаким испугался. Поведение огромного одногорбого верблюда не предвещало ничего хорошего. Проклятый верблюд явно готовился напасть. Он мог страшно поранить зубами, мог изувечить ударом своей могучей жилистой ноги. Наконец, нет ничего отвратительнее верблюжьего плевка, от него ни за что не очистишь одежду. Хаким с детства боялся верблюдов. Однажды, когда ему было восемь лет, ему дали подержать за повод запряженного в телегу молодого черного нара. Одной рукой Хаким держал повод, а другой рыл в земле ямку. Вот ему попался маленький жук. Считается, если таким жуком потереть пятки, то будешь бегать быстрее всех. Так и сделал. Довольный, Хаким хотел было пробежать немного, но вдруг что-то оторвало его от земли, голова закружилась, ноги повисли в пустоте. Ему показалось, что он летит в пропасть. Сердце будто оборвалось. Он, не помня себя от страха, пронзительно закричал. А нар, ухватив его зубами за одежду, поднял вверх, выше своего горба. И земля показалась Хакиму такой далекой, будто он глядел на нее с минарета. Пытаясь вырваться, он вертелся как веретено и отчаянно кричал. На крик прибежали женщины, собиравшие неподалеку кизяк. А озорной нар мягко опустил Хакима на землю и высоко поднял голову, чтобы разгневанные женщины, размахивавшие кулаками, не дотянулись до его морды. С тех пор Хаким стал далеко обходить черного нара и возненавидел верблюдов. И вот теперь на него, уже взрослого человека, шел огромный черный нар. Хаким весь похолодел. Он вскарабкался на телегу, но понял, что здесь нар его достанет зубами. Соскочил на землю и бросился к дому. Но на его пути стояли две телеги. Нар, увидев бегущего Хакима, вовсе обезумел. Он перепрыгивал через лежавших на земле верблюдов, кусался. Видимо, нар понял, что Хаким собрался улизнуть в дверь, и бросился наперерез. Все это длилось несколько секунд. Верблюд первым добежал до двери. Хаким повернул обратно и спрятался под телегой. В это время во дворе появился темнолицый человек огромного роста. Он направился прямо к фургону, где притаился Хаким. Подходивший человек показался Хакиму настоящим великаном. - Шок! - властно крикнул человек на верблюда, и тот медленно побрел под навес, точно нашкодивший кот. Хаким выбрался из-под телеги. - Ассаламуалейкум, аксакал, - сказал он. - Ваш нар хуже цепного пса. Кинулся на меня как черт. Хаким чувствовал себя довольно неловко и, потупившись, стряхивал с костюма пыль. Человек не ответил на приветствие. Он только молча посмотрел на Хакима, точно коршун на цыпленка, и потянулся громадной ручищей к голенищу своего сапога. Хакиму на мгновение показалось, что этот великан собирается его прикончить, но, когда увидел, что тот достает из-за голенища не нож, а рожок с табаком, успокоился. "Откуда он взялся? - подумал Хаким. - Появился как из-под земли. Он, наверное, заметил, что я вертелся возле фургонов, смотрит как коршун. Как раз такие хищники сидят на курганах, выжидая добычу". Великан действительно, нюхая табак, зорко вглядывался в Хакима. Заткнув рожок пробкой и сунув его обратно за голенище, показал подбородком на дверь дома Ахметши. Жест этот не обещал ничего хорошего. - Иди в дом! - грубо приказал он. - Ахметша дома? Наверное, заждался меня, - сказал Хаким. Человек ничего не ответил. Испуганный Хаким поплелся к дому. x x x Когда Хаким вошел, Ахметша беседовал с худощавым казахом в форме офицера. - Добрый вечер, - сказал Хаким. Офицер, не поворачивая головы, кивнул. Ахметша посмотрел на великана, вошедшего за Хакимом. - Привязал нара? - спросил он. У Хакима по спине пробежали мурашки. "Выходит, они все видели, - холодея, подумал он. - Видели, как я прятался от нара, видели, что я заглядывал под брезент... Ладно, чему быть, того не миновать". Он понуро опустился на скамейку. - Что же ты не раздеваешься, Хакимжан? - спросил вдруг Ахметша. - И поесть нужно. Скоро уже выедете. Ты твердо решил ехать? Хаким кивнул. Ахметша повернулся к офицеру и сказал: - Это мой племянник Хаким Жунусов. Он едет в Джамбейту, и я вам поручаю его. Следите, чтобы доехал благополучно. Офицер внимательно всмотрелся в лицо Хакима, подумал о чем-то и спросил: - По делу едете в Джамбейту или просто так? - Можно сказать, что просто так... Братья там у меня. Хочу повидаться. А может быть, поступлю на службу. Офицер промолчал. Вместо него ответил Ахметша: - Этот военный является офицером по особым поручениям, его зовут Айтгали Аблаев... Хаким вздрогнул, когда услышал имя офицера, но не показал своего замешательства. - Все очень хорошо получается, - спокойно ответил он, прямо взглянув на Ахметшу, и подумал: "Встретился лицом к лицу с самым опасным своим врагом. Черный нар в сравнении с ним - детская игрушка. От этого под телегу не спрячешься. Это и есть тот самый Аблаев, который поймал Халена, отправил на смерть Бакы, а меня тогда пригнал к реке... Что-то подозрительно он посматривает на меня. Узнал, наверное, мою фамилию... Что же теперь делать? Просить Ахметшу укрыть меня? Нет, нельзя. Надо не подавать вида, что я знаю его. Если он захочет схватить меня, для него это ничего не будет стоить - людей у него достаточно. Но когда наступит ночь, можно попытаться убежать. Правда, мост под охраной. Но, в конце концов, река не преграда. Берега ее заросли кустарником. Нырни туда - и исчезнешь, как иголка в стогу сена. А на противоположном берегу - леса и бескрайние степи". На столе было блюдо с мясом. Но к угощению никто не притронулся. - Я недавно поел, - сказал Аблаев. - Если разрешите, Ахметша, я буду собираться в дорогу. Путь долгий, надо все проверить. Ахметша кивнул, и Аблаев вышел. - А ты почему не ешь, Хакимжан? - озабоченно и ласково спросил Ахметша. - Не хочется, что-то голова болит. Должно быть, напекло, - ответил Хаким и подумал: "Лишь бы выехать без приключений из этой ловушки. А там видно будет. Лишь один аллах знает, чья голова покатится сегодня с плеч". 5 Хаким догадывался, что Аблаев узнал его, но пока ничем не выдавал этого. Отдав какие-то распоряжения людям, хлопотавшим во дворе возле фургонов, он вернулся в комнату. При этом даже не взглянул на Хакима, будто его и не было здесь... Когда все вышли во двор, Хаким увидел множество вооруженных людей и понял, что они будут сопровождать караван. В темноте нелегко было сосчитать всех солдат. Человек десять находились во дворе, остальные - за воротами. Хаким слышал их голоса. Наконец караван двинулся в путь. Точно клубок ниток разматывался во дворе Ахметши: тянулись и тянулись одна за другой груженые подводы, уже заполнили они короткую улицу и двинулись дальше к реке. Вдоль всего каравана с двух сторон следовали вооруженные всадники. На мосту их не только не задержали для проверки документов, но не успел Аблаев подъехать к караульной будке, как медленно начал подниматься шлагбаум. Хаким, опасаясь встречи с есаулом, забравшим утром его ученический билет, шел, укрывшись за одним из фургонов. Но среди казаков, карауливших мост, есаула не было видно. Да и вряд ли он узнал бы Хакима в темноте. Особенно густой стала тьма, когда въехали в лес. Со всех сторон караван окружала сплошная чернота. Впереди нельзя было ничего различить даже на расстоянии вытянутой руки. И в этой жуткой темноте лес, казалось, жил. Будто живые, шумели темные кроны, а кусты словно двигались с места на место, как какие-то таинственные существа. От всего этого в душу прокрадывалось смятение и беспокойство. И лишь вверху, в жутких глубинах темно-синего небосвода, блестит светлая пыль звезд. Бессчетные вереницы их льют свет в пустоту, но этот свет не достигает земли. Хаким забрался на одну из телег в хвосте обоза. Вел караван знакомый уже Хакиму молчаливый великан. Во все фургоны было запряжено по два верблюда, и лишь огромный черный нар тянул первый фургон один. Рядом с ним шла пристяжная лошадь. Этого коня Хаким заметил лишь на мосту. Конь был под седлом. Стремена подняты и привязаны к седлу. Очевидно, чтобы не ударяли по бокам. Конь был рослый, светлой масти. В темноте он казался белым. Хаким не мог понять, для чего понадобился молчаливому великану этот оседланный конь. Нары идут крупным размеренным шагом, легко тянут груженые телеги. У фургонов не истерты оси, не разболтаны колеса, они мерно поскрипывают в ночной тишине. Выехали из леса, потянулась бескрайняя ночная степь. Когда едешь по степи ночью верхом, чувствуешь уверенность и радость. А путь в телеге кажется долгим и утомительным. Может, оттого, что в этот день было столько событий, мысли Хакима путались. Сомнения, что возникли еще до выхода каравана в путь, сейчас завладели им. Он не мог до конца понять Ахметшу, хотя долго беседовал с ним. Почему этот человек держится так, будто ему известно все... Не нравился Хакиму и молчаливый караван-баши, угрюмый и непонятный, как его черный нар. А Аблаев? Словно нарочно, он оказался на пути Хакима, как бревно, упавшее поперек дороги. Его не столкнуть и не перешагнуть. Только один из всадников, совсем молодой помощник караван-баши, нравился Хакиму. Но что предпримет Аблаев? Внезапно от группы всадников, ехавших впереди, отделились двое верховых и направились прямо к последнему фургону, где ехал Хаким. Подъехали вплотную с двух сторон и стали пристально его разглядывать. "Аблаев приказал меня арестовать", - понял Хаким; по телу пробежал нервный озноб. Он торопливо сунул руку в карман брюк, но сразу не мог вытащить револьвер, запутавшийся в кармане. "Уложу обоих, - лихорадочно думал он. - Сяду на коня и, пока остальные опомнятся, буду уже далеко". - Не спишь, парень? - окликнул Хакима один из верховых. - Посматривай, чтобы твоя телега не отстала от обоза. Опять подъезжаем к лесу, а там темень, хоть глаза выколи. Хаким разжал пальцы на рукоятке револьвера. Эти люди и ведать не ведали, что