одпольем. - Будет сделано, товарищ секретарь! - отвечает полковник Маринов, вовсе не отдавая себе отчета в том, где он найдет время на это новое нужное дело, но уже зная, что время на него придется выкроить. Он крепко пожимает руку секретарю ЦК. В первый же свой день жмет руку десяткам секретарей, парторгов, директоров предприятий, рабочих, и постепенно начинает сознавать он, что в рукопожатиях этих и коротком деловом разговоре кроется великий смысл: ведь это и есть единство армии, партии, народа в действии, это и есть главный залог победы!.. Полковник Маринов долго сидит с генералом Олевским в его кабинете, уточняет общие контуры плана минно-заградительной операции. - "Альберих", "Альберих"!- притворно ворчит, подведя итоги, генерал Олевский. - Да знаете ли вы, батенька Илья Григорьевич, что по размаху и объему минно-подрывных работ план вашей операции впятеро - впятеро! - превосходит операцию "Альберих", а времени на выполнение вашего плана отводится вдвое меньше! Вот вам в "Альберих"! - Иная война - иные масштабы, - с улыбкой разводит руками полковник. - Справимся. С вашей, Георгий Георгиевич, помощью. Он выпивает стакан воды, надеясь обмануть сосущее ощущение голода, - за весь день так и не успел ничего перехватить! - Кроме того, батенька, - профессорским тоном добавляет генерал, - ваша операция является первой комплексной мин-но-заградительной операцией в сочетании с действиями военной разведки и партизанского подполья! Провожая полковника, генерал спрашивает: - О Ясеневе ничего пока не известно? Маринов сразу мрачнеет. Проверка показала, что с подполковником Ясеневым осталась не половина, а почти вся ТОС, все электрохимические взрыватели, восемь военных инженеров - выпускников академии... - От Ясенева нет никаких вестей, - тихо отвечает он. - Н-да! - хмурится генерал, - Замечательный изобретатель. В сущности, ученый, сугубо штатский человек. И вот - попал в такую переделку. Н-да!.. Звонит телефон. - Георгий Георгиевич! Гришин говорит. Ясенев не приехал еще? Маринов у себя? Понимаешь, сын мой с Ясеневым... Генерал Олевский откашливается. - От Ясенева пока вестей нет, - говорит он в трубку. От генерала Олевского полковник снова спешит к секретарю ЦК КП(б)У. Секретарь говорит сразу по двум телефонам: - Демонтаж тракторного ускорить!.. Остановить производство? Ни в коем случае! Продолжайте бронировать тракторы, ставить на них пушки! Алло! Сколько вы вчера дали реактивных снарядов для "катюш"? Пятьсот двадцать пять? Добре! Молодцы! Герои!.. Алло! Нет, вы пока еще не герои! Да, электромеханический тоже демонтировать, не прекращая основное производство. Бомбят? А нас не бомбят? Переведите рабочих в подвалы завода. И срочно стройте бомбоубежища, формируйте отряды гражданской обороны! Да! Есть для вас еще одно новое, особое задание - к вам придет полковник Маринов и все объяснит. У меня все. Выполняйте! Секретарь поднимает глаза на полковника. Под глазами - черные круги. От усталости, постоянного недосыпания. - Что слышно о Ясеневе? -спрашивает секретарь ЦК. - Пока ничего, но я ручаюсь за него. В руки врага чудо-мина не попадет. В случае чего, он взорвет машины, сам взорвется, а ТОС врагам не отдаст. Девять грузовиков, переваливаясь по-гусиному на ухабах, медленно едут по размытой и тряской лесной колее. Натужно гудят моторы. Вот опять застряла машина. По команде Ясенева из ближайших машин выпрыгивают минеры. - А ну, академики! - задорно кричит Ясенев. - Раз, два, взяли! Разбрызгивая грязь, машина буксует в глубокой, залитой водой колее. Но еще одно дружное усилие "академиков", и ЗИС выкарабкивается из ямы. - По коням, академики! - командует весело политрук Бакрадзе. Он первым ловко переваливается через борт грузовика. Снова тянется колонна по трудной лесной колее. А по гулкой роще, все ближе и ближе, доносится надсадный рокот мотоциклов. В кузове одного из грузовиков, сидя на черных ящиках из дюралюминия, с картой-пятикилометровкой на коленях, подполковник Ясенев курит трубку и совещается с командирами. - Нет, - говорит он, - в Москву мы не станем возвращаться. Задание есть задание. Задание Ставки! Немец перерезал автостраду и будет, конечно, расширять фронт прорыва. Самое правильное - кружным путем, вот так, - показывает он ребром ладони, - ехать за Мариновым в город. Что скажете, товарищи? - А как, товарищ подполковник, мой грузовик с динамитом?- спрашивает политрук Бакрадзе. - По-моему, он не на месте. Верно, Арсен, - соглашается подполковник. - Грузовикам с динамитом нечего делать посреди колонны. Пусть идет в хвосте колонны, соблюдая дистанцию. Водитель у вас, товарищ политрук, надежный? - Сильно нервничает, - отвечает Арсен Бакрадзе. - Седьмой пот с него сошел. Разрешите, я сменю его, сам поведу. - Хорошо, Арсен! - растроганно произносит Ясенев, обменявшись долгим взглядом с политруком. - Я не умею красиво говорить, но Родина... Впрочем, ты сам политрук и все понимаешь... - Да чего там! - смущается Арсен Бакрадзе. - Еще неизвестно, на какой машине ехать опаснее. - Он шлепает ладонью по дюралевому ящику. - Тут небось тоже не пряники лежат, не конфеты, а ТОС, взрыватели, запалы, детонаторы! Сильный толчок заставляет всех схватиться за ящики. - Нет! - улыбается белозубой улыбкой грузин. - Этот салон-вагон не для меня. Кстати, - он сует руку за пазуху, достает комсомольский билет, - этот билет я лучше у вас оставлю. Взносы, извиняюсь, за два месяца не плачены. Привет академикам! Я пошел! Он легко прыгает через борт, подбегает к одному из грузовиков, становится на подножку. По его команде водитель осторожно сворачивает на обочину, пропускает все машины, Грузовик с динамитом пристраивается в хвосте, уже с Арсеном Бакрадзе за рулем. Позади вдруг раздается слабый хлопок, и в потемневшее небо над березами взлетает красная сигнальная ракета. Стрекот моторов сзади все ближе... Ясенев следит за полетом ракеты. Она описывает крутую дугу, падает плавно, пропадая в вершинах берез. Подполковник обводит взглядом командиров: - На каждой машине подготовить заряд с бикфордовым шнуром. Действуйте, друзья! Командиры прыгают с машины, разбегаются по своим грузовикам. Сам Ясенев перебирается в переднюю машину, в кабину, где с водителем сидит в не высохшей еще плащ-палатке лейтенант Черняховский. Автомашины выезжают к развилке. - Куда ехать, лейтенант? - спрашивает Ясенев Черняховского. - Влево, вправо? - А я откуда знаю? - отвечает тот. - Так далеко в лес с КПП я не забирался. - Так ты не здешний? - Какое там! Из Сухуми я. В санатории там работал хозяйственником. Санаторий "Агудзери". Не слыхали? Хотел бы я сейчас туда вернуться! Постойте! Вот удача! Нашли время - грибы собирать! Смотрите! Вон девчата навстречу идут?.. И в самом деле: две дивчины в платочках, с корзинками, наполовину наполненными грибами - белыми, маслятами, подберезовиками. - Стой! - Ясенев выскакивает из машины. - Девушки, милые! Красавицы вы наши! Нам надо в Харьков. Мост через речку взорван. Укажите дорогу, брод! Скорее - в лесу немцы. Позади взлетает еще одна красная ракета - немцы настигают колонну! ПОДВИГ ПОЛИТРУКА БАКРАДЗЕ Городской вокзал, платформы, составы - все забито войсками, эвакуирующимися рабочими харьковских заводов. В зале ожидания волнуется большая толпа рабочих, сгрудившихся вокруг директора Электромеханического завода. - Товарищи! - охрипшим голосом кричит директор. - Рабочие Электромеханического! Повторяю: эвакуация отменяется! Семьи поедут одни. Срочное задание Военного совета фронта... - Хватит! Поработали под бомбами! - раздаются кругом возбужденные голоса, - Немец город окружает! - Не хотим оставаться!.. Старый седоусый рабочий с непокрытой серебристо-белой головой кричит громче всех: - Нет таких прав - семьи разлучать! Отоприте двери! Не станем баб, детей бросать. Их там тоже не сахар ждет. На посадку!.. В центр круга протискивается знакомый многим в городе "капитан индустрии", бывший рабочий-стахановец, ставший директором большого завода. - Кто здесь с дизелестроительного? Приказываю немедленно вернуться к станкам! Внезапно звучит мощный голос из репродуктора: - Граждане! Воздушная тревога! Граждане! Воздушная тревога! Под рев сирен огромная толпа бросается к запертым дверям вокзала. Бегут отцы с вещами, матери с детьми на руках. Двери с треском распахиваются под людским напором, звенит разбитое стекло. Толпа выплескивает на перрон, к пустым вагонам эшелона... На груду ящиков у выхода на перрон взбираются генерал Олевский, полковник Маринов. - Товарищи! Стойте! - кричит Маринов. Но толпа, напирая, теряя вещи, колыхаясь из стороны в сторону, неудержимо движется к дверям. - Теперь их никто не остановит! - с отчаянием говорит Маринов генералу. Но лицо генерала вдруг озаряется надеждой. - Их может остановить только один человек, - быстро отвечает он полковнику. - Вот он идет! - Повысив голос, генерал зовет: - Товарищ секретарь горкома! Сюда, сюда идите!.. Секретаря горкома в городе знают все. - Товарищи! - гулко раздается его голос под сводами вокзала. Люди оглядываются, останавливаются. - Гляди-ка, сам приехал! - Видать, дело и впрямь серьезное! - Товарищи рабочие! Враг рвется к нашему родному городу. На фронте ваши братья, ваши сыновья с трудом, истекая кровью, сдерживают его озверелый напор. Если вы не поможете им, если вы не дадите им оружия, враг может ворваться в город... перерезать и эту, последнюю железную дорогу... Нарастает гул самолетов. Ударили вдали первые зенитки. - Товарищи! - продолжает секретарь горкома. - Вы хорошо знаете: демонтаж и вывозка еще не окончены, не окончена эвакуация ваших семей... Надо задержать врага, помочь фронту... Слышатся взрывы бомб. Они взрываются сериями, все ближе и ближе. - Спокойно, товарищи! - поднимает руку секретарь горкома. - Вы все меня знаете, а я знаю вас и тоже прошу вас о помощи. Вот ты, Климыч, - обращается он к рабочему с серебристо-белой головой. - Уважаемый ветеран труда. Боец пятого года. Депутат. Давно на пенсии, а с начала войны на завод вернулся. Помню: двое сыновей и дочь на фронте у тебя. А когда совсем трудно стало, что же ты, Климыч, не за станок, а за сундук ухватился? Забыл, что дети твои от тебя - помощи на фронте ждут?.. - Ну, уж это ты, Силыч, чересчур! - откликается старый рабочий. - Не за что меня на людях срамить. И вовсе не хотел я уезжать - уговорили в месткоме, драть их на шест. А теперь - заворачивай оглобли, семь пятниц у вас на неделе. Ладно! Вот усажу старуху, невестку с внуками - и на завод... Цыц, бабы! Хватит тут сырость разводить!.. - Ну вот и договорились! - радостно объявляет секретарь горкома. - Кто с детьми - первыми на посадку! Он спрыгивает с ящиков, подхватывает мальчика и девочку - внуков Климыча. - Это твои пузыри, Климыч? Какой вагон-то? Пошли, что ли!.. Снова оживает репродуктор: - Граждане! Угроза воздушного нападения миновала. Отбой!.. По лесной колее колонну Ясенева догоняет большой отряд черномундирных мотоциклистов. - Девушки! - быстро говорит подполковник двум девушкам, стоящим на подножках переднего грузовика. - Бегите! Тикайте в лес! Девушки спрыгивают. Из корзинок рассыпаются грибы... - Быстрей! - торопит водителя подполковник, оглядывается. Немцы нажимают. И вдруг над головой взвыли, завизжали пули. Это открыл огонь пулеметчик из коляски переднего мотоцикла. Водитель рванул вперед так, что Ясенева и Черняховского откинуло на спинку сиденья. - Тише, черт! Динамит! - кричит Ясенев. - Сбавь до сорока! - Все одно! - зло отвечает водитель. - Уж лучше динамит, чем немцы. Все же он сбавляет скорость, хотя пули продолжают петь поверх колонны. Ясенев лихорадочно отрезает короткий кусок бикфордова шнура, вставляет в капсюль детонатор, зажимает детонатор зубами. - Бросай, командир! - рычит водитель. - Не выматывай душу! - Не нервничай! Успеется. А еще минер! Шашкой тола Ясенев выбивает заднее стекло, вставляет детонатор с бикфордовым шнуром в шашку. Дорога скатывается в болотистую, поросшую редколесьем низину, обрывается. Начинается гать из жердей и хвороста. Из-под колес летит жирная черная грязь. Ясенев видит, что немцы-мотоциклисты уже в каких-нибудь ста метрах от последней машины - машины Арсена Бакрадзе. Политрук, сгорбившись, сидит за рулем, следя за немцами в скачущем зеркальце. Теперь пули летят в обе стороны. Колонна отстреливается из автоматов, винтовок и двух пулеметов РПД. Немцы строча по-прежнему поверх колонны, кричат: "Хальт!" Надо принимать решение. Самое нелегкое решение в жизни. Если взорвать эту гать, то болото станет непроходимым... Бакрадзе замедляет ход, ставит грузовик поперек гати. Он выскакивает, зажигает бикфордов шнур, вставленный с детонатором в толовую шашку, бросает ее в кузов машины и сломя голову бежит вслед за удаляющейся колонной. Ясенев, далеко высунувшись из окна, минеры в других машинах видят, как бежит Арсен Бакрадзе. Кто-то колотит по крыше кабины предпоследней машины, чтобы сбавить ход, подобрать политрука. Немцы подъезжают на мотоциклах к грузовику, окружают его, горланят, палят вслед Бакрадзе. Пулеметная очередь сбивает его с ног. Он с размаху падает на гать, привстает... И вдруг раздается чудовищной силы взрыв, и все позади окутывается дымом и пламенем. Когда рассеивается дым, колонна уже далеко. Посреди болота зияет черный, дымящийся, быстро затекающий водой кратер. Ни следа не осталось от грузовика с динамитом, от черномундирных эсэсовцев, окруживших машину, от политрука Арсена Бакрадзе. Те эсэсовцы, что находились поодаль и уцелели, возятся с ранеными и контуженными, Падает ночь. Утром, после раннего завтрака, начальник инженерных войск Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Олевский первым принял в своем кабинете полковника Маринова. Завидная работоспособность у полковника! Наверное, всю ночь сидел за планом минно-заградительной операции. Да, такой операции не знает военная история! Тысячи мин... Успеет ли? Кто знает, сколько дней осталось городу? - Отлично! - говорит генерал. - Я подпишу этот план. Его надо перепечатать, срочно перепечатать и нести на подпись командующему и члену Военного совета. Что в сводке сегодня? Отвечает полковник прямо, без тумана и обиняков: - Гудериан прорвал нашу оборону под Севском, наступает на Орел и Тулу, на Брянск и Карачев. Маршал принимает генерала и полковника без задержки, быстро просматривает план операции. - Широко размахнулись, товарищи минеры! - наконец говорит он, крутя ручку в руке. Читал он как бы по диагонали, а сумел все детали ухватить. В этой заявке, - говорит командующий, - вы просите, чтобы харьковские заводы изготовили вдвое больше корпусов мин, чем собираетесь по плану поставить. Как это понимать прикажете? - Тысячу корпусов мы хотим использовать для установки ложных мин, без взрывчатки, для отвода глаз, Немцы разминируют или взорвут такую мину и пойдут дальше, не станут искать настоящую мину. Для убедительности мы намерены снабдить некоторые из ложных мин неизвлекаемыми "сюрпризами", чтобы побольше вывести из строя немецких саперов. На подрыв наших макетов мин немцы потратят массу тола. - Да, - усмехается командующий. - Все по науке. Он решительно зачеркивает в заявке цифру 2000 и надписывает сверху, размашисто и крупно: 6000, - План мне ваш нравится, - говорит маршал, - Вижу, это будет настоящая битва умов. Немцы отнюдь не дураки. Считают себя лучшими саперами мира. Надо прежде всего бить не по солдатам, а по офицерам да генералам. Подумай над этим, полковник! И подумайте оба над тем, как бы не разрушить лишнего вашими минами. Не навсегда мы уйдем, если уйдем. Харьков был и останется нашим городом. Надо беречь народное добро. Военный совет фронта решил, что музеи, картинные галереи, библиотеки не должны подвергаться опасности. Культурные учреждения охраняются государством во время мира и войны. Другое дело - заводы и фабрики. Но и их нужно так минировать, чтобы они по возможности остались целы, но чтобы враг не пользовался ими и боялся к ним подступиться. Да, не разрушать, а сохранять и не дать использовать. Еще одна головоломка! Железные и шоссейные дороги, мосты, аэродромы, все коммуникации жалеть не приходится. Пусть горят они под немцем! Генерал Олевский и полковник Маринов переглядываются. Военный совет фронта принял, что и говорить, мудрое решение. Но как поставить "адские машины" на службу не разрушения материальных ценностей, а их сохранения? О таком и не помышляли авторы операции "Альберих", ученики Шлиффена и Мольтке! Над этой задачей, трудной, даже, на первый взгляд, невыполнимой задачей, полковник Маринов и его помощники будут биться много дней. - Полковник Маринов! - говорит в приемной адъютант командующего. - Вас всюду разыскивает начальник Особого отдела. Он просил позвонить ему. Лицо полковника бесстрастно, но сердце у него сжимается. Неужели его обвинят в утере техники особой секретности? Если так, то его ждут большие неприятности. Но ведь это неизбежно отразится на деле, на судьбе всей операции!.. - Слушаю! Маринов представился. - А, полковник Маринов! - Голос как будто бы не предвещает ничего дурного. - Прошу зайти ко мне. Мои люди задержали на КПП твоих тосовцев. Ясенев тут шумит, жаждет с тобой встретиться... - Что с техникой? - выпаливает полковник Маринов. - В порядке Твоя техника! В полном порядке, - И все люди целы? - Кроме одного... - Я иду к вам... Маринов улыбается, вздыхает, вешает трубку. - Ясенев? - спрашивает генерал Олевский. - Ясенев! - со счастливой улыбкой отвечает полковник. - Со всей техникой. Одного человека только потерял. Кого, еще не знаю. - Сейчас захватим Ясенева, - сказал генерал, - и поедем в один дом. - Какой дом? - Дом, который Военный совет фронта предлагает включить под номером один в план спецминирования. ОБЪЕКТ СПЕЦМИНИРОВАНИЯ No 1 Тихая улочка недалеко от центра Харькова, от площади Дзержинского. Камуфлированный ЗИС мягко, шурша палой листвой, подкатывает к окрашенным в зеленый цвет железным воротам. У проходной висит дощечка с надписью: Улица Дзержинского, 17 Дощечка не освещена, и вся улица погружена в мрак. В лужах на мостовой и на тротуаре стынет косой полумесяц. Водитель сигналят клаксоном. Три коротких гудка, один длинный. Ворота со скрипом раскрываются. Козыряет часовой с винтовкой. ЗИС медленно и бесшумно катит по короткой аллее, усаженной голубой елью, и останавливается у подъезда невысокого особняка, построенного в конструктивистской манере начала тридцатых годов, из ракушечника, облицованного цементной крошкой. Окна, большие, венецианские, заклеены крест-накрест полосками бумаги. Стекла все целы - значит, бомбы поблизости не падали. В стороне вокзала опять ухают зенитки. А здесь тихо. Только вороны каркают. Роняют листья каштаны и тополя. Чуть накрапывает дождь. Из ЗИСа выходят генерал Олевский, Маринов, Ясенев. Перед домом - фонтан со скульптурной группой играющих малышей, детская площадка с горкой песка, качелями, игрушечным домиком на курьих ножках. - Здесь детский сад был - эвакуировался после бомбежки, - объясняет генерал. - А еще раньше, когда Харьков был столицей Украины, в этом доме жил его первый хозяин- генеральный секретарь ЦК Компартии Украины и секретарь ЦК ВКП(б). Ясенев и Маринов переглядываются: так вот что это за дом! Маринов начинает понимать, почему именно сюда привез его генерал Олевский. - А теперь здесь живут работники штаба фронта, - продолжает Олевский. - И у меня тут имеется комнатка. Они поднимаются по лестнице, входят в дом через парадную дверь. Генерал Олевский вдруг вздрагивает, замечая, что полковник Маринов идет в прихожей, постукивая костяшками пальцев по стенам. В своей комнате, не снимая шинели и фуражки, генерал подходит к приемнику СВД-9, включает его, машинально глянув на часы, настраивается на Киев. Раздается рев фанфар, барабанный бой. Слышится голос диктора - русского диктора из Киева: - Вступление наших героических войск в город Орел было совершенно неожиданным для русских - по городу ходили трамваи, шла нормальная жизнь. Танки генерала Гудериана почти не встретили сопротивления. Официальное известие о падении Орла ожидается с часу на час. Доблестный германский вермахт продолжает наступление на Москву. Да, колосс на глиняных ногах повержен и уже никогда не поднимется! Русский медведь уже убит, хотя он еще не осознал этого и не падает... По последнему сообщению Советское правительство и дипломатический корпус спешно эвакуируются в город Куйбышев на Волге!.. Всего Красная Армия потеряла два с половиной миллиона человек, восемнадцать тысяч танков, четырнадцать тысяч самолетов - словом, почти все, чем располагала... Из ставки фюрера также сообщают, что закончились успешные бои по уничтожению войск маршала Буденного в районе Пирятино и Верхояровки! Всего в киевской операции наши победоносные войска взяли шестьсот пятьдесят пять тысяч пленных,,, Генерал усмехается: ну и враль этот Геббельс! - Мы идем на Восток!.. Вот что рассказал корреспонденту радиостанции "Дейчландзендер" командир дивизии генерал-лейтенант Георг фон Браун о боях в районе Пирятино... Генерал хмурится. Карканье ворон в осеннем саду, каркающий голос диктора, барабаны и фанфары. И тоскливые мысли: об Орле (неужели правда?), о сыне (он служил радистом в штабе Кирпоноса, от него нет никаких вестей),.. Генерал подходит к приемнику, вертит ручку настройки, переключает на Москву. В эфире звучат военные марши, песни: Смелого пуля боится, Смелого штык не берет!.. Гремя огнем, сверкая блеском стали, Пойдут машины в яростный поход... А вот наконец: - Передаем решение Военного совета Московского военного округа об укреплении дальних подступов к Москве... Трещит, дребезжит телефон на столе. Генерал выключает приемник, поднимает к уху телефонную трубку. - Да, да! Так, так. Короче! С окопов надо снять подростков, пора эвакуировать. Отправьте завтра - послезавтра! Утвержден состав подпольного обкома? Хорошо. Пусть они передадут список своих курсантов-минеров полковнику Маринову! Он устало кладет трубку и тихо говорит: - А Орел, между прочим, мой родной город. На столе накрыт ужин генерала. Он снимает с тарелок салфетку. - Товарищи! Вы ведь, наверное, ничего весь день не ели, а? А я в нашей столовке обедал... Полковник и подполковник вежливо, но твердо отказываются. - А в Орел, товарищ генерал, - говорит Маринов, - если это правда, что его сдали, мы вернемся. Отомстим им за все и вернемся. - Да, отомстим! - повторяет генерал. - Так вот, Этот особняк - лучший в городе. Военный совет фронта считает, что сюда обязательно въедет гитлеровский туз - гаулейтер или генерал какой-нибудь, может быть, из тех, кто сейчас под Киевом добивает наших ребят... Пойдемте, я вам подвал покажу, котельную. Втроем они спускаются по лестнице в подвал. Генерал зажигает свет, открывает дверь в котельную. Это довольно вместительное помещение. Большой чугунный котел с градусником, трубой, заслонками, большим баком для нагрева воды, от которого по водопроводу идет горячая вода. Поодаль - горка угля, поленница дров. Генерал нагибается, черпает горсть угля. - Наш уголек, донецкий, бриллиантовый... Неужели немцу отдадим! Полковник Маринов стучит по стенам, рассматривает пол. Подполковник Ясенев сразу загорается: - Вот сюда, под котел, под бетон тосовскую чудо-мину! А в угол сюда - ложную мину, для отвода глаз! - Ну, ладно! - вздыхает генерал. - Вы куда сейчас? Меня ждет командующий. - Мы тут посовещаемся немного, - отвечает полковник. - Прошу вас с членом Военного совета срочно переселиться. Ясенев начнет рыть скважину этой же ночью. Коля Гришин, адъютант полковника Маринова, нравится ему давно: сообразителен, расторопен, на войне уже показал себя смелым бойцом, находчивым разведчиком, Коле немногим больше двадцати, а он уже многое повидал, выходя из окружения, в войсковой разведке. Он заметно тяготится своими адъютантскими обязанностями: не больно солидно выглядит это со стороны - генеральский сынок ходит в адъютантах у старого папиного товарища! Он уже не раз просил, отпустить его в разведку, званием военного разведчика он пуще всего гордится, у Маринова он отлично усвоил минно-подрывное дело. Но бездетный полковник, всю свою жизнь отдавший армии, сильно привязался к нему и, что греха таить, внутренне поклялся сохранить сына старого друга. Как ругал он себя за то, что на пути из Москвы отпустил Колю к друзьям-минерам. Как бы он в глаза смотрел генералу Гришину, если бы с Колей что-нибудь стряслось по дороге? Например, то, что случилось с политруком Арсеном Бакрадзе!.. - Как прошла встреча блудного сына с отцом? - с улыбкой спрашивает он утром Колю, направляясь спозаранку в"эмке" на завод. - Как в сказке, - широко улыбается в ответ Коля, - проговорили до утра. Обещал снова определить в разведку после здешней операции! Серо-голубые глаза, мягкие светлые волосы Коли, его почти девичий миловидный облик делают его таким похожим на мать. Красивая, чудесная была женщина, достойная подруга генерала Гришина. И вот - погибла в окружении... В заводском конструкторском бюро группа инженеров, конструкторов КБ и рабочих тесно окружают полковника. Он внимательно рассматривает первые опытные образцы герметических корпусов новых мин, чертежи МЗД - мин замедленного действия с новыми, еще не испытанными элементами неизвлекаемости. Подобревшими глазами оглядывает он харьковчан, Среди этих людей, близких и родных ему, - старики, женщины, подростки, заменившие ушедших на фронт мужчин. Тут перемешались две смены - ночная и дневная. Нелегка сейчас жизнь в Харькове! Днем и ночью бомбежки, полуголодный паек, очереди в магазинах, "похоронки" с фронта... А как работают харьковчане! В каждом цехе висят плакаты: "ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА! ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ!" Но рабочих и так не приходится агитировать: идет война народная, священная война!.. - Товарищи мои дорогие! - тихо, проникновенно говорит полковник. - Я просто не знаю, как мне вас благодарить! По правде говоря, я сильно боялся, что вы не сумеете в такие сжатые сроки освоить производство новых мин, выполнить ответственный заказ Государственного комитета обороны. А вы -вы даже серьезно улучшили конструкцию корпусов и элементов неизвлекаемости. - Это у нас Климыч тут отличился, - говорит с улыбкой один из конструкторов. - Большим специалистом по минам оказался. - Спасибо, Климыч! - протягивает руку полковник. - От лица службы... Он вспоминает драматическую сцену на вокзале. Серебристо-белая голова, седые висячие, как у Тараса Шевченко, усы. - Рад стараться, товарищ полковник! - по-военному отчеканивает Климыч. - Чего там! Дело знакомое, не впервой нам. Я от генерала Брусилова еще Георгия получил за разные хитрые мины. Он тогда был командующим сперва нашей 8-й армией, а потом всем Юго-Западным фронтом. Этому генералу сам Ленин верил... Да, полковник Маринов хорошо помнил знаменитого генерала. В первую революционную весну был Брусилов Верховным главнокомандующим, в трудном 1920-м, во время войны с белополяками, Реввоенсовет республики назначил его председателем Особого совещания при главнокомандующем. Брусилов подписал "Воззвание ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились", призывая русских офицеров защищать, мать-Россию. При Ильиче служил инспектором кавалерии Красной Армии... Полковника радовало то многозначительное обстоятельство, что с самого начала Великой Отечественной многие старые солдаты, такие, как Климыч, стали носить свои Георгиевские кресты, которые они заслужили в годы империалистической, сражаясь против захватнических войск кайзера. - Это правда, что взят Орел? - вдруг спрашивает Климыч. - Да, - хмуро отвечает полковник, - в утреннем сообщении Совинформбюро передавали. Но мы вернемся в Орел! - Знаю, что вернемся, - убежденно говорит Климыч. - И в Харьков тоже вернемся. Вот и хотим мы, рабочие, просить вас, товарищ полковник, и ваших минеров учесть это дело. Сами не знаем, как это сделать, но побольше добра нашего надо сберечь. Нам же отстраивать, восстанавливать придется. И еще просим учесть, что много нашего народу, родичи наши и земляки, тут жить останутся. Все от немца уйти не смогут. Знаю, что мина не разбирает, кого убивать, а надо, чтобы разбирала... Полковник живо вспоминает указания командующего, разговор на ту же тему с членом Военного совета, с секретарем обкома, с которым он, Маринов, детально согласовал план минно-заградительной операции. И вот теперь эти слова старого рабочего, идущие от самого сердца. - Спасибо вам, отец, - медленно, торжественно произносит полковник. - Эти слова для всех нас - священный народный наказ. Этот разговор и все увиденное им в тот день на харьковских заводах потом долго не выходит из головы полковника Маринова. Он считал, что неплохо знает рабочий Харьков. Еще в начале тридцатых годов полюбил он этот большой промышленный город, герой пятилеток, Уже тогда Маринов обучал в городе будущих минеров-партизан. И все-таки в грозовую осень сорок первого он не ожидал увидеть такую самоотверженность, такой порыв. Потому, наверное, что накал самоотверженного труда достиг тогда невиданного градуса. Первым подвигом минно-заградительной операции "Харьков" стал подвиг харьковских рабочих. Несмотря на пред-эвакуационную лихорадку, тяжелые вести с фронта, непрестанные воздушные тревоги, вопреки всем осложнениям и трудностям, рабочий Харьков с честью выполнял задание Государственного комитета обороны. С особым огоньком работала молодежь - девчата, мальчишки допризывного возраста. На одном только заводе Коминтерна, встав на боевую вахту, две тысячи молодых героев труда втрое и вчетверо перекрыли норму. Не отставали от молодежи и убеленные сединами старики ветераны, помнившие знаменитую харьковскую маевку 1900 года, ту самую маевку, о которой Ильич тепло отзывался в брошюре "Майские дни в Харькове". Многие из ровесников Климыча оставались ночевать на своем заводе, несли дежурство в отрядах и дружинах противовоздушной обороны и, думая о будущих боях за город, всерьез вспоминали харьковские баррикады пятого года. У самого Климыча были особые планы... Попрощавшись со всеми в КБ, полковник говорит Климычу: - Отец! Можно вас на минутку? Не проводите к проходной? Коля Гришин, перехватив взгляд полковника, отстает на несколько шагов в заводском дворе. Обходя глубокую воронку от авиабомбы, полковник спрашивает: - Подумали, Климыч, решились? - Решился, сынок, - отвечает Климыч, окидывая взглядом двор и угловатые контуры родного завода. - Остаюсь. Если утвердят в горкоме. - Уже утвердили, - тихо сообщает полковник. - Вы-старый минер, Климыч, а именно минеров и не хватает у нас здесь. - Утвердили? - с довольной улыбкой переспрашивает Климыч. - Значит, снова пригодился я, старый хрен? Значит, остаюсь. Так тому и быть! ЦИТАДЕЛЬ ГОТОВИТСЯ К БОЮ Полковник с чувством жмет руку Климычу - большую, жесткую, как рабочая рукавица, ладонь, почти не гнущиеся, раздутые в суставах пальцы. - В обком! - коротко бросает водителю полковник. Утро что надо - солнечное, теплое. Полковника очень интересует погода: хорошо бы успеть закончить все земляные работы до распутицы, до заморозков. Фактор погоды может повлиять на всю операцию, серьезно сократить ее масштабы. Потому-то и радует полковника хорошая погода. А вид городских улиц, живых, кипучих, заполненных войсками и городским людом, не радует, наводит на горькие, грустные мысли. Над городом навис дамоклов меч. Впрочем, во времена Дионисия-старшего, сиракузского тирана, приказавшего злой потехи ради повесить над своим любимцем дамоклов меч, прикрепленный к конскому волосу, никто не слышал о минах, о толе и динамите и тем более о ТОС!.. ТОС - это невидимый дамоклов меч особой секретности. Полковник гонит от себя мрачные мысли. Уж кто-кто, а он отлично понимает всю железную необходимость задуманной Генштабом операции. Однако надо поразмыслить, посоветоваться с генералом Олевским, с партийными руководителями республики, области, города, как лучше выполнить наказ командующего, наказ Климыча, общее требование маршала и солдата. В обком и горком полковник Маринов заглядывает теперь почти каждый день. Здесь - мозговой центр, средоточие воли рабочего Харькова, колхозной Харьковщины, Операция "Харьков" немыслима без самой деятельной, творчески активной помощи секретаря Харьковского обкома, секретарей горкома. Мины - далеко не единственная забота партийных вожаков, Харьков дает фронту танки и бронепоезда, самолеты и пулеметы. Каждые сутки рабочий класс Харькова шлет фронту до полутысячи реактивных снарядов для "катюш", четверть миллиона авиабомб, семь тысяч артиллерийских снарядов. Все для фронта!.. Даже ликеро-водочный завод и тот вместо знаменитой горилки и запеканки переключился целиком на производство бутылок с горючей смесью номер один и номер три, самовоспламеняющейся жидкостью КС. В руках смелого бойца эти бутылки - грозное оружие против танка. Харьковская цитадель вооружала фронт, кормила его и сама готовилась к бою. Прекрасно зная Харьков, партийные вожаки вносят значительные поправки, ценные дополнения в план минно-заградительной операции. Они отмечают на карте спецминирования самые уязвимые места автомобильных дорог и железнодорожных линий, советуются со специалистами - дорожниками и путейцами, связывают полковника со всеми нужными и знающими людьми. Они же подсказывают полковнику, как вывести из строя важнейшие предприятия военного значения, не уничтожая их. У каждого болит при этом сердце - ведь это они, коммунисты, обгоняя время, сбиваясь с ног, руководили стройками, утверждали проекты, возглавляли приемочные комиссии, отмечали как великий праздник выпуск первого трактора, ввод в действие первого синхрофазотрона... Полковник за несколько дней крепко срабатывается с руководителями города-бойца, города-солдата. На войне все сроки предельно сжаты. Он встречает хозяев города не только в обкомовских и горкомовских кабинетах, ставших боевыми штабами, но и на заводах во время бомбежек, видит, как рабочие, воодушевленные примером руководителей, продолжают работу в цехах и под бомбами "юнкерсов". Он сталкивается с ними и за городом, на окопах, где трудятся домашние хозяйки, ставшие землекопами, где роют противотанковые рвы и эскарпы безусые комсомольцы-добровольцы - хлопцы и дивчины харьковских школ. И, пожалуй, впервые с такой силой сознает полковник Маринов, чья жизнь и работа была прежде сурово ограничена кругом армейских забот, что кроется за словами "руководящая роль партии". Теперь он ясно понимает, что без партии, членом которой он является еще с гражданской войны, он не добьется успеха в операции "Харьков", не дождется большой победы на войне, которая еще только разгорается. На самом полковнике Маринове лежит огромная ответственность. И он это отлично понимает. - Помни, полковник! - строго сказал ему маршал, командующий фронтом. -За безопасность наших войск при минировании ты головой отвечаешь. - Учтите, товарищ полковник, - говорят ему в обкоме, горкоме, в ЦК КЩО)У, - за безопасность населения вы отвечаете целиком и полностью. То же примерно говорит ему и начальник Особого отдела. Слова разные, а смысл один. А ведь даже на маневрах, даже при использовании холостого, а не боевого оружия происходят несчастные случаи. - Несчастных случаев быть не должно, - жестко инструктирует полковник Маринов своих подчиненных, своих москвичей-"академиков", своих "орлов" - учеников из орловской минно-подрывной школы. - Минер ошибается только один раз. К этой известной каждому минеру поговорке он не добавляет, что ошибка любого подрывника в Харькове может погубить лично его - полковника Маринова. Разве это главное! Когда командующий утверждал план операции "Харьков", начальник штаба фронта спросил маршала: - Товарищ маршал! Хорошо ли вы знаете полковника Маринова? Вы уверены, что ему можно доверить такую опасную, такую масштабную, такую ответственную операцию? Маршал ответил с непоколебимой твердостью; - Маринова знаю и доверяю ему. - Кто такой полковник Маринов? Этот вопрос интересует и начальника Особого отдела штаба Юго-Западного фронта. На столе начальника лежат пока копии плана операции "Харьков", заявки, инструкции, карты полковника Маринова, рапорт лейтенанта Черняховского об оставлении им КПП во время прорыва танковой колонны противника. Подполковника Ясенева он аттестует с наилучшей стороны, этот храбрый, проверенный в деле лейтенант. Колонне Ясенева пришлось сделать гигантский круг, прежде чем попасть в Харьков. Пробирались по забитым войсками и беженцами грейдерным дорогам, развороченным бомбами. Потеряли только один грузовик с динамитом - грузовик политрука Бакрадзе... И еще документы... Оказавшись без ТОС, полковник Маринов срочно радирует в Москву. По его шифрованной заявке, командование высылает ему в Харьков девять машин с ТОС. Колонной командует лейтенант Василий Ефимович Хомнюк, заместитель подполковника Ясенева. Дорога Хомнюка оказывается еще более трудной, чем у Ясенева: в Орле он едва не попадает под бомбежку, а уйдя от бомб "люфтваффе", тоже сталкивается с танками - танками Гудериана. Хомнюк не теряется, едет кружным путем, через Ефремов, Елец, Воронеж, Купянск. Вот это кружочек!.. Тоже досталось лейтенанту!.. В Купянске выясняется: все дороги непроходимы, сплошная пробка. Начинается бомбежка - "юнкерсы" и "мессеры" пикируют на скопления машин и войск на шоссе. Хомнюк и тут не теряет голову. Кругом все горит, а он под бомбами, под огнем пулеметов, перебирается со своей неразлучной ТОС в пару товарных вагонов. И уже на следующий день рапортует полковнику Маринову: - ТОС доставлена в полном порядке. Команда потерь не имеет и готова к выполнению задания. Таковы люди полковника Маринова. А каков сам полковник? Кто он такой, полковник Маринов? И вот на стол начальника Особого отдела ложится "личное дело" командира РККА полковника Маринова. Его доставил из Москвы, в один день слетав в столицу, туда и обратно, все тот же надежный лейтенант Черняховский. Не на все вопросы отвечает "личное дело", но многое может оно рассказать о человеке. Важно уметь читать между строк. Сын крестьянина-батрака девятнадцатилетний Илья Маринов, ровесник века, надел буденовку в 1919 году. Пошел воевать за волю, завоеванную в огне Октября, за землю, отнятую Советской властью у помещика и переданную его родителям-беднякам. Как в песне поется: "За землю, за волю, за лучшую долю..." В годы гражданской войны бил рядовой сапер Маринов генерала Деникина, брал Перекоп, гнал черного барона Врангеля до самого синего моря, освобождал Кавказ. С оружием в руках пришлось ему действовать тогда в тылу у белых и интервентов, а это, как известно, самая лучшая проверка бойца. Только самая крепкая сталь выдерживает закалку в горниле партизанской войны. Кончилась, отгремела гражданская. Потом - училище во