нцузского министра иностранных дел Барту. Эти трое тоже мешали фашистам... Как же на все это реагирует блюстительница европейских порядков - Англия? Год спустя англичане дают согласие, чтобы Германия строила военные корабли, причем подводный флот немцев может составить чуть ли не половину тоннажа подводных сил Британии. Итак, немцы, тайно строившие свои крейсера и подлодки в Финляндии и Турции, Испании и Голландии, теперь делают это открыто у себя дома... Что было дальше? Муссолини напал на Абиссинию, а дивизии Гитлера вторглись в демилитаризованную Рейнскую зону. Затем тот и другой послали свои войска на подмогу Франко, сейчас топят в крови Испанскую республику. Далее. Лидеры Германии и Японии заключают пакт против Коминтерна. И последнее: вчера японцы спровоцировали инцидент в Китае, сейчас вводят туда свои войска. - Зачем ты это рассказываешь? Я все знаю. - Знать мало. Надо действовать. - Что я должна делать? - Погоди, Саша... Нефтяной пожар погасили, фонтан укротили? - Да, сегодня. - Человека, которого сняли с парохода, уже допрашивали? - Готовились к допросу. Теперь подготовка закончена. Но я удивлена... - Чему? - Что тебе все известно в подробностях. Как я понимаю, это не твой профиль. - Не мой, верно. Впрочем, это как посмотреть... Какова доля Баку в топливном балансе страны? - Более восьмидесяти процентов нефти. А что? - Можно не сомневаться, что об этом достаточно полно информированы и наши противники. Ты имела случай убедиться: они уже действуют. - Зачем ты все это рассказываешь? - повторила Саша. Кузьмич будто не слышал. Он продолжал: - Недавно Гитлер заявил: "Германия перешагнула через трудности подготовительного этапа, теперь надо решить новую задачу - дать немецкому народу жизненное пространство". Вот так, ни больше ни меньше... А в Англии готовятся установить дипломатические отношения с правительством Франко. Значит, англичане уверены, что Испанская республика не выстоит... Там очень трудно, Саша. - Слышала. Дважды подавала рапорт - ехать туда. А Энрико - он места себе не находит... Неужели не выстоят? - Боюсь, фашизм выиграет свою первую схватку. Но главное у них впереди. Главное - это мы. - Зубы сломают! - Сломают, - кивнул Кузьмич. - Только нам не безразлично, как глубоко вонзятся они в тело нашей страны, сколько ран нанесут, прежде чем им вышибут эти зубы. - Ты меня потому позвал? - Да. Уполномочен предложить новую работу. - Что именно? - Это нефть, Саша. - А я чем занимаюсь? - Ты можешь делать гораздо больше. С твоим опытом, знанием языков... - Значит, работа за кордоном? Кузьмич кивнул. - Где именно? - В Германии. Цель все та же - защита советской нефти. Надеюсь, понимаешь, что всевозможные поджоги, взрывы и иные диверсии на промыслах и заводах Баку, Грозного, Майкопа планируются и готовятся за пределами нашей страны. В частности, в Германии. Вот нам и надо иметь свои глаза в одном из таких нацистских центров. Выбор пал на тебя. Это очень трудное дело. Так что... - Могу отказаться? - Во всяком случае, можешь подумать, прежде чем решить окончательно. - Ты уже знаешь, как я отвечу... Я буду одна? - Нет. - С тобой? - Я не в счет. Речь о другом. Но этот человек тоже хорошо тебе знаком. - Кузьмич выдержал паузу. - Будешь работать с Энрико. Саша быстро посмотрела на него. - Не шучу, - сказал Кузьмич и снова улыбнулся. - Погоди, погоди... Выходит, он уже знает? Знает и дал согласие? Кузьмич кивнул. - А мне ни слова не сказал! - пробормотала Саша. - Глядел на меня ясными глазами - и ни звука. Когда же вы успели встретиться? - Два часа назад. Так что он не успел еще глядеть на тебя ясными глазами... Словом, знал, что ты согласишься. Вот только беспокоился: как все будет с Лолой? Саша вздохнула, плотно сжала губы. - Может, побудет с бабушкой? - осторожно сказал Кузьмич. - А нет - так заберу к себе. То есть в семью моей сестры. Я ведь тоже не бог весть какой домосед... - Поедет к бабушке, - сказала Саша. - Та давно ее зовет. - Ну, ежели так, - значит, решено. Отправь дочку пораньше, как только сможешь. Приказ о твоем перемещении не замедлит. Будешь откомандирована ко мне. Предстоит немалая подготовка. Да и поездить придется, пока доберешься до места... Но обо всем этом - в свое время. Саша встала. Поднялся с места и Кузьмич, обнял ее за плечи, посмотрел в глаза. - Нет ли сомнений, иных причин?.. Саша покачала головой. - Все же подумай. Если вдруг откажешься - тебя не упрекнут, поймут правильно. - Мы все решили... Я вот о чем, Кузьмич. Сегодня довелось встретиться с одним человеком. И теперь я вспомнила о нем: может, пригодится?.. И Саша рассказала об операторе с нефтеперерабатывающего завода Готфриде Пиффле. - Ну что ж, - сказал Кузьмич. - Это интересно. Спасибо, Саша. - Еще я хотела бы спросить... Тебе решительно нельзя появляться в городе? - А что такое? - Пообедал бы у нас. Я знаешь какая хозяйка! - Не в этот раз. - Он взглянул на часы. - Очень трудно со временем. - Сегодня же уезжаешь? - Есть спешные дела... Они вышли из комнаты. Хотя широкие листья разросшихся инжирных деревьев плотно загораживали солнце и на веранде господствовал сумрак, здесь было куда жарче. Постояли, перед тем как расстаться. Остро пахло укропом, мятой. К этим ароматам примешивался едва уловимый запах дыма. Было знойно и тихо. Даже море не так шумело - лишь изредка можно было расслышать слабые всплески воды у песчаного пляжа. - Тишина, - сказал Кузьмин. - Тишина и покой. Будто нет на свете фашизма и прочей мерзости и тебе не надо снова готовиться в трудную командировку. - Опять в банду. - В банду - ты это верно заметила. Но теперь все будет посложнее. Однако и ты ведь не та, что была прежде. Опыта прибавилось. Да и у нас совсем иные возможности. ПЯТАЯ ГЛАВА По утрам в теплое время года в берлинском парке Тиргартен можно было встретить десятки всадников. Сюда на прогулки по аллеям для верховой езды собиралась столичная знать - похвастать породистыми конями, покрасоваться... Сегодня небо хмурилось, низкие тучи предвещали дождь, и на пустынных аллеях можно было увидеть только служителей, сгребавших в кучи валежник и опавшие листья. В девять часов утра тишину парка нарушил приглушенный стук копыт. Появился конник, по виду - типичный фланер: черный сюртук с закругленными полами и черный шелковый котелок, серые бриджи, черные сапоги с короткими мягкими голенищами. Он был средних лет и, видимо, небольшого роста: на крупном золотисто-рыжем жеребце казался и вовсе маленьким. Конь горячился, пританцовывал от нетерпения. Всадник ослабил повод, и жеребец поскакал укороченным манежным галопом. Неподалеку по велосипедной дорожке двое слуг в униформе из зеленого твида катили кресла на колесиках, в которых сидели пожилой оберст с перебинтованной ногой и старуха. Всадник на рыжем жеребце проскакал мимо. Оберст и старуха прервали разговор и посмотрели ему вслед. - Боже, - сказала старуха, брезгливо улыбнувшись, - как дурно держится он в седле! Горбится, дергает локтями при каждом прыжке лошади. - А лошадь хороша! - Оберст даже прищелкнул языком от удовольствия. - Точно такая, помнится, была у меня в Африке... - Он вздохнул, покрутил головой, как бы признавая, что потерянного не вернешь. - Лошадь хороша, а наездник ни к черту! - упрямо сказала старуха. - Можно только удивляться, что таких увальней берут в кавалерию. - С чего ты взяла, что он кавалерист? - Следом скачет слуга. Погляди на него и все поймешь. Теперь и оберст увидел второго всадника. Это был солдат. Он сильно отстал и стремился догнать того, кто ехал впереди. - Ординарец, а не слуга, - наставительно сказал оберст. - Ты же видишь: он в мундире. - В том-то и штука, что на нем мундир драгуна. Вот я и делаю вывод: если слуга драгун, то его хозяин тоже кавалерист. - Все же моряк, а не конник. - Так он знаком тебе? - Немного... Еще недавно был командиром береговой охраны в Свннемюнде. Недавно вот перебрался сюда. Говорят, получил какую-то должность в одном из тыловых управлений ОКВ1. Что ж, будет тянуть лямку, пока не выслужит пенсию. 1 Главное командование германских вооруженных сил. - Как его имя? - Кажется, Канарис. - Оберст наморщил лоб, припоминая. - Ну да, капитан цур зее2 Вильгельм Канарис. 2 Чин в гитлеровских ВМС, соответствовал званию капитана первого ранга Между тем всадник продолжал прогулку. За поворотом аллеи он пустил коня шагом. Верховой ездой Канарис занимался по утрам, через день, как советовал врач, и всегда в этом парке. Ведь Тиргартен находился совсем рядом с большим четырехэтажным зданием, где он теперь служил. Но оберст ошибался, утверждая, что это было некое тыловое управление вермахта. Обширный особняк на Тирпитцуфер, 74 являлся главной резиденцией абвера, одного из самых таинственных учреждений гитлеровской Германии, а Канарис - главой абвера. Он был назначен на эту должность два года назад, когда отпраздновал свое 48-летие. Назначение было секретным, и поначалу о нем знали только заправилы рейха, верхушка генералитета и РСХА1. Кстати, сейчас, два года спустя после своего назначения, руководитель абвера был уже контр-адмиралом. За это время многое изменилось. Абвер, в котором числилось менее сорока сотрудников, когда его принял Канарис, теперь насчитывал более четырех тысяч офицеров и агентов и продолжал расширяться. Но все равно о нем и о его руководителе публике мало что было известно. 1 Главное имперское управление безопасности. Время приближалось к десяти утра. У выезда из парка адмирал соскочил с седла. Ординарец подхватил поводья и увел коня. Канарис же сел в поджидавший его автомобиль. Три минуты спустя он был уже в своей резиденции. Еще через несколько минут переоделся в пиджачную пару и занял место за письменным столом просторного кабинета. По всем признакам предстоял напряженный день. Уже месяц, как по заданию Гитлера военный министр и главнокомандующий вермахтом фон Бломберг готовил некий ответственный документ. Вчера Бломберг был вызван в имперскую канцелярию, пробыл там весь день. Таким образом, сегодня ожидались новости. Канарис не ошибся. Прогудел зуммер прямой связи абвера с Банделерштрассе2. Канарис снял трубку и услышал глуховатый баритон военного министра. Фон Бломберг вызывал к себе главу военной разведки и контрразведки вермахта. 2 Улица в Берлине, на которой помещалось военное министерство Германии. Когда Вильгельм Канарис снова появился в своем кабинете, рабочий день был на исходе. Некоторое время он сидел неподвижно, собираясь с мыслями, потом достал из сейфа толстую тетрадь. Это был его личный дневник, куда записывалось все самое важное. Сейчас предстояло сделать запись о совещании у Бломберга. Оно было знаменательным. Министр огласил директиву, одобренную фюрером. Вермахту предписывалось энергично готовиться к войне, хотя в директиве и признавалось, что Германия не должна опасаться нападения с чьей-либо стороны. Предусматривались следующие вероятные варианты. 1. Война на два фронта с центром тяжести на западе (план "Рот"). 2. Война на два фронта с центром тяжести на юго-востоке (план "Грюн"). Далее шла детализация вариантов, анализ положений, в которых могла бы оказаться Германия. Подчеркивалось - при выполнении плана "Грюн" нужно исходить из следующих условий: война может начаться на востоке молниеносным нападением Германии на Чехословакию, для чего германская дипломатия и секретная служба обязаны заблаговременно создать политические и международно-правовые предпосылки. Канарис отложил перо, так и не написав ни строчки, встал и зашагал по кабинету. Смеркалось, но он не зажигал огня, медленно передвигаясь от стола к окнам, затем вдоль них - к противоположной стене, где висел большой портрет полковника Николаи3. Под портретом была прикреплена полочка, на ней красовались две безделушки из фарфора и бронзы. Первая изображала лежащую на боку таксу, к которой приткнулись полдюжины щенят. Вторую, очень древнюю, вывезли из Китая. Это была сложная композиция из трех обезьян-капуцинов. Одна обезьяна напряженно всматривалась в даль. Другая слушала, приложив ладонь к уху. Третья держала палец у рта и как бы предостерегала... 3 Руководитель немецкой разведки в годы первой мировой воины. Канарис задержался возле безделушек, в который раз всматриваясь в бронзовых капуцинов - это были его любимцы. Более того, он считал статуэтку неким символом секретной службы, задача которой - все видеть и слышать, самой же оставаться невидимой и неслышимой. В отсветах угасавшего дня старинная статуэтка загадочно мерцала. Это была зеленая бронза, великолепно отполированная, и столетия не только не состарили ее, но, напротив, придали металлу какую-то шелковистость, как бы завершив то, что задумал и создал скульптор. Канарис долго стоял возле полки, снова и снова рассматривая фигурки обезьян, их выразительные физиономии. Вздохнув, он вернулся к столу. День выдался трудный. Сейчас он мечтал о постели - лечь, расслабиться, провалиться в сон... Но он не мог уйти, не сделав записи в дневнике. Он никогда не откладывал этого на завтра: новый день приносит новые заботы, они вытесняют из памяти то, что было накануне. Память человеческая столь несовершенна... Он раскрыл тетрадь, поставил дату записи: 24 июня 1937 года. И снова отложил перо. Откинувшись на спинку кресла, стал выстраивать в сознании все самое значительное. Итак, война - дело решенное. Установлена даже очередность: кто будет первым объектом внимания вермахта, а кто вторым, третьим... Сейчас он отчетливо видел лицо фон Бломберга, его глаза, когда тот всем корпусом повернулся к шефу своей разведки: "Адмирал, ваши люди должны идти впереди вермахта. От того, как умело они будут действовать, зависит, сколько солдатских жизней сохраним мы для новых походов во славу фюрера и германской нации. Готовьте таких людей, такие батальоны и полки, адмирал. И мой вам совет: не теряйте ни единого дня!" И вторая реплика министра: "Господин Канарис, я предвижу танковые сражения, в которых, быть может, примут участие тысячи машин, предвижу длительную работу тысяч бомбардировщиков, чтобы привести в покорность такие страны, как Франция, Россия или Англия. И я не сказал еще ни слова о нашем морском флоте... Надеюсь, вы поняли, куда я клоню. Речь идет о горючем, господин адмирал, о той самой нефти, которой всегда недоставало Германии, но имелось в избытке у наших противников... Вчера фюрер сказал мне, что здесь он возлагает самые большие надежды на руководимое вами управление. Нет, нет, абверу не поручат поиск новых нефтяных полей, бурение скважин и добычу топлива для армии и флота рейха. Но мы требуем от вас сделать так, чтобы в случае кризисной ситуации нефтяной голод терзал не только Германию! Фюрер высоко оценивает потенциальные возможности вашей службы, и я целиком с ним согласен. На вашем месте я бы подумал о дальнейшем расширении аппарата, чтобы усилить проникновение абвера в интересующие нас страны и объекты. Таким образом, я напутствую вас в предприятии, имеющем весьма важное значение для судеб рейха. Напутствую и повторяю: не медлите, адмирал!" Канарис снова вышел из-за стола. Но направился не к полке со статуэтками, а к карте, занимавшей всю стену. Она была так велика, что адмирал пользовался лесенкой, если требовалось взглянуть на некоторые районы земного шара. Нефть!.. В центральной части Европы ее добывалось совсем немного. Рука адмирала коснулась карты в районе Югославии... Вот, где-то здесь. Затем Румыния: промыслы в Плоешти. Далее - незначительные месторождения в Австрии и на востоке Польши, в Драгобыче. Увы, все это не идет в сравнение с нефтяными потоками, которые хлещут из скважин на месторождениях, принадлежащих Советам. Канарис передвинулся правее, следя глазами по карте. Вскоре он нашел то, что искал. Майкоп, прочитал он, Грозный и, наконец. Баку. Баку... Глава абвера положил на карту обе руки, так что кружочек с названием города оказался между ладонями, долго всматривался в выдающийся в море аппендикс - полуостров, на котором была расположена нефтяная столица Советского Союза. Минуту спустя он сидел за столом и писал, как всегда покрывая тетрадный лист неторопливыми четкими строчками. Вот он прервал работу, поднял голову и поглядел в противоположный угол кабинета. Лампа освещала только письменный стол. Остальная часть комнаты тонула в темноте. И все же бронзовая композиция из трех обезьян мягко сияла, будто свет исходил откуда-то изнутри... Зазвонил телефон. Это был особый аппарат, не значившийся ни в каких справочниках или списках. Номер был известен лишь особо доверенным людям, фактически - личным агентам главы абвера. Но и они могли звонить по этому телефону только в чрезвычайных обстоятельствах. Он снял трубку, дважды подул в микрофон. В ответ послышалось то же самое, будто вернулось эхо. Канарис снова подул в трубку, но уже один раз. Вслед за тем в трубке раздались гудки отбоя. С обеих сторон не было произнесено ни слова, но тем не менее разговор состоялся. Глава абвера положил трубку на рычаг и вернулся к дневнику. Теперь он то и дело поглядывал на часы. Вскоре он запер дневник в сейф, вызвал автомобиль и уехал. У газетного киоска на Вильгельмштрассе Канарис велел шоферу остановиться и купить вечерние издания. Пока тот ходил к киоску, у автомобиля побывал мужчина, по виду - торговец сувенирами или распространитель лотерейных билетов. Окно пассажирского салона было опущено, незнакомец передал в него конверт и удалился. Поздно вечером Канарис в своем домашнем кабинете вскрыл этот конверт. На стол выпали копии документов и фотография семьи: отец и мать сидят в окружении нескольких детей. Часть бумаг касалась личности подданного Германской империи, некоего Эбергарда Гейдриха, и свидетельствовала, что он рожден от немца и еврейки. Далее указывалось, что человек этот был опереточным актером, тенором. В заключение приводились данные о его семье, в частности о сыне - Рейнгарде Гейдрихе. Этот последний был группенфюрером СС1 и руководителем РСХА - главного имперского управления безопасности, в которое входили гестапо, служба безопасности - СД, полиция безопасности, криминальная полиция... 1 Чин в СС, соответствовал званию генерал-лейтенанта. Канарис бережно спрятал документы в конверт, подержал его в руках, как бы не желая расставаться с такой ценностью, затем положил конверт в сейф. Дверь вделанного в стену сейфа осталась открытой - он перебирал хранившиеся там документы, некоторые из них бегло просматривал, пока не отыскал нужный. Это была картонная папка с тесемками, крытая синим блестящим коленкором. То, что хранилось в ней, Канарис считал бесценным сокровищем. Тесемки были развязаны, папка раскрыта. В ней находились две фотографии. Канарис взял их, поднес к свету, как бы желая убедиться, что они те самые, никто не украл их, не подменил... Оба снимка были сделаны на кладбище. Фотограф постарался, и карточки получились контрастные, четкие. Изображена была могила. На обоих снимках - одна и та же могила. Об этом свидетельствовало характерное надгробие и все, что его окружало, - деревья, кустарники, фигурное металлическое ограждение. Чем же привлекло внимание Канариса это захоронение, - казалось бы, самое обыкновенное, неотличимое от тысяч других на кладбищах любого германского города? На первом снимке надпись на мраморной доске надгробия утверждала, что здесь погребена Сарра Гейдрих (немецкий текст был повторен по-древнееврейски). А на второй фотографии того же надгробия была уже другая доска. Надпись гласила: "С. Гейдрих". Текст на древнееврейском языке отсутствовал. Снимки были вложены в папку и спрятаны в сейф, где хранились многие другие ценности такого же рода и среди них - история болезни унтер-офицера Адольфа Шикльгрубера2, нуждающегося в длительном наблюдении психиатров... 2 Настоящая фамилия Гитлера. Адмирал уже собирался спуститься в гостиную и выпить чашечку кофе, как вдруг затявкал Зеппль. Это был любимый пес Канариса; цветной портрет таксы Зеппля висел в служебном кабинете главы абвера - неподалеку от портрета полковника Николаи и полки с тремя бронзовыми обезьянами... Итак, Зеппль подал голос. Это могло быть только в случае, если в дом пришел посторонний. Канарис бросил тревожный взгляд на сейф и поспешил вниз. В холле его ждал... группенфюрер Рейнгард Гейдрих! На лице Канариса отобразилась радость, едва ли не восторг от такой неожиданной и приятной встречи. Он протянул гостю руку, и его мягкая, как у женщины, ладошка утонула в крепкой руке Гейдриха. - Такая скучища одолевает по вечерам, - сказал Гейдрих. - Сидел дома, крепился, пока были силы. Когда стало невмоготу, решил нанести "визит вежливости". - При этих словах он ухмыльнулся, его тонкие губы растянулись в длинные полосы. Канарис закивал в знак того, что все это ему очень хорошо понятно, и предложил гостю кресло. Но тот сказал, что лучше, если они прогуляются: ветер, который дул с утра, разогнал тучи. Сейчас он унялся, и вечер прекрасен. Они вышли из дома. Впереди бежал Зеппль, переваливаясь на кривых лапах. Они знали друг друга вот уже пятнадцать лет, и судьба то и дело странным образом перекрещивала их пути. Впервые они встретились в 1922 году на палубе учебного крейсера "Берлин". В ту пору Канарис был оберлейтенантом, Гейдрих - кадетом. Спустя несколько месяцев офицерский суд чести слушал дело кадета Гейдриха, обвинявшегося в какой-то уголовщине, и постановил изгнать его из флота. На суде присутствовал Канарис. Далее они встречались на партейтаге в Мюнхене и затем в Свинемюнде. К этому времени роли переменились: в Свинемюнде Рейнгард Гейдрих приезжал уже в ранге руководителя РСХА, проверяя состояние охраны участка побережья, которым руководил Канарис. И вот, наконец, пригород Берлина, где Канарис купил дом, когда был назначен главой абвера. Была ли это игра случая или нечто прямо противоположное, но дом Гейдриха оказался на той же самой Доллештрассе, что и особняк Канариса... Так они сделались соседями. А люди, если они живут рядом, да еще и заняты сходной работой, должны общаться. Вот они и стали ходить в гости друг к другу вместе с женами и детьми, встречаться на теннисном корте и площадке для игры в крокет. Но все это было чисто внешнее. Гейдрих люто ненавидел Канариса, считая, что тот содействовал его изгнанию из флота. В свою очередь Канарис отчетливо ощущал опасность, которая всегда грозила со стороны руководителя РСХА, и накапливал материалы, компрометировавшие Гейдриха с точки зрения нацистов. Сейчас "заклятые друзья" прогуливались по лугу, расточали друг другу улыбки, обменивались ничего не значащими фразами - маленький изящный Канарис и костлявый верзила с безжалостными глазами и орлиным носом на длинном асимметричном лице. - Были у Бломберга? - вдруг сказал Гейдрих. Канарис искоса взглянул на него. Конечно, шеф РСХА должен был знать о директиве военного министра относительно подготовки к войне. Но зачем группенфюрер спросил об этом? Какая преследуется цель? Неожиданно для самого себя он взял Гейдриха под руку. Тот скосил на него глаза. - Я вернулся от военного министра, и с той самой минуты голова у меня работает только в одном направлении. - Ну-ну, - пробормотал Гейдрих, - выкладывайте. Любопытно, что вас заботит. - Нефть! Шеф РСХА снова взглянул на собеседника. - Нефть, - повторил Канарис. - Нефтяные источники, которые будут питать моторы врагов Германии. Гейдрих ждал, чтобы Канарис развил свою мысль. - Чьи источники? - наконец проговорил он. - Каких государств? А, кажется, начинаю понимать... Ведете речь о России? - Да. - И что вы задумали? - Пока нет планов. Они появятся, когда удастся достаточно хорошо осветить эти районы. - "Удастся осветить"... Выходит, у вас недостает возможностей? - Я бы не стал утверждать так категорично. Но помощь друзей никогда не помешает... - Вон вы куда гнете! Хотите знать, чем я располагаю в России? - Пусть даже в общих чертах, - осторожно сказал Канарис. Гейдрих повернул голову и вперил в собеседника тяжелый щупающий взгляд. - Надеетесь пристегнуть меня к своей лямке? - Что же... Вы и я - мы оба тянем одну и ту же повозку, разве не так? - Канарис простодушно улыбнулся и, нагнувшись, погладил Зеппля, который, как только люди остановились, стал рыть землю и уже выкопал порядочную яму. - Так-то оно так, - проворчал Гейдрих. И вдруг рассмеялся: - Любопытно, что вы скажете, если узнаете, что сейчас, быть может, в эту минуту, два очень умных парня из моей службы бродят по тому самому объекту?.. - Какой объект имеете вы в виду? Гейдрих будто не расслышал вопроса. - По моим данным, они должны были появиться там два или три дня назад, - продолжал он. - А сегодня или завтра покинут Россию. - Я всегда говорил, что вы умеете глядеть вперед. - Канарис снова погладил Зеппля. - Что они делают в России, эти ваши люди? - Что могут делать два агента СД, оказавшись в самом центре нефтяного царства Советов? - Так они в Баку? - В Баку, дорогой адмирал. Они погуляли еще немного. Потом Гейдрих сказал, что время возвращаться домой. Завтра на рассвете он должен лететь в Австрию. Там завариваются важные дела. И они расстались, пожелав друг другу доброй ночи. ШЕСТАЯ ГЛАВА Личный самолет главы имперского управления безопасности приземлился в Берлине августовским утром, когда солнце уже основательно прогрело плиты взлетно-посадочной полосы и над бетонными дорожками, над сводчатыми кровлями ангаров и мастерских подрагивало знойное марево. Позади была напряженная трехнедельная поездка, дни и ночи, наполненные работой: совещания с людьми своей службы, официальные визиты и встречи иного порядка, строго конфиденциальные, происходившие в самых различных местах и условиях, ибо РСХА располагало в Австрии широкой сетью агентов, в числе которых были министры и лавочники, адвокаты, промышленники, владельцы туристских отелей, военные... Гейдрих умел работать. Уж он-то знал, что иной раз самая важная информация добывается маленькими, незаметными людьми, поэтому не гнушался контактов с этой категорией "источников". Он пожал руку пилоту, вышел из самолета. Возле трапа ждала машина. Гейдрих сел в нее. Поначалу хотел отправиться домой, чтобы выспаться, но передумал и приказал ехать на службу. Разумеется, он и так был в курсе всех дел: шифровальщик и телетайп службы гестапо германского посольства в Вене эти три недели исправно работали на своего высокого шефа. Но все равно могли быть новости... Он не ошибся. Приняв в служебных апартаментах ванну и позавтракав, сразу же натолкнулся на интересное сообщение. Оно касалось итогов действия группы агентов. В РСХА был заведен твердый порядок, согласно которому подразделения, ведающие работой против различных стран, немедленно докладывали в главную квартиру о всех проведенных акциях. Референтура Гейдриха отсеивала второстепенное - это объединялось в ежедневных сводках. Самое же ценное попадало в особую "красную папку" на столе шефа. Впрочем, она лишь называлась так - "красная папка". На деле это был встроенный в крышку письменного стола плоский стальной ящик, оклеенный красной лакированной кожей. Ключи от весьма сложного замка ящика имели лишь два человека: тот, кто клал в ящик документы - главный адъютант Гейдриха, и сам хозяин. Документы находились здесь в дневное время, когда Гейдрих работал. На ночь они исчезали в особом хранилище. Итак, Гейдрих раскрыл "красную папку". Ящик был полон. Но особое внимание главы РСХА привлек один документ. Прочитав сколотые бумажные листы, он усмехнулся. На память пришел последний разговор с адмиралом Канарисом. Он поглядел на белый телефонный аппарат прямой связи с руководителем абвера, но звонить не стал, вновь перечитал документ. Потом вызвал адъютанта, показал на бумаги: - Принесите все, относящееся к делу. Хочу знать подробности. Тот понимающе кивнул. Он тоже полагал, что дело заслуживает внимания. Адъютант вернулся с дополнительными материалами. - Этот человек здесь, - сказал он. Гейдрих поднял голову, взглянул на офицера. - Я подумал, что он может понадобиться вам, - проговорил адъютант. - Он один? - Да, группенфюрер. - А женщина? Офицер неопределенно повел плечом. Женщина была фигурой второстепенной и вряд ли могла вызвать интерес. - Хорошо, - сказал Гейдрих. - Пусть ждет. Зазвонил белый телефон. - Можете идти, - сказал Гейдрих. Адъютант вышел, и он снял трубку. - Примите поздравления по поводу благополучного возвращения, - послышался в микрофоне глуховатый голос Канариса. - Не думал, что вы уже на месте, позвонил на всякий случай. И вот - приятная неожиданность. Здравствуйте, группенфюрер! Гейдрих поморщился. Его раздражала всегдашняя осведомленность главы абвера о делах РСХА. И никак нельзя было докопаться до источников информации. Вот и теперь Канарис, конечно, был извещен, что он, Гейдрих, вернулся и находится у себя в кабинете. - Здравствуйте, сосед, - пробурчал он. - Я нужен вам? - Особых дел нет. Но вы только что из Австрии. А я давно не был там. Вот и служба моя в этой стране работает не бог весть как хорошо. Словом, получить информацию из первых рук, да еще от вас, группенфюрер!.. Скоро я должен быть в ваших краях и, если позволите, зайду, чтобы пожать вам руку. - Хорошо, - сказал Гейдрих. - Приезжайте. И он положил трубку... - Адмирал Вильгельм Канарис, - доложил адъютант, распахнув дверь. Гейдрих механически взглянул на часы. Со времени телефонного разговора с адмиралом прошло менее сорока минут. Канарис явно спешил с визитом. Он встретил гостя посреди кабинета, подвел к дивану, усадил. Сам устроился в кресле напротив. Принесли кофе и коньяк. Канарис поднял рюмку: - Вижу, что не отдохнули. Не беда, отоспитесь и войдете в норму. Ваше здоровье, группенфюрер! Гейдрих поблагодарил, отпил из рюмки. Сейчас коньяк "не шел". Во рту была какая-то горечь. Голова отяжелела. У него все больше портилось настроение. Канарис, напротив, был весел, сыпал словами, задавал все новые вопросы. Но Гейдрих отчетливо ощущал во всем этом наигранность, фальшь. Силился понять, зачем так спешно пожаловал руководитель абвера, и не мог. А это раздражало еще больше. Взгляд Гейдриха, бесцельно блуждавший по лицу адмирала, по дубовым панелям кабинета, скользнул по письменному столу, задержался на бумагах, которые он недавно просматривал. На память пришел последний перед отъездом в Австрию разговор с Канарисом. Может, показать гостю эти бумаги? Любопытно, как он справится с подобной пилюлей. Канарис видел, как вдруг просветлело лицо хозяйка кабинета. - Что такое? - сказал он. Гейдрих ласково улыбнулся гостю, проследовал к столу, взял документы и вернулся. Движением руки он попросил, чтобы Канарис отодвинул поднос с напитками. На столик легло большое фото. Снимок запечатлел море и на заднем плане береговую полосу с нагромождением зданий. В левой части фотографии отчетливо просматривался пожар - бьющие вверх языки пламени, клубы черного дыма. Темный шлейф окутывал добрую треть города. Канарис молча рассматривал снимок. - Баку, - негромко сказал Гейдрих. - Взорван и горит мощный нефтяной фонтан. Затем он развернул несколько газет с фотографиями нефтяного пожара. - Русские газеты. Издаются в этом городе. Вот переводы интересующих нас материалов. Канарис просмотрел машинописные листы с переводами. - Смотрите-ка, быстро разобрались, что была диверсия, - проговорил он, откладывая очередной лист. - Разобрались и не скрывают этого. - Они не дураки. Такая публикация - лучший способ насторожить население. - Как я понимаю, действовал ваш человек? - Мой, - сказал Гейдрих. - Он вернулся? - Увы, нет. Канарису был передан перевод еще одной газетной заметки. Описывалась история того, как органам безопасности и пограничникам удалось в последнюю минуту нагнать в море пароход, отправлявшийся в заграничное плавание, и снять с него диверсанта. Далее в сдержанных выражениях критиковались действия командира пограничного катера - тот проявил нерасторопность, халатность и не довел дело до конца. Во время разыгравшегося шторма преступник растолкал конвоиров и бросился в море. Несмотря на тщательные поиски, его не удалось обнаружить и взять на борт. Командир катера наказан. Ведется расследование. Канарис прочитал текст заметки и отложил бумагу. - Весьма прискорбно, - сказал он. - А не могла быть так, что этот отважный человек спасся? - Он был в наручниках. - Точные сведения или догадка? - На том пароходе были еще два моих человека. Один находился на палубе, когда арестованного вывели из каюты и посадили в катер. Он видел: наручники были надеты. - Действительно разыгрался шторм? - Подтвердил и это. А вот справка метеорологической службы. Как видите, шторм. Ветер достиг силы одиннадцати баллов. Северный ветер. Для парохода он был попутным, для пограничного катера - встречным... Но вы так подробно выспрашиваете! В чем причина? Канарис потянулся в кресле, улыбнулся. - На следующий день в этом городе случилось новое происшествие... Я спешил к вам, чтобы преподнести сюрприз. Видите ли, позавчера я получил такие же газеты. - Он извлек из портфеля несколько газет и показал Гейдриху. - Получил их и сразу вспомнил наш последний разговор. Напрягите память, группенфюрер, в канун отъезда в Вену вы прогуливались со мной. Речь зашла о нефти наших противников. Вы сказали, что, может быть, в эту минуту два человека СД действуют в нефтяной столице Советов... И вот мне доставляют бакинскую прессу с информацией о диверсии в нефтяной промышленности! Разумеется, я сразу понял, чья это работа. Вы вернулись, и я поспешил к вам, чтобы поздравить с успехом. Увы, сюрприз не получился. - Занятно, - пробормотал Гейдрих. - Что же дальше? О каком новом происшествии вы упомянули? - Вам не известно о нем? Адмирал достал из портфеля новый документ. Это было фото: огромную цилиндрическую колонну, обвитую переплетением труб и мостков, наполовину закрывали клубы дыма; внизу копошились люди и стояли два пожарных автомобиля. - Что это такое? - спросил Гейдрих. - Нефтеочистительная установка номер семнадцать, самая крупная и современная на самом крупном заводе Баку. Подорвана на следующее утро после того, как был взорван и загорелся нефтяной фонтан. Гейдрих взял снимок, долго разглядывал его. Губы главы РСХА раздвинулись, на узком лице возникло подобие улыбки. - Откуда это у вас? - Откуда? - Канарис помедлил. - Ну что ж, отвечу. В Баку аккредитовано консульство Персии. А там у абвера есть добрые друзья. Возникла пауза. Гейдрих продолжал разглядывать фотографию. - Вас что-то смущает, группенфюрер? Или эта акция - неожиданность? - Нет, агент должен был провести подобную диверсию. Точнее, организовать ее... Вы поэтому интересовались обстоятельствами ареста и гибели этого человека? Полагали: быть может, он спасся и наутро довел дело до конца? Канарис неопределенно повел плечом. - Завод охраняется войсками, - продолжал Гейдрих. - Да, дивизион двадцать четвертого полка НКВД. Туда не проникнешь. Но у агента имелся свой человек на заводе, который и должен был пронести в цех мину. - Гейдрих запнулся от внезапно пришедшей на ум мысли: - Если эта фотография не фальшивка... Ваш источник надежен? - Вполне надежных агентов в природе не существует, вы это знаете не хуже меня... Но до сих пор мы не имели претензий к этому человеку. - Он и сам мог стать жертвой дезинформации... Я все думаю: о горящем нефтяном фонтане и об аресте диверсанта напечатали в газетах. А насчет акции в цеху завода пресса хранит молчание. Мы просмотрели все поступившие к нам газеты, привлекли к делу службу радиоперехвата. Нигде - ни единого звука! - Столб пылающей нефти наблюдали десятки тысяч людей, арест человека на пароходе видели другие пассажиры, в большинстве иностранцы. Чего же тут скрывать? Иное дело - акция на заводе. Как я выяснил у специалистов, в цехах нефтеочистительных предприятий мало людей. В момент диверсии у злополучной установки могли находиться два-три оператора. Ну, сбежались еще два десятка рабочих. Примчались пожарные. Это все свои люди, которых легко привести к молчанию. - А цех огорожен высокой стеной, - задумчиво проговорил Гейдрих. - Знаете, о чем я подумал?.. - Об утонувшем агенте? - Да. Хорошо, что его не довезли до берега. В ЧК его заставили бы заговорить, выдать тех, с кем он был связан... - Вашего человека на заводе? Он русский? - Немец, в том-то и дело, сын выходца из Германии. Теперь, совершив акцию, он доказал, что надежен. - Гейдрих снова, в третий раз, поднес к глазам фотографию установки. - Если только этот снимок нам не подставили. - Я далек от того, чтобы недооценивать контрразведку большевиков. Но быть может, вы все же сгущаете краски, группенфюрер? Ведь это факт, что несколько дней и ночей в бакинское небо бил столб пылающей нефти. Так почему не предположить, что удалась и другая акция? - Меня смущает гибель агента. Как там написано? - Гейдрих взял перевод газетной заметки: - "Растолкал конвоиров и кинулся в море..." В ЧК у него еще были бы какие-то шансы на жизнь, - скажем, надежда на перевербовку. В бушующем враждебном море человек со скованными руками шансов не имеет. И я все думаю: зачем он это сделал? - Сказать по чести, и меня тоже точит червячок... Что ж, в таких обстоятельствах есть лишь одна возможность прояснить дело. - Проверка на месте? - Да. - Вот и я об этом... Думаю, агент попался по чистой случайности. Если отбросить случайность, можно сделать вывод: мы на верном пути. Надо готовить людей. Цель - создать в этом районе прочную базу... Хотите взглянуть на одного из тех, кто только что прибыл оттуда? - Охотно. Гейдрих позвонил. - Где этот человек? - спросил он вошедшего адъютанта. - Как его имя? - Штурмфюрер Борис Тулин. - Пусть он войдет. Адъютант удалился. Спустя минуту дверь вновь отворилась. В кабинет шагнул вызванный. Сделав несколько шагов, четко приставил ногу, коротко наклонил голову. - Подойдите и садитесь. - Гейдрих показал на кресло. И когда Тулин занял указанное ему место, продолжал: - Я знаю, вы хорошо выполнили задание. Усердие не останется без награды... Вы были на палубе парохода, когда русские пограничники сняли с него человека? - Да, группенфюрер. - Знаете, кто он был? - Арест последовал вскоре после того, как возник пожар на берегу. Не трудно было догадаться... - Верно, они взяли нашего человека. Когда на него надели наручники? - Перед тем, как спустить в катер. - Вы отчетливо это видели? - Да, группенфюрер. Офицер, надевавший наручники, извинился. Он сказал, что таковы правила. - Арестованного спустили в каюту кат