стране. Наверное, провинилась. Вероятно, было за что. О, мсье Анри Петен знает, что делает!.. - Дальше! - потребовал Фиттерман. - Вы, может быть, слышали также имя Жака Соломона, зятя профессора Ланжевена - видного физика, ученика великого исследователя атомного ядра, академика Пьера Кюри? Поглядите на ту, что идет рядом с госпожой Вайян-Кутюрье, справа. Это дочь профессора Ланжевена, жена Жака Соломона - Элен Соломон. Фиттерман присвистнул. - Смотри-ка! Любопытно, кто это заарканил этакую кралю? Мойщик, опустив глаза, молчал. Одна из женщин стала отставать. Видно было, как спутницы пытались принудить ее идти, подталкивали, поддерживали под руки. Но ничего не помогало. Узница быстро теряла силы, двигалась все медленнее и вскоре оказалась в хвосте колонны. Здесь она задержалась и, напрягая всю волю, некоторое время шла вровень с другими. Аскер облегченно вздохнул. Но вдруг лицо женщины исказилось гримасой боли, она вскрикнула, резко качнула головой, как бы отказываясь от борьбы, которую вела сама с собой, вышла из колонны и села. Аскер взглянул на мойщика. Тот был бел. Рука, в которой он держал сигарету, дрожала. Оберауфзеерин Мандель обернулась и что-то прокричала заключенной. Та с отчаянием покачала головой. Колонна продолжала путь. Женщина сидела, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Шедший последним эсэсовец вытащил пистолет и выстрелил ей в спину. Узница мягко ткнулась лицом в землю и, скрюченная, осталась лежать без движения. Мойщик обернулся. Он часто дышал, судорожно раскрывая рот. - Кажется, я знал и ее, - прошептал он. - Кажется, это была мадам Майя Политцер, жена философа профессора Жоржа Политцера... И пленный криво усмехнулся. 4 Кюмметц появился у "бьюика" в сопровождении помощника коменданта лагеря гауптштурмфюрера Кранца. Директор был доволен, улыбался, шутил. Он и Кранц громко разговаривали. Из их беседы Аскер понял, что первые двести рабочих уже подобраны, а сейчас подыщут и остальных. С этой целью Кюмметц и Кранц направляются в зону, где размещены пленные с Востока. Они уселись в автомобиль Кранца. Машина уже готова была тронуться, когда Кюмметц увидел своего шофера и подозвал его. - Поедете с нами, - сказал Кюмметц. - Быть может, придется помочь в отборе: нам нужно несколько шоферов и механиков. Аскер сел рядом с Фиттерманом. Поездка длилась долго - лагерь был разбросан на огромной территории. Побывали в блоках, где содержались чехи, поляки, сербы, словаки. Наконец эта часть лагеря осталась позади. Машина выехала на дорогу. - К русским, - распорядился помощник коменданта. Фиттерман направил машину в сторону, где смутно белели строения. Это были блоки советских военнопленных. Зону окружали две стены из колючей проволоки с оголенным электрическим проводом вверху, по которому шел ток высокого напряжения. Перед проволокой был ров. - Район "зондербехандлунг"1, - сказал Кранц. - Здесь содержится категория пленных НН. 1 "З о н д е р б е х а н д л у н г" - особое обращение с пленными, имеющее целью их уничтожение. - Категория "Нахт унд небель эрлас"2, - усмехнулся Кюмметц. 2 "Нахт унд небель эрлас" - "Мрак и туман" - гитлеровская директива об уничтожении пленных. - Ого, - воскликнул Кранц, - вы и это знаете! Кюмметц хмыкнул, иронически скривил губы. - Все, что здесь творится, не такая уж большая тайна. В Германии знают об Аушвице и не обманываются в отношении того, что в нем происходит. Разве только не совсем точно представляют себе масштабы. - Да, - задумчиво протянул Кранц, - такое не спрячешь... Машину помощника коменданта лагеря знали. Ворота раскрылись, и она въехала в зону. Фиттерману пришлось тотчас же принять в сторону - навстречу двигалась большая колонна заключенных. - Куда это их? - спросил Кюмметц. - Работать. - Ловко. - Директор взглянул на часы. - Скоро полдень, а они только отправляются. Вот тебе и особая зона. Да это курорт, а не лагерь. - На работу их выгоняют с рассветом, - сквозь зубы процедил Кранц. - Сегодня задержались - пересчитывали стадо. - Это так важно для категории НН? - В голосе Кюмметца звучала откровенная ирония. Кранц промолчал. Он не забывал, что въедливый старик имеет бумагу от самого Гейнца Упица. - Много их у вас? - спросил Кюмметц. - Порядком. Раньше в Аушвице одновременно содержалось тысяч полтораста - двести, сейчас - почти четверть миллиона3. 3 Освенцим был самым крупным концлагерем гитлеровцев, представлял собой систему лагерей, объединенных под одним общим названием. В нем было истреблено свыше 4 миллионов человек. Колонна приближалась. Фиттерман прижал машину к обочине, выключил мотор. Аскер взволнованно разглядывал узников. Почти никто из советских пленных не имел обуви - ноги лагерников были замотаны в какое-то тряпье. Лохмотья, заменявшие одежду, едва прикрывали тело. Люди находились в последней степени истощения. Вдобавок почти у каждого чернели многочисленные ссадины и кровоподтеки - на голове, на руках, на теле. А пленные все шли. Большинство составляла молодежь - вероятно, бывшие солдаты. Это чувствовалось еще и по тому, как они стремились идти в ногу, держать строй. На стоявший в стороне автомобиль пленные старались не глядеть. Один из сопровождавших колонну эсэсовцев отсалютовал Кранцу фашистским приветствием. - Песню! - скомандовал он пленным, желая доставить удовольствие начальству. - Петь песню, вы, скоты! Десятка полтора заключенных затянули: Если весь мир будет лежать в развалинах, К черту, нам на это наплевать. Мы все равно будем маршировать дальше, Потому что сегодня нам принадлежит Германия, Завтра - весь мир4. 4 Куплет подлинной нацистской песни, Пение нацистских песен было одним из звеньев длинной цепи унижений, которую здесь специально разработали для советских людей. По мысли эсэсовцев, это должно было помочь подавить волю узников, сломить их, покорить. Запевалы, которых никто не поддержал, едва добрались до конца куплета и смолкли. - Снова! - заорал конвоир. - Петь, черт вас побери! Запевалы повторили куплет, но с тем же успехом. Колонна молчала. И тогда по головам и спинам узников запрыгали дубинки и стальные прутья охранников. Колонна ушла. Машина продолжала путь. Она обогнула группу бараков и остановилась неподалеку от крайнего строения. Здесь начиналась обширная площадь. Возле бараков стояли несколько офицеров. Один из них поспешил к Кранцу. Помощник коменданта и Кюмметц вылезли из автомобиля и двинулись навстречу. Аскер огляделся. В разных концах площади группы пленных подбирали камни, окапывали деревья, сгребали и выносили мусор. Наискосок шла широкая траншея. Там, где остановился автомобиль Фиттермана, ее еще только рыли; в конце площади в готовую траншею укладывали толстые серые трубы. Фиттерман поднял капот машины и достал ключи - одна из свечей работала с перебоями, ее следовало заменить. Аскер зажег сигарету и направился к траншее. На дне ее трудились землекопы. Разойдясь, чтобы не мешать друг другу, они с усилием вонзали лопаты в неподатливый грунт. В воздух взлетали комья тяжелой желтой глины. - Хэлло, Губе! Аскер оглянулся. Он увидел: Кранц и другие офицеры входят в барак, Кюмметц стоит у двери и делает ему знак приблизиться. Аскер поспешил на вызов. - Где вы запропастились, Губе? - проворчал Кюмметц. - Идемте, сейчас начнется, Облака, застилавшие небо, разошлись. Брызнули яркие солнечные лучи. Сразу стало жарко. Кюмметц расстегнул пуговицы плаща, снял его, передал своему шоферу, ослабил галстук. - Ну-ну, - сказал он, - посмотрим, что нам покажут. Из барака вышел Кранц. За ним появились офицеры. Группу замыкал шарфюрер - полный, с заметным брюшком и одутловатым лицом, несший стопку розовых карточек. Все направились к траншее и, не дойдя до нее нескольких метров, остановились, повернувшись лицом к бараку. Там раздвинулись широкие двери. На площадь хлынула толпа лагерников. - Строиться! - скомандовал толстый шарфюрер. Заключенные рассыпались в стороны, бегом занимая свои места в строю. Не прошло и минуты, как перед Кюмметцем и Аскером протянулась длинная двойная шеренга. Аскер оглядел пленных. Прямо перед ним стоял высокий человек с длинной и тонкой шеей, которая, казалось, с трудом поддерживала тяжелую голову с большим выпуклым лбом. Он разглядывал немцев холодными умными глазами; его правая рука, наполовину обнаженная, чуть заметно двигалась, будто лагерник собирался что-то сказать... Кто он? Как попал сюда? Несчастливая солдатская судьба виной этому или же был он схвачен при облаве в каком-нибудь городе, оккупированном гитлеровцами?.. А этот, что стоит понурясь, поддерживая руку, замотанную тряпкой? Солдат или тоже, быть может, мирный горожанин? Еще дальше - юноша лет восемнадцати, широкоплечий, коренастый, с твердым подбородком и черными, как угли, глазами, в рваных галифе и желтой гимнастерке без воротника и рукавов. Восемьсот пленных - восемьсот искалеченных судеб. Каждый хлебнул горя полной мерой, жизнь каждого - трагедия, которую не перескажешь словами. - Начинайте, - скомандовал Кранц. Шарфюрер с одутловатым лицом заглянул в одну из своих карточек, выкрикнул номер. Из строя вышел пленный. - Слесарь, - сказал шарфюрер, чуть повернув к Кюмметцу голову. Директор завода приблизился к лагернику. Подошел и Аскер. Перед ними стоял мужчина лет сорока - горбоносый, с потухшим взором. - Слесарь? - спросил его Кюмметц. Пленный не ответил: вероятно, не знал по-немецки. Кюмметц бесцеремонно оглядел его. - Губе, - сказал он, - пощупайте ему руки и плечи. Аскер исполнил требуемое. Все это время лагерник безучастно глядел перед собой. - Присядь! - скомандовал Кюмметц. Пленный не шевельнулся. - Присесть! - прокричал по-русски шарфюрер. Лагерник послушно согнул ноги, неуклюже присел, с трудом выпрямился. - Беру, - сказал Кюмметц. Шарфюрер кивнул и передал карточку пленного стоявшему рядом эсэсовцу. Потом он назвал следующий номер. Из строя вышел новый пленный. Теперь это был механик. Повторилась та же процедура, и шарфюрер передал эсэсовцу вторую карточку. Третьим строй покинул парень лет двадцати пяти, тоже оказавшийся слесарем. Настала очередь юноши с черными глазами, в рваных галифе. - Токарь, - объявил шарфюрер. - Нет! - Темноглазый покачал головой. Кюмметц вопросительно поглядел на шарфюрера. Тот вновь заглянул в карточку. - Токарь, - подтвердил он. - Нет! - снова сказал пленный. - А кто ты есть? - тихо, с угрозой спросил Кранц по-русски. Пленный показал руками, как действуют лопатой. - Понятно. - Кранц натянул на руку перчатку, подошел и коротким ударом в лицо свалил пленного. - Встать! - приказал он. Лагерник поднялся. Лицо его было в крови, подбородок дрожал. - Кто ты есть? - повторил Кранц и вынул пистолет. Пленный стоял, глядя ему в лицо. Темные глаза так и сверлили фашиста. Кранц поднял пистолет и выстрелил. По знаку шарфюрера соседи по строю подняли тело товарища, отнесли в сторону и уложили на землю. Аскер стоял неподвижно, боясь неосторожным движением, блеском глаз выдать гнев, ярость, бушевавшие в нем. Выхватить оружие и перестрелять находящихся рядом фашистов? Это он сможет. Но чего добьется? Нет, слишком много труда положено на то, чтобы он оказался здесь, среди них, слишком важно выполняемое задание. Сейчас он не принадлежал себе. И все же Кюмметц заметил, что шофер его взволнован. - Э, да вы побледнели, Губе! - насмешливо протянул он. Аскер изобразил на лице растерянную улыбку, - К этому надо привыкнуть, господин директор, - пробормотал он, как бы извиняясь. - Ничего не поделаешь, - сказал Кюмметц. - Так надо. - Необходимо, - подтвердил Кранц. - Мы прекрасно знали, что он лгал. Лгал, ибо не хотел работать. - Кранц поднял голову, повысил голос, обращаясь к пленным: - Этот человек солгал мне, пытался обмануть офицера германской армии. Вы все видели - он получил свое. Так будет с каждым, кто захочет последовать его примеру. Шарфюрер выкрикнул очередной номер. Из шеренги вышел новый пленный. Повинуясь приказу Кюмметца, Аскер подошел, ощупал его руки и плечи. Но делал он это механически. Глаза Аскера были прикованы к соседу лагерника. Где-то уже видел он этого рослого человека с квадратным широкоскулым лицом и сильными покатыми плечами. Но где? Кюмметц тоже заметил широколицего, подошел. - Хорош, - сказал он, ткнул его пальцем в грудь, обернулся и вопросительно взглянул на Кранца. - Какой есть твой нумер? - крикнул помощник коменданта лагеря. - Отвечать! Пленный сказал. При первых же звуках его голоса Аскер вздрогнул. Он узнал: Авдеев!.. Сержант Авдеев! ...Это произошло год назад на западе Украины, где в то время проходила линия фронта. С группой дивизионных разведчиков Аскер выполнял важное задание в ближнем тылу врага. Разведчики обнаружили резервы противника, которые стягивались к передовой. Надо было спешить назад. Но враг нащупал разведчиков, обошел, стал сжимать кольцо окружения. Как спасти группу, открыть ей путь на Восток, чтобы она могла доставить донесение о тайных подкреплениях фашистов? Аскер и двое бойцов отвлекли внимание противника, приняли удар на себя. Это позволило группе уйти. Командовал ею помощник Аскера, сержант Авдеев. Но как он очутился в плену? Ведь позже Керимову стало известно, что донесение доставлено; он был уверен, что благополучно вернулся, в дивизию и Авдеев... И вот - сержант перед ним, в шеренге узников Освенцима. Да, это он, хотя седые волосы, ввалившиеся виски, глубоко запавший рот делают его совеем не похожим на того краснощекого, пышущего здоровьем парня, каким сержант был год назад. Между тем шарфюрер торопливо перебирал карточки, отыскивая данные о пленном, которым заинтересовался Кюмметц. - Губе, - позвал директор, - подойдите, пощупайте ему руки. Аскер вынужден был приблизиться к Авдееву. Веки сержанта дрогнули, шире раскрылись его глаза. Сомнений не было - и Авдеев узнал Керимова! Еще в сорок втором году гитлеровцы спалили деревню Авдеева, уничтожили его родных, куда-то угнали жену. А теперь и сам он оказался в их лапах. Что же думает он сейчас о своем бывшем командире? Все это вихрем пронеслось в голове Аскера. Он видел - потемнели глаза пленного, зажглись в них злые огоньки. Вот сейчас Авдеев раскроет рот, и тогда... - Что же вы медлите, Губе, - проскрипел Кюмметц, - ведь я жду! Приготовившись к самому худшему, Аскер шагнул к Авдееву и, не сводя с него глаз, взял за руку. - Вам он не подходит, - обратился к директору шарфюрер. - Вот его карточка. Это крестьянин. Всю жизнь рылся в навозе, как червь. - Давайте следующего, - сказал Кюмметц. Аскер медленно отошел от пленных. Авдеев, не отрываясь, глядел на него. Но не проронил ни слова. Несколько часов продолжался отбор пленных. И все это время Аскер чувствовал на себе пристальный взгляд широкоскулого узника, одетого в полосатый изодранный балахон. Наконец Кюмметц остановил шарфюрера, готовившегося выкликнуть очередной номер, махнул рукой. - Хватит, - сказал он. - Хватит, всех не переберешь. По знаку Кранца узников отослали в бараки. Офицеры и Кюмметц, разговаривая, двинулись куда-то в сторону и вскоре скрылись за углом здания. Оставшись один, Аскер направился к видневшемуся вдали "мерседесу". Вот он дошел до траншеи, замедлил шаг. Что-то заставило его обернуться. Он увидел: у входа в ближний барак стоит сержант Авдеев и глядит ему вслед. Будто просит, чтобы не уходил. Их разделяло метров полтораста. Аскер осмотрелся. Он стоял у бруствера, полускрытый со спины и с боков холмиками вынутой из траншеи земли. На площади никого не было. Тогда он опустил руку в карман и осторожно вытащил короткий кинжал с блестящей витой ручкой. Кинжал мягко упал на землю. Движением ноги Аскер чуть присыпал его песком. Вскоре он был у автомобиля. Фиттерман, закончив возиться с мотором, обтирал руки. - Ну, поработали удачно? Аскер кивнул. - Кого это там хлопнули? - поинтересовался шофер "мерседеса". Аскер объяснил. - Поделом, - сказал Фиттерман. Аскер не ответил. Через полчаса вернулись Кюмметц и Кранц. - Готовьтесь, Губе, - сказал директор завода. - Завтра утром - в обратный путь. Глава пятнадцатая Группенфюрер Гейнц Упиц задумчиво шагал по кабинету своей резиденции в Остбурге. Время от времени он останавливался, наклонялся к лежащим на столе бумагам и вновь принимался мерить кабинет широкими нервными шагами. Да, весть, которую только что привез из Берлина специальный курьер-мотоциклист, была ошеломляющей, хотя Упиц располагал кое-какими данными не только относительно готовившегося на особу фюрера покушения, но также и путча, долженствовавшего произойти вслед за уничтожением Гитлера. Будь это в прежние времена, Упиц, не задумываясь, бросил бы в дело всех своих людей - лишь бы скорее заполучить нити заговора, разгромить путчистов и подняться еще на ступеньку, а то и на две. Да, так бы он и поступил, случись это не теперь, в середине сорок четвертого года. Но сейчас Упиц смотрел на вещи совершенно по-иному. Он был слишком умным и тонким политиком, слишком хорошо разбирался в ситуации, сложившейся в мире, чтобы действовать так, как прежде. Сейчас все свидетельствовало о том, что Гитлеру приходит конец. А падет он, падет и режим. Тогда наступит возмездие. Упиц не сомневался, что оно будет страшным. И конечно, страх, именно страх перед возмездием двигал теми, кто организовал покушение и путч. Заговорщики надеялись заполучить в свои руки такой козырь, как ликвидация фюрера, чтобы выложить его победителям и купить этой ценой отпущение грехов. Да, Упиц знал все это. И после долгих раздумий, взвесив все "за" и "против", пришел к выводу, что не должен мешать путчистам, ибо не уверен, что одолеет их - силы оппозиции были весьма велики и продолжали расти. Но он не видел смысла и в том, чтобы присоединиться к заговорщикам, ибо полагал, что ситуация еще не вполне созрела: имелось немало шансов на то, что путч провалится. А за неудачу была лишь одна расплата - смерть. Вот почему, тонко сманеврировав, он сумел остаться в стороне. Сейчас специальный курьер привез информационные материалы о путче. В ставке фюрера в Восточной Пруссии, где Гитлер проводил совещание, взорвалась бомба замедленного действия. Бомбу принес в своем портфеле начальник штаба германской резервной армии полковник Клаус фон Штауфенберг. Он включил механизм бомбы, оставил портфель под столом фюрера и поспешно вышел. Сила взрыва была такова, что рухнули стены помещения. Несколько участников совещания было убито, многие ранены. Гитлер же по какой-то случайности почти не пострадал, если не считать, что был смертельно напуган и получил несколько пустяковых царапин. ...Генерал Упиц походил по комнате, зажег сигарету, но после первой же затяжки с досадой швырнул ее в пепельницу - сигарета показалась слишком слабой. Пришлось закурить трубку, что Упиц делал в весьма редких случаях. Крепкий кепстен несколько успокоил. Упиц вновь зашагал по комнате. Вообще говоря, в попытке убрать Гитлера не было ничего нового. Так, например, однажды - это было в середине марта 1943 года -Упица разыскал один особо доверенный агент и, дрожа от страха, сообщил, что в ближайшие сутки Гитлер должен быть убит. Но это было все, что ему удалось разнюхать - агент не имел ни малейшего представления о том, кто и каким образом совершит покушение. Упиц навел справку о местонахождении фюрера. Оказалось, что самолет с Гитлером только что поднялся с аэродрома в Смоленске, где Гитлер инспектировал свои войска на Восточном фронте, и держит курс на Растенбург. Через час Упиц мчался туда же в скоростном бомбардировщике. Машина группенфюрера приземлилась на аэродроме вскоре после того, как там сел самолет Гитлера. Контрразведчик помчался в ставку. Здесь все было в порядке. Фюрер прогуливал своего любимого пса и позировал фотографу из "Дас шварце кор"1. 1 "Дас шварце кор" - газета эсэсовцев. В течение недели Упиц ни на минуту не оставлял Гитлера, бдительно оберегая его персону. Но все было спокойно. И только много позже группенфюреру удалось установить, что смерть должна была застигнуть Гитлера в том самом самолете, в котором он летел из Смоленска. Нечто подобное произошло и в конце 1943 года, уже в Берлине, но случай и на этот раз спас жизнь Адольфу Гитлеру. Сейчас Гейнц Упиц вновь перебирал в памяти эти события. Неужели же дело лишь в боязни за свою шкуру и в той неприязни, которую питают к Гитлеру некоторые высокопоставленные военные? Упиц всегда ненавидел родовую военную аристократию, все эти громкие прусские фамилии, из поколения в поколение поставлявшие генералов, адмиралов и фельдмаршалов германской армии. Они были особо привилегированной и подчеркнуто изолированной кастой, к которой такие, как Упиц, и близко не подпускались. Отпрыски родовой военной аристократии заполняли специальные училища и лицеи, им были уготованы теплые места в генеральном штабе и министерстве иностранных дел, они становились у руля германской военной и дипломатической машины, обеспечивая незыблемость прусской милитаристской политики, выработанной за века. Конечно, с приходом к власти Гитлера положение несколько изменилось. Упиц видел - фюрер старательно показывает, что не очень-то церемонится со всеми этими чванливыми, набитыми спесью аристократами. Им пришлось немного потесниться. Но потом стало ясно, что все это не больше чем игра. Верховодил Гитлер, но он лишь выполнял волю тех, у кого были деньги и заводы. Генералитет тоже держал их курс. Что ж, это вполне устраивало Упица. Почему же Гитлера стремятся убрать? Так ли виноваты заговорщики, как это кажется на первый взгляд? Только ли ради спасения собственной шкуры затеяла "верхушечная оппозиция" покушение на фюрера? И Упиц вдруг пришел к новым выводам. Нет, тут имелись и другие причины. В самом деле, те, кто преследовал личные цели, могли осуществить их иным, более безопасным способом. Могли, например, перевести свои капиталы за границу - куда-нибудь в Испанию, Португалию, Турцию или в одну из республик Южной Америки, а затем - бежать туда же. Их бы не разыскал и сам дьявол. Но заговорщики так не поступили. Почему? Потому, видимо, что ими руководили иные соображения. Какие же? Напрашивался вывод: они заботятся о сохранении самого ценного, что есть у нации, - руководящего ядра армии и промышленности, чтобы уберечь его от разгрома, набраться терпения и ждать. А там, спустя десять - пятнадцать лет, когда нынешняя война станет историей, когда опять в полную силу заработают заводы страны, подрастет новое поколение нации и вновь замаршируют, чеканя шаг, стальные дивизии вермахта, - тогда будет видно, что делать! Что же касается Гитлера, то он, сделав свое дело, должен уйти. Настанет время, появятся новые гитлеры. Остановки за ними не будет, как только в этом возникнет нужда. Генерал Упиц нацедил себе содовой воды, смешал со спиртом, выпил. Смесь приятно освежила. "В конце концов, - подумал он, вновь наполняя стакан, - каждый, кто сохраняет себя и бережет для грядущего, оказывает услугу нации. О, Германии еще понадобятся сильные, волевые люди!" Рассудив так, генерал возблагодарил провидение за встречу, которая у него произошла полгода назад в Женеве. Несомненно, она окажет влияние на всю его жизнь. Он был в Швейцарии по делам службы. И как-то раз утром, когда, только что приняв ванну, брился, к нему позвонили и попросили о свидании. По каким-то признакам он почувствовал, что отказываться неразумно. И - не ошибся. Человек, с которым он встретился, оказался высокопоставленным работником разведки одной страны. Упиц был знаком с ним по документам, не раз видел его фото и тотчас узнал. Не лавируя, гость приступил к делу. Участь Германии предрешена. Она не сможет долго сопротивляться натиску таких гигантов, как Россия и Америка. Катастрофа неизбежна. Ну, а что потом? Устраивает ли генерала Упица, чтобы хозяевами послевоенной Германии стали русские? Ведь тогда поднимут голову коммунисты. А первое, что они сделают, это вздернут на виселицу таких, как Гейнц Упиц. Собеседник видел, что слова его подействовали. Он продолжал. Господин Упиц может не волноваться. Предпринимаются все усилия, чтобы Германия осталась Германией и получила форму управления, принятую на Западе. Но это только половина дела. Собеседник умолк. Упиц ждал, и чем дальше, тем с большим нетерпением. Но гость не спешил. Наконец разговор возобновился. Другая половина дела - это война против Советского Союза. Конечно, не сразу, но война - непременно. Сначала - холодная война, то есть война газет и радио, экономических санкций и дипломатических диверсий. Потом, когда все будет готово, война настоящая, в результате которой коммунизм должен исчезнуть с лица земли и стать историей. Гость перешел к главной теме разговора. Советский Союз слишком велик и мощен, чтобы недооценивать его как противника. Германия, поступившая так, жестоко платится за свою опрометчивость. Ошибок немцев не повторят. Поэтому сейчас на работу по русскому профилю переключатся главные силы разведки, которую он представляет, да и не только этой разведки. Германия скоро выйдет из войны. Будет катастрофой, если документация ее секретной службы окажется в руках у русских. Этого нельзя допустить. Вся сеть германской агентуры на Востоке должна быть сохранена, должна действовать. Но в новых условиях у нее, естественно, будут и новые шефы... "Вы?" - быстро спросил Упиц. "Да, мы. - Собеседник поднял палец. - Хочу подчеркнуть: вы не первый, с кем ведется такой разговор. Итак, вам делается предложение переменить хозяев". Упиц молчал. "Работать, - заметил гость, - начнете не сейчас, а после капитуляции. Подходит это вам? Должен заметить, уже дали свое согласие люди и повыше вас рангом". "Это можно доказать?" - быстро спросил Упиц. Собеседник сказал: "Вас прислали сюда по моей просьбе". Упиц беспокойно шевельнулся - он не думал, что дело зашло так далеко. "Ладно, - сказал гость, - я представлю вам доказательства. Сегодня, если этого пожелаете, вы получите приказ выехать обратно". Упиц вспомнил свой вчерашний телефонный разговор с Берлином, распоряжение начальника задержаться в Женеве еще на неделю, и согласился. Они расстались. Упиц возвращался в гостиницу, уже приняв решение. Предложение почетно, оно не затрагивает его чести, ибо работать он должен после завершения войны, когда будет свободен от присяги. Через час в номере зазвонил телефон. Говорил Берлин. Упицу был передан приказ - срочно возвращаться. Выезд завтра. Вечером позвонил его новый знакомый. "Я согласен", - сказал Упиц. Они встретились, договорились о деталях. Упиц получил задание, которое рассматривалось как подготовка к его будущей работе. Ему приказали заняться сбором архивов гестапо, зипо1 и СД, действовавших на Востоке, а ныне эвакуируемых в Германию, обеспечить надежное тайное хранение этих архивов. 1 Зипо - полиция безопасности. "Устройте хранилища где-нибудь на западе страны, - сказал новый хозяин. - В этом случае они будут недосягаемы для русских, что бы ни произошло в дальнейшем". Упиц был с этим согласен. Они попрощались. Пожимая ему руку, собеседник подчеркнул: "Все должно быть сделано быстро и безупречно. Помните, что это в ваших интересах - вы будете одним из тех, кому предстоит после войны руководить германской агентурой. - Он поправился: - Бывшей германской агентурой". Упица покоробила эта поправка, но он благоразумно промолчал. Он вернулся в Берлин и, не теряя времени, принялся за дело. Оказалось, что его задача сильно облегчена: уже имелся приказ главного имперского управления безопасности о создании нескольких тайников для различных секретных архивов. Похоже было, что и здесь не обошлось без участия его новых хозяев. Тот, в Женеве, слов на ветер не бросал. Трудную работу проделали довольно быстро, в условиях строгой секретности. И все же это не укрылось от советской разведки. По некоторым признакам Упиц определил, что она действует как раз в районе, где сосредоточены особенно важные документы, вывезенные с Востока. После того как обычные меры, предпринятые для ликвидации группы разведки противника, результата не дали, Упиц разработал весьма тонкую и деликатную комбинацию. На нее возлагались самые большие надежды. Скоро должен был состояться финал этой комбинации, причем именно здесь, в Остбурге. Поэтому-то Упиц и приехал в Остбург, Глава шестнадцатая 1 На следующий день после того, как Аскер и Кюмметц вернулись из Освенцима в Остбург, заведующий заводской канцелярией Карл Кригер попросил у директора машину. - Моя неисправна, господин Кюмметц, что-то со сцеплением. А надо срочно съездить к поставщикам, согласовать счета. - Берите, - сказал Кюмметц, - только ненадолго. И вот Аскер и Кригер едут в автомобиле, направляясь на завод-поставщик, расположенный в окрестностях города. - Рассказывайте, - попросил Кригер, когда машина выехала на магистраль. - Как Шуберт? - в свою очередь спросил Аскер. - Спасибо. Он и просил, чтобы я встретился с вами... У нас с ним будет свидание на днях. По мере того как Аскер рассказывал, Кригер все больше мрачнел, ниже опускал голову. - Многое было известно, - сказал он, когда Аскер закончил. - Многое, но не все. Говорите, газовая камера на две тысячи человек? Год назад там не было такой камеры. Аскер на секунду повернул голову. Они встретились взглядами. Некрасивое, квадратное лица Кригера с большими, широко посаженными глазами было печально. - Как, наверное, вы презираете немцев! - сказал он. Аскер не ответил. Долго длилось молчание. Кригер глядел куда-то в сторону. - Вы ничего не подготовили для меня? - осторожно спросил Аскер. - О Висбахе? - Да. - Кое-что собрали. Кригер извлек листок бумаги, прочитал запись. - Ничего нового. Все это уже известно, - заметил Аскер. - Значит, подтверждается наша точка зрения. - Кригер поджег бумагу и держал ее в пальцах, пока она не сгорела. - Как видите, сведения, полученные из различных мест, полностью совпадают. Это говорит в пользу Висбаха, не так ли? Аскер задумчиво кивнул. Вскоре подъехали к заводу. Кригер вышел из машины, пообещав скоро вернуться. Аскер следил за ним взглядом, пока он шел по тротуару, направляясь к конторе предприятия. В отлично сшитом костюме, высоко подняв голову, он двигался легкой, непринужденной походкой, небрежно кивая в ответ на почтительные приветствия служащих завода, попадавшихся на пути. Да, минуту назад в машине сидел совсем другой человек. "Держится великолепно", - подумал Аскер, профессионально оценивая поведение Кригера. Минут через пятнадцать Кригер вернулся. Тронулись в обратный путь. Ехали молча. Кригер просматривал какие-то бумаги. Аскер был погружен в раздумье. Пришло время вплотную заняться сварщиком, от которого перебежчик Хоманн узнал об архивах и тайниках. Рождался новый план проверки Висбаха и еще одного человека, который, как и Висбах, должен был иметь отношение ко всему тому, что рассказал Георг Хоманн. 2 Кладовщик Кребс работал на заводе "Ганс Бемер" третий десяток лет. В сорок первом году его мобилизовали в вермахт, а спустя шесть месяцев он вернулся в Остбург без ноги, которую потерял где-то под Гжатском. Это был человек лет пятидесяти, шумный, жизнерадостный, заядлый спорщик, любитель скачек. Где бы ни появлялся Кребс, он сыпал шутками, острил, что-то мурлыкал под нос. На характер его не повлияло даже увечье. Кребс быстро привык к своей деревяшке и так ловко с ней управлялся, что со стороны казалось, будто она у кладовщика всю жизнь. Закончив работу, Кребс обычно отправлялся в расположенный близ завода бар "Нибелунги", где можно было встретить знакомого, поболтать, обменяться новостями. Кребс здесь и обедал - приносил еду и заказывал кружку пива. Сегодня Кребс несколько запоздал. И, войдя в бар, обнаружил, что почти все места заняты. Только в дальнем углу был свободный столик. Кладовщик поспешил к нему, ловко лавируя между официантами и посетителями. С противоположной стороны зала к столику шел высокий, наголо обритый мужчина, в очках, из-за которых приветливо поблескивали светлые глаза. Он уже готовился усесться, но, увидев Кребса, посторонился и, улыбнувшись, кивнул. - Простите, - сказал он, пригладив небольшие темные усы, - кажется, я опоздал... - Кребс замотал головой. - Нет, нет, вы, как говорится, первый у столба, обошли меня не меньше чем на полкрупа. Поэтому садитесь. Садитесь же, не теряйте времени! Незнакомец продолжал отказываться. - Столик все-таки ваш, - сказал он. - Сейчас погляжу, где можно будет устроиться. Черт! Ни одного свободного места. Тогда Кребс предложил компромиссное решение: столик занимают вместе - они отлично поладят. Посетитель не стал возражать. Они сели, заказали пива. - Ваше лицо мне знакомо, - сказал кладовщик, внимательно разглядывая соседа. - Любопытно, где это я мог вас видеть? Тот пожал плечами. - Но как вас зовут? - допытывался Кребс. - Генрих Губе. - Погодите, погодите - шофер? - Шофер. - Тупица! - Кребс хлопнул себя по лбу. - Вы же возите директора Кюмметца! - Да, я его шофер. - Ловко! - воскликнул кладовщик. - Оказывается, мы трудимся на одном и том же заводе... Ага, вот и пиво... Самое время спрыснуть знакомство! - Нет, серьезно, вы тоже служите на "Бемере"? - Черт возьми, более двадцати лет! - Тогда действительно ловко. - Аскер поднял кружку. - Ваше здоровье, приятель. Но, простите, за кого я должен пить? - За Эриха Кребса. Я кладовщик Кребс, заведую складом материалов и запасного инструмента. - Ого! Знакомство, которое приятно вдвойне. Они выпили. Аскер угощал собеседника сигаретами, смеялся, шутил. Кребс отведал тем же, рассказал новому знакомому несколько забавных историй. - Я в восторге от вас, дружище! - воскликнул Аскер. - И если когда-нибудь понадобится мой "бьюик"... - Не могу ответить тем же, - сказал Кребс. - Машины у меня нет. А склад - это склад, порога которого не переступает никто. Кроме меня, разумеется. Я там - круглые сутки. - Вы говорите так, будто и ночуете в своей кладовке! - Аскер рассмеялся. - Если и не ночую, то уж во всяком случае нахожусь неподалеку. Я-то ведь живу на заводе. - Живете на заводе? Как это понять? - В самом прямом смысле. - Кладовщик дернул плечом. - Так уж пришлось. В прошлом году мой дом разбомбили. Это счастье, что я одинок и мне не пришлось оплакивать семью, которая наверняка бы погибла. Оставшись без крова, я долго искал квартиру. Но все было слишком дорого или чересчур далеко от завода, а мне трудновато ездить каждый день за несколько километров. - Конечно, - сказал Аскер. - Так вот, я уже собирался перейти на соседний завод - там обещали помочь с жильем. Тогда директор Кюмметц распорядился, чтобы мне отвели каморку, которая примыкает к кладовой. - Там и живете? - Что же делать? Комнатка, правда, мала, но мне одному много ли надо! - Еще по одной. - Аскер сделал знак официанту, прошел к механическому пианино и опустил монету. Зал бара наполнился звуками старинного тирольского вальса. Кребс принялся подпевать. Аскер - тоже. - Вероятно, у вас богатый выбор различного инструмента и материалов, - сказал разведчик, когда пианино, отгремев положенное число минут, смолкло. - Представляю, чего только нет в вашей кладовке! - Грех жаловаться. - Кребс хитро подмигнул. - Я запаслив и скуп, как Гобсек. Поэтому есть все, что нужно. - Ну, это вы хвастаете, приятель. Бьюсь об заклад, что не все. - А ну-ка! Говорите! Говорите, и я ставлю три против одного, что ошибетесь. Три кружки пива против одной вашей, что обязательно проиграете! - Идет. - Аскер подумал и сказал: - Аккумуляторов для моего "бьюика" наверняка не найдется! Кребс рассмеялся. - Целых три! Один бог ведает, где и как я их раздобыл. Но это уже другой вопрос. А теперь гоните-ка пивко! - Но я не хочу на этом кончать. Ведь проигравший имеет право на реванш. - Ваша правда. Реванш так реванш. Говорите, только все равно проиграете. Говорите же! - Уверен, что в вашей кладовой нет сварочных аппаратов. Кребс оборвал смех, удивленно выпятил губы. - Здорово, - пробормотал он. - Угадали, друг. Что правда, то правда. Сварочных аппаратов не имеется. - Отыгрался! - воскликнул Аскер. - Но как же вы без них обходитесь? - Были аппараты. Больше года валялись два комплекта. Лежали без дела, и я тратил уйму времени на то, чтобы протирать их и расправлять каучуковые шланги. - Что же с ними сталось? - У меня их забрали. Губе. Могу даже, если хотите, сказать кто. Какие-то военные. Они явились ночью, с запиской главного инженера - бумага и сейчас у меня. Ну, я и выдал им оба аппарата. Их унесли и не вернули. - Да бог с ними, - рассмеялся Аскер. - Избавились раз и навсегда. ...Они распрощались поздно вечером. Кребс пошел на завод, Аскер же отправился к себе, размышляя над тем, что ему довелось узнать. Итак, намеченное удалось. Он познакомился с кладовщиком, убедился, что тот действительно выдавал сварочные аппараты ночью каким-то военным. Все совпадало с тем, что сообщил перебежчик Хоманн. Вывод из всего этого был один: сварщик Висбах не лгал, рассказывая Хоманну о тайнике близ Остбурга. А раз так, Висбаху можно довериться!.. В сознании возникли умные, внимательные глаза Макса Висбаха, глядящие из-под седых клочковатых бровей, его красивое лицо, большой чистый лоб. Сварщик Висбах! Теперь Аскер должен пойти к этому человеку, чтобы узнать наконец правду о тайнике с архивами. 3 Незадолго до конца рабочего дня цеховая рассыльная отыскала механика Отто Шталекера и позвала его к телефону. Разговор был коротким. Собеседники обменялись несколькими ничего не значащими фразами. Шталекер возглавлял одну из подпольных антифашистских пятерок, действовавших в городе. Члены пятерок знали только своего руководителя. Лишь руководители пятерок имели доступ к Шуберту, да и то встречались с ним крайне редко. Как правило, связь между ними и Шубертом осуществлял Карл Кригер. И вот сейчас гардеробщик бара "Нибелунги" Ганс Дитрих, член пятерки Шталекера, сообщил по телефону своему старшему товарищу, что должен немедленно его увидеть. Дело не терпит отлагательства. Шталекер отправился на свидание с Дитрихом прямо с завода. Войдя в бар, он сдал кепку гардеробщику. Вместе с номерком в руках Шталекера оказалась записка. Шталекер зашел в туалет. Прочитав бумагу, изорвал ее и спустил клочки в канализацию. Да, сообщение было действительно важное. Стараясь казаться спокойным, он прошел в зал, спросил кружку пива, выпил и не торопясь направился к выходу. Возвращая кепку, Дитрих шепнул: - Тянешь хвост! Шталекер подошел к зеркалу, надевая кепку, огл