та, как вы... - Бросьте. Просто я не тороплюсь, когда работаю, вот и все. Я стараюсь, чтобы... Он не договорил. Подошел кельнер. Господина Висбаха вызывали к телефону. Телефонный разговор был короткий, но он породил у агента новый прилив радостного волнения. Висбах повесил трубку, боясь верить в привалившее счастье. "Сегодня поистине примечательный день", - подумал он, доставая платок и вытирая вспотевший лоб. Висбах обернулся. Шофер Губе сидел спиной к выходу и, равнодушный ко всему, ни о чем не подозревая, неторопливо тянул из кружки пиво. Висбах усмехнулся, поправил воротничок, двинулся к столику. Планируя комбинацию, Аскер рассуждал так: побеседовав по телефону с "Хоманном", сварщик Висбах, если он агент контрразведки, обязательно будет стремиться тотчас же связаться со своими хозяевами, чтобы сообщить о такой важной новости, как прибытие в Остбург перебежчика - ведь свидание назначено на утро, времени остается мало. Сделать это Висбах может двумя способами - по телефону или при личной встрече с кем-нибудь из контрразведчиков. Если бы Висбах стал звонить, разговор подслушал бы служитель гардероба. Но сварщик телефоном не воспользовался: Аскер, улучив момент, встретился взглядом с Дитрихом, и тот отрицательно качнул головой. Значит, остается второй вариант. Вывод: за Висбахом следует понаблюдать. Висбах посидел за столиком еще немного. Аскер видел: он нервничает. Вот он встал, извинился: звонили с завода, какая-то срочная работа, он должен идти. Аскер не стал его удерживать. Сварщик ушел. Вслед за ним покинул бар и разведчик. Шуберт и Шталекер ждали неподалеку. Все трое двинулись за Висбахом. Тот "довел" их до одинокого коттеджа, поднялся на крыльцо, исчез за дверью. - Он здесь живет? - спросил Аскер. - Нет, - сказал Шталекер. - Его квартира совсем в другом месте. - К кому же он пришел? Стоп! - Аскер заметил телефонный провод, тянувшийся от столба к дому, вскарабкался на дерево и перерезал кабель. Стал накрапывать дождь. Шуберт поднял воротник плаща, глубже надвинул на лоб шляпу. - Отто, - прошептал он, - обойдите дом. Шталекер и Аскер скользнули в сторону. - Что это? - тихо проговорил Шталекер, всматриваясь в темноту улицы. - Машина, - сказал Аскер. - Подойдем ближе. Они приблизились к автомобилю. - "Хорх", - проговорил Шталекер. - Машина гестапо. - Уверены? - Абсолютно. "Хорх", окрашенный в два цвета, на весь Остбург только один. - Все понятно, - сказал Аскер. - Этот дом - конспиративная квартира. - Да. Что будем делать? - Прежде всего следует ликвидировать шофера. - Идите, - кивнул Шталекер. - Идите и пришлите сюда Шуберта. Мы... вдвоем. Аскер вернулся к дому, обменялся несколькими словами с Шубертом, тот поспешил на помощь Шталекеру. Дождь усилился. Тяжелые капли застучали по листве, по дому, по земле. Все вокруг наполнилось тревожным шорохом. Аскер прокрался к окну дома. Оно оказалось наглухо зашторенным, только снизу пробивалась узенькая полоска света. Разведчик пригнулся, пытаясь разглядеть, что делается в доме, но ничего не увидел. Вернулись Шуберт и Шталекер. Аскер приготовил пистолет, поднялся на крыльцо, отпер дверь и скользнул в дом. Остбург был взбудоражен происшествием. Из рук в руки переходила газета, на первой странице которой было напечатано сообщение о трагической гибели двух чинов гестапо и шофера. Ночью, говорилось в газете, во время служебной поездки, машина, в которой находились все трое, вдруг потеряла управление и свалилась с крутого обрыва в Эльбу. "Погибли, как герои, на боевом посту", - писала "Остбургер цейтунг", поместив в траурной рамке фотографии контрразведчиков. Разумеется, в гестапо не обманывались насчет истинной причины их смерти. Упиц в несчастный случай не верил. Все подтвердилось, когда трупы извлекли из реки. Медицинские эксперты установили, что штурмбанфюрер Беккер и шофер перестали дышать еще до того, как попали в воду. У Беккера оказалось пулевое ранение в живот. Генерал Упиц философски воспринял весть о гибели коллег - идет война, и она не обходится без жертв. Волновало другое: кто был организатором операции, проведенной столь дерзко? И Упиц, после долгих размышлений, пришел к выводу, что работали те самые русские разведчики, которых он в конце концов переиграл и принудил перебазироваться из Карлслуста в Остбург. Он окончательно укрепился в этой догадке, когда получил сообщение об исчезновений "Зеленого". "Где агент? - спрашивал себя Упиц и отвечал: - Захвачен русскими разведчиками". Ибо первое, что должны были предпринять русские по прибытии в Остбург, - это отыскать сварщика Висбаха, на рассказе которого основывал свои показания перебежчик Хоманн. Вот они и сделали это, причем быстро и умело. Теперь держат Висбаха под неослабным наблюдением, так как знают о нем только со слов Хоманна и, разумеется, тщательно изучают, прежде чем довериться... Естественно, сейчас, в первые дни, Висбах молчит. Ну, да за него можно не беспокоиться - уж он-то изловчится, чтобы послать весточку в контрразведку! Где-то в уголке сознания шевельнулась тревожная мысль: а вдруг русским удалось установить истинную роль Висбаха в деле с архивами? Но Упиц отогнал ее: комбинация была выполнена безукоризненно; даже если русские и разгадали ее, они не многого добьются. Упиц был предусмотрителен, и агент не знает, где расположен тайник. Значит, и в этом случае "Зеленому" не остается ничего другого, кроме как стоять на том, что все рассказанное им о тайнике - правда. Рассудив так, Упиц стал готовить заключительный этап операции. Однако имелось обстоятельство, мешавшее эсэсовскому генералу целиком сосредоточиться на работе. Упиц только что получил материалы, которые свидетельствовали о том, что "верхушечная оппозиция", готовившая покушение на фюрера, потерпела окончательное поражение. Победил Гитлер. Впрочем, читая между строк, генерал видел, что заговорщики провалились вовсе не потому, что так уж силен и неодолим был тот, кого они собирались убить. Дело было в другом. Руководители заговора - генерал-полковник Бек, который намеревался стать главой государства, и генерал-фельдмаршал Вицлебен, метивший на пост главнокомандующего вермахтом, - попросту говоря, оказались тряпками, действовали нерешительно, вяло. Дала о себе знать и глухая вражда, которая уже много лет раздирала гитлеровский генералитет. Так, в решающий момент фельдмаршалы Роммель и фон Клюге струсили и предали своего коллегу по заговору генерала фон Штюльпнагеля. Гитлер свирепо расправлялся с путчистами. Членов "верхушечной оппозиции" расстреливали, травили ядами, подвешивали на железных крючьях, подцепив за бок, подбородок или под ребро, дробили им кости, выворачивали суставы. И Упиц возблагодарил бога за то, что смог остаться в стороне от всей этой затеи. Он понимал истинную причину ярости фюрера. Дела шли все хуже. Англичане и американцы, уразумев наконец, что русские армии и без их помощи в состоянии свернуть шею германскому нацизму, вдруг заторопились. Открытие второго фронта, откладывавшееся два года под различными предлогами, состоялось. Шестого июня 1944 года союзники высадились в Нормандии. Немцы, имевшие во Франции, Бельгии и Голландии группу армий "Запад", насчитывавшую всего 50 дивизий, часть из которых к тому же была на укомплектовании и переформировании, не могли противостоять превосходящим силам англо-американцев, которые обладали еще и подавляющим преимуществом в воздухе. И на Западе началось отступление. Однако Гитлера прежде всего волновало положение дел на Востоке. Судьба войны решалась там, где советские войска, уничтожая армии противника, быстро продвигались вперед. В короткое время они освободили Вильнюс, Гродно, Брест и, преследуя дивизии вермахта, хлынули через государственную границу Польши. И вот последние данные: русские перешли Неман и оказались возле самых границ Германии! Да, Гитлеру было от чего прийти в смятение и ярость. Он понимал: только чрезвычайные меры, устрашение и террор могут заставить страну продолжать войну... Вошел адъютант. Он принес шифровку. Главное имперское управление безопасности в ответ на сообщение Упица об Освенциме писало: русского военнопленного, по кличке Андрей, допросили, но ничего от него не добились. Он уничтожен. Вчера группа советских пленных совершила побег. Участвовало более трехсот человек. Пока поймана и возвращена лишь незначительная часть бежавших. Ко всем применен приказ "Кугель"1. 1 Кугель - пуля. Так был зашифрован приказ верховного командования гитлеровских вооруженных сил о немедленном расстреле военнопленных, бежавших и пойманных вновь. Приказ не касался граждан Великобритании и США. Вскоре Упицу подали второе сообщение. Радиобюро гестапо отмечало: неизвестный передатчик, действовавший из района Карлслуста, уже десять дней молчит. Зато отмечена незарегистрированная рация, "почерк" работы которой тот же, что и карлслустской станции, но действует она уже из района Остбурга. Неизвестная рация!.. Военная контрразведка обнаружила ее сигналы в эфире уже давно, год назад. Но станцию долго не удавалось запеленговать - она применяла особую антенну, посылавшую радиосигналы узким пучком, сообщения ее были всегда кратки, и это затрудняло работу пеленгаторов. Наконец установили, что она действует из окрестностей Карлслуста. Были предприняты все меры, чтобы обнаружить и ликвидировать станцию. Однако это не удалось - рация работала по весьма сложной системе чередования частот, дней и часов передач, и это сводило на нет все усилия контрразведки. К тому же действовала она из различных мест района. Не менее трудным делом оказалась расшифровка перехваченных радиограмм. Лучшие специалисты просиживали ночи напролет над непонятными сочетаниями цифр и букв, выловленных в эфире радистами контрразведки. Но только однажды удалось добиться частичного успеха и прочитать коротенькое сообщение. А потом станция перешла на новый код, не поддававшийся разгадке. В гестапо подозревали: владельцы тайного передатчика применяют специальную шифровальную машину - дьявольское изобретение русских, о котором в германской контрразведке ходили лишь смутные слухи. Но и одной расшифрованной радиограммы оказалось достаточно, чтобы немцы переполошились - в сообщении шла речь о тайном хранилище архивов, и передала эти данные рация, которая находилась в Карлслусте, то есть именно там, где и расположено хранилище!.. После этого и задумал Упиц свою комбинацию с заброской через линию фронта агента и перебежчика. Упиц вновь прочитал полученную шифровку. Рассеялись последние сомнения. Теперь он был уверен, что добился своего. Если из Карлслуста в Остбург перебазировалась рация русских, то с ней, конечно, переместились и ее хозяева. Итак, советская разведка перенацелена на Остбург. Группенфюрер облегченно вздохнул. Вечером его ждал сюрприз. Адъютант ввел посетителя. Это был человек, на разведку которого теперь фактически работал Улиц. - Вы? - только и смог выговорить группенфюрер. - Как видите, я, - усмехнулся гость. - Полагаю, у вас можно раздеться? Упиц, все еще не оправившийся от удивления, кивнул. Посетитель небрежно бросил на спинку кресла пыльник, швырнул туда же шляпу, уселся и закурил. - Ну, - сказал он, выпуская клуб дыма, - как идут наши дела, дорогой Упиц? Глава восемнадцатая Время от времени из далекого Остбурга пробивалась в Москву тоненькая прерывистая ниточка морзянки. Ее всегда ждали, спешно расшифровывали. В предельно лаконичных сообщениях Аскер докладывал о ходе работы. Ему стремились помочь, ориентировали в обстановке, передавали специальную информацию. Но последние недели связи не было. Напрасно лучшие радисты управления вызывали станцию Аскера. Она не отвечала. Генерал Лыков распорядился, чтобы эфир держали под наблюдением круглосуточно. И теперь операторы установок сменяли друг друга, не выключая аппаратуры. Однако все было тщетно. Керимов молчал. Генерал понимал, сколь многочисленны причины, из-за которых возможно временное нарушение связи. Могло быть и так, что Керимов поставлен в положение, при котором не в состоянии выйти на связь в течение какого-то времени. Обстоятельства, словом, обычные для тех, кто работает во вражеском тылу. И все же Лыков нервничал, беспокоился, и это передалось другим работникам, связанным с операцией Керимова. Лыков снял трубку и позвонил к радистам. Ответил Рыбин, который последние сутки почти не выходил из аппаратной, - если связь восстановится, он должен немедленно переговорить с разведчиком; для таких целей имелся специальный код. - Молчит, - сказал Рыбин. - Молчит. - Лыков помедлил. - Так вы в случае чего сразу же мне... - Конечно, Сергей Сергеевич, - мягко сказал Рыбин, понимая состояние начальника. Лыков положил трубку. - Дела... - проговорил он. Трудные выдались дни. Руководство уже дважды вызывало Лыкова: с операцией в Остбурге следовало торопиться, ибо советская разведка получала все новые данные, свидетельствовавшие о том, что фашистскими архивами интересуется не только она. Генерал понимал, что промедление может дорого обойтись. Но что он мог сделать сейчас? Только ждать. Ждать и надеяться на своего посланца. Вновь прогудел телефон. На этот раз о Керимове справлялся полковник Чистов. И опять потянулись часы ожидания. Шагая по кабинету, генерал раздумывал над тем, что могло произойти в Остбурге. Потом усилием воли заставил себя сесть за стол и заняться бумагами, которые уже давно принес адъютант. В шестом часу вечера он встал, запер документы, решив идти к радистам. Он понимал - там и без него предпринимается все, чтобы связаться с разведчиком. И все же... В приемной раздались быстрые шаги. "Рыбин", - подумал генерал. Дверь распахнулась. Полковник Рыбин, улыбаясь, держал высоко в руке лист бумаги. Он рассказал: Керимов вышел на связь точно в установленный час. Перерыв был вызван неисправностью передатчика и поисками замены негодной детали. Разведчик сообщал об операции на конспиративной квартире гестапо и об истинной роли Макса Висбаха в деле с архивами. Тот показал, что тайника в Остбурге нет. Больм подтвердил показание Висбаха. После разоблачения Висбаха честность перебежчика Георга Хоманна доказана. Керимов просил учесть это. Прогудел телефон начальника. Лыков протянул к трубке руку. - Он уже знает, звонил, - быстро сказал Рыбин. Лыков кивнул, снял трубку. - Зайдите ко мне, - сказал начальник. Генерал Лыков вернулся через полчаса. Он и Рыбин уселись за маленький столик у окна. Лыков положил перед собой лист бумаги, похлопал по нему рукой. Это было подготовленное специальной службой оперативное сообщение. Указывалось: в Берлине отмечено появление Фреда Теддера, доверенного лица руководителя иностранной разведки. Теддер был конспиративно принят начальником первого управления абвера, генералом Эрвином Лахузеном. Затем он исчез. Сегодня Теддер объявился в Остбурге, где встретился, тоже тайно, с группенфюрером Гейнцем Упицем. Цель встреч не установлена. - Неужели архивы? - спросил Рыбин. - Да. - Лыков кивнул. - Очень может быть. Как уже говорилось, органы государственной безопасности Советского Союза получили немало сведений о том, что иностранная разведка интересуется архивами германской секретной службы, особенно - архивами, относящимися к Востоку, стремится заполучить их в свои руки. Имелись данные о настойчивых попытках этой разведки установить контакт с работниками РСХА и абвера, отмечались встречи представителей двух разведок, происходившие в нейтральных странах. И вот, когда на одном из участков деятельности советской разведки достигнут успех - ценой огромных усилий установлена истина о хранилище на Эльбе и можно приступать к подготовке операции по изъятию архивов - на пути майора Керимова и разведчиков, действующих в Карлслусте, возникло новое препятствие. Особенно тревожило, что Теддер пошел на такой рискованный шаг, как приезд во вражескую страну. Видимо, его хозяева форсируют события, решив завладеть архивами, чего бы это ни стоило. Лыков вызвал полковника Чистова. Втроем они засели за разработку плана дальнейших действий. Надо было торопиться. Глава девятнадцатая 1 На рассвете узники Освенцима, перевезенные в Остбург, были подняты, пересчитаны и отконвоированы на завод "Ганс Бемер". Здесь их уже ждали, развели по цехам и расставили с таким расчетом, чтобы на каждого пленного приходилось по два немца - последние обязаны были наблюдать за лагерниками. Кроме того, во всех цехах и пролетах вступили на дежурство наряды лагерной охраны, блокировавшие выходы из помещений. В отделении токарных станков механического цеха в числе прочих пленных оказался Трофим Кныш - маленький худощавый человек лет тридцати пяти, тихий и невзрачный на вид. Но вскоре о нем узнал весь завод. Началось с того, что Кныш за два часа наладил большой многошпиндельный автомат, над пуском которого больше суток безуспешно бились заводские механики. Вскоре вокруг него собрались десятки немецких рабочих. Они с удивлением наблюдали, как русский снимал с обрабатываемой детали стружку невиданной толщины. К тому же станок вращался на скорости, которая почти наполовину превышала обычно допустимую. В обеденный перерыв немецкие металлисты угощали Кныша сигаретами, кто-то из токарей поделился с ним едой, налил из термоса кофе. Все это, разумеется, делалось украдкой, ибо охрана не разрешала, чтобы пленные сближались с "вольными". Во второй половине дня потребовались новые резцы и кое-какой инструмент. Вместе с двумя немецкими рабочими в кладовую отправился Кныш - мастер уже успел оценить светлую голову и золотые руки русского станочника. Кладовщик Кребс отнесся к Кнышу с неприязнью. Он считал, что пленные вообще не должны работать на неприятеля. Но уж если их к этому принудили, следует тянуть лямку, а не лезть вперед и хвастать своим мастерством, ибо все это сильно смахивает на предательство. Кладовщик с угрюмым видом наблюдал за тем, как пленный неторопливо отбирает нужные резцы, решительно откладывая в сторону те, которые по каким-либо причинам ему не нравятся. - Бери, что дают, - не выдержал наконец Кребс. - Нечего копаться, словно жук в навозе. Кныш поднял голову. Они встретились взглядами. В глазах кладовщика было презрение, во взоре пленного - вопрос. Он молча указал на один из забракованных им резцов, и Кребс, тоже опытный металлист, вынужден был признать, что резец действительно плох. Выглядел пленный неважно. Кребс с невольным сочувствием оглядел его тонкую шею, желтое лицо с острыми скулами и глубоко ввалившимися глазами. "Он ведь страшно голоден", - подумал кладовщик, отошел к столику и, вернувшись, положил перед Кнышем кусок хлеба, яйцо и две картофелины. Пленный посмотрел на еду, затем вопросительно взглянул на кладовщика. - Бери, - сказал тот, отводя глаза, - бери, тебе это будет кстати... Кныш понимающе кивнул и быстро спрятал еду под одежду. Кребс тронул его за плечо, замотал головой. - Здесь поешь, - сказал он. - Там могут отнять. Да еще и зуботычин надают. Пленный не согласился. Мешая украинские и немецкие слова, помогая себе мимикой и жестами, он пояснил, что должен передать еду товарищам. Сам он поел немного - накормили в цехе. А вот товарищи... им очень нужна еда! Кребс кивнул, отвернулся. Отобрав инструмент, посидели, покурили. Рабочие, которые пришли вместе с Кнышем, стали его расспрашивать. Вступил в беседу и Кребс. Пленный охотно отвечал на вопросы. В его семье все токари: дед, отец, два брата и вот он сам. Ему приятна похвала немецких станочников. Но это вряд ли заслуженно. Вот если бы они видели его отца!.. Незадолго перед войной отец с семьей переехал с Украины на Урал. Отец славился мастерством на Украине, стал известен и на новом месте. Он простой рабочий, но к нему приезжали советоваться профессора из Москвы! Урал... Кребс напряг память и с трудом выговорил сложное слово: Златоуст. Вслушиваясь в его быструю речь, Кныш кое-как понял, что кладовщик знает немного об Урале и весьма ценит златоустовскую сталь. Кребсу приходилось иметь с ней дело, и он считает, что та сталь ничуть не хуже знаменитой немецкой из Золингена. Вечером мастер доложил о Кныше инженеру, тот - директору завода. Кюмметц был доволен. Подумать только, в первый же день выявился такой талант! Надо продолжать поиски других способных рабочих с Востока. Нет сомнения, что такие найдутся. Да, по всему выходит, что он не зря съездил в Аушвиц. Наутро директор побывал в цехе и убедился, что новый русский токарь и в самом деле работает великолепно. Чтобы подзадорить других, Кюмметц объявил: пленному назначается полуторный пищевой рацион и дарится двадцать марок. Помощник начальника лагерной охраны, в свою очередь, сказал, что разрешает старательному и трудолюбивому рабочему свободный выход из цеха на заводской двор, где имеется лавочка, а также освобождает его от всех лагерных работ. Трофим Кныш счастливо улыбался и подобострастно кланялся директору и офицеру. Лагерники, находившиеся в цехе, молча наблюдали за этой сценой. Иллюзий насчет добросердечности и гуманности нацистов у них не возникало - только сегодня утром эсэсовцы расстреляли пленного, который вышел на поверку без обуви, украденной у него ночью. 2 Аскер вкатил машину на заводской двор, остановил у гаража. Он только что привез Кюмметца и, пользуясь свободным временем, собирался сменить в моторе масло. Он поднял капот мотора и принялся за дело. За действиями шофера внимательно наблюдал из окна цеха пленный Кныш. Появление директорского автомобиля взволновало его. Он вернулся к работе, несколько минут сосредоточенно размышлял, потом остановил станок и вышел. Кныш подошел к Аскеру, когда тот, расстелив на земле резиновый коврик, уже приготовился было лезть под автомобиль. На ломаном немецком языке Кныш попросил разрешения помочь и, не дожидаясь ответа, взял разводной ключ и скользнул под машину. Аскер был озадачен. Он присел на корточки, заглянул вниз и пододвинул пленному железный противень. - Возьмите, - сказал он, - поставьте под картер и отвертывайте пробку. Кныш принялся орудовать инструментом. Вскоре из картера хлынула тяжелая черная струя. - Откуда вы? - спросил Аскер. - Доставлены из Аушвица? - Точно, - сказал пленный по-русски. - От сержанта Авдеева. Что это - провокация? В первое мгновение Аскеру показалось, что так оно и есть. Но если немцы установили его подлинное лицо, да еще каким-нибудь образом выяснили взаимоотношения с Авдеевым, они бы не стали производить проверку. Это ни к чему. Его взяли бы сразу. Значит, не провокация. Что же тогда? - Товарищ гвардии старший лейтенант, - продолжал пленный, - Авдеев наказал... - Тихо, ты! Аскер оглянулся. Мимо проходила группа рабочих. Из-под машины видны были их ноги - чуть согнутые, ступавшие короткими судорожными шагами. Очевидно, рабочие несли какую-то тяжесть. - Товарищ гвардии старший лейтенант, гляньте-ка, - прошептал Кныш. Аскер увидел, как пленный извлек из-под одежды кинжал с блестящей витой ручкой. - Ваш? - тихо спросил Кныш. И, видя, что собеседник не отвечает, сам же заключил: - Ваш ножик! - Спрячь! Кныш убрал нож. - Наказал вам доставить. Вроде, значит, пароля. Аскер испытующе оглядел лагерника. Тот лежал на боку, худой, желтый, и, не мигая, смотрел ему в глаза. И вдруг Кныш заплакал. Как-то сами собой побежали по лицу слезы, закапали с остренького носа, и сухой, пыльный асфальт мгновенно впитывал их, будто промокательная бумага. - Не сомневайтесь, - захлебываясь, нервно дергая шеей, проговорил он, - не брешу, не предатель я... - Как звать? - спросил Аскер. - Чего? - Имя, говорю, как? - Кныш - фамилия. А имя - Трофим. Старшина Трофим Кныш! - А где Авдеев? - Там остался. Он из колхозников. А сюда мастеровых брали. Как узнал, что меня отправляют, наказал разыскать вас. Приметы сообщил. "Будешь, сказал, действовать, как мой командир велит". Да я ведь не один. Ребят двадцать наберется, все - хоть в огонь! - Оружие? - Было, осталось в лагере. Авдеев-то побег готовит... Однако ножи поделать можем. - Погоди с ножами. Встретимся завтра. У тебя когда перерыв? - Вроде бы в два часа. - Буду здесь. Как увидишь, что снимаю аккумулятор, так сразу и выходи. Подзову долить жидкости, тогда и поговорим... И - обо мне ни звука. Ни единой душе. - Могила!.. Товарищ гвардии старший лейтенант, шкура тут одна есть. Стучит. Как быть? - Точно, что стучит? - Засекли. - Тихо убрать сможете? - Сможем. - Убирайте, - жестко сказал Аскер. Струя масла из картера становилась все тоньше. Кныш завозился под машиной, готовясь вылезать. - Завод-то знаете какой важный! - свистящим шепотом проговорил он. - Важный? - переспросил Аскер, занятый своими мыслями. - Какой завод? - Да этот самый. Фаустпатроны, делают. Танки наши жечь. Бают, фронт больше половины фаустов отсюда получает. И снаряды тоже. Верно? - Верно. - Так чего же мы?.. Поднять его на воздух, завод-то! Самим пропасть, а завода этого дьявольского чтобы не стало! Аскер не ответил. Струйка масла из картера иссякла. Теперь только редкие тяжелые капли беззвучно падали в почти полный противень. - Слушай, - шепнул Аскер, выползая из-под машины, - может случиться, к тебе подойдет человек и скажет: "Три и четыре". Ты ответь: "Четыре и три", и тогда выполняй, что он потребует. Понял? - Да. Аскер вылез и начал возиться с мотором. Кныш завернул пробку картера, вытолкнул противень из-под колес, понес к сточной канаве, опорожнил. Потом он ушел. Аскер остался у машины, заливая в мотор свежую смазку. 3 Поздний вечер. На затемненных улицах Остбурга почти не видно прохожих. Дома стоят безмолвные, мрачные - в них ни огонька. Иные будто слепцы - пустыми глазницами зияют черные провалы окон. Это результаты бомбежек, пожаров. Тишину нарушают лишь шаги патрулей да возникающий временами унылый скрежет - ветер раскачивает в развалинах куски бетона, повисшие на прутьях арматуры, и они трутся об искореженное, ржавое железо. А над городом - луна в рваных облаках, и это усугубляет картину тревоги, холода, запустения... Несколько раз пытался Аскер встретиться с Шубертом, но это никак не удавалось. Обстановка была сложной. Война придвинулась вплотную к границам Германии, и в городе свирепствовали гестапо и СД. Шуберту пришлось покинуть свою основную квартиру - в ее районе были замечены подозрительные личности. На время, пока ему готовили новое надежное убежище, он перешел в домик у железнодорожного моста. И вот сегодня Шталекер, улучив момент, шепнул Аскеру, что вечером Шуберт ждет его. Они были одни в комнате. Шуберт рассказывал о последних событиях в городе. Подпольщики помогли бежать большой группе советских и польских пленных, заключенных в расположенном близ Остбурга лагере. Беглецы мелкими партиями переправляются на Восток, в Польшу, к партизанам. - А теперь могу показать вот это. - Шуберт вынул сложенный вчетверо лист бумаги. - Моя самая большая гордость. Он бережно развернул и разгладил бумагу. Это был газетный лист. Разведчик осторожно придвинул его к себе. Под заголовком теснились короткие заметки, рассказывающие об истинном положении на фронтах и внутри страны. Аскер поднял на собеседника заблестевшие глаза. - Где печатали? - Скажу - не поверите. - Все же? - В типографии "Остбургер цейтунг". Аскер представил, сколько потребовалось отваги, хитрости, мастерства, чтобы под носом у врага набрать, сверстать и оттиснуть несколько сот экземпляров подпольной антифашистской газеты. Он взволнованно протянул Шуберту руку. - Теперь говорите вы, - сказал Шуберт. - У вас что-то важное? - Должен отправиться в Карлслуст. - Когда? - Как можно скорее. Москва предупреждает: в Карлслуст едет видный контрразведчик генерал Зейферт, шеф группенфюрера Упица. Есть данные, что они собираются там встретиться. Это многое может прояснить. - Пожалуй, вы правы. А когда думаете перебираться? - Видимо, дня через два. - Поездом? - Да. Теперь, когда освоился здесь, это несложно. Все подготовил - документы и прочее. - Аскер сделал паузу, придвинулся к Шуберту. - Можно сделать так, чтобы кладовщик Кребс доложил в гестапо о моей с ним беседе по поводу сварочных аппаратов? - Шуберт вопросительно посмотрел на Аскера. - Я поясню. - Аскер привычно потрогал переносицу. - Понимаете, очень полезно, чтобы контрразведка... - Все понял. Надо, чтобы они уверились, будто вы "клюнули" и ищете в Остбурге? - Да. Это может отвлечь их внимание от Карлслуста, облегчить нашу работу. - Короче, хотите применить их же оружие? - А почему бы и нет? Но это можно сделать лишь в одном случае: если Кребс абсолютно надежен. - Надежен, - сказал Шуберт. - Под наблюдением каждый его шаг. И потом, он ведь так и не позвонил насчет вас. А это было серьезным испытанием, правда? - Конечно. - Значит, принципиально решили. Но я еще поговорю со Шталекером. - Хорошо. - Аскер смолк, побарабанил по столу пальцами. - Месяц назад вы сказали, что готовите взрыв "Ганса Бемера". Завод будет уничтожен? - Обязательно. - За чем задержка? - Видите ли, смущает одно обстоятельство - неизбежная гибель большого числа рабочих и пленных. - Этого нельзя допустить. Но завод должен быть выведен из строя. И Аскер рассказал о своей беседе с Кнышем. - Сначала сложной проблемой казалась взрывчатка: ведь ее потребуется много, - пояснил Шуберт. - Но потом мы поняли, что она есть на заводе. - Склад готовой продукции? - Да. Территория склада - запретная зона. Из наших там бывает только Карл Кригер. Поэтому операцию поручили ему. В принципе все готово. Вот только... как быть с рабочими? Более тысячи людей погибнет! Правда, решено взрывать завод в ночное время, когда бездействует ряд цехов и пролетов, не работают и пленные, но все же жертв будет много... - Жертвы не обязательны. Шуберт поднял голову, вопросительно поглядел на Аскера. - Не обязательны, - повторил тот. - Ведь, кроме заводского бомбоубежища, есть поблизости и другое? - За воротами, метрах в пятистах. - Так... - Аскер задумался. - Я кое-что проверю, подсчитаю. - Он положил руку на плечо Шуберту. - Кажется, все будет в порядке! Я еще подумаю, и тогда все изложу Кригеру, если, конечно, вы не возражаете. Затем Аскер сообщил о появлении в Берлине и Остбурге Фреда Теддера, о встречах его с генералом Лахузеном и группенфюрером Упицем. - Теддер и сейчас в Остбурге? - спросил Шуберт. - Был. А сегодня, кажется, уехал. Уехал или уезжает. Вместе с Упицем. - Аскер встал. - Ну, мне пора. Поднялся и Шуберт. - Многое бы хотелось сказать вам. - Он помолчал. - Но бывает... и слов не подберешь, правда? Глава двадцатая 1 Новый руководитель остбургского гестапо оберштурмбанфюрер Готхард фон Зутель прилагал все старания, чтобы распутать дело о загадочном убийстве своего предшественника Больма и других работников контрразведки. На это были брошены лучшие силы. Им был объявлен приказ, который гласил, что добившиеся успеха будут повышены в чине и представлены к награде. Вскоре после происшествия, когда группенфюрер Упиц зашел зачем-то к фон Зутелю, секретарь начальника доложил, что просит приема штурмфюрер Торп. Фон Зутель нерешительно взглянул на генерала. Тот кивнул. - Примите его, - сказал Упиц. - Это способный человек. Посмотрим, что ему надо. Секретарь впустил Торпа. При виде генерала на красивом лице штурмфюрера появилось выражение смущения и растерянности, хотя Торп специально спланировал визит так, чтобы в кабинете шефа был и группенфюрер Упиц. - Мы слушаем, - сказал генерал. - Выкладывайте, Торп, что там у вас стряслось? - Я бы хотел поговорить о трагической гибели штандартенфюрера Больма и других... - Не гибель, а убийство, - поправил Упиц. - Да, господин группенфюрер, именно - об убийстве. Причем убийстве, совершенном русской разведкой! - Ого! - Упиц вынул изо рта сигарету, сплюнул в стоявшую в углу кабинета урну, обернулся к офицеру. - Вы говорите любопытные вещи, Торп. - Я убежден, что работали русские, господин группенфюрер. - И сумеете доказать? - Полагаю, да... Третьего дня в крипо явился некто Ларх, содержатель бара "Нибелунги", что находится близ завода "Ганс Бемер". Ларх связан с полицией, у него наметанный глаз. И он рассказал: за несколько часов до той самой трагической гибели... - Убийства, Торп! - Да, простите меня, убийства... Так вот, часа за три-четыре до этого он повстречал Макса Висбаха... Ведь Висбах исчез в ту же ночь, и только слепой не видит, что оба происшествия связаны между собой. - Дальше, Торп. - А Макс Висбах был в кабачке не один! Он сидел с человеком... - Кто был тот, другой? - Ларх этого не знает. Упиц шагнул вперед, наклонил голову. Его длинные, тяжелые руки задвигались, шея напряглась. - Не знает? - прорычал он. - Так какого же дьявола... - Не знает Ларх, но зато знаю я, - быстро сказал Торп. - Ларх описал спутника Висбаха - его рост, комплекцию, манеру держаться. Многое сходится с обликом человека, которого обрисовала Лизель Ланге, и я подозреваю, что это был мнимый капрал Краузе. Короче - нити ведут к ее муженьку, Герберту Ланге. - Но его нет в живых. - Нет Ланге - есть Шталекер, самый близкий дружок покойного, господин группенфюрер. - Вы наблюдаете за Шталекером два с лишним месяца, а данных против него нет. - Не было! - Ого! Есть новости? - Да, господин группенфюрер. Я только что вернулся из лагеря военнопленных, которых привез из Аушвица директор Кюмметц. Ездил на встречу с агентом Цюпой. Возможно, вы помните такого? - Ну-ну, продолжайте! - Цюпа донес: обнаружен кинжал, который был в Аушвице у заключенного по имени Андрей. - Погодите... Кинжал с витой рукояткой? - У вас отличная память, господин группенфюрер. Торп сделал паузу, как бы собираясь с мыслями, украдкой взглянул на Упица. Тот был явно заинтересован. - Нынешнего владельца кинжала зовут Трофим Кныш, - продолжал Торп. - Цюпа установил все это вчера. А сегодня Кныш шептался... Как вы думаете, с кем? - Со Шталекером? - воскликнул Упиц. - Да, с ним! - Торп подошел к столу. - Теперь проглядим всю цепочку, господин группенфюрер. Если предположить, что звенья ее составляют Краузе, которого ищем, Ланге и Шталекер, далее - Андрей и Кныш, то недостает только одного звена - мы не знаем, от кого Андрей получил кинжал. - Теперь и не узнаете. Над этим пленным тщетно работали лучшие специалисты. Он отправился к праотцам, так и не разжав рта... Но все равно, сейчас легче. Займитесь Шталекером и другим... Как его?.. - Кныш. - Торп обернулся к своему шефу: - Господин оберштурмбанфюрер включил меня в группу по расследованию убийства штандартенфюрера Больма и других. Я хочу просить, чтобы мне предоставили возможность действовать самостоятельно. Убежден: так будет полезнее. - Хорошо, - сказал генерал. - Вам это разрешается, Торп. Докладывать будете лично оберштурмбанфюреру фон Зутелю. Я бы хотел, чтобы и меня держали в курсе дела, но скоро уезжаю. В Карлслуст прибыл мой шеф, он вызывает меня. - Что вам еще потребуется? - спросил Торпа фон Зутель. - Пусть за мной закрепят полдюжины агентов из числа наиболее проворных. - Хорошо. Торп вышел. Он не стал ждать, пока подберут и назначат людей. Это сделают без него, и он встретится со своими помощниками позже. А пока следует, не теряя времени, отправиться на завод "Ганс Бемер", чтобы ближе приглядеться к пленному Кнышу. Что касается Шталекера, то наблюдение за ним будет усилено. Торп вспомнил, как однажды довел механика до завода, а потом тот каким-то непостижимым образом исчез оттуда. Тогда Торп думал, что просто проглядел его в толпе рабочих. Но сейчас, после всего, что он узнал, дело оборачивалось по-другому. Часы на городской башне пробили полдень. На безоблачном небе ярко светило солнце. С Эльбы чуть тянул ветерок. Денек выдался на редкость теплый. Торп расстегнул пиджак, заломил на затылок шляпу, глубоко засунул руки в карманы и, насвистывая, неторопливо двинулся к заводу. Настроение у контрразведчика было отличное. Беседа с Упицем и фон Зутелем, на которую он возлагал много надежд, прошла как нельзя лучше. Он ловко придумал - устроить так, чтобы в кабинете были они оба. Вот так и делается карьера. Несколько раз удачно встретиться с начальством и понравиться, затем четко выполнить оперативное задание. И дело в шляпе!.. Нет, что ни говори, а держался он молодцом и дал-таки понять, что тоже чего-нибудь стоит! Особенно удачно получилось насчет цепочки. Как это? Торп замедлил шаги, припоминая. Ага! Краузе, Ланге и Шталекер, затем Андрей и Кныш. Он вынул маленькую книжечку, аккуратно вписал фамилии, соединив их знаками тире. Да, все получилось как надо. Если бы установить еще бывшего командира лагерника Андрея!.. 2 В тот час, когда штурмфюрер Адольф Торп, закончив беседу со своими начальниками, шел по улице, Аскер был на заводском дворе у автомобиля. Подошла разносчица бумаг. - Господина Губе вызывает заведующий канцелярией. Аскер улыбнулся девушке, вытер руки и неторопливо направился к конторе. Вот и контора - двухэтажное здание, с наружной железной лестницей, узкие ступени которой до блеска вытерты подошвами заводских служащих. Кригер принял Аскера в своем кабинете - небольшой комнатке, примыкавшей к общему помещению, где сидели счетоводы. Войдя, Аскер снял и оставил на подоконнике фуражку. Кригер протянул конверт. - Возьмите, - негромко сказал он, - здесь билет на завтрашний поезд в Карлслуст. Аскер спрятал конверт. - Спасибо, - проговорил он, пожимая Кригеру руку. - Вы так помогли мне. Не знаю, удастся ли расплатиться... - Вы делаете для немцев во сто раз больше. Чем бы кончила Германия, да не только она, но и все человечество, не будь вашей армии, вашего народа! - С Шубертом мы условились, что отыщем друг друга после того... ну, словом, когда все это будет позади, - продолжал Аскер. - А как встретиться с вами? Я бы хотел представить Шуберта, Шталекера, вас моим друзьям, семье, чтобы все знали... Аскер не закончил. Потянувшись за фуражкой, он вдруг замер, глядя на заводской двор. Кригер видел, как напряглись его плечи и шея. Кригер посмотрел в окно. По двору шел человек в штатском костюме - он миновал проходную будку и теперь направлялся к зданию заводоуправления. - Кто это? - спросил Кригер. - Тот, что меня преследовал!.. Глядите, он поднимается сюда! - Быть может, к директору завода? - Кюмметц дома - час назад я сам отвез его. Не найдя директора, он может зайти к вам! - Может, - произнес Кригер. - Что же делать? Вам некуда уходить - столкнетесь с ним в канцелярии или у выхода... Минуту! - Он отпер тонкую дощатую дверь в боковой стене кабинета. - Скорее сюда! Аскер вошел и оказался в крохотной каморке,