ря, получу в баталерке новый такелаж", -- думал Агеев. Гул многих голосов доносился сквозь оконные стекла. Агеев вышел на школьный двор. Двор напоминал небольшой стадион. Невдалеке от забора стояла, желтея поцарапанной кожей прямой круглой спины, высокая "кобыла", через нее прыгали бойцы. Несмотря на холодный ветреный день, бойцы были в одних трусах, круглые мускулы вздувались под бледной кожей людей, не знающих южного солнца. Но разгоряченные лица были покрыты северным желтоватым загаром, руки до запястий -- в загаре, как в темных перчатках. На двух столбах была подвешена боксерская кожаная груша. Человек в трусах и тельняшке яростно молотил ее кулаками, будто на подлинном ринге. Дальше, по сложенному вдвое брезенту катались два обнаженных тела -- шла схватка классической борьбы. В глубине двора сгрудилась кучка парней, одетых в армейскую форму. -- А вот сейчас кок-инструктор пойдет гвозди рвать! -- раздался оттуда молодой веселый голос. Агеев подошел к группе. Между двумя козлами была протянута над землей сосновая длинная доска. Толстый, массивный мужчина, стоя на конце доски, подняв напряженно локти, надвигал на глаза широкую повязку. -- Это мне запросто, -- густым голосом говорил толстяк.-- Некогда мне тут с вами возиться: как бы борщ не переварился. Он явно волновался, его лицо под повязкой было малинового цвета. Ладно, кок, не переварится ваш борщ, -- добродушно сказал человек в морском кителе с тоненькими золотыми нашивками. Над его большим смуглым носом, под козырьком фуражки, блестели круглые стекла очков. Начали, -- скомандовал стройный разведчик. Толстяк осторожно шагнул вперед, наклонив пересеченное повязкой лицо. Доска под ним закачалась. Он сделал еще шаг, балансируя руками. Всего, прикинул боцман, нужно пройти по доске шагов шесть -- восемь. Никитин, не выглядывать под повязку, не жулить. Разведчиков не проведешь! -- крикнул тот же задорный голос. А я разве жулю? -- сказал Никитин. Сделал еще шаг. Доска под ним раскачивалась, выгибалась. -- Кого обманываете, товарищ Никитин? -- прозвучал резкий голос человека в очках. -- Надвиньте повязку ниже! Толстяк вскинул руку, коснулся повязки и тотчас остановился, покачиваясь посреди доски, не решаясь идти дальше. Вот поднял было ногу, пошатнулся, вместо того чтобы шагнуть вперед, тяжело спрыгнул на каменистую землю. -- Тонет! Теперь обморозится! -- весело закричали кругом. Никитин сдернул повязку с толстощекого лица. Говорю, некогда мне, ужин перепреет. И вовсе я не смотрел, товарищ политрук! Только с равновесия меня сбили ребята! Ладно, рассказывай! -- Товарищ командир, вы следующий! -- кричали кругом. -- А задачу отработать вам все-таки придется!-- сказал человек с лейтенантскими нашивками вслед уходившему коку. -- Есть, отработать! -- откликнулся уже возле двери кок. Человек в командирском кителе снял очки, сунул их в карман, протянул руку к повязке. У него, показалось боцману, был немного рассеянный, как будто беспомощный взгляд -- такими кажутся глаза людей, которые привыкли носить очки и пытаются обходиться без них. Но взяв повязку, ловко и крепко затянув ее вокруг худощавого большеносого лица, командир разведчиков уверенно пошел по доске. Он шел, осторожно выбрасывая ноги, балансируя слегка расставленными руками, чуть запрокинув стяну- тое повязкой лицо. Доска была длиной метра в четыре, очень легко прогибалась. Но командир шел уверенно, доска почти не шаталась под ним, как шаталась под ногами кока, остановившегося теперь у двери -- посмотреть, как отработает задание командир. Один раз нога в начищенном флотском ботинке повисла над пустотой, но человек в кителе тотчас снова нащупал доску подошвой, быстро дошел до конца и легко спрыгнул на землю. -- Помнится, товарищ Никитин, Стендаль писал, что храбрость итальянца -- вспышка гнева, храбрость немца -- миг опьянения, храбрость испанца -- прилив гордости, -- сказал он, сдернув повязку. -- Что бы оказал Стендаль, если бы сейчас увидел вашу храбрость? Ну а теперь идите, чтобы не переварился борщ... С улыбкой он вынул из кармана очки, тщательно протер стекла. Его глубоко сидящие глаза глянули на Агеева. Этот взгляд не казался уже боцману беспомощным и рассеянным. -- А теперь, может, попробует новичок? -- оказал командир разведчиков. -- Есть, попробовать, -- откликнулся Агеев. Он взял протянутую ему повязку, платно затянул широкую ткань, без колебаний пробежал по заплясавшей под ногами доске. Недаром приходилось ему столько раз бегать в полярной тьме по палубам кораблей, бешено качаемых волнами. Спрыгнув на землю, снял повязку, протянул близстоящему бойцу. -- Вот это орел! -- произнес восхищенно кто-то. -- Браво, боцман, -- тихо оказал Людов. Конечно, Агеев уже догадался, что командир, на которого все смотрят с таким уважением, это и есть политрук Людов. -- А теперь, если не возражаете, пойдем побеседуем немного. Комната командира отряда была на втором этаже школы. Около окна -- застеленный газетами столик, вдоль стены -- узкая красноармейская койка, над койкой -- большая карта-двухверстка, утыканная змеящейся линией маленьких бумажных флажков. В углу комнаты -- полный книг шкаф. Людов сел к столу, просматривая вынутую из папки бумагу. -- Вурда хар ди де? -- сказал вопросительно, не поднимая глаз. Боцман напрягся. Что-то знакомое есть в этих непонятных словах. Но он не уловил смысла фразы. -- Вурдан бефиндер ди дет? -- произнес командир более раздельно. Из-под очков блеснули на боцмана темные, будто смеющиеся глаза. Ах, вот что! Командир говорит по-норвежски. Что ж, попробуем ответить. -- Так, мэгед годт, -- раздельно произнес боцман. -- Варсго ат геге пладс, -- гостеприимно сказал Людов. Агеев придвинул стул, сел, положив на колени свои забинтованные руки. Людов произнес еще какую-то непонятную фразу, ждал ответа. Агеев молчал. Значит, кое-что кумекаете по-норвежски. А понемецки, видимо, нет, -- сказал Людов. По-норвежски рубаю немного, -- откликнулся боцман. -- Когда мальчишкой был, я на двухсоттонке ходил, встречались мы с норвежскими рыбаками. Да ведь давно это было, запамятовал чуток. Английский, как боцман дальнего плавания, тоже различаю. В Лондоне и в Глазго бывал. А последнюю фразу вы по-немецки сказали? По-немецки,-- откликнулся командир. -- Придется вам, Сергей Никитич, вспомнить норвежский, да и немецкий подучить, если останетесь, конечно, у нас. Работают тут с нами норвежские патриоты, те, кто сюда к нам вместе со своими семьями от фашистов бежали на рыбачьих ботах... А немецкий... Знаете, как говорится, чтобы победить врага, нужно его хорошо знать... Кстати, не подскажете ли, если идти от мыса Нордкап к селению Тунес, какие опасности там на пути? Опасностей там хватает, -- усмехнулся Агеев. -- Расположен поселок Тунес в двух с половиной милях меж запада к шелонику от мыса Кнившерудде... -- Меж запада к шелонику? -- поднял брови Людов. -- Это, товарищ командир, мы так по-поморски вестзюйд-вест обозначаем... -- Понятно, -- сказал Людов. Первым делом малые там глубины и приливноотливные течения больших скоростей... Значит, хорошо известно вам это побережье? Еще бы не известно! Я на рыбачьих посудинах там, почитай, все фиорды излазил. А что, там теперь фашисты? Свести туда разведчиков наших? В боевые операции с нами вам еще рано ходить, -- сказал Людов. Как так рано? -- приподнялся боцман на стуле. -- В бой хочу идти, грудь с грудью сойтись с врагом, вытрясти из него подлую душу, отомстить за друзей с "Тумана". В бой вы, боцман, пока не пойдете, -- холодно сказал Людов. Он подошел к окну, неподвижно смотрел наружу. -- И когда сможете пойти, обещать вам сейчас не сумею. Нужен нам специалист по морской практике, шлюпочному делу матросов обучать, вязке узлов, швартовке -- всякой вашей боцманской премудрости. Этому вы товарищей должны обучить на "отлично", и в самый короткий срок. А сами в это время -- норвежскому учиться и немецкому,-- подчеркнул он последнее слово,-- и борьбе самбо, в которой, как я слышал, вы не очень сильны, хотя и знаете поморские приемы. -- Глаза под стеклами очков снова весело блеснули. Командир сел за стол. -- А из пистолета умеете стрелять? На каком расстоянии поражаете мишень? -- Из пистолета не приходилось стрелять,-- глухо оказал боцман.-- Из пулемета на корабле огонь вел. -- Так вот, научитесь стрелять из пистолета "ТТ", из нагана, и из немецкого маузера и из парабеллума, из кольта, браунинга и из вальтера. В общем, изучите все системы ручного оружия, которые вам встретиться могут. Гранату метать приходилось? Не приходилось, товарищ командир,-- еще глуше сказал Агеев. Так вот, освоите метание гранаты -- стоя, лежа, сидя, через голову, из всех положений. Изучите все системы гранат: и ефку нашу, как ее бойцы называют, и гранату мильса, и немецкую на деревянной ручке. Сдадите испытание по метанию гранаты на "отлично". Знаете, как у нас говорят: "Прожиточный минимум для раз- ведчика в походе -- гранат четыре штуки, кинжал и пистолет". Командир вынул из кожаных ножен, любовно держал в руке блестящий клинок, с гладкой рукояткой, с отточенным на славу (это даже со своего места увидел Агеев) лезвием. -- Похоже, из немецкого штыка сделан? -- сказал боцман. Из трофейного оружия. Производство наших умельцев. Таким вот кинжалом владеть, вероятно, не умеете тоже? Ножом пырнуть -- хитрость небольшая, -- горько откликнулся боцман. Не пырнуть ножом, а владеть им так, чтобы он при случае пистолет заменил, -- сказал Людов. -- Если останетесь у нас, получите на вооружение персональный походный нож, как каждый в отряде. Обращению с ним вас Матвей Григорьевич Кувардин обучит, тот, который вас с пирса привел. Великий он в этом деле мастер. Умеет бросать кинжал так, чтобы за десять -- пятнадцать шагов поразить насмерть врага. Ну а еще, конечно, должны вы освоить бег с препятствиями, прыжки в длину и высоту. Должны научиться часами оставаться в застывшем положении, чтобы враг вас за камень принял. Вот если согласны изучить все это, а вместе о тем помочь вашими знаниями нам, тогда будете желанным товарищем в отряде. -- Товарищ командир, -- взмолился боцман, -- Да ведь я сейчас воевать должен, а не учиться! Пока я всю эту премудрость пройду, пожалуй, война кончится. А мне за товарищей мстить нужно. -- Он перевел дух, поднялся со стула: -- Я клятву дал в полуэкипаже -- шестьдесят врагов собственноручно убить. -- Шестьдесят врагов?--переспросил Людов. -- Так точно. Втрое больше, чем они матросов на моем родном "Тумане" огубили. Опустил руку в карман бушлата, вынул рывком новенькую трубку с наборным цветным мундштуком к темно-красной чашечкой для табака. -- Вот эта трубка мне от убитого друга Петра Никонова осталась. Поклялся я сделать на ней шестьдесят зарубок. А пока ни одной еще нет. -- Пока окончится война, успеете сделать свои зарубки, -- по-прежнему тихо, но очень торжественно сказал Людов. Подошел к боцману вплотную, невесомо положил на его забинтованную кисть свои тонкие, смуглые пальцы. -- Только если не изучите все, о чем говорю, может быть, и погибнете с честью, а клятву не выполните и наполовину. Еще долго придется нам воевать до полной победы. Поверьте мне, старшина! Он глядел Агееву прямо в лицо своим глубоким, не затемняемым стеклами очков, настойчивым взглядом, и боцман не опускал желтоватых, ярких глаз. -- Так обещаете, Сергей Никитич, выполнить все, о чем говорю, чтобы послужить Родине, полностью отомстить за погибших друзей? За окном завыла сирена: сигнал воздушной тревоги. -- Обещаю, товарищ командир. Нерушимое матросское слово даю, -- сказал Агеев... Для постороннего взгляда, подразделение, расквартированное в двухэтажном доме возле ущелья, вело обычную жизнь учебного отряда. Каждый день с утра бойцы вьбегали на зарядку, маршировали к камбузу на завтрак, потом занимались в классах, с трудом втиснув свои могучие тела между сиденьями и крышками детских парт, или уходили группами в окружающие город сопки... Но никто из посторонних не видел, как сперва летними светлыми ночами, а потом под покровом осенней, дождливой мглы то одна, то другая группа вооруженных до зубов людей уходила от здания школы к недалекому "морскому берегу, где дожидался их или торпедный катер, или катер-охотник, а иногда и закопченный, низкобортный, оснащенный заплатанными парусами норвежский рыбачий бот. Разведчики уплывали в ночь, брали курс к норвежскому берегу, оккупированному врагом, а через суткидругие возвращались обратно. И подчас с катера или с бота сходило меньше людей, чем ушло в бой. Кто-то навсегда оставался в сопках, схороненный друзьями среди мшистых береговых камней. Но иногда на пирс главной североморской базы поднималось больше людей, чем отправлялось в разведку. У некоторых из сошедших на берег были завязаны плотно глаза, закинуты за спину руки. На них была темносерая форма егерей корпуса "Великая Германия". На высоких кепи пленников желтели жестяные цветки эдельвейса, на их куртках звенели кресты и медали за победы в Норвегии и на Крите. И боцман Агеев ходил уже не раз в эти ночные походы, обвешанный оружием, с кинжалом у пояса и заветной необкуренной трубкой в кармане стеганых штанов. Об одном из этих походов довелось мне вспомнить в нью-йоркском баре "Бьюти оф Чикаго". Глава четвертая МОРЯКИ С "КРАСОТКИ ЧИКАГО" О том, как наши разведчики спасли моряков с потерпевшего крушение судна, прочел я впоследствии в донесении сержанта Кувардина, написанном им в поселке Китовом: "Находясь в боевой операции за линией фронта, западнее Варангер-фиорда, выполнено нами задание по уничтожению вражеского опорного пункта: при взрыве землянки полностью истреблен фашистский гарнизон в составе десяти егерей. При возвращении с операции морем, на боте Оле Свенсена, норвежского патриота, замечена моим напарником, старшиной первой статьи Агеевым, шедшая к берегу шлюпка. Будучи старшим по группе, я принял решение сблизиться с указанной шлюпкой на предмет захвата "языков". По выяснении оказались в шлюпке не немцы, а три американских моряка с транспорта "Бьюти оф Чикаго", шедшего из Нью-Йорка в Мурманск. Из американцев один ранен в голову, другой -- с переломом руки, все трое очень ослабели и замерзли. В связи с чем принято решение доставить их в главную базу. Однако перед Мотовским заливом вошли мы в густой туман, видимость нулевая, почему и пришлось высадиться в поселке Китовый, где, связавшись с главной базой, ждем укaзаний командования..." Поселок Китовый -- несколько одноэтажных домов у среза гранитной сопки, вытянувшейся над океанской водой. С началом войны ушла из этих домов обычная жизнь, жизнь полярного рыбачьего поселка. Только в двух домиках разместились бойцы возникшей здесь в военные дни зенитной береговой батареи. Здесь, у самой норвежской границы, довелось мне бывать по заданиям флотской газеты. Я хорошо запомнил ребристые, рассеченные трещинами, скалы над вечным грохотам нестихающего прибоя. Скользкая пешеходная тропка взбегает от узкого причала, прижавшегося к подножию горы. Вдоль тропки вбиты в камень стальные кронштейны, натянут надежный трос, чтобы пешеходов не сбросило вниз штормовыми ветрами. Такая же тропка вьется от домиков вверх, где, укрытые гигантской паутиной маскировочных серых сетей, смотрят в небо и в океан длинные орудийные стволы. Поднимаясь к группе молчаливых, словно уснувших построек, ясно представлял я себе, что не так давно за окнами, затянутыми теперь черной бумагой затемнения, звучали женские и детские голоса, а внизу, у мокрых отвесных палов, качались рыбачьи парусники и мотоботы. А теперь семьи рыбаков эвакуированы в тыл, лишь моряки береговой батареи несут вахты на высотах... С океана ползло серое молоко тумана, над скалами летел влажный, тяжелый снег, когда сигнальщик заметил на далеких смутных волнах бледные серебристые вспышки -- мигание сигнального фонаря. -- Принимаю светограмму, -- докладывал сигнальщик.-- Пишут по нашему семафорному своду. "Прошу разрешения подойти к пирсу, -- сигналили с моря. -- На борту бота группа разведчиков из двух человек, норвежский патриот, три моряка с потерпевшего крушение американского судна. Докладывает сержант Кувардин. Передал семафор старшина первой статьи Агеев". -- Напишите "Добро",-- приказал командир батареи лейтенант Молотков. Ваня Бородин готовился заступить на вахту, скучал, бродил среди зарослей ползучих березок. Тянулись из каменистых провалов коленчатые ветви с листками, будто выкованными из блеклой латуни. Собирал чернику, выискивал среди мхов шляпки белых грибов, когда сигнал боевой тревоги заставил стремглав броситься вниз. Старый рыбачий бот медленно подходил к пирсу. Был отлив, рыжие бревна причала, покрытые дощатым настилом, поднимались высоко над водой. Краснофлотцы подавали с берега на бот зыбкие, скрипучие сходни. Первым поднялся на пирс грузный старик в подбитом мехом комбинезоне. Над мясистым, багровым лицом навис козырек офицерской фуражки. Левая рука неподвижно висела на перевязи из обрывка парусины. Локтем другой руки американец бережно прижимал плоский пакет, завернутый в клеенку. У второго, худощавого, с черной щетиной волос на измученном, бледном лице, пестрел из-под рукава комбинезона красно-желтый обшлаг полосатой пижамы. Третьим поднялся на берег чуть сгорбленный негр в дождевике из толстой парусины. Под полями зюйдвестки блестело испачканное кровью лицо. Негр обернулся, принял два чемодана, поданных снизу. Вслед за ним вступил на пирс маленький разведчик с гранатами вокруг пояса, в шерстяном подшлемнике, надвинутом на костистый лоб. Плащ-палатка поверх ватника вздувалась под ветром, как широкие крылья. Второй разведчик, рослый, широкоплечий, сидел в боте, придерживая сходню. Вытянулся во весь рост, передал негру чемоданы, одним прыжком очутился на пирсе. Помогал завести швартовы хозяину бота -- норвежцу. Лейтенант, затянутый в новенькую морскую шинель, шагнул навстречу американцам, взял под козырек: -- Командир базы лейтенант Молотков! Конечно, командиром базы назвал себя для солидности. Какая там база -- эти несколько домиков, затерянных в сопках! Опустил руку, ждал, что ответят, как поведут себя иностранцы. О-о! -- протянул старик в высокой фуражке, глядя налитыми кровью, слезящимися глазами. Стал говорить быстро, непонятно. Горько пожалел в эти минуты молодой лейтенант, что ничего не сохранилось в памяти от школьных занятий английским языком. Донт андестенд1, -- сказал Молотков, скрывая смущение любезной улыбкой.(1 Не понимаю (англ.).) Старик заговорил снова, раздельнее, громче. Высокий разведчик стоял почтительно в стороне. На тусклой глади матросского черного ремня лежали его покрытые шрамами пальцы. Шагнул к лейтенанту, вытянул руки по швам экономным, полным достоинства движением. -- Разрешите обратиться, товарищ лейтенант? Старшина первой статьи Агеев. -- Обращайтесь, старшина, -- с облегчением сказал Молотков. Если позволите, могу в этом деле помочь малость. А вы понимаете по-английски? -- Не то что понимаю, а кое-как разобрать могу. Рапортует, что, дескать, он -- Чарльз Элиот, капитан транспорта "Бьюти оф Чикаго", порт приписки НьюЙорк. С ним первый помощник Нортон и матрос рулевой Джексон. Мы с сержантом Кувардиным еще раньше это у него разузнали. После гибели судна остальная команда ушла на шлюпках в неизвестном направлении... Спрашивает, не слышно ли о них здесь? -- Ясно... -- сказал лейтенант. -- О команде транспорта мы ничего не слыхали. Агеев, запинаясь, подыскивая слова, перевел ответ лейтенанта. Капитан Элиот заговорил снова. Агеев вслушивался напряженно. -- Просит немедленно связать его с представительством ихним в Мурманске, -- сказал Агеев. Ясно... -- повторил Молотков. -- Переведите, старшина, что с представительством Соединенных Штатов его, конечно, свяжем. При первой возможности. Но до Мурманска отсюда далеко. А пока, -- продолжал лейтенант, -- дадим им обсушиться, покушать, разместим на отдых, окажем первую помощь. Что дальше делать, начальство решит... Насчет начальства, старшина, пожалуй, не переводите. -- Есть, не переводить насчет начальства, -- сказал Агеев. Обратился к капитану. Старик перебил раздраженно. Ну, в чем дело? -- спросил лейтенант. Говорит, прежде чем отдыхать, хочет связаться с Мурманском по радио или по телефону. Как будто это так легко из нашей чертовой да- ли! -- пожал плечами командир батареи. -- Объясните ему, связаться с Мурманском не так просто, сейчас доложу командованию, запрошу инструкций... Разведчик затоварил, старик слушал, упрямо склонив голову. Дул мокрый, пронзительный ветер. Негр стоял горбясь, опустив тяжелые руки. Кувардин переминался нетерпеливо с ноги на ногу: дело сделано, нужно обогреться, поесть, объясняться можно и в закрытом помещении. Худощавый американец оказал что-то капитану убедительно, негромко. -- О'кэй! -- буркнул наконец старик. Сунул в карман комбинезона жилистую, багрово-синюю руку, извлек толстую пачку зеленых узких кредиток. Отделил три кредитки, ткнул в сторону негра, услужливо подавшегося к нему. "Рум",-- невнятно прозвучало в коротком приказе. -- А теперь велит матросу сбегать в ближайшую лавочку, взять бутылку рома, -- с прежней почтительной серьезностью перевел Агеев. -- Четыре доллара ему дал. -- Ну это понятно и без перевода,-- не мог не улыбнуться лейтенант.-- Объясните им, что ромом здесь не торгуют. -- Да уж и угостился он в шлюпке из нашего НЗ, -- сказал нетерпеливо ждавший Кувардин. -- Ишь он какой на выпивку лихой. -- Ну, может, нездоров, рука у него сломана, боль какая, -- откликнулся лейтенант. -- Переведите ему, старшина: рома нет, но выдам им медицинского спирта граммов по сто. А доллары свои пусть спрячет обратно. Его мысли были заняты другим. Обдумывал, как разместить американцев. "Капитану с помощником отдам свою каюту, сам переберусь в канцелярию, -- размышлял лейтенант. -- У меня порядок: тепло, уютно. Хорошо, что стоит запасная койка -- пригодится теперь. Негра, норвежца и разведчиков -- в кубрик к батарейцам. Покормить их всех нужно получше. А главное, тотчас связаться с главной базой, затребовать инструкций, как быть дальше. Туман сгущается: едва ли смогут скоро уйти от меня". Он правел иностранцев в свою "каюту" -- в небольшую квадратную комнатку с письменным столом у единственного окна, затянутого бумагой затемнения, Пощу- пал ладонью большое горячее зеркало печи -- печь вытоплена на славу. Открыл дверцу, мельком взглянул, прогорел ли уголь, не будет ли угара. Вынул из замка торчавший снаружи ключ, вложил в скважину с внутренней стороны двери, -- может быть, захотят запереться на ночь. Хорошо, что сохранился здесь ключ еще с довоенных дней. Вот как будто и все... -- Ну отдыхайте, джентльмены! -- Сделал приглашающий широкий жест в направлении двух коек, вытянутых вдоль стен. Вестовой краснофлотец уже застилал их чистым бельем. -- Ту рест! -- извлек наконец лейтенант Молотков из глубин памяти подходящее к случаю слово. Капитан Элиот что-то пробормотал в ответ, присел к столу, по-прежнему сжимая под мышкой плоский пакет в клеенчатой обертке. -- Мэни фэнкс1, -- вежливо сказал второй американец. Тут только, видно, заметил, что из-под рукава комбинезона торчит пестрая пижамная ткань, со смущенной улыбкой поправил рукав, прижался спиной к теплой печке. (1Большое спасибо (англ.).) Негр поставил чемоданы у коек, молча стоял, ждал приказаний... Через несколько минут Иван Бородин, заступивший на вахту, уже вызывал главную базу, передавал рапорт лейтенанта. Вслед за первой радиограммой послал в эфир вторую -- донесение сержанта Кувардина. Окончил передачу, встал размяться, вышел в коридор, приоткрыл наружную дверь. В лицо рванулся поток мокрого ветра, влетели снежинки, острые, как осколки стекла. Сильнее гремел внизу океан, невидимые волны разбивались о берег. "Дает погодка, -- подумал Бородин.-- Все затянуло, наверное. Где-то теперь Люська? Думает ли обо мне? Похоже, думает: хорошее прислала на той неделе письмо. Только пишет, очень занята, много в госпитале работы... Когда увижу ее? Эх, выбраться бы отсюда, податься на фронт, стать разведчиком, как эти двое, пришедшие на шлюпке. Подам лейтенанту докладную, может, меня и отпустят теперь. На днях прислали на ба- тарею пополнение, есть радист, служил строевым, на подаче снарядов, а теперь у меня -- дублером... А разведчикам, слышно, нужны радисты. Поговорить с этими ребятами, может, замолвят за меня словечко?" Вспомнил сосредоточенное лицо одного, могучую фигуру другого, его сдержанную улыбку, зоркий открытый взгляд. Но эти мысли недолго занимали его. -- Бородин, воздух! -- крикнул из рубки дублер. Соседний пост наблюдения и связи сообщал: гитлеровцы снова летят на Мурманск... Ваня тотчас сменил у приемника дублера... Немного позже его оторвали от вахты доносившиеся снаружи дикие вопли. Выскочил в коридор, распахнул наружную дверь. Уже сгущались сумерки. На пороге соседнего дома стоял капитан Элиот в красном шерстяном свитере, с лицом почти таким же красным, как свитер. Это он издавал хриплые вопли, будто звал и проклинал кого-то. Хлопнула дверь позади Бородина, из кубрика выскочил негр, бросился к капитану. Он бежал пригнувшись, на цыпочках, чуть сгорбленный, мускулистый. И тотчас проклятия и вопли умолкли, сменились сердитым ворчанием. Негр что-то отвечал, как бы извиняясь негромко. Дверь захлопнулась, американцы прошли в уступленную им лейтенантом каюту. Бородин вернулся в радиорубку. Хорошее дело! Это он, значит, матроса вызывал, честил почем зря. А негр так и бросился на зов. Такое обращение ему, видать, не впервой. Интересно! Обратись так у нас один человек к другому, каким бы начальством ни был, заработал бы в ответ по первое число! Радист был взволнован и возмущен. Долго не мог успокоиться, сидя у приемника, внимательно вслушиваясь в эфир. И вот опять воздушная тревога, снова летят "юнкерсы" курсом на Мурманск. Стрельба зениток с утесов почти над головой была, как хлопанье оглушительных гигантских бичей. Потом зазвучал приемник. Пришел ответ из главной базы: "Обеспечьте спасенным возможные удобства, в связи с условиями погоды отправку из Китового задер- жите, к вам высланы хирург, медсестра, представитель штаба". И следом -- радиограмма сержанту Кувардину: "Ждите меня в Китовом. Людов". Глава пятая ИСЧЕЗНУВШИЙ КОРАБЛЬ Внизу взлетали и опускались морские волны в легкой дымке тумана. Потом вырос береговой базальт, Самолет пошел вверх, пробил сероватый пар облаков. На потолке кабины зажглась зеленая лампочка: "Все готово к прыжку". Людов, непомерно толстый и неуклюжий в своем костюме парашютиста, сунул очки в карман комбинезона, нагнулся, хлопнул по плечу Тер-Акопяна: "Прыгай". Разведчик скользнул вниз, исчез в грохочущем люке. Следующим прыгал Людов. Не терять ни мгновения! Самолет делает пятьдесят метров в секунду, чуть промедлишь -- и очутишься вдали от товарищей, на местности, пересеченной ущельями, а может быть, и минными полями. Сжался, рванулся вниз, вывалился из люка. Его охватила бездна, свищущая с боков. Дернул кольцо, парашютный купол раскрылся. "Нормально", -- подумал Людов. Он падал, плавно качаясь на парашютных стропах. Теперь задача -- надеть в полете очки. Дотянулся до кармана -- и сразу все стало отчетливо видно. Сбоку, наверху, раскрылся еще один купол -- это выбросился из летающей лодки Суслов. Вдали, из-за бурого гребешка скал, сверкнул выстрел, за ним -- второй. Успел взглянуть на часы, прежде чем донесся звук... Еще выстрел... Вспышка, далекий звук... Командир разведчиков подобрал вовремя ноги, неплохо погасил парашютный купол, хотя все же несколько шагов протащило по густым зарослям черники. Тер-Акопян уже залег среди горбатых камней, с полу- автоматом на изготовку. Суслов приземлился, гасил парашют... Выстрелы засекли? -- спросил Людов. Так точно. Какое расстояние до противника? До противника... -- Тер-Акопян еще тяжело дышал после борьбы с парашютом. -- Четыре секунды прошло между вспышкой и звуком, товарищ командир. Следовательно? -- смотрел на него Людов. Значит... -- Тер-Акопян замялся. Скорее соображайте. Какое расстояние проходит в секунду звук? Третью часть километра. Значит, километр с третью до них, товарищ политрук. Тысяча восемьсот шагов... Правильно, -- сказал Людов. К ним подполз Суслов с полуавтоматом в руках, прижался рядом у камня. -- Ну что ж, -- сказал Людов, вставая. -- Задачу как будто отработали неплохо. Приземлились кучно, успели бы в бою занять оборону. И вспышки выстрелов успели засечь. Отдохнем, пока товарищи не подойдут... Они сидели на округлых, гладких камнях, глубоко дыша, наслаждаясь минутами отдыха. День за днем, неделя за неделей то боевые походы, то вот такая, не менее напряженная учеба. Сейчас ответственное задание -- отработать парашютные прыжки в тыл противника, конечно, в полном боевом снаряжении. Вот-вот подойдут товарищи, стрелявшие из-за скал, сделаем разбор прыжков... С моря усиливался ветер, разгоняя туман, который еще недавно плотно окутывал скалы. Меркнул короткий день. Скоро зима, бесконечные полярные ночи. "Это хорошо, -- думал Людов. -- Ночь для разведчика -- друг, начнем чаще ходить в тыл врагу..." Из-за скал, со стороны дороги, раздался шум приближающегося авто. Затормозила на повороте большая легковая машина. Из машины выскочил молодой морякофицер. Орлы, не подскажете, где разыскать политрука Людова? Я Людов! -- встал с камня командир разведчиков. -- Товарищ политрук, вас вызывает командующий флотом... -- Офицер подошел, вынул из кармана листок, протянул Людову. -- И вот, приказано срочно вам передать, радиограмма от ваших разведчиков, из поселка Китовый... Командующий подошел к окну штаба флота, взглянул на рейд сквозь вновь вставленные стекла. При вчерашнем налете вражеских "юнкерсов" на базу ударил из своих пушек стоящий у причала эсминец "Гневный", воздушной волной повредило окна окрестных домов. Правда, враги хорошо заплатили за нахальство -- тяжелый бомбардировщик, полыхая чадным огнем, врезался в прибрежные скалы. "При условии таких результатов разрешаю хоть еще раз выбить стекла в штабе", -- пошутил вице-адмирал, после налета посетив эсминец. Он шутил, а усталые, красные от недосыпания глаза не смеялись. Тяжелы, очень тяжелы дни и ночи этой осени сорок первого года! Началась битва под Москвой, наши войска оставили Одессу, противник остановлен на Карельском перешейке, но уже обстреливает дальнобойной артиллерией Ленинград. И здесь, на Западной Лице, на подступах к полуострову Среднему, на побережье Мотовского залива, гитлеровцы, горные егеря Дитла, снова рвутся вперед. Боятся застрять в сопках и в тундре, хотят до наступления холодов обосноваться в Мурманске. Только вчера командующий вернулся с передовой, видел, как стремится продвинуться враг, как самоотверженно бьются плечом к плечу, сдерживая его, наши армейцы и морские отряды. Да, сейчас совсем не до смеху... Вы знаете, товарищ политрук, что на днях Гитлер вызвал Отто Дитриха -- начальника своего отдела печати и приказал объявить на весь мир, что Красная Армия разгромлена, война в России кончается? -- спросил вице-адмирал, глядя на рейд. Да, товарищ адмирал! -- откликнулся Людов. -- Но ведь еще великий Гегель в своей "Энциклопедии философских наук" писал, что пропорционально пустоте идей возрастает самомнение и суетность человека. Людов сидел чуть сгорбившись у стола, положив на ручки кресла длинные пальцы. Командующий искоса взглянул на него. Оригинальная фигура этот разведчик Людов! Политрук... Таким званием привык именовать молодых коммунистов, не так давно окончивших училища, только начинающих военную службу. А здесь с тоненькими нашивками на рукавах мешковатого кителя сидит перед ним пожилой человек, не по-военному рассеянно смотрит сквозь круглые стекла в широкой зеленоватой оправе. С тех пор как погиб в сопках в неравной схватке с врагами командир отряда особого назначения капитан второго ранга Петрухин, командование разведчиками принял вот этот политработник, пришедший на флот в первые дни войны. Отнюдь не моряк. Доцент университета, философ... Но пока не найдена замена Петрухину из кадровых офицеров, ничего не скажешь, хорошо командует отрядом, сам не раз ходил в операции. Правда, однажды, как докладывал сам с иронической легкой усмешкой, потерял во время перебежек очки -- счастье, что имел запасную пару в кармане, Пожалуй, пора присвоить ему внеочередное строевое звание капитана... -- Так вот, -- сказал, садясь за стол вице-адмирал. -- Наши корабли выходили в океан встретить "Бьюти оф Чикаго", но, поскольку транспорт исчез, не подает радиосигналов, не могу больше задерживать для его поисков ни одного судна, ни одного самолета! И в то же время, возможно, что транспорт не пошел ко дну, сидит где-нибудь на камнях у норвежского побережья. -- Вы исходите из сообщений команды "Бьюти оф Чикаго", товарищ адмирал? -- спросил Людов. -- Да, но показания очень противоречивы!. Вы знаете, из экипажа транспорта было подобрано только несколько человек, все шлюпки, расстрелянные фашистским самолетом, пошли ко дну вместе с людьми. Среди оставшихся в живых нет никого из командного состава. Никто из спасенных не был во время аварии на мостике или в штурманской рубке, никто даже приблизительно не мог указать места гибели "Бьюти оф Чикаго". -- Но поскольку теперь обнаружена еще одна шлюпка, в которой спасся капитан, эти координаты, конечно, будут сообщены нам? -- сказал Людов. У капитана -- карта и судовой журнал, где должны быть отмечены координаты аварии. Жаль, что ваши разведчики задержались в Китовом. Уверяю вас, что если бы была хоть малейшая возможность... -- горячо начал Людов. Да, я знаю, они не рискнули идти дальше в тумане, подвергать новой опасности жизнь спасенных.-- Командующий встал. -- Итак, отправляйтесь немедленно в Китовый. Поскольку английским вы владеете неплохо, серьезно разберитесь в этом вопросе, срочно добудьте координаты. Вице-адмирал подошел к большому глобусу в углу кабинета. Между очертаниями двух материков выпукло голубеет неподвижная гладь океанской воды. Слева -- американский континент, Соединенные Штаты, справа -- Союз Советских Социалистических Республик. Между континентами -- тысячи миль Атлантического океана. Океан прочерчен линиями долгот и широт. На глобусе он безбурный и гладкий, а в действительности грохочет бушующими вереницами волн, по нему ходят льды и туманы, в его глубинах таятся подводные лодки. Где-то здесь, восточнее мыса Нордкап, шел транспорт "Бьюти оф Чикаго", когда с ним прервалась радиосвязь... Командующий задумчиво стоял около глобуса. Что мы знаем о плавании "Бьюти оф Чикаго"? Груз транспорта -- медикаменты и теплые вещи -- подарок американского народа советским людям. Да-да, именно подарок. Тысячи наших заокеанских друзей собрали деньги по подписке, зафрахтовали принадлежащее частному предпринимателю судно. По принципу "кэш энд кэрри"? -- сказал Людов. Да, "кэш энд кэрри", "покупай и вези". Лозунг, выдвинутый президентом, поскольку Соединенные Штаты до сих пор соблюдают нейтралитет, все еще не решаются вступить в открытую войну с гитлеризмом! Было бы прискорбно, если бы этот подарок американского народа погиб в океанских волнах. Это было бы очень печально, -- сказал Людов. Но, как вы понимаете, в Соединенных Штатах у нас не только друзья, -- продолжал вице-адмирал.-- Еще есть там немало наших могущественных, смертельных врагов. И эти враги делают все от них зависящее, чтобы помешать победе демократии над фашизмом. Вы имеете в виду, товарищ адмирал, что американцы не очень торопятся осуществлять обещанную нам помощь? -- спросил Людов. Не только это, -- нахмурился адмирал. -- Я имею в виду ряд очевидных диверсий. Восемь транспортов, направленных недавно к нам из Филадельфии и Бостона, или погибли в океане, или вернулись обратно в Соединенные Штаты, не доставив свой груз. Этот груз оказался плохо закрепленным. Купленные нами орудия и танки стали срываться с палуб, ящики в трюмах ломали обшивку кораблей. Он взволнованно шагал по кабинету. Нам сообщили подробности этих катастроф. Матросы транспортов старались закрепить груз, но одни из них были изувечены, других смыло за борт штормовыми волнами. В результате транспорт "Индепенденс Холл" разломился пополам в океане, транспорт "Дамбойн", с палуб которого смыло почти весь груз, был покинут командой и затонул. Как показали на следствии спасшиеся моряки, из скоб, при помощи которых крепится к палубе груз, были кем-то вынуты чеки, а иллюминаторы не задраены перед штормом. Словом, кто-то обрек транспорты на гибель еще до выхода их из американских портов. Вы полагаете, товарищ адмирал, что нечто подобное могло произойти и с "Бьюти оф Чикаго"? -- спросил Людов. -- Я не строю догадок и не провожу параллелей, -- резко сказал адмирал. -- Мне нужно знать фактическую сторону дела. Непонятно, почему капитан транспорта и его старший помощник оказались в отдельной шлюпке, а не вместе с остальным экипажем. И если "Бьюти" не затонула, нужно уточнить характер ее повреждений, принять срочные меры для спасения груза. Возьмите у капитана судовой журнал и карту. -- Будет исполнено, -- сказал Людов. Вице-адмирал снова подошел к окну. В сумерках, у входа на рейд светились два красных огня -- сигналы штормового предупреждения. Неважные прогнозы, -- сказал командующий. -- В заливе был туман, теперь ожидается штормовой ветер. С вами пойдут хирург и медсестра. Судя по радиограмме, там нужна медицинская помощь. Возьмете мой катер. Если невозможно будет добраться на нем...-- командующий замолчал, размышляя. Простите, товарищ адмирал, -- сказал Людов.-- Есть у наших разведчиков поговорка: "Два слова -- моряк и невозможно -- в одну фразу никогда не ложатся". Его утомленное лицо вдруг осветилось улыбкой. Вот потому, Валентин Георгиевич, я и даю два способа выполнения приказа! -- тоже улыбнулся вицеадмирал.-- Если не успеете до шторма проскочить на катере в Китовый, вас доставит туда подводная лодка "малютка", на тузике подойдете к пирсу... Выполняйте, товарищ политрук! Есть, выполнять, -- вытянулся Людов. В окна госпиталя, сквозь густеющий мрак, сквозь карусель кружащегося крупного снега, были видны два багровых огня, один над другим. -- Ожидается шторм с норд-веста, -- объяснил Люсе один из лежащих в ее палате моряков. Из кабинета начальника госпиталя вышел хирург Дивавин. -- Дежурная! -- окликнул Дивавин. Люся обернулась к нему. Худенькая, чуть сонная, утомленная долгим дежурством. -- Вызывайте добровольцев. Получен приказ хирургу и медсестре выйти на дальний пост, оказать помощь раненым американцам. Ничего серьезного, в масштабе наших событий. У одного шишка на голове, у другого, по-видимому, перелом предплечья. Мог бы управиться и местный санитар. Небритое, землисто-серое от усталости лицо военврача скривилось в подобие беспечной улыбк