о именно сейчас, хоть несколько минут, хотелось насладиться победой. Он выполнил зарок. Уничтожил убийцу Кульбина, шпиона. Имеет наконец право покурить в свое удовольствие. Из заднего кармана стеганых штанов он извлек плоскую маленькую жестянку, полную табаку. Как долго, как бесконечно долго носил ее с собой, не раскрыв ни разу! Как бережно набивал теперь полированную чашечку трубки, старался не просыпать ни крошки. С удивлением заметил: широкие узловатые пальцы дрожат мелкой дрожью. -- Эх, боцман, боцман, нервы у тебя подгуляли! Вложил в рот рубчатый мундштучок, чиркнул зажигалкой, затянулся глубоко, до сладкого головокружения. Именно тогда наступил миг, рассказывая впоследствии о котором, Агеев сразу терял хорошее настроение и дар речи. Он охотно, с неостывающим удивлением рассказывал об ощущениях, сопровождавших первую затяжку. Необъяснимо, странно, но ему сразу расхотелось курить. Он сидел с трубкой, зажатой в зубах, чувствуя лишь неожиданную слабость в коленях, боль в теле, избитом камнями. Табак потерял для него прежний вкус. Может быть, слишком долго и часто мечтал он об этих затяжках... Остро захотелось вернуться на Чайкин Клюв, к друзьям, узнать, не произошло ли еще что-нибудь дурное в этот невероятный день. На сегодня приключений достаточно, более чем достаточно для простого человека... Может быть, этому минутному упадку духа был обязан боцман тем, что его так неожиданно захватили враги. Они подкрались по горному склону со стороны дороги. Агеев говорил потом, что их было не меньше пяти. "Иначе им бы меня не взять!" -- добавлял он с несвойственным ему мрачным хвастовством. Это были горные егеря, здоровые и ловкие парни. Они накинулись на него так быстро, что он даже не успел до конца сдернуть кольцо с ручной гранаты, которую бросил под ноги себе и врагам... "Живыми в плен не сдаваться!" -- это девиз советских военных моряков. А Агеев не успел сдернуть кольца и уже валялся, скрученный по рукам и ногам, на платформе фашистского грузовика. Его встряхивало и швыряло на поворотах... У самого лица видел он тяжелые, подкованные сталью ботинки горных егерей. Грузовик мчался на вест. Сидя на бензиновых баках, держась друг за друга, егеря взволнованно обсуждали только что совершившееся событие -- пленение русского моряка. Несколько раз были произнесены слова: "майор Эберс". Агеев, знавший по-немецки два десятка слов, понял: речь идет о застреленном им диверсанте. Так, значит, майора Эберса, знаменитого офицера немецкой разведки, удалось ему отправить на тот свет!.. Но такая тоска, такой стыд, что дался в руки врагам! Платформа взлетала и наклонялась. Иногда пленнику, будто при вспышках в темноте, приоткрывался клочок мчавшегося мимо ландшафта. Проносились по краю дороги столбы линии высокого напряжения -- приземистые, наполовину обложенные грудами камней. Возникал нежданно мшистый курган сторожевого дзота. Ажурные витки колючей проволоки тянулись по склонам, прикрывающим дорогу. И вновь боцман видел только грязные доски платформы, бился головой в дребезжащую перегородку, задыхался от терпкого запаха бензина. Почему не наступало то, чего ждал уже давно, о чем мечтал как о возможном средстве спасения? Почему не начиналась высадка десанта?.. Но вот тяжелые гулы смешались с тарахтеньем грузовика. В небе с дьявольским свистом пронесся снаряд. Приятнее сладчайшей музыки показался боцману этот свист. Глухой взрыв раскатился по ущельям. Снова раздались свист и мощное уханье с моря. "Наша, корабельная, бьет!" -- чуть не крикнул Агеев. Он знал посвист этих голосистых орудий. Верил -- по звуку угадает, не только бьет ли наша или вражеская батарея, но даже пушки какого корабля вступают в дело. "Громовой" бьет!" -- подумалось в ту минуту. И точно, эсминец "Громовой" первым начал разгром немецких батарей. Словно от удивления грузовик замедлил ход, потом снова помчался с бешеной скоростью. Немцы кричали, указывали на море, подскакивали на гремящих баках. Затем машина остановилась. Еще явственнее вырос гром канонады. Били корабли. Отвечали береговые батареи. Егеря прыгали через борта. Прозвучала команда. Немцы ушли куда-то беглым шагом. И уже опустилась бурой пеленой ночь. Рев стрельбы рос в отливающем багрянцем небе, а боцман лежал скрученный, всеми забытый, тщетно пытаясь распутать стягивавшие его узлы. Раза два егерь, оставленный на страже, взглянул на платформу. Снова начинал шагать снаружи... Потом боковая стенка откинулась. Два солдата, с жестянками эдельвейсов на помятых кепи, схватили пленника с двух сторон, опустили на камни. Агеев лежал неподвижный, закрыв глаза, решив не подавать признаков жизни. Это он убил майора Эберса, -- сказал один голос, и сапог ударил боцмана в бок. -- Он знает о десанте. Доктор его оживит, -- ответил другой. -- Пока бросим его в третий сектор. Там англичанин. Ничего. Англичанин уже подыхает. Для допроса возьмем внутрь. Подняли, пронесли несколько шагов, тяжело швырнули снова на камни. Боцман открыл глаза. Темнота. Но это -- не закрытое помещение. Колючая сетка темнеет недалеко от глаз. Она искрится кое-где, сухо потрескивает; деревянные столбы обмотаны изоляционной прокладкой. Ограда под высоким напряжением, такая, о которой рассказывала Маруся. Сбоку раздался стон. Агеев молчал. Стон повторился. -- Кто там? -- еле внятно спросил голос поанглийски. Это был настоящий английский язык. Чем-то неуловимым отличался от языка, на котором говорят небританцы, но Агеев знал -- это настоящий английский... -- Кто там? -- повторил умирающий голос, и после паузы: -- Если спасетесь, товарищ, передайте нашим: я капитан О'Грэди, из Дублина. Я летчик британского королевского флота... Заблудился в тумане... Разбили голову, раздели... Два дня истекаю кровью... Может быть, больше... Я капитан О'Грэди... Голос прервался, послышалось невнятное бормотанье. Агеев лежал, прислушиваясь. Так вот он, подлинный капитан О'Грэди, самолетом которого воспользовался диверсант. -- Капитан! -- окликнул он тихо. Темнота молчала. По-прежнему плыл отдаленный гул канонады. И вот, совсем вблизи, настойчиво зачастили пулеметы, лопнула граната, забили пулеметы с другой стороны. Агеев напрягся, изогнулся всем телом -- узлы немного ослабли. Нащупал грань острого камня, стал перетирать стягивающий руки шкерт. Раза два шкерт срывался, острый край скользил по пальцам, но Агеев не чувствовал боли. Это работали наши пулеметы! Он перетирал веревки и вслушивался и вглядывался в озаряемый тусклыми вспышками мрак. Что-то изменилось кругом. Что-то произошло с проволокой: она перестала потрескивать, искриться. А кругом пробегали враги, падали, стреляли, бежали снова. Где-то на склоне замигал быстро-быстро красный огонек автомата. Боцман перепилил шкерт. Сел, разминая затекшие пальцы. Развязать ноги было совсем легко. Припал к земле -- пулеметная очередь, разрывая проволочную ограду, лязгнула над самой головой. Он подполз к неподвижному телу дублинца. Пальцы Агеева скользнули по белью, жесткому от засохшей крови. Капитан О'Грэди, подлинный капитан О'Грэди был мертв -- сердце его не билось... Большой дырой зияла проволока, рассеченная пулеметной очередью. Агеев шагнул наружу. Да, в проволоке не было больше электротока. Посвистывали над головой пули, летели медленно самоцветы трассирующих снарядов и огненный пунктир пулеметных очередей. Боцман снова припал к камням. Смерть носилась над головой. Нужно перехитрить ее снова, проползти туда, откуда -- он определил это по звуку -- били наши пулеметы и автоматы. Быстро полз по темным, скользким камням. Все его избитое, измученное тело болело и ныло, во рту был солоноватый привкус крови, жгучим потом, а может быть, кровью заливало глаза. Кто идет? Полундра! -- прозвучал впереди резкий вопрос. Свой! -- крикнул Агеев. -- Я свой, Сергей Агеев! Боцман? Агеев узнал голос друга -- разведчика сержанта Панкратова. Увидел его коренастую фигуру, распластавшуюся на камнях у ручного пулемета. Он самый, сын своего отца! -- Агеев крепко стиснул руку сержанту. С кем это вы, Панкратов? -- послышался, как всегда, негромкий, глуховатый голос Людова. Боцман Агеев, товарищ капитан, откуда-то взялся! Боцман? -- Людов подполз ближе, из-под капюшона плащ-палатки блеснули круглые стекла. -- Вы почему не на Чайкином Клюве? Так вышло, товарищ капитан... Я майора Эберса убил. Меня немцы в плен взяли... -- Последнюю фразу Агеев произнес с трудом, много тише, чем первую. Ага, -- сказал Людов хладнокровно. -- Следовательно, полагаю, вы без оружия? -- Никогда, ни при каких обстоятельствах капитан Людов не показывал, что удивлен тем или другим фактом. -- Так точно, без оружия... -- Панкратов, передайте ему автомат Тер-Акопяна... Тер-Акопян только что погиб, боцман... -- На мгновение Людов замолчал. -- Панкратов, нужно проверить, вырублен ли ток. -- Ток вырублен, товарищ капитан! -- доложил Агеев. Он сжимал в руках автомат павшего товарища. Кровь бушевала в теле, не было и следа недавней слабости. -- Прекрасно! -- сказал Людов. -- Тогда займемся спасением женщин и детей, орлы матросы! Как же очутились орлы капитана Людова здесь, в самом сердце секретного вражеского района? Глава четырнадцатая ЖЕНА ОФИЦЕРА Когда Фролов с вершины Чайкина Клюва увидел наши корабли, на одном из этих кораблей был капитан Людов со своими бойцами. Но разведчики шли не на эсминце -- они толпились на палубах двух катеровохотников. Маленькие корабли плыли мористее, почти застопорив ход. Обстрел берега не входил в их задачу. Между ними и береговыми высотами скользила грозная линия эсминцев, вздымающих белоснежные буруны. Широкие военно-морские флаги и змейки вымпелов вились на их мачтах. А над "Громовым" -- флагманским кораблем -- алый флаг командующего флотом: три белые звездочки возле краснозвездного поля. И на высоком мостике стоял сам вице-адмирал, не отводя от ястребиных глаз черные окуляры бинокля. Есть позывные с Чайкина Клюва? Нет позывных, товарищ командующий... Корабли сближались с берегом. Все яснее были видны зубчатые отвесные скалы. Гудел ветер, бился в брезент ветроотводов. Мерно вибрировал турбинами корабль. Комендоры, направив на берег длинноствольные пушки, тоже всматривались в молчаливые скалы. Сигнальщики, опершись на холодные поручни, не отрывали биноклей от глаз. Есть позывные корректировочной группы? Нет, товарищ командующий... Уже ясно виден был Чайкин Клюв: раздвоенная, уходящая в бледное небо вершина. Дымовая нить ракеты взлетела над ней -- вспыхнул в небе красный дымок. -- Ракету! -- приказал вице-адмирал. С мостика "Громового" взвилась ракета. -- Вижу человека на Чайкином Клюве! -- взволнованно крикнул сигнальщик. -- Пишет по нашему семафорному коду: "Готов к началу корректировки". Офицеры смотрели. Крошечная фигура на обрыве огромной скалы неустанно махала флажками. -- Дайте ответный, -- приказал адмирал: -- "Начинаю обстрел берега". Развернув сигнальные флажки, писал ответ сигнальщик "Громового". И первые громовые раскаты послышались с моря, первые снаряды разорвались около тайных береговых батарей. -- Заметили нас! -- крикнул в восторге Фролов.-- Приняли семафор, товарищ командир! Медведев склонялся над картой берега, распластанной на камнях. Смотрел, как перестраивались корабли, как первые бледные вспышки рванулись от их бортов, первые снаряды прочертили воздух. -- Объект номер первый -- перенести огонь на полкабельтова вправо... Объект номер второй -- недолет... Объект номер третий -- накрытие... -- диктовал Медведев. И флажки молниеносно летали в руках Фролова. И вот рявкнул берег: из-под маскировочных щитов, из-под камней, с окрестных высот заговорили вражеские батареи -- и первые пули чиркнули по граниту Чайкина Клюва. Пулеметная очередь лязгнула о камни... Товарищ командир, -- Фролов кричал, не прекращая сигнализации, -- если подстрелят меня, как бы мне вниз не свалиться!.. Нехорошо будет... Я тебя удержу! -- крикнул Медведев в ответ. -- А ты не стой на одном месте! Дал корректировку -- и прячься... И перебегай на другой край... Он сам вытянулся над камнями, не берегся пуль. Это был бой -- стихия военного моряка! То чувство, что захватывало целиком, вытесняло все посторонние мысли. -- Дают шквал огня! -- кричал старший лейтенант сквозь ветер и грохот орудий. -- Прямое попадание в первую батарею... А ну, перенесем огонь глубже! Вновь свистнула пулеметная очередь над самыми их головами. -- Перейди на ту сторону площадки: там тебя не достанет! Фролов бесстрашно стоял над обрывом. И непонятно было, ветер ли режет лицо или пули свистят возле самых ушей. Вдруг споткнулся, взял флажки в одну руку, провел пальцами по лицу. -- Ранен, Фролов? -- рванулся к нему Медведев. -- Ничего, пуля погладила по щеке... Все скалы пылали огнем, клубились дымовыми волнами. Водяные черные всплески взлетали вокруг маневрирующих кораблей. Наступал вечер -- дымный, неверный свет мерцал в темнеющем небе. И неустанно сигналил еще четко видимый с кораблей и с берега Фролов. Но вот он схватился за грудь, шагнул к обрыву. Флажок упал на камни. Медведев успел подбежать, подхватил тяжело обвисшего моряка. Ранен, брат? Куда? Угадали, дьяволы! Как будто в плечо, осколком... Рука онемела, не могу сигналить... Кругом свистели трассы, лопались на камнях мины. Фролов бледнел, голова откинулась на камни. Набухала кровью тельняшка под бушлатом. Медведев вспомнил: "Маруся!" Бросился ко входу в ущелье. Маруся стояла, прислонившись к скале, опустив автомат. Молча глядела на Медведева. -- Фролов ранен! -- крикнул Медведев. -- Вам здесь больше стоять не нужно... Помогите ему!.. Идите в кубрик. Принесу его туда. Кинулся обратно. Маруся бежала следом, бледная, держа в руках ненужный теперь автомат. -- Идите в кубрик! -- повторил Медведев. -- Видите, здесь стреляют. Подождите там... Фролов старался приподняться на локте: Эх, обидно: сигналить больше не могу... Ничего, ты уже свое сделал. Теперь они сами могут бой вести. Засекли все точки... Опять лопнула мина вблизи. Медведев припал к камням. Оглянулся -- Маруся стояла на коленях рядом с Фроловым. -- Уйдите, здесь вас подстрелят! -- крикнул Медведев. Она будто не слышала. Ее густые волосы рассыпались по плечам, лицо тонуло в полумраке. Она вынула из ножен финку Фролова, разрезала тельняшку, разорвала индивидуальный пакет. -- Это ничего... -- Она стирала ватой кровь. -- У него плечо прострелено, мякоть... Сейчас остановлю кровь... Так... Так... Нужно его в землянку отнести... Медведев подхватил раненого. В скрежете и чавканье мин пронес в кубрик, положил на койку: здесь, под защитой козырька скалы, безопасно. Стер с лица пот, взглянул на ладонь -- она была в горячей, липкой крови. -- Вот кончите с Фроловым, и я к вам записываюсь на прием! -- бодро сказал он через плечо. И тут только заметил: Маруси нет в кубрике. Выбежал наружу. На камнях темнело распростертое тело. -- Вы ранены? Она чуть шевельнулась. Лежала ничком, фланелевка была разорвана на спине, кровь капала на камни. -- Да, немножко, в спину... Это ничего, это хорошо, мне не больно. Только трудно дышать... -- Замолчала, чуть слышно заговорила снова: -- Очень я устала от той жизни... Ваша жена... Настя... была права -- лучше смерть... -- Моя жена?.. -- Медведев близко нагнулся к ней, не чувствовал, не слышал свиста осколков вокруг. -- Да, -- шептала Маруся. -- Не увидите больше ее... Она умерла героем... Когда нас заставляли работать здесь, в горах, она отказалась с тремя другими женщинами. Она не хотела строить этот завод... Бро- силась на эсэсовца, схватила за горло... Ее застрелили... Она умерла хорошо... Мы боялись так умереть... Ее шепот стал совсем невнятным, затих. Медведев сжал ее тонкие пальцы. Маленькая рука упала на камни... -- Настя, -- сказал Медведев, -- Настя... Ничего не сознавая, будто во сне, подошел он к краю обрыва. То, что увидел, заставило его прийти в себя. Уже наступила ночь, но весь берег был озарен зеленоватым дрожащим светом. Корабли били осветительными снарядами. Низкий желтовато-багровый дым стлался над скалами. То там, то здесь вспыхивало бурое пламя; рвался боезапас батарей. А вдали по-прежнему пенили воду корабли, озаренные молниями залпов. Прямой, высокий, не в силах оторвать от этого зрелища глаз, стоял Медведев на краю высоты... Потом вернулся в кубрик. Навстречу блеснул горячий взгляд раненого. Старший лейтенант присел на край койки. -- Как дела, товарищ командир? -- Лежи, брат, лежи... Хороши дела... весь берег наши разворочали -- слышишь?.. Значит, семью вашу выручим скоро? Молчи! -- быстро сказал Медведев. -- Тебе вредно говорить... Будем думать, как тебя теперь на берег доставить. Здесь служба наша кончилась. Как раз в это время катера с разведчиками капитана Людова разом легли курсом на берег. Они не участвовали в бою. Два маленьких корабля лениво покачивались на высоких волнах. Но теперь наступило их время. Был отлив: тише бились у скал океанские волны. Два "охотника" влетели в небольшую губу, подошли к скалам, перебросили сходни на обнаженные мокрые камни. Сходни вздымались, и опускались, и раскачивались в темноте, но один за другим люди в плащ-палатках сбегали на берег. Несли ручные пулеметы, боезапас, большие ножницы-кусачки. Одним из первых спрыгнул с катера, поскользнулся на гладком камне, но ловко удержался на ногах невысокий человек, тоже укутанный в плащ-палатку. Из-под капюшона блеснули круглые очки. -- Осторожно, товарищ капитан, -- сказал коренастый разведчик, почтительно поддерживая Людова под локоть. -- Если эта штука об камни ахнет, останется от нас мокрое место. -- Она не взорвется, -- спокойно ответил Людов. Под плащ-палаткой он нес небольшой, но очень тяжелый предмет. -- Эта бомба умная. Она молчать будет, пока мы ей не прикажем. Уже все разведчики выбрались на скалы. Катера отвалили от берега. Пока высадка шла хорошо -- их не заметили: все внимание береговых батарей было обращено на бой с эсминцами. Все было договорено заранее. Разведчики делились на два отряда. -- Старшина, -- сказал Людов, -- прежде всего проникаете на электростанцию, вырубаете ток. Берете "языка", узнаете, где содержатся дети. В бой не ввязывайтесь: бой будем вести мы, отвлечем на себя все внимание охраны. Отряд старшины Суслова ушел в темноту. Разведчики карабкались по скалам. Над головами, чертя высокие дуги, проносились корабельные снаряды. Грохот взрывов, багровое зарево оставались сбоку и сзади. Впереди была затаившаяся тьма. -- Вер да?1 -- крикнул из темноты испуганный голос. Разведчики молчали... Один бесшумно пополз вперед. (1 Кто там? (нем.)) -- Вер...-- громче начал часовой и захлебнулся. Отряд снова полз в темноту. Шипы проволочного заграждения темнели над головами. Это была простая, неэлектрифицированная проволока... Внезапно забил из тьмы пулемет. Бил торопливо, лихорадочно, пули лязгали по камням. В ответ застучали пулеметы разведчиков. С обеих сторон, как разноцветный пунктир, летели трассирующие пули. Все новые пулеметы вступали в дело с обеих сторон... Разведчики прорвались на территорию секретного завода. То там, то здесь мелькали тусклые полосы -- желтый свет из распахнутых дверей. Черные торопливые тени взметывались и припадали к камням... Нестерпимый сверкающий свет хлынул вдруг сверху. С одной из ближних вершин сияла ослепительная звезда, шаря лучом по окрестным скалам. И второй голубой луч протянулся с другой вершины, побежал по камням. -- Боевые прожекторы включили! -- сквозь зубы сказал кто-то. -- Теперь дадут нам жару... Прожекторы осветили все: и странные треугольные холмы справа, и какие-то причудливые резервуары, и грузовики, стоящие среди скал. Как огромные щупальца бежали лучи по камням и вдруг застыли, скрестившись на группе людей в плащ-палатках. -- Отползать за скалы! -- скомандовал Людов. Теперь немецкие пулеметы и минометы били увереннее со всех высот... А затем прожекторы погасли так же неожиданно, как зажглись. Опять шел бой в темноте. Только вспышки пулеметов и автоматов, разноцветные паутины трасс блестели во мгле, да с моря доносился нестихающий орудийный гул. Это и было то время, когда, освободившись из плена, боцман встретился с боевыми друзьями. Глава пятнадцатая ОРЛЫ КАПИТАНА ЛЮДОВА Ребят разыскали, товарищ капитан, -- торопливо докладывал голос из темноты. -- Они все в трех землянках, за проволочной сетью были... Ох, и замученные же мальчишки! Некоторые чуть живы... Доставить на берег!.. -- быстро приказал Людов. -- Вам что, их "язык" указал? Так точно, товарищ капитан, вот он здесь к услугам... Что-то в темноте завозилось, замычало. -- Отлично!.. -- Людов всматривался в темноту: -- Пусть ведет нас к женским баракам... Суслов, доставите на берег детей! Выйдете на берег, до прихода катеров займете круговую оборону... Пошли, товарищи, наших женщин выручать. Снова зажглись скалы кругом. Шипя, висела в небе зеленая лампа ракеты. Немецкие пулеметы били из отдаления -- охрана завода, видимо, отступала. Короткими перебежками разведчики продвигались к синевато-черной цепи скал, похожей на неровную стену. Высокий егерь, без кепи, со связанными руками, указывал путь. Ракета погасла -- снова наступил мрак. -- Нужно эти скалы перевалить! -- крикнул Людов. Он почти бежал. Агеев еле успевал за ним, слышал прерывистое дыхание капитана. Разведчики, одолевшие высоту, задержались: шипы проволочных заграждений выросли на дороге. Этой проволокой лагерь огорожен! -- крикнул Агеев: он вспомнил рассказ Маруси. -- Это с электротоком проволока была! Теперь-то она безопасна... -- ответил Людов.-- Саперы, вперед! Послышался скрежет разрезаемого металла. Опять вспыхнула в небе зеленая медуза ракеты. Сбоку застучал пулемет, и резавший проволоку маленький разведчик выронил кусачки, упал головой на камни... Людов, Агеев, другие разведчики прошли сквозь проволочную сеть, легли на камни вершины. Перед ними в мертвенном мерцающем свете, в кольце скал, как в огромном сухом водоеме, распростерся лагерь рабынь, окруженный пулеметными гнездами, затянутый сверху маскировочной серой сетью. Внизу еще одна плетеная стальная ограда замыкала скопление каменных землянок. Между этими землянками, в проволочном кольце металась толпа в светлых халатах, резко выделявшихся на фоне темных камней. -- Сюда!.. -- крикнул, вставая во весь рост, Агеев. Он поднял руку, его голос затерялся в огромных каменных просторах. -- Сюда, товарищи! Идем вам на помощь! Сотни пленниц растерянно метались внизу. Хлестнул пулемет. Агеев едва успел спрятаться за камень. Разведчики стреляли по пулеметным гнездам фашистов. -- Погаснет ракета -- спустимся вниз, -- сказал Людов. -- Они... Он не договорил. Вдали громыхнул взрыв -- разлетелась одна из скал, огораживающих дно котлована. На ее месте возникла другая -- зыбкая бушующая стена, сверкающая кипением пены. В котлован рвалась черная гудящая вода, вливался океан сквозь огромную пробоину в утесах. Оцепенев, разведчики смотрели, как вода катилась по камням, подхватывала женщин в белом, заливала землянки. Слепая стихия бушевала внизу, в зеленом, фантастическом свете. Агеев рванулся вниз. -- Куда? -- схватил его за руку капитан. -- Может, спасу кого... -- Никого не спасти! -- глухо сказал Людов. -- Там проволочный забор. Они предусмотрели все... Ракета погасла. Внизу шумела и плескалась вода. Пулеметы замолчали, точно и фашистов потрясло увиденное. Только со стороны моря по-прежнему вспыхивали белые зарницы залпов. Сержант, -- окликнул Людов. Есть, товарищ капитан, -- отозвался сдавленный голос Панкратова. Вы и Фомин остаетесь со мной. Остальным отходить к берегу, вызвать катера, отправить ребят. Командует отправкой Агеев... Разнесем это чертово гнездо... Если не придем через полчаса, сами грузитесь на катера. Уходите без нас... Ясно, товарищи? Товарищ капитан, может, кого другого назначите на берег? Я с вами... -- Боцман старался разглядеть сквозь мрак лицо капитана. Командует отправкой Агеев... -- повторил непреклонный голос. -- Вам, боцман, со мной остаться нельзя. Вам еще на Чайкин Клюв возвращаться за старшим лейтенантом... Погрузите ребят, возьмите в подмогу кого хотите -- и на Чайкин Клюв! Все ясно? -- Все ясно, товарищ капитан! Молча стали спускаться со скал. Миновали проволочную ограду. До сих пор боцман не мог поверить собственным глазам. Вот зачем они держали пленниц в котловане! Чтобы уничтожить одним движением руки... Людов с двумя разведчиками затерялся в темноте. Остальные шли в сторону берега. -- Куда идти, кто знает? -- спросил Агеев. -- Иди, боцман, за мной в кильватер. Прямо по компасу выведу, -- откликнулся старшина Соколов. Они выходили к морю. Нарастал плеск прибоя; в просвете скал блестели черные, вспыхивающие фосфором волны. Полундра!-- окликнули из темноты. Свои, -- сказал Агеев. Проходите, товарищ боцман. У самой линии прибоя, среди молчаливых разведчиков, еле различимых во мраке, темнели маленькие фигурки. Их было много; они тесно прижимались друг к другу. Боцман наклонился, взял на руки одного мальчика. Костлявые легкие ручонки обхватили его шею. Худая щечка доверчиво прижалась к груди. -- Сынок старшего лейтенанта Медведева здесь есть? -- окликнул боцман. Дети пугливо молчали. Есть Алеша Медведев? Я Алеша... -- Голос мальчика был нерешительный и слабый. Боцман подхватил на руки второе легкое тельце. -- К папаше своему хочешь? Мальчик не отвечал, только ухватил крепко боцмана за плечо. -- Ну, ребята, кончились ваши мучения! Теперь мы вас домой, на родину, доставим... Григорий, давай катерам сигналить. Замигал карманный фонарик в руках Суслова. Все ждали. Залив казался безлюдным. Волны, фосфоресци- руя, катились из темноты, вспыхивали на камнях гребешками пены. Кровавое тусклое зарево по-прежнему вставало из-за скал. Из темноты донеслось чуть слышное постукивание мотора. -- На берегу! -- раздался голос из мегафона. -- Есть, на берегу!. -- крикнул Агеев в сложенные рупором ладони. -- Ближе подойти не могу: разобьюсь о камни... Уже видны были очертания катера-охотника, его рубка, люди, стоящие у обращенных к берегу автоматов. -- Будем вам пассажиров передавать! Агеев хотел войти в воду. Рядом блеснули черные глаза Суслова. -- Подожди, Сергей, тебе на берегу оставаться, ноги промочишь... Суслов вошел по колени в волны, протянул руки. Вода била его под ноги, волны нарастали и убегали, но он стоял неподвижно. И уже с борта катера скользнул высокий краснофлотец, ушел по грудь в ледяную морскую глубь. -- Давай сюда парнишек, Сергей! -- сказал Суслов. Одного за другим мальчиков передавали на катер... Катер отошел, исчез в темноте. Боцман взглянул по привычке на кисть руки -- забыл, что часы отняли у него при пленении. Полчаса-то уже прошло, -- сказал Суслов. Присев на камень, он выливал из сапога воду. -- Думаю, второй катер вызывать рановато. Капитан еще не вернулся. Самое время вызывать... -- сказал из темноты голос капитана Людова. -- Ребят всех погрузили? Так точно, товарищ капитан! -- Забыв про воинскую субординацию, Агеев шагнул вперед, нащупал и крепко сжал тонкую руку Людова. -- Вот спасибо, товарищ капитан, что невредимым вернулись!.. Ладно, ладно, боцман!.. -- застенчиво пробормотал капитан. -- Видно, пока наши инициалы на немецких пулях не вырезаны... Вызывайте катер, да погрузим сначала этих "языков". Не трое, а шесть человек стояли в темноте. Троих, крепко связанных, с кляпами во рту, привел с собой из своей экспедиции капитан Людов... И когда катер-охотник уже вышел из залива, дав полный ход, летел от вражеского берега по огромным темным волнам, сзади, среди скал, выросла небывалая вспышка. Она была похожа на дымящийся радужный шар, улетающий в ночное небо. Золотой, пурпурный, лиловый, зеленый, синий оттенки кипели и переливались в нем. Ярчайшим светом озарил он бесконечную пустыню волн, деревянную палубу "охотника", командира рядом с рулевым, трех пленников, скорчившихся около рубки. Потом налетел сильный вихрь -- высокая береговая волна подняла катер, бросила в клокочущую бездну. Вот все, что я узнал о причинах удивительного света в горах. Я записал последнюю фразу рассказа Агеева, когда наш бот миновал сигнальный пост у входа в главную базу, прошел линию противолодочных бонов и разведчики, сидевшие в кубрике, уже выбирались на палубу, готовясь сойти на берег. -- Разрешите быть свободным, товарищ капитан? -- спросил Агеев, мельком, в двух словах рассказав, как вернулся он на Чайкин Клюв, как с помощью Медведева и друзей разведчиков доставил к своим раненого Фролова... Капитан Людов вопросительно взглянул на меня. Мне непонятно одно, -- сказал я, пряча в карман карандаш, -- как мог так рисковать этот майор Эберс? Пробраться одному к врагам, в чужой форме... Да, конечно, Эберс рисковал... -- задумчиво сказал Людов. -- Но не забудьте: он был их лучшим разведчиком, его дальнейшее продвижение прямо зависело от исхода этого дела. И начал он так удачно: найдя спичку, напал на след отряда, прекрасно использовал возможность попасть на Чайкин Клюв... Но такая цепь совпадений... -- протянул я. А разве мы отрицаем роль случайности? -- взглянул на меня капитан. -- Диалектика говорит: необхо- димость прокладывает себе путь сквозь толпу случайностей. Эта дерзость безрассудна. Как мог опытный диверсант отдаться, по существу, прямо в руки врагам? Вы не совсем правы, -- вежливо улыбнулся Людов. -- Конечно, майору нельзя было отказать в сообразительности. Когда англичанин сел, заблудившись, на площадке строительства, майор понял, что случай сам идет к нему в руки. Но не забывайте, что риск у него был, по существу, минимальный, Я смотрел на Людова с недоумением. -- План его был значительно проще, чем получилось на деле, -- продолжал капитан. -- У самолета в засаде ждали егеря с ищейкой. Они должны были идти за Эберсом по пятам, до самого Чайкина Клюва. Первое поражение майор потерпел, когда боцман, чтобы замести следы, прошел по морскому дну -- избавился от ищейки. Помните, как раз тогда майор в первый раз решил пустить в ход свои отравленные сигареты. Но, как вы знаете, боцман не курил. Что было делать? Агеев проявил бдительность, майор остался без оружия: нужно было, так сказать, перестраиваться на ходу. И Эберс перестроился неплохо. Даже совсем непредвиденный случай -- появление в самолете этой несчастной -- он сумел повернуть в свою пользу... Людов снял свои круглые очки, начал медленно, старательно протирать их. -- Но заметьте, именно на основе рассказа Эберса о том, как приземлился английский самолет, боцман сумел установить координаты завода. А вся история с Чайкиным Клювом учит нас быть еще более бдительными, стараться предусматривать любые козни врага... Видите ли, при всех своих хороших качествах старший лейтенант оказался в отдельные моменты, я бы сказал, слишком прямодушным человеком. Зато наш друг боцман с самого начала не спускал с Эберса глаз. И тому пришла в голову последняя блестящая идея: одурманить своими папиросами сразу двоих наших людей, а с помощью халата хотя бы на пять минут отвлечь от себя внимание, чтобы выполнить превосходно разработанный план. И, нужно сказать прямо, в этом плане было предусмотрено все, кроме самого основного... Капитан Людов положил свою узкую руку на широкое плечо Агеева. -- Он не предусмотрел, -- почти нежно сказал Людов, -- что вступает в поединок с лучшим разведчиком Северного флота. И не только с лучшим разведчиком, но и с русским, советским моряком, которым движет не жажда наград и повышений, а безграничная любовь к Родине и священная ненависть к врагу... Наш бот подходил к причалу. Все уже становилась отливающая радугой нефтяных пятен полоса воды между дощатым пирсом и бортом старого корабля. Из кубрика на верхнюю палубу поднимались разведчики, потягивались, поеживались под сырым ветерком. Глядя на берег, поправляли оружие, обдергивали ватники, подтягивали черные краснофлотские ремни. Матросы на палубе мотобота готовили для подачи на стенку гибкие стальные швартовы, пододвигали к фальшборту ступенчатые длинные сходни. Разведчик с квадратными усиками сладко зевнул, передвинул на поясе плоскую деревянную кобуру трофейного пистолета, стал помогать матросам. Вечер еще не наступил. Холодный свет невидимого солнца озарял сопки и городские дома. Из печных труб стелились кое-где над крышами медленные лиловатые дымы. Агеев отошел от нас, встал возле трапа. Таким и запомнился он мне навсегда: стройный, высокий, с зоркими желтоватыми глазами, блестевшими из-под светлых бровей. Круглое обветренное лицо улыбалось; простреленный Эберсом подшлемник был сдвинут на затылок; заветная трубочка торчала изо рта. Видно, боцман все же не потерял вкуса к курению... Несколько дней спустя я встретил старшего лейтенанта Медведева. Я шел по главной улице нашей североморской базы -- по гранитному проспекту, ведущему к мосту у стадиона, откуда открываются море, стальные мостики и легкие вымпелы кораблей. Старший лейтенант вышел из деревянного двухэтажного дома верхней линии, как всегда прямой, немнoгo медлительный, надвинувший на брови свою старую, тщательно отглаженную фуражку с эмблемой, позеленевшей от морской воды. Он был не один. Он осторожно вел за руку тоненького, бледного мальчика в новом краснофлотском бушлатике, в бескозырке, надвинутой на глаза. Отец и сын шли по улице, занятые каким-то увлекательным разговором. Проходя мимо меня, Медведев коснулся козырька фуражки своей широкой смуглой рукой. И тем же движением поднял руку маленький Медведев -- мальчик с недетски серьезными, грустными глазами, спасенный из фашистской неволи, видевший там много удивительных и страшных вещей. Они шли по улице тихого полярного городка подтянуто и чинно, будто ничего исключительного не случилось с ними. И мирно светило над ними неяркое сентябрьское солнце, и плескались на ветру алые вымпела кораблей, и морские волны мерно набегали на скалы. Так же бьются они в безлюдный норвежский берег, где в каменных глубинах кипела тайная напряженная жизнь, а теперь лежат груды развалин; пенная вода ходит на месте уничтоженного вражеского объекта X. И я знал: ни на секунду не прекращается героическая работа наших людей. Опять шли корабли в океан сражаться с врагами Родины. С горных аэродромов взлетали наши летчики перехватывать мчащегося на бомбежку врага; бойцы морской пехоты умирали среди голых скал, кровью добывая уже недалекую великую победу. И герои-разведчики шли в новые походы, вступая в единоборство с разведкой врага, противопоставляя свое мужество, проницательность, энтузиазм ее зловещей искусной работе. Но только о некоторых эпизодах этого единоборства смогу я, быть может, рассказать читателю в дальнейшем. -- Молчание -- ограда мудрости, -- любит говорить мой друг, капитан Людов. Северный флот -- Москва 1943--1946 В ОКЕАНЕ Глава первая ДВА СИГНАЛЬЩИКА Море у борта было дымчато-синим, всплескивало, проносилось за корму длинными, чуть вспененными волнами. Ближе к горизонту начинался серебристый просвет, там скользил "Сердитый" -- такой же, как "Ревущий", низкобортный, быстрый красавец корабль. А у самого горизонта море опять становилось темнее. Ясная грань отделяла его от солнечного, горячего неба. На высоком мостике эскадренного миноносца "Ревущий" сигнальщик, старший матрос Жуков, опустив бинокль, мельком взглянул на трофейные часики, блеснувшие из-под рукава, и покосился на Калядина, проходившего мимо. Жуков не держался за поручни, хотя свежая волна качала корабль. Снова поднес к глазам свой испытанный, потертый бинокль. Вольно дышит Балтика после окончания войны! Ожили морские дороги! Вот опять строй косых рыбачьих парусов забелел на горизонте, и Жуков тотчас, как положено, доложил о них вахтенному офицеру. И снова стой вот, всматривайся неустанно в волны и в облака, хотя давно отпраздновали День Победы, вокруг наше, мирное море... Право руля!-- прозвучал резкий голос командира корабля, капитан-лейтенанта Бубекина. -- Курс двести тридцать пять! Начали поворот вправо. Передать на "Сердитый" -- иметь курс двести тридцать пять градусов! -- приказал сигнальщикам вахтенный офицер. Младший сигнальщик Сучков поспешно прицепил к снасти угол полуразвернутого флага, потянул тонкий прохладный фал, торопливо перебирая руками. Легко, как обычно, фал заскользил по блоку верхнего рея. Сине-желтый широкий флаг "покой" -- сигнал поворота вправо -- взлетел к вершине мачты, свободно затрепетал на ветру. Но вдруг угол флага оторвался от снасти, полотнище свернулось, ветер обмотал его вокруг верхнего рея. -- Клеванты расцепились! -- услышал Жуков голос старшины Калядина. Расцепились клеванты -- зажимы, крепящие углы флажного полотнища к снасти... Запутался флаг -- на "Сердитом" не разберут сигнала! Позор для сигнальщиков, задерживается совместный поворот кораблей... Впервые нынче командир отделения Калядин допустил Сучкова к самостоятельной вахте -- и вот... -- Очистить флаг! -- крикнул капитан-лейтенант Бубекин. И в тот же момент Жуков скинул с шеи ремешок бинокля. -- Подержи! -- Он сунул бинокль младшему сигнальщику, кинулся к мачте. Еще, казалось, не успел отзвучать приказ, а Жуков уже ухватился за скоб-трап. Взбегал к вершине мачты по узкой отвесной стремянке. С зажатыми в зубах ленточками бескозырки -- чтоб не сорвало бескозырку ветром -- карабкался к верхнему рею. Все дальше под ногами мостик, все ближе запутавшийся флаг. На вершине мачты качка ощущалась сильнее, ветер больно резал глаза. "Ревущий" накренился, и далеко под ногами засинели мчащиеся горбатые волны. Не переставая подниматься, Жуков крепче вцепился в скоб-трап... "Закружится голова, поскользнется Ленька -- и сорвется, упадет в воду или разобьется о палубу, -- волновался внизу командир отделения Калядин. -- Нет, Жуков не сорвется... Крепкий парень, образцовый сигнальщик... Я-то знаю, пуд соли съели с ним за годы войны... Смелый, быстрый как ветер... И качки не боится совсем... Вон как поднялся до самого верха... А вдруг все-таки сорвется..." Но сам Жуков не думал об этом. Думал об одном -- как дотянуться до оконечности рея, вынесенного далеко вбок. Вот достиг самой вершины перегнулся, только одной рукой держась за скоб-трап. Корабль качнуло особенно сильно. Перехватило дух, волны головокружительно катились под ногами. Но он дотянулся до флага, распутал его, сцепил угол полотнища с сорвавшимся фалом. И вот уже спустился по скоб-трапу, спрыгнул на мостик, стоял как ни в чем не бывало, только часто вздымалась грудь под тельняшкой и сильней блестели красивые черные глаза. Он взял бинокль из рук младшего сигнальщика, смотрящего восхищенно и виновато. Глянул на старшину. "Молодец, Леня! Развернулся, как в боевом походе!" -- ск