кустами, пригнувшись, перебежали к нему. Залегли рядом. Из рассказа Даликатного складывалась такая картина. Последние подводы миновали брод. Немцы и бобики спешились. Разделились на три группы, повзводно. От одного взвода к другому переходили офицер-немец и Логин, что-то говорили. Посматривали в сторону Грядок. Ждали сигнала от своей разведки. Она уже была где-то на опушке. Вероятно, сигнал был получен - одна из подвод отделилась, рысью через кусты покатила в лес. Остановилась, С нее слезли трое. Сняли станковый пулемет. Двое впряглись в постромки, третий взял в руки коробки с патронами. Углубились в лес. Одновременно снялись с места и те три группы. Прикрываясь Грядками, спешно двинулись в направлении березняка. Озирались, пригибались к земле, как воры. Так и скрылись за деревьями. Тогда Даликатный пошел на сближение с разведкой врага. Вскоре увидел всех троих. Один шел по дороге, а двое пробирались лесом по сторонам с таким расчетом, чтобы видеть среднего. За ними на небольшом отдалении те трое с подводы катили пулемет. Его установили почти на открытом месте. Толстая старая ель стояла на опушке, а рядом разросся куст жилистой лозы - такая выбирает обычно сухие пригорки. Под этим кустом и засели пулеметчики. Перед ними лежало поле, а за ним на недалеком холме было кладбище. Сзади пулеметчиков прикрывал лес с густым подлеском и те самые трое разведчиков. Петро Стежка разделил группу надвое. Он сам, Малюжиц и Даликатный двинулись вперед. Даликатный показывал дорогу. За ними следом пробирались Рыгор, Коля Ветров и Толя Они должны были прикрывать первую тройку и в случае чего прийти ей на подмогу: враг был близко. Когда позади осталось метров сто, Даликатный махнул рукой. Залегли. Дальше ползли по-пластунски. Осторожно, чтобы не треснула ни одна ветка. Полицаи из прикрытия были у поваленной ели. Дерево срезал кто-то не до конца. Оно еще держалось за пень. Срезали, видимо, в прошлом году, а может, и раньше. Лапы ели были рыжие - высохшие. На комлях таких суходревин начинается лущиться кора. Один из полицаев сидел на комле. Лицом к Таничам, спиной к партизанам. Два другие были скрыты ветвями поваленного дерева. К дереву начали пробираться партизаны. Петро Стежка и Малюжиц - к тем двоим, скрытым. Даликатный - к полицаю на комле. Из-за угла сарая показывается немец с жандармской бляхой на груди и автоматом в руке. Осматривается. Машет рукой, зовет кого-то из-за сарая, откуда появился, и, крадучись, направляется к дверному проему. Появляются еще человек пять-шесть фашистов. Осторожно идут следом. Останавливаются за спиной первого. Через плечо заглядывают вовнутрь сарая. Там спят двое неизвестных. Это, конечно, партизаны. Один спит, свернувшись в клубок, другой - раскинув ноги. Из-под плащ-палатки видны подошвы сапог. Первый немец поводит стволом автомата, приглашая тех, что за спиной, пройти вперед. Проходят. - Партизан - ауф! Потъем! - и бьет носком сапога в подошву спящего. Огонь! Взрыв! Стежка махнул рукой и упал на мягкий зеленый мох от неожиданности: в этот момент в стороне березника зашелся пулемет, грохнул взрыв. И тут же подхватился. За ним остальные. Все вместе бросились на другую сторону ели и в мгновение, словно из-под земли, выросли перед полицаями. Те не успели даже подняться. В грудь им были нацелены автоматы. - Тс-с-с, - Стежка приложил к губам палец. Взмахнул вверх рукой, и полицаи поняли - подняли руки. Снова жестом Стежка приказал им встать. Двое вскочили мигом. Видно, страх подбросил их. А у третьего ноги словно отняло - никак не мог оторваться от комля. К нему шагнул Даликатный и за ворот френча помог подняться. Дулом автомата Стежка показал дорогу в обход лежащей ели. Тем временем подошли Рыгор, Коля Ветров и Толя. Им и передали пленных. По команде Рыгора их отвели в глубь леса. Прислонили спиной к дереву одного, завели его руки назад, в обхват ствола, и связали снятым с него же ремнем. То же самое проделали и с двумя другими. - Хотите жить - молчите, - сказали им и, на всякий случай, оставили Толю сторожить. Когда Рыгор и Коля Ветров возвратились на опушку, за пулеметом в лозовом кусте под старой елью уже лежали Малюжиц и Даликатный. Петро Стежка указал Рыгору и Коле их места: одному - справа, второму - слева от пулемета. Оставив сапоги в сарае, Вася Малюжиц щеголяет в белых, домашней вязки носках - достать какую-нибудь обувку в этой суете негде и некогда. Сейчас он лежит в лозовом кусте рядом с Даликатным. Даликатный - за щитком "максима", Вася - справа от него с автоматом. Покусывая сухую травинку, время от времени трет ногу о ногу, словно их кусают комары. Бросив взгляд на Малюжица, Даликатный коротко усмехнулся. - Ну, как тебе босиком воюется? Не жалко сапог-то? - А чего их жалеть? Того и гляди, каши попросили бы. - Это мы слышали, - внимательно вглядываясь вперед, говорит Даликатный. - На лето цыган кожух продавал, потому что кобылу нужно было купить. С зимних квартир сниматься, а ехать не на чем. - Спасибо. А еще Даликатный, - обижается Малюжиц. - Слушай, а как тебя с белорусского перевести? Даликатный - это нежный, обходительный, так? - Фамилии не переводятся. - Да-а, нет у тебя ни нежности, ни обходительности, Даликатный. И кто тебя такого неотесанного на флот взял? - Я бы и сегодня на флоте был. Фашистские подлодки топил, кабы по телеграмме домой не приехал. А тут - война, немцы. - Смотрите немца впереди! - подает голос Петро Стежка. - И прекратите разговоры. Нашли время... Малюжиц выплевывает изо рте сухую травинку. Даликатный расстегивает ворот рубахи. Под ней, как у всех моряков, показались полоски тельняшки. Бой между тем разгорался. Каратели зажигательными пулями подожгли сараи, в которых, как они думали, расположились на дневку партизаны, затем одна за другой стали вспыхивать соломенные крыши в Таничах. Деревня горела. Черно-сизый дым прорывался сквозь пламя, клубился, расстилался в безветрии. Сквозь него едва проглядывало солнце, как полная луна сквозь низкие тучи. Со стороны березника, откуда повели наступление немцы и полицаи, сначала бодро и задиристо бил "дегтярь" дядьки Антона. Строчил автомат его напарника. Но Логин подтянул туда свой станкач, и теперь - слышно было - дядька Антон только отстреливался короткими очередями. Отходил по огородам. Стрельба перемещалась в деревню, которая вся уже была охвачена пламенем. Наших теснили к кладбищу. Сквозь дым время от времени можно было видеть маленькие фигурки людей. Они бежали, падали, снова вскакивали. Неужели наши не выдержали, поддались панике, побежали? А воя и цепь полицаев - их немцы пустили первыми - высыпала из березника и растеклась по огородам, охватывая с двух сторон отступающих, пытаясь повернуть их в поле, чтобы они побежали по нему к лесу. На какое-то время огонь со стороны партизан ослаб. Это прибавило карателям азарта. Теперь они не делали коротких перебежек, не останавливались. Почти без перерыва рокотал станковый пулемет, умолкая лишь ненадолго, пока расчет, как видно, менял позицию. Пулемет завел было новую очередь и вдруг поперхнулся. Его глухое "бу-бу-бу" сменилось звонким "та-та-та" "дегтяря". Наш пулемет подавал голос откуда-то из пылающего двора в конце деревни. Ишь ты, где очутился, куда отступил дядька Антон! И вражеский расчет подстерег. Малюжиц и Даликатный радостно переглянулись. - Жив дядька Антон! - подполз к ним Стежка. В это время с кладбища ударил второй "дегтярь". Залился торопливой очередью. Словно чувствовал вину, что до сих пор молчал, и хотел наверстать упущенное. Заговорили автоматы, и с кладбища выкатилась негустая цепочка партизан. До леса с опозданием донеслось их далекое "ура!". Каратели такого оборота не ждали. На какое-то мгновение они словно оцепенели. Атака захлебнулась. Некоторые залегли на огородах, стали отстреливаться. Другие искали, спасения в дыму пожара. А большинство повалило через поле к лесу, под прикрытие своего, как они считали, пулемета. Бегущие впереди даже не отстреливались - больше полагались на собственные ноги. Отбивались только задние, на которых наседали партизаны. Пули уже секли опушку, посвистывали над головой. Приближалась первая волна полицаев. Не хотели отстать от них и немцы. Цепи смешались. Враги искали спасения. Многие сбрасывали на бегу суконные френчи, оставались в нательных рубашках. Казалось, в дыму отплясывают дьявольский танец белые привидения. - Ну, сучьи дети! - произносит Даликатный и отводит замок пулемета, готовясь открыть огонь. - Спокойно, хлопцы, спокойно! На бросок гранаты - и тогда, - сдерживает нетерпение разведчиков Петро Стежка. И вот та самая минута! Повернувшись на бок, он пускает в дымное небо красную ракету. Партизанская цепь позади полицаев и немцев залегает. А обезумевшие каратели еще не знают, что к чему. Прут к лесу. Накатывается топот ног, хриплое дыхание. Стежка, Рыгор и Коля Ветров вскакивают одновременно. Бросают гранаты. Падают. Строчат из автоматов. Из куста в упор бьют по бегущим Малюжиц и Даликатный. Передние легли, как трава под косой. Задние останавливаются в замешательстве, падают. Все еще не могут сообразить, что происходит. Огрызаются огнем, бьют по лозовому кусту, по опушке. Густо тенькают пули. Те, что оказались ближе к пулемету, поняли, видно, что попали в мертвое пространство. Они усиливают огонь. Тогда из куста поднимается в полный рост Малюжиц и дает длинную очередь с груди. Но и сам падает, выпускает из рук автомат. - Вася! - кричит Даликатный. - Вася, я сейчас! Он выпускает ручки пулемета, хочет броситься на помощь, но его останавливает голос Петра Стежки: - Назад! Огонь! ... Когда пулемет на считанные секунды замолчал, Толя не выдержал. Да и нечего ему было делать на его посту. В начале боя, когда каратели стали бить по опушке, двоих вражеских разведчиков, привязанных к деревьям, скосило сразу. Третий успел сползти вниз, встать на колени, но вскоре достало и его. Толя бросился на подмогу своим. Упал рядом с Рыгором. - Бей вдоль опушки! - кричит ему на ухо Рыгор. Они стреляют вместе - отсекают врага от Грядок. Строчат Даликатный, Коля Ветров, Стежка. Бьют партизаны, залегшие на поле. Те, что атаковали с кладбища. Преследуют уцелевших карателей огнем. Поздно вечером на нескольких подводах привезли в отряд своих убитых и раненых. Раненых отправили в госпиталь, а убитых похоронили в одной братской могиле на сухом песчаном бугре. Все это время Толя был сам не свой. Сам не свой стрелял, когда прощались с товарищами троекратным салютом. Не хотелось верить, что Васю Малюжица и других, с кем он виделся и разговаривал еще утром, вот так взяли и засыпали землей. Стал приходить в себя только уже в дозоре у тропки, что вела на Сухую Милю, куда его послали вместе с дядькой Антоном. И начал осмысливать слова, которые произнес дядька Антон, прежде чем замолчать до того времени, пока не придет им смена: "Ты по этой тропке пришел к нам. На ней и стой. И чтоб глазом не моргнул, не кашлянул. Иначе какой же мы с тобою дозор? Это как дважды два - четыре". Дядька Антон сел на кочку под деревом с одной стороны тропки, Толя привалился плечом к стволу - с другой. Лес впереди редкий. Сквозь прогалины видно небо с немногочисленными звездами. В одном месте оно багровеет снизу. И этот багрянец то опадает, то вновь вскидывается вверх. Где-то жгут деревню... 1978