желтые и зеленые комбинезоны, маски, резиновые сапоги и брезентовые полотнища с двумя белыми кругами посредине, соединенными тремя толстыми лучами. Множество крюков под низким потолком придавали помещению вид гардероба. Дальше было прямоугольное отверстие, которое можно было закрыть двумя парами броневых плит в углублениях на рельсах и роликах. На внутренней плите белел рисунок, сделанный масляной краской: скелет с косой на плече и надпись по-немецки крупными буквами: "Внимание! Эта смерть невидима". Томаш, только что присоединившийся к остальным, перекрестился и склонился к уху Густлика. - Костел? - Нет. - А что написано? - Что здесь смерть косит раньше, чем ее увидишь. Черешняк с недоверием смотрел на силезца, сомневаясь, что это не шутка. Кос протиснулся через броневые плиты и осмотрелся вокруг. В довольно высоком с полукруглым сводом зале под перекрытием проходил рельс, по которому двигался кран - вагонетка с зацепом и цепи на талях с большим крюком. В полу чернели круглые отверстия, рядом лежали толстые металлические крышки с ручками. - Здесь они что-то прятали, - прошептал Янек. - Золото? - Не знаю. Тяжелое что-то. - Густлик попробовал приподнять одну из крышек, но не смог сдвинуть ее ни на сантиметр. - Вот дьявол! Как свинцовая. - Везде пусто, - сказал Кос, осторожно пробираясь вглубь. Вдруг Шарик без приказа выбежал вперед, догнал своего хозяина и преградил ему дорогу. Поведение собаки пробудило у Янека слегка усыпленное чувство бдительности. С большой осторожностью он заглянул в уходящий в сторону туннель - в нем находились низкие транспортные вагонетки. Там в глубине, в темном переходе, кто-то зашевелился, и вдруг загрохотала пулеметная очередь, прорвавшая тишину сумасшедшим эхом. Из-за угла тотчас ответил Кос. Проскочив под прикрытие опоры у другой стены, он вновь открыл огонь, но с той стороны ответа не последовало. Кос услышал лишь громкий смех и увидел, как сбоку выдвигается броневая плита, отрезая выход. - Теперь они смотаются, а мы здесь застряли, - сказал Густлик, занявший рядом огневую позицию. Погас свет. Все погрузилось в непроницаемый мрак. И едва Янек успел зажечь фонарь, висевший на груди, как в стенах туннеля засверкали взрывающиеся тротиловые заряды. Пронзенные белой молнией, треснули, искорежились бетонные крепления, рухнули вниз. - Бежим! - крикнул Елень. Все бросились назад, перескакивая через открытые бункеры. Собака обогнала их. И когда все почти пробежали сводчатый зал, вновь сверкнул огонь, и воздух сотрясло от взрыва. Взрывная волна повалила их на пол. Потолок обвалился, свет окончательно погас. Долго было темно. Косу казалось, что он лежит навзничь. Он прислушивался к шуму то и дело падающих обломков и ждал наступления страшной, последней в его жизни боли. Она возникла, но какая-то тихая, ее можно было перенести. Болели грудь, плечи. Кос попробовал пошевелить пальцами, ему удалось это, и тогда он, ладонью найдя фонарик на поясе, нажал на кнопку. Сквозь густую пыль слабо засветилась лампочка. Сначала свет едва пробивался, потом стая ярче. Рядом Янек увидел обращенное вверх лицо Густлика с закопченными бровями. - Жив? - выдохнул Янек. - Ага. - Елень зажмурил глаза. - А почему глаза жмуришь? - Слепит. Поверни фонарик. - Не могу. Руку прижало. Густлик с трудом вытащил руку из-под толстой железобетонной балки. Окровавленными пальцами отвел в сторону фонарик, посмотрел вокруг. Они лежали головой к голове под развалинами взорванного свода. Остались в живых случайно, лишь потому, что падающие балки, сцепившись концами искореженной арматуры, образовали треугольное пространство высотой не больше волчьей норы. - Дали они нам. Не выдержат железки - и конец. Придушит. - А если выдержат? - Тогда поживем, пока воздуху хватит. Несколько минут они тихо лежали, поглядывая друг на друга. У обоих на лбу выступил пот и стекал на брови. Густлик, который мог двигать одной рукой, вытер пот со лба Коса. - Знаешь, Янек... - начал Густлик проникновенно. - Знаю... - перебил Янек, взглянув в глаза друга. И снова воцарилась тишина. Бетонная пыль забила ноздри, горло, ела глаза. Накал лампочки быстро слабел. Кос подумал, что ее надо погасить, чтобы сэкономить батарейку. Но зачем? Пусть светит. Они лежали рядом, не ведая, сколько минут или часов прошло, но зная, что где-то есть ночь с запахами травы и росы и каждый может свободно пить из огромного воздушного океана. Елень открыл глаза, почти в беспамятстве посмотрел на друга и снова закрыл их. В тишине можно было уловить лишь едва слышное дыхание. И вдруг, будто сквозь вату, проник собачий лай. Они уставились друг на друга. - Шарик? - удивился Янек. - А перед этим будто Маруся звала... - Это тебе показалось, - ответил неуверенно Густлик. Он с ужасом заметил, как одна из балок дрогнула, а арматурная проволока начала изгибаться. Закрыл глаза. Открыл. Между двумя упершимися друг в друга балками образовалась щель шириной пальца в два, затем она стала медленно, но верно расширяться. Заскрежетали стальные прутья. - Что это? - Кос вытащил из-под спины зажатую руку, повернул голову. Сверху посыпались осколки бетона, вновь поднялась пыль, и в узком просвете засверкали две пары глаз - Томаша и Шарика. - Езус Мария, а я было подумал, что она уже вас скосила, - выдохнул с облегчением Черешняк. - Та, что на дверях? - спросил Густлик и, дважды глубоко втянув воздух, прибавил: - Слабо ей, только пальцы прищемила. - Пес показал. Сейчас еще немного подтяну. Подсвечивая фонариком, они видели, как Томаш выбирает цепь на тали, а крюк тянет балку вверх. Шарик, скуля, разрывал лапами бетонный щебень. Густлик повернулся, сдвинул от щели обломки и мигнул Янеку. - Поживем еще немного... 36. Война нервов Когда из хозяйства Коса и Калиты пришло первое радиодонесение о появлении "Херменегильды", генерал хотел вызвать на подмогу батальон советской морской пехоты. Но, прежде чем ему удалось связаться по телефону, он получил дополнительное донесение о небольшой численности десанта. Поэтому генерал изменил решение и ограничился лишь предупреждением соседей о возможных атаках противника с суши в направлении моря. Он считал, что не имеет права просить подкрепления, так как сил, которыми он располагал, должно было наверняка хватить, чтобы если уж не разгромить и пленить остатки противника, то задержать его. Нет, он не позволит ему улизнуть, унося с собой тайну. Генерал был почти уверен, что речь идет о документах, брошенных гитлеровцами во время бегства. Чем ближе был конец войны, тем старательней они заметали следы, сжигали или вывозили архивы ближе к западному фронту. А ведь здесь, в Поморье, командовал сам Гиммлер, и он мог оставить тут что-нибудь интересное. А может быть, отсюда не успел убежать какой-нибудь генерал или сановник и десант должен спасти его от плена? Следующее радиодонесение вахмистра подтверждало предположение, что на территории фольварка мог кто-то скрываться, выдавая себя за крестьянина или батрака, а в бетонированном укрытии могли находиться ящики с документами или планами, а может, и ценными предметами... Извилистыми лесными дорогами генерал прибыл в район бункера спустя четверть часа после двух подземных взрывов. В зарослях около наклонного люка, ведущего в бункер, он выслушал короткий доклад Калиты. Генерал не перебивал, хотя и не мог скрыть нетерпения, то и дело посматривая на часы. - Надо послать людей, могут быть раненые... - Уже пошли, - ответил вахмистр. - Куда? - Не наши, немцы. Низом прошли. Он показал на группу, уже приближающуюся к фольварку, - три склонившихся солдата тянули за веревки, а шестеро подталкивали заводскую вагонетку. Груз заметно вдавливал колеса в почву. Вокруг на расстоянии нескольких метров шло прикрытие - четверо с автоматами. - Я прикажу открыть огонь, а то бросят, - предложил вахмистр. - Засядут в фольварке. Зачем нам их потом из-за каменных стел выкуривать? Сами скоро выйдут в открытое поле... Направьте людей под землю. Калита еще не успел позвать уланов, как из люка выскочил Шарик, а за ним появились Густлик, Янек с правой рукой, засунутой за пазуху, последним был Томаш. - Сильно ранен? - спросил Коса генерал. - Немного. Когда шевелю, болит. - Что внизу? - Бетонные стены метровой толщины, за ними тайники с крышками, но уже пустые. Ждали нас, взорвали лестницу тротилом и ушли через другой выход. - Знаю. Что еще? - Генерал нахмурил брови. - Надпись нашли, что там невидимая смерть, - добавил Густлик. - Крышки чертовски тяжелые, как из свинца. - А знаки? Каких-нибудь знаков не помните? - Были на брезенте. Вроде колес, - припомнил Янек. - Вот такие, - показал Томаш, выйдя вперед, и вытащил из вещмешка свернутое брезентовое полотнище. Шарик оскалил зубы и, приняв брезент за небезопасного противника, бросился на него без предупредительного рычания. - Что это он? - обиженно спросил Черешняк. - Спокойно! - приказал Кос. - Все до единого вошли в ту постройку, - доложил Калита, все время наблюдавший за фольварком. - Черт! - выругался генерал, но, сейчас же овладев собой, заговорил неожиданно торжественно: - Внимание! Наша задача гораздо важнее, чем я мог предполагать. Этот груз - сырье для бомб, в тысячу раз более мощных, чем бомбы с тротилом. - В тысячу раз? Значит, такая граната... - Густлик с недоверием взвешивал в руке гранату, Ф-1. - Как залп бригады тяжелой артиллерии, - поспешно добавил генерал. - Задержите их здесь, а я немедленно запрошу подкрепление. Вызови штаб фронта! - крикнул он своему радисту, находившемуся в легковом автомобиле. Неожиданно в фольварке заревели два или три мощных двигателя. - Что это за машина? - спросил генерал. - Не знаю, - ответил Кос и почувствовал, как в голову ударила кровь, как похолодели концы пальцев. - До этого там ничего не было. Стены коровника зашевелились, посыпалась известка, они треснули и развалились. Крыша повисла на стропилах. Все смолкли, повернулись и смотрели пораженные. - Ах сволочи! - со злостью бросил Калита, указывая вниз. - Не задержать. Из-под соломенного покрытия выползали танки. Неловко переваливаясь с гусеницы на гусеницу, они выбрались из развалин. Десантники взобрались на танки. Зарычав, боевые машины набрали скорость и вышли на дорогу. Покачивая стволами орудий, они, как три корабля в кильватерном строю, направились к морю. - Они сумели спрятать "пантеры", - прошептал Густлик. - Чувствовал Вихура, что за ту стену надо взглянуть... Внизу храбро застрочил ручной пулемет уланов, перегнав десантников на правый борт. Головной танк медленно повернул башню и выпустил снаряд туда, где виднелись пулеметные вспышки. В воздухе завыло, и в нескольких десятках метров ниже и сбоку грохнул тяжелый снаряд. Все повалились на землю, пряча голову в траве. Лежали, пока не просвистели осколки. - Калита, - приказал генерал, - отходи на лесную дорогу. В поле ничего не добьетесь, а там - обстреливать из засад, забрасывать гранатами. Не теряй ни секунды. - Слушаюсь. - А вы, - обратился он к танкистам, - за мной! Они побежали к стоявшему в зарослях автомобилю. Машина двинулась прямо по рытвинам, чтобы поскорее укрыться за обратным скатом высоты от орудий "пантер", которые теперь уже напролом шли по полю в боевом строю углом назад. Ровно гудя двигателями, они увозили десантников и тот распроклятый супертротил или как он там называется, о котором говорил генерал. Сквозь гул моторов пробился бодрый, чистый звук кавалерийской трубы. В ответ на сигнал из оврага, из перелесков, из-под желтеющего в поле стога сена выскочили всадники и галопом помчались к сборному пункту, припав к конским гривам. С танков прозвучало несколько пулеметных очередей. Немецкие танкисты не желали тратить снаряды на отступающего противника. Сигналы трубы становились все тише и дальше. Томаш окончил свертывать брезент. Автомобиля и след простыл, но, осмотревшись, Томаш заметил улана из расчета ручного пулемета, усаживающегося на коня. - Эй, погоди! - Залезай, - предложил тот, освободив левое стремя. Конь пошел галопом, хотел догнать отряд. Танки оказались справа в каких-нибудь трехстах метрах: преодолевали ров у шоссе. Как только они выползли на заросшую кустарником обочину, снова открыли огонь. "Прибьют коня", - подумал Томаш, но пули прошли выше: танки стреляли на ходу. Справа и слева замелькали белые стволы берез, их становилось все больше. Почти одновременно со всем эскадроном всадники выскочили на лесную дорогу. Раздавалось глухое цоканье копыт, пар валил от коней. Наблюдателю могло показаться, что они в панике бегут и уже ничто не может их остановить. Но однако, по сигналу вахмистра, взмахнувшего саблей, несколько последних всадников придержали поводья и соскочили на землю. Двое бегом отвели коней в глубь леса, остальные скрылись за деревьями. Едва цокот копыт удалился, послышался рокот моторов танков, и оставшиеся в засаде увидели их вблизи. Из-за деревьев полетели гранаты, раздались выстрелы. Передний танк ответил пулеметной очередью, прошел еще немного вперед, но после первых разрывов гранат остановился; почти одновременно второй танк выстрелил два раза из пушки. Фонтаны земли взметнулись вверх после разрывов, но первый танк уже двинулся вперед, прибавив газ и поливая все вокруг огнем. "Пантеры" набрали скорость, хотя теперь и продвигались осторожней, то и дело на всякий случай обстреливая окружающий лес. Когда вахмистр подавал команду и саблей указал, кто должен остаться в засаде, пулеметчик, который вез Томаша, тоже остановил коня. Черешняк выругался в ударил гнедого пятками в бок. Конь, не разобрав команды, бросился вскачь и несколько сот метров бежал в хвосте эскадрона. Ему трудно было выдержать темп, неся на себе двух всадников. Немудрено, что он споткнулся, зацепив копытом за корень. Томаш, еще не успев понять, в чем дело, очутился в зарослях папоротника. Убедившись, что руки и ноги целы, он сорвался и побежал между сосен, чтобы не угодить под танки. Однако пробежав несколько шагов, Томаш остановился и пошел обратно, вспомнив слова генерала, как важно задержать танки на каждую лишнюю секунду. Он прислонил свою винтовку к дубовому пеньку, рядом положил вещмешок и, расстегнув воротничок, принялся за работу. Когда первые пулеметные очереди прошли у него над головой, он был уже у третьей сосны и быстро подрубил ее своим трофейным топориком. Раз - поперек, другой - наклонно сверху, и каждый раз после удара от дерева отскакивал большой кусок. Гул моторов нарастал, вот он уже был совсем близко. Томаш посмотрел на два уже подрубленных дерева, выглянул на дорогу. Решив, что пора, он поплевал на ладони, и размашистыми движениями начал рубить изо всех сил. Теперь достаточно было четырех-пяти сильных ударов, чтобы дерево, глухо заскрежетав, дрогнуло и повалилось. Описав широкую дугу в небе, сосна упала с шумом, подобным разрыву гранаты. Немцы вели сильный огонь, пули вырывали дерн, несколько из них попали даже в вещмешок, но Томаша здесь уже не было. Остались лишь его вещи и топорик, старательно вогнанный в белый, влажный от сока пень. Перед завалом из сосен танки вынуждены были остановиться. Десантники, соскочив с танков, бросились вперед и в стороны, чтобы прикрыть машины во время преодоления препятствия. Первая "пантера", разогнавшись, ударила по дереву, пытаясь переломить его или столкнуть с дороги. Сосна изогнулась, как лук, но не сдвинулась с места. Немцы принялись обвязывать ее тросами, затем отбуксировали в сторону. Так же им пришлось провозиться и со второй, и с третьей. Машины рычали среди переломанных толстых ветвей, медленно перебирались тихим ходом на другую сторону завала. Два первых танка, подавая сигналы, созывали десантников, третий еще выбирался из завала. Солдаты подбегали, вскакивали на танки, прижимались к башням. Двое опоздавших догнали последний танк, схватились за его высокий борт, пытаясь подтянуться вверх. Из-за сухих прошлогодних листьев раскидистого дуба прозвучали два одиночных выстрела. На дороге, перечерченной глубокими следами гусениц, остались два неподвижных тела. Томаш слез с дерева, старательно уложил в вещмешок топорик и, забросив свою ношу за спину, пошел, укрываясь за деревьями, параллельно следам танковых гусениц. Машина генерала застряла посреди лесной дороги - спустила камера. Вмиг достали домкрат, приподняли машину. Густлик снял и оттащил назад старое колесо. Водитель, накинув на болты новое, подтягивал ключом гайки, а Янек вручную навинчивал следующее. Работали тихо, слышны были только дыхание да иногда звуки ударов металла о металл. Генерал с наушниками на голове кончил разговор по радио: - "Ласточка", хорошо поняли? Координаты три два - четыре ноль, один восемь - два один. Цель покажем ракетами. - Готово, - доложил водитель одновременно с последним оборотом ключа. Все вскочили в машину и двинулись по выбоинам. Позади них все ревело, бушевало. Артиллерийский снаряд, просвистев над их головой, взорвался впереди на опушке леса. - Хорошо уланы действуют, - похвалил генерал, обращаясь к танкистам, сидящим сзади. - Ну теперь мне в сторону, здесь уже ваш "Рыжий" неподалеку. Хотя бы одну "пантеру" прикончить. - Слушаюсь. Они соскочили на ходу. Машина скрылась между деревьями, а Кос и Густлик быстрыми шагами пошли к шоссе вслед за Шариком, который принял на себя обязанности передового охранения. - Плохо бить в лоб, - бросил Густлик. - Лучше в гусеницу. Только бы задержать... Рокот двигателей немецких танков быстро нарастал. - Ближе надо подпустить. - Надо успеть. - Кос оглянулся. - Бегом! Они побежали молча. Шоссе мелькало между деревьями все ближе, но и немцы были уже недалеко. В серых сумерках они выбежали из-за деревьев и остановились пораженные: "Рыжего" на старом месте не было. - Куда они делись? Первым "Рыжего" увидел, а скорее, учуял Шарик и поворотом головы указал направление. - Точно, - догадался Янек. - Отремонтировали и выехали на высотку, чтобы обстрел был лучше. Они бегом бросились к стоянке "Рыжего", но очень скоро поняли, что не успеют. - Пропустят, черти-сони. Не поймут сразу, что это "пантеры"... - встревожился Густлик. - Стой. Я их сейчас разбужу! - крикнул Янек на ходу и, перескочив через бруствер, улегся на землю, направив автомат в направлении высоты. - Шумят, а никого не видно, - промолвил Григорий, выглянув из башни, и, опустившись снова вниз, побил червонную даму, лежащую на замке орудия, тузом. Одновременно с хлопком карты по броне танка защелкали пули. - Немцы? - Вихура погасил лампочку и потянулся рукой, чтобы собрать колоду. Тук, тук, тук - ударили по танку еще три пули. - Не французы же, - буркнул Саакашвили. - Экипаж, к бою! Он захлопнул люк башни, прильнул к прицелу и увидел, что из придорожного рва вытянулась цепочка трассирующих пуль в направлении леса, откуда ожидался противник. Саакашвили тотчас понял, что кто-то указывает ему цель. - Осколочным... Нет, подожди! Бронебойным, заряжай! - Он увидел тени танков и скорее догадался, чем опознал, что это немецкие. Янек и Густлик смотрели на них из придорожного рва, пряча голову в траве: немецкие автоматчики вслепую обстреливали шоссе, и пули летели низко над асфальтом. Первая машина вышла из лесу, задрав нос и орудие на подходе к шоссе. - Давай! - не выдержал Кос. - Давай, черт! И в то же мгновение сверкнуло орудие "Рыжего", раскаленная болванка врезалась в борт "пантеры", сорвала фартук и разнесла гусеницу около ведущего колеса. - Здорово! Правее! - закричал Кос, будто его могли услышать. Второй снаряд угодил почти в то же самое место. Но из лесу уже выехали остальные танки и, прячась за последними деревьями, одновременно открыли огонь. Подбитая "пантера" сначала густо дымила и вдруг вспыхнула. Используя это дымовое прикрытие, два других танка, выстрелив еще раз и ведя пулеметный огонь, двинулись к шоссе. - Давай, Гжесь, чего ждешь? - В голосе Коса звучало искреннее отчаяние. "Рыжий" молчал. Немцы скрылись в дыму. Янек и Густлик побежали. - Голову ниже! - кричал Густлик Янеку. Над их головой еще свистели пули, но огонь был уже слабее. Наконец они достигли цели. Кос забарабанил прикладом по лобовой броне. Открылся люк механика. В нем показалось измазанное кровью лицо Саакашвили: одна щека была разрезана. - Освободи место! - крикнул Кос, протискиваясь внутрь танка. - Что, храбрости не хватило? В танк проскочил Шарик, задел о что-то лапой. Янек, желая отодвинуть препятствие, нащупал саблю грузина. - Игрушки возишь, а более двух раз выстрелить не можешь. - Не кричи, командир. Подбили нас. Даже тебе не выстрелить. Кос моментально проскочил в башню - ствол скошен, замок орудия почти касался брони. Несколько секунд длилось замешательство. Казалось, что сержант вот-вот расплачется; но нет, видно, минуло то время - теперь он был командиром. - Включить шлемофоны, - приказал он. - Пулеметы ведь в порядке. - Нажал на спуск, сделав два выстрела. - Вихура, садись за передний. Застегнув ларингофон под шеей, он переключил внутренний телефон и подал команду: - Запустить двигатель, вперед! "Рыжий" набрал скорость. С закрытыми люками он проскочил около горящей "пантеры", перебрался через ров на шоссе, въехал на пригорок. - Нажми, Григорий, - мягко сказал Кос и взглянул на фотографию бывшего командира, на его Крест Храбрых и Виртути Милитари, прикрепленные к стенке башни. - Только бы успеть, только бы опередить... Ночь несет страх перед неизвестностью, которая может подкрасться в темноте, а день возвращает смелость. Предметы вновь становятся твоими старыми знакомыми, приобретают цвет, форму. С рассветом Маруся и Лидка перестали опасаться нападения. Огонек думала только о том, успеет ли вовремя подъехать "Рыжий", чтобы она еще смогла повидаться с Янеком. Они присели на скамейке перед домом, обнялись и запели в два голоса известную песенку радистки. - Тсс... - вдруг прервала песню Огонек и прислушалась. Вдалеке можно было различить цокот копыт коня, скачущего галопом по шоссе. - Все, операция окончена! - радостно захлопала в ладоши Лидка. - Сейчас и "Рыжий" здесь будет. - Хорошо, а то у меня уже мало времени осталось. Звук конских копыт быстро приближался. Всадник уже проскочил ворота, остановил коня, спрыгнул на землю и крикнул, бросив повод часовому: - Лезь в окоп! Он пересек двор и исчез в ходе сообщения, ведущем к огневой позиции артиллеристов. - Орудие к бою! - услышали девушки команду, отданную запыхавшимся голосом. - Подожди, я схожу к рации, - забеспокоилась Лидка. Маруся осталась одна, продолжая тихо напевать. Но вот со стороны шоссе послышались характерные звуки - рокот моторов, скрежет гусениц. Девушка насторожилась, поежилась, как будто от утреннего холода, и, сделав шаг к открытому окну, предупредила: - Лидка, немецкий танк идет. В той стороне, откуда приближались звуки, взвилась в небо и быстро погасла ракета. Послышались очереди из "Дегтярева", ему ответили более медленные немецкие пулеметы. В окне появилась бледная радистка. - Давай спустимся в подвал. Огонек, не произнося ни слова, прямо через окно вскочила в комнату. Вдвоем они подняли деревянную крышку, под которой крутая лестница вела вниз. - Вы тоже, - обратилась Лидка к ротмистру, а когда тот, опять потирая руку об руку, не сдвинулся с места, добавила: - Быстрей, генерал приказал. Она пропустила его вперед, а сама сошла последней, опустив за собой крышку. Все трое встали у небольшого оконца без рамы, обложенного снаружи мешками с песком и похожего на амбразуру. Некоторое время их окружала неподвижная и холодная тишина погреба, а снаружи слышался рев приближающихся танков. Наконец в узком прямоугольнике окна показались две "пантеры". - Невозможно, чтобы это были немецкие, - зашептала Лидка. - Надо сообщить артиллеристам, а то эти их раздавят. - Не думай об этом! - Маруся придержала ее за плечо. - На войне все возможно. Танки, не доезжая до строений, свернули в сторону моря. В тот момент, когда ближайший сделал четверть разворота, из окопа гулко ударила пушка, а затем раз за разом, с интервалом в две секунды, повела огонь. Ей ответили обе "пантеры", но снаряды попали не туда: один снес угол конюшни, другой взорвался перед домом. С потолка посыпалась глина, через окошко подвала ворвалась струя песка и мелких камней. Девушки присели, прикрыв лица, и ждали, выдержит ли перекрытие. Ротмистр остался стоять, лишь слегка подавшись в сторону от окна. Как только рассеялся дым, он снова выглянул в окошко и стал наблюдать за эвакуацией замершего на месте танка. Солдаты тащили по песку контейнер. Второй танк, обстреливая пулеметным огнем постройки, еще раз ударил по воротам осколочным. - Еще раз! Еще раз! - Немцы подняли контейнер на танк за башню. Девушки опять стояли рядом с офицером. - Они не знают о нас, - сказала Лидка. "Пантера" медленно начала отъезжать и скрылась за дюнами. - Пойду, - заявил молчавший все это время ротмистр. - Куда? Офицер, не ответив, приподнял крышку подвала. Девушки, обменявшись взглядами, двинулись за ним. Прошли через комнату, выбрались на улицу, а затем все трое проскочили в ход сообщения. Автоматчики, прикрывавшие отход десанта, вели огонь во все стороны. Случайная очередь просвистела над бруствером. Ротмистр прибавил шаг, потом побежал так быстро, как только можно было в узком окопе. За ним трудно было угнаться. - С ума он сошел, что ли? - спросила Лидка. - Нет, - возразила Маруся. Они остановились у входа в орудийный окоп, в котором неподвижно лежали разбросанные взрывом артиллеристы. Офицер выглянул из-за бруствера, увидел в море транспортную баржу, несколько дальше - силуэты двух кораблей прикрытия, а ближе - направляющуюся к берегу моторную лодку. "Пантера" осторожно спускалась с песчаного пригорка. Осмотревшись, он с удивлением увидел, что девушки не только прибежали вместе с ним, но, орудуя небольшим ломом, уже открыли два снарядных ящика. - Сумеете? - спросил он. - Надо отвинтить головку взрывателя... - Обычное дело, - ответила Лидка. - Все нормально, - заверила Маруся. - Ну тогда... - Ротмистр припал к прицелу, направил ствол влево и вниз, а потом, повернув голову, приказал: - Будьте любезны зарядить. Лидка подала снаряд, Маруся закрыла замок и, отскочив в сторону, натянула шнур. - Готово. - Огонь! - произнес ротмистр. - Живы артиллеристы! Попали! - радостно выкрикнул Янек, увидев в прицел, как снаряд рикошетом отлетел от башни танка. - Еще раз! Цепь немцев, прикрывавшая отход десантников, бросилась в атаку на орудийный окоп. - Давай, Вихура, - приказал Кос. Два пулемета фланговым огнем задержали атакующих. От шоссе, ведя огонь из автоматов, бежали спешившиеся кавалеристы. Даже издалека можно было узнать высокого Калиту. - У-р-р-а-а! Бей гадов! Немцы отступили, скопились внизу на пляже. Их бы добили уланы, но с моря был открыт ураганный огонь. По "Рыжему" вели огонь скорострельные орудия небольшого калибра, несколько пушек пристрелялись к гребню дюн. "Пантера" ответила тоже, у орудийного окопа взвилась вверх земля. Кос испугался, что на этот раз орудийный расчет весь погиб, но из окопа еще раз ударила семидесятишестимиллиметровка. Снаряд угодил в двигатель последнего немецкого танка. От пляжа отходила загруженная контейнерами моторная лодка. Четыре понтона были уже далеко от берега. Весь огонь немцев теперь был сосредоточен на "Рыжем". Разрывы снарядов были все ближе, все чаще гремела броня под ударами. - Назад! - приказал Кос и с сожалением добавил: - Эх, было бы из чего стрелять. На обратном скате высотки было тише, снаряды пролетали выше. Кто-то застучал по броне. - Откройте! - Генерал, - догадался Кос. Он открыл люк и выскочил из танка. Было уже совсем светло. - Третий танк подожгли артиллеристы, - доложил он генералу. - Но еще до этого немцы успели все погрузить, лодка отплывает. - Пойдем посмотрим. - С кораблей ведут сильный огонь. - Много их? - Три. - Хорошо, очень хорошо, - весело заявил генерал. - Туда, - показал им Калита и проводил обоих в окоп. - Улизнули, - сказал он с сожалением и показал на море. Близкий разрыв снаряда обдал их песком. - Не скажите. - Генерал посмотрел на часы, спокойно закурил трубку и вытащил из-за пояса ракетницу. - У вас есть свои? Тогда заряжайте. С суши низко над землей послышался глухой шум моторов. По команде генерала был дан залп из ракетниц в направлении кораблей. Со свистом над кораблями промчался первый самолет и сбросил свой груз, а затем с интервалами в несколько секунд над морем появились четыре звена штурмовиков. С бреющего полета они сбросили бомбы и, построившись в круг, начали пикировать, обстреливая реактивными снарядами. - Янек! Пан вахмистр! - позвала Лидка с обидой в голосе. Они оглянулись. Лидка была без шапки, черная от пыли, в порванной на плече гимнастерке. - Что с тобой? - Ротмистра ранило. - Где? - спросил командир эскадрона. - У орудия. - За мной! - приказал Калита двум ближайшим уланам и побежал. - Что он там делает? - спросил генерал, направляясь в ту же сторону. - Артиллеристы погибли, пришлось стрелять нам. - Вдвоем? - Нет, Маруся еще была с нами. - Она здесь? - вскрикнул Кос. - Пять минут назад была здесь. Они вошли в окоп и увидели Калиту, стоящего на коленях над временными носилками из брезента, на которые уланы уложили раненого. - Может, письмо оставила или записку? - Времени не было. Они сегодня на Одер едут. Но сказала... - Товарищ генерал, нужно сразу в госпиталь, - доложил вахмистр. - Пусть отнесут в мою машину, - приказал генерал и, идя за носилками, сказал Косу: - Вечером будьте готовы в дорогу. Ваше орудие отремонтируем на Одере. - Чтобы я его больше не уговаривал, - сказал Калита, - чтобы не соблазнял саблей и конем. - Фуражка. - Кос показал на конфедератку, которую Калита держал в руке. - Искать будет. - Нет. Отдал, чтобы я ее до Берлина донес. Но, наверное, кавалерию на улицы не пустят, вы на своем танке скорее попадете. Кос осторожно взял в обе руки старую конфедератку с малиновым околышем. Над морем клубился дым с всплесками огня. Один из кораблей горел. Тонула баржа. О выщербленные плиты волнолома море било голубой понтон. Догорала "пантера" на пляже, все ниже опуская длинный ствол орудия.  * Книга вторая *  1. Неудачный день Альпинист, бегун-спринтер или пловец знают, что последние метры до вершины, финишной ленточки или до берега самые трудные. То же самое и на войне. Весной 1945 года у армий, сражавшихся с фашистами, не было недостатка в оружии. К берлинской операции готовились, как к бою в последнем раунде, - привлекались все силы. В начале апреля вдоль Нейсе и Одера, словно сжатый кулак, замерли в ожидании на своих исходных позициях две ударные группировки: двенадцать советских общевойсковых армий и две польские. На 250-километровом фронте притаились в окопах более сорока двух тысяч орудий и минометов, более шести тысяч танков и самоходно-артиллерийских установок. На аэродромах ожидали команды семь с половиной тысяч самолетов. Это была большая сила, огромная. Но и противник не был слаб: озверелый, на хорошо укрепленных позициях, он ценил у себя каждый ствол, каждую пару гусениц, каждого солдата, способного взять оружие, не на вес золота, а на вес крови. Нашлось где-то у Одера и место для эскадрона вахмистра Калиты и для экипажа "Рыжего". Там они были нужны. Но еще целый день танкисты вынуждены были ждать на берегу моря, потому что всякое передвижение к Одеру могло происходить только под покровом темноты. Кос загнал Вихуру и Саакашвили в подвал и приказал им выспаться. Без особого удовольствия они выслушали приказ. Шофер жаловался, что гарь от сожженных "пантер" все равно не даст уснуть, а Григорий молчал и только через каждый час вставал: подходил к узкому окошку посмотреть на "Рыжего". Танк стоял метрах в двадцати. Днем на краске хорошо были видны царапины от осколков и пуль, а также глубокие, будто шрамы на коже старого кабана, следы снарядов. Сорванный с противооткатного устройства, с вмятиной у дула, ствол выглядел как культяпка, а сам танк был похож на калеку. - Бедняга... - шептал Григорий и сокрушенно качал головой. Возвращаясь на свою лежанку, он вытирал рукавом мокрые щеки: левую энергичным движением, а правую осторожно, так, чтобы слезы не разъедали запекшуюся кровь. Около полудня усталость все же взяла свое, и он глубоко заснул. Спал спокойно и проснулся только тогда, когда тяжелая рука Густлика дотронулась до его плеча. - Поужинаем - и на Берлин пора, - сказал Елень и, видя, что механик без слов поднимается, добавил: - Замаскировал я танк... С башней, покрытой брезентом, "Рыжий" был похож на человека с завязанными зубами. - Если кто спросит, можно сказать: новое оружие, поэтому и замаскировали, - объяснил Григорий. Поели, собрали свои пожитки и, как только начало смеркаться, двинулись на юг. Впереди Вихура с Лидкой в машине, за ними танк. Саакашвили давил на педаль газа изо всех сил. Кос не останавливал его, и Григорий уже несколько раз сигналил грузовику: мол, что так медленно. Раньше всех, кто этим вечером отправился в путь, они достигли рокад, параллельных фронту дорог, ведущих к Одеру. Те, кто должен был наступать на Берлин, видимо, уже заняли исходные позиции, и на дорогах было пусто. Можно было гнать во всю мочь, только притормаживая чуть на поворотах. К полуночи справа заблестела широкая поверхность воды. - Уже Одра? - спросил Густлик. - Нет. Озеро Медве, - ответил Янек, который с картой в руках непрерывно следил за дорогой. На рассвете у перекрестка им встретились двое связных. По приказу генерала один из них сел в грузовик, и Вихура с радиостанцией отправился в штаб армии. Второй провел танк к реке. В предрассветной мгле показал экипажу глубокий окоп, выложенный дерном. - Это ваш, - сказал связной. - Устраивайтесь, а я побегу за мастером. Оружейник, по-видимому, был недалеко, так как пришел минут через пятнадцать. Должно быть, ему генерал уже рассказал, в чем дело, и он, ни о чем не спрашивая, быстро пожав всем руки, взобрался на башню, обстукал орудие, словно дятел, и принялся за работу. Светало. Туман рассеивался, и вскоре можно было различить густые кроны сосен. Не успели танкисты съесть по куску хлеба с консервами - на завтрак, как впереди, за одинокими стволами и зарослями растущего на откосе прибрежного кустарника, заголубело небо, украшенное кое-где барашками облаков. Достаточно было сделать несколько шагов, раздвинуть ветви распустившегося орешника и ольхи, украшенные желтыми пушинками ветки вербы, чтобы увидеть реку. Кос, сидя на броне за башней, видел лишь небо, на котором по невидимым линиям каких-то огромных кругов скользили пары наших патрулирующих истребителей. Иногда где-то внизу стрекотали скорострельные "флакфирлинги" - счетверенные зенитные пушки. Изредка то с одной, то с другой стороны фронта постреливал автомат, рявкал миномет, но все это не нарушало фронтового покоя - затишья перед бурей. Рядом с Косом на брезенте, который Черешняк раздобыл на подземном заводе, сидел Шарик, лежали части разобранного орудия и ключи. Каждую минуту из люка высовывалась голая по плечо и черная от мазута рука и слышался голос Саакашвили: - Подкладку... второй болт... банку с суриком, с красным... гайку... ключ на двадцать один... на восемнадцать, торцовый... Пес пытался мешать, придерживая предметы лапой, но Янек отбирал их, протирал ветошью и послушно подавал, напевая что-то себе под нос. Томаш сидел в нескольких шагах от него между деревьями, протирал маслом снаряды к пушке. Уловив мелодию песни, которую мурлыкал Янек, он начал подтягивать, присвистывая и с тоской поглядывая на гармонь, прислоненную к пню. Однако работу прервать не решился. Время шло. Густлик с котелками в руках и с термосом на спине отправился искать кухню, чтобы раздобыть обед. Около танка по-прежнему раздавались команды мастера, и медленно росла горка протертых снарядов. Тени сосен стали короче, запахло нагретой смолой, когда наконец из башни выпрыгнул улыбающийся Григорий и, помогая выбраться мастеру, объявил: - Кончили. - Можно стрелять? - обрадовался Кос. - Противооткатное устройство в порядке, - ответил пожилой, коротко стриженный, широколицый мужчина со спокойными, уверенными движениями заводского мастера. - Вот только одна забота... - Он прошел по броне на переднюю часть танка, снял брезент и показал на конец ствола. - Глубокая вмятина, надо отпиливать. - Что отпиливать? - Ствол. - Как ствол? - Просто отпилить, немного покороче будет, - объяснил мастер, соскакивая с брони на бруствер окопа. Григорий, собираясь мыть руки, поставил на ящик из-под снарядов металлическую банку с соляркой, ведро с водой, достал мыло и полотенце. - Гражданин хорунжий, это затруднит ведение прицельного огня, уменьшит бронебойную силу, да и вообще так нельзя, - запротестовал Янек. - Можно. Под Студзянками у танка хорунжего Грушки то же самое было. - Мастер мыл руки и с усмешкой поглядывал на командира танка. Шарик гавкнул от радости, что скучная работа кончилась. Кос взобрался на танк и заглянул внутрь башни: по другую сторону от только что отремонтированной пушки, левее прицела, были прикреплены ордена и фотография, с которой смотрел первый командир танка. Во время ремонта на фотографию упала капелька масла, она медленно сползала вниз. Кос осторожно снял ее пальцем. Рядом весело залаял Шарик. - Ничего-то ты, глупый, не понимаешь, - буркнул Кос, но оказалось, что он был не прав: лай овчарки извещал о возвращении Еленя и о скором обеде. - Экипаж, обедать! - закричал Густлик из-за танка. Кос повернул голову, потому что Елень, поставив на траву два котелка, наполненных дымящимся мясом, и положив вещмешок с хлебом и консервами, начал выбивать на жестяном термосе барабанную дробь. - Янек, давай этот балахон на подстилку! Кос отложил ключи и стряхнул брезент, в центре которого белой краской четко был нарисован знак, предупреждающий о химическом заражении. После этого он расстелил брезент в тени сосен. Томаш расставил котелки, нарезал толстыми ломтями хлеб и разложил их на чистом льняном полотенце. Шарик улегся в нескольких шагах под деревьями, делая вид, что не голоден: пусть сначала экипаж поест, а потом уж и он закусит тем, что останется... - Ну и густой же здесь лес! - Елень наклонился к Янеку, продолжая откручивать крышку термоса. - Больше пушек, чем деревьев. Если захочешь по нужде в кусты - черта с два: под каждым если не танк, то пушка, если не миномет, то штаб. Разговор у кухни был, будто армия наша переправляться через реку не будет: русские по дружбе нас на свой плацдарм по мосту пустят. Мы даже ног не замочим... И, желая показать, как они обойдут противника, если будут атаковать с соседнего плацдарма, он чуть не опрокинул термос и не разлил содержимое. - Осторожней! - сказал Кос. - С фланга по фрицам! - Елень подул на ушибленные пальцы и добавил со злостью: - Обед притащил, про стратегические планы толкую, а ты - как бревно. - Не до веселья теперь. - А что случилось? - "Рыжему" ствол будут пилить. - Кос показал глазами на приближающегося вместе с Григорием хорунжего. - Ствол? Нашему "Рыжему"? - угрожающе переспросил Густлик.