аакашвили, посмотрел внимательно им в глаза. - Ребята... - Янек быстро вывернул нагрудные карманы, вынул мокрый сверток, нашел толстый карандаш и, отодвинув оружие, начал чертить. - Здесь мы, здесь озеро и шлюз... Дальше канал, а внизу Ритцен. Город, конечно, укреплен, в стенах бойницы, в подвалах окна с автоматами. Все это можно затопить. Все трое еще ниже склонились над столом. - Под шарнирами ворот заложен тротил, а провода ведут в бункер, - подсказал Густлик. - Только проверить, в порядке ли взрывная машинка, и взорвать. - Прямо сейчас? - А чего ждать? - Наших. Город должен быть затоплен, когда пехота пойдет в атаку. Не позже и не раньше. Оборона будет прорвана, дивизии выйдут на Зееловские высоты и... на Берлин. - А как узнать время наступления? - спросил Саакашвили и, машинально развернув вынутый Косом сверток, увидел ордена, тигриное ухо и две фотографии. Янек взял фотографию и принялся так внимательно ее рассматривать, будто увидел впервые. Улыбка озарила его лицо. - Надо сообщить обо всем нашим, и по сигналу взорвем. Замигала лампа, пламя немного ослабло, потом снова вспыхнуло. На стене заколыхались большие тени. - Надо перейти линию фронта. - Я могу, - предложил Григорий. - Я пойду, - решил Кос, касаясь уха тигра. - У меня большой опыт - по тайге ходил. Могу передвигаться бесшумно, как Шарик. - Нет, командир, тебе нельзя идти. Ты должен командовать, - возразил Григорий. - Правильно. Ты должен командовать, - поддержал его Елень. - Если немцы что-нибудь пронюхали, придется защищать шлюз, а тогда надо уметь командовать. - Это не танк. - Да, не танк, "Рыжего" больше нет, - печально сказал Саакашвили. - Все равно: командир ты, и никуда тебе нельзя идти. - Пусть жребий все решит. - Янек взял со стола коробку, вынул три спички. - Подожди. Жалко ломать, - удержал его Елень, достал три патрона и поставил в ряд на столе. - Кому достанется зажигательный, тот и идет, - показал он на патрон с черной головкой. Кос посмотрел на него и ничего не сказал. Одно дело - тащить спички, это похоже на забаву. Совсем иначе выглядели патроны с золотистыми, сверкающими медными гильзами, несущие в себе смерть. Он почувствовал на миг холодок в груди. - Согласен, - сказал Григорий, поднимая шлемофон. - Кому черный - тому в путь. - Хорошо, - согласился и Янек. - Нет, - неожиданно услышали они решительный голос с лестницы. Черешняк подошел к столу, положил еще один патрон. - Хочешь идти через фронт? - спросил Густлик. - Если мне достанется... - ответил Томаш. Кос протянул руку, взял положенный Томашем патрон и с минуту вертел его в руках. - Ты ушел с поста? - Сверху плохо видно. - А ты знаешь, о чем идет речь? - Знаю. Уши у меня не заложены ватой, слышал, - усмехнулся солдат. Янек внимательно посмотрел ему в глаза и молча поставил четвертый патрон рядом с тремя. На стене застыли огромные тени членов экипажа. Григорий глубоко вздохнул и одним движением смахнул все патроны в шлемофон. - Кому? - спросил он. - Сам бери, - сказал Кос и почти одновременно с ним протянул руку. Саакашвили быстрым движением достал патрон, пододвинулся к лампе и отложил - не тот. Кос не спеша разжимал пальцы. Увидев головку патрона, он с досадой бросил его на стол. Теперь они оба с Григорием внимательно смотрели на оставшихся. Густлик как будто оттягивал время, но, когда Томаш незаметно перекрестился и протянул руку, он задержал его. - Забыл, что говорил вахмистр Калита? Поперед батьки в пекло не лезь. Сейчас я... - Елень достал патрон и поставил его на стол. Три пары глаз пристально смотрели на Томаша. Он поднял руку, но тут же отдернул ее. И так было ясно: в шлемофоне остался зажигательный. - Пан плютоновый, позаботьтесь о вещмешке, - тихо произнес он. - Хватит тебе с этим плютоновым! Не знаешь, как меня зовут? - Густлик. - Ну вот, - хлопнул он Томаша по плечу и на миг притянул к себе. - В немецком обмундировании пойдешь? - спросил Кос. - Нет, в своем. - Почти высохло. - Янек потрогал висящее на веслах обмундирование. - А портянки мокрые. Возьми мои. - Я сажи наскребу, - предложил Григорий. - Ее надо растереть с маслом, намазать лицо и руки, чтобы быть совсем незаметным. - Туч сегодня нет. Полярная звезда будет с левой стороны, - сказал Янек. - Я умею ориентироваться по звездам. Приходилось ночью пробираться по лесу, - ответил Томаш. Сбросив немецкие брюки, он надел свои. И теперь старательно наматывал портянки, расправляя их; натягивал грязные сапоги. - Месяц скоро спрячется, тогда и пойдешь, - решил командир экипажа. Томаш прикрыл веки, точно его слепил свет. - Пойду до темноты, чтобы глаза привыкли. Он повернулся кругом и вышел в соседнюю комнату. Сел на стул, спиной к окну, сдвинул фуражку на глаза... Через минуту скрипнула дверь и вошел Кос. - Не разговаривай ниже чем с командиром полка. Все объяснишь так, как слышал. Они могут взять этот город без потерь. Пусть дадут с исходных позиций три длинные красные очереди в направлении шлюза. Как пойдет вода, у них будет четверть часа, чтобы без огня ворваться в Ритцен. - Три длинные очереди, четверть часа, - повторил Томаш. - Не забуду. Лучше ничего не записывать. - Вот, если хочешь, кисленькие конфеты, - сказал Янек и вышел. Черешняк на ощупь открыл жестяную коробку, положил леденец в рот. В открытое окно заглянул Густлик. - Томек... - Что? - Давай я пойду. - Нет, пан плютоновый... Густлик... В танке гармошка осталась... - Найдешь другую. Давай я пойду, а? - Нет. Конфет хочешь? - Какие конфеты? Ты что, рехнулся? Томаш остался один. Издалека с порывом ночного ветерка донеслось эхо автоматных очередей и разрывов мин. Едва узкий месяц скрылся за темными тучами на горизонте, под стеной шлюза замаячили четыре фигуры. - Готов? - тихо спросил Кос. - Готов, - глухим голосом ответил Черешняк. Заскрипели засовы калитки. Саакашвили обнял Томаша, отыскал в темноте его ладонь и вложил в нее эфес сабли. - Подержи в руке. Она придает смелость. - Будешь возвращаться, захвати пива, - пробасил Густлик. Открылась дверь, и на фоне ясного неба они увидели фигуру Черешняка в полевой пилотке, с автоматом на груди. На вымазанном сажей лице сверкали только белки глаз. Тень закрыла выход, и он исчез. - В добрый путь! - сказал Кос, закрывая дверь. Все трое вернулись в сени. Саакашвили снова зажег лампу. - Закончим с оружием - и спать. - Я первый заступлю на дежурство, - вызвался Григорий. Янек в знак согласия кивнул головой. Помолчали. Некоторое время слышно было только позвякивание стали. Густлик, вынимавший патроны из магазина к немецкому автомату, первый прервал молчание. - Молодец Томаш! Хороший человек из него будет. - Будет, если перейдет, - уточнил Григорий. - Дорога трудная, - добавил Кос. - Эх, чуть не забыл, мы же еще не ужинали. Густлик взял два больших куска хлеба, плоским штыком разрезал банку консервов пополам, намазал консервы на хлеб и начал есть. - Вам тоже намазать? - спросил он, постукивая по железу. - Давай, - согласился Григорий. - Только потоньше, чтобы челюсть с шарниров не сорвалась. В этот момент раздался сильный условный стук в ворота. Переглянувшись, схватились за оружие. Густлик первым бросился в соседнюю комнату, перескочил через перила и подбежал к стене. - Кто там? - спросил он по-немецки грозным голосом. Тишина. Только грохотом напоминал о себе далекий фронт. - Кто там, черт возьми?! Все трое притаились у ворот с оружием наготове. Снова тишина. Елень осторожно приоткрыл окошко и выглянул. Потом закрыл его, открыл дверь и, осмотревшись еще раз, втащил какой-то большой предмет. - Что это? - прошептал Кос. - Сейчас увидим, - ответил тихо Григорий. Вместе с Косом они вошли в сени, Густлик следом за ними; он положил на стол гармошку, а на гармошку грязную, еще мокрую от дождя уланскую фуражку ротмистра с потемневшим от сырости околышем. Кос не знал, смеяться или сердиться. Саакашвили прыснул со смеху, зажимая рот ладонью. - Ну и скопидом! - закричал Густлик. - Если на дороге ему попадутся подковы, то он не дойдет до цели, начнет их собирать. Григорий заступил на дежурство. Он не захотел стоять на вышке, потому что Черешняк сказал, что сверху видно лишь линию фронта на востоке, где время от времени вспыхивали разрывы, и зловещее зарево на западе - над Берлином. Лучше было слушать, сидя перед входом в сени. Поблизости никаких звуков, кроме монотонных всплесков со стороны шлюза. Иногда ворочались пленные в подвале или вздыхал кто-нибудь из друзей. Григорий сидел, прислушивался и прикидывал в уме, как уговорить остальных членов экипажа, чтобы, несмотря ни на что, не бросать "Рыжего". В бригаде несколько танков после срыва или повреждения башни использовались как тягачи, которые вытаскивали поврежденные танки с поля боя. Танковый тягач приносит много пользы, но если экипаж не согласится переходить на техническую службу, то можно было бы поставить новую башню. Все равно должны были менять пушку... Незаметно сзади подошел Янек Кос и присел рядом. - Еще не время сменять, - запротестовал Саакашвили. - Знаю, но не спится, - прошептал он. - Я все думаю, хорошо ли, что Томаш пошел. Самый молодой из нас, недавно на фронте. - Но ведь жребий... - Не все можно решать жеребьевкой. - Знаешь, Янек, надо подумать нам насчет "Рыжего". - Не беспокойся о "Рыжем". Кто знает, что принесет нам завтрашний день. Да и до утра еще далеко. Зашевелился Елень на своей постели из канатов и вскоре подсел к ним. - У швабов подрывная команда - святое подразделение. А тут еще и специальная, - объяснял он. - Так что до утра, наверни, никто не придет, если только с завтраком... - Ты почему не спишь? - спросил Янек. - Мухи кусают... Интересно, дойдет Томаш к нашим? Все молчали. Со стороны Одера донесся звук, который быстро перерос в грозный гул моторов. Почти одновременно разорвалась осветительная бомба и затявкали зенитные пушки. Потом содрогнулась земля, все шире разливалось рыжее зарево пожара. Все трое встали и, подняв голову, пытались рассмотреть на черном от дыма небе улетающие самолеты. - Советские или польские? - раздумывал Густлик. - Все равно. Штук шесть было, - сказал Григорий. - Сбросили на Ритцен, - сказал Кос. - По всему видно, утром наши будут брать город. - Бомбардировка могла помочь Томашу. - Или помешать. - Хороший солдат из всего пользу извлечет, - сказал Григорий. - Когда-то давным-давно персы окружили замок Ксани. Защитники замка храбро оборонялись, но у них не было еды, а главное - воды. Тогда один из лучников пустил стрелу в орла, пролетавшего над стенами замка. Мертвая птица упала во двор, вместе с рыбой, которую держала в когтях. Начальник не разрешил съесть рыбу, он выбросил ее через бойницу. Персы нашли рыбу и сняли осаду, уверенные в том, что у защитников еще много и пищи и воды. - Все будет в порядке, - успокаивал Густлик друзей. - Томаш не так глуп, как кажется. - Помните, как Скшетуский удрал из Збаража? - Янек немного подумал и спросил: - Может, лучше было бы двоих послать? Если бы один не перешел или с пути сбился... - Я могу... - оживился Густлик. - В швабском мундире... Если даже кто и спросит... Раздался условный сигнал, но какой-то тихий, деликатный. - Вернулся... - шепнул Кос и инстинктивно потянулся за автоматом. Все трое спокойно подошли к воротам, заняли заранее определенные места и приготовились к бою, хотя и не верили еще в нависшую опасность. - Кто там? - лениво спросил Густлик. - Открывай, - ответил спокойный голос. - Что за спешка? Здесь специальная подрывная команда "Хохвассер", - говорил Густлик, а тем временем медленно приоткрывал окошко, чтобы взглянуть, кто там. - Здесь СС, - прозвучал резкий ответ. - Открывай! - Четверо, - шепнул Елень Косу. - Впускай. Только не стрелять, - приказал Янек, едва шевеля губами. - Один момент, - громко ответил Густлик, стучавшим, вытаскивая засов и широко распахивая калитку. На территорию шлюза вошел офицер в черном мундире, а за ним трое здоровенных верзил с автоматами. - Где обер-лейтенант? - Один момент! - повторил Густлик. Он хотел закрыть калитку, но последний эсэсовец вставил сапог между дверями, исподлобья глянув на Густлика. Согнувшийся Елень поднял глаза и неожиданно, разжимаясь как пружина, ударил снизу автоматом. Кос напал на первого справа. Навалился, подсекая ноги, свалил его на землю, а когда тот попытался встать, пригвоздил к месту ударом по шее. Григорий стоял дальше всех. Прежде чем он напал, эсэсовец выхватил пистолет. Его врасплох застал блеск клинка, он отступил, защищаясь от удара, и, получив удар в грудь, упал на траву. Офицер прицелился в Саакашвили из пистолета, но, получив в запястье удар эфесом сабли, выронил оружие и бросился бежать. Григорий кинулся за ним, зацепился ногой за труп и упал. Эсэсовец перебежал уже через газон с цветами. Он перескочил через барьер и, бухая сапогами, побежал по мостику на другую сторону шлюза. Его силуэт отчетливо был виден на фоне неба, и Кос дал очередь. С разбегу эсэсовец перелетел через мостик и угодил в глубокий колодец шлюза. Запыхавшиеся, разгоряченные борьбой, все трое несколько секунд ждали всплеска воды. Только потом облегченно вздохнули. - Вынужден был, - оправдывался Кос - Иначе удрал бы и явился с подмогой. Или напоролся бы на мины на той стороне шлюза и наделал шуму. - Может, не обратят внимания, - успокоил его Елень. - Мало ли кто стреляет? - Но эсэсовцы сообразят: четверо пошли и не вернулись. Не видать нам спокойной ночки. - Такой же, как у тебя был, - сказал Григорий, подавая Янеку поднятый с земли длинноствольный пистолет эсэсовца. - Бери и перестань завидовать моей сабле. Кос взял пистолет. - А ты у нас, Гжесь, герой... Я имею в виду тот случай на полигоне... Я бы тебе за это и коня дал. - Каждый сделал бы то же самое, - прервал его Саакашвили. - О "Рыжем" надо подумать: двигатель хороший, корпус целый, только бы сменить башню... - Еще не время, - многозначительно сказал Янек. - Сейчас мы - как тигры в клетке: у нас есть когти и зубы, но, пока нас не освободят, мы не можем сдвинуться с места... Через час или два спохватятся, что патруль не вернулся... - Так взорвем шлюз - и в лес. - Не дождавшись условного знака? - Да, ты прав. Надо ждать, - сказал Густлик. - А чтобы не было скучно, подготовим кое-что. Не откладывая, взялись за работу. Первым делом из баржи, стоявшей на дне шлюза, вытащили наверх боеприпасы. Потом Саакашвили и Кос ломами пробили в стене дыру, через которую можно было обстреливать всю местность перед домом. Густлик то и дело бегал по лестнице. - Внимание! - покрикивал он, сбрасывая очередной мешок с песком, подготавливая амбразуру. Кос пододвинул тюфяк, встал на колени и, приспосабливаясь к прикладу немецкого пулемета, сказал: - Пехота нам не страшна, не подойдет. Гжесь, разбери-ка кусок крыши над головой. Не люблю, когда мне черепица за ворот сыплется. - Хорошо. Саакашвили взобрался на мешки и легкими ударами лома начал отдирать по нескольку черепичных плиток сразу, обнажая почерневшие деревянные стропила. - А когда дом разрушат, - размышлял вслух Кос, - пройдет с полчаса, прежде чем они стену преодолеют, потом еще с полчаса, пока задушат нас в бункере. Да и то если только танками. Внизу раздался телефонный звонок. Он не умолкал, становился все требовательнее и настойчивее. - Обругать швабов? - предложил Густлик. - Давай, - согласился Кос. Григорий остался у пулемета, а они вдвоем побежали вниз. Янек прокатился по перилам, а Елень тяжело стучал по ступенькам. - Подрывная команда "Хохвассер", - доложил он. С минуту слушал, а потом, впрочем не особенно убедительно, ответил, что эсэсовцы ушли. Опять долго слушал, потом сморщил нос и положил трубку, в которой продолжал звучать чей-то захлебывающийся голос. - Эсэсовцы приходили за этим Кугелем, который был заперт на барже. Кто думал, что из-за него будет столько хлопот! Лучше бы его забрали. Голос в трубке смолк, и именно этот момент показался Косу роковым. Он взял провода, подключенные к телефону, и вырвал их одним движением, - Жребий брошен. - Где? - удивился Густлик. - Так сказал Юлий Цезарь, перейдя через реку Рубикон и начиная войну. - Откуда ты знаешь? - Еще в школе на уроке истории проходили. - А мне некогда было зубрить. Но как кончится война, в неделю по книжке буду читать. - Ну, старина, что будем делать в последний момент перед боем? - спросил Янек. Густлик стоял с опущенной головой, занятый своими мыслями, и только через минуту ответил: - Не знаю, как ты, а я припрячу гармошку в бункер, чтобы не потерялась. А то Томаш расстроится... Добродушно ворча, он взвалил вещмешок на плечо, взял инструмент и направился во двор. За ним вышел Кос с фуражкой ротмистра в руках. Оба прошли через клумбу, не обращая внимания на распустившиеся цветы. Бетонный гриб бункера маячил в темноте, а перед ним блестели заграждения, раскинутые низко над землей. Густлик вошел в бункер. Кос только заглянул, подавая ему фуражку. - Положи на гармошку. Янек немного подождал, посматривая на ворота шлюза, на его бетонные стены и баржу, стоявшую внизу. - Отсюда уже некуда отступать. - Разве только как трубочист. - Густлик показал на металлическую лестницу, ведущую к воде. - Спустился бы по ней, сел на эту посудину и поплыл бы. Оба рассмеялись. - Знаешь что, Янек, - сказал Елень. - Томаш, наверно, уже у наших, а если нет, то спрятался так, что до конца войны сам черт его не найдет. А здесь будет жарко, как в пекле. - Придется попотеть... - Я скажу тебе: не он, а мы вытащили черный жребий. Кос не ответил. Прислушивался к журчанию ручейка, просачивавшегося сквозь ворота шлюза. - Может, еще несколько этих фаустпатронов вытащить? - спросил Елень. - Не помешает. Янек, как кошка, спустился по перекладинам. Густлик бросил ему веревку и через минуту уже тащил прицепленный к ней деревянный ящик. - Экипаж! - крикнул Саакашвили из окна, выходившего в сторону шлюза. - Вылезай, - сказал Елень и быстрей стал тянуть веревку. Почти одновременно показались голова Коса и деревянный ящик. Танкисты схватили автоматы и побежали назад. Из-за стены доносился шум автомобильного мотора и голоса. Янек первым вскочил на ступеньки. Густлик на мгновение задержался, чтобы погасить лампу. Кто-то сильно ударил в металлические ворота - раз, другой. Раздалась автоматная очередь. В ответ застрочил пулемет, установленный на втором этаже. Елень вздохнул, взял один из ящиков с боеприпасами для минометов, взвалил на плечи и двинулся вверх по лестнице. - Ребята! - крикнул он. - Я тут отличные ручные гранаты принес. Он поставил ящик на землю, вывинтил предохранитель взрывателя и через отверстие в крыше бросил мину вверх. Она вылетела, как из ствола миномета, перевернулась в полете головкой вниз. Еще секунда - и внизу раздался мощный взрыв, заглушивший все остальные звуки. 7. Свой Черешняк хорошо помнил окрестности. Когда он сидел на вышке над шлюзом, то внимательно присматривался к местности. Сначала он чуть замешкался, но после того как положил у калитки гармошку и фуражку ротмистра, зашагал уверенно по придорожному рву на холмик, потом через поле, пересекая борозды. В туманном небе едва поблескивали звезды, те же самые, что и над Студзянками. Вот Полярная звезда, по ней нетрудно определить любое направление: восток - справа, по ту руку, в которой ложку держат или карабин, запад - слева, с той стороны, где сердце бьется, а юг - за спиной. Прошло немного времени, и, никого не встретив, Томаш добрался до леса. Немецкий лес был редкий, не такой, как Козеницкая пуща. Быстро, но осторожно, минуя опушки, он шел вперед. Иногда на минуту останавливался, отыскивал нужную звезду и снова шел. Он уже подумал, что без труда доберется до канала, но в лесу начали попадаться большие поляны. Остановился. Перед ним была широкая, пахнущая смолой свежая вырубка. Слева на ней он заметил тень тяжелого орудия в окопе, а на бруствере силуэт часового. Осторожно попятился несколько вправо, но тут же заметил другое орудие и даже услышал голоса и мелодию, исполняемую на губной гармошке. Он отступил, залег, а потом пополз по-пластунски. Когда часовой смотрел в его сторону, Томаш замирал и даже опускал веки, чтобы в темноте не были заметны белки глаз. Все ближе была противоположная сторона леса, между пнями стали попадаться молодые березки. Скоро он удалился от опасного места и мог уже встать и продолжать движение под прикрытием ранней листвы, издававшей терпкий весенний запах. Войдя в лес, Томаш потихоньку побежал, чтобы наверстать потерянное время. Он разогрелся и немного осмелел. Не снижая темпа, пересек небольшой сырой дуг и на другой его стороне, в двух шагах от первых деревьев, зацепил ногой за проволоку, которая низко тянулась над землей. Падая, Черешняк услышал с обеих сторон оглушительный звон пустых банок. Он бросился под ель и замер. Сколько раз он сам натягивал проволоку, подвешивал консервные банки и смеялся, когда немецкие патрули натыкались на нее ночью, а теперь сам попался в расставленные сети. На стоявшем невдалеке танке, который он не заметил, приподнялась маскировочная сеть. Из-под нее вылез солдат, огляделся вокруг, внимательно прислушиваясь к шуму, направляя то вправо, то влево ствол автомата. Звон жестяных банок всполошил, видимо, спящего зайца, который сначала замер от страха, а потом сорвался с места и, удирая, почти налетел на лежащего Томаша. Испугавшись еще больше, заяц отскочил в сторону и понесся прочь большими прыжками. - Глупый заяц пляшет в лесу, - сказал немец своим и снова скрылся в башне. Томаш вытер пот с лица и, присматриваясь, чтобы снова не попасть на проволоку, пополз дальше. Вдруг он замер, уткнул лицо в траву: рядом что-то зашуршало. Он испуганно поднял голову и увидел, что другой заяц запутался в маскировочной сети, которая была раскинута между деревьями. Черешняк немного подумал, достал нож, схватил зайца за уши, чтобы не вырывался, перерезал сеть и выпустил пленника на свободу. Он прополз еще метров сто, пока не решился встать, укрытый стволами. На этот раз идти долго не пришлось: проволока снова преградила дорогу. Несколькими спиралями она расстилалась по земле вправо и влево. Шансов обойти проволоку почти не было, да и в разрывах между проволокой могли стоять часовые. Томаш заметил старый дуб, крона которого почти касалась земли. Он влез на дерево и, перебираясь по веткам, преодолел проволочные заграждения. Несколько минут он шел спокойно, пока шум моторов не предупредил его о близости дороги. Он свернул вправо и вскоре попал в глубокие окопы, на счастье пустые, тянувшиеся вдоль невысокого откоса и опушки леса. Дальше расстилался луг, почти весь покрытый колючей проволокой, за которым блестела вода канала. Надпись "мины" и череп с перекрещенными костями не сулили ничего доброго для тех, кто захотел бы преодолеть это препятствие. Слева лес кончился. Сидя в кустах, Черешняк видел перед собой асфальтированное шоссе, прикрытое кустами. Правее виднелась ферма моста над каналом. При въезде на мост стояли часовые. Они задерживали каждую машину, при свете фонаря проверяя груз и документы. У Черешняка не было никаких шансов проскользнуть незамеченным. Он нащупал в кармане патрон с черной головкой и подумал, что вместо того чтобы сидеть на вышке шлюза и выполнять приказ, он должен ломать себе голову, как поступить. На лбу у него выступил холодный пот. Часовые не спеша проверяли документы, и у моста образовался затор. В конце колонны за легковой машиной остановились четыре грузовика, которые тянули скорострельные зенитные пушки. Офицер, видимо командир батареи, вылез из кабины, подошел к часовым и о чем-то громко с ними заговорил. До Черешняка долетали отдельные слова, среди которых повторялось знакомое название - город Ритцен. Томаш образованностью не отличался и уж конечно иностранных языков не изучал, но за пять лет оккупации нахватался военных терминов и сразу догадался, что в городе оборудованы противотанковые рубежи и что наши войска готовятся атаковать Ритцен. Прислушиваясь к разговору, он внимательно разглядывал грузовики, на которых под брезентом сидели дремавшие артиллеристы. Один соскочил с грузовика и, исполняя обязанности часового, прохаживался возле своей машины. Накрытые брезентом пушки тоже будто дремали и похожи были на тонкошеих горбатых верблюдов, которых он однажды видел на ярмарке уже во время войны. Томаш внимательно разглядывал пушки, переводя взгляд с одной на другую. Он заметил, что на последней развязалась петля веревки и небрежно зашнурованный чехол раскрылся. В воздухе просвистел тяжелый снаряд, пролетел над мостом и взорвался в поле на противоположной стороне дороги. Артиллеристы всполошились, стали прыгать с машин, метнулись в сторону леса, залегли. Двое лежали в нескольких шагах от Черешняка. - Назад! - кричал офицер. Услышав команду, солдаты возвратились, но вой второго снаряда снова заставил их броситься на землю. Снаряд был небольшой и взорвался на другой стороне моста. - Встать! Встать! К машинам! Быстро на ту сторону! Солдаты вскочили, столпились у грузовиков, помогая друг другу взобраться. Никто не заметил, как один из бежавших исчез за последним орудием. Третий снаряд разорвался уже совсем близко, выбросив груды земли на шоссе. Ревели моторы, третий грузовик пытался объехать недвигающуюся вторую машину, слышались проклятия. Артиллеристы выглядывали из-под брезента, всматриваясь в сторону фронта и опасаясь новых снарядов. Никто и не обратил внимания, как под брезент последнего орудия проскользнул человек и ловкие руки изнутри завязали развязанную веревку. Колонна двинулась по мосту, подгоняемая окриками часовых и регулировщиков. В воздухе снова засвистело. Почти одновременно четыре снаряда хлестнули по каналу, смели заграждения на берегу, слизнули будку регулировщика. Над головами продолжали свистеть осколки, рикошетом отлетавшие от фермы моста. Один осколок прорвал брезент на последнем орудии, попал внутрь, зазвенел о металлическую стойку. Черешняк отклонил голову, а потом нагнулся пониже, подул на горячий осколок и выбросил его. Он ощупал порванный брезент, проверил, можно ли его зашить, но пришел к выводу, что вода все равно будет протекать и делу не поможешь. И потом это вообще его не касается. Сейчас главным вопросом было, остановится ли колонна за мостом, и в таком месте, чтобы спрыгнуть и скрыться в кустах или хотя бы остаться на асфальте. Пока никаких намеков на остановку не было. Спускаясь вниз, машины увеличили скорость, а потом свернули на улицу в предместье города. Дальше стали все чаще попадаться большие дома, загудел под колесами разводной мост над каналом, и машины остановились на довольно большой площади. Слева стоял дом из потемневших кирпичей, стена которого вертикально опускалась в воду, а в окне за мешками с песком торчал ствол пулемета. Справа за ровным рядом деревьев поблескивал канал, а вдали маячили возвышающиеся над водой дома. Офицер стоял на газоне, среди поломанных цветов, жестами показывал место стоянки и покрикивал: - Первое и второе орудия... Поляки начнут атаку с этого направления. Третье и четвертое орудия... Солдаты схватили лопаты и энергично принялись раскапывать газон, подготавливая огневые позиции для орудий. - Ты хочешь есть? - спросил один артиллерист другого. - Как волк. - Подожди, я сейчас что-нибудь принесу, - успокоил товарища первый. Солдат воткнул лопату в землю, подошел к последней пушке и снизу вверх старательно начал расшнуровывать брезент. - Ты что здесь делаешь? - спросил его часовой. - Чшш... - Солдат протянул пачку сигарет, чтобы он замолчал. Часовой взял сигарету, заложил ее за ухо и отошел на несколько шагов. Стоя у стены, около выбитого окна, он видел, как артиллерист сунул голову внутрь и уже влез до пояса под брезент. Часовой пожал плечами, повернулся и отошел к другому орудию. Видимо, поэтому он не заметил, как артиллерист вдруг дернулся назад, но сразу же как-то обмяк и влез под брезент, а вернее, его туда втащили. С минуту снаружи торчала неподвижная согнутая нога, но и она скоро исчезла. В воздухе нарастал гул моторов. - Батарея, внимание! - приказал офицер. По этому приказу солдаты покидали лопаты, бросились готовить пушки к бою. Часовой оглянулся и успел заметить, что, прежде чем артиллеристы добежали до последней пушки, от нее отделилась черная фигура и скрылась в окне первого этажа. На секунду часовой остановился, соображая, кто же из солдат задумал удрать, потом лишь пожал плечами, проверил, не выпала ли заложенная за ухо сигарета. Перескочив через подоконник, Черешняк сразу же бросился на лестничную клетку и поднялся на второй этаж: он хорошо помнил объяснения Густлика о том, что гитлеровцы любят укрываться или в подвалах, или на крышах. На этаже действительно никого не оказалось, однако Томаш спрятался в темном углу за кафельной печью, прислушался. Отсюда ему была видна площадь, изрытая окопами, автомашины, подъезжавшие к дому, орудия, с которых артиллеристы спешно срывали брезент. Стволы смотрели в небо, подносчики подносили снаряды. На четвертом орудии нашли труп и стащили его на траву. Кто-то подбежал к офицеру и доложил об этом, но тот только махнул рукой, занятый исключительно самолетами - пролетят или будут атаковать? В небе сверкнул огонек, разгорелся - и все залило ярким светом. Горящая магнезия, наполнявшая бомбу, озарила площадь и пушки. Шум двигателей заглушал команды офицера, он отчаянно жестикулировал, наконец резко опустил руку, и почти одновременно все четыре пушки открыли огонь, посылая в воздух трассирующие снаряды. За печью Томаш чувствовал себя в безопасности, но понимал, что если не воспользуется налетом, то уже не выберется из этого города, куда он неожиданно заехал. Он оторвался от стены и на цыпочках двинулся к окну, выходящему к каналу. Посмотрел вниз и отступил. С минуту думал, что же предпринять. Потом на веревке, которой был зашнурован брезент, затянул петлю и зацепил ее за крюк, на котором держалась раньше оконная рама. Снял сапоги и поставил их у стены. Осмотрелся, выбрал широкий старомодный стул и бросил его в канал. Всплеск воды не привлек ничьего внимания. Быстро перекрестившись, Томаш перелез через подоконник и по веревке начал спускаться вниз со второго этажа. Босыми ногами он нащупывал выступы на стене, чтобы хоть немножко опираться. Он был уже у воды, когда заметил окно в подвале, из которого торчал ствол пулемета. Попробовал переместиться в сторону, но вес собственного тела тянул его прямо на ствол. Он замер, не зная, что предпринять, и висел, как большая спелая груша. В небе выли самолеты, рядом грохотали зенитки. Неожиданно в воздухе просвистела серия бомб, и в тот же миг погасла осветительная бомба, висевшая в воздухе. В темноте нарастал резкий свист. "Прыгать или не прыгать?" - колебался Томаш. Пламя разорвало темноту ночи. Одна из бомб взорвалась на площади. Силой ударной волны Черешняка сбросило в воду. Орудия начали замолкать, несколько артиллеристов пытались сбить пламя с автомашины. Затихал гул самолетов. Командир батареи приказал перенести убитого артиллериста в сени кирпичного дома. Он отошел в сторону, снял шлем и, вытирая вспотевший лоб, тихо разговаривал сам с собой: - Кто мог это сделать? Партизаны? В Германии? Он не мог понять, кто убил солдата, а мысль о большевиках-партизанах, действующих в сердце Германии, показалась ему абсурдной. Долгое время он бессмысленно смотрел на воду канала, освещенную заревом пожара, загрязненную поломанной мебелью, жестяными банками и бутылками. Под мостом качалась ярко освещенная пустая бочка из-под бензина. Лязг затворов вернул его к действительности. Он направился к орудиям. Только теперь задвигалась веревка, спускавшаяся со второго этажа по кирпичной стене к самой поверхности воды. Свободный конец веревки натянулся, а другой быстро подскочил вверх, потом упал и погрузился глубоко в воду, не оставляя следа на поверхности, кроме небольшого водоворота. В водовороте некоторое время вращался сброшенный в воду стул, а потом торчащие вверх ножки поплыли по течению. Под этими ножками показался круглый, как у рыбы, рот, набрал воздуху и снова скрылся под водой. Черешняк терпеливо плыл, маскируясь стулом, подобно тому, как перед этим ждал момента, чтобы сдернуть веревку. Надеялся, что если незамеченным вырвется из города, то дальше будет легче. Он нащупал твердый грунт под ногами. Идти было легче, чем плыть, хотя он не мог идти быстрее, чем плыл стул. Откуда было знать, не наблюдает ли за ним с берега внимательный взгляд опытного разведчика? Канал тянулся между двумя насыпями. Берега заросли камышом и тростником. Где-то невдалеке шел бой - каждую минуту раздавались приглушенные, но резкие очереди, затихали и снова трещали в различных местах. Потявкивали минометы, шипели белые осветительные ракеты и цветные - сигнальные. В этом свете, разрывающем ночную темноту, виднелись предметы, плывущие по течению: алюминиевый котелок с крышкой, немецкая полевая фуражка, похожая на лыжную шапочку, какой-то неясный предмет, который мог быть трупом собаки или человека. Все это сопровождало Черешняка в течение долгих минут, а может, даже и часов. Он потерял счет времени. Дрожь пробегала по телу, в голове шумело от напряжения. Он знал одно: канал идет на северо-восток, а раз так, то каждый метр приближает его к своим. Иногда он сомневался, доберется ли вовремя. Свои могли отступить на километр или два на этом участке - на войне всякое бывает. Если так, то все полетит прахом. Вдобавок пропадут сапоги, оставленные в кирпичном доме на площади, где стояли орудия. Шлепая по воде, Томаш заметил, что русло канала меняет направление, но не подумал, что отсюда, наверно, уже недалеко. Немного прибавил шагу. Даже об осторожности забыл - так ему хотелось увидеть, что там, за поворотом. За поворотом вода разливалась шире, но как раз здесь, в конце узкой части, котелок и фуражка застряли в густых спиралях колючей проволоки, которые пересекали канал. За проволоку цеплялись тряпки, ветки, тростник и другие предметы, так исковерканные войной, что их трудно было распознать. Вода булькала и пенилась. Томаш придержал стул, перевернутый вверх ножками, похожими на голые мачты парусного фрегата. Боялся запутаться в проволоке. Ждал и чувствовал, как от холода мышцы сводит судорогой. Веки стали тяжелыми. На секунду он, видно, даже задремал. Вдруг затрещали автоматы. Упала в воду мина, вырывая колючую проволоку. Несколько ручных гранат разорвалось на насыпи. - Левее, левее... Погоди... Быстрее, черт возьми! Помоги... Огонь! - слышались обрывки немецких окриков. Тут же за валом бил пулемет, виднелись вспышки на конце ствола. В ответ ему ударили другие пулеметы, неожиданно раздался гул голосов, самый желанный сейчас для Томаша: - Ура-а-а-а! Ура-а-а-а! Охрипшие, неистовые голоса слышались все ближе. Немцы выскочили на насыпь, за ними - наши пехотинцы. В короткой рукопашной схватке несколько человек упало, остальные побежали дальше. Один из лежавших немцев, минуту назад орудовавший штыком, вскочил, прыгнул в воду, а потом поплыл к противоположному берегу. Когда он миновал погруженный в воду и зацепившийся за проволоку стул, то неожиданно пошел под воду, как будто попал в водоворот. Еще секунду махал руками, булькал и наконец затих. Шум наступавших удалялся, а из-за насыпи неожиданно донеслись новые голоса: - Окоп есть. Только углубить. - Ставь трубу. Черешняк поднял голову прислушиваясь. - Подносчик, давай мины. Теперь он был уверен: свои. Набрал воздуху и крикнул: - Эй, земляки! - Кто звал? - показались головы, а над ними стволы винтовок. - Я. - Кто ты? - басом спросил один из минометчиков. - Где ты? - В воде. - Так вылезай. Черешняк отцепился от стула, несколькими мощными взмахами рук пересек канал, но силы покинули его, и он едва выбрался на берег. - От нашей пехоты отстал? - недоверчиво спросил его солдат. - Нет. Томаш попытался встать, рванулся, но упал на колени: ноги ему не повиновались. - С той стороны фронта, - сказал он тихо. - Проведите меня к командиру полка. Он не помнил, как и каким путем провели его в подвал разваленного снарядами дома, где находился временный командный пункт - телефоны, радиостанции, а в глубине над столом, сооруженным из бочек и двери, наклонились офицеры и наносили цветными карандашами обстановку на карты. Томаш обратился к командиру полка - тот сидел у стены на скамейке - и начал свой рассказ, не успев снять грязного, мокрого обмундирования. Около его босых ног образовалась огромная лужа. Полковник молча выслушал его и попросил одного из штабных писарей, выделявшегося своим ростом среди остальных: - Дайте ему сухую телогрейку и полотенце. Зубы у него стучат. Телефонист подал трубку. - На проводе четырнадцатый из "Росомахи", - доложил он. - Ты далеко вышел? Я спрашиваю, Берлин видишь? Нажми. Что до рассвета - то твое. Нет такой равнины, где бы пехотинец не спрятался. Подави минометным огнем... Доложи через час. Полковник отдал трубку и продолжал смотреть на Черешняка, который надел чистую рубашку и заканчивал натягивать на себя тесные брюки. - Пей. - Он налил из котелка в кружку, подал ему и, подождав, пока солдат выпьет, спросил: - Теплее теперь? - Теплее. - Томаш усмехнулся, выливая последнюю каплю водки на землю. - Итак, ты говоришь, как только я открою огонь из автоматов над тем шлюзом, то роты смогут идти в атаку по плотине, потому что твои ребята затопят город и противник не сможет обороняться... В подвал вбежал запыхавшийся хорунжий из комендатуры. Выглядел он по сравнению с другими офицерами элегантно: форма отутюжена, пряжка ремня блестит. Нетрудно было догадаться, что он прямо из офицерского училища. - Гражданин... - начал он докладывать. - Подождите, - остановил его командир и снова обратился к Черешняку: - Из одного хорошо пристрелянного пулемета на плотине можно положить десятки гитлеровцев. - Три длинные красные очереди, потом пятнадцать минут пауза, - повторил Томаш. От усталости опускались веки, и его начало знобить. - Человек перешел линию фронта, - объяснил командир хорунжему. - Вчера утром экипаж его танка немцы взяли в плен, но танкисты удрали и - больше того - захватили шлюз выше Ритцена... - Экипаж танка? - удивился хорунжий. - Да, - подтвердил полковник. - Танк называется "Рыжий", - объяснил Томаш. - А командир сержант Кос? - докончил хорунжий. - Откуда вы знаете? - Позавчера в полдень я арестовал шпиона, у которого были документы на имя Яна Коса. Отослал его в штаб армии. - Что ты на это скажешь? Черешняк только пожал плечами. - Что я должен был сказать - сказал. А теперь поспать бы. - Выведите его и подождите рядом, - приказал полковник хорунжему. - Таких, как ты, надо усыплять девятью граммами олова, - бросил хорунжий, подходя к Черешняку и подталкивая его к выходу. За дверьми подвала слышались голоса. Столкнувшись в дверях с выходящими, вошел поручник в шлеме. - Советские разведчики перешли на нашем участке, взяли немецкого офицера, - доложил начальник охраны штаба. - Давай их сюда. В подвал вошел немец - лейтенант, слегка оглушенный и мокрый, а за ним, не в лучшем виде, его конвоир. - Товарищ полковник, пленный взят в Ритцене. Докладывает старшина Черноусой. - Допросите, - приказал командир