ло и с писком кинулось в сторону... Уж потом сообразил: мышь. Для храбрости топнул на нее ногой, отчего еще сильнее запахло пылью, и снова замер, не отвечая тревожно кричавшим снизу Севе и Лидке. Из угла кто-то, не мигая, упорно смотрел прямо на меня зеленым глазом. От страха я чуть с лестницы не скатился. Но, вспомнив, что храбрый тот, кто боится, а все равно идет и идет вперед, осторожно шагнул к этому страшному глазу и чуть не взвыл: по волосам скользнуло что-то мягкое и омерзительное! Вскинул руку -- пальцы наткнулись на пушистую от пыли бельевую веревку. --Ге-на! Ге-на! -- кричали снизу Сева и Лидка.--Слезай! Верим! Слезай! А потом вдруг ужасно заскрипела лестница, весь чердак осветился, и раздался бас Севиного папы: --Ты что это здесь делаешь? Спускайся сейчас же! Я обернулся и, зажмурившись от света карманного фонарика, ответил: --Да так,-- и оглянулся на то место, откуда только что смотрел страшный глаз. Там лежала обыкновенная пивная бутылка, на которую падал свет луны в щель забитого слухового окна. Едва не плюнув с досады, я, осторожно ощупывая ногой ступеньки, стал спиной слезать вниз. На площадке было полно народу: мать, дядя Владя, его жена, Севина мама, сам Сева и Лидка. Я взглянул на встревоженное лицо своей матери и нахмурился: сейчас при всех ругать будет... --А он, а Гена не испугался и полез! -- захлебываясь, рассказывала Лидка.-- Мы с Севой все прямо дрожали, а он все равно лез и лез! -- Она обернулась ко мне: -- Ну, видал там ногу, да? Это ты на нее так сильно топал, да? Мне хотелось ответить, что вообще-то пришлось кое на кого топнуть, но Севин папа строго сказал: --Никакой ноги мы там не нашли, и, пожалуйста, не болтай вздора!.. Но вот свою, Геннадий, ты там мог очень даже свободно потерять!.. А вам стыдно подстрекательством заниматься, да,-- сказал он Севе с Лидкой.-- Марш сейчас же домой! И они все ушли. Мать ничего не сказала, а лишь, вздохнув, кивнула на мои штаны. Я посмотрел: ой, какие пыльные! И, в первый раз по-настоящему довольный собой, взял щетку и гордо пошел на парадное -- там лампочка была поярче. Эх, скорее бы опять на тренировку, чтобы как следует испытать себя! 14 И вот я снова в боксерском зале. И Вадим Вадимыч говорит мне: --Ну что ж, Строганов, начнем сегодня с тебя. Полезай в ринг. Мои колени опять было задрожали, а ладони вспотели. Но я нарочно повыше поднял голову, небрежно залез за канаты и с улыбкой протянул партнеру руки для пожатия. Потом поскорей отскочил на шаг и приготовился к бою. В первый раз я отчетливо видел и своего противника, и то, что он собирался делать, и был начеку. Только замечал, что он готовится атаковать, не закрывал глаза, как прежде, а быстро нагибался либо подставлял под удар перчатку, плечо или локоть и сразу же сам старался попасть в него. Правда, страх то и дело стеснял дыхание. Но я заставлял и заставлял себя атаковать, лихорадочно вспоминая, какой прием лучше всего подходит. Когда раунд окончился и я, потный и возбужденный, стал вылезать из ринга, Вадим Вадимыч не отчитывал меня, а Борис обнял за плечи и радостно зашептал: --Вот сегодня совсем другое дело! Мишка тоже подошел, посмотрел, но ничего не сказал, только головой покачал: дескать, ну и ну... А я, ни на кого не глядя и боясь выказать свое торжество, снял перчатки, дождался команды и начал бой с тенью, почти не чувствуя усталости... Севе рассказывал о том, как боксировал, с таким жаром, что он подозрительно спросил: Подожди, а ты что, разве сегодня в первый раз? Да нет! -- смутился я.-- Просто до этого такого хитрого и ловкого противника не попадалось. На следующей тренировке я вел себя на ринге еще свободнее, окончательно поняв, что гораздо выгоднее смотреть опасности в глаза, чем прятаться от нее. Тогда сразу ясно, каким приемом или защитой лучше всего пользоваться. Вижу, что партнер, например, хочет нанести мне левый прямой в голову, от которого раньше только и делал, что закрывался локтями, сразу же отбиваю его перчатку, а сам провожу ответный удар в корпус. И получалось: он с носом остается, а я зарабатываю очко! Или же сам стараюсь его обхитрить: делаю вид, будто собираюсь заехать ему в туловище, а как только замечу, что он торопливо защищает его, неожиданно перевожу удар в голову, а сам скорей отпрыгиваю подальше, чтобы отквитаться не дать. И делал все это я, наверное, правильно, так как, когда раунд окончился и мы с партнером, потные и взъерошенные, выбрались из ринга, Вадим Вадимыч кивнул мне: --Неплохо. Я чуть не подпрыгнул от радости. А Борис, Комаров и Мишка звонко хлопали меня по плечу и хвалили. -- Да что вы! -- скромничал я.-- Ну что такого? Делал, как вы говорили, и все. А самому было так приятно, что сразу же вся усталость куда-то девалась, руки стали легкими, ноги послушными. Ну так и хотелось еще раундик попробовать! Сделав бой с тенью, поколотив снаряды, взял скакалку -- уж теперь научился не хуже стареньких!-- стал прыгать и внимательно смотреть, как боксируют на ринге другие. Раза два, когда сражался с высоким белобрысым парнем Мишка, чуть было не крикнул, что нельзя пользоваться с таким длинными ударами, а нужно подныривать под его перчатки и контратаковать. Смотрел и удивлялся: да неужели же Мишка сам до этого додуматься не может? Когда тренировка окончилась и мы пошли домой, я сказал ему: Неправильно ты сегодня. Надо было как? Нагибаться от его ударов, а самому все встречные и встречные проводить. А ты? Да ну...-- отворачиваясь, мрачно пробурчал Мишка.-- Больше не буду... ходить сюда... Я даже остановился. Вообще-то многие из тех, что записались в секцию вместе с нами, уже давным-давно ушли. Борис сказал, что нигде такого большого отсева нет, как у нас. Думают, что ничего не стоит выучиться, а начинают -- ничего не получается. Стараться же лень -- вот и уходят. Осо0x08 graphic 0x08 graphic бенно удивляло меня, что быстрее других исчезали как раз те, которые при поступлении очень уж куражились. Вадим Вадимыч сказал, что это совершенно закономерно: храброму человеку незачем шуметь и бахвалиться, он свое дело делает тихо, скромно, а вот всякие фанфароны пытаются показать, что они храбрые. На поверку же выходит наоборот. Но Мишка-то не такой -- он хороший парень, и очень жалко, если он уйдет. Почему? -- оглянувшись, спросил я шепотом. Да потому что... ничего не получается! Эх, ты! -- возмутился я.-- От кого, от кого, но уж от тебя не ожидал такого! Да разве можно так падать духом? Да надо знаешь как? Тебе страшно, да? А ты иди. У тебя не получается, да? А ты еще смелее иди. И вот тогда и увидишь, что победа будет на твоей стороне! Ты думаешь, я не боялся... то есть не волновался и у меня все сразу же получалось? Правда? -- останавливаясь, спросил Мишка. И я почувствовал, что он признает в эту минуту мое превосходство над собой. Конечно! В общем, теперь, когда будешь выходить на ринг, смотри на меня. Я тебе все напоминать буду. Ладно! -- сказал Мишка и сразу же повеселел. Сева потребовал, когда я пришел домой: Хватит, сегодня уж показывай, как драться надо! А то что я все зря шагаю да махаю кулаками по воздуху. Хорошо. Только вот я не знаю, как же мы без перчаток будем? --Можно самим сделать. Я знаю из чего. Пошли! Я хотел было пойти посмотреть, но вошла мать и сказала: --Сначала поужинай. Сева сказал: --Ладно, ты ешь, а я пойду и все сам подготовлю, и умчался. Я сразу же, на радость матери, все съел и уже пил чай, когда снова, держа одну руку за спиной, прибежал Сева. --Вот! -- И он показал из-за спины кусок наискось откромсанного нового ватного одеяла.-- Из этого можно? Я оценивающе посмотрел. Вообще-то можно. Только где ты это взял? От своего отрезал, да? Да нет,-- успокоил Сева.-- Нашел... валялось...Пошли в другую комнату, чтобы твоя мать не увидела. Возьми только ножницы, иголку и нитки. Как мы ни прикидывали, принесенного куска хватало только на три перчатки. Постой, я пойду еще немного отре... то есть найду!-- дернулся к двери Сева. Не нужно, хватит. Будем тремя драться: ты две возьмешь, а я одну. Сева обрадовался: Я тебя двумя знаешь как? Попробуй, попробуй,-- ответил я и стал старательно вырезать будущие перчатки. Шить решили одновременно две: одну я, другую Сева; но у Севы сразу же почему-то запуталась нитка, а под конец и порвалась. -- Эх ты, растяпа! А еще в школе проходил! --шипел я и снова насаживал ему (как это делают многие мальчики!) иголку на нитку.-- На, и поосторожнее! Когда все три перчатки были готовы, Сева от радости даже затопал ногами. --У-ух ты! Здорово! -- заорал он во все горло. --Ребята, ребята! -- взмолилась из другой комнаты мать.-- Вы мне мешаете. --Слышишь? -- шикнул я.-- Пойдем на лестницу. На лестничной площадке никого не было, только с улицы доносилось монотонное хлюпанье дождя да скрипела и стукалась о стену распахнувшаяся от ветра дверь подъезда. А окно было такое черное и страшное, что даже мурашки по спине пробежали. Незаметно поглядев на чердак -- ведь лазил же туда, никаких ног там не видел, а вот все-таки...-- я сказал Севе: --Давай сначала тебе надену,-- и стал натягивать ему рукавицы; они были кособокие, неуклюжие, но нам казались самыми настоящими, боксерскими. Затем я надел третью перчатку себе на левую руку и скомандовал: --В стойку становись! Сева сразу же как-то смешно растопырился, воображая, что это и есть настоящая боксерская стойка, и с уважением спросил: А ты так и будешь со мной одной левой, да? Конечно! -- горделиво ответил я, хотя давно уже убедился, что только левой и можно что-нибудь сделать, а с одной правой сразу же пропадешь. Ведь боксеры обращены друг к другу левым боком, и правая рука находится намного дальше от противника. Поэтому она совсем не приспособлена к быстрым и неожиданным ударам, а только и умеет, когда нужно, добавлять да подбородок защищать. Вадим Вадимыч объяснял, что левая рука -- шпага, а правая -- кинжал. Ну, а шпагой-то куда удобней и безопасней действовать. --Так вот,-- начал я солидно, вспоминая, что в этом случае говорил нам тренер,-- сейчас, значит, вы... то есть мы поработаем на технику один раундик. Угу,-- кивнул Сева.-- А что такое "раундик"? Ну-у, это когда драться... тьфу!., работать разрешается. Да ты не перебивай! Ладно. Так вот, один раундик. И не надо бить изо всех сил, а нужно стараться технику показывать, понял? Угу. Не буду изо всех сил, не бойся. Да я-то не боюсь. Но так полагается. Сева устал стоять в стойке и тоскливо спросил: Ну, можно начинать-то? Можно,-- кивнул я и хотел тоже встать в стойку, как вдруг почувствовал, что на меня обрушились перчатки, одна даже попала в рот, и в зубах остался клок ваты. Ты что, с ума сошел?! -- отплевываясь, закричал я.-- Да я же еще и в стойку-то не встал! Так ты же сам сказал -- можно! -- пробурчал Сева. Я сказал "можно" в смысле: сейчас начнем, а ты...-- огрызнулся я и недобро подумал: "У-ух уж теперь я тебе за это покажу!" --изготовился, но дверь Севиной квартиры вдруг отворилась и из нее выглянула Лидка. Это чего вы тут стоите? -- подозрительно спросила она. Сева сразу же подскочил к ней, стал торжествующе крутить перед ее носом перчатками: -- Во, погляди! Настоящие боксерские! Сами сделали!-- потом вдруг спохватился и поспешно спрятал руки за спину. Но было уже поздно. -- А ну-ка, ну-ка, покажи! -- еще подозрительнее прищурилась Лидка, храбро наступая на Севу. Потом повернулась и бросилась домой, оставив дверь открытой. -- Мама! Ма-ам! -- на бегу вопила она.-- Севка все мое ватное одеяло изре-еза-ал! И тотчас же из комнаты раздалось грозно: --Сева, иди сейчас же сюда! Мигом оценив положение, я лихорадочно стянул с себя злополучную перчатку и сунул ее остолбеневшему приятелю. Бесшумно вскочил в нашу квартиру, тщательно запер дверь и, осторожно продохнув, с невинным видом вошел в комнату. --Ты отчего такой возбужденный? -- переставая писать и пристально вглядываясь в меня, спросила мать.--С Севой опять повздорил? В уличную дверь сильно и грозно забухали. Я испуганно остановил поднявшуюся с места мать: Не ходи, это не к нам! Тогда почему же ты так испугался, если не к нам? -- возразила она и вышла из комнаты, а я сразу же юркнул в другую, оставив щель, чтобы подсматривать. В следующую секунду до меня донесся писклявый голос Денежкиной. Мать успокаивала ее: --Да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, пожалуйста. Все сейчас разъяснится! И они вошли в комнату. За ними -- Лидка. Мать позвала строго, делая знак Денежкиной, чтобы та не торопилась: Геннадий, это ты сделал? -- и показала перчатки. Да,-- еще не понимая, в чем дело, еле слышно ответил я. А ты знал, из чего ты это шил? -- еще строже спросила мать. Да, Сева сказал, что он нашел. Да как же это --нашел? Он отрезал от нового Лидиного одеяла! --закричала Денежкина.--И он мне сказал, что ты... Мама попросила Лидку позвать Севу. И, когда он, подталкиваемый в спину, нехотя вошел, я шагнул к нему навстречу: 0x08 graphic Скажи, ну вот скажи при всех честно, как ты мне объяснил, где взял для перчаток одеяло! Скажи! Я сказал, что наше-о-ол...-- весь сникнув, протянул Сева. Правильно! -- подтвердил я и посмотрел на его маму. В дверь сначала постучали, и вслед за этим в комнату просунулась голова Севиного папы. Вот, полюбуйся, полюбуйся, что твой сынок наделал!-- стала совать ему в нос перчатки Денежкина.-- Все Лидино одеяло изрезал! Да что, что это такое? -- отбиваясь, спросил он. Боксерские варежки! -- ехидно взглядывая на меня, пояснила Лидка. Не варежки -- перчатки,-- мрачно поправил Сева. Ах, так вон оно что! -- Севин папа обернулся ко мне: _ да разве же это боксерские перчатки? Что учишь Севу, это хорошо. Но только почему же тайком? Сказали бы: так и так, нам нужны перчатки, и мы бы вам сразу же купили настоящие. Правда? -- Он взглянул на жену. Не болтай ерунды! -- сердито возразила она.--Чтоб я позволила своему ребенку такой грубостью заниматься? Никогда! Ну вот ты как! -- виновато воскликнул Севин папа.-- Ну ладно, ладно, в таком случае давайте извинимся перед хозяйкой за наше шумное вторжение и последуем домой. Он извинился, и они все вышли. Я посмотрел на мать, она покачала головой: Нехорошо. Ты старше, умнее и должен как-то направлять его, а не резать вместе с ним одеяла. Да он же говорил...-- начал было я. Мало ли что он говорил,-- перебила мать,--но ты же видишь, что это хорошее, совершенно новое одеяло, значит, оно не могло где-то просто так валяться. -- Ладно,-- сказал я,-- теперь буду по-другому за ним смотреть. Только ты, пожалуйста, ну... не верь, что бокс -- грубый. Он интересный и полезный! Однако увидеться с Севой оказалось не так-то просто: с этого вечера он стал прятаться от меня, даже на улицу не выходил, сколько я ни караулил его у кухонного окна. Мало того, дядя Владя сказал, что, когда я в школе, он везде ходит и хвалится, что если бы не Лидка, то он меня с двумя перчатками всего бы избил. 15 На ходу вытираясь мохнатым полотенцем, в одних трусах, я вошел в комнату и, задержавшись против зеркала, согнул правую руку. Горкой вздулась мышца бицепса, согнул другую -- тоже. Да-а, не зря купил я теннисный мяч и с тех пор нигде с ним не расставался, незаметно нажимал да нажимал в кармане. Да и вообще мне уже несколько человек говорили, что я на глазах меняюсь. Вчера на уроке физкультуры, когда я быстрее всех пробежал, учитель так и сказал: "А ты, Строганов, за последнее время на глазах развиваешься!" И дядя Владя сейчас то же самое сказал. Наверно, это правда. Потому что вчера стал рубашку надевать, которая совсем еще недавно была велика, так ворот не сошелся. В комнату вошла мать. Я отпрянул от зеркала и сделал вид, будто гляжу в окно. Одевайся, одевайся живее, а то простудишься! -- сказала мать и сразу же спросила: -- Кстати, ты с Севой-то говорил или нет? Да я его уже два дня не вижу. Прячется от меня. Ах какой хитрый! И все-таки ты найди случай, непременно поговори. Нельзя давать товарищу портиться. 0x08 graphic Я быстро позавтракал, надел пальто, фуражку -- на улице теперь было холодно, и только один Митька все еще ходил раздетым; весь синий, согнется, а пальто надевать не хочет,-- взял портфель и вышел из квартиры. Спустившись вниз и выйдя из сеней, я стал прыгать с камешка на камешек, так как во дворе было очень грязно, завернул за угол дома и остановился: от ворот с голубем в руках шагал Митька. "Да иди же, иди, чего испугался-то? -- возмущенно сказал над моим ухом чей-то голос.-- А пристанет, брось портфель и покажи ему!" Но я стоял, крепко сжав ручку портфеля, и не двигался. Правда, это уже не был тот страх, с которым я раньше смотрел на своего недруга, но я как-то сразу забыл, что ходил в боксерский зал и кое-чему выучился там. --Ну, чего глядишь? -- бросая за спину голубя, который радостно взмыл в небо, злобно прошипел Митька.-- Боксер! -- желчно скривился он.-- Да я тебе вот сейчас безо всякого бокса! -- И он неожиданно подскочил и размахнулся. И тогда я, уже умевший уходить от быстрых боксерских ударов, сделал короткий шаг назад, и Митькин кулак пролетел мимо, а сам он чуть не упал. -- Ах ты так? Так, да? -- мигом освирепел он и, размахнувшись еще сильнее, кинулся на меня, чтобы предупредить отскок. Но я на этот раз и не отскочил, как он думал,-- сзади была лужа,-- а нырнул под удар, то есть быстро присел, пропуская его над самой головой. Как Борис! И дальше случилось то, чего я и сам не ожидал: Митька, стремительно пролетев мимо меня и не удержавшись, со всего маха шлепнулся прямо в лужу. --Ур-рр-ра! -- раздалось вдруг сверху. В форточке, высунувшись чуть ли не по пояс и рискуя вывалиться наружу, торчал Сева и изо всех сил бил в ладоши: -- Ур-рр-ра! --А-а-а! -- орал, барахтаясь в луже, Митька.--Убью-у! Убью-у-у! -- Все лицо у него было залеплено грязью. Я испугался и, не разбирая дороги, бросился вон со двора. Я без отдыха проделал весь путь до школы, влетел в свой класс и только тогда почувствовал себя в безопасности. Жора спросил: --Ты чего это? Я вдруг вспомнил залепленную грязью рожу Митьки и, давясь от смеха, все рассказал. 0x08 graphic Лили не было, и мне отчего-то сразу же сделалось тоскливо. На последнем уроке учительница сказала: --Ты, Строганов, живешь рядом с Лилей Савиной. Передай ей домашние задания. Она же тебе помогала. Я сначала обрадовался, но потом нахмурился: к Лиле надо идти мимо Митькиной голубятни. Попросил Жору, когда шли домой: Знаешь что, отнеси ты ей задания, а? Это почему? Да понимаешь ли... мне очень некогда! Жора согласился, а я, напряженно следя, не выйдет ли из ворот Митька, юркнул в свое парадное. Не успел раздеться, как прибежал Сева, стал прыгать, хохотать и показывать, как я здорово трахнул Митьке. "Да я его вовсе и не трахал!" -- хотел было признаться я, но смолчал: было все-таки лестно, что Сева думает так. --Знаешь,-- захлебывался он,-- Рыжий, как трубочист, был весь черный от грязи! Ух, здорово ты ему! Ух, здорово! Я нахмурился: здброво-то здорово, да теперь этот дурак будет еще больше приставать. Сам же виноват, а вот начнет теперь... И я сказал строго: --Ну ладно, довольно. Ты мне лучше вот что скажи: почему ко мне целых два дня не приходил? Сева опустил голову. Чего молчишь-то? Сам знаешь...-- пробурчал он. "Знаешь"! -- передразнил я.-- И себя и других подвел. На меня теперь все ругаются! Больше не буду. "Не буду"! Ну ладно. Что дальше-то Митька делал? Сева сразу опять оживился, засиял: --На чем я остановился?.. А, как он встал. Так вот, значит, встал, начал отряхиваться и орать: "Я теперь ему дам! (Это значит тебе!) Я ему теперь за это всю голову оторву!" Я опять нахмурился: чего ж здесь веселого-то? А ты здорово его! -- не замечал моего настроения Сева.-- Раз -- и он носом в грязь! Мне сверху знаешь как хорошо все видно было! Каким это ты его ударом? Никто, никто не заметил! Дядя Владя даже говорит, что ты и не бил, а просто взял да подогнулся! Врет он, правда? Конечно,-- кивнул я, напряженно соображая, как же теперь все сложится с этим проклятым Митькой.-- Ну ладно, ладно, иди домой, а то мне до тренировки нужно еще уроки успеть сделать... Делал уроки -- думал о Митьке, обедал -- думал о нем, ехал на тренировку -- все о том же. Но когда вошел в раздевалку и увидел Бориса, Комарова, Мишку (он тоже очень подружился с ними обоими после того, как стал с Борисом заниматься) и всех остальных, сразу же забыл. Борис шепотом сообщил, что только что звонили Вадиму Вадимычу и сказали, что один из наших боксеров -- хулиган, колотит всех направо-налево. Наверно, сейчас будет разговор об этом. --Знаешь, кто это?..-- еще тише спросил Комаров и назвал фамилию. Я осторожно оглядел раздевалку: того, о ком шла речь, не было. Вообще-то мне сразу же не понравился этот грубый и неприветливый парень, который резко отличался от всех. Он никогда никому ничего не показывал и не объяснял, а только смеялся над новенькими да изо всех сил лупцевал, если давали с ним боксировать. Вадим 0x08    graphic Вадимыч только и кричал ему, чтобы он потише да поосторожней. Я опустил голову: как раз вошел этот самый драчун. Затихли и все остальные, стали с подчеркнутым вниманием завязывать шнурки и сосредоточенно рыться в чемоданах. --Чего это вы так? -- останавливаясь, подозрительно спросил драчун. Но ему никто не ответил. В следующую же минуту вошел Вадим Вадимыч и, спросив, все ли готовы, холодно поглядел на драчуна. А ты, милейший, можешь не раздеваться. Почему? Потому что нам в секции не нужны хулиганы, которые, пользуясь полученными здесь знаниями, нападают на других и пятнают тем самым честь всех боксеров. Ты отлично знаешь, как называется твой поступок. Я всех предупреждал, и ты не мог этого не знать. Это подлое нападение вооруженного на безоружного, вот так! Так что одевайся и уходи и никогда больше сюда не приходи! Вадим Вадимыч... Никаких объяснений! Надо было раньше думать,--брезгливо возразил Вадим Вадимыч и пошел в зал, давая понять, что разговор окончен. "Как хорошо, что я не связался с Митькой!" -- радуясь, что нашлась причина, которой можно хоть как-то оправдать собственную нерешительность, подумал я, занимая в строю свое место. Ерема с Верблюдом стояли и нехорошо ухмылялись. Уж наверное, любили на улице подраться. Вадим Вадимыч -- строгий, прямой -- прошелся перед строем. --Ну, всем ясно? -- остановившись против них, сказал он.-- Имейте в виду: никакие чины и заслуги приниматься во внимание не будут! Понятно? Ерема обиженно хмыкнул -- дескать, а я-то что? Верблюд нахмурился и переступил с ноги на ногу. Мы все молчали -- чего ж тут не понять? А если кто пристанет...-- пробурчал вдруг Мишка. Это другое дело. Но и. тогда нужно помнить, кто вы есть, и ни в каком случае не причинять никому вреда -- бить по туловищу, например. Оно -- мягкое, а эффект тот же. Ладно,-- обрадовался Мишка,-- буду по туловищу! А Ерема добела сжал свой огромный кулак и самодовольно посмотрел на него. -- Но и это только тогда, если пристанут! -- бросив на него строгий взгляд, добавил Вадим Вадимыч.-- А сейчас все новенькие извольте сходить к врачу на повторный осмотр. Тренироваться будете после. И мы пошли. Когда подошла моя очередь и я стал дуть в трубочку, сжимать на редкость жесткий и неподатливый силомер, приседать, подпрыгивать и делать все остальное, что полагалось, врач даже не поверил, что это я, и заглянул в мою карточку. --Ну, молодой человек,-- удивленно проговорил он, качая головой,-- никак, ну, никак не ожидал от вас такой прыти! -- И обернулся к копавшейся в шкафчике сестре: -- Вы знаете, месяц назад таким слабеньким и не развитым показался, что я его даже к занятиям допускать не хотел. А я смотрел на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и опять недоумевал, не видя в себе особых перемен. Вернувшись в зал, я так энергично и четко все делал, а когда подошла очередь работать на снарядах, до того свирепо осыпал их ударами, что Борис даже головой покачал, а Мишка сказал: "Силен!" На ринге я великолепно видел противника, и мне было очень интересно угадывать, что он замышляет, уходить от его атак, а самому обманывать его бдительность и проникать сквозь его защиту. Я торжествовал, когда это мне удавалось, и еще настойчивее старался запутать партнера в кружевах финтов и добраться до его уязвимых точек. Но он, конечно, тоже старался, и поэтому надо было постоянно быть начеку. И тогда все постороннее: и зал, и Вадим Вадимыч, и ребята,-- все отходило куда-то далеко-далеко, а перед глазами оставался один только противник. Нет ничего вокруг -- только гулкая тишина, точно под водой, хотя непрерывно стоит тот самый шум и грохот, которые так напугали меня в первый раз. Когда я, потный и счастливый, выбрался из ринга, то чуть не запрыгал от радости -- Вадим Вадимыч сказал: "Толково". А такое от него -- уж я убедился в этом! -- не так-то часто можно услышать. Потом налетел Комаров, стал тискать, а Борис похлопал по плечу и коротко сказал, подражая тренеру: --Ничего, теперь давай бой с тенью. И я, скинув перчатки, стал двигаться по залу, каким-то образом не задевая других, и наносить по воздуху удары, стараясь показать, что ни капельки не устал. Когда пришел домой, мать, не дав даже раздеться, накинулась на меня, стала целовать: --От папы письмо пришло! От папы письмо пришло! Я сразу же спросил: ну как, разрешает он мне боксом заниматься? Она ответила, что да, разрешает, и стала скорей читать письмо вслух. Папа писал, что, хоть у них сейчас и стоит жара под пятьдесят, строительство все равно идет полным ходом; что население очень приветливое и доброе, даже между собой никогда всерьез не ругаются; есть бананы, кокосовые орехи, ананасы; а когда они спускали на реку Нигер моторную лодку, приплыл крокодил. Настоящий? -- испугался я за отца. Конечно,-- кивнула мать. И я заметил у нее на глазах слезы. --Да ты не бойся, мам! Папа знаешь какой смелый? Да он любого крокодила... отгонит! -- Я не потому,-- ответила она, утирая глаза,-- это я от счастья, что он жив и здоров... Когда письмо было прочитано, мать вспомнила, что я еще не ужинал, и пошла на кухню, а я поскорее вытащил со дна чемодана тренировочный дневник. На душе было празднично. Писал, а сам чуть не прыгал от радости. Мать сразу же догадалась, что у меня на тренировке все хорошо и что меня хвалили. Ну, пришлось ей, конечно, подробно рассказать. И она посоветовала написать об этом и папе. Прискакал Сева. Я ему сразу же про письмо рассказал и про крокодила. Потом хотел рассказать, как сегодня здорово на ринге сражался, да мать с кухни крикнула, чтобы я помог ей. Пришлось пойти, а когда я с чайником вернулся в комнату, то чуть не уронил его на пол: Сева сидел и преспокойненько читал мой тренировочный дневник! Ты... где взял? -- с грохотом ставя чайник на стол, испуганно спросил я его. Вот здесь лежал,-- ответил он и показал на край стола и сразу же спросил: -- Вот тут написано, что ты дрался, а вначале все нет и нет. Ты тогда не дрался, да? Обманывал меня? Скажешь еще! -- отбирая дневник и изо всех сил стараясь не покраснеть, небрежно ответил я.-- Просто...ну, просто противники были не такие сильные, что зря расписывать про таких...-- Поскорее перевел разговор: -- Да, мам, сегодня мы повторный медосмотр проходили! -- и подмигнул Севе, давая понять, что есть кое-что интересное. Ну и как? -- насторожилась мать. Ну как? Врач сказал, что не верит, что это я. Посмотрел, что в моей карточке было раньше написано, и сразу же сестру позвал. А когда я в такую трубочку подул, так они еще сильнее удивились. А железку со стрелочкой опять нажимал? --срываясь со стула, подскочил ко мне Сева. Еще как! Мам, знаешь сколько? -- обернулся я к матери, лихорадочно прикинул и торжествующе закончил:-- Шестьдесят! -- и быстро оглядел слушателей: не продешевил ли. Ух ты-и! -- завопил Сева. А мать спросила: Это много или мало? Что врач-то сказал? Сказал, что скоро буду настоящим боксером. --Ах ты мой настоящий боксер! -- улыбнулась мать и хотела что-то еще спросить. Но в комнату вдруг ввалился дядя Владя: --К вам можно? Он всегда делал так: сначала входил, а потом спрашивал, и мне всякий раз хотелось сказать: "Да чего же вы спрашиваете? И так уж вошли". --Можно, можно! -- смутилась мать и, посмотрев на дядю Владю, тревожно спросила: -- Что-нибудь случилось? Дядя Владя помялся, потом пробурчал: --Митька вон весь наш сарай опять изломал. Давеча твой малый его мордой в грязь толкнул, так он в отместку! Сева радостно крикнул: У, я видел! Он по нему ломом знаете как бахал! Так чего ж молчал-то? -- обернулся к нему дядя Владя. Забыл... "Забыл"! -- передразнил дядя Владя.-- Надо было сразу меня звать. -- Ладно,-- сказал Сева,-- в следующий раз позову. --Эх ты, ритатуй! -- окатил его презрением дядя Владя и продолжал: -- Так я что? За молоточком. Дайте, завтра все назад приколочу. Мать сказала, чтобы я дал. И дядя Владя ушел. Зачем ты связываешься с этим Митькой? --возмутилась мать. Да он и не связывался,-- сказал Сева.-- Это Рыжий. И все равно, лучше отойди. А как же папа учил: сам ни к кому не приставай, но уж если кто полезет... Правильно! И мой папа так же говорит,--поддержал меня Сева. Ну, я не знаю, когда он тебе это говорил,-- не слушая его, вздохнула мать,-- но, по-моему, все- таки лучше отойти. Ладно, отойду! -- со вздохом обещал я. Отцу писал о тренере, новых товарищах и о том, как я уже запросто выхожу на ринг и боксирую. 16 Утром, когда я пошел в школу, дядя Владя предупредил: -- А ты теперь, малый, гляди в оба, когда на улицу-то выходишь, а то как бы Рыжий тебя чем не оглоушил, он злющий! Да постой-ка, я с тобой выйду. 0x08 graphic Не надо,-- возразил я, стараясь показать, что ни капельки и не боюсь Рыжего, а сам очень хотел, чтобы дядя Владя выполнил свое намерение. Выйду, выйду! У меня как раз папиросы кончились. А то он, стервец, уж наверно, ждет! И в самом деле, когда мы вышли на улицу и обогнули дом, я сразу же увидел у ворот Митьку. Он кидался камнями в воробьев. --Вон он! Вон он! -- зашептал дядя Владя. А я, делая вид, будто и не замечаю врага, поскорее нырнул в калитку. Когда дошли до метро, дядя Владя сказал: --Ну, теперь крой! И я, уговаривая себя не оглядываться, пошел нарочито спокойно, выдерживая характер, но незаметно перешел на мелкую рысь и с шумом вбежал в школу. Домой шел вместе с Жорой и еще двумя учениками, специально их подождал. Поравнявшись со своим парадным, юркнул в него и уж больше не выходил на улицу, а так хотелось выйти! Да еще уроки, как нарочно, быстро сделал, и Сева что-то не появлялся. Когда все сроки вышли, я не выдержал и пошел к нему сам. Оказалось, что он в школу не ходил, а лежал в постели -- у него разболелся живот. Его мама сказала, что он сейчас очень слаб и поэтому спит, но из комнаты вдруг раздался Севин голос: Кто это там, ма? Нету никого,-- ответила она и знаком показала, чтобы я молчал.-- Почему ты не спишь? Если хочешь поскорей выздороветь, то сейчас же попробуй заснуть! -- И так все время пробую! -- прогнусавил Сева. Пришлось уйти. "Эх, пойду-ка все же погуляю",-- выглянув в окно на двор, подумал я. Быстро оделся и вышел. Низко плыли серые клокастые облака, было сумрачно, кружил и налетал с разных сторон, словно намереваясь застать врасплох, ветер. "Интересно, а что она сейчас делает?" -- глядя на Лилины окна, думал я и вдруг услышал резкий скрип калитки: Митька! Расстегнутый, под мышкой обшарпанный портфель без ручки. Бежать? Крикнуть дяде Владе? Митька тоже заметил меня и, зловеще повторяя: "Что, попался, попался?" -- подходил все ближе и ближе. А я стоял, слушал, как кто-то захлебывается внутри: "Да не бойся, не бойся же! Покажи ему, где раки зимуют! Ведь ты теперь в тысячу раз сильней!" -- и не знал, на что решиться. Вообще-то хотелось показать, очень хотелось, но воспоминания о жестких кулаках и злости Митьки наполняли все тело вялостью и слабостью. И я продолжал стоять. Митька же, подойдя совсем близко, еще более обозленный, что от него не бегут, отбросил портфель и, вдруг рванувшись, схватил меня за пальто -- полетели пуговицы -- и злобно толкнул к дровяным сараям. Бить теперь он уже явно опасался, чтобы опять с позором не полететь рожей вниз. Я попятился, споткнулся о застывшую грязь, но удержался, не упал, продолжая смотреть в ненавистное лицо. И он забеспокоился, заискал по земле глазами, схватил увесистый кусок кирпича, но в это время раздался хриплый голос дяди Влади: -- Эй-эй, я т-тебе дам! И было видно в окно, как он бросился к двери, чтобы выбежать на улицу. Митька нехотя швырнул кирпич в сторону, поднял с земли гюртфель и помотал перед своим носом туго сжатым кулаком: Л-ладно, ты мне еще попадешься! -- и поспешно пошел к своему дому, так как в нашем подъезде уже показался дядя Владя. А, испугался, стервец! -- часто дыша, крикнул он. Да что мне пугаться-то? -- останавливаясь на пороге своего подъезда, нахально ответил Митька. И в самом деле, чего ему было бояться? Отца у него не было, а мать, большая, грубая, с намалеванными губами тетя, работавшая кассиршей и только и умевшая со всеми, как говорил дядя Владя, собачиться, обычно кричала, если к ней приходили жаловаться: "Только других и хаете, сами хороши!" -- и никогда не наказывала Митьку. Когда я, ненавидя себя за нерешительность, вслед за дядей Владей поднялся домой, он сердито сказал: -- Да чего ты все спускаешь этому одру? Он же трус! Дай ему раз хорошенько по шее, и он никогда больше приставать не будет! "Верно! Правильно! -- опустив голову, с досадой думал я.-- И ведь сейчас мог, мог бы набить ему рожу, и даже Вадим Вадимыч ничего бы не сказал! Ну ладно, уж в следующий раз не буду стоять и смотреть!" -- входя в комнату, горячо поклялся я кому-то. Встав в стойку, погнал воображаемого Митьку резкими прямыми ударами левой перед собой и коротко, когда тот меньше всего ожидал этого, добавил мощный удар справа. Вот так! Провел еще две стремительные атаки: вот так! вот так!.. Снял пальто, трех пуговиц не хватало. Так же уныло тянулся и следующий день. Митька опять не пошел в школу, а, подняв воротник пальто, толокся возле своей голубятни. И я почему-то не рискнул выйти во двор. Но все сразу изменилось, когда я взял свой тренировочный чемодан и вышел из дому, правда не черным ходом, а, чтобы не видел Митька, парадным. Еще по дороге от метро стали попадаться товарищи по секции, и ко дворцу мы уже подходили гурьбой. Только Верблюд да Ерема шли отдельно. Кто-то негромко сказал, что сегодня Вадим Вадимыч и им в перчатках работать позволит. Я невольно оглянулся. Мишка тоже оглянулся и, принужденно смеясь, шепнул, будто прочитав мои мысли: -- Только бы не со мной! Но вышло так, что ему именно с Еремой и досталось боксировать. И я удивился, каким вдруг стал Мишкин противник: он побледнел, с его вытянувшегося лица мигом слетело то презрительно-брезгливое выражение, с которым он обычно глядел на все и всех. А когда Вадим Вадимыч сказал: "Время!" -- на него вообще стало противно смотреть: весь сжался, откинул голову назад, думая, что этак в нее труднее будет попасть. И Мишка посмотрел-посмотрел, понял, кто перед ним, и начал преспокойненько осыпать его градом ударов. Вот так да! Где же его храбрость-то? Ведь и ростом выше и сильнее Мишки, а уж хвалился больше всех!.. Верблюд тоже весь как-то перекособочился и даже закрывал от страха глаза, когда его пугали обманными ударами. Те, к кому их прикрепили, подбадривали, напоминали, как себя нужно держать, какой рукой лучше бить, но они ничего не слышали. "А на вид такие смелые, грозные! Ой, да ведь и Митька такой же! -- мелькнуло у меня вдруг.-- Такой же, такой же!" В душевой только и разговору было, что о "храбрецах", как мы в шутку назвали Ерему и Верблюда (они-то, между прочим, быстренько ополоснулись и ушли). Все 0x08 graphic 0x08 graphic смеялись, копируя, как оба нелепо махали руками и прятали под мышку головы. Я думал -- он меня убьет! -- тоном человека, принявшего пустяк за серьезную вещь, кричал Мишка. Трусы они, вот что! -- сердито сказал Борис.--Вот увидите, скоро ходить перестанут. "Да неужели и Митька такой же?" -- уже одеваясь, опять думал я. Но Мишка отвлек меня от этих мыслей, сказал, хлопая по плечу: -- Чего задумался? Одевайся, сейчас мастера придут. Мастера -- это взрослые боксеры, которые тренировались позже нас, и среди них действительно было трое настоящих мастеров спорта. Я быстро оделся и подбежал к зеркалу, возле которого теснились ребята с расческами в руках. Все старательно выводили проборы на левой стороне головы (как у Вадима Вадимыча). У некоторых волосы топорщились, но они все равно старались, чтобы пробор был на левой стороне. И вообще я заметил, что ребята во всем подражали тренеру: ходили прямо, все делали спокойно, с серьезным лицом говорили смешные вещи. Подражал, конечно, ему во всем и я, и поэтому, привстав на носки, тоже принялся орудовать расческой. А в раздевалку и в самом деле уже входили мастера. И один из них сказал, подходя ко мне и беря у меня из рук расческу: --Криво, давай-ка поправлю! -- и, к зависти всех, проложил на моей голове четкую-четкую линию. В фойе было многолюдно и празднично: оказывается, начиналось первенство Москвы у гимнастов. И это не удивило никого из нас. Мы уже привыкли, что во дворце почти каждую неделю проходят какие-нибудь состязания: то по борьбе, то по акробатике, то по штанге... И, мы все, важные -- не кто-нибудь, а боксеры,-- направились в зрительный зал. Контролеры пускали нас туда без всяких билетов-- свои! Это был замечательный и удивительно красивый зал. Круглый, с высоченным куполом, который всегда мне казался игрушечным, так как был весь сделан из легких дощечек и палочек. Было просто непонятно: как его не сдует ветер? Места, как в цирке, кругом. Только вместо арены обыкновенный паркетный пол со специальными гнездами, чтобы ставить турники, брусья или же растягивать ринг. Переполненный зал, как это и полагается перед началом состязаний, гудит; на самой верхотуре, в специальной ложе, пробует свои трубы оркестр. Только мы заняли места, как оркестр грянул. И в зал, стройные и какие-то чужие, хотя почти всех мы отлично знали, стали входить такие же, как и мы,-- вон с тем, хорошо помню, несколько раз пальто вместе сдавал! -- гимнасты и гимнастки, все подтянутые, важные. И мне, да и всем моим товарищам,