Так вот и заставляй его маневрами и ложными движениями атаковать, а сам спокойненько встречай и встречай, чередуя свои контратаки то в корпус, то в голову!.. Ничего-ничего -- бывает. И он в тебя попал. Что ж, не развешивай уши, гляди лучше! Не верь, ни за что не верь, что он тебе левой рукой показывает. Следи лучше за правой... Э-эх, ведь так и есть! Ну тут уж никто не виноват -- сам прошляпил! Но не падай, не падай духом! Вот он опять готовит ту же самую атаку, думает, что ты такой уж неопытный, что тебя можно одним и тем же приемом угощать. Накажи его за это, как следует накажи!.. Правильно: отскочил и сам провел три удара! Смотри-смотри -- он даже растерялся! Так не зевай же, развивай успех! Проводи теперь скорей с броском... Э, нет, гонг!.." Я еще ничего не успел сообразить, как перед моими глазами возникла белая стена, а сверху обрушился грохот... А-а, стена -- это брюки и рубашка рефери, который торопливо отгородил нас с противником друг от друга. Грохот -- аплодисменты и крики невидимых зрителей... "Как, раунд уже кончился?! -- удивился я, только еще начиная входить во вкус боя.-- Так ведь тогда все очень и очень просто! -- и поспешно направился к своему углу, едва не запрыгав от радости.-- По-моему, у него всего-навсего два излюбленных приема. Да, да, точно! А я выучил гораздо больше. Так, значит, мне ничего не стоит уходить от них и проводить свои..." -- Садись! -- суетливо подставил мне табурет Вадим Вадимыч. Вид у него такой, будто и он тоже только что бился! Живо оттянул мне. резинку у трусов: -- Дыши!..-- И через несколько секунд: -- Ну, так теперь понял, кто перед тобой? То-то! Правильно, что стал контратаковать! Молодец! Раз он длиннее, значит, нужно контрить. И что отбиваешь удары -- тоже неплохо. Но не все отбивай, давай лучше почаще промахиваться -- это больше выматывает. Понимаешь? --Да, Вадим Вадимыч!--задыхаясь, радостно начинаю я.-- Да уж я теперь... Но он сразу же перебивает: Не отвечай, дыши! Только "да" и "нет". Так вот, сейчас выйдешь и опять вызывай и вызывай его на атаки. А как только он опять кинется и промахнется --проводи встречные удары, а сам уходи, понял? Да! От судейского стола доносится зычно: "Секунданты, за ринг!" И Вадим Вадимыч начинает торопиться. Первый раунд прошел спорно,-- шипит он мне в самое ухо, поздновато спохватился. Будь внимательнее! Тщательней защищайся! Все зависит от второго раунда, слышишь?! Да! -- вскакивая с табурета, кричу я. Звучит гонг, и я снова как бы опускаюсь под воду. Впрочем, в отличие от первого раунда, я теперь отчетливо вижу своего противника. Не вижу ни рефери, ни публики, ни копошащихся на полу -возле самого ринга фотокорреспондентов -- только одного противника: светлые волосы у него сбились на сторону, щеки красные, глаза смотрят подозрительно, почти не мигая. Вот он уже совсем рядом и занимает боевую стойку. Ага, уже не бросается сразу, как в первом раунде. Значит, кое-чему я его все-таки научил. Стоп! Так, может, теперь он сам меня будет вызывать на атаку и хитро подлавливать? Это меня пугает. Да нет, поспешно успокаиваю себя, Вадим Вадимыч же рассказывал, что так почти не бывает. Даже опытные мастера и те не умеют быстро перестраиваться в ходе боя. Так что уж если агрессор, то им и останется до конца встречи... Вот мы сейчас попробуем его слегка рассердить --это очень помогает в достижении победы: ведь потерявший над собою власть человек всегда не так тщательно продумывает свои действия и моментально делает кучу ошибок. Покажем ему, будто хотим ударить слева по подбородку, а сами неожиданно проведем удар справа по корпусу... Та-ак! Не нравится? Теперь легонько обскачем вокруг него, чтобы он повернулся и хотя бы на мгновение потерял устойчивость, и повторим показ слева в голову и легонький, этакий издевательский ударчик в живот... Опять попался! Ого, ого, сердится: бросился в ответную атаку без всякой защиты! Так вот же тебе за это, вот! Ничего-ничего, они хоть и пустяковые, эти мои удары, да все же очки!.. Внимание! Внимание! Готовит атаку справа, хитро маскируя ее отвлекающими движениями левой руки!.. Еще совсем недавно я бы поверил в такой обман и позволил завести себя в западню. Но спасибо Борису: на последних тренировках он все время напоминал, что, если вес тела остается на правой ноге, значит, той рукой, которой показывают, наносить удар не собираются, а готовятся угостить справа. Что ж, сделаем вид, будто мы уж такие дураки, что ничего не понимаем, пусть он бросается. Пусть! И я, не обращая внимания на обманные движения, преспокойно ныряю под настоящий удар, а противник, не ожидая такого оборота, проскакивает мимо, с маху наталкивается на канаты и запутывается в них. Откуда-то, точно с неба, между мною и им -- будто я могу ударить лежачего! -- возникает рефери, и я демонстративно опускаю руки: дескать, не беспокойтесь, пожалуйста, с правилами бокса мы знакомы! С удивлением слышу какой-то грохот и крики. Ой, так это же, наверно, опять кричат и аплодируют зрители. Радостно оглядываюсь на Вадима Вадимыча. Он яростно показывает, что все хорошо, но вот только нужно держать пониже голову. Правильно, совсем забыл об этом. Мой противник наконец выпутывается из канатов. И рефери, внимательно заглянув ему в лицо, командует, ловко отскакивая в сторону: -- Бокс! И все снова куда-то исчезает, а меня опять окутывает звуконепроницаемая оболочка. Я и противник -- и больше никого в целом свете! Ну, теперь-то уж он, наверно, понял, что я не из тех, кого можно подавить вот так, с наскока, сумбурными атаками. И я с удвоенной бдительностью слежу за каждым его движением. Но его хватает ненадолго. Вот он снова, позабыв обо всем, бросается очертя голову в надежде зацепить меня своими размашистыми ударами, которые даже и не нацеливает в определенные точки, а посылает, как говорится, в белый свет, как в копеечку. Ну что ж, сам виноват. Вот тебе! Вот тебе! Я без суеты провожу короткие серии ударов, а сам, не дав противнику опомниться и отквитаться, ухожу на недосягаемую для его атак дистанцию. Он окончательно взбешен и поэтому, все чаще и чаще бросаясь бездумно вперед, проваливается, то есть, промахиваясь, теряет равновесие, а я все усиливаю темп. На меня словно нашло какое-то вдохновение. Я теперь вижу не только идущие в мою сторону удары, но даже заранее знаю, когда он их замышляет, и без особого труда, не тратя лишних сил, разрушаю коварные замыслы, а сам набираю и набираю очки!.. Да-а, вот уж теперь-то я, как никогда, явственно осознал, до чего же все-таки отличается настоящий бокс от драки, что на ринге в самом деле главное не сила и натиск, а верный расчет и умение молниеносно оценить сложившуюся обстановку. Но мой противник по-прежнему надеется исключительно на свою выносливость и силу. И еще он совсем забыл, что в бою ни в коем случае нельзя злиться, так как злость мешает думать и толкает подчас на самые глупые поступки. Некоторые хитрые боксеры этим даже пользуются -- стараются специально разозлить своих противников, чтобы легче потом у них выиграть было. Вот он опять бросается с размашистыми, совершенно неподготовленными ударами. Как снаряды, пролетают они над моей головой! И опять проваливается -- устал! Яростно оборачивается и снова метеором проскакивает мимо, с ходу ударяется головой о средний канат и едва не вываливается за пределы ринга. Да-а, всерьез, всерьез я его из себя вывел! Теперь надо бы... Но что случилось? В чем дело?.. Дальше происходит нечто такое, чего никак не ожидал ни я, ни Вадим Вадимыч, ни рефери, ни зрители,-- мой противник, с трудом выпутавшись из канатов, в сердцах машет рукой и, в голос заплакав, направляется в свой угол. В зале некоторое время стоит недоуменная тишина. "Ушибся? -- болезненно морщась, провожаю его глазами я.-- Обо что-нибудь стукнулся? Но ведь канаты мягкие и ушибиться там не обо что. Я ему куда-нибудь случайно угодил?.. Но на этот раз я не провел даже никакого удара!" --В чем дело? Почему вы уходите? -- делая в его сторону движение, озабоченно спрашивает рефери. И тогда мой противник, оборачивая к нему свое злое, заплаканное лицо, сквозь слезы визгливо кричит: --Не буду я с ним больше! Что я в него все никак не попаду-у!..-- и с ходу утыкается лицом в грудь своего растерявшегося тренера. С секунду над рингом стоит мертвая тишина -- так это всех ошарашивает. Затем все покрывает, подобно обвалу, неудержимый хохот, аплодисменты и веселые возгласы. А я стою посреди ринга и не знаю, что делать. Оборачиваюсь к Вадим Вадимычу, но он, раскачиваясь на табурете во все стороны, тоже хохочет. Потом ко мне, сдерживая улыбку и бросая веселые взгляды на судейский стол, подходит рефери и молча поднимает мою руку вверх. Победа! Когда я вылезаю из ринга и направляюсь в раздевалку, меня в коридоре окружают какие-то дяди, поздравляют, расспрашивают, фотографируют и никак не хотят верить, что я так мало тренируюсь, а уже по-настоящему умею боксировать. Потом ко мне подходит высокий дядя в очках, которого, мне кажется, я уже где-то видел. Он улыбается и говорит: --Не зря, не зря ты мне тогда сказал, что не боишься. Смело, очень смело бился! И я сразу вспоминаю, что ведь это же тот самый очкарик, который мне дорогу во дворец показал. -- Поздравляю тебя! -- жмет он мне руку.-- Очень, очень убедительная победа!.. Вообще-то верно, первый бой -- и такая победа! 22 Но самую крупную и самую важную победу я все же одержал на следующий день... Когда мы с Севой приехали домой, то с удивлением увидели, что наша квартира полна народу. И едва я переступил порог, как все накинулись на меня и начали тискать и обнимать. И лишь через минуту до меня дошло: оказывается, состязания из Дворца спорта транслировались по телевидению. Севина мама прибежала за моей матерью, утащила ее к себе, и она все видела собственными глазами. Она сразу же стала вся красная, сидела, стиснув пальцы рук, и все спрашивала: "А когда же они... драться-то начнут?.." Ей ответили, что уже начали. И тогда она стала удивляться: "Так это же совсем не то, что я думала. Они же играют! Даже и не стараются друг друга сильно ударить..." Ну уж это-то, конечно, не так. Мы старались, и даже очень старались, но, когда движения тщательно оттренированы, отработаны, они всегда кажутся легкими, словно их выполняют без всяких усилий, шутя. Все поздравляли меня, хлопали по плечу и рассказывали, как я дрался, будто я сам не знал этого. Впрочем, не все, конечно, знал, и мне было интересно, как это выглядело со стороны. Но, боясь, чтобы не подумали, что воображаю, я лишь отмахивался и хмуро говорил: --А что тут особенного? Да у нас в секции все так могут. Просто у нас тренер очень хороший... Мать сказала, когда мы остались одни: Папе-то об этом напиши, ему приятно будет. Это можно,-- не сразу ответил я, хотя об этом сам только что подумал. Да-а, пусть, пусть порадуется. На следующий день, не успел я позавтракать, прибежал Сева с "Пионерской правдой". Про тебя, про тебя пишут! -- заорал он на всю квартиру. Да потише ты, потише! Где?.. --Вот читай! -- Он сунул мне газету прямо в руки. Да-а, в самом деле: "...не растерялся и нашел верный путь к победе, несмотря на то что противник был гораздо сильнее и выше ростом". Затем писали и что я быстрый, и смелый, и если вот так же вдумчиво буду и дальше тренироваться, то из меня непременно выработается замечательный чемпион. Мать тоже прочитала и с газетой побежала на кухню, хвалиться. --Ну что же нам делать-то? -- конфузясь за нее, спросил я у Севы и выглянул в окно. Был первый день каникул. Хотелось поскорее на улицу. Поиграть в снежки, построить крепость, скатать большую бабу, а то и просто так изваляться в сугробе. --Знаешь что? А поехали на лыжах! Я вспомнил, как говорил нам Вадим Вадимыч, когда поздравил с победой (проиграл из нашей секции только один, и тот чуть-чуть; Мишка тоже здорово победил): "Ну, а теперь у вас наступает отдых, и вы постарайтесь с пользой провести его -- будьте больше на воздухе: гуляйте, ходите на каток, делайте лыжные вылазки!" Сева взглянул на окно, нахмуриваясь, буркнул: Так ведь у меня же Митька палку сломал... Свою дам, я одной обойдусь! Беги переодевайся живей и выходи во двор, а я -- быстренько! Сева пошел, но сразу же вернулся, сказал, что меня кто-то на лестнице спрашивает. Выхожу -- Жора Зайцев в лыжном костюме. Смотрит на меня с восхищением, сразу видно -- все знает, хоть ничего и не говорит. Ты чего? А ты разве забыл? Я подумал-подумал и вспомнил. Весь наш класс на Ленинские горы собирался. --И Лиля! -- шепотом сказал Жора. Сева задержался и, наверно, хотел спросить: "Какая Лиля?" -- но я, краснея, крикнул ему, как дядя Владя: -- Да ты не тютькайся, не тютькайся, а то ведь ждать не будем! -- И повернулся к Жоре: -- Знаешь что, ты беги за лыжами, а я пока переоденусь. Жора стал спускаться, но потом остановился: А за ней... зайти? За кем? -- не глядя на него, спросил я, будто незнал. Ну-у, за кем же, за Лилей! А,-- равнодушно сказал я.-- Заходи, если хочешь...-- и хотел уйти. Но Жора вдруг крикнул уже с самого низу: -- Да, знаешь что? Вожатый из шестого "Б" нам вчера говорил, что он сразу же угадал, что из тебя настоящий боксер выйдет. Говорит, пальцем изо всех сил тебя в живот ткнул, а ты -- ничего! А физкультурник интересуется: не мог бы ты и в нашей школе такой же кружок организовать, а? --Какой? -- удивился я, а потом понял, ответил солидно: -- Что ж, об этом можно подумать. А сейчас...сейчас ты лучше иди,-- посоветовал я, боясь, как бы Лиля за это время не ушла, и побежал переодеваться. Когда, уже совсем готовый, я вышел на кухню, чтобы взять лыжи, дядя Владя, сидевший у окна, за которым виднелся ослепительно белый, освещенный солнцем двор, воскликнул: --Да куда же это ты?! Да постой, расскажи хоть немного, как ты вчерась такого верзилу-то одолел! Говорят, он во на сколько был выше тебя, да? -- Дядя Владя показал метра на два от пола. Мать, закрасневшись и счастливо улыбаясь, делала вид, что моет посуду. Да нет,-- смутился я,-- не на столько...-- Но на сколько, показывать не стал.-- Ну-у, как одолел? Ну-у, вышел, а сам все время думаю: как тренер учил? Прежде всего не горячись... Верно! Правильно! Ах, забодай тебя комар! Ну я и не горячился, а начал спокойно смотреть, что противник делать будет... Правильно! Молодец! Ну, вижу, он собирается... В это время во двор с лыжами в руках вышел Сева, которого тотчас же окружила со всех сторон детвора. Дядя Владь, потом, а?--забеспокоился я.Дядя Владя тоже посмотрел, махнул рукой: Да обождет! Ну-ну!.. --Ну, а я гляжу, что у него все уязвимые точки открыты, и стал стараться обманывать и попадать туда. Как только замечу, что он хочет наступать на меня, ныряю под его руку, а сам все встречные и встречные провожу! -- Молодец! Я теперь вот так думаю,-- дядя Владя наклонился ко мне,-- если б ты этими-то самыми встречными да как-нибудь Митку-злодея угостил, а?! А то он совсем обнаглел -- давеча у нашего сарая замок отшиб! Ну зачем же вы этому учите? -- вмешалась мать.--Не надо, не надо! Митька -- хулиган, привык драться, да потом и старше на два года. Ну и что? -- презрительно фыркнул дядя Владя, отворачиваясь к окну, и вдруг зашептал: -- Вон он, вон он, стервец! Я тоже поглядел. Так и есть: из флигеля вразвалку, лениво вышел Митька. Модная шапка набекрень, шея открыта. Я весь задрожал даже: пора с ним рассчитаться! Хотя нет, не стоит -- стыдно. Тоже еще, скажут, боксер. Да, чего доброго, тренеру нажалуются. А уж Вадим Вадимыч за это самое... Я насторожился: Митька угрожающе зашагал к Севе, который стал медленно пятиться к подъезду, прижимая к груди лыжи. Митька, по своему обыкновению, что-то грубо закричал, подскочил к Севе и принялся вырывать у него лыжи... Ах, так? Ну, Вадим Вадимыч, здесь уж не я виноват!.. Я в два приема спустился по лестнице и выбежал во двор. Митька уже отнял у Севы лыжи и, бросив их подле себя на снег, нахально пихал в крепления ногу. --А ну сейчас же отдай обратно, болван! --. срывающимся от негодования голосом крикнул я и замер: не ужели все-таки придется пускать в ход кулаки? Ну теперь-то уж я ни капельки не боялся этого бессовестного; наглого забияку, даже больше, прекрасно знал, что он совершенно беззащитен передо мной. Но было стыдно даже и подумать, как это я, хорошо знающий бокс, вооруженный множеством хитроумных приемов, накинусь на невооруженного и, пользуясь своим преимуществом, стану его бить... Но делать нечего! Однако, резко выпрямившийся и злобно посмотревший, кто это осмелился на него кричать, Митька вдруг сник, медленно отвернулся и опустил голову. Я едва не задохнулся от радости: Митька, сам Митька -- и вдруг! --Так слышал иль нет? Сейчас же подними и отдай лыжи тому, у кого взял! -- надвигался я на обидчика. "Ой, да неужели послушает?" И Митька, тот самый Митька, которого все во дворе боялись и остерегались -- даже взрослые! -- с трудом, точно у него вдруг одеревенела спина, нагнулся, поднял лыжи и, не глядя, протянул Севе. Это была уже окончательная, неоспоримая победа! --И-эх ты, шалопут!--услышал я тотчас за своей спиной голос дяди Влади, который вышел на улицу, как потом признался, на всякий случай.-- Я гляжу: ты молодец на овец, а на молодца -- сам овца! И Митька стерпел даже это! Понурившись, он молча побрел по глубоко протоптанной дорожке к своему дому, стараясь не глядеть на злорадно смотревших на него со всех сторон мальчиков и девочек. Жора и Лиля с лыжами на плечах -- они как раз вошли во двор --испуганно остановились, стукнувшись лыжами. Но я крикнул, чтобы они не боялись и спокойно шли себе. А Митька еще более ссутулился и даже в снег свернул, чтобы дать им дорогу. На всю жизнь запомнился мне этот сладчайший миг: понуро стоит по колено в снегу, точно наказанный щенок, Митька, и восторженно смотрят на меня, прекрасно понимая, что с этой самой минуты Митькиной тирании наступил конец, Жора, Лиля, Сева и все мальчики и девочки нашего двора. А день был такой солнечный и яркий, какого до этого я ни разу.не видел.