тупик и эту последнюю проклятую секунду ни за что не сбросить? Галузин резко изменил методы тренировки. Прежде всего он перестроил графики заплыва. Кочетов обычно плыл первые пять двадцатипятиметровок немного резвее, чем три последних отрезка пути. Галузин попробовал сделать наоборот. Он заставил Кочетова вначале плыть медленнее и нажимать на финише. Финиш был удлинен. Обычно пловец плывет с наивысшим напряжением лишь последнюю двадцатипятиметровку. Галузин предложил Леониду испробовать "длинный финиш" - плыть без всякой экономии сил последние пятьдесят метров. Могучий организм Кочетова быстро втянулся в эту работу, преодолел дополнительную нагрузку. Так удалось сбросить еще 0,3 секунды. Но этого было мало, и Галузин не успокаивался. Он принес в бассейн книгу московского врача. Врач писал, что в обычном, спокойном состоянии сердце человека работает с десятипроцентной нагрузкой. "Всего десять процентов?!" - возмутился Кочетов. Он не знал, что наше сердце такой лодырь. Нет, надо заставить его в момент рекордного заплыва трудиться на полную мощность. Однажды Галузин приказал Леониду на время забыть, что они собираются ставить рекорд на двести метров. Перешли на 300- и 400-метровку. В конце концов тренер добился своего: Кочетов стал проплывать и эти дистанции с отличным временем. Это приучило организм пловца к большим напряжениям, выработало в нем запас выносливости. Тогда Иван Сергеевич опять составил новые графики заплыва. В 200-метровке Леонид должен был теперь идти всю дистанцию с одинаковой скоростью, причем каждую двадцатипятиметровку проходить с такой быстротой, которую он раньше развивал лишь на отдельных участках. И, наконец, наступил день, когда Кочетов на тренировке прошел всю дистанцию за 2 минуты 40,2 секунды, - на четыре десятых секунды быстрее рекорда. Это было неожиданно и сначала показалось случайностью. Ведь еще вчера Леонид показывал худшее время. И вдруг - такой скачок! И хотя они оба понимали, что скачок этот произошел вовсе не случайно, а заслуженно добыт упорной, трудной и кропотливой работой, - все-таки они боялись верить этому результату. Кочетов наотрез отказался покинуть бассейн. Он отдохнул и в тот же вечер проплыл дистанцию еще раз. И снова Галузин торжествующе засек результат. Правда, он был на одну десятую хуже первого, но это не беда! Только тогда они по-настоящему обрадовались. Сомнений быть не могло, - рекорд будет бит! И все-таки они решили продолжать тренировки. Кочетов находился в отличной форме; им хотелось выжать все возможное: постараться улучшить время не на четыре десятых, а на целую секунду. Леонид тренировался без устали. Он был в таком чудесном, бодром настроении, так окрылен первыми успехами, что казалось, для него нет сейчас ничего недосягаемого. Ровно через четыре месяца после первого памятного разговора с Гаевым Кочетов снова пришел в партком и пригласил Николая Александровича в бассейн. Леонида ничего не говорил о своей победе. Однако торжествующее лицо выдавало его. Николай Александрович, чтобы доставить удовольствие Леониду, не расспрашивал его и делал вид, будто ни о чем не догадывается. В бассейне Галузин, тоже не говоря ни слова, зажал в ладони свой секундомер, а второй вручил Гаеву. По команде стартера Леонид прыгнул в воду. Одновременно с пловцом помчались стрелки на двух секундомерах. Финиш. Пловец остановился. Застыли стрелки обоих секундомеров. 2 минуты 39,6 секунды. Ровно на секунду лучше рекорда Захарьяна. - Вот тоби и Ля-Бриель! - сделав сердитое лицо, сказал Гаев, но не выдержал и засмеялся. * * * Как только Леонид на следующее утро пришел в институт и сел за стол в кабинете физиологии, - сразу получил записку: "Да здравствует рекорд!" Подписи не было. "Кто это уже успел все разузнать?" - изумился Леонид. Он обвел глазами столы, за которыми сидели двадцать шесть юношей и девушек - вся седьмая группа второго курса. Студенты внимательно слушали преподавательницу, и не обращали на него внимания. Так и не узнав, кто автор записки, Леонид достал тетрадь и стал конспектировать лекцию. Вскоре он получил вторую записку: "Привет будущему рекордсмену!" Подписи опять не было. Леонид стал внимательно оглядывать товарищей Встретился взглядом с Аней Ласточкиной. Она смотрела на него невозмутимо спокойно, но краешки губ ее улыбались. "Она!" - решил Кочетов. Когда после окончания школы Аня сказала Леониду что пойдет в институт физкультуры, - он лишь усмехнулся: "Бросишь гранату и улетишь вместе с нею". Аня вместо ответа стиснула своей маленькой рукой его широкую ладонь. "Ого!" - он сразу почувствовал, какая сила скрыта в этой тоненькой узкоплечей девушке. "Но почему она все-таки пошла в институт физкультуры? - не раз задумывался Леонид. - Ведь вовсе не собиралась сюда... Видимо, просто растерялась. Не знала, куда податься..." Спрашивать об этом у Ани не хотелось. Впрочем, Аня и сама толком не смогла бы объяснить. Да, раньше она не очень-то интересовалась спортом. Во всяком случае, меньше, чем музыкой. И меньше, чем литературой. Но недаром школьная учительница истории называла ее "богато одаренной натурой". У нее были способности ко всему, и к спорту тоже. А возможно, имелись и другие причины, почему Аня выбрала именно институт физкультуры. Но в эти причины Аня даже наедине с собой старалась никогда не углубляться. Если бы кто-нибудь сказал ей, что она просто стремилась быть там же, где Леонид, Аня чистосердечно и с негодованием отвергла бы эти догадки. В отличие от большинства студенток-физкультурниц, обычно коротко, почти по-мужски остриженных, Аня носила длинную, до пояса, косу. Ее толстая коса не раз вызывала шутки студентов. - Килограмм лишнего веса! - сокрушенно вздыхали шутники, когда Аня в трусиках и майке - легкая и стремительная - появлялась на беговой дорожке. - С такой косой выходить на старт, - все равно что повесить на шею гирю и с ней бежать! Действительно, длинные волосы иногда мешали Ане. Однажды в бассейне тщательно уложенная под шапочку золотистая коса каким-то образом вдруг вырвалась на свободу. У Ани не было времени поправить ее, и длинная, мокрая, сразу потемневшая коса помчалась вслед за нею, извиваясь, как змея, и шлепая девушку по спине и плечам. И все-таки Ласточкина упорно отказывалась обрезать волосы. ...Когда прозвенел звонок, Ласточкина подняла руку. - Внимание! - крикнула она. - Кто хочет посмотреть, как Кочетов будет ставить рекорд, - записывайтесь на контрамарки! Это, конечно, была шутка. Студенты института могли и так, без всяких контрамарок, пройти в бассейн. Но однокурсники дружно набросились на Кочетова, требуя билетов. Никто из них не удивился словам Ласточкиной. Казалось, они уже слышали о планах Леонида и не расспрашивали его лишь потому, что он сам молчал. - Завидую я тебе, Леонид! - искренне сказала Аня. - Нет, не будущему рекорду твоему завидую! - испуганно поправилась она. - Завидую твоей целеустремленности. Нашел свою дорогу и прямо, без колебаний, идешь по ней! А вот я... Всем были хорошо известны мучения Ласточкиной. Она играла в теннис, бегала на коньках, плавала, занималась художественной гимнастикой, мета- ла копье и играла в волейбол. И все получалось у нее одинаково успешно. Когда Аня под музыку легко, изящно и ритмично выполняла вольные движения, ей советовали серьезно заняться гимнастикой. Когда она красиво и далеко бросала копье, ей настойчиво рекомендовали стать копьеметательницей. Ласточкина училась, как и Леонид, на втором курсе. Первые два года студенты занимались всеми видами спорта, чтобы быть всесторонними физкультурниками. Но у большинства однокурсников, как у Кочетова, уже был свой любимый вид спорта, которым они особенно увлекались. В седьмой группе учился Федя Маслов - отличный штангист; Галя Зубова имела первый разряд по гимнастике; хоккеист Виктор Малинин играл в сборной команде города; пловец Холмин уже был мастером спорта. И только Ласточкина все еще не могла решить, кто же она: конькобежец или теннисистка, пловец или гимнастка. - А может быть, тебе стать велосипедисткой? - посоветовал ей Леонид. - Почему именно велосипедисткой? - изумилась Аня. - Да потому, что ты, кажется, только велосипедом еще не увлекалась! А вдруг именно велосипед заинтересует тебя по-настоящему? - Пробовала! - безнадежно махнула рукой Ласточкина. - Ну и как? -- Все так же! Нормально. Не то, чтобы плохо, но и не очень уж хорошо! Прямо хоть реви. Студенты дружно засмеялись. Вот положение, в самом деле! Прозвенел звонок. - А ты зубы-то не заговаривай! Давай контрамарки! - снова пристали к Кочетову друзья. - Ладно, ребята, - смеясь объявил Леонид. - Приглашаю всех! * * * Через три дня в помещении бассейна собрались студенты института физкультуры, пловцы, тренеры, болельщики. Все знали - на сегодняшних соревнованиях Леонид Кочетов попытается установить новый всесоюзный рекорд. Зрители были настроены напряженно-выжидательно и в большинстве желали успеха молодому пловцу. Но нашлись и недоверчивые. - Не торопится ли этот самонадеянный юнец?! - перешептывались они в фойе и в буфете. - Правда, Кочетов занял первое место по Ленинграду в двухсотметровке. Но до рекорда еще далеко! Судьи, хронометристы, стартер - все в белых костюмах - заняли свои места. Леонид огляделся - возле самых стартовых тумбочек, у воды, сидит Гаев. Он совершенно спокоен и даже улыбается. Рядом с ним - массивная седая голова Галузина. Милый Иван Сергеевич! Он хочет тоже казаться спокойным, но это ему не удается: все время, даже беседуя с кем-либо, он переводит взгляд на Кочетова. Тут же сидят студенты. Вся седьмая группа - двадцать шесть человек, как один, явились сегодня в бассейн. Кочетов замечает, - кое-кто из друзей неловко прячет за спиной букеты цветов. - На старт! Вместе с Леонидом еще три пловца встали на стартовые тумбочки. Они подались вперед и напряженно замерли, ожидая сигнала стартера. Наступил очень ответственный момент. В таком серьезном заплыве, где борьба пойдет за каждую десятую долю секунды, очень важно хорошо взять старт, "не засидеться на тумбочке", как говорят пловцы. Надо прыгнуть в воду сразу же, как только красный флажок поравняется с плечом стартера. Ни раньше, ни позже. - Марш! - крикнул стартер и резко опустил флажок. Четверо пловцов стремительно бросились в воду. Но сразу раздался резкий короткий свисток судьи. Пловцы остановились. Только один из них, в пылу борьбы не расслышав свистка, продолжал изо всех сил работать руками и ногами, стремительно несясь вперед. Зрители засмеялись. Судья снова резко засвистел, и пловец, наконец, остановился. Произошел "фальстарт". У одного из пловцов не выдержали нервы, и он на какую-то мельчайшую долю секунды раньше сигнала бросился в воду. Вслед за ним прыгнули и остальные. Все произошло так быстро, что зрители даже не заметили неправильности. Но строгие судьи вернули участников заплыва на старт. Разгоряченные и взволнованные, вышли пловцы из воды и снова встали около стартовых тумбочек. Напряжение еще более усилилось. Все знали: еще один "фальстарт" - и судьи снимут провинившегося участника с заплыва. Чувствовалось, что пловцы нервничают. Сорвать старт нельзя. Но и задерживаться на тумбочке тоже никто не хотел. - На старт! - снова скомандовал стартер, держа над головой красный флажок. Он уже открыл рот, чтобы произнести "марш!", как кто-то из пловцов, не выдержав напряжения, прыгнул в воду. За ним бросились еще двое. Леонид Кочетов, единственный из всех, остался стоять на тумбочке. Нервы у него оказались крепче, чем у других. Главный судья снял провинившегося пловца с заплыва, а остальных вновь выстроил на старте. Снова стартер поднял флажок. И снова "фальстарт"! Главный судья удалил с состязаний еще одного пловца. На стартовых тумбочках осталось всего два участника - Кочетов и мастер Михаил Абызов. Оба они из-за трех фальстартов очень издергались. - На старт! - снова скомандовал стартер. Но, не успел он крикнуть "марш!", как одновременно оба пловца бросились в воду. Заплыв не состоялся. Злой и взволнованный, возвращался Кочетов домой. Галузин утешал пловца, хотя и сам расстроился не меньше его. Гаев не произносил сочувственных слов. - Рекорд будет бит! - кратко сказал он, когда они втроем очутились на улице. Всю дорогу Николай Александрович молчал и лишь возле дома, где жил Кочетов, снова уверенно повторил: - Рекорд будет бит! Через три дня должно было состояться первенство Ленинградского военного округа. Гаев успел поговорить с судьями и добился, чтобы Кочетова включили "вне конкурса" в это соревнование. Для Леонида эти два дня тянулись мучительно медленно, нестерпимо медленно. Наступила последняя ночь перед состязанием. Долго не мог заснуть Леонид. Такова уж участь всех спортсменов: именно тогда, когда предстоит особенно трудная борьба, когда надо быть особенно свежим, собранным и спокойным, - нервы напрягаются до предела и не дают спать, мешают отдохнуть, набраться новых сил. Много часов ворочался Леонид в кровати и только огромным усилием воли заставил себя заснуть. Проснулся он вялым. Но сразу же появился в сверкающих сапогах и отлично выутюженном френче, гладко выбритый Галузин с массажистом Федей. Казалось, что они где-то тут, в коридоре, давно ждали пробуждения Леонида. От ловких и быстрых прикосновений Фединых пальцев теплая волна разлилась по телу. После получасового массажа Кочетов чувствовал себя снова готовым к борьбе. День он провел, как обычно, стараясь не думать о предстоящем заплыве. Вечером пловцы, тренеры и болельщики снова заполнили трибуны бассейна. Только нынче среди зрителей было много военных. Снова возле стартовых тумбочек уселись Гаев, Галузин и однокурсники Леонида. Раздалась команда: - На старт! Не только глазами - всем своим существом Леонид впился в красный флажок стартера. Сигнал! Кочетов сильно послал тело вперед. "Быстрей! Быстрей! Быстрей!" - в такт движениям рук твердил он. Но, едва вынырнув, услышал свисток. "Опять фальстарт?? Неужели я?.." Нет, провинился сосед справа. Судьи снова выстроили участников. Стремительно метнулся вниз флажок. И одновременно с ним метнулись в воду пловцы. "Ну, наконец-то! Старт взят!" - с облегчением вздохнул Галузин. Об этом же с радостью подумали и однокурсники Леонида. Прямо со старта Кочетов вырвался вперед. Один за другим, ритмично и могуче, с великолепной слаженностью следовали его гребки. Он плыл 2 минуты 39,9 секунды. И все эти 2 минуты 39,9 секунды непрерывно кричали, шумели, гудели трибуны. Наконец последний поворот. Последние 25 метров! Ладони Кочетова касаются стенки. Разом щелкают кнопки трех судейских секундомеров. Есть! Есть рекорд! И зрители, и судьи видят: Кочетов отлично проплыл дистанцию, поставил новый всесоюзный рекорд. Леонид еще находится в воде. Он не успел подняться на бортик. Грудь его тяжело вздымается. Руки слегка дрожат от только что пережитого огромного напряжения. Снизу, из воды, смотрит он на судей. Что такое? Почему они так суетятся, шепчутся? Почему у всех взволнованные, тревожные лица? Что случилось? Вскоре все выясняется. У одного из судей неожиданно отказал секундомер. Именно в момент заплыва эта безукоризненно точная, выверенная машинка вдруг закапризничала. Или, может быть, судья слабо нажал кнопку? Спортивные правила неумолимы: всесоюзный рекорд регистрируется, только когда результат пловца засечен не меньше чем тремя судейскими секундомерами. А тут один из трех вышел из строя. Рекорд нельзя засчитать. - Э-эх! - горько выдохнул кто-то на трибуне. - Шляпы! Леонид кусал губы от обиды. Расстроенные однокурсники старались не глядеть на него, чтобы еще больше не огорчать товарища. Аня Ласточкина чуть не плакала. Подумать только: такое невезение! Из бассейна они опять шли втроем. Гаев и Галузин, как могли, утешали Леонида. - Несчастный случай, - сказал Гаев. - Бывает... - Бывает, конечно, - горько усмехнулся Леонид. - И похуже бывает. Свалится на голову кирпич с крыши: был человек - нет человека. А все-таки от этого мне не легче... - Нет, легче, - возразил Гаев. - Ты нынче доказал: рекорд будет! Не сегодня, так завтра. Но будет. Обязательно! По дороге к дому Гаев и Галузин решили: Леониду надо плыть не с тремя, а с одним противником, мастером спорта Абызовым. Правда, это ослабляло борьбу - чем больше сильных противников, чем напряженнее состязание, тем легче поставить рекорд. Но что делать? Нельзя снова трепать нервы пловцу бесконечными фальстартами. Через несколько дней Кочетов снова вышел на старт. Зрители встретили пловцов веселым оживлением. Но Леониду казалось, что трибуны гудят насмешливо. Он твердо решил: "Ни в коем случае не сорву старт. Лучше чуть-чуть задержусь на тумбочке, в воде наверстаю. Только бы Абызов не подвел". Леонид тревожно оглядел противника. Нет, Абызов выглядел спокойным. Его серые, навыкате, глаза смотрели решительно, упрямо. Очень хорошо! Кочетов от всей души желал Абызову отлично взять старт. Бывают такие моменты в спортивной борьбе - желаешь удачи своему противнику даже больше, чем себе. Стартер поднял флажок. - Марш! Пловцы в воде. Первую двадцатипятиметровку они проходят голова к голове. Стремительный поворот. Кажется, они опять идут вровень. Но в конце второй двадцатипятиметровки "судья на повороте" - следящий, чтобы пловцы правильно совершили поворот, - видит: руки Кочетова касаются стенки бассейна на мгновенье раньше рук Абызова. Третий, четвертый поворот. Зрители вскакивают с мест. Пройдена половина дистанции. Темп отличный. Абызов уже примерно на метр отстал от Кочетова. - Жми, Леня! - кричат с трибуны. - Вперед, Леня! - Ле-е-е-ня-я! Так уж устроено сердце болельщика. Даже совершенно незнакомые Кочетову люди называли его просто Леней, как будто они были близкими друзьями. Последний отрезок пути. В руках у многих зрителей, тренеров, пловцов зажаты секундомеры. Все уже видят - рекорд будет бит. - Давай, давай, Леня! - гремят трибуны. - Нажми, Ленечка! - громче всех кричит Ласточкина и товарищи-однокурсники. Все они стоят ногами на скамейках, машут руками с зажатыми в них секундомерами и букетами. Многие студенты и пловцы-болельщики с бешеной быстротой крутят в воздухе полотенцами и купальными костюмами, словно полагая, что этот, создаваемый ими "попутный ветер", поможет Кочетову плыть быстрее. Три хронометриста уже застыли на финише. Они готовы "принять" пловца. Последние гребки. Разом щелкают три судейских секундомера. Остановлены стрелки на секундомерах в руках у зрителей. Все они показывают примерно одно и то же время. Уже ясно: дистанция пройдена за 2 минуты 39,8 секунды. Почти на целую секунду улучшен всесоюзный рекорд. Овации гремят в бассейне. И вдруг зрители чувствуют что-то неладное. К главному судье подходит "судья на повороте" и передает ему записку. Судейская коллегия совещается. В бассейне наступает томительная тишина. Наконец к микрофону подходит главный судья. - Кочетов (спортивное общество "Большевик") снимается с заплыва! - объявляет он. - Седьмой поворот совершен неправильно. Кочетов коснулся стенки одной рукой! Буря возмущения поднимается в зале. - Не может быть! - негодуют пловцы и болельщики. - Долой! - звонко кричит Ласточкина. - Долой судью! - орет группа мальчишек. Никто из болельщиков не заметил ошибки. Может быть, сам "судья на повороте" ошибся? Главный судья поднимает руку, призывая к тишине. Но трибуны не успокаиваются. Где-то наверху внезапно разлился свист. К его тоненькой, как ручеек, пронзительной струйке присоединяются все новые и новые ручейки. И вот уже заливистые трели наводняют все помещение. Тогда встает Гаев. Все знают: он больше других болел за Кочетова. "Сейчас он заступится за пловца!" - радуются зрители. - С судьей не спорят! - негромко, веско произносит Гаев, и весь бассейн мгновенно затихает. - Если судья говорит "ошибка" - значит, произошла ошибка! - раздельно повторяет Николай Александрович. Он подходит к Кочетову, кладет на плечо Леониду тяжелую руку и притягивает его к себе, словно обнимает. В напряженном молчании, провожаемые сотнями глаз, они медленно, уходят. * * * Тяжелые дни наступили для Леонида. Ни на минуту не покидали его мысли о трех неудачных попытках. Вот когда он искренне возненавидел тетушкину "технику": целыми днями в квартире трезвонили сразу и телефон, и "сирена" на кухне. Это многочисленные друзья - пловцы и болельщики - старались поддержать бодрость в своем любимце. Все они были твердо уверены, что Кочетов улучшит рекорд, все возмущались ошибкой "судьи на повороте". - Вероятно, судья был прав! - изумляя болельщиков, спокойно отвечал Кочетов. Друзья торопили Леонида, уговаривали завтра же снова встать на старт. - Ты же побьешь рекорд! Клянусь! Иначе у меня: не голова, а футбольный мяч! - гремел в трубке бас какого-то болельщика. - Не расстраивайтесь, Леонид Михайлович! Я и мама не сомневаемся в вашей победе! - кричала незнакомая девочка. Кочетов вежливо отвечал пловцам и болельщикам, благодарил за сочувствие. Но на двадцатый или тридцатый раз, выслушав какого-то "незнакомого друга", Леонид, не говоря ни слова, повесил трубку. С тех пор телефону стал подходить Федя, на время переселившийся, по просьбе Галузина, к Кочетову. Весельчак-массажист обладал неистощимым тернием. Он мог по полчаса беседовать со встревоженными болельщиками, успокаивая их и ручаясь, что Кочетов учтет их просьбы и, конечно, побьет рекорд. У Феди обнаружилось много неожиданных талантов. Выяснилось, например, что он отличный повар. С увлечением хозяйничал массажист на кухне: без конца варил и парил, жарил и тушил всякие "травки". - Пища богов! - говорил он, ставя перед Леонидом огромную шипящую сковороду цветной капусты. - Нектар и амброзия! Древние греки были мудрые люди: только этой травкой и питались! - Да они вовсе не ели эту пакость, - раздраженно отвечал Кочетов, которому уже надоели все эти "петрушки". - Не ели? - искренне изумлялся Федя. - Ну, значит, греки были мудрыми людьми! Кушай, Ленечка, кушай: пальчики оближешь! Однако сам массажист не ел цветной капусты. Он уходил на кухню и тайком от Леонида, чтобы не соблазнять его, ловко, одним движением ножа вскрывал банку шпрот или поджаривал себе целую сковороду свинины. Тетушкина "техника" приводила Федю в восторг. Он любовно чистил мелом свистящие чайники и кастрюли и чуть не каждый день с удовольствием стирал белье в самодельной стиральной машине. - Техника - на грани фантастики! - повторял он, похлопывая по ее сверкающему барабану. Федя был очень любознательным. Систематического образования он не получил и восполнял этот пробел жадным чтением. Читал он запоем самые разнообразные книги: позавчера - брошюру "Как самому построить авиамодель", вчера - научную статью о свинье-рекордистке Незабудке, сегодня - книгу о древних арабских рукописях, а на завтрашний день у него уже был приготовлен толстый том - "Жизнь и творчество Л. Толстого". Придя в первый раз к Кочетову, массажист сразу направился к книжному шкафу. Шкаф был заперт. И хотя ключ торчал тут же, в скважине замка, открыть шкаф Федя, очевидно, стеснялся. Сквозь стекло он жадно рассматривал корешки книг. На верхней полке стоял ряд одинаковых томов в красных коленкоровых переплетах - сочинения Ленина. Эта шеренга строгих алых книг досталась Леониду в наследство от мужа тети Клавы. На другой полке - книги о великих композиторах: Чайковском, Глинке, Бетховене, Моцарте; увесистые труды по истории музыки, тоненькие, пестрые книжечки - программы концертов. Пониже стояли спортивные книги - о тренировке лыжника, конькобежца, футболиста, учебники по физиологии, анатомии, календари состязаний, книги о выдающихся мастерах спорта. Самую нижнюю полку занимали пособия по плаванию. - Говорят, по книгам можно точно определить, кто их хозяин, - с улыбкой сказал Федя. - А тут не разберешься. Кто владеет этими книгами? Философ? Музыкант?.. - Спортсмен! - сердито ответил Кочетов. Он помолчал и хмуро добавил: - Только, к сожалению, плохой! Леонида в эти дни все раздражало. Он не мог спокойно смотреть и на веснушчатого весельчака-массажиста. Чтобы не сказать ему что-нибудь резкое, Кочетов запирался в своей комнате. Уязвленное самолюбие и гордость в первое время не давали ему спать по ночам, обидные мысли преследовали его на прогулках. Он не мог читать, не хотел никого видеть. Никого - даже Галузина и Гаева. Студенты-однокурсники чувствовали, как тяжело сейчас Леониду. Стараясь не быть навязчивыми, они все же умудрялись под разными предлогами несколько раз в день навещать друга. Первой в комнату Кочетова влетела Ласточкина. Как всегда веселая, энергичная, она затормошила Леонида. Еще была зима, но Аня уже готовилась к лету. У нее появилось новое увлечение - туризм. Она горячо уговаривала Кочетова направиться на Кавказ и исходить его вдоль и поперек. Собираясь к Леониду, Аня долго, стояла перед зеркалом. К счастью, густой румянец, так мучивший ее в школе, постепенно исчезал. Это было странно: ведь Аня теперь много занималась спортом, подолгу бывала на воздухе. Но факт оставался фактом - румянец бледнел. А может быть, помогло снадобье, рекомендованное подругой: смесь уксуса с крепким чаем? Аня тщательно обдумала предстоящий разговор с Леонидом. Нет, о плавании, о рекорде - ни слова. Если Леонид сам начнет об этом, - надо повернуть в другое русло. Нельзя растравлять рану. Аня выполнила свое решение: все время беззаботно болтала о будущем путешествии по Военно-Сухумской дороге, о переходе через Клухорский перевал, о рюкзаках, палатках, примусах, сухом бульоне и альпенштоках. В конце концов и молчаливый Леонид раскачался, стал вместе с ней деловито высчитывать, сколько нужно денег. К сожалению, оказалось - меньше чем по девятисот рублей на брата не обойтись. Вслед за Ласточкиной у Кочетова побывали и Федя Маслов, и Галя Зубова, и Виктор Малинин. Виктор чуть не силой потащил Леонида на каток - смотреть хоккейный матч. Цель у всех была одна, как сказала Ласточкина: "Не давать Леониду киснуть!" Гаев и Галузин понимали состояние Кочетова и не беспокоили его. Они знали - это бывает у всех спортсменов и скоро пройдет. И действительно, это прошло. На третий день Кочетов сам позвонил Гаеву. - Рекорд будет бит! - спокойно сказал он. - Конечно, - уверенно ответил Гаев. Да, рекорд будет бит. Леонид снова твердо верил в это. Но он решил не торопиться. Если судья снял его с заплыва, - значит он, Леонид Кочетов, допустил неправильность. Он не верил болельщикам и не думал, что судья ошибся. А раз с ним могло случиться такое, - надо опять тренироваться. И снова начались тренировки. Каждый день появлялись Кочетов с Галузиным в бассейне. Они приходили сюда, как на работу: всегда в одно и то же время, без пропусков и опозданий. Некоторые друзья Леонида удивлялись. - У него же рекорд в кармане, - недоуменно говорили они. - Почему он не плывет? А маловеры понимающе перемигивались: - Струсил Кочетов! Мурашки забегали! Так иногда бывает у спортсменов: появляется особое нервное состояние-робость перед ответственным выступлением. Это была неправда. Кочетов не боялся выступить. Но его гордость и самолюбие не позволяли ему снова потерпеть поражение. Он хотел действовать только наверняка. Каждый день много раз проплывал он весь бассейн из конца в конец. - Хочешь плавать быстро? Хочешь плавать быстро? - твердил он, плывя первую двадцатипятиметровку, совершал поворот и на обратном пути отвечал сам себе: - Тренируйся не спеша! Тренируйся не спеша! Это были любимые слова Галузина. Иван Сергеевич всегда находился тут же. Тщательно, как обычно, был отутюжен его костюм; казалось, тренер совершенно спокоен, и только одно доказывало, что он волнуется. Галузин теперь не мог ни минуты стоять на месте. Леонид сто раз проплывал весь бассейн, и сто раз вслед за ним по бортику пробегал Иван Сергеевич. После двух недель упорных тренировок Галузин и Гаев устроили пробный заплыв. И снова Леонид показал отличное время, лучше рекорда. И вот Кочетов в четвертый раз вышел на старт. Но возбужденное, нервное состояние, три неудачи подряд, видимо, сказались на пловце. Они где-то в глубине души поколебали его уверенность в своих силах. Леонид чуть-чуть задержался на тумбочке после сигнала "марш!", боясь нового фальстарта. Он слишком тщательно делал повороты, чтобы опять не допустить ошибки, и терял на этом драгоценные мгновения. После заплыва главный судья объявил - 2 минуты 40,7 секунды. Старый рекорд уцелел: Кочетов "не дотянул" до него всего 0,1 секунды. Сэр Томас мог радоваться! Леонид никогда не видел англичанина, даже на фотографии, но мысленно он четко представлял своего далекого противника. Конечно, он - сухопарый, длинный. Пунктуален и надменен, как истый английский лорд. Возможно, даже носит монокль, как Чемберлен. Впрочем, нет. Томас - спортсмен, зрение у него, вероятно, хорошее. Живет он, несомненно, в Лондоне. Где же еще может жить эта "гордость английского спорта"! Леонид яростно шагал по комнате взад в вперед. Ему казалось, что Томас презрительно ухмыляется. Да, к сожалению, сэр имеет все основания смеяться. Четыре раза пытался Кочетов побить его - и все безуспешно. Так что же, сдаться? "Нет! Ни за что!" В течение следующего месяца Кочетов совершил еще несколько попыток. Пятый, шестой, седьмой, восьмой раз вставал он на стартовую тумбочку, но рекорда побить не мог: не дотягивал одной, двух десятых секунды. Друзья поддерживали Леонида. Приходили даже на его тренировки, хотя Галузин свирепо гнал их прочь из бассейна, чтобы не мешали заниматься и не беспокоили пловца. - Здесь не цирк. Мы работаем, - грозно отчитывал студентов Иван Сергеевич. Они на несколько минут скрывались в раздевалке или на самых верхних рядах трибун, а потом снова спускались к воде. Особенно упорной была Аня Ласточкина. Она выбрала очень удачный наблюдательный пункт: внизу, возле борта "ванны", за колонной. Сидя прямо у воды и все видя, она сама оставалась невидимой. И когда Галузин гнал студентов, Аня спокойно продолжала сидеть в своем укрытии. В институте, по просьбе Гаева, Кочетова на неделю освободили от посещения лекций. "Не отстать бы", - забеспокоился он. Но опасения были напрасны. Каждый день к нему приходили товарищи, приносили конспекты, рассказывали, что пройдено нового. И все они, уходя, крепко пожимали ему руку и уверенно говорили: - Рекорд будет бит! Между тем маловеры и нытики, которые в таких случаях всегда находятся, ехидно острили по закоулкам, что Кочетов замучил всех судей и зрителей. Какой-то остряк прислал в судейскую коллегию записку. Он предлагал обратиться во Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта с просьбой ограничить число попыток побить рекорд. - Иначе, - писал остряк, - есть опасность, что некоторые честолюбцы будут пытаться бить рекорды, пока не утонут от разрыва сердца! Эти смешки и остроты доходили до Кочетова. Часто горечь и обеда настолько сильно захлестывали его, что хотелось бросить бесплодные попытки. Но он подавлял собственное разочарование, не слушал нытиков и упорно продолжал борьбу. - Победа придет - надо только работать! - говорил Галузин, и Леонид верил своему учителю. * * * Во вторник, как обычно, Кочетов пошел к физкультурникам завода, где он вел плавательную секцию. - Хватит тебе лодыря гонять, - шутливо сказал ему полгода назад Галузин. - Тебя учат, и ты учи других. Готовься быть не только чемпионом, но и хорошим тренером. - И Галузин направил его на завод. Леонид помнил, с каким волнением шел он на первое занятие. В большом спортивном зале завода перед ним выстроились тридцать четыре человека. Они с любопытством и, как казалось Леониду, даже немного насмешливо смотрели на нового руководителя секции. Многие из учеников были гораздо старше своего девятнадцатилетнего учителя. Особенно смущал Кочетова стоявший на левом фланге невысокий человек лет сорока - бухгалтер из заводоуправления. Полное, даже немного обрюзгшее тело его, с покатыми плечами и молочно-белой кожей никак не напоминало фигуру спортсмена. Особенно нелепыми казались рыжая, торчавшая клином борода и изящное пенсне. "Как же он будет плавать?" - растерянно подумал Кочетов, оглядывая бухгалтера. - Советую вам заменить пенсне очками, - мрачно сказал он. - Пенсне утонет. Откровенно говоря, Леонид надеялся, что бухгалтер, привыкший к пенсне, не захочет менять его на очки и перестанет посещать секцию. Но бухгалтер жаждал плавать и уже на следующее занятие пришел в очках, которые специальными резинками были плотно прикреплены к ушам. Кочетов тяжело вздохнул и примирился с неизбежным. Старостой секции был невысокий коренастый паренек со смешной фамилией - Грач. Но его, видимо, вовсе не смущала эта птичья фамилия, и, когда Кочетов по ошибке назвал его Дроздом, он невозмутимо поправил; "Грач, Николай Грач". Держался Грач, несмотря на молодость, независимо и солидно. Кочетов сразу заметил, что все физкультурники, даже пожилые, относятся к этому пареньку с уважением. Впоследствии Леонид узнал: Грач - один из лучших заводских токарей. Первое свое занятие Кочетов начал вступительным словом: так всегда делал Галузин. - Плавание - один из самых полезных и здоровых видов спорта, - внушительно произнес Леонид. - Недаром врачи называют плавание "дыхательной гимнастикой". Средний здоровый человек вдыхает в минуту примерно шесть литров воздуха, а пловец - шестьдесят литров. В десять раз больше! Потому что пловец дышит глубоко, у него активно работает весь легочный аппарат. Леонид, довольный, остановился и оглядел слушателей. Ему самому очень понравилось выражение "легочный аппарат", - это придавало его вступительной речи "научный" характер. Ученики слушали внимательно. Их, очевидно, поразили цифры - 6 и 60. Леонид решил и дальше продолжать в том же "научном" стиле. - Пловцы - выносливые, сильные люди, - сказал он. - Характерно, что мальчики-пловцы, по медицинским наблюдениям, имеют средний рост 171-172 сантиметра, то есть они выше среднего мужчины. Сердце пловца, как доказали ученые, прогоняет в три-четыре раза больше крови, чем сердце здорового человека, не спортсмена. Плавание настолько оздоровляет орга- низм, что является даже "лекарством". Да, да, я не шучу. У известного советского пловца Игоря Баулина было когда-то больное сердце. Его не хотели даже подпускать к воде. Потом врачи все-таки разрешили Игорю понемногу плавать. С каждым днем он плавал все больше и вскоре совершенно выздоровел. Даже стал показывать рекордные результаты. Кочетов снова оглядел учеников: - Чтобы научиться плавать быстро и не утомляясь, надо систематически тренироваться. "Тренировка делает чемпиона", - торжественно сказал он и сразу же испуганно замолчал. Эта любимая поговорка Галузина вдруг ярко напомнила Леониду его первый приход в детскую школу плавания и речь тренера. Леонид сейчас почти слово в слово повторил все сказанное тогда Иваном Сергеевичем. И об Игоре Баулине, и о шестидесяти литрах воздуха в минуту, и о среднем росте мальчиков-пловцов, - обо всем этом говорил Галузин в тот памятный день. Кочетов сразу сбился с мыслей, покраснел и замолчал. Ученики недоуменно переглядывались - в чем дело? С трудом довел он до конца свое первое занятие на заводе. Это было полгода назад. С тех пор каждый вторник Леонид тренировал заводских пловцов. Он крепко подружился со своими учениками, и даже бухгалтер Нагишкин с торчавшей из воды бородкой и очками уже не казался ему смешным. Наоборот, когда Нагишкин, засиживаясь над годовым отчетом, два раза пропустил занятия, Кочетову казалось, что в эти дни чего-то не хватает. Вместе с Николаем Грачом не раз осматривал Леонид огромный завод. Минуя ряд цехов, он провел Леонида к самому сердцу завода - большому конвейеру. Огромная широкая стальная лента, растянувшаяся метров на двести-двести пятьдесят, непрерывно двигалась. К ней с боков подходили тридцать малых конвейеров, которые подавали к главной ленте отдельные части будущих тракторов. Казалось, все детали живые: они ползли, катились, ехали - над головой, на уровне груди, возле ног... На ходу рабочие проверяли, окончательно доделывали детали, которые стягивались к центральной широкой ленте. Идя вдоль большого конвейера, Леонид испытывал странное, необычное чувство. Прямо на глазах, как в сказке, рождались тракторы. Вот у начала конвейера на ленту тяжело взбирается неуклюжая, громоздкая, голая рама - остов будущей машины. На ней ничего нет, только зияют вымаханные суриком гнезда для будущих деталей да торчит передняя ось. Рама движется по ленте и постепенно обрастает деталями, а их немало в тракторе - больше четырех тысяч! Вот к раме приросли колеса, установлена коробка скоростей. Вот привернут руль, плотно встал радиатор, мягко сел на приготовленное для него место мотор. Вот уже надет капот, несколькими ударами пневматического молотка приклепана заводская марка и номер. У конца конвейера мотор заправили бензином, на пружинистое сиденье лихо вскочил паренек, в кепке козырьком назад, одну руку положил на руль, другой - дернул рычаг, и до того неживая машина вдруг издала первый, радостный звук, осторожно сползла с ленты и уверенно пошла своим ходом по площадке. - Здорово! - закричал Леонид, возбужденно схватив за рукав Николая Грача. Потом они прошли в кузнечный цех. Шум сначала оглушил Кочетова. От частых тяжелых ударов, казалось, вздрагивала сама земля. Мерно гудели огромные вентиляторы. Длинными рядами выстроились гигантские молоты, около которых лежали груды остывающих поковок. Подошли к одному из молотов. - Виктор! - крикнул Грач прямо в ухо Кочетову, показывая на кузнеца. Леонид сперва и не узнал его. В самом деле, это был Виктор Махов - один из его учеников-пловцов, паренек с девичьими, голубыми глазами. Кочетов привык видеть его в одних только плавках, а здесь Махов был в синей спецовке, и не смешлив, как в бассейне, а серьезен и строг. Нагревальщики достали из пылающей печи брусок и передали его Виктору; тот огромными клещами подхватил раскаленную болванку и установил ее в штамп. Он нажал педаль - и многотонный молот обрушился на металл. Махов бил точными, короткими, даже немного щегольскими ударами. "Ловко! - подумал Кочетов. - Как боксер!" Виктор всего шесть раз ударил по болванке, и вот уже подручные схватили клещами рассыпающий вокруг себя искры готовый коленчатый вал - одну из самых сложных деталей. Леонид с Грачом побывали и в заводоуправлении. В огромной бухгалтерии Кочетов не сразу узнал Нагишкина. За массивным столом, на котором то и дело звонили три телефонных аппарата, важно сидел какой-то солидный человек. Спустя немного Леонид сообразил, что это и есть тот неловкий толстяк, которого он обучает плаванию. В бухгалтерии Нагишкин, очевидно, был начальником: главбухом или, по меньшей мере, заместителем. К нему все время подходили люди то с бумагами на подпись, то за какими-то разъяснениями. Он был не в очках, как на тренировках, а в изящном пенсне. Кочетов улыбнулся, вспомнив первое появление Нагишкина в этом пенсне в спортзале. ...В этот вторник Кочетов пришел на занятие, как всегда, в половине седьмого. Все ученики уже были в сборе. Обычно, ожидая тренера, они громко разговаривали, делились заводскими новостями, "разминали" мускулы на спортивных снарядах. В этот раз они уже сто