очень узкая; по краям ее вставали высокие скалы. Я слышал о том, что здесь водится много дичи, - как оказалось, рассказчики не преувеличивали. На равнине паслись стада бизонов и антилоп; в глубоких, поросших лесом оврагах на каждом шагу попадались олени, лоси, а на берегах ручьев жили бобры; здесь они не строили плотин, зная, что во время разлива реки ни одна плотина не уцелеет. В долине реки Стрела предстояло нам прожить долгое время. Вот почему на следующее же утро я отправился на охоту, чтобы привезти мяса для моей семьи и для Красных Крыльев. Сопровождали меня мать и бабушка. Мы поднимались по тропе, ведущей из глубокого оврага на равнину к югу от реки. Поднявшись по склону, мы увидели большое стадо бизонов, двигавшееся нам навстречу и, по-видимому, спускавшееся на водопой к реке. Мы спрятались за краем оврага, и женщины спешились. Я отдал ружье матери и достал лук и стрелы. Ехал я на быстрой лошади Красных Крыльев и надеялся на удачную охоту. Ветер дул мне навстречу. Не успел я выехать на равнину, как лошадь моя почуяла запах бизонов, и большого труда стоило мне ее сдерживать. Вскоре увидел я горбы вожаков стада, затем их головы. Я отпустил поводья, и в несколько прыжков моя лошадь примчалась к стаду. Оно круто повернуло и понеслось назад. Наметив крупную самку, я подскакал к ней, натянул тетиву, и стрела вонзилась ей в бок. Кровь хлынула у нее из ноздрей. Не останавливаясь, я близко подъехал ко второй самке и выстрелил, целясь ей в позвоночник. Тяжело рухнула она на землю, а я, высматривая животное покрупнее, заметил впереди стада какое-то белое пятно. Как забилось мое сердце! Неужели посчастливилось мне увидеть белого бизона? В эту минуту стадо, огибая скалу, разбилось на два потока, и я отчетливо разглядел бизона белого с головы до ног. Лошадь моя мчалась галопом, но я безжалостно ее погонял. Животные передо мной расступились. Я догонял белого бизона. Он увидел меня и побежал быстрее. Моя лошадь от него не отставала, я выстрелил, но ранил его легко. Он высоко подпрыгнул, но не замедлил бега. Никогда еще не видел я такого быстроногого бизона! Он опередил стадо, я мчался за ним. Казалось мне, он слабеет от потери крови. Взмыленная лошадь напрягала последние силы, но расстояние между мной и бизоном постепенно уменьшалось. Наконец я подъехал к нему вплотную, и на этот раз не дал промаха. Стрела пронзила ему сердце, и он рухнул на землю. Я спрыгнул с лошади и подбежал к нему. Не верилось мне, что на мою долю выпала такая удача. Неужели я действительно убил белого бизона - священное животное, избранное Солнцем? Мать и бабушка, следившие за погоней, подъехали ко мне. Бабушка громко выкрикивала мое имя. - Этого белого бизона ты должен принести в жертву Солнцу! - сказала она мне. Но сдирать шкуру со священного животного мы могли лишь с разрешения жреца Солнца. Мать моя поскакала назад, в лагерь, за стариком Красные Крылья. Мы подошли к двум убитым мною самкам, и руки наши дрожали, когда мы сдирали с них шкуру и разрезали мясо. Потом мы вернулись к белому бизону, и бабушка сказала, что за всю свою долгую жизнь она видела только четырех священных животных. Однако я на нее рассердился: она хотела, чтобы мы отправились на север, к племени каина, когда настанет месяц Спелых Ягод и каина будут строить вигвам в честь Солнца. Было около полудня, когда на равнину выехали всадники. Красные Крылья и другие жрецы Солнца, а также Одинокий Ходок и старейшины кланов ехали впереди, за ними следовали мужчины, женщины, дети. Возле туши белого бизона они остановились и, любуясь убитым животным, стали воспевать хвалы мне, убившему бизона, посвященного Солнцу. Жена Красных Крыльев, "сидящая рядом с ним", привезла его Трубку Грома и вязанку хвороста. В нескольких шагах от туши бизона разложила она костер. Вокруг него столпились жрецы Солнца и старейшины, а подле меня стоял старик Красные Крылья. Он сжег на костре охапку душистой травы и окурил себя дымом, потом спеты были четыре священные песни и извлечена трубка. Высоко подняв ее, старик обратился с молитвой к Солнцу, не забыв упомянуть обо мне, убившем священного бизона. В жертву приносили мы мясо белого бизона, а также и шкуру, но ее нужно было сначала выдубить и раскрасить. Затем все встали, приблизились к бизону и по очереди стали сдирать с него шкуру. Отдали мы ее жене Красных Крыльев; она должна была вернуть эту шкуру выдубленной и раскрашенной. Склонившись над тушей, старик воскликнул, обращаясь к Солнцу: - Тебе оставляем мы священное мясо! Сжалься над всеми нами! Так закончилась церемония. Люди вскочили на своих коней и поскакали по направлению к лагерю. Красные Крылья аккуратно завернул трубку, передал ее жене и обратился ко мне: - Идем! Сегодня великий день - ты убил священного бизона, и я покажу тебе, где нужно рыть ловушку для орлов. Взяв ружье из рук матери, я приказал ей и бабушке отвезти домой мясо двух убитых мною самок; затем я последовал за Красными Крыльями. Ехали мы на юг, к высокой горе, на которой, по словам старика, часто отдыхали орлы. Действительно, когда мы взбирались по крутому склону, над горой парили четыре огромные птицы. Лошади наши тяжело дышали. Наконец, мы въехали на вершину горы, и я увидел очень узкую площадку длиной шагов в пятьдесят. В восточном конце ее находилась ловушка, до половины засыпанная землей и гниющими листьями. Это была ловушка Красных Крыльев; много лет назад поймал он здесь семь орлов. Старик сказал мне, что лопата его лежит где-нибудь на восточном склоне, куда он ее швырнул. Я спустился вниз и нашел ее; она была сделана из лопатки бизона и от времени стала желто-зеленой. Спрыгнув в яму, я стал сгребать землю, хворост и листья на мое кожаное одеяло; связав концы одеяла, я передал его старику и тот отнес его подальше от ловушки и высыпал землю на склон горы. Мусора в яме было много, но мы работали не покладая рук, пока ее не очистили. Теперь эта ловушка с прямыми стенами и гладким полом была такая глубокая, что только голова моя высовывалась из ямы. Старик был очень доволен. Снова он повторил, что орлы часто спускаются на вершину этой горы, и здесь начинается для меня тропа ловцов. На обратном пути он пел священные песни, и в лагерь мы вернулись в сумерках. Утром женщины привезли к ловушке вязанки ивовых палок, а на следующий день я пошел на охоту. Мне нужна была приманка для орлов, и я хотел убить волка и сделать из него чучело. В этих краях водилось много волков, но мне не удавалось подойти к ним на расстояние ружейного выстрела. Рано утром покинул я лагерь и спустился к тропе, проложенной бизонами. Тропа эта извивалась в овраге и вела к реке. С восточной стороны оврага вздымалась высокая скалистая стена. Я взобрался на ту стену и притаился в кустах. Знал я, что волки всегда бегут за стадами бизонов, а на пыльной тропе я нашел отпечатки волчьих лап. - Бизоны, бизоны, идите на водопой к реке! Волки, голодные волки, следуйте за бизонами! - шептал я. Ждать мне пришлось недолго. В дальнем конце оврага показалось облако пыли. Овраг был узкий и извивался, как змея: вот почему я не видел стада. Однако я сразу понял, что бизоны идут на водопой. Не спуская глаз с облачка, я следил за продвижением стада. Наконец, показались вожаки; завидев воду, они побежали рысью. Ветер дул мне в лицо, и пыль слепила глаза. Темной лавиной катилось стадо по крутому склону. Спустившись на берег, бизоны пробивались в передние ряды, чтобы поскорее утолить жажду. Я не спускал глаз с тропы. Наконец, показались отставшие животные - старые бизоны-самцы, облезлые, с тупыми рогами: шли они медленно, один из них прихрамывал. За ним, на расстоянии сотни шагов, гуськом следовали семь волков; бежали они с высунутыми языками и были с ног до головы покрыты пылью. Когда они пробегали у подножия скалистой стены, я тихонько завыл по-волчьи. Они остановились и насторожили уши, не понимая, откуда доносится вой. Тогда я прицелился в вожака и спустил курок. Бум! Волк упал и забился в пыли. Остальные повернули назад и через секунду скрылись из виду. Вслед за ними умчались и бизоны. Когда я спустился в овраг, волк был уже мертв. Осторожно снял я с него шкуру и поспешил домой, чтобы отдать шкуру Красным Крыльям, который обещал набить ее травой. На следующий день старик снова отправился со мной к ловушке. Долго работали мы, покрывая яму крышей из веток и травы; в одном конце ее мы оставили дыру, в которую я должен был пролезть и затем заложить ее палками. В сущности работал один старик, а я только помогал ему, подавая ивовые палки и принося охапки травы. С любопытством следил я, как заботливо строит он крышу, по нескольку раз перекладывая палки с одного места на другое. Когда он положил последнюю охапку травы, трудно было разглядеть, где кончается настил, а где начинается лужайка. Старик приказал мне спуститься в яму и осмотреть крышу снизу. Каково было мое удивление, когда я убедился, что настил над моей головой редкий, как сетка, и в широкие просветы видно небо! Раздосадованный, вылез я из ямы. - Я думал, что крыша плотная, а она оказывается сквозная, как паутина! - воскликнул я.- Нужно ее переделать. Если я спрячусь в этой ловушке, орел, конечно, меня увидит и улетит! Старик засмеялся. - Я знал, что ты это скажешь, - проговорил, он. - Подойди к самому краю ловушки и посмот ри вниз. С этими словами он просунул в дыру свое белое кожаное одеяло, и хотя я смотрел во все глаза, но не видел ничего, кроме травы, покрывавшей настил. - Что же это значит? - воскликнул я. - Я ничего не понимаю. Почему все просветы и дыры исчезают, если смотришь на крышу сверху? Старик снова расхохотался. - Просветы остались, но ни ты, ни орел их не увидите, потому что наверху светло, а в яме полутьма. Если же ты смотришь на крышу снизу, свет просачивается во все отверстия, и можно разглядеть каждую палку, каждый пучок травы. Не забудь, что орел ночью и даже в сумерках ничего не видит; любит он солнце и яркий дневной свет. А теперь принеси мне одеяло и поедем домой. Снова я полез в ловушку, взял одеяло и, подняв голову, увидел старика, который стоял у самого края ямы. - Ты меня видишь? - крикнул я. - Нет, конечно, не вижу! - ответил он. Я выкарабкался из ямы. Теперь я был уверен, что орел меня не увидит. И все-таки я не понимал, почему снизу настил кажется сквозным, а сверху просветов не видно. Всю дорогу я об этом думал. Когда готова была яма и набито чучело волка, я должен был в течение четырех дней петь священные песни, какие поют все ловцы орлов перед тем, как спуститься в ловушку. Этих песен я не знал, но Красные Крылья научил меня их петь, а затем вместе со мной отправился в лес, где я принес в жертву Солнцу пару красивых мокасинов. На четвертый день вечером старик приказал поставить "вигвам для потения". Вместе со мной потел он сам, а также и другие жрецы Солнца; все мы пели священные песни, а Красные Крылья снял покровы с Трубки Грома. На следующее утро я проснулся на рассвете и оседлал двух лошадей - для себя и для Красных Крыльев, который вызвался меня проводить. Поджидая его, я, как приказал мне старик, отдал распоряжения матери и бабушке. - Женщины, я иду ловить орлов, - сказал я им. - Пока я не вернусь, вы не должны прикасаться ни к шилу, ни к игле, ни к шиповнику. Ничего острого и колючего не берите в руки, если не хотите, чтобы орел вонзил в меня свои острые когти. И думайте обо мне все время. Когда я умолк, мать заплакала, кивнула головой и ни слова не могла выговорить, а бабушка громко сказала: - Ступай и будь спокоен: мы тебя не ослушаемся. А когда спустишься в ловушку, моли богов, чтобы они наделили тебя мудростью, которой тебе не хватает. Если ты вернешься отмеченный черной смертью, случится это не по нашей вине. - О, какой у тебя злой язык! - воскликнула мать. - Жестокая ты женщина. - Не жестокая, а мудрая. Я желаю ему добра, - сердито проворчала старуха. Меня окликнул Красные Крылья. Он уже вскочил на лошадь и положил себе на колени чучело волка. Мы выехали из долины и к восходу солнца были на вершине горы. К востоку от нас парили в синеве четыре орла. Старик сказал, что это добрый знак, а четыре - священное число. Набитому травой волку он надрезал шкуру на боку и засунул туда большой кусок бизоньей печенки, а затем положил чучело на настил. Когда я спустился в ловушку, он старательно прикрыл палками и травой дыру, в которую я пролез, и, дав мне последний совет, удалился, ведя на поводу мою лошадь. Он обещал мне вернуться к вечеру. Оставшись один, я лег на спину и стал смотреть в просветы на синее небо. Как был я счастлив! Как хотелось мне, чтобы Одинокий Человек и другие жрецы племени каина видели меня сейчас! Они гово рили, что лишь по прошествии многих зим мог я стать ловцом орлов, а я добился своего за одно лето, да и лето еще не прошло! Я постился и закалил свое тело, в битве с врагами я доказал, что мог побороть страх, я прошел через все испытание и с помощью доброго старика стал ловцом орлов. Высоко над горой парили четыре орла. Я мурлыкал песню Древнего Волка, и весело было у меня на душе. Когда солнце стояло на небе, у меня шевельнулись опасения, что, пожалуй, ни один орел не спустится к чучелу волка. Я старался себя успокоить, припоминая слышанные мною рассказы ловцов. Случалось, что они по нескольку дней проводили в ловушке, поджидая птицу. Но меня это не утешило; мне хотелось сегодня же поймать орла. Я чувствовал, что не могу с пустыми руками вернуться в лагерь. Потом я представил себе, как спускается орел к набитому травой волку; я высматривал дыру, в которую удобно было бы просунуть руки, чтобы схватить его. Но что, если я его не удержу? Что, если ударит он меня клювом или вонзит в мою руку когти? Ловля орлов казалась мне легким делом, и только теперь увидел я, как это трудно и опасно. А как мучительно было ждать! Я понял, почему так мало у нас ловцов: они не могли вынести ни напряженного ожидания в яме, ни страшных мыслей о когтях и клюве орла. Смело шли они в бой и не боялись смерти, но птица внушала им страх. "Быть может и я не выдержу испытания, - мелькнуло у меня в голове. - Быть может Красные Крылья ошибается, считая, что меня ждет победа". Было после полудня, когда взглянув на небо, я увидел орла, летящего к горе. Я боялся, что он не опустится на чучело волка. Мне очень хотелось встать, но я вспомнил наставления Красных Крыльев, который советовал лежать неподвижно, пока орел не начнет клевать печень. Казалось мне, прошло много времени, и я решил, что орел насытился мясом бизона или антилопы, убитой нашими охотниками, и волк его не привлекает, я не знал, что делать, чтобы заманить его к ловушке. Вдруг раздался громкий шум: рассекая воздух, орел падал с высоты. Шум замер; я не видел птицы и подумал, что она спустилась на равнину. Но я ошибся. Показалась черная тень, и через секунду-другую орел вступил на настил и вспрыгнул на чучело волка. Теперь я видел его ясно: он высоко держал голову, осматриваясь по сторонам. Потом он склонил голову набок и посмотрел вниз, на печенку, которая торчала из разреза. Он вонзил в нее клюв, оторвал кусок и проглотил его; еще раз осмотрелся он по сторонам и тогда только стал жадно клевать печень. По-видимому, он был очень голоден. Я знал, что мешкать не следует. Волновался я не меньше, чем при стычке с врагом моим ассинибойном. Стараясь не шуметь, я встал и, сгорбившись, стоял как раз под орлом. Он повернулся ко мне хвостом. Вспомнил я совет Красных Крыльев. "Если не хочешь, чтобы орел расцарапал тебе руки когтями, хватай его за верхние суставы лап", - говорил мне старик. Медленно просунул я руки в отверстие между двумя палками и, вдруг подпрыгнув, попытался схватить орла за лапы. Он рванулся, но я успел зажать средние суставы его лапы. Огромными крыльями рассекая воздух, он едва не оторвал меня от земли, а я тянул его вниз. Провалилась крыша, и на вытянутые мои руки упало чучело волка. Орел старался клюнуть меня в лицо, но защитил меня волк, лежавший на моих руках. Не разжимая рук, я упал ничком на земляной пол ловушки и увлек за собой орла. Он рвался, взмахивал крыльями, но скоро выбился из сил и припал грудью к земле. Я придавил его обоими коленами и налег на него всем телом; он начал задыхаться, крылья его затрепетали, голова поникла; еще секунда - и он был мертв! Я выбросил его из ямы, вылез сам и запел победную песню. Потом уселся я на землю и стал разглаживать взъерошенные крылья птицы. До вечера было еще далеко, и я решил не ждать Красных Крыльев. Достав из ямы ружье, я взвалил орла на спину и побежал домой. Как мне хотелось, приплясывая и распевая песни, пройти через весь лагерь! Но я вспомнил ловца орлов Одинокого Человека и поборол свое желание. Спокойно и величественно проходил он меж вигвамов, неся за спиной орла, и я решил следовать его примеру. Все встречные осыпали меня похвалами. Воины останавливали меня и любовались орлиным хвостом. Им очень хотелось его купить, но я сказал, что сейчас не собираюсь его продавать. Наконец, подошел я к своему вигваму, и навстречу мне выбежали моя мать и Красные Крылья, который уже собрался ехать за мной к горе. Вернулась из лесу бабушка, ездившая за хворостом. Увидев орла, она обняла меня и стала выкрикивать мое имя, словно я совершил великий подвиг. Так начал я ловить орлов. В долине реки Стрела я поймал еще четырех орлов, а потом мы перебрались к Желтой реке и раскинули лагерь у подножия Желтых гор. Эти горы названы были Желтыми много лет назад, когда наше племя нашло здесь желтую землю. В долине Желтой реки и в горах и на равнинах по обеим ее сторонам водилось много дичи. Выехав на охоту, я убил бизона, оленя и лося и на много дней обеспечил мясом и свою семью и семью Красных Крыльев. Теперь можно было подумать и о ловле орлов. На следующий день я начал рыть яму на вершине высокого лагеря. Через три дня яма и крыша были готовы. Затем я в течение четырех дней постился, на четвертый день вечером потел в "вигваме для потения", а на следующее утро отправился к ловушке, захватив с собой чучело волка, в которое засунул кусок бизоньей печенки. Когда я уходил из лагеря - шел я пешком, неся на плече волка, - Нипока заскулил: ему хотелось идти со мной. "Не взять ли его?" - подумал я. Услышав мой зов, он бросился ко мне и стал прыгать, стараясь лизнуть меня в лицо. Я прошел через весь лагерь, волчонок бежал за мной по пятам. В свободное время я возился с ним, учил его лежать неподвижно, пока я не свистну, и теперь он слушался меня беспрекословно. Боялся он всех людей, кроме моей матери, бабушки и меня; даже к Красным Крыльям он не мог привыкнуть, хотя старик часто к нам наведывался. Когда кто-нибудь чужой входил в наш вигвам, Нипока подползал ко мне или к моей матери, если меня не было дома, и не отходил от нас, пока гость не уходил из вигвама. Я взобрался на гору, спустился вместе с Нипокой в ловушку и заложил палками и травой дыру, в которую пролез. Расстелив на земле одеяло, я велел волчонку лечь, и он скоро заснул, но спал недолго. Вдруг я увидел, как он поднял голову и потянул носом воздух, потом вскочил и шерсть на спине его встала дыбом. Беспокойно переминался он с ноги на ногу, посматривая на стены ловушки, словно хоте отсюда удрать. Я вспомнил, что точно так же волнуется он, когда кто-нибудь подходит к нашем вигваму. "Он почуял запах человека, и этот человек - мой враг", - подумал я. Все наши охотники знали, что я подстерегаю орлов на вершин этой горы, и не стали бы меня тревожить. Схватив ружье, я встал, осторожно раздвинул палки и высунул голову из ямы. Я забыл сказать, что горный хребет порос лесом, но ловушка находилась на открытой поляне. По этой поляне ползли н четвереньках два человека, прячась в высокой траве; шагов пятьдесят отделяло их от меня. Медленно-медленно поднял я ружье, прислонил ствол к краю настила, прицелился в человека, которы полз впереди, и выстрелил. Человек вскрикнул, вскочил, поднял обе руки и упал на спину; товарищь его тоже вскочил, посмотрел на убитого и обратился в бегство. Он скрылся в лесу раньше, чем я успел снова зарядить ружье; я заметил, что ружья у него не было - в руках он держал лук и щит. Я почти не сомневался в том, что убил враг наповал, но все же не хотел рисковать. Нипока царапал мне когтями ногу, ему хотелось выбраться из ямы: он знал, что после выстрела всегда достается и на его долю кусок мяса. Зарядив ружье, я взял. волчонка на руки и выпустил его на волю; он отбежал на несколько шагов, потом остановился, пес тянул носом воздух и повернулся к ловушке. Человек, скрывшийся в лесу, был не опасен, так как стрелы его не могли до меня долететь. Я вылез из ямы и, стоя на четвереньках, посмотрел на рас простертого воина. Кусты заслоняли его от меня и я мог разглядеть только ноги, обутые в мокасины Тогда я встал и увидел, что враг мой лежит на спине, вытянув одну руку. Он был мертв - в этом я не сомневался. Подбежав к нему, я схватил его лук и колчан из шкуры выдры, снял висевшую у него за спиной коробку с боевым нарядом и поднял щит, лежавший в кустах. Убитому было зим тридцать, и я заметил, что он очень красив. Волосы его были заплетены в косы, а на макушке подстрижены. Я слыхал, что так причесываются индейцы из племени кроу. Я не знал, как очутились здесь эти двое, и принял их за разведчиков, высланных большим отрядом кроу, который находился где-нибудь неподалеку и вот-вот выйдет из леса. Захватив вещи убитого воина, я побежал домой и на полпути встретил охотника из нашего лагеря. Когда я рассказал ему о происшествии на горе, он предложил мне сесть на его лошадь. Прискакав в лагерь, мы оповестили воинов о том, что в окрестностях рыщет военный отряд кроу. Нипока, не отстававший от меня, вбежал в наш вигвам и спрятался за моим ложем; его испугала суматоха, поднявшаяся в лагере. Я отдал матери трофеи и рассказал о встрече с кроу. Потом я ускакал с нашими воинами. До поздней ночи рыскали мы по равнинам, но не нашли никаких следов кроу. Бесследно скрылся и тот воин, который убежал от меня в лес. На обратном пути я взял чучело волка, так как твердо решил никогда больше не ловить орлов на этой горе. Ночью в вигваме Одинокого Ходока собрались старейшины, и я должен был рассказать им обо всем, что произошло на горе. Не забыл я упомянуть и о Нипоке. Не будь его со мной, воины кроу подкрались бы к ловушке и застигли бы меня врасплох. На следующий день я начал рыть новую яму на вершине горы к северу от нашего лагеря. Много орлов поймал я в этой ловушке. Счастье улыбалось мне: ни разу не удалось орлам расцарапать мне руки или поранить меня. Настал месяц Спелых Ягод. Как-то вечером я поздно вернулся домой. Бабушка выбежала мне навстречу, обняла меня и, плача и смеясь, сказала, что племя каина приближается к долине Желтой реки, завтра будут они здесь и вместе с нами начнут строить вигвам, посвященный Солнцу. И тогда, сказала бабушка, жрецы каина дадут мне новое имя. Это была добрая весть. Наши охотники встретили в долине Волчьей реки охотников из лагеря каина и узнали, что племя переселяется к Желтой реке. На следующее утро я вернулся к ловушке и взял чучело волка, зная, что теперь не скоро придется мне ловить орлов. Поздно вечером приехали каина. Радостной была встреча двух племен. Бабушка моя много времени проводила у каина, и в наш вигвам забегали старые ее подруги. Двадцать женщин пикуни и столько же женщин каина дали обет Солнцу построить священный вигвам. Когда вигвам был возведен, я подвесил к шесту боевой наряд, который взял у воина кроу, и принес его в жертву Солнцу. Затем решил я в честь Солнца истязать свое тело. Черной краской намазал я себе лицо и расплел косы. Красные Крылья сделал на моей спине два продольных надреза и под полоской кожи между надрезами продернул конец ремня, который обвязал вокруг полоски. К другому концу был привязан череп бизона. В течение двух дней я постился и ходил вокруг священного вигвама, волоча за собой череп. Спина моя горела, словно ее прижигали огнем; от страшной боли я терял сознание. К вечеру второго дня полоска кожи разорвалась, и я был свободен. Я так ослабел, что не мог стоять. Мать и бабушка отнесли меня в наш вигвам и дали мне поесть. По желанию Красных Крыльев, я должен был на следующий день перечислить в присутствии воинов и старшин все совершенные мною подвиги. Я перечислил их в полдень. Начал с того, как я убил медведя, а закончил рассказом о встрече с воином кроу. Мужчины и женщины воспевали мне хвалу, а барабанщики били в барабаны. Я умолк и почувствовал, что дрожу всем телом; от похвал кружилась у меня голова. Выступил вперед старый слепой Горный Вождь, жрец племени каина. Это был тот самый старик, который говорил мне, что ловцы орлов дали клятву хранить свою тайну. - Славный воин, отомстивший за смерть наших сыновей! - воскликнул он. - Я даю тебе новое имя! Старое Солнце, ловец орлов, молю богов, чтобы ты дожил до глубокой старости! И все стали выкрикивать мое имя, новое мое имя! А громче всех кричала бабушка и ее подруги - старухи из племени каина. Встала жена Красных Крыльев и подала мне выдубленную шкуру белого бизона, на которой нарисовано было большое Солнце. Я понес эту шкуру в священный вигвам и в присутствии вождей, жрецов и старшин каина и пикуни повесил ее на шест, принося в дар Солнцу. О, как были мы счастливы в тот день! Зиму мы провели на южных равнинах; я ловил орлов и только в очень холодные дни не выходил на ловлю. Перья из орлиных хвостов я обменивал на лошадей и бобровые шкурки. А весной сбылась моя мечта: в форт Длинных Ножей я въехал на быстром коне, а за мной ехали мать и бабушка, погоняя лошадей, нагруженных мехами и шкурами. Я уплатил долг Длинноволосому, потом повел моих женщин в комнату, где хранились товары, и следил за тем, как они отбирали нужные им вещи. Так началась для меня новая жизнь. В продолжение многих зим я кочевал по равнинам вместе с племенем пикуни, охотился, сражался с нашими врагами и ловил орлов. 1. Красные Куртки - канадцы, Длинные Ножи - американцы. 2. Сушеное мясо, растертое в порошок, спрессованное и смешанное с жиром (Прим. перев.). 3. И-кун-у-ка-тси - Друзья - братство воинов. В состав его входило двенадцать отрядов, или братств: Птенцы, Голуби, Москиты, Смельчаки, Бешеные Собаки, Носители Ворона, Собаки, Хвосты, Рога, Быстрые Лисицы, Ловцы, Бизоны. В отряд Птенцов входили мальчики. Великие воины входили в отряд Смельчаков. Бизоны - братство глубоких стариков (Прим. авт.). 4. Соответствует нашему "наплевать!" (Прим. перев.). 5. Созвездие Большая Медведица. 6. Каменный Бизон - Окуиток-Стумик. Большая скала, напоминающая лежащего бизона. Находится она к востоку от Мохнатой Шапки, восточного холма в цепи Малых Скалистых гор, у поворота Молочной реки. Племена черноногих чтили эту скалу и верили, что молитвы и жертвоприношения ей обеспечивают победу на войне и успех на охоте (Прим. авт.). 7. Боевые наряды индейцев хранились в коробках цилиндрической формы (Прим. перев.). Джордж Гриннелл. Предисловие к первому отдельному изданию книги Д.Шульца "Моя жизнь среди индейцев" Редакция Литературы По Всеобщей Истории. Перевод с английского Предисловие Джорджа Гриннелла к первому отдельному изданию книги Д. Шульца "Моя жизнь среди индейцев"* Как результат своего длительного пребывания с индейцами черноногими мистер Шулъц дал нам замечательную повесть. Это живая и полнокровная картина жизни индейцев. Действие разворачивается в давно прошедшие времена, в живописной местности, в прериях, где племена жили своей естественной жизнью, питаясь за счет охоты на бизонов и воюя со своими соседями-врагами. Это правдивая история, и она совсем не романтичная в целом, хотя и содержит много романтичных эпизодов. В абсолютной правдивости - главная ее ценность. Эта книга представляет исключительный интерес и как чисто человеческий документ. Она учит пониманию человеческой сущности краснокожих. Автор преодолел расовые различия и предубеждения и нашел верный путь к сердцу народа, о котором он пишет. Таких сокровенных вещей из области внутренней жизни индейцев прежде никто не описывал. Вызывающая симпатию способность автора в каждом эпизоде выявить его сущность везде убедительна. Мы ощущаем, что изображаемые им мужчины и женщины - это мужчины и женщины, живущие в настоящее время. И когда в индейских палатках на реке Марайас проявляются и набирают силу естественные человеческие страсти, мы узнаем в черноногих подлинных созданий человечества, какими мы являемся сами. Здесь те же самые любовь и ненависть, надежда и страх. Побудительные мотивы, которыми руководствуются они, те же самые, которыми руководствуемся мы. Индеец - это тот же белый, только без внешнего лоска цивилизации... (*1 Джордж Гриннелл (1849-1938)-американский издатель. Автор книг об индейцах, в частности о черноногих, чейеннах и пауни. Публикатор ряда книг Д. Шульца, в том числе "Моей жизни среди индейцев" (с. 462-733). Оценка Гриннеллом в 1907 г. особенностей творчества Шульца в "Моей жизни..." имеет прямое отношение и к другим книгам этого автора.) Послесловие Друг черноногих Джеймс Шульц и его повести Литературное наследие замечательного американского писателя Джеймса Шульца известно советскому читателю далеко не достаточно. Джеймс Уиллард Шульц родился в Бунвилле (штат Нью-Йорк) 26 августа 1859 г. "Родные мои, - вспоминал впоследствии он, - принадлежали к старому гордому пуританскому роду". Однако рутина размеренной жизни маленького городка Новой Англии с детских лет претила любознательному и живому мальчику. Шульц любил лес и реку, ружье и удочку. "С ранней юности, - писал он, - я чувствовал себя счастливым только в большом лесу...". Официальные школьные премудрости его не увлекали. Другое дело - книги о путешествиях. Только что кончилась гражданская война, когда Север воевал против Юга. Молодая американская нация неудержимо устремилась на Запад. М. Льюис, Д. Кларк, Д. Кэтлин становятся любимыми авторами Шульца. Однако после школы по настоянию родителей, мечтавших о его карьере офицера, молодому Джеймсу пришлось заниматься в Пикскил милитари академи, готовившей к поступлению в Уэст Пойнт - высшее офицерское училище США. Но желание увидеть собственными глазами Запад его не оставило. И вот в 1877 г. он добился разрешения у матери и опекуна на поездку за Миссисипи для охоты на бизонов при условии возвращения осенью и продолжения учебы. Как признавался Д. Шульц, "я не сдержал своего слова: свободная жизнь на Западе привела меня в восторг, и я не смог вернуться обратно". На территории нынешнего штата Монтана он встретился с индейцами-черноногими и навсегда связал себя с ними: сначала как член одного из этих племен - южных черноногих, пикуни (пиеган), затем как автор многочисленных повестей на сюжеты из их жизни. Время, когда Шульц прибыл к индейцам северных прерий, было переломным в их жизни. Весной 1879 г. поредевшие стада бизонов - основы жизни и благосостояния кочевых индейских племен - стали покидать пределы Канады и предгорья Скалистых гор. Однако южнее Миссури, где обосновался Шульц, бизонов было еще много. Он успел увидеть своими глазами и принять участие в знаменитой конной охоте индейцев на бизонов - охоте, по-спортивному захватывающей и очень опасной. Выбрав удобный момент, всадники во весь опор мчались на специально обученных лошадях вслед за бизонами, стреляя из луков и ружей. Нередко лошадь ломала ноги в норах грызунов, которыми были усеяны прерии, и всадник падал и получал тяжелую травму или погибал. Иногда раненый бизон бросался на охотника и поднимал его на рога. Пережитые в прериях приключения позднее нашли отражение на страницах повестей Шульца и сообщили его книгам неповторимую достоверность и особый колорит. Друзья Шульца - Джозеф Кипп и Хью Монро - ввели его в состав племени пикуни, он женился на индианке Мутси-авотан-аки - Женщине С Хорошим Щитом (в автобиографической повести "Моя жизнь среди индейцев" она поэтично описывается автором под именем Нэт-а-ки как "лучшее из действующих лиц" его повествований). Длинные зимние вечера Шульц проводил в вигвамах Монро и его индейских друзей. "Я хотел узнать этот народ, - подчеркивал Шульц, - узнать как следует, и я считал, что единственный путь для достижения этой цели - пожить некоторое время их жизнью". У костров в вигвамах вместе с Шульцем собирались слушать истории о былых подвигах многочисленные гости: и старики, вспоминавшие свою молодость (среди них герои будущих книг Шульца - в их числе Апок, Черная Выдра, Апси), и индейская молодежь, жадно слушавшая о прошлом. Видимо, успел Шульц участвовать и в военных походах черноногих (ведь последний набег пикуни на их основных врагов - кроу состоялся в 1885 г., т. е. через шесть-семь лет после того, как, по собственным словам Шульца, "он стал индейцем"). Весь ритуал подготовки воинов-пикуни к походу, "потение в священном вигваме", чувства и переживания молодого воина в бою, идущего навстречу смертельной опасности, описаны им с исчерпывающим знанием дела, с высокой степенью реализма, явно питавшегося личными впечатлениями. Как сообщал сам Шульц, финансовой основой его "индейских дел" было участие в торговле мехами (шкурами бизонов, бобров волков и других животных) с индейскими племенами, а также и в таком высокодоходном, но морально уязвимом деле, как торговля спиртным. "Я не оправдываю торговлю виски, - позднее каялся сам Шульц. - Спаивание индейцев - зло, чистое зло, и никто лучше нас не понимал этого, когда мы разливали зелье... Во всем этом деле была лишь одна смягчающая зло черта... По сравнению с различными правительственными чиновниками и группами политиканов грабившими индейцев и вынуждавшими их умирать от голода в резервациях после исчезновения бизонов, мы были просто святыми". После того как в 1883 г. бизоны неожиданно (как для индейцев так и почти для всех белых) были истреблены, Шульц начинает вести полную скитаний жизнь: в качестве проводника по лицензии он сопровождает охотничьи экспедиции, обследует горы и дает им названия, участвует в организации национального парка Глейшер. Драматичным для него стал 1903 г., когда умерла Мутси-авотан-аки, а Шульцу, обвиненному в неразрешенной охоте на горных баранов, чтобы избежать тюрьмы, пришлось бежать в Канаду, а затем скитаться по другим штатам США. В Монтану он смог вернуться только в 1915 г. Но именно в эти годы испытаний Шульц начинает писать. Накопленные впечатления о жизни, быте и военных подвигах индейцев, их мифологии начали кристаллизоваться в его многочисленных коротких повестях. Большую роль здесь сыграл другой замечательный знаток индейцев - Джордж Гриннелл, который в издательстве "Форест энд стрим" сначала опубликовал беллетризированные воспоминания Шульца под псевдонимом У. Андерсон. Первоначально они вышли отдельными выпусками под названием "В палатках черноногих". Затем повести Шульца стали публиковаться как самостоятельные книги. Постепенно у Шульца сложился ряд характерных художественных приемов: рассказ от первого лица, придающий событиям особую достоверность, динамичное и быстрое развитие сюжета, обилие этнографических описаний индейского быта, привычек, традиций, обычное десяти-двенадцатизвенное членение повести. К американскому читателю (прежде всего молодому) пришел целый мир индейцев Шульца, с их стремлением к чести, подвигам, благу своего племени - живых людей, иногда даже слегка идеализированных, но всегда выписанных сочно и ярко, на фоне величественной природы американского Запада. "Широко раскинувшиеся побуревшие прерии; далекие крутые холмы с плоским верхом; за ними огромные горы с синими склонами и острыми вершинами, покрытыми снеговыми шапками; запах полыни и дыма костров лагеря; гром десятков тысяч копыт бизонов, бегущих по твердой сухой земле; протяжный тоскливый вой волков в ночной тишине - как я любил все это!" - с болью восклицал Шульц, когда юность стала невозвратным прошлым и деятельность белого человека - "страшного разрушителя" - превратила многие районы прежде плодородных прерий в сухую полупустыню. Среди книг Шулъца несколько особняком стоит его первая, автобиографическая повесть. Прежние комментаторы биографии Шульца уже отмечали, что многие события, которые он описывает как достоверно происшедшие на его глазах, в действительности он видеть не мог - следует еще раз напомнить, что в прериях Монтаны он появился только в самом конце 70-х годов XIX в. Однако сила художественного воображения, знание прошлого индейцев, собственные впечатления сделали написанные страницы достоверными и убедительными. История и быт черноногих в 30-70-х годах XIX в. изображены колоритно и ярко. Умер 88-летний Д. У. Шульц 11 июня 1947 г.*, получив в США признание как писатель по индейской тематике, но в основном как писатель, интересный для юношества, - взрослая и практичная Америка особо острого интереса к его творчеству не проявила. Между тем книги Шульца не только учили добру, чести, верности долгу. Они - интереснейший и во многом уникальный источник знаний о прошлом североамериканских индейцев, своеобразная энциклопедия жизни индейских племен Запада Северной Америки в XIX в. Пером Шульца воссоздавались обычаи и прошлое навахов, пуэбло-тэва, кроу, гровантров и других народов, населявших США и Канаду от реки Саскачеван до Мексики, на территориях провинций Альберта и Саскачеван, штатов Монтана, Вайоминг, Колорадо и Нью-Мексико. И конечно, среди этих индейских племен наибольший интерес у Шульца вызывали племена Конфедерации черноногих, с которыми он связал свою жизнь, приняв индейское имя Ап-и-кун-и**. (* К этому времени его и Мутси-авотан-аки сын - Харт Мерриам Шульц (Одинокий Волк) - уже стал оригинальным скульптором. ** Значение этого имени сам Шульц в разные годы объяснял по-разному. В 1936 г. он писал, что его точный перевод с языка сиксика - Далекая Белая Рубаха. Шульц объяснял, что это имя он заимствовал у одного из вождей пикуни, Бегущего Журавля, который носил его в детстве, до обычной перемены имени у воинов после первого похода.) Черноногие в XIX в. - типичный индейский народ прерий, конных охотников на бизонов. Бизоны - основа его благосостояния. Охота регламентировалась строгими правилами, нарушение которых каралось в условиях племенной демократии строго, невзирая на заслуги провинившегося. "И что за чудесная организация этот родовой строй во всей его наивности и простоте... - отмечал Фридрих Энгельс, характеризуя племенную демократию индейцев. - Все вопросы решают сами заинтересованные лица, и в большинстве случаев вековой обычай уже все урегулировал. Бедных и нуждающихся не может быть - коммунистическое хозяйство и род знают свои обязанности по отношению к престарелым, больным и изувеченным на войне. Все равны и свободны, в том числе и женщины". Весь материал книг Шульца прекрасно иллюстрирует это наблюдение Энгельса. Хотя в племени уже появляются более состоятельные люди (их богатство в основном составляют табуны лошадей, добытые во время военных походов), ниже определенного уровня благосостояние черноногих (пока были бизоны) не опускалось. Сироты Апок и его сестра Питаки, например, хотя и были вынуждены есть жилистое мясо, но никогда по-настоящему не голодали. Шульц показывает, как постепенно у черноногих начинают образовываться элементы наследственной власти. Хотя, пока каждый взр