уками! - добавила она с недетской ненавистью в голосе. - Вон, по-моему, идёт партизанский командир - бежим к нему, может, он разрешит, - сказал Андрей. Заметив бегущих, мужчина остановился, поджидая. Пожилой, судя по бороде с проседью, буденновские усы; одет в гражданское, но подпоясан кожаным армейским ремнем с портупеей, на груди - бинокль. Это и позволило предположить в нём начальство. - Товарищ командир, - обратился к нему Андрей, - вон тот фриц, которого подстрелили первым, он ещё живой. - Офицер? - Да, начальник эшелона. Он вооружён пистолетом, будьте осторожны. Если б вы знали, какой это гад! Лена хочет задушить его своими руками - Он ударил меня по лицу так, что я умылась кровью, - поспешила она объяснить причину ненависти, побоявшись, что Андрей проговорится о настоящей. - Я плюнула ему в харю, когда он хотел помочь мне сойти по трапу. Командир приставил бинокль к глазам. - Кузьма Петрович! - обратился к сопровождавшему его партизану. - Займись-ка вон тем субъектом: он еще живой. Будь осторожен, у него в левой руке пистолет. Если сможешь, пока не добивай. - У нас к нему особый счёт, - пояснил Андрей. - Мы хочем собственноручно. - Есть! Попробую разоружить. Пока другие партизаны проверяли убитых и раненых, Кузьма Петрович подкрался к дрезине, понаблюдал и, с автоматом наизготовку, подошёл к раненому офицеру вплотную. Снизу было видно, как, ударом сапога выбив пистолет, он поднял его и подал знак подойти. Ребята, первыми вскарабкавшиеся наверх, приблизились к Петровичу. В метре от них лежал скрюченный, окровавленный начальник эшелона. Ранен в обе ноги выше колен, прострелена кисть правой руки ("вот почему не отстреливался, - подумал Андрей. - Как и когда-то комиссар, не смог взвести пистолет"). Жалкий, беспомощный вид фашиста не вызвал сочувствия, а глаза Лены горели ненавистью пополам со злорадством. - Что, не нравится? - сквозь зубы процедил Андрей. - Собирался нас "стреляйт, как сапак", а вышло по-другому? Товарищ командир, так вы разрешаете Лене прикончить этого гада? Не только за то, что раскровянил ей нос, он... - Он держал нас впроголодь и мучил жаждой, - перебила его Марта, не дав пояснить истинную причину мести. - Да уж ладно... хотя мне и не следовало этого делать. Петрович, покажи, как обращаться с пистолетом. - Я умею, - едва ли не выхватил Андрей пистолет; взвёл, протянул Лене: - Держи двумя, вот так, а когда прицелишься, нажми на этот курок. Та дрожащими руками обхватила рукоятку, направила дуло на недавнего мучителя, зажмурилась, но стрелять не решилась. - Не могу, сделай это за меня ты... - Что у вас тут происходит? - строго спросил подошедший со стороны дрезины безбородый, одетый по-военному партизан. - Да вот, комиссар... Уступил просьбе ребят: уж очень им необходимо собственными руками. Видать, крепко насолил офицеришка. - Не надо бы этого делать, командир! Это же дети... - Нет, надо! Видели б вы, как они с нами обращались!. . - Андрей выхватил у Лены пистолет и, боясь, что комиссар запретит, направил его в живот ещё более съёжившегося фашиста: - Это тебе за Лену! За Нэлю! 3а Свету! - Третью пулю всадил промеж глаз, после чего тот перестал дёргаться . - У них, похоже, веские причины для мести, - приняв пистолет, заметил командир явно не одобрявшему происшедшее комиссару. - Что там у вас? - кивнул в направлении дрезины, откуда донеслось несколько одиночных выстрелов. - Приказал пристрелить раненых... А один оказался невредимым; уверяет, что немецкий коммунист. - Говорит по-русски? - Лепечет по-своему: Тельман, мол, гут, а Гитлер капут. - Это, случайно, не Отто? - схватила Марта за руку Андрея. - Дядя комиссар, пожалуйста, не убивайте его! Мы его знаем, он не фашист. Он хороший, правда, Андрей? - Если тот, то конешно. Товарищ командир, можно глянуть? - Туда - нельзя! - завернул его комиссар. - Чем же он вам понравился? - Этой вочью, когда мы стояли на каком-то полустанке, он дал нам напиться воды и ещё - три булки хлеба. И по разговору мы поняли, что он не как другие. - Он говорил с вами по-русски? - Нет... Но вот она хорошо говорит и понимает по-ихнему. У них в школе изучали немецкий. Комиссар пообещал, что немца убивать не будут, и Петровичу приказано было собрать всех бывших заложников и увести в глубь леса. Здесь, у небольшого ручья со вкусной водой, они впервые за несколько суток вволю напились, умылись, привели себя в порядок. Подошедшие вскоре несколько партизан принесли поужинать - хлеб, консервы, галеты. Подкрепившихся и повеселевших, их построили в колонну по одному и едва различимой тропой, а часто и без таковой, повели вниз по ручью. Переход был трудный, особенно для босоногих, но недолгий: через какие-нибудь час-полтора, когда ручей кончился, влившись в более широкую и шумную горную речку, добрались до небольшой деревянной избушки. Здесь и устроились на ночлег, постелив сена из кем-то заготовленной копны. В избушке, по всей видимости - охотничьей, нашёлся керосиновый фонарь, буржуйка, а поблизости - поленница сухих дров. События минувшего дня, ночной переход выбили из сил, порядком измотали детей, а мягкая постель - не то что на вагонном полу! - и распространившееся вскоре тепло от буржуйки были так приятны, что улёгшаяся покотом братва мигом погрузилась в глубокий сон. Разбуженный скрипом двери - под утро, когда в окошко уже пробивался слабый свет - Андрей различил в вошедшем комиссара. Тот подсел к дежурившему здесь Петровичу (остальные трое, доставившие сюда продукты, коротали ночь во дворе) и спросил: - Ну, как они? - Умаялись, бедняжки, спят мертвецким сном. Выйдем, пусть отсыпаются. Поправляя куртку, которой с вечера прикрыл Марту, Андрей нечаянно разбудил и её. - Ты уже не спишь? - потягиваясь, повернулась она к нему. - И я так славно выспалась! Как дома. - Меня разбудил комиссар. Верней, скрип двери, когда он вошёл. Он, видать, эту ночь глаз не сомкнул: такой усталый... - А зачем пришёл, не знаешь? - Как бы не за тобой: знающих по-немецки мало, а пленных обычно допрашивают. Ты бы согласилась быть у партизан переводчицей? - Домой хочу... Мама с дедушкой с горя места себе не находят. И за твою маму боюсь: как там она, при больном-то сердце? - У меня тоже душа болит... . Но я бы охотно остался у партизан. Как ты думаешь, возьмут? - Об этом я не думала. - В тоне, каким это было сказано, угадывался отрицательный ответ, и она, помолчав, добавила: - Помнишь, что сказал Александр Сергеевич: мы должны остаться в живых, чтоб продолжать начатое ими! И это касается тебя больше, чем меня. Когда через полчаса комиссар с Петровичем вернулись в избушку, они нашли своих подопечных беседующими в полный голос. Правда, шум тут же утих. - Как спалось? - поздоровавшись, спросил комиссар; услышав одобрительный гул, заметил: - Конечно, тесновато у вас тут, но зато тепло. Заболевших нет? Ну, и прекрасно! Сейчас Петрович сводит вас на речку и займемся приготовлением горячего завтрака. - А шо будет на завтрак? - поинтересовался кто-то. - К хлебу разогреем мясные консервы, к сладкому чаю - галеты. Если, конечно, они вам не надоели. - Такие, как вчера? Не надоели! Вкусные, хочь и фрицевские, - послышались голоса. - А потом куда - останемся у партизан? - Какое-то время побудете у нас - пока уляжется суматоха у немцев после вчерашнего. Кой-кого из вас надо обуть и приодеть - ночи, особенно в горах, холодноваты. А потом отправим вас по домам. Небольшими группками, чтобы не вызвать интереса у оккупантов. Об этом ещё будет разговор, а сейчас - подъём и все в распоряжение Петровича. Предположение Андрея подтвердилось: комиссар предложил Марте пройти с ним "в расположение", чтобы с её помощью допросить пленного. Она согласилась, но при условии, что рядом будет и Андрей, который ей "как брат". Путь туда оказался неблизким: добрых два часа плутали они по лесистым склонам, то карабкаясь вверх, то скользя на довольно крутых спусках. Комиссар ориентировался по едва заметным затёскам на деревьях, с помощью других, только ему понятных примет. Ребята старались не отставать и порядком притомились. Андрей помышлял уже попросить сделать привал, так как напарница стала прихрамывать, но опередил комиссар: - Отдохнём, ребятки, а то, вижу, устали с непривычки. Скоро уже будем на месте. - Марта недавно была ногу подвернула, - как бы извиняясь за задержку, сказал Андрей. - Поэтому мы за вами не стали поспевать... - Она уже совсем не болела, да я поскользнулась на спуске и снова, видно, растянула связки, - пояснила она. - Так ты, говоришь, в школе научилась говорить по-немецки? - посмотрел ей в глаза проводник, когда уселись на поваленное дерево. - Это сказал я, - уточнил Андрей. - Но она умела говорить и до школы: её родители - советские немцы. Отец её тоже воюет против Гитлера. - Так... Вижу, ты знаешь о ней всё... - Потому как мы дружим уже давно. - А как попали в заложники и каким образом познакомились с этим вашим Отто? - поинтересовался комиссар. И они поведали об уже известном читателю стечении обстоятельств. Перед тем, как отправиться дальше, Андрей, в свою очередь, поинтересовался: - Товарищ комиссар, вам, случайно, не знаком партизан по имени Александр Сергеевич? Он бывший лётчик, звание капитан, был ранен в руку, когда его самолёт подбили мессеры. - Что-то вроде слыхал о таком. Ты с ним знаком? - Мы видели, как он выпрыгнул из горящего самолёта с парашютом, но угодил в лиман. У меня там была лодка, и мы вот с нею нашли его и спасли. - Приносили ему еду и ещё достали гражданскую одежду, - добавила Марта. - А потом он ушёл искать партизан. Я и подумал, может, вы его случайно встречали. - Может и встречал... Я наведу справки, - пообещал он. - А что будет с Отто после допроса? - Если пленный действительно коммунист, он может быть нам полезен. Плохо, что не знает ни слова по-русски... Видно, придется попридержать вас: надо хоть немного его подучить. Как бывший учитель он освоится быстро. Как, согласны потрудиться на пользу Родине? Вот и прекрасно! А теперь - пойдём, уже близко. Через четверть часа услышали окрик: - Стой, кто йдет! Пароль! Окликнули сблизка, но как Андрей ни вглядывался, никого обнаружить не смог. Шагов через триста окликнули еще раз; но теперь, заметил, пароль назван был другой. "Предусмотрительные!" - подумал с одобрением. Спросил: - Они вас разве в лицо не знают? - Возможно, узнали, но такой у нас порядок, - пояснил комиссар. - Вот мы и дома. Впрочем, никакого дома пока видно не было. С одной стороны высилась обрывистая скала, с другой - зияло глубокое ущелье, впереди видна узкая расщелина с нависающим каменным козырьком. Ни людей, ни даже признаков обжитости. Лишь когда коридор расширился, а на выходе показались деревья, комиссар свернул вбок, к едва заметной пещере. Здесь за грубо сколоченной дверью, в некоем подобии комнаты, освещенной керосиновой лампой, за столом сидел партизанский командир. Сложив лежавшую перед ним карту, помеченную цветным карандашом, он сунул ее в планшет, кивком ответил на приветствие ребят, протянул руку комиссару. - Как там, всё ли в порядке? - Дети накормлены, чувствуют себя хорошо, заболевших нет. - У нас тоже без осложнений. Сделан солидный запас продовольствия и боеприпасов. Остальное пустили под откос километрах в пяти от места временного захоронения; уляжется суматоха - переправим в более надёжное. С пленным что будем делать? - Допросим, вот переводчица. Выясним, что он за птица. Если тот, за кого себя выдаёт, то такие люди нужны. - Плохо, что при нём надо держать переводчика, - заметил командир. - Ребята утверждают, будто он - бывший преподаватель школы. Надо полагать, русский освоит быстро. В этом берётся помочь вот она. - В самом деле? И сколько для этого понадобится времени? - Недели за две, думаю, управимся, - пообещала Марта. - Ты тоже говоришь по-немецки? - посмотрел командир на Андрея. - Нет, в нашей школе не изучали. А с нею я потому, что мы с одного хутора, и я помогу ей добраться до дому, когда освободимся. А нельзя ли как-то сообщить нашим матерям, что мы живы-здоровы? Они там места себе не находят от горя - даже не знают, куда мы пропали... - Я подумаю, что можно сделать, - взял эту заботу на себя комиссар. - Но вы понимаете, что сделать это быстро невозможно. - Пленный в каптёрке. С ним Борисов, если не нужен, пришли ко мне, - распорядился партизанский командир. Каптёрка находилась неподалёку и представляла собой землянку, оборудованную в выемке скальных пород. Крышей служил накат из брёвен, накрытый сверху дерниной с живой травой. Днём она освещалась с помощью окошка, оставленного в потолке. Здесь также имелась железная печка и "мебель", сколоченная наскоро из подручного материала; стульями служили чурбаки, на одном из которых сидел пожилой немец в форме рядового, со связанными назад руками. Отослав сторожившего его пожилого же, бородатого партизана в распоряжение командира, комиссар развязал пленного. - Узнай, тот ли это человек, что разговаривал с вами той ночью, - приказал он Марте. Пленный не сразу сообразил, почему партизанский начальник пришёл с детьми. Но едва Марта произнесла "Добрый день, дядя 0тто", как лицо его в миг преобразилось, он горячо и бурно залопотал, на глаза навернулись слёзы... Выслушав, она стала пересказывать только что услышаное: - Он сказал, что узнал меня по голосу и чёткому выговору. Что это он говорил с нами той ночью. Благодарен судьбе - даже мечтать не мог о такой удаче. - И что же он имеет в виду под удачей? - достав из командирской сумки блокнот и приготовившись записывать, спросил комиссар. - Удачей, ниспосланной богом, он считает наш разговор в ту ночь у вагона, так как это спасло ему жизнь: из нашего поведения во время ремонта железнодорожного полотна он догадался, что мы ожидаем действий партизан. Не спускал глаз с Андрея, которого принял за старшого, и после его свистка поступил так, как все ребята, - упал наземь и скатился под обрыв. А когда подошли партизаны, он сделал хенде хох. - Он так и сказал - "ниспосланной богом"? - поинтересовался Андрей, пока комиссар что-то записывал в блокнот. - Конечно! Я ничего не добавляю от себя. А почему ты спросил? - Да так... Учитель, грамотный человек, притом коммунист, а верит в бога. - Может, у него приговорка такая, вроде твоего "бабая". - Я от дурных привычек стараюсь избавляться... А ну спроси, как у него насчёт религиозного опиума? - Этого спрашивать не надо, - кончил записывать комиссар. - Культовые догмы, вдалбливаемые из поколения в поколение уже много столетий, очень трудно изживаются. Даже если давно доказано, что они не имеют под собой научного обоснования, а то и противоречат здравому смыслу. - А зачем их вдалбливают? - захотел Андрей уточнить сведения, полученные в школе. - Антинародным режимам это выгодно: религия всегда помогала делать трудящихся послушными хозяевам и терпеливыми, поскольку, мол, всякая власть от бога. Следующий вопрос будет такой... Не станем, впрочем, приводить в подробностях допрос, длившийся с небольшими перерывами до позднего вечера. Скажем лишь, что из ответов пленного следовало, будто до прихода к власти Адольфа Гитлера Отто состоял в рядах германской компартии, отстаивавшей интересы трудящихся. Они выступали против милитаризации, разъясняли массам опасность зарождавшегося фашизма. Потом начались гонения и репрессии, повальные аресты коммунистов. Чтобы избежать застенков гестапо, пришлось сменить местожительство и затаиться. Однако убеждений своих не поменял, ненавидит фашизм и фюрера, ему противна война, и он готов сделать всё, чтобы она поскорее кончилась. Разумеется, победой Красной Армии. Отвечая на вопросы о семейном положении, пленный сообщил, что имеет взрослую дочь, которая замужем за земляком - сыном бывшего коммуниста, тоже вынужденно сменившего предместье Берлина на заштатный городишко на юге Германии. Не скрыл и опасную для себя деталь - Курт, так звать зятя, в настоящее время служит в гестапо; но делает это в силу необходимости. Так уж сложилось на его родине, что приходится, вопреки убеждениям и желанию, делать то, что диктуют сложившиеся обстоятельства. Впрочем, Отто полагает и даже уверен, - добавила Марта, - что зять не злоупотребляет возможностями, какие присущи нацистам-фанатикам. - Не подобные ли обстоятельства вынуждают и его сотрудничать с нами? - задал вопрос комиссар. - Господин комиссар вправе предположить подобный вариант, - перевела Марта ответ дословно. - Но это не так. Каждый трезвомыслящий немец уже понимает, что победить Советский Союз не только трудно, но и невозможно. Что эта военная авантюра фюрера закончится крахом, и чем дольше она продлится, тем многочисленней будут жертвы с обеих сторон. Я очень хочу, чтобы их избежало хотя бы мирное население, а по окончании войны в Германию пришла бы демократия по советскому образцу. Комиссар слушал внимательно, что-то записывал себе в блокнот. Ответы казались заслуживающими доверия. На вопрос, беспокоивший пленного, пообещал, что расстрел ему не грозит, Сибирь - тоже, если согласится честно сотрудничать. Но для этого прежде необходимо научиться понимать и изъясняться по-русски. В этом ему помогут "ниспосланные богом". Это известие было воспринято им с радостью и благодарностью. По окончании допроса, уходя, комиссар сказал Марте: - Посоветуй своему ученику, но не от моего имени, впредь не распространяться по поводу зятя-гестаповца: его могут неправильно понять и знание русского не понадобится. Все последующие дни и долгие вечера в этой же каптёрке шли уроки русского языка. Заучивались наиболее обиходные слова и их чёткое произношение, правильное написание и прочтение. Школьница в роли учительницы и учитель в качестве ученика показали себя исключительно способными: уже через неделю "дядя Отто" довольно сносно изъяснялся по-русски, всё реже, беседуя с Андреем, просил помощи у Марты - напомнить, как переводится то или иное слово. Отсутствовавший всё это время комиссар был немало удивлён, когда, наведавшись в "школу", мог говорить с пленным почти без помощи переводчицы. Тщательно подбирая слова, слегка перевирая падежные или глагольные окончания, тот, изредка заглядывая в записи, умел довольно-таки полно формулировать свои мысли. Правда, отвечая или спрашивая сам, то и дело поглядывал на учительницу и в случае неодобрительного кивка тут же поправлялся, касалось ли это неправильного ударения или иного дефекта произношения. - Какой новост для менья приносить от главный командований коспо-дин комиссар? - спросил он. - Не надо называть меня господином, - поправил его тот. - Это у нас не принято. Правда, обращение "товарищ" тоже надо ещё заслужить, но будем на это надеяться. А пока я для вас гражданин или просто комиссар. Что же до командования, то оно проявило интерес к тому, что вы - немецкий коммунист. Ваше желание способствовать победе Красной Армии - одобрены, как и обещание освоить русский в столь короткий срок. - Я уже имеет успех благодарья этот умний дети, - то ли похвалив сам себя, то ли пожелав выразить благодарность ребятам, ответил он. - Успехами я доволен. Думаю, дело пойдёт ещё быстрее при помощи вот этого. - И комиссар достал из нагрудного кармана нетолстую, размером с записную, книжицу. - 0, русско-немецкий и немецко-русский словарь! - обрадовался Отто, прочитав название на коленкоровой обложке. - Это есть то, что мне ошшень необходим! Не без удивления узнав, что все эти дни занятия здесь шли по шестнадцать часов в сутки, комиссар объявил ребятам благодарность и, расстегнув полевую сумку, добавил: - Трудились вы по-стахановски и заслуживаете не только устной похвалы. Вот вам ещё и по шоколадке. Но это подарок... от кого бы вы думали? - От вашего Александра Сергеевича. - Правда?! - радостно, в один голос воскликнули ребята. - Вы с ним виделись? Как он, рука уже зажила? - Значит, нашёл партизан! А где он сичас? - Рука зажила, партизан, как видите, нашёл и сейчас командует диверсионным подразделением, - сообщил он приятные новости. - Узнав, что вы здесь, обрадован был не меньше вашего. Ждет встречи с нетерпением. Кстати, он рассказал мне о своих августовских приключениях, и я полностью с ним согласен: вы - настоящие пионеры-ленинцы. - Спасибо. А дять Саша сюда прийти не смог? - Хотел сделать это незамедлительно - забрать вас к себе. Но я попросил недельку повременить. Знай, что вы тут так преуспели, то и не стал бы. - А можно, мы с Отто там дозанимаемся? - предложила Марта; она, отломив от шоколадки четыре квадратика, угостила лакомством и его, но тот, отщипнув один, остальное вернул с благодарностью. - Боюсь, что там вам не удастся заниматься столь же продуктивно... Давайте уж, как договорились! Впрочем, мы преподнесём ему приятный сюрприз: не через семь, а дней через пяток примем у вашего подопечного зачёт - и капитан сможет обнять вас раньше обещанного мною срока. Идёт? Ну и отлично! Ровно через пять дней после этого разговора комиссар доставил всех троих в новый партизанский отряд. Но командира с его диверсионной группой "дома" не оказалось: ещё не вернулись с задания. В этот же день Отто отбывал в распоряжение более высокой инстанции. Ребята тепло и душевно простились с человеком, за две неполных недели ставшим для них почти как родным. Договорились, если всё будет благополучно, встретиться после войны, а до этого списаться, как только Кубань будет очищена от оккупантов: Андрей оставил ему свой хуторской адрес. А ещё накануне Отто подарил им на память фотографию, запаянную в прозрачный целлофан для защиты от сырости. Со снимка смотрела, улыбаясь, красивая молодая женщина - его дочь Ирма и малышок, обнявший деда, - внук Максик. Но герметичность пришлось нарушить: на обороте карточки была сделана дарственная надпись по-немецки, гласившая: "Моим спасителям Марте и Андрею от благодарного Отто. Кубань, 09.42 г." И подпись неразборчиво. Отто просил также, чтобы после войны, если ему не суждено будет дожить до этого времени, кто-нибудь из них с помощью этой фотокарточки и сообщенных им адресов разыскали в Германии его родственников или знакомых и рассказали бы им об этих днях. Вряд ли надо подробно описывать волнующую встречу наших героев с Александром Сергеевичем, вернувшимся из рейда в тыл к неприятелю. Всё это легко представить. По должности капитан в отряде считался вторым лицом, но ни одна партизанская вылазка в окрестных местах не обходилась без его участия. Разведка на месте, подготовка операции и её дерзкое осуществление с причинением врагу ощутимого урона - всё это делалось под его непосредственным руководством. А умение скрыться с места диверсии, не понеся потерь, создало командиру заслуженный авторитет и уважение товарищей по оружию - это ребята заметили с первых же дней пребывания. Располагался отряд в горах, поросших густым, труднопроходимым лесом, в котором в изобилии росли также каштаны, орешник, кислицы, груши. Раньше в эти места из окрестных станиц и даже Краснодара приезжало и приходило много любителей набрать грибов, кизила, каштанов. Этой осенью Андрей, ходивший с партизанами на заготовку лесных даров, гражданских лиц не встречал - война... После того, как он собственноручно, на другой же день по прибытии сюда, написал записку-весточку родителям и она ушла неведомо каким образом по нужному адресу, ребята успокоились и уже не торопились попасть домой: у партизан им нравилось. Тем более, что они были тут полезными. Марта помогала женщинам (их было всего трое) готовить пищу, стирать и чинить одежду, сушить грибы и многое другое; Андрей, как уже упоминалось, ходил на заготовки со свободными от партизанских дел мужиками. Ему страсть как хотелось поучаствовать "в настоящем деле", просил взять на задание и его. Но Александр Сергеевич был непреклонен. - Вы для меня - самые дорогие существа на свете! - сказал он после одной из таких просьб. - Подвергать тебя опасности я не могу и не хочу. У нас, сынок, всякое случается, и уже принято решение переправить вас в более безопасное место. - Отправите и нас домой? А нам тут так нравится! На хуторе работа тоже найдётся... только вот по Марте буду скучать. - И я по нём тоже, - добавила она. - Этого можете не бояться, - улыбнулся капитан, давно догадавшийся, что они не просто друзья. - Не по-онял... - Дело в том, что ни тебе, ни тем более ей появляться дома нельзя. Твоя мама, - посмотрел на Марту, - пока у немцев вне подозрений. Но гестаповцам известно о "крушении" поезда, на котором - это им тоже известно - и вы оказались в качестве заложников. Признаков гибели детей немцы не обнаружат, и появление дочери... . сами понимаете, чем это грозит. - А куда ж в таком случае отправите нас? - До лучших времён вас решено пристроить в Краснодаре. Там у нас есть надёжные люди - поживете у них. - И когда нас переправят в этот ваш Краснодар? - не скрывая огорчения от такого поворота дел, спросил Андрей. - На этих днях. Как только будут готовы для вас одежда и обувь. Она у вас летняя, а дело идёт к зиме, и неизвестно, как она себя покажет. Кроме ботинок, я заказал для вас фуфайки и тёплые штаны. Тебе, Марта, тоже: отлучаясь из дому, будешь одеваться мальчиком, так безопаснее, - принялся наставлять Александр Сергеевич. - Но было бы лучше, если б вы вообще не отлучались. - У меня в Краснодаре много знакомых - девочек и мальчиков. Можно будет общаться хоть изредка? - спросила Марта. - Со многими - нельзя. Только с самыми близкими и надёжными. И не более чем с одним-двумя. Домой не приглашать ни в коем случае. - А если кто узнает меня в пацанячьей одежде? - Скажешь, что живёшь в сельской местности, где-то поблизости, а одета по-пацанячьи потому, что так велела мама. Ваш облик тоже изменим. Тебе, девочка, косы сменим на короткую мальчуковую причёску, Андрюше шевелюру укоротим тоже, - продолжал он. - Вид у тебя цыганчуковый, а немцы вылавливают не только евреев, но и цыган, и тебя могут принять за представителя этой народности, тоже чем-то неугодной бесноватому. - Да стрегите хоть наголо, мне красота не нужна, - не стал возражать Андрей. - А Марту - жаль: у неё такие красивые волосы!.. Я даже там, в вагоне, пощадил её косы. - Ой, Андрюша! Ещё вырастут, была бы голова цела. - Правильно рассудила, дочка, - похвалил её лётчик. - Что я еще хотел вам сказать? Да: снабдим вас немецкими деньгами - мало ли на что могут пригодиться! Но будьте с ними аккуратны. Отлучаясь из дому, много с собой не берите и держите не в кармане, а где- нибудь в потайном месте - в рукаве или за подкладкой фуфайки. - Что вы нас так подробно инструктируете, мы же не какие-то там несмышлёныши, - заверил его Андрей. - В вашей сообразительности не сомневаюсь, но лишний раз предостеречь - не повредит. Д о п о с е л к а Яблоновского, что разбросан по левому, адыгейскому берегу Кубани, Андрей с Мартой добрались засветло. На случай, если ими заинтересуется какой-нибудь блюститель "нового порядка", их снабдили сумками с набором лесных деликатесов - ходили, мол, на промысел. По пути они присоединились к возвращавшимся из лесу нескольким женщинам-адыгейкам с такими же пожитками, и всё прошло гладко. В оговоренном месте ребят встретила средних лет молодуха, тоже адыгейка, препроводила в один из дворов. В доме их накормили и предложили отдохнуть. Притомленные дальней дорогой, гости тут же уснули не раздеваясь. Разбудили далеко за полночь. Мужчина, теперь уже русский, повёл в сторону Кубани. Реку, неширокую в это время года и небыструю, переплыли на плоскодонке и вскоре вошли в город. Под покровом безлунной ночи, но с предосторожностями двинулись вдоль сплошного дощатого забора; у одной из калиток остановились. - Нежелательных гостей нема, - определил проводник, ощупав что-то на внутренней стороне забора; снял крючок с калитки, тоже изнутри, и они зашли во двор. Пёс, тявкнув несколько раз, умолк, подбежал к хозяину и стал ластиться. Тот отвёл его к будке и то ли запер, то ли привязал. После условного стука в ставню окна открылась входная дверь. - Славик, это ты, сынок? - послышался голос. - Я, мамо, я... Всего на минутку: привёл вот пацанов, - сказал проводник, обняв и поцеловав старушку; вошли внутрь помещения. - Утром отведёте их к Сидориным, там знают, ребята поживут у них. Мать зажгла каганец. - Эту вот котомку, - продолжал сын, - а также одну сумку тоже передадите. А в этой - гостинец для вас; кажись, грибочки. - А под низом немного лесных груш и кислиц, - уточнил Андрей. - Нехай, усё зделаю. Как ты там, сыночек, не болеешь? Не мёрзнешь? Я вот носки шерстяные связала, - суетилась мать, волнуясь от радости. - Не, мамо, всё в порядке, не переживайте... Мне треба спешить, скоро будет развидняться. Я на днях ещё буду, тогда и поговорим, а зараз некада. Не сказав и трёх десятков слов, Славик ушёл. Зато долго-долго расспрашивала мать неожиданных гостей о партизанском житье-бытье. Узнали и они немало городских новостей. Но их разговор мы опустим как не имеющий к нашему повествованию непосредственного отношения. Утром бабка проводила ребят в другой частный дом на улице Красной. Затем девчонка лет двенадцати по имени Зоя, дочь этой хозяйки, отвела Андрея на другую квартиру неподалёку. Там тоже о прибытии квартиранта были предупреждены, и хозяйка встретила "племянника" доброжелательно, даже радушно. Через день, освоившись на новом месте, Марта решила пройтись по городу, такому непохожему на тот, каким видела его в последний раз, а заодно навестить свою лучшую подружку. Перед тем, как выйти из дому, с помощью зеркала и сажи "подкрасила" лицо, оделась мальчишкой, прихватила хозяйственную сумку, немного немецких пфенингов и отправилась вдоль по Красной (разумеется, предупредив Андрея). Главная улица города выглядела серо и сиро, неуютно и уныло. Тротуары, проезжая часть - трамваи не ходили из-за отсутствия электричества - давно не видели метлы, замусорены до дикости. Стекла окон там и сям всё ещё перечёркнуты крест-накрест бумажными полосками, кое-где вместо них вставлены фанерки. Немногочисленные прохожие, женщины пожилого возраста, идут хмурые, озабоченные - видимо, за покупками или не сделав таковых (пока что не изъяты из обращения советские рубли, ставшие в десять раз дешевле дойчмарок). Внимание её привлекла витрина в одном из магазинов. Вместо образцов товара здесь размещен большой фотомотаж с надписями на русском языке: рассказывается о том, как распрекрасно живётся российским подросткам, согласившимся приехать жить, приобрести профессию и работать "в Великой Германии". Один из снимков сделан в столовой, где трапезничают жизнерадостно улыбающиеся пацаны; на другом снимке - спальня с чистыми, аккуратно заправленными постелями, и на этом фоне - опять же улыбчивые подростки; на третьей фотографии - цех с какими-то станками, обслуживаемыми ими же, и прочее в этом роде. Сверху надпись крупно: "Специальность, работа, высокая оплата, сытая жизнь!" В центре витрины - портрет Гитлера с добрым, улыбающимся лицом, держащего на руках девочку лет пяти-шести. Надпись: "Фюрер любит детишек". В цетре города над зданием, в котором, видимо, размещено важное учреждение, колышется большое красное знамя с белым кругом посередине и свастикой. На фронтоне укреплен плакат, выполненный белой краской на кумаче, утверждающий, что "Непобедимые солдаты вермахта несут кубанцам свободу от большевиков". Наконец - неказистый с виду домик подружки. Лишь вглядевшись попристальней, узнала она Марту в её фуфаечно-брючно- капелюшном наряде. - Что случилось? - обняв на радостях и пропустив в прихожку, в ожидании, пока та разуется, набросилась она с вопросами. - В штанах, неумытая, с сумкой... побираешься, что ли? - Нет, Танечка, ничего страшного не произошло, - успокоила её старая приятельница, снимая фуфайку. - Захотелось тебя проведать, узнать, как вы тут поживаете. Транспорт, сама знаешь, не ходит, а топать от самой Елизаветинки... Мама и говорит: оденься, на всякий случай, мальчишкой. А лицо сажей специально подкрасила. Ты дома одна? - Да, как видишь. Мама на работе. Немцы всех заставляют работать, даже мальчиков нашего возраста. - А где тёть Нюра трудится? - В прачечной. Немцев обстирывает... Работа изнурительная, а платят алюминиевые гроши. Так ты сегодня пришла? - Вчера под вечер. Переночевала у знакомых мамы. - А почему не сразу ко мне? Переходи к нам! Поживёшь с недельку. И мама, и особенно я - рада буду до смерти: так скучно одной - с ума можно сойти!.. - Видишь ли, я пришла не одна. Мне составил компанию знакомый мальчик. И притом, мы ненадолго. - Мальчик? И он, конечно, в тебя влюблён. - Ну... по крайней мере, я ему нравлюсъ... - Не скромничай! Тебя нельзя не полюбить: даром что неумытая, а смотришься красавицей. А какой он, как звать, сколько лет? - дала волю женскому любопытству Таня. - На год старше меня. Звать Андреем. Красивый, умный, неразболтанный. - Тебе повезло... Главное - неразболтанный. Как я тебе завидую!.. - Ты, помнится, дружила с Леней. Он что, бросил тебя? - Не бросил, но... - Она умолкла, и Марта заметила, как на глаза навернулись слёзы. - Представляешь, завербовался в Германию!.. - Помолчав, Таня смахнула слёзы и, по детски шмыгнув носом, продолжала, сумбурно и путано: - У него ведь никого больше нет, кроме тёти, а она спуталась со своим квартирантом-офицером, спит с ним; Леня стал лишней обузой, и они уговорили его завербоваться - там, дескать, наших ребят ждет рай и манна небесная; лично я в это не верю, а он поверил и согласился. Я не пускала, умоляла, а он говорит: не понравится - вернусь, они держать не станут, а если всё хорошо, то заберу туда и тебя. Расстроенная, умолкла, чтоб не разреветься, а Марта, воспользовавшись паузой, поинтересовалась: - И много их таких... поддавшихся на агитацию? - Не знаю, сколько, но кроме Лёни из наших одноклассников ещё Борька, Степан и Гриша. - И Гришка Матросов? - переспросила Марта. - Не подумала бы, что и он купится - считала, что умней. - Ты, помнится, одно время была влюблена в него по уши. - Давно, в пятом классе. Он об этом и не знал. - Были недавно у меня все четверо. Сомневались, что там будет хорошо, но всё-таки решили попытать счастья, - вздохнула подружка. - Видела и я на Красной ихнюю зазывалку. Стелют мягко, но всё это ложь, просто в Германии нужны бесплатные руки. Спохватятся мальчики, пожалеют, да будет поздно. И вернуться оттуда вряд ли кому удастся... Знаешь, ходят слухи, что под Сталинградом фашисты встретили решительный отпор Красной Армии. Если наша возьмёт, то их погонят до самого Берлина. Похоже, такой прогноз не только не утешил, но ещё больше расстроил попавшую в сложное положение подругу - слёзы снова закапали с её ресниц. - Не убивай хоть ты во мне надежду! Я не хочу потерять его навсегда, - припав к груди гостьи, зашлась в глухом рыдании Таня. - Ты чего? - растерявшись, стала тормошить её та. - Ну зачем же так убиваться... - Ты ведь ничего не знаешь!.. - всхлипывала подружка. - Я безумно его люблю... и у меня будет от него ребёнок... - Что ты говоришь!.. Ты в этом уверена? - В том-то и дело... Уже полтора месяца, как все признаки. - И мама знает? - Призналась недавно... Стыдила, ругалась, плакала. И ему досталось. А как узнала, что завербовался, стала жалеть. Пусть бы, говорит, лучше переходил жить к нам... - Когда они уезжают - известно? - Отъезд назначен на завтра. А зачем тебе, хочешь повидаться? - Попробуем помочь нашему горю, - созрел у Марты какой-то план. - Где у них сбор, знаешь? - Возле биржи труда. Это в школе, что на углу улиц Ленина и Красноармейской. -Посмотрела на неё с надеждой: - А что ты надумала? - Я посоветуюсь с Андрюшкой, он мальчик башковитый и предприимчивый, может, что-нибудь придумаем. Надо отговорить хотя бы Леню. А если удастся, то и всех наших одноклассников. - На это очень мало надежды... А за Леню - буду век вам благодарна. - Но ты, если увидишься сегодня, ничего ему не говори. И меня ты не видела, поняла? Можно всё испортить. Кстати, он о ребёночке знает? - Ещё нет: ему я побоялась признаться... - И пока не говори, хорошо? Не знаешь, во сколько сбор? Так рано? Ну, ничего, постараемся не опоздать. Встретимся завтра у школы, а сейчас я убегаю, - начала собираться Марта. - 0й, у вас есть будильник? Одолжи до завтра! - Забери, он нам не нужен, - разрешила Таня. - Слушай, Танечка, вы, наверное, сильно нуждаетесь - возьми вот, - достала она из кармана горсть пфенингов. - А завтра я дам побольше, бумажных марок. Где взяла? Мама хорошо зарабатывает. Прихватив будильник, по тем временам большую редкость, Марта поспешила обратно, чтобы рассказать всё Андрею. Н о э т о т будильник её подкузьмил: зазвенел на полчаса позже, чем надо, и Марта с опозданием зашла за Андреем утром следующего дня. Когда они оказались у школы, там уже не было ни Тани, ни вообще никого из завербованных. По словам соседей, их построили и увели на вокзал... По Пролетарской (ныне улица Мира) заспешили туда и они. Вскоре показалось обгоревшее здание краснодарского железнодорожного вокзала - без крыши, окна и двери заделаны фанерой, выкрашенной в зелёный цвет. На подходе увидели плакат через всю дорогу: "Сталин и жиды - одна шайка преступников!", а на фасаде - другой, но уже изготовленный к случаю: "Добро пожаловать в Великую Германию!" Из- за вокзала доносятся звуки духового оркестра; как ни странно, играют "Катюшу"... На перроне - уйма народу, многоголосая толчея. Проводить чад пришли мамы и бабушки, а также, у кого есть, сестрёнки и братья; большинство - с заплаканными лицами. Не помогает развеять горестное настроение и видимость праздника - повсюду портреты Гитлера, флаги и флажки с фашистской симоликой, музыка; даже день выдался, как на заказ: ясный, не по-осеннему солнечный, хотя и слегка морозный. Отыскать Таню удалось не сразу: пришлось несколько раз прочесать всю, в несколько сот человек, толпу, прежде чем обнаружили её сидящей рядом с Леонидом - на бордюре, неподалёку от очередей к походным кухням, где раздавали горячий завтрак. Тут только обратили внимание, что в Германию поедут и девчонки: их колонна, меньшая, правда, по численности, чем ребячьи, стояла к одной из кухонь. Здесь же расположили и небольшую группу духачей из гражданских лиц, а также киносъёмочный аппарат на треноге; ещё один, передвижной, видели на перроне. Лёня, зажав между колен котелок немецкого образца, в левой руке держал большой ломоть хлеба, а правой черпал алюминиевой ложкой, спаренной с такой же вилкой, картофельный соус с мясом, уписывая за обе щёки. Узнав в подошедших Марту, передал еду Тане: - Подержи- ка... Кого я вижу! - воскликнул, поднимаясь. - Тань, ты узнаёшь этого пацана? - Привет, Леня! - подала руку "пацан", тоже улыбаясь. - Здравствуй, Танечка! - подмигнула подруге. - Знакомьтесь, это - мой двоюродный братец. - Андрей, - предста