екнул Ванько. - Зачем лезть на рожон, если не уверены в благополучном исходе? - Ну, ты, полегче! - ершисто огрызнулся Степа. - Лишь бы у тебя были дома! - Извини, если обидел... И не сердись - не место и не время. Эти двое - кто они и за что, не знаешь? - Батька с дочирой, мог бы и сам догадаться. А за что, не говорят. Чудик какой-то: руки связаны, а развязывать не даёт. Девчонка, услышав, что говорят о них, кивком отбросила короткую стрижку, прикрывавшую лицо, подняла на них глаза. Судя по синяку на правой руке, ей тоже досталось, но по лицу не били, - подумал Ванько. - Полное, загорелое, красивое. Чем-то похожа на Варю, только у той была коса и волосы светлые. Не случилась ли и с нею такая ж беда!.. Кто-то приставал, это точно: разорвана пазуха, бил. А отец заступился - вишь, как отметелили да ещё и заперли в этом гадюшнике. - Сердце его переполнилось острой жалостью к обоим. Стало даже неловко за себя: его через час-другой выпустят, а что ждет их? Особенно её... Подошёл, присел на корточки. - Тебя как звать? - Тамара... - Это твой отец? - Подтверждающий кивок. - Батя, ты чё не хочешь развязываться? Мужик промолчал, тяжко вздохнул. Ванько ощупал руки - они стянуты шпагатом настолько туго, что не развязать. - Не трожь, сынок... Нехай будеть усё, как есть. - Не дело говоришь, батя! Так можно и без рук остаться. - Они мне уже не понадобятся, всё одно расстреляють... - Это когда ещё будет! А вдруг да пронесёт. Отодвинув Тамару, Ванько просунул палец под верхний виток, оборвал шпагат, размотал. Кисти онемели вконец, и мужик долго тряс ими, разминал пальцы. Видя, что девчонка - по комплекции ей можно было дать лет пятнадцать - всё ещё стягивает на груди разодранное сантиметров на двадцать платье, предложил: - Вот тебе шпагат и ножик, проткни с боков дырочки и зашнуруй пазуху. Может, помочь? - Спасибо, я сама. - Отвернувшись к стене, она тут же принялась за работу. Поступок новенького Степан в душе одобрил, но всё же не мог простить оскорбления и держался отчуждённо. Сам, видать, рубаха-парень, он и в других уважал открытость и простоту. Этот Иван таковым не показался, и он счёл ниже своего достоинства навязываться с разговорами. Своими мыслями был занят и Ванько. Это будет несправедливо, рассуждал он, если меня освободят, а она, с отцом и Степой, останутся на растерзание этим шакалам... Что ж придумать? Пришибить этого Ганса, когда придёт выпускать, и дать им возможность смыться? Попытался было уточнить, за что же станичные ребята, рискуя, "отдубасили" старосту, но Степан, буркнув, "значит, заработал!", от пояснений уклонился. Откликнется ли на предложение рискнуть ещё раз? Ладно, время ещё есть, присмотрюсь, что он из себя представляет... Тамара довольно аккуратно починила платье, вернула ножик, поблагодарила и даже улыбнулась. Потом снова прильнула к отцу, изредка о чём-то с ним перешёптывалась. Между тем время шло. Солнце наверняка клонилось уже к закату, а Ольга Готлобовна слова своего не сдержала. Ванько, конечно, не мог знать, что ни комендант, ни его заместитель до позднего вечера так и не появились. Он начинал злиться - и на неё, и на здешние порядки. Что за свинство за такое?! Держат взаперти, пелый день без воды, даже в туалет не сводили. Нацепили замок - и забыли. Ну и сволочи! Когда, с наступлением темноты, появилась охрана, Ванько несколько раз грохнул кулаком в дверь. - Чого тарабаныш? - послышался недовольный хохляцкий голос. - Как это - "чого"? Заперли и забыли! Ты сегодня сколько раз в сортире побывал? - Не твое свыняче дило! Попавсь, так сыды. - Но ты ж войди в положение, - настаивал Ванько, - я-то тут не один! С нами девчонка - может ей неудобно? Или ты забыл, что такое стыд и совесть? - И он стал с таким остервенением колотить каблуком в дверь, что часовой испугался, не разнёс бы в щепки. - Стой, не грымы, - подошёл к двери, - щас сходю до начальства. - Полицай ушёл. - Слышь, Степа, и вы, отец, - обратился Ванько к арестантам. - На дворе уже темно. Я постараюсь обезвредить стражу - будьте наготове: есть шанс сбежать. Как, согласны рискнуть? - Ты ещё спрашиваешь! - горячо откликнулся Степа. - Ты это здорово придумал. Я тебе помогу. - Справлюсь один, - отверг стёпину помощь. - Я попрошусь в туалет первым, выйду за дверь и тут же обоих - вряд ли их будет больше - уложу на месте. А вы будьте начеку: дам знать - сразу выбегайте. Батя, ты слышишь? - Я останусь тута. Може, простять хуть её, а так - порешать усех... - Это вы зря! Пощады от них не дождетесь. А ты, Тамара? - Я?.. Тоже с папой останусь. Тем временем подошли полицаи, по разговору - двое. Клацнул замок, дверь приоткрылась, в кутузку проник свет от "летучей мыши". - Кому тут приспичило? Тебе? Выходи. Один! - Ванько вышел. - Смотри: шаг вправо, шаг влево, прыжок вверх - считаю как побег, - сострил старшой. - Пристрелю, как собаку! Запереть дверь он не успел. Вышибив винтовку из рук хохла-часового, Ванько в мгновение ока схватил обоих за затылки и с такой силой хрястнул их лбами, что те обмякли и рухнули, как подкошенные, не издав ни звука. Фонарь выпал из рук, но не погас. - Выходите, - дал знать Ванько в приоткрытую дверь. - Быстро в разные стороны! Степан, видевший эту короткую схватку, ждать себя не заставил. Выскочив, схватил винтовку, саданул прикладом старшого по голове и только после этого растворился в густой темени. Но остальные не шевельнулись. - Батя, не дури, бежим! - вернулся Ванько с фонарём в угол, попытался поднять мужика, всё ещё сидевшего там. - Другого такого случая не будет! - Куда ж мы побижемо? А жинка, а сыночок як? Ни, я нэ хочу... Гэть! - Напрасно!.. Но - шума не поднимай, пока полицаи сами не оклемаются! Фрицам тверди, что отпустили нас они. Сами, понял? А ты, Тамара, пойдёшь со мной! - Потянул за руку, но и дочь заупиралась. - Не вздумай верещать! - приказал он ей и, подхватив на плечо, словно куль с картошкой, выскользнул за дверь. Девчонка пришла в себя, когда были уже на достаточном удалении и Ванько перешёл на шаг: - Да отпусти же ты меня, что я - калека какая! - дёрнулась она довольно требовательно, и он поставил её на ноги. Вытер рукавом вспотевшее лицо, оглянулся по сторонам, прислушался: темно, тихо, спокойно, если не считать сердце, колотившееся учащённо. - Место знакомое? - поинтересовался, видя, что и она осматривается. - Дорогу домой найдёшь? - Найду, мне тут каждая улочка знакомая. - У тебя дома кто остался? - Мама с братиком. - Я тоже иду с тобой. Прихватим их и нужно не медля уходить. - Заметил, что она мешкает, спросил: - Ты чё мнешься? - Постой тут трошки, я за угол... Можно? - Конешно, - догадался он. - Я и сам креплюсь из последних сил. - Брательнику сколько лет? - продолжил расспросы, уже на ходу. - Два годика всего... Теперь направо. - Чтобы не отставать, ей приходилось бежать за ним трусцой. - Только как же с мамой, она же не сможет идти. - Больная, что ли? - сбавил Ванько шагу. - Почти не встаёт с постели... - Что с нею? Туберкулёз лёгких? Это усложняет дело... Придется нам уходить без неё. - Никуда я от мамы не уйду! - Ты понимаешь, что говоришь? - он остановился и взял её за руку. - Полицаи наверняка очухаются. Обнаружат отца и он приведет их ещё ночью - заставят. А если не ночью, то утром всё равно тебя схватят. Расстреляют или того хуже - повесят. - Ванько говорил спокойно, убеждающе, но закончил твёрдо: - Нет, теперь решаю я! Не захочешь добром - унесу обоих силком. - А как же мама? - Её, может, не тронут - такую больную. Ты о братике подумай! Торопливо, под собачий брёх, но не встретив ни души, прошли едва ли не полстаницы, пока Тамара, наконец, не остановила: - Вот наша хата. Подожди трошки тут, я предупрежу. - Нет уж, зайдём вместе! Спички в доме есть? - Давно уже ни спичек, ни карасину. - Малышок где спит? - В маминой комнате, в люльке. Мать, услышав, что кто-то вошёл, слабо обозвалась: - Это ты, Леночка? - Мамочка, это я, - кинулась дочь к кровати. - И ещё со мной мальчик. Он помог убежать из тюрьмы. Папа? Он уходить отказался, чтобы не трогали хотя бы вас с Валерой. Только мы его заберём и сразу уходим - сюда вот-вот могут прибежать полицаи... Мне так не хочется оставлять тебя одну!.. я тебя так люблю... может, больше и не увижу... Но мой освободитель такой не сговорчивый, всё равно, говорит, уведу - силком. Мамочка, родненькая, а как же ты? Они ж и тебя теперь не пощадят!.. - Она залила лицо матери горючими слезами, плача навзрыд. - Не плачь, доченька... он прав. Мне всё одно жить осталось недолго. Поблагодари и от меня вашего спасителя, - слабым голосом успокаивала её больная. Тем временем Ванько ощупью нашёл люльку, она оказалась подвешенной на крюк в потолке. Взяв мальчика, осторожно, чтоб не разбудить, завернул в одеяльце, подошёл к кровати: - Извините, мать... Может, и нехорошо поступаю, но иначе нельзя. - Сыночек у тебя? Дай, я поцелую его напоследок... Ванько приблизил к больной свёрток с мирно сопящим малышом, дал проститься, затем, поймав за руку сестру, направился к выходу. - Прощай, мамочка и прости!.. - уже с порога простонала Тамара. За двором, отпустив её руку, он спросил: - С какой стороны восток? Иди следом и не отставай ни на шаг! - Не отстану, не бойся, - всё ещё сквозь слёзы, пообещала она. Ванько ступал крупным, размашистым шагом, в то же время стараясь не трясти свёрток с крепко спящим малышом, чтоб подольше не разбудить. Тамаре приходилось всё время его догонять. Когда позади осталась едва ли не вся станица, на одной из улиц от лая увязавшейся собаки ребёнок всё-таки проснулся и захныкал. Сестра тут же взяла его к себе. - Валерочка, не плачь, маленький, я с тобой, - принялась успокаивать. - Хочу к маме... - Погуляем трошки на свежем воздухе и пойдём к маме. Слышишь, собака гавкает? Это она хочет укусить того, кто не хочет спать. Быстренько закрой глазки и усни! Ванько выдернул из плетня кол и запустил в настырного пса; заскулив, тот отвязался. Мальчик затих - видно, уснул опять. Снова взял его к себе на руки. - А куда мы идём? - спохватилась наконец Тамара. - А то я боюсь... Тут живёт одна моя знакомая, может... - Знакомая не подойдёт... А меня не бойся, малышей не ем, девочками не закусываю. А если сурьёзно, то идём мы ко мне домой. Хутор Дальний, слыхала про такой? Там у тебя школьных знакомых или родственников не имеется, случайно? - Про хутор слыхала, только никого из знакомых там нет. - Это даже к лучшему. Потому - искать вас с Валерой никто не станет. Ты не представляешь, как они там все всполошатся, когда полицаи оклемаются! Однако помолчим: кто-то идёт навстречу... Посреди улицы грузно ступал некий мужчина с какой-то поклажей на плече. Отошли к забору - подождать, пока минет. Но неизвестный, поровнявшись, опустил мешок и направился к ним, бормоча: "Кого це тут носыть по ночах?". - Хто таки, га?! - грозно повысил голос, приблизившись. - Дядя, топал бы ты своей дорогой, - миролюбиво предложил Ванько, передавая мальчика спутнице. - Тебя это колышет? - Ты гля! - завёлся тот, снимая с плеча винтовку. - Ще й одгавкуеться... А аусвайс е? - Клацнул затвором, ткнул стволом. - А ну-ка уперёд! - Документы, что ли? Щас покажу. Схватив ниже мушки, отвёл ствол кверху и с силой рванул на себя. Винтовка выскользнула из рук полицая, сам он сделал несколько неуклюжих шагов, будто его сильно толкнули сзади, и растянулся во всю длину. Но ещё раньше тишину ночи вспорол резкий хлопок выстрела. Разом в нескольких местах всплошно залились собаки, заплакал испуганно Валерка. Опрокинув пытавшегося подняться, матерящегося мужчину на спину, Ванько тюкнул его затылком об дорогу; тот затих. Скомкал упавшую с головы мягкую фуражку и на всякий случай затолкал ему в рот. Его же брючным ремнем туго стянул ноги. С мешка (в нём оказался ещё тёплый подсвинок) сдёрнул завязку и скрутил ею руки незадачливому блюстителю "нового порядка". В кармане пиджака случайно нащупал две обоймы патронов, сунул в свой. Поднялся, огляделся - ничего подозрительного. Ударом о дорогу отшиб приклад и швырнул винтовку в огород. На всё ушло не более пяти минут. Затем пересадил вусмерть перепуганную Тамару со всё ещё плачущим Валеркой через забор, перемахнул сам. Огород оказался запущенным, поросшим бурьяном и мелкой акацией. Помня, что она забыла либо просто не успела обуться, предложил, забрав малыша: - Цепляйся на меня сзади, перенесу, а то назагоняешь в ноги колючек. Хватайся за шею. То ли не придя ещё в себя после испуга, то ли не решаясь "хвататься", но та медлила. Чтоб не терять времени на уговоры, он подцепил и её под мышку и отпустил только у прорехи в противоположной стороне забора. Очутившись на параллельной улице, долго бежали, пока не наткнулись на лавочку. Присели - перевести дух, успокоить малыша, сориентироваться. Обласканный сестрой, тот вскоре затих. Ущербная луна, выглянув ненадолго из облака, вылоснила стекла хаты, стал различим пустырь в конце улицы. Свисток паровоза помог определиться: они были на выходе из станицы. Злоключения дня - а для Тамары они начались на полсуток раньше и были неизмеримо более мучительными - под конец измотали даже Ванька. Что же до девчонки, то у неё недоставало уже никаких сил нести снова раскапризничавшегося братца, который ни в какую не желал ни засыпать, ни находиться на руках у незнакомого дяди. - Слышь, Тамара, давай оставим его у моей тёти, - предложил он, уже в который раз передавая ношу сестре для успокоения. - А то как бы он не подвёл нас при переходе на ту сторону станции. Тётя живёт недалеко отсюда. - Боюсь, он устроит такое ревище, что она с ним намучается. Разве что и мне с ним остаться. - Оно бы можно. Но я опасаюсь, и за вас, и за тётю: полицай уже, небось, очухался, утром его развяжут, он поднимет хай - и весь этот куток наверняка тщательно обыщут. И искать будут не его, а тебя да меня. А насчёт рёву... ты не знаешь мою тётю Мотрю: она детей больше самой себя любит и найдёт подход к любому малышу. Давай-ка его обратно мне - уже вроде успокоился. Тёткин пёс (его года три назад сосунком подбросили на территорию элеватора, Ванько выпоил его из бутылочки с соской) встретил их у двора, напугав спутницу. - Не бойся, не бойся! - успокоил её Ванько. - Он не укусит. Жучок, эта девочка со мной! Последнего можно было и не говорить, так как пёс давно усвоил: если с его хозяином пожаловал кто-то ещё, значит, он тоже свой, и не то что кусать - тявкать не положено. Свою радость он выражал солидным потягиванием и пофыркиванием, словно как раз перед этим в ноздрю ему забралась некая букашка. На стук в ставню послышалось: - Кого там носит в такую пору! Чего надо? - Тёть, это я, Ванько. Знакомо скрежетнул засов, скрипнула дверь. - Батюшки! Пошто так поздно - что-нить случилось? Ой, да ты не один!.. В комнате, засветив семилинейку, взволнованная тётя первым делом подошла к гостье с малышом. Тот настороженно переводил глазки с незнакомых людей на непривычную обстановку. Поняв, что произошло что-то ужасное, она без лишних расспросов тут же взяла его, положила на диван, распеленала. Ребята с жадностью набросились на воду, а она хлопотала: - Моя ж ты красотулечка! Не хнычь, мой маленький... э, да мы мокренькие!.. Чьи ж мы, такие хорошенькие!.. Утолив жажду, племянник вкратце рассказал о случившемся. - Звать его Валера. Мог расплакаться и выдать нас при переходе через путя, - этими словами закончил. - И правильно сделали, что занесли ко мне! Переночевали б и сами, а завтра посветлу оно и безопаснее. - Можно бы, но я ведь утром как из дому. Мама, небось, переживает. - С утра?! - ужаснулась тётя, занимаясь малышом. - Да она там, бедная, с ума сходит!.. Томочка, моя ж ты детка! - досмотрелась она, управившись с дитём. - Платьице-то на тебе - совсем порватое. Куда ж в таком-то? Осталась бы у меня. - Ей, тёть, нельзя, - возразил Ванько твёрдо. - Завтра с утра нас станут искать. - И он рассказал в нескольких словах о стычке с полицаем, оставленным лежать связанным на улице неподалёку. - За малютку не беспокойтесь, а Тамаре и впрямь лучше пойти с тобой, - согласилась тётя. - Но я тебя так не отпущу. Подержи-ка братика, - и она вышла в соседнюю комнату. Мальчик, оказавшись в домашней обстановке, обихоженный и обласканный пусть и незнакомой тётей, успокоился и повеселел. Заметил на этажерке слоников, показал пальчиком и потребовал: - Дай цацу! - Нельзя, братик, это чужие слоники, - начала было отговаривать сестра, но тут как раз вернулась хозяйка с вязанной кофтой и новенькими ботинками в руках. - А что тут чужое? Слоники? Это - не чужие, это влерочкины игрушки! Поманив малыша, который, как ни странно, охотно потянулся к ней, приняла на руки и прошла к этажерке, говоря: - Забирай, мой маленький, всё это твое... Поиграй, - посадила его на диван. - Вы ж голодные, как волчата, - повернулась к ребятам. - Может, яишницу сладить? - Это, тёть, будет долгая песня... Собери что-нибудь на скорую руку, мы подкрепимся дорогой. На ходу, чтоб не терять времени. Хозяйка настаивать не стала. Пока Тамара зашнуровывала ботинки, она собрала свёрток. Ванько сунул его за пазуху, и они ушли. Станция, несмотря на поздний час, не спала: почихивал паровоз, временами мелькал переносной свет, доносился говор. Взяли правей от неё. Полоса отчуждения, поросшая кустарником, служила надёжным прикрытием. Вскоре Ванько облюбовал место для перехода на ту сторону. Посидели, прислушиваясь, изучая обстановку. - Вроде всё тихо, но всё-таки сперва разведаю, - решил он и, крадучись, удалился в сторону насыпи. Из-за плотной темени в нескольких метрах стал неразличим. Пока он отсутствовал, тучка, закрывавшая луну, уползла дальше. Вообще, если судить по обилию звёзд, запас облаков на небосклоне истощался. Возвращавшегося с разведки Тамара различила теперь с большего расстояния. - Сильно было слышно, когда сползал с насыпи? - поинтересовался он, пристроившись рядом. - Шелестело, но не очень. Если не прислушиваться, то и не расслышишь. Как там, никого не видно? - Кто-то вроде маячил, но далековато. Подождем вон той тучки и переберёмся по затмению. За путями, метрах в сорока, начинается кукурузное поле, нырнём в него - и все наши опаски позади. Дождавшись очередного "затмения", благополучно пересекли несколько пар рельсов. Шурша гравием, съехали с насыпи вниз. Вот и кукуруза, густая и высокая, изрядно поросшая мышеём. Сквозь неё пришлось прямо-таки продираться: рядки поперёк, стебли выше голов. Их нужно было раз-пораз раздвигать в стороны. Тамаре - она шла след в след - доставалось ещё и от увесистых початков, торчавших на раздвигаемых им стеблях. Удалившись в глубь плантации на приличное расстояние, Ванько остановился, поджидая отставшую спутницу. - Ты, я вижу, совсем притомилась... Вроде и не быстро шёл, глянул, а ты отстала. - Я ботинком ногу растёрла... Да и силов совсем нет... - Давай немного отдохнём. Заодно и подкрепимся. - Он навыдёргивал десятка два стеблей, предложил: - Садись. И сними-ка ботинки. Достал свёрток, развернул. Духмянный запах нарезанного ломтями хлеба, щедро намазанными коровьим маслом, сладко щекотнули ноздри. Когда разулась, положил ей на колени. - Поешь, сразу и силы появятся. - А ты? - Ешь, ешь! Я догоню. Порядком изголодавшаяся, девчонка без лишних церемоний с жадностью набросилась на еду. Небо к этому времени очистилось окончательно, вызвездило, и луна, хоть и ущербная, светила достаточно ярко. Было видно, как под слабым ветерком, доносившим со станции тяжёлый мазутный дух, колеблются увядшие уже кукурузные листья. Ванько присел на корточки, взял снятый с ноги ботинок. - Они на тебя что, маловаты? - Наоборот, хлябают. А натёрла ногу потому, что расшнуровался. - Надо было сказать сразу, как почувствовала! А что хлябают, так это мы щас поправим. - Наотдирал от початков мягких, успевших уже повлажнеть, рубашек. - С устилкой будут в самый раз... Эти ботинки тётя купила мне в Краснодаре. Красивые, добротные, очень они ей глянулись, и она взяла аж две пары. А я пока одну износил, успел из них вырасти. Было это, между прочим, три года назад. - Намостив листьев, хотел заодно и примерить. - Спасибо, Ваня, я сама, - поджала она ноги. - Садись уже поешь, а то всё слопаю, тогда не догонишь! - Да тут, - принял от неё остатки, - ещё на одного хватит! Отделив горбушку, с хрустом откусил, принялся смачно прожёвывать. Теперь только почувствовал, какой зверский нагулял аппетит. Тамара, успев "заморить червяка", ела неспеша, наблюдая за нежданно-негаданным своим избавителем. Никогда не предполагала, - думала она про себя, - что бывают такие вот смелые, находчивые и ужасно сильные мальчики... Ведь не лёгкая же, а он подхватил, как куклу, бежал более двух кварталов и даже не заморился! И старше-то на каких-нибудь год-полтора, а такой... - она поискала подходящее слово, - такой самостоятельный. И тётя у него такая же - добрая, заботливая и красивая. Заметив, что она листком от кукурузного початка вытерла щёки и потянулась за ботинком, Ванько упрекнул: - Ты чё? Слопай ещё хоть этот, небольшой, а то для меня много. Возьми, возьми! - Ты ведь и силов больше потратил, - заметила она, приняв ломтик потоньше, но с толстым слоем масла. - А ты дольше голодала. Вас когда схватили? - Вчера ещё. Вечером. - Я так и предполагал. А за что? Впрочем, какая разница! - добавил поспешно, предположив, что ей неприятно будет отвечать на этот вопрос. Напоминание о каталажке вернуло в жестокую действительность, в миг оборвало установившееся было хрупкое душевное равновесие девчонки. С трудом проглотив откушенное, она отложила кусок. Ванько заметил перемену в настроении и, чтоб как-то сгладить, замять неприятный для неё вопрос, упрекнул шутливо: - Неважнецкий из тебя едок!.. А у меня закон: чем добру пропадать, лучше нехай пузо лопнет. Он опять принялся за еду. Тамара, справившись с нахлынувшими тревожными мыслями, пояснила: - Нас посадили в тюрьму за то, что папа застрелил полицая. - Что ты говоришь! - удивился Ванько. - Приставал к тебе? - Пришёл забрать у нас Зорьку. А нам без молока никак нельзя: мама больная и Валерка маленький. Я и хотела помешать ему увести. Он тащит её из сарая, а я ухватила за шею - и не даю. - Я знаешь, почему подумал, что к тебе приставал? - воспользовавшись паузой, пояснил Ванько. - Из-за платья. - Да, это он порвал... Только не поэтому. - Ну-ну, извини... что перебил. - Он чуть не сказал - "что решил, будто он хотел снасильничать". Почувствовал, как отлегло от души. - Он, значит, тянет из сарая за налыгач, а ты обхватила Зорьку за шею и не пускаешь? - Так и было. Он видит, что не справиться - шибздик, ты б его одним щелчком убил - и решил устранить меня от коровы. Схватил за волосы, а я всё равно не бросаю. Тут он и дёрнул за платье... Я испугалась, что совсем распанахает, и разжала пальцы. Папа после говорил, что надо было мне плюнуть на всё, пусть бы, гад, забирал... А я набросилась на него, вцепилась зубами в руку... - На этих словах Тамара, расстроившись, начала всхлипывать. - Полицай заматюкался, схватил чурбак, на котором рубили дрова, и хотел меня пришибить. Тут папа в него и стрельнул... Дура ж я дура, что ж я натворила!.. Это ж я и накликала такое ужасное несчастье!.. Она уткнулась лицом в колени, затряслась в рыданиях. Взрыв отчаянья был так велик, что Ванько не на шутку испугался, и, не зная, что делать, гладил её по плечу, уговаривая: - Теперь уже поздно... теперь плачь не плачь - назад не воротишь. Перестань, успокойся, слышишь? - Выпрямил её, легонько встряхнул; та продолжала страдальчески, взахлёб плакать. Притянул к себе, заговорил в самое ухо: - Знать бы, что твоя мама больная, я бы утащил и отца... Но, может, всё ещё обойдётся. Может, он одумался и тоже смылся вслед за нами. И давно уже спрятали твою маму где-нибудь подальше, у добрых дюдей. А если нет, мы с ребятами завтра наведаемся к вам. Она наверняка ещё дома - неужели фрицы станут забирать такую больную! И мы перенесём её к соседям. У вас есть там хорошие, надёжные соседи? - Есть, конешно... - Уговоры подействовали-таки успокаивающе. - Тётя Лена... Можно к ней, она не откажет. - Отстранилась, вытерла слёзы. - Я тоже пойду с вами, ладно? Спрячем её в погребе, у тёти Лены он прямо в комнате. Там её ни за что не найдут! - Об этом мы поговорим после, посоветуемся. Мне не совсем понятно, - переменил он тему: - где ж был твой папа до этого, почему не вмешался раньше? - Был тут же, в сарае. Увидел, что идёт к нам полицай, и спрятался - подумал, что за ним. Потому как не явился на регистрацию. - Застрелил из ружья? - Из винтовки. Которую принёс, но немцам не сдал, а прятал в сарае. - Откуда принёс? - не понял Ванько. - Когда отступали наши, он отпросился на минутку домой - проведать. А потом не догнал своих и вернулся. Думал, винтовка ему ещё пригодится, когда немца станут прогонять. - Да... Жалко, что я не знал этого! Твой батя - хороший человек, надо было мне и его силком утащить из кутузки... А откуда у тебя эта смуга на руке, тоже полицай ударил? - Только уже другой. В стансовете. Узнал, что ихний убит из-за меня, да как хлестанёт плёткой, трёх-хвостой. Смуги не только на руке... Хорошо хоть по лицу не досталось. - Знаю я этого гада, он - с нашего хутора. Я ему за тебя как-нибудь ребра посчитаю! - погрозился Ванько, поднимаясь. - Пойдём, уже недалеко. Теперь шли вдоль рядков, в направлении гравийки. - Как ботинки, лучше стало? - Спасибо: и не хлябают, и не жмут. А мы не заблудимся? - Здесь я и с завязанными глазами не заблужусь. Скоро выйдем к гравийке, там идти будет легше. Н а к и н у в на плечи сложенную треугольником тёплую шерстяную шаль - сентябрьские ночи становились всё свежей, - Агафья Никитична дожидалась сына на табуретке посреди двора. Место выбрала с таким расчётом, чтобы видны были и калитка на улицу, и стёжка вдоль межи, на которой, если идти со стороны балки, мог появиться Ванько. Она изболелась душой, и было отчего: обещал вернуться засветло, уже глубокая ночь, а его всё нет и нет... У ног примостился Туман, повиливал при каждом её движении мохнатым рыжим хвостом, как бы давая понять, что он тоже не дремлет, отнюдь - весь превратился в слух и внимание. Вот он оторвал морду от лап, посмотрел в сторону огорода и коротко брехнул. Ещё никого не видя, Никитична вздохнула с облегчением: слава те господи - вернулся! Подхватилась и вслед за псом поспешила навстречу. - Где ж вас нечистая носит, непутёвых! Я уже все очи проглядела дожидаючись, - напустилась было журить, но, разглядев рядом с сыном девушку, осеклась. - А разве?.. Я думала, ты с Андрюшкой... - Тамара, познакомься: это и есть моя ворчливая мамаша, - сказал Ванько. - Туман, нельзя! - цыкнул на пса, обнюхивающего незнакомку. - Здрасьте... - неуверенно произнесла последняя. - Здравствуй... - Никитична казалась растерянной. - Невесту, что ли, привёл в дом? - Мам! Ну какие щас могут быть невесты!.. Просто люди попали в беду, мне удалось вызволить, а деться им некуда. У неё ещё и малышок-братик, оставили пока у тёти. - То-то я гляжу, вроде как Мотина кофта... А что с Андрюшкой? - С ним, мам, дела плохи: они с Мартой куда-то делись. - Как - "делись"? - испугалась мать. - Не удалось узнать ни как, ни куда, ни вобще... Даже её мать - и та ничего не знает. - Да что ж случилось-то? Вера уже трижды за вечер наведывалась, места себе не находит... Вскоростях обратно будет... - Я щас сам к ней пройду. А вы идите в хату, не ждите. Возвратился Ванько через час-полтора. В передней, служившей одновременно и прихожей, и кухней, и столовой неярко светила керосиновая лампа, укрепленная на стене. - Я уж заждалась... - Мать отложила стирку, затеянную наскоро, в тазике. - Думаю, не случилось ли чего. - С тёть Верой? Да нет, обошлось малыми слезами. Сперва задержался с нею, пока малость успокоил, потом ещё с Федей постояли, - объяснил Ванько долгое отсутствие. - А Тамара, уже уснула? -Я с вечера нагрела воды в двухведёрной кастрюле, думала, ты помоешься, как придёшь, да предложила ей. Моется зараз в моей комнате. - Села рядом на лавку. - Ещё токо жить начала, а уже такое несчастье свалилось!.. За что, господи!.. - Плакала? - Мы обе наплакались... Насилу успокоила. А как же ты с Верой-то, что ей сказал? - Ой, - тяжело вздохнул сын. - Не в моих правилах, но пришлось немного приврать... - Тёть Гаша! - позвали из-за двери. - Подожди, сынок, - подхватилась мать. - Уже, видать, помылась. Сходи-ка пока за водой, а то вёдра порожние. Вернувшись через некоторое время с полными ведрами и не застав купальщицы, кивнул в сторону двери: - Всё ещё моется? - Спать уложила. Еле на ногах держится, сердешная. Идём, вынесешь ванну. В материной стальне запах хозяйственного мыла сдабривался тонким ароматом мёда от самодельной восковой свечки (Деда наделил ими навестивших его перед отъездом ребят). Колеблющегося язычка её с трудом хватало, чтобы выделить из темени старинную икону в углу (на которую Ванько не помнил, чтобы мать когда-либо крестилась), большую деревянную рамку с карточками родственников на стене да озеро с лебедями, грубо намалёванными на коврике вдоль кровати. Здесь, прибившись к стенке, размеренно посапывала Тамара. Когда звякнула поднятая Ваньком вместительная жестяная ванна, она на секунду испуганно размежила веки, придавила выкат просторной ночной сорочки и тут же снова впала в забытье. - Так как же ты объяснил Вере? - вернулась к прерванному разговору Никитична, когда сын зашёл в комнату. - Иду по улице, а тут и они с Федей навстречу, - начал тот с самого начала. - Ну, сразу, конечно, в слёзы... - Я забыла тебя предупредить, у неё ведь сердце никудышное, надо бы как-то... - Так разве ж я не знаю!.. Потому и пришлось поискать подходящее объяснение. - Он стащил рубашку, сел, стал разуваться. - Нет, я честно признался, что с Андрюшкой не виделся, тут никуда не денешься. Что и он, и Марта куда-то пропали. Но это не значит, говорю, что с ними случилось несчастье. Мать, мол, считает, что их похитили партизанские подпольщики. Вернее, им нужна была только Марта, но так как они оказались вместе - она вышла из дому проводить гостя - то прихватили заодно и Андрея. Зачем? Чтоб обменять на какие-нибудь важные сведения. Её мать работает ведь в комендатуре и знает многие немецкие секреты. Мам, слей мне над тазиком... - Коли так, то Андрюшку отпустят. - Мать приняла версию за чистую монету. Набрала в ковшик воды из кастрюли и помогла сыну ополоснуться по пояс. - А дочку она и сама выкупит. - Конешно, куда ж она денется! Только, мам, всё это - не для чужих ушей! - предупредил Ванько. Об остальных злоключениях порассказала Тамара, и мать, видя, что его одолевает зевота, вопросов больше не задавала. Засыпая, Ванько слышал, как она продолжила хлюпаться в тазу. Проснулся чуть свет оттого, что мать, уже тепло одетая, присела на край кровати. - Решила сбегать к Моте, - пояснила. - Заберу мальчишку, а то, не дай бог, станут искать, ходить по хатам... Соседи знают, что она бездетная, а тут вдруг дитё. - Мы тоже договорились утречком смотаться в станицу - узнать, как там и что. - Она мне говорила. Будьте осторожны, не попадитесь сами! - Всё будет нормально. - Напомнишь ей подоить корову. А на завтрак разогреете борщ, он в сенцах. Я побежала! Лежать расхотелось. Светало, и Ванько встал. Выходя во двор, глянул в неприкрытую дверь: Тамара ещё спала. На белизне сорочки явственно темнел рубец от плётки - через всю тыльную сторону ладошки. Такая же отметина осталась и на одной из грудей, видневшейся из-под выката... Туман, привязанный, лежал рядом с будкой, преданно глядя на хозяина, виляя хвостом. Почесав ему за ухом, прошёл за сарай, где находились турник, гири, "пара" от узкоколейки, служившая штангой. Делая утреннюю разминку, услышал, как пёс раза два брехнул, тут же приветливо скульнул и громыхнул цепью: сюда пожаловал кто-то из знакомых. Пожаловаших было трое. - Мы все так переживали! - словно извиняясь за ранний визит, а также подавая указательный палец для приветствия, сказал Миша. - Думали, с тобой что приключилось. - Вчера перед вечером, - уточнил Борис и прибавил: - Хотели отправляться на розыски. - А я, вообще-то, был уверен, что с тобой ничего случиться не могло! - здороваясь за руку, высказал свою точку зрения Федя. - В этот раз обошлось. Но могло быть всяко... Присели на лавочку под алычой, росшей в двух саженях от порога. Листва её, раскрашенная в яркие цвета, за ночь устлала землю вокруг пёстрым покрывалом. Федя, в общих чертах рассказавший уже товарищам о вчерашних приключениях Ванька, только разжёг интерес, и тому пришлось начать всё с начала. Увлекшись, не заметили, как и рассвело. Уже под конец рассказа приоткрылась дверь, в сенях показалась и сама героиня, если можно так сказать о Тамаре. В тапках, материной кофте поверх своего, высохшего за остаток ночи, платья. Она, видно, не ожидала встретить так рано посторонних, смешалась под изучающе-любопытными взглядами и, кивнув "здрасьте", поспешно скрылась за дверью. Ванько прошёл к ней, а ребята сменили место - уселись в отдалении на снопы из кукурузной бодылки. - А она симпатичненькая, - поделился впечатлением Федя. - Очень даже красивая! - уточнил Борис. Мишка никак не высказался, поэтому ему был задан вопрос: - А ты, Патронка, как её находишь? - Я? - Пожал он плечами. - Не так, чтоб очень... но не очень, чтоб и так. А вобще, по сравнению с некоторыми, ничего. Подошедший к ним Ванько достал из кармана обойму с пятью патронами, протянул ему: - Тебе не терпелось глянуть - пожалуйста. - Ух ты! Ну и ну! - загоревшимися глазами жадно впился в диковину он. - Патроны-то особенные! - Чем же это они особенные? - Федя отделил один, повертел и отдал Борису. - Наши ничуть не хуже. - Хуже, лучше - не в том дело! Видишь, пуля с цветной меткой? А это значит: трассирующая или разрывная, - пояснил Миша, большой дока по части оружия и боеприпасов. - Ну и что с того? - Тебе "что", а мне интересно узнать, как устроена. Вань, можно один разрядить? - По мне хоть все разряди. Только не здесь и смотри, чтоб в руках не разорвалась. А щас давайте обсудим, как быть вон с ней. - Ванько кивнул на сарай, куда только что зашла с подойником Тамара. - Она просится с нами в станицу, но... - Не хватало нам ещё и девков, воще! - Ты, Мишок, не торопись. Это ведь её мама. И потом, я уже почти пообещал. А щас вот подумал: вдруг эти сволочи - а от них, гадов, всего можно ожидать - вдруг окажется, что её забрали тоже. Или того хуже - застрелили в постели. Представляете, что тут будет!.. - Эт точно: ей с нами никак нельзя, - согласился Федя. - А второе "но" в том, что её не на кого оставить. Мама ушла к тёте забрать брательника сюда. А она может ссамовольничать и примчаться туда. - Связать её и запереть в сарае! - предложил скорый на решения Миша. - Дурной поп - дурная у него и молитва, - покутил пальцем у виска Федя. - Лучше приставить к ней Веру. - Веру с тёть Лизой, они точно никуда её от себя не отпустят. Я зараз сбегаю, обскажу это дело и договорюсь. К этому времени Тамара вышла от коровы. Словно чувствуя, что разговор шёл о ней, пристально посмотрела на компанию. - Подойдёшь к нам, - пригласил её Ванько. Кивнув, она отнесла подойник в хату и вскоре вернулась. - Познакомься: мои друзья. Этого звать Миша, это - Федя, а вот он - Борис. - Мин-нуточку! - подхватился с места последний. - Во-первых, не Борис, а Боря. А во-вторых - знакомиться, так по-настоящему, - подал он руку для пожатия. - Тамара... Очень приятно. - Вот это - имечко и я понимаю: редкое и красивое почти как моё! И даже душистое, ежли произнести наоборот: а-ра-мат. - Он поднос её ладошку к губам, но чмокнул свою, что вкупе с комплиментом, скорее похожим на кривлянье, вызвало у всех весёлый смешок. - А ну, Патронка, подвинься, мы с Тамарой сядем парой, - и, видимо, для пущей рифмы, добавил: - Мы с Тамарой ветинары! - Шенкобрысь ты и девчачий ополонок, а не ветинар! - буркнул Миша, отсовываясь и дав ей место рядом с собою. Когда накануне Ванько упомянул, что винтовку её отец принёс домой, у Миши тут же возник вопрос: а не прихватил ли он и какие-нибудь боеприпасы? Оказавшись рядом с нею, не преминул узнать это из первых уст: - Слышь, Томка, - спросил, едва та уселась на сноп, натянув на коленки платье и обхватив их руками, - твой батя ничего больше не принёс с фронта... ну, окромя винтовки? - А зачем тебе? - насторожилась та. - Да ты, Араматик, не бойся: оружие и всякие там боеприпасы - это любимый Мишкин конёк. Его мёдом не корми, только дай из чего-нибудь пальнуть. Видя, что и остальные заинтересовались, она стала вспоминать: - Кроме винтовки?.. Ещё была сумка, зелёная, с противогазом. А на ремне, поверх шинели, четыре такие кожаные, не знаю, как называются... которые для запасных патронов. - Ясно: подсумки с патронами. И всё? - допытывался Миша. - Нет, ещё были две опасных штуковины. - Штуковины, говоришь? Большие? - заглядывал он в рот говорившей, всё более оживляясь. - Примерно вот такие, - наложила она указательные и большие пальцы так, что получилось подобие буквы "О". - Их тоже полицаи забрали? - Всё это мы с папой сразу же зарыли в сарае под насестом и притрусили курячим помётом. - Правильно сделали! - похвалил Миша. - А это, как его... штуковины - они как выглядят? - Ну как... Круглые, зелёные... и по ним вроде как кубики. Миша возбужденно потёр ладони, готовый захлопать. - А почему ты решила, воще, - положил он горячую ладонь на её колено, но она тут же руку оттолкнула. - Извини... Почему ты решила, что они опасные? - Я было подумала, что это такой флакон с одеколоном. Хотела отвинтить пробочку и понюхать. А папа испугался, отобрал и говорит: нельзя, а то бабахнет! - Пон-нятно... - растянул Миша слово на два слога и хотел что-то спросить ещё, но она пересела от него к Ваньку. - Когда мы пойдём? Надо бы пораньше... - А вот выпустим корову в череду, позавтракаем - тогда. Пойди-ка разогрей борщ, он в сенцах на сундуке. Спички возле... - Я уже знаю, где у вас что, - и она поднялась. - Ну и мак-куха, воще! - дав ей удалиться, воскликнул Миша. - Фрицевскую лимонку приняла за флакон с дикалоном!.. Ну и ну, воще... - С чего ты взял, что она фрицевская? - возразил Борис. - Так я ж точь-в-точь такую в собственных руках держал! Не веришь? Цельную за это кошёлку груш приволок бойцам в балку! - Он вскочил, развернул сноп вместе с Борисом, сел так, чтоб видели все, и продолжал: - Трофейная фрицевская осколочная лимонка. Она, значит, как устроена: свинчиваешь колпачок - Томка его "пробочкой" назвала, - а там в углублении на нитке кольцо. Дёрнул за него - и кидай: через пять или семь секунд - взрыв. С улицы донеслось мычание. Ванько поднялся выпустить в череду Ночку. Борис, недослушав, подался к Шапориным договариваться насчёт Тамары.