ли не самих оккупантов, то хотя бы их приспешников. - Куснуть бы надо, это точно, - согласился приятель. - Того же Гапона. Но не словами, а как-то почувствительнее. К старосте у меня личные счёты: приказал забрать у моей крёстной корову. Она проследила, куда отвели - и что ты думаешь? Поставили у него в базу. На откорм. - Выслуживается, прихвостень фрицевский! Сперва откормит и только после этого им на стол. Заделать бы ему красного петуха, чтоб нечем было и свою худобу кормить. - Как раз с этим я к тебе и шёл. Посоветоваться, как это лучше сделать, чтоб не влипнуть. - У него во дворе аж две скирдяки люцерны, и есть хар-роший способ их уничтожить. При этом без всякого риска быть заподозренным. - Что за способ? Выкладывай, - оживился Ванько. - Я недавно прокипятил в подсолнуховой золе клочок ваты от старой фуфайки, - начал Федя издалека. - Рудик подсказал. И знаешь, какой она стала горючей! Не хуже той, что имеется в подсолнуховых шляпках. - Ну и что? Огонь добывать у нас пока есть чем. - Слушай дальше. Если из такой ваты изготовить жгутик длиной... ну, скажем, в полметра (это можно определить опытным путём), чтобы тлел минут десять. Один конец вставить в бумажную трубочку, насыпать в неё немного винтовочного пороху и рядом положить тряпку, смоченную в керосине... Смекаешь? Поджечь жгутик с другого конца... - Он дотлеет до пороха, от вспышки загорается тряпка, - закончил его мысль Ванько, - и... - Красный петух готов! - А за это время запросто можно слинять, и гадай, кто это сделал. Что ж, это получше, чем мина с линзой! - Хотя бы потому, что устроить всё это можно глубокой ночью и в любую погоду. Их рассуждения прерваны были ворвавшейся в хату возбуждённой троицей. Лица ребят светились радостью. Не успел Ванько спросить о причине, как Борис вручил ему листок бумаги. Тот, пробежав глазами, воскликнул: - Так это ж весточка от Андрюшки! Федя выхватил и впился глазами. - Точно... Уж я-то его каракули знаю! - Волнуясь, начал, читать: "Сообщаем, что мы живы, здоровы и в безопасности. Вы всё поймёте, узнав, что с нами тот, кого мы видели на островке в бинокль с кургана. Он тоже шлёт вам горячий привет. Мама пусть не переживает: у нас тут всё нормально. М. всех вас целует, а я крепко жму руки. Андрон". Да, это писал он. Жаль, что не сможем уже порадовать тёть Веру, - добавил Федя, возвращая весточку. - Вы где это раздобыли? - всё ещё не мог поверить глазам Ванько. - Вот он, - кивнул Борис на Рудика. - Токо что принёс от тёти. - Он принёс ещё одну радостную новость, - добавил Миша. Все взоры обратились на обладателя новостей. - Ещё мне стало известно, будто под Сталинградом фашисты встретили решительный отпор, и Красная Армия больше не отступает. Тётя узнала это то ли от самих немцев, то ли ещё откуда и надеется, что успехи гитлеровцев на этом кончутся. - Это - долгожданная новость! Спасибо, Рудик. - Ванько на радостях хотел тиснуть ему ладонь, но тот предусмотрительно спрятал руку за спину. - У него ещё одна... ну, не новость, воще, а так, ценную мыслю подал. Расскажи, Рудя, сам (с тех пор, как сосед "исправился", между ними установились прежние отношения). - Про телефонный провод? Ну, дело было так. Тётя строго наказала быть поосторожней из-за записки, и я пошёл не через станцию, а решил прошмыгнуть через путя правее. Неподалёку от насыпи увидел провода. Их трудно не заметить: один красный, другой зелёный и проложены по земле. Поблизости никого, дай, думаю, посмотрю, что там под изоляцией. Срезал немного, а под нею стальной провод. Правда, многожильный, но вполне пригодный для петель. - Нужно откусить метров хотя бы по десять! - воскликнул Борис. - Это обтяпать труда не составит, - буднично сказал Ванько. - Пока Фрицы где-то там спохватятся, мы будем уже на хуторе. Вечером того же дня дело было успешно "обтяпано" У т р о выдалось пасмурное, но без тумана. Небо набухло тяжёлыми, низкими тучами. Глянешь вверх - и не понять, стоит ли вся эта свинцовая масса на месте, или всё же куда-то ползет. Кажется, вот-вот закружат в безветрии первые снежинки-мотыльки. Или, как это бывает на Кубани чаще, зарядит противная, бесконечная морось. Ставить петли из нового провода отправились вчетвером, прихватив - уж очень он скулил-просился! - и Тумана. В прошлом году удовольствие сопровождать их выпадало ему часто. И заключалось оно в том, что имелись возможности поразмяться - погонять зайцев. Первое время, вспугнув с лёжки, он гонялся за ними до изнеможения, потом пришёл к выводу, что догнать - это, вообще-то, и необязательно. Достаточно делать вид, что имеешь такое намерение да при помощи громкого лая поддать жару, чтоб у косого душа забилась в самые что ни на есть пятки. В этом году такое счастье улыбнулось впервые, и собачьей радости не было границ. Он то убегал вперёд, то, наоборот, отставал, внюхиваясь во что-то, одному ему ведомое; то озорной его лай слышался справа или слева, то он вдруг гнал косого прямо на ребят. Нынче они попадались ещё чаще. Наплодились ли за лето чересчур, война ли согнала в эти края, но будь Туман понеопытней, укатали бы они его, как известную Сивку крутые горки. За кладбищем, на подходе к лиману, заметили трёх подозрительных типов, которые на небольшом удалении друг от друга шли степью, то и дело нагибаясь, словно что-то ища. - Интересно, кто это шляется по бывшей нашей территории? - недовольно проворчал Борис, передавая мешок со снастями напарнику. - Лично меня, воще, это теперь не волнует, - обозвался тот. - Я снял тут последние две петли. А с этими пройдём на ту сторону гравийки. Во-он к тому кургану, под самой Ивановкой. Они там ещё непуганные и подальше от хутора. - Да, так будет безопаснее, - одобрил Ванько. - Дома тоже чтоб никаких следов! - Я всю изоляцию сжёг до капельки! - заверил Миша. - Мне кажется, вон тот длинный смахивает на Лёху гапона, - досмотрелся Борис. - И с ним Плешивый и Гундосый. По-моему, они ищут петли... Надо б их хорошенько предупредить, воще. - А знаете, это хорошо, что они нам встрелись, - сказал Ванько. - Вы им не грубите. Станем вести себя вежливо: надо выведать, не обзавелся ли Лёха новым волкодавом. Туман, поначалу знавший о близком присутствии чужаков лишь по запаху следов, метров со ста обнаружил их и визуально. Сердито облаял, но предпочел вернуться поближе к своим. Сблизились. - Ба, знакомые лица! - наигранно-удивлённо воскликнул Борис. - А я голову ломаю: кто бы это мог быть? Привет, Лёха, как житуха? - Та здоров, якшо нэ шуткуеш... - Здравствуй, Лёша! - подойдя, любезно поприветствовал его и Ванько. -Ты не держишь зла за тот случай у ерика, когда вы завязали нам сухаря? - подал руку для приветствия. - Здоров був, - с неохотой протянул тот свою. - Тилькэ нэ давы, бо я нечайно пальця вывыхнув. - Да? Как же ты так... Ну, я тремя пальцами. Чё это вы тут делаете? - Чулы, шо якось пэтлямы зайцив ловлять. Хочемо найты, шоб глянуть, як их роблять. - Ну и как, нашли? - Та пока ни. Пакилэць якыйсь бачив, круг вытоптанный, заячий шерсть. Цэ, мать, вы тут ловытэ? - Можем оставить это место вам. А сами хотим поставить где-нибудь в другом. - Так вы йдэтэ ставыть пэтли? Покажить хочь одну, як вы их робытэ! - Можем не только показать, но и подарить. Миша, выбери-ка самую лучшую, надо поделиться с товарищами опытом. Мишка развязал мешок, долго копался в нём, ища образец, изготовленный из старой проволоки. - Если самую лучшую, то вот она, - сказал, передавая Лёхе; тот долго вертел её, одноглазо рассматривая диковину. - А дэ ж вы дроту бэрэтэ? - С дротом трудновато, - сказал Борис. - Из обода автомобильной покрышки. Нашли аж чуть не под Ивановкой. Пока с Мышком допёрли, сто потов сошло, - соврал он. - А там бильш нэ було? - Одна оставалась... Если никто не подобрал, воще. За ними сапожники гоняются. На подошвы. - А дэ це само, дэ? - попросил уточнить Лёха. - Во-он, за той будкой, метров пятьдесят. В кювете. Дорожная будка - небольшой жилой домик с садом и огородом - виднелась километрах в трёх. - Я там нэдавно був и, каатца, тэж бачив покрышку, - соврал в свою очередь он. Туман, несмотря на запрет, продолжал лаять, и Лёха поинтересовался: - А цэ, мать, той пэсык, шо мий вовкодав чуть був нэ загрыз? - Да... Чуть ему тогда крышка не вышла, - подтвердил хозяин. - А мий же ж здох... Мать, ты его чимсь ударыв. - Может быть, не помню, - согласился Ванько. - Но откуда ж я знал, что это пёс да ещё и твой? Думал, во двор заскочил бешеный волк. Ты б на моём месте поступил бы так же. Вас с паном полицаем я сразу был не заметил. - Такэ-такэ... На вовка вин був дуже похожий. - Не горюй, дело это наживное. Небось взамен уже двух овчарок заимел? - Та дэ там!.. Достав цуценя, а колы це воно выростэ, - ще й гавкать не вмие. - А что это твои друзья не подходят, загордились, что ли? - Чим там им гордыцця! Заскиснялысь, мабуть. - Ну, ладно! Доставайте дроту, делайте петли по этому образцу и желаем вам удачи. А мы пойдём, а то уже и моросить начинает. Ребята пошли своей дорогой, а те сошлись вместе, рассматривая образец. Затем, как и можно было ожидать, несмотря на морось - мелкую, словно пропущенную через сито - заспешили в сторону дорожной будки. Эта морось, оседая на бурьян, стала превращаться в гололёд. - Я, братцы, начинаю предполагать, что бог на небеси всё-таки есть, -сказал Борис, когда они, перейдя через гравийку, направились в сторону кургана. - Хоть мы и нехристи, но это он приподнёс нам подарочек. - Ты имеешь в виду "цуценя"? - догадался Ванько. - Ну! "Гавкать нэ вмие" - это ж как раз то, что нам на руку. - А вот заправляющий хлябями небесными - Илья Пророк, кажется, его кликуха - или дрыхнет, или делает нам назло, - посмотрев вверх, недовольно посетовал Федя. - Погодка начинает мне не нравиться... Эй, а за кем это Туман погнался? Вроде как за индюком! Действительно: пёс настиг какую-то длинноногую птицу, повалил её у них на глазах и тут же, повизгивая от азарта, устремился за другой, такой же. Подбежав ближе, увидели серую птицу с прокушенной головой. - Братцы, это ж дрофа! - воскликнул Ванько. - А вон и ещё... раз, два, три... пять штук! Осторожно окружаем, чтоб не разбежались, щас он всех их передушит. Запоминайте, где, чтоб найти. По ходу, метрах в пятнадцати, четко выделяясь на фоне жухлой и словно бы остеклованной травы, задрав головы, их настороженно разглядывала стайка крупных рябо-коричневых птиц. Управившись с ещё одной жертвой, четвероногий помощник примчался на зов хозяина. - Туман, взять! - показал он ему направление; в несколько мгновений была повергнута ещё одна. - Мишка, не прозевай, вон та хочет улизнуть. Туман, куси её! Молодец! Ко мне! Теперь эту - взять! Да, фортуна явно ребятам благоволила: удача свалилась буквально с неба. Это был тот редкий даже по тем временам случай, когда припозднившихся почему-либо перелётных птиц застигает в пути непогода. Видимо, гололёд утяжелил крылья и вынудил сделать посадку; возможно, выводок просто сел передохнуть, а тут случилась изморось, приведшая к обледенелости. И взлететь не смогли, и спастись бегством - у Тумана ноги оказались порезвей. Как бы там ни было, а перед ребятами вскоре лежала горка дичи, где каждая особь наверняка тянула за десяток килограммов! По такому случаю петли устанавливать не стали. Спрятали, прикрыв травой, обозначили место ориентирами - отложили это дело на завтра. Четыре дрофы поместились в мешке, его нёс Ванько; остальные - по штуке каждый. Настроение у всех было приподнятое, если не сказать радостное. На подходе к гравийке Миша поинтересовался: - А как мы ими, воще, распорядимся? Вон их скоко! - Сёдни нехай командует Ванько, - предложил Борис. - Это благодаря его нам такое счастье привалило. Будто специально к празнику Октября! - А при чём тут я? Не мне, а вон кому благодаря, - кивнул в сторону Тумана. Пёс, словно сознавая, что сделал большое и важное дело, больше по бурьянам не носился. Чинно бежал спереди, то и дело останавливаясь и поджидая, пока плетущиеся медленно сократят дистанцию. - У тебя, Мишок, есть, я вижу, предложение? - Я почему и спросил, воще... К празднику у нас будет теперь зайчатина. А этой лёгкой добычей можно поделиться с соседями. Лично мне хватит и полдрохвы. - А лично я полностью тебя поддерживаю, - одобрил предложение Ванько. - Вы как? - повернулся к Борису. - Насчёт мяса у меня возражений не имеется. А вот перья - их надо бы собрать все. - И приподнести Мегере на перину, - съязвил Миша. - Дурак ты, Патронка, хоть и неглупый малый!.. Не Вере, а пацанам: у них не токо матрас, но, наверно, и подушки набиты соломой. - Насчёт перьев договоримся, - сказал Ванько. - А мясом распорядимся, я думаю, так: Миша - Рудик, Борис и Федя - это две штуки. Одной мама поделится с крёстной. По полптахи андрюшкиной и фединой крёстным, то есть тёть Ивге и Мачневым. Шапориным выделим целую дрофу... это пять? Остаётся две. - Он сделал паузу, предоставляя возможность сказать слово и другим. - Тёть Лизе надо бы уделить две, - предложил Борис, покосившись на Михаила. - Их шестеро душ - это раз. Потом - я вчера заходил проведать -она всё ещё хворая. Еле-еле душа в теле... - В такую даль пешедралом - тут, воще, не всякий и мужик выдержал бы, - вместо поддевки посочувствовал Миша. - Жаль, что сходила напрасно. Лично я, воще, за. - Я бы не сказал, что напрасно, - заметил Ванько. - Когда унала, что её муж погиб, она часы отдала какой-то тётке из Ивановки. И тем самым помогла вызволить нашего же земляка, такого ж бедолагу. - Я сказал "напрасно" - лично для неё, - поправился Миша. - А кому ж отдадим последнюю дрохву? - Может, Клаве? Напополам с этой, как её, с Иринкой, - поспешил добавить Федя. - Которая нам розы удружила для Тамары, помните? На том и порешили. Проснулся наконец либо смилостивился и "заправляющий хлябями небесными": гололёд прекратился. Тот, что осел на траве, осыпался, поднялись выше и словно бы повеселели тучи. В их разрывы начало проглядывать ущербное светило. Приближаясь к хутору, заметили Рудика: он спешил им навстречу. - Интересно, удалось ли ему договориться? - сказал Федя. - Щас узнаем. Это было бы очень кстати! Объясним, что имелось в виду. Федя дописал стихотворение, посвященное двадцатипятилетию Советской власти. В последней строфе выражалась твёрдая уверенность в победе Красной Армии над Германией. И речь снова зашла о том, что неплохо бы его размножить и распространить, дополнив сведениями о том, что под Сталинградом гитлеровцы уже встретили решительный отпор. О том, что Ольга Готлобовна свой человек, ребята уже не сомневались, а Ванько знал об имеющейся у неё пишущей машинке. Рудика командировали в станицу узнать, не согласится ли она сделать доброе дело. Такая листовка нужна была ещё и для того, чтобы отвести подозрения от хуторян в совершении поджога, решение о котором было уже принято. - Ну, вы даёте! - удивился Рудик, приблизившись. - Где вы их столько набрали? - На ловца и зверь бежит, и птица летит! - Борис дал подержать свою ношу. - Так что будешь сёдни трескать кашу с дрохвятиной. Если, конешно, заслужил. - Тяжеленная! Килограмм десять, если не больше. А насчёт "заслужил"... сделал токо полдела. И то насилу упросил. Напечатала. Но не стихотворение: она его похвалила, конешно, и одобрила, токо распространять ни в станице, ни тем более вблизи хутора запретила. Зато про Сталинград - аж десять штук! И предупредила: в первый и последний раз. - Ну, и за то спасибо! - поблагодарил Федя. - А ты за полдела получишь полдрохвы, - сказал Миша, но уточнил: - Не в наказание, а так мы договорились. В н а м е ч е н н ы й день, под вечер, все собрались у Ванька, чтобы обговорить подробности намеченной диверсии - поджечь гапоновскую люцерну. Нужно было предусмотреть возможные последствия: не пострадают ли от пожара соседи; не падёт ли на них подозрение. Словом, учесть все мелочи. Сошлись на том, что соседские постройки далеко, крыши мокрые, а погода будет безветреная. Пару листовок закрепить в таких местах, где бы их обязательно увидели и прочли - это должно снять подозрения с соседей и вообще с хуторян. А самого Гапона припугнуть. Глядишь, после такого щелчка по носу он поумерит своё холуйское рвение, Себе в помощники Ванько взял Бориса. Его задача - смотреть в оба, пока напарник будет занят приготовлениями, и в случае какой-либо неожиданности вовремя предупредить. Ждать кануна праздника, как предполагалось ранее, не стали, потому что после нескольких моросистых дней установилась вдруг чудная погодка; она могла так же вдруг и испортиться. Вечер, близившийся к полуночи, задался тихий и звёздный. Полная луна едва ли не с высоты зенита заливала округу молочным светом настолько ярким, что гапоновский орешник, всё ещё довольно густолиственный, надёжно прикрывал юных диверсантов тенью. В конце фундуков задержались - метрах в двадцати от цели. Отсюда подворье - как на ладони: кирпичный дом, с верандой, под черепицу, окна без ставен; света в них не видать. Неподалёку летняя кухня с навесом, столом и приставной скамьей. Два высоких стога, ещё непочатые, вынесены в глубь двора. В двух метрах от них - внушительных размеров поленница, несколько брёвен, одно из которых лежит недорезанным на козлах - всё это тоже наверняка сгорит, подумали мстители. В нескольких метрах от стогов - кукуруза: урожай хозяева, возможно, убрали, а вот бодылкой, похоже, пренебрегли. - Будто специально для меня оставили! - сказал Борис. - Я залягу вон там, напротив, и в случае чего швырну в тебя комком земли. - Навряд ли придется это делать: все уже давно дрыхнут. Пошли! Стога сложены столь близко, что не понадобилось дёргать сена для соединительного мостика, и "мина" была установлена у основания одного из них. Она представляла собой бумажную воронку со вставленным с узкой стороны конуса самодельным "бикфордовым шнуром". Нехитрое устройство подготовлено было в считанные минуты. Оставалось поджечь свитый из ваты, толщиной с карандаш и полуметровой длины жгутик, когда рядом шлёпнулся кукурузный початок. Сигнал? Ванько затаился, прислушиваясь. Расслышал неразборчивый говор и шаги: со стороны дома к навесу приближались двое. По голосам тут же узнал Лёху и Гундосого. "Чёрт, думал, одни мы не спим, - ругнулся Ванько. - Придется подождать"... Приятели уселись на скамью. Ванько распрямился на полный рост, дал понять Борису, что сигнал принят. Присел и стал ждать. Из разговора, доносившегося теперь отчётливо, заключил, что дружки встретились недавно. - Так ты кажешь, свиданирував? - с нетерпеливым интересом переспросил Лёха. - С ким же цэ само? - А вгадай! - Та бис тэбэ зна... Хиба обратно с тиею шалапутною? - Тилькэ сичас од нэи. - Ну и як - хочь полапать дала? Писля того, як ты хотив угостить нэю и нас з Грыцьком. а Кулька обороныв. - Та я сёдни ще нэ лиз. - И нэ лаялась? . - Ни словэчком нэ уприкнула, шоб мини луснуть! - Так шо, може, ще попробуем? Зробышь? - Та мини нэ жалько, бо вона до цёго жаднюча. А карасину дасышь? - Я ж тоби позавчора давав цилу литру! - То я просыв соби. А тэпэр трохы ий, бо каже: не прынэсэшь, то й нэ прыходь - нэ пустю й блызько. - Такэ, такэ... Нэ боисься, шо оти черты рыла начистють? - поинтересовался Лёха. - Сам же казав, шо воны сталы бояться нас, як огня... - Так то мэнэ! Ладно, трохе дам... А то ще будэ, як зи мной: ничого нэ пообищав, понадиявся був на сылу. Полиз, а вона як вчипылась за я... за якэсь мисто - цилый тыждэнь потом роскарякою ходыв... - Це, мать, Варька Сломивська? - догадался Гундосый. - Вона, шоб ий на тим свити кыслыло!.. Посуд прыхватыв? Ходим до хлягы. Было слышно, как совсем рядом клацнула и откинулась крышка фляги, как, утопив бутылку, набулькали в неё керосину. "Придется с поджогом погодить: керосин и нам нужен позарез!"- подумал Ванько. Подождав, пока дружки ушли и всё стихло, поднялся. Фляга стояла возле большой собачьей будки, из которой вылез, волоча цепь, симпатичный кутёнок, не научившийся ещё не то что "гавкать", но и разбираться, где свои, а где чужие. Несмотря на поздний час, он, похоже, не прочь был поиграть. Погладив его, Ванько попробовал флягу на вес - полная. Отнёс в орешник. - Представляешь, полна керосину! - с радостью объяснил Борису. - Да ну! - удивился тот. - А фитиль ещё не поджигал? - Надо сперва опорожнить, а уж потом всё остальное. Флягу-то нужно вернуть, пусть думают, что сено сперва облили керосином, потом подожгли. Иначе ним и пользоваться будет опасно. - И то... Я об этом не подумал, - согласился помощник. Вернулись через полчаса. Смочив ещё одну тряпку остатком керосина, Ванько оставил флягу между стогов. Зарозовел кончик жгута, в носу щекотнуло запахом палёной ваты. Прошёл к кутёнку, освободил от ошейника: будка стояла близко к стогам. Одну листовку оставил на столе, придавив кирпичом, другую ниткой привязал к столбику навеса. "Цуценя" игриво ворча, теребило его за штанину, некоторое расстояние бежало следом, потом вернулось во двор. П е р е с к а з невольно подслушанного разговора у Рудика ревности не вызвал. - Это на неё похоже! - только и заметил презрительно. Миша отреагировал более эмоционально: - Ну и ну, воще!.. Обратно снюхаться с Гундосым! Поз-зор, воще... Речь шла, как можно догадаться, о Нюське Косой. Никого не задела и хвастливая лёхина уверенность, будто они стали его бояться. Это он возомнил о себе после той встречи в степи, когда ему подарили "самую лучшую" петлю. Пускай его, не стоит обращать внимания! А вот Гундосого надо от Нюськи отвадить и припугнуть, решили ребята. Вспомнили про череп, некогда найденный близ лисьей норы в терновнике за бригадой. Был он жёлт, тронут временем, но цел и крепок. Все тридцать два зуба сохранились в целости (их потом посадили ещё и на клей). Нижнюю челюсть закрепили так, что "рот" мог открываться и закрываться, не отваливаясь. Служил этот череп атрибутом власти при игре "в судью, разбойника и палача". На его основе назавтра после пожара "забацали" чучело Безносой. Оставалось выследить, когда хахаль заявится к Нюське на свидание и хорошенько обоих припугнуть. В ближайший вечер Гундосый не появился. Возникло даже опасение, не забрал ли Лёха свой керосин обратно. Однако на следущий день, едва стемнело, Миша примчался из разведки - остальные участники находились у Шапориных - возбуждённый: - Заявился! В хате горит лампа, матери не видно, а они сидят на топчане, воще, и обнимаются, - доложил он. Всем было ужасно любопытно поглядеть, удастся ли "номер"; но к нюськиной хате отправились без девчат (Тамара как раз пришла на хутор погостить). Осторожно прокрались к хате и сгрудились за глухой стеной. Луна ещё только поднималась, все было погружено в сумрак, но это не мешало из заготовок быстро соорудить чучело костлявой: на палке с крестовиной закрепили череп, на "плечи" набросили простыню. Укрепленный внутри, в затылочной части, каганец из винтовочного патрона, в который вставили смоченный керосином фитиль, четко высветил пустые глазницы, носовую дыру и зубы. Сам балахон подсвечивался изнутри фонарём. - Ну как, впечатляет? - спросил Ванько. - Как живая. Не хватает токо косы через плечо, - отступив на пару шагов, оценил Борис. - Начнём! Стоя сбоку, Борис постучал в стекло. Устроившиеся напротив окна поодаль Федя с Мышком видели, как Гундосый выскользнул из объятий и тревожно уставился в темень. Нюська дунула на стоявшую неподалёку лампу без стекла, та погасла. Борис затопал ногами, замяукал, протяжно завыл. Одновременно Ванько стал надвигать на окно чучело и с помощью подпорки опускать-поднимать нижнюю челюсть освещенного черепа. Несколько секунд в комнате длилось шоковое безмолвие. Затем тишину взрезал истеричный визг и крики: - Мама! Спасите! Нечиста сыла прыйшла! Спустя ещё несколько мгновений что-то загремело в сенях, и из дверей пулей вылетел вусмерть перепуганный гость, в одних штанах да рубашке, босой и без фуражки; гнусавя, вопил: - Каравул! Рятуйтэ! Как наскипидаренный, припустился по огороду в сторону балки и исчез в темноте. Давясь смехом, ребята, разобрав сооружение, быстренько направились к Шапориным. - Теперь Гундосый и за одеждой побоится прийти вечером, - сказал Федя с усмешкой. - А уж на свидание - и арканом не затянешь! - в тон ему заметил Рудик. - Да и у Нюськи пропадёт желание к подвигам, - добавил Борис. - А она, воще, не спятит окончательно? - Ежли не возражаете, я могу к ней наведаться, - предложил Рудик. - Дня через два. Узнаю, как она себя чувствует. - Сходи, - согласился Ванько. - Станет рассказывать про "нечистую силу", так ты страшно удивись и посоветуй: надо, мол, остепениться, иначе дело может закончиться адом. - Точно! - поддержал идею и Миша. - Она дура, воще, и во всю эту бузу верит. Т е л е ф о н н ы й провод оказался намного устойчивей на изгиб, чем прежний: за время пользования им ни одному косому не удалось перекрутить петлю и убежать, что иногда случалось раньше. Но были у него и недостатки. Петли часто приходилось выбраковывать из-за того, что не удавалось должным образом выровнять и настроить заново, если в ней побывал заяц. Даже новые были неустойчивы - отгибались книзу, сбивались ветром; их приходилось закреплять растяжками. Запас их быстро уменьшался, и ребятам пришлось "выкусить" ещё метров тридцать. В один из ноябрьских дней - он выдался не по-осеннему тёплым и солнечным - все собрались у Миши во дворе готовить новые снасти. Борис срезал ножом изоляцию и откусывал нужной длины отрезки, а также удалял из них медные жилы. Миша, сидя у огня, прокаливал концы заготовок, чтобы легче было делать ушки с одного конца и прикручивать к колышку с противоположного. В руках у Ванька снасть обретала законченный вид. Говорили о том, о сём. - Ты медные проводки не выбрасывай, - предупредил Миша. - Из них классные растяжки получаются. - А я с ними аккуратно! Глянь, - показал Борис пучок ровных золотистых проволочек. Встретившись взглядом с Ваньком, добавил: - Ох, наверно, и психуют фрицы! Второй раз заделали им козла. - Небось, думают, что это дело рук подпольщиков, - усмехнулся тот. - Пусть привыкают... Это только начало. - Слышь, Рудик... - Федя помедлил и продолжал: - Ты с матерью и дедом свободно говоришь по-немецки. А вот фрицевский диалект смог бы разобрать? - Конешно. А чё? - Мы, после отступления наших, в акациях нашли исправную телефонную трубку. Что если подсоединиться к проводам и послушать, о чём сейчас фрицы базарят? - Можно... Токо зачем? - Была охота здря рисковать! - заметил и Борис. - Я говорю не о телефонных проводах, - уточнил Федя. - Видел, как ихние связисты лазали по столбам напротив хутора... - Это я из пряща чашечки поразбивал, - вставил слово Миша. - Правда, и до меня кто-то десятка два расколошматил. - Дай закончить! - упрекнул его не успевший досказать мысль Федя. -Так вот: линию уже, видимо, восстановили. Её не охраняют, поэтому никакого риска не будет. А хотелось бы узнать... Закончить мысль не успел он и в этот раз: помешало неожиданное появление Тамары. Это было неожиданно потому, что Ваньку она сказала, будто собирались с Верой сбегать к тёте за мукой и солью. И вот на тебе: бежит огородом, со стороны балки, одна... Почуяв неладное, он кинулся навстречу. Задыхающуюся, выбившуюся из сил - едва успел её подхватить: - Что случилось!?.. - Ой, Ванечка, беда... Веру схватили... - сбивчиво сообщила она. - Как - схватили? Кто схватил? Где? - посыпались вопросы подоспевших. С трудом переводя дыхание, сбивчиво поведала она следующее: шли с Верой через станцию, перешли пути, спустились вниз к базарчику, и тут немец схватил её и потащил за собой. Словно только теперь представив весь ужас случившегося, Тамара в отчаяньи залилась слезами; сквозь судорожные всхлипы ничего нельзя было разобрать толком. - Успокойся и расскажи всё по порядку, - уже во дворе, усадив её на табуретку, попросил Ванько. - Как всё это началось? - С самого начала я не видела, - глотнув воды, принесённой мишиной матерью, начала она говорить более спокойно. - Мы договорились переходить порозно, и она шла сзади... ну, метров на десять от меня. Когда я оглянулась, немец держал её за косу и смотрел в лицо, будто хотел опознать в ней не знаю, кого... - А откуда он, воще, взялся - не заметила? - На базарчике бабка торговала семечками, а он стоял возле неё и набирал в карман прямо из ведёрка. - Когда проходила, на тебя не пялился? - спросил Рудик. - Глянул мельком и всё. Я обошла его подальше - боюсь их до смерти. - Он как выглядел... я имею в виду - молодой или старый? - поинтересовался Борис. - Старый хрыч. Лет сорок, если не старше. - Странно, - терялся в догадках Ванько. - Чем она могла его заинтересовать!.. - Чем! Она ведь на мордочку симпатяшка. - Рудик наклонился к нему, понизив голос до шёпота: - Может, захотелось развлечься с молоденькой. - Если б для этого, он бы выбрал Тамару, а не малолетку. Тут что-то другое... У неё было что-нибудь в руках? - Кроме как жакетки - ничего. Мы спешили, и ей стало жарко. Она потом её выронила, я хотела подобрать, но не смогла: следила, куда он её поведёт, издаля. А потом стало не до жакеток, сразу кинулось домой к вам. - Надо что-то делать, - первым напомнил Борис удрученно. - Действовать надо - и немедля! - словно очнулся от потрясения Ванько; голос стал решительным и твёрдым. - Ты, Миша, остаёшься - убери и спрячь всё это подальше, чтоб никаких следов, - распорядился, кивнув на снасти и цветные обрезки изоляции. - Остальные - со мной. Прихватываем пистолет, лимонку - и нужно вызволить Веру любой ценой! Чего бы это ни стоило! - Посмотрел Рудику в глаза: - Идёшь с нами? Дело опасное... - Обижаешь! - Извини. - К Тамаре: - Он куда её затащил, в помещение вокзала? - Я не успела сказать... За вокзалом есть небольшой такой кирпичный домик - туда. - Это упрощает дело! Ты тоже идёшь с нами, будете с Федей на подхвате. - Надо прихватить и бинокль, он у меня дома, - напомнил тот. - Может пригодиться. - Беги, токо быстро! Рельсы переходили в разных местах, поодиночке, затем сошлись вместе уже за вокзальным зданием. Кирпичное, продолговатое, одноэтажное, это здание, судя по некоторым освещенным окнам, было обитаемо, но ни во дворе, ни поблизости в этот предвечерний час уже никого не наблюдалось. Прилегающая территория обсажена пришедшим в запустение декоративным кустарником - вечнозелёным, густым, вымахавшим в рост человека, особенно на задворках. Здесь и нашли надёжное укрытие от посторонних взглядов. Федя с Тамарой устроились в кустах дожидаться результатов - в условленном месте неподалёку. В случае перестрелки им сказано было немедленно уходить к тёте. Втроём подкрались ближе к домику, залегли под кустом. Домик оказался всего лишь будкой непонятного назначения, размером примерно 4х4 с двумя забранными решёткой окнами, за которыми угадывался свет. С расстояния в двадцать метров в бинокль четко видны пропущенные через оконные рамы цветные телефонные провода. Всё говорило за то, что в будке кто-то есть. Прошло около двух часов - здесь ли ещё Вера? Если здесь, то как она, что с нею сделали - неужели надругались? И тут, похоже, не один... Интересно, заперта ли дверь? Если заперта изнутри - ждать ли, пока кто-нибудь выйдет? Или постучать, а когда откроют, ворваться силой? Эти вопросы беспокоили всё время, пока Борис размалёвывал лица вонючей масляной паклей. - Сделаем так, - распорядился Ванько, когда было покончено с гримом. -Ты, Боря, останешься снаружи, будь начеку и действуй, как договорились. Рудик, вот тебе лимонка, - он отвинтил колпачок, вытряхнул кольцо. - Как токо ворвемся внутрь, изготовься и пригрози подорвать, если вздумают кочевряжиться. На какое-то мгновение, сколько б их там не было, они остолбенеют. Остальное сделаю я, сообразуясь с обстановкой. Пошли! Короткая перебежка - и вот она, дверь. Из-за неё доносится нечёткий мужской голос. Осторожное нажатие - подаётся! В следующее мгновение, как гром среди ясного неба, требование на немецком: - Встать! Руки за голову! Ну, собаки! В левой руке кольцо от взрывателя, в правой - граната. Поднята выше головы, чтоб лучше было видно. Без кровинки в лице двое гитлеровцев в форме рядовых, сидевшие за столом с полевыми телефонами, вмиг выполнили требование; с ужасом переводили взгляды с лимонки одного налетчика на пистолет другого. Стоявший возле Веры гестаповец тоже на несколько секунд оторопел, но тут же схватился за кобуру. Схлопотав рукояткой по темени, рухнул на пол. Придя в себя (надо сказать, обоих в первую минуту бил-таки колотун), Рудик приказал своим подопечным встать лицом к стене, сунул гранату в карман, вооружившись вместо неё пистолетом напарника. Тем временем Ванько, отложив пистолет гестаповца, занялся Верой. Она была жива и невредима, если не считать кровь из носу и красных от побоев щёк. Появление друзей стало и для неё полной неожиданностью, а радость была столь велика, что она не могла вымолвить ни слова. - Они тебя не покалечили, идти сможешь? - Ванько торопливо разматывал провод, которым по рукам и ногам туго прикрутили её к стулу. - Смогу... Как же вы меня нашли? - Скажешь спасибо Тамаре. Что им от тебя нужно? За что сцапали? - Из-за мониста... которое мне Борька... Договорить она не успела, так как гестаповец, очнувшись, сделал попытку подняться. Получив тумака по голове, снова обмяк. - Ладно, расскажешь опосля. Щас Борька отведёт тебя к нашим. - Он снял последние витки провода. Дверь оставалась распахнутой, и Борис видел всё, что происходило внутри. Едва в дверях показалась Вера, кинулся навстречу. Резко задребезжал телефон, один из связистов инстинктивно оторвал руки от стены. - Стоять! - приказал Рудик. - Айн момент! - крикнул в трубку и положил обратно. - Переведи: если они, раньше чем через полчаса, вздумают выбираться наружу - пристрелим на пороге! Говоря это, Ванько выдёргивал из трубок и аппаратов шнуры. Поискал глазами оружия - такового не оказалось. Извлек из кобуры запасную обойму, разломил табуретку и, прихватив ножку, кивнул: "смываемся". Ножку просунули в дверную ручку снаружи, и дверь, открывавшуюся внутрь, открыть стало очень непросто. К этому времени, передав Веру из рук в руки поджидавшим в кустах, вернулся Борис. - Вытрите лица и возвращайтесь в хутор, - распорядился старшой. - Через путя переходите порознь. А я с полчаса подожду для страховки. Смеркалось. Через насыпь проскочили благополучно. Кукуруза у станции всё ещё была густой, под её прикрытием без осложнений возвратились домой. Выяснилось: Борис смастерил из кусочков цветной изоляции "красивое монисто" и преподнёс своей зазнобе. Бдительный связист - это ему, видать, дважды пришлось восстанавливать поврежденную линию - увидев это украшение на шее Веры, сообразил, что к чему. Дорого могла стоить легкомысленность этого поступка... "Ювелиру" пришлось выслушать неприятные, но справедливые слова упрёков. Вчера на закате многочисленное вороньё, держа путь на ночёвку, устроило в небе неистовую свистопляску. Неудержимая ли радость или, наоборот, чувство обеспокоенности обуяли этих, в общем-то, спокойных и солидных кубанских аборигенов, только они словно взбесились: кувыркались, взмывали вверх-вниз, метались, будто играли в перегонки в малиновых лучах предзакатья, оглашая округу криками. В этот вечер нашим пацанам было не до ворон, а то бы и они поняли: быть назавтра перемене погоды! Выскочив поутру на физзарядку, Ванько был немало удивлён: за ночь ветер сменил направление на обратное. Вчерашние, такие весенне-лёгкие, пушистые облака, развернувшись, сгрудились, помрачнели, набухли свинцовой тяжестью, замедлили ход. Словно стыдились в столь неприглядном виде возвращаться туда, где ими любовались ещё вчера. То и дело срывалась колючая снежная заметь, пронизывающий ветер швырял ею в лицо, шелестел о стены хаты, наметал Туману в будку. - Что, не хочется покидать нагретого места? - навешивая мешковинный фартук на лаз, заговорил с ним Ванько, отзанимавшись. - Пришла, брат ты мой псина, зимушка-зима! "Надо сходить к тёть Лизе, взять для Веры тёплую одежду, - размышлял он. - Да заодно и успокоить - небось, переживает, почему не вернулись вчера. Скажу: у Валеры, мол, день рождения, и тётя оставила её в гостях на целый день, а то и два". К обеду ветер стих, крупяные заряды перешли в хлопья, а те - в настоящий снеговал. Просёлок и гравийка, которыми Ванько с Борисом держали путь на станицу, повлажнев, ещё чернели, а вот жухлая трава по сторонам на глазах исчезала под пуховым покрывалом. Снег был мягок, липуч, и хуторская детвора наверняка высыпала из хат - посражаться в снежки, слепить первых баб-снеговиков. Снежки, снеговики - об этом подумалось Ваньку. Бориса же беспокоила предстоящая встреча с Верой. Она, наверно, ругает его почём зря... И навряд ли простит страшную глупость - подсунуться с этим дурацким монистом. Из-за которого была, считай, на волосок от смерти. И не только она! Могла бы не выдержать издевательств, и тогда схватили бы всех. Страшно подумать, чем всё это могло кончиться!.. И хотя, как говорится, пронесло, хорошего отношения от неё теперь не жди... Да и было ли оно вообще? Вот уже с год, как он к ней всей душой, а она к нему? Всей спиной. Как, действительно, мегера: не дотронься, не обними, делай так, а не этак. Может, лучше вообще не появляться ей на глаза!.. - Слышь, Вань, - сбавил он шагу, - я, пожалуй, вернусь. Делать мне там особо нечего... - Ну, знаешь! - догадался тот о причине. - Будь мущиной. Заварил - так расхлёбывай. Я вот пробую поставить себя на её место. И вижу два варианта её отношения к тебе после всего случившегося. Один - это если ты для неё так себе, серединка наполовинку; она ведь ещё пацанка, ей простительно. Так вот, в этом случае она может (и имеет на то полное право) отчитать тебя или даже презирать за дурость. Другой вариант - когда она и упрекать-то не станет. Если ты ей нравишься, то нет такого греха или проступка, которого не простишь любимому человеку! И потом, ты ведь хотел сделать ей приятное, и она, небось, обрадовалась подарку; они до всяких безделушек охочи. Так что ты раньше времени не казнись. Доводы товарища до некоторой степени развеяли сомнения, и Борис зашагал веселее. - Не боишься, что после вчерашнего фрицы понаставят везде наблюдателей и станут хватать всех подозрительных? - высказал он опасение на подходе к железнодорожному переезду. - Лицо ты мне изгваздал вчера - насилу отмыл. А одеты мы по-другому - попробуй теперь узнай в нас налётчиков! Которому я дал по черепку, он, конешно, очухался; но не думаю, что устроит большой тарарам. Это ведь позор: какие-то пацаны - и едва не угрохали матёрого гестаповца! - Я тож так думаю, - согласился с ним Борис. - Единственная для них зацепка - это выйти на Рудика, говорившего с ними по-немецки. Но, по-моему, тут тоже дохлое дело. Переезд был безлюден, если не считать часового у моста через ерик. Он на них даже не посмотрел. Ещё через четверть часа их, чихая и потягиваясь, приветствовал Жучок, а спустя минуту выскочила сияющая Тамара. - Мы тут за вас переживаем да волнуемся! - сообщила она. -